user6037678

Эпиграф

Как-то вечером я лежал на кровати и читал книгу. Жена сидела рядом и вязала, подложив под спину подушку.

– Две лицевые, изнаночная, тут накид… нет, тут пропуск, опять лицевая и снимаем, – бормотала она. – Дорогой, что читаешь?

– Книгу с инета слямзил. Фэнтэзи.

– Спицу не видел? А, вот же она, в складки одеяла упала. И о чем книга?

– Про попаданку какую-то. Из нашего времени в волшебное средневековье угодила и там колдуньей заделалась. Теперь мучается. И я уже тридцать страниц мучаюсь, еще сорок по диагонали просмотрел.

– Так, с накидом и изнаночная. Запомни, шестьдесят восемь. Вдруг забуду. Чем попаданка занята?

– Болтается по сюжету как герой в проруби в компании тупого мужлана, гнома, гоблина и второй стервозной девицы.

– Любовная линия имеется? Красотку все хотят? Сколько было? Шестьдесят восемь?

Я кивнул и листанул на обложку. На ней грудастая блондинка терлась об меч и нежно обнимала старинный фолиант.

– Должна быть, но пока все запутанно. Мужлан туп, отвратен и хочет махать мечом, гном ростом не допрыгнул и жаден не в меру. Гоблин… ну это уже скотство какое-то.

– Есть вторая девица, – начала супруга и запнулась. – Так, я сбилась со счета, двадцать три, двадцать четыре….

– Прелестно. Две девицы – современно, но не моё.

– Двадцать девять. Главный злодей, – подсказала жена. – С ним и пойдет развитие любовной линии.

– Старый злой пердун-колдун. Он не хочет попаданку, он хочет всем нагадить совершенно бессмысленно и беспощадно. Безвозмездно. А герои хотят его убить, причем, они же первые начали. И ограбить. Современная литература воспитывает в читателе возвышенное и доброе.

– Зачем гному деньги? Он сам золото накопать может.

– Деньги нужны девке.

– Фу, как пошло, – скривилась жена. – И много хочет? Главная героиня или стервозная протагонистка? – спросила она, довязывая ряд.

– Авторша! – я ткнул в обложку. – Это четвертый том и написано еще пять. У дамы финансовый кризис. Она их просто жаждет. Почему все бабы про попаданок пишут?

– Дорогой, они берут кредиты, которые вынуждены погашать. Поэтому пишут про попаданок. Близкая им тема.

Я выключил планшетку

– Что, начитался любовного фэнтэзи? – ехидно спросила супруга.

– Мура, – отрезал я. – Тем более вся компания в портал в конце главы сиганула. У Профессора даже Гэндальф пешком ходил, а тут за треть книги два портала. Когда автор не знает, как развить сюжет или в сюжете образуется дырка, он ее затыкает, посылая всех в портал. Я тоже пошел.

– Не сердись дорогой, почитай что-нибудь другое.

– Я вчерашнее перевязала. Как думаешь, не туго получилось? По резиночке понять сложно, гляди, тут как?

– Вроде ничего, узор красивый, но рядов мало.

– Я еще провяжу. Пятьдесят пять. Запомни. Что читаешь?

– Хоррор начал. Ужасы.

Жена глянула на страницу с картинкой. На ней плечистый закамуфлированный мачо терся об автомат и по-хозяйски прижимал к себе мешок с военным барахлом.

– Чего желает автоматный мужчина? – спросила она, закрепляя ряд петель на булавку.

– Черт его знает. Автомат пятую страницу чистит. До этого на трёх разбирал, теперь надраивает, еще собирать будет. Похоже, он хочет сшоркать оружие в пыль.

– Любовная линия есть? – осторожно спросила жена. – Чего просит дама сердца автоматчика?

– Там их две, обе с автоматами и обе уже выпросили. Он их трахнул в самом начале книги.

Подруга жизни строго посмотрела на меня. – Ого! Горяченькое читаешь? Даже не порозовел и дышишь ровно.

– Я скоро вообще засну! – разочаровал я ее. – Автомат мужик дрючит интереснее, чем девок, а девкам он только мешает и у них оружие выпадает из кривых рук. И они опять начинают его чистить. Или я в страницах запутался, – разозлился я.

– Чего они все хотят? – любимая успокаивающе защелкала спицами.

– Выжить хотят. Мир полон зомби, лезущих изо всех щелей и подвалов.

– Откуда зомби? – рассеянно спросила она.

– Их наделали британские ученые. Нет, не за деньги и не чтобы бессмысленно и беспощадно, просто потому, что тупые. Так считает автор. Я думаю, нежить наделал автор ради денег. Мегаопупею наваял. Там целый мир и куча фанфиков. Почему они все пишут про зомби?

– Их жены берут кредиты, ходят за ними и выедают мозг, требуя денег. Поэтому они повернуты на зомби. Близкая им тема. Кстати о деньгах, – сказала жена. – Я там из коробочки бумажку взяла, а остальные убрала.

– Угу, я видел, – рассеянно ответил я, обдумывая тяжкую судьбу кредитозависимых авторов.

– Ты на прошлой неделе видел, а потом опять положил, а я вчера брала, и лишнее опять убрала, коробочка плохо закрывалась. Люди пишут ради денег. Им хорошо платят, они много работают и торопятся. Отсюда орфография и дырявый шаблонный сюжет. Конвейер.

– Я как раз нашел, смотри, примерно столько платят автору за произведение.

– Ну…. вот! Квартиры в кредит взяли и работают, – сказала жена, глянув в планшетку.

– Это в рублях.

– Лучше бы шли на завод. Подай клубок и выгони кота, пока он его не растрепал.

Я закрыл книгу.

– И хоррора начитался? – подъелдыкнула она.

– Они все, убегая от зомби, прыгнули в подвал. Тот же портал, только в профиль.

– Ну вот! Нашел же! Популярнейший автор. Намбер ван. Философом считается. Не про попаданок, секс и автоматы.

– Секса уже полно, – разуверил я жену.

– Ты едва до середины дошел, – удивилась та.

– Секс со мной. Мозг вытрахал философией. Намуракамил и вылил на страницы, как тот психолог с чернилами и бабочкой.

– Но ты же увидел бабочку?

– Увидел. А еще я видел два пятна чернил, цветок, испорченную бумагу и женскую задницу. Но этот литературный мудрила уверяет, что всё, что я смогу тут разглядеть он написал специально силой своего гения. Посмотри, как наворотил. Я не понимаю половины. Все запутано. Отовсюду торчат пучки мыслей, понавалено кучей и полито философией! Мозг болит.

– Саша, это майонез.

– При чём тут майонез?

– Подожди, не то со счета собьюсь. Две прямых, одну сбрасываем, сорок три. Запомни. Ты такой умный, а иногда приходится объяснять простые вещи. Графоманки с попаданками и кредитами когда в сюжете запутываются загоняют героев в портал. Ты следишь за мыслью? Зомбированный автоматчик при творческом запоре посылает героев в подвал и они бегут дальше до следующего запора.

– Угу.

– А этот понапишет муракамии и чтобы у читателя не случился запор, поливает майонезом. Ну то бишь философией. Это же так просто, разве сам не видишь? Травы накурится, потом что не докурил в сюжет бросает пучками и философствует, вот и весь рецепт.

– Посмотри на отзывы, читателям нравится!

– Чем хуже у хозяйки салат, тем больше она кладет майонеза. И людям нравится. На той неделе в «Ашан» заезжали, народ один майонез покупает. Потом поливают им всякую гадость и едят.

– Хочешь сказать, философия – майонез, которым вкус перебивают?

– Умница, в точку!

Я выключил планшет.

– Ты меня сбил со счета! – упрекнула жена. – И вообще, то тебе не то, это не это. Хочешь сделать хорошо – сделай сам! Напиши книгу! Настрочи что-нибудь и пусть другие посылают твою писанину в портал. Отомсти, сломай им мозг, – логично срезала меня супруга.

Я призадумался.

– Что было раньше, курица или яйцо? – неожиданно спросила она.

– Неразрешимый вопрос, на который поколения философов пытаются найти ответ, а ты меня спрашиваешь? – засмеялся я.

– Не выйдет из тебя философа, горе моё. Так и быть, дарю сюжет. Пиши тезисы. Подчеркивай и в рамочку. Прямо под картинкой пиши, где схема вязания.

– Тут же места мало!

– Пиши, тебе хватит. Вся философия не стоит выеденного яйца. Винегрет напоминает – кроши все, что есть и майонезом заливай.

Жена на секунду задумалась.

– Значит так, книгу озаглавишь «Курица и Яйцо». Курицу, помещаешь в пустоту, Яйцо внутрь курицы. Курица в муках тужится и разговаривает с застрявшим Яйцом на тему «Что делать». Основа книги готова. Проблема мировой философии завернута в извечный русский вопрос, персонажи страдают в муках и конфликт налицо или откуда там яйца появляются. Повесь на стену топор и депрессии добавь. Классика. Далее переходишь к Яйцу, которое думает быть ему или не быть и если быть, то кем? Заворачиваешь второй слой ахинеи и через Вильяма, понимаешь ли, нашего Шекспира пройдешься до Курицы, которая рассуждает, можно ли одно и то же яйцо снести дважды. Попадаешь в Китай. Дзен-буддизмом запахло. Три раза круг дал, концы связал в Уроборос – книга готова.

– Неужели эту муру будут читать?

– Чем фееричнее и многослойнее бред, тем он больше похож на философию. Курни чего-нибудь для яркости, – предложила жена.

– Не мой стиль, – отрезал я.

– Не твой, – согласилась жена. – Поплывет картина мира. Опасно. Когда будешь давить виноград без косточек на вино, подумаешь о курице и яйце – обратные друг другу задачи, разберешься. А на вопрос «что делать», я тебе уже ответ дала – строчи.

– Время потрачу. Кто кормить нас будет?

– Я вчера за шкафом мыла, нашла те, что забыла куда положила. Нам хватит. Там еще может быть. Я до угла не достала – швабра короткая.

– И о чем же писать? Попаданки уже нашли своих принцев и пожраны нежитью, мужик с блестящим как котовьи яйца автоматом спас мир и философией все залито по самый автомат.

– Саша, не будь старым и занудным!

Я замолчал и задумался.

– Люди учились специально, институты заканчивали, владеют сложным инструментарием литературной выразительности языка, – продолжил я. – Этот, например. Я рецензии на него смотрел. Критики утверждают, что автор мастерски удерживает внимание, используя тропы: аллюзии, коннотации, контаминации, аллегории и какие-то метонимии. Я и слов-то таких не знаю. Какие еще тропы? Кто вообще эти тропы натоптал? Пушкин? Как же мне книгу писать?

– Помнишь, чем мы утром завтракали?

– Да. Гренки, яйца всмятку, мед и чай.

– А чем обедали?

– Окрошка была, кажется. А на ужин холодец и рюмочка.

– Вкусно?

– Да!

– Я в следующий раз накидаю фенхеля, кресса, артишоков и орехи чилимы с фейхоа.

– Какие еще чилимы?

– Не знаю! Когда человек не умеет готовить, то он кидает в еду незнамо что, заменяя кулинарию кучей контаминаций. Навалят аллюзий и майонезом заливают.

– Хочешь сказать, что шустрая деваха, которая в телевизоре по кухне мечется и за полчаса всю посуду перемазать успевает, не умеет готовить? – удивился я.

– Может и умеет, – ответила жена. Эта тетка больше портит продукты и выбирает поэкзотичнее, пуская пыль в глаза.

– А как же Макаревич? Он что, тоже не умеет? – с нажимом спросил я.

– Он умеет! И продукты берет обычные. Но идет на поводу у зрителя. И Длинный тоже. Эти знают меру.

– Мне надо писать проще и чуть-чуть майонеза, в меру?

– В точку, дорогой! Пиши как ты говоришь, в своем стиле! Все получится.

Я с обожанием смотрел на жену.

– Господи, какая ты у меня замечательная. Красивая! И глаза чудные.

– Да, – зарделась она. И не сбивай меня со счета.

– Я напишу автобиографию! Жанр незатертый. Правду жизни сейчас мало пишут, все больше врут с три короба.

– Вот и хорошо. Будет что почитать не раздражаясь. И не клади в коробочку, сразу на место клади, сколько за тобой как за маленьким прибирать можно?

Жена застрекотала спицами.

Я лежал на диване и читал. Жена довязывала кофточку.

– Вырез прямой или косой делать, как считаешь?

– Не знаю, – буркнул я. – Тебе виднее. Сделай как лучше.

– А ты, похоже, увлекся. Что читаешь?

– Себя читаю.

– Ого! Набарабанил? И как, интересно?

– Мне – да!

– О чем пишешь? Об эльфах, принцессах и нежити?

– Я пишу для себя о себе и сам же читаю.

– Муж, ты самодостаточен. Я тобой горжусь! Так о чем пишешь? – спросила жена.

– Я пишу о юности, – честно ответил я.

– Знаю я эту твою юность, – сказала жена, распуская неправильно связанный ряд. Ее глаза затуманились, она вздохнула. – Все в мире вертится вокруг чувств и отношений, – продолжила верная подруга жизни. – Тем более в юности. Пиши уж как есть. Можешь даже приврать чуть-чуть, вдруг опубликовать захочешь. В книге должна быть «изюминка», чтобы читатель не заснул.

– Врать не буду. Но постараюсь написать «с изюминкой», – ответил я.

«Изюма», вроде, уже хватало, но раз жена разрешила, то можно и добавить.

– Про девочек в книге упомяни. Это жизнь, без девочек нельзя, будет скучно.

Начало книги я пока отложил, писал с середины и сразу с девочек и уже было не скучно. Я немного покраснел. Она снимала петли и ничего не заметила.

– Дорогой, рукав делать длиннее или так хорошо?

– Хватит. Спаришься, чай не Сибирь.

– Я тут подумала, если ты о прошлом пишешь, напиши про завод, тем более ты там работал.

– Кому интересно про завод читать?

– Ты для себя пишешь, – напомнила она. – И потом все эти средиземья и иные планеты отчего? – жена ткнула спицей вверх, как лектор, делая доклад, тычет указкой. – Офисный планктон желает необычный антураж. Оттого и плодят миры невиданные. А ты про завод напиши. Для манагера что завод, что волшебный город на колесиках – одинаково неведомо, он почувствует себя попаданцем. Будь оригинален.

– Я вчера второй рукав довязала, пока ты клаву топтал! – гордо сказала жена. – Как они, муки творчества?

– Да вроде идет помаленьку. Про завод добавил.

– Про один завод нельзя. Должна быть лирика. Стихи, например.

Я фыркнул. – Стихи для девочек – это тот же майонез! Когда сказать нечего, то стихи пишут, выпячивая богатый внутренний мир и соплями дыры в личной жизни заклеивают.

– Ну про кухню добавь, как я вчера, например, у плиты вечер протолклась с курицей в духовке.

Жена замолчала и застучала спицами.

Любимую обидел.

– Я вчера второй рукав довязала, пока ты клаву топтал! – гордо сказала жена. – Как они, муки творчества?

– Да вроде идет помаленьку. Про завод добавил.

– Про один завод нельзя. Должна быть лирика. Стихи, например.

Я фыркнул. – Стихи для девочек – это тот же майонез! Когда сказать нечего, то стихи пишут, выпячивая богатый внутренний мир и соплями дыры в личной жизни заклеивают.

– Ну про кухню добавь, как я вчера, например, у плиты вечер протолклась с курицей в духовке.

Жена замолчала и застучала спицами.

Любимую обидел.

Я накидал в текст немного стихов, культуры, добавил танцы, моду и пару кулинарных рецептов, о чем и похвастался.

– И что? Неужели в канву легло? – удивилась отходчивая супруга.

– Как влитое! У меня талант!

– Хи-хи… зазведился. Еще впиши что-нибудь, для мальчиков.

Для мальчиков уже хватало девочек, лишь бы на слюни не изошли, но я все же вежливо поинтересовался: – И что же будет интересно нам?

– Бабы, водка и футбол! – отчеканила жена.

Я написал о выпивке и спорте. Как-то сами собой добавились еще девки, а к ним прилипли конфеты.

– Для мальчиков про оружие и войну впиши, если в сюжет ляжет, – намекнула жена.

– Автомат на пять страниц разобрать?

– Впиши, – сказала она с нажимом. – Мужчинам нравится про войну.

Желание жены – почти закон. В книге появилась кровавая сцена бойни, крупнокалиберный пулемет и ошметки тел. Все как любят настоящие мужики.

– Для детей что-нибудь добавь, раз уж у тебя жанр поплыл.

Жанр давно потерял берега и далеко уплыл за 18+, поэтому я твердо отрубил: – Дети могут идти в жопу! – процитировав гениальную актрису. Но потом все-таки приплел пару сказок. Мало ли. Мелкие засранцы читают все подряд со своих смартфонов. Не уследишь.

– Про стариков упомяни, – напомнила жена.

– Господи, ну при чем тут старики? – возмутился я.

– Все состаримся и обветшаем, – мягко возразила она. – Впиши.

Я вставил в сюжет своего деда, прочих старперов, посолил народными присказками и поговорками.

– Муж, ты у меня очень умный, это непременно надо отразить в книге. Подчеркни рельефно, выпяти свой интеллект, – подольстила жена. – Поучи людей уму-разуму. Ты же преподавал.

Умное, так умное. Физика, математика, немного химии. Гуманитарку не забыть – история, искусства, майонеза капельку. Незаметно вкрались сложные дисциплины. Сопромат, теория механизмов и машин, всеобщая стандартизация и технология измерений, ГОСТы. Мда. Ну и исследования с британскими учеными, раз уж на то пошло, слава богу без зомбей.

........................................................

........................................................

Вот и все дела, книга готова.

– Как продвигается автобиография? – жена начала вязать жакет.

– Почти закончил.

– Ого, много накропал. Всю жизнь описал?

– Всего одну неделю.

– Готовишь многосерийное продолжение? – хихикнула она. – Читателя требуется заинтересовать с первой страницы. Время такое, люди спешат. Если в первой главе нет секса или убийства читать не будут. Немного про секс не помешает.

– У меня есть и про секс и про убийство! – гордо ответил я.

– Ты же писал автобиографию? – удивилась обычно невозмутимая супруга. – Ты заездил кого-то до смерти? – пошутила она. – Знаю я твою молодость!

– Не поверишь, да, – сознался я своей замечательной неревнивой жене.

– Вот и вставь эту сцену в самом начале.

– По сюжету это ближе к концу, а я молодой писатель и боюсь перехлестывать временные линии, иначе могу запутаться и придется затыкать дыру порталом и заливать майонезом.

– Я тебе советы даю хорошие, а ты все кочевряжишься, – нахмурилась она. – Я тебя сейчас сама убью и будет тебе второе убийство в самом начале книги! Завтра допишешь, а начать лучше с другого, – сказала она и, отложив вязание, потянулась, перевернулась на живот и посмотрела на меня.

Я улыбнулся и выключил планшетку.

Оригинал и продолжение тут

https://mehanika-sopromat.ru/book/1_epigraf.html

Эпиграф

Как-то вечером я лежал на кровати и читал книгу. Жена сидела рядом и вязала, подложив под спину подушку.

– Две лицевые, изнаночная, тут накид… нет, тут пропуск, опять лицевая и снимаем, – бормотала она. – Дорогой, что читаешь?

– Книгу с инета слямзил. Фэнтэзи.

– Спицу не видел? А, вот же она, в складки одеяла упала. И о чем книга?

– Про попаданку какую-то. Из нашего времени в волшебное средневековье угодила и там колдуньей заделалась. Теперь мучается. И я уже тридцать страниц мучаюсь, еще сорок по диагонали просмотрел.

– Так, с накидом и изнаночная. Запомни, шестьдесят восемь. Вдруг забуду. Чем попаданка занята?

– Болтается по сюжету как герой в проруби в компании тупого мужлана, гнома, гоблина и второй стервозной девицы.

– Любовная линия имеется? Красотку все хотят? Сколько было? Шестьдесят восемь?

Я кивнул и листанул на обложку. На ней грудастая блондинка терлась об меч и нежно обнимала старинный фолиант.

– Должна быть, но пока все запутанно. Мужлан туп, отвратен и хочет махать мечом, гном ростом не допрыгнул и жаден не в меру. Гоблин… ну это уже скотство какое-то.

– Есть вторая девица, – начала супруга и запнулась. – Так, я сбилась со счета, двадцать три, двадцать четыре….

– Прелестно. Две девицы – современно, но не моё.

– Двадцать девять. Главный злодей, – подсказала жена. – С ним и пойдет развитие любовной линии.

– Старый злой пердун-колдун. Он не хочет попаданку, он хочет всем нагадить совершенно бессмысленно и беспощадно. Безвозмездно. А герои хотят его убить, причем, они же первые начали. И ограбить. Современная литература воспитывает в читателе возвышенное и доброе.

– Зачем гному деньги? Он сам золото накопать может.

– Деньги нужны девке.

– Фу, как пошло, – скривилась жена. – И много хочет? Главная героиня или стервозная протагонистка? – спросила она, довязывая ряд.

– Авторша! – я ткнул в обложку. – Это четвертый том и написано еще пять. У дамы финансовый кризис. Она их просто жаждет. Почему все бабы про попаданок пишут?

– Дорогой, они берут кредиты, которые вынуждены погашать. Поэтому пишут про попаданок. Близкая им тема.

Я выключил планшетку

– Что, начитался любовного фэнтэзи? – ехидно спросила супруга.

– Мура, – отрезал я. – Тем более вся компания в портал в конце главы сиганула. У Профессора даже Гэндальф пешком ходил, а тут за треть книги два портала. Когда автор не знает, как развить сюжет или в сюжете образуется дырка, он ее затыкает, посылая всех в портал. Я тоже пошел.

– Не сердись дорогой, почитай что-нибудь другое.

– Я вчерашнее перевязала. Как думаешь, не туго получилось? По резиночке понять сложно, гляди, тут как?

– Вроде ничего, узор красивый, но рядов мало.

– Я еще провяжу. Пятьдесят пять. Запомни. Что читаешь?

– Хоррор начал. Ужасы.

Жена глянула на страницу с картинкой. На ней плечистый закамуфлированный мачо терся об автомат и по-хозяйски прижимал к себе мешок с военным барахлом.

– Чего желает автоматный мужчина? – спросила она, закрепляя ряд петель на булавку.

– Черт его знает. Автомат пятую страницу чистит. До этого на трёх разбирал, теперь надраивает, еще собирать будет. Похоже, он хочет сшоркать оружие в пыль.

– Любовная линия есть? – осторожно спросила жена. – Чего просит дама сердца автоматчика?

– Там их две, обе с автоматами и обе уже выпросили. Он их трахнул в самом начале книги.

Подруга жизни строго посмотрела на меня. – Ого! Горяченькое читаешь? Даже не порозовел и дышишь ровно.

– Я скоро вообще засну! – разочаровал я ее. – Автомат мужик дрючит интереснее, чем девок, а девкам он только мешает и у них оружие выпадает из кривых рук. И они опять начинают его чистить. Или я в страницах запутался, – разозлился я.

– Чего они все хотят? – любимая успокаивающе защелкала спицами.

– Выжить хотят. Мир полон зомби, лезущих изо всех щелей и подвалов.

– Откуда зомби? – рассеянно спросила она.

– Их наделали британские ученые. Нет, не за деньги и не чтобы бессмысленно и беспощадно, просто потому, что тупые. Так считает автор. Я думаю, нежить наделал автор ради денег. Мегаопупею наваял. Там целый мир и куча фанфиков. Почему они все пишут про зомби?

– Их жены берут кредиты, ходят за ними и выедают мозг, требуя денег. Поэтому они повернуты на зомби. Близкая им тема. Кстати о деньгах, – сказала жена. – Я там из коробочки бумажку взяла, а остальные убрала.

– Угу, я видел, – рассеянно ответил я, обдумывая тяжкую судьбу кредитозависимых авторов.

– Ты на прошлой неделе видел, а потом опять положил, а я вчера брала, и лишнее опять убрала, коробочка плохо закрывалась. Люди пишут ради денег. Им хорошо платят, они много работают и торопятся. Отсюда орфография и дырявый шаблонный сюжет. Конвейер.

– Я как раз нашел, смотри, примерно столько платят автору за произведение.

– Ну…. вот! Квартиры в кредит взяли и работают, – сказала жена, глянув в планшетку.

– Это в рублях.

– Лучше бы шли на завод. Подай клубок и выгони кота, пока он его не растрепал.

Я закрыл книгу.

– И хоррора начитался? – подъелдыкнула она.

– Они все, убегая от зомби, прыгнули в подвал. Тот же портал, только в профиль.

– Ну вот! Нашел же! Популярнейший автор. Намбер ван. Философом считается. Не про попаданок, секс и автоматы.

– Секса уже полно, – разуверил я жену.

– Ты едва до середины дошел, – удивилась та.

– Секс со мной. Мозг вытрахал философией. Намуракамил и вылил на страницы, как тот психолог с чернилами и бабочкой.

– Но ты же увидел бабочку?

– Увидел. А еще я видел два пятна чернил, цветок, испорченную бумагу и женскую задницу. Но этот литературный мудрила уверяет, что всё, что я смогу тут разглядеть он написал специально силой своего гения. Посмотри, как наворотил. Я не понимаю половины. Все запутано. Отовсюду торчат пучки мыслей, понавалено кучей и полито философией! Мозг болит.

– Саша, это майонез.

– При чём тут майонез?

– Подожди, не то со счета собьюсь. Две прямых, одну сбрасываем, сорок три. Запомни. Ты такой умный, а иногда приходится объяснять простые вещи. Графоманки с попаданками и кредитами когда в сюжете запутываются загоняют героев в портал. Ты следишь за мыслью? Зомбированный автоматчик при творческом запоре посылает героев в подвал и они бегут дальше до следующего запора.

– Угу.

– А этот понапишет муракамии и чтобы у читателя не случился запор, поливает майонезом. Ну то бишь философией. Это же так просто, разве сам не видишь? Травы накурится, потом что не докурил в сюжет бросает пучками и философствует, вот и весь рецепт.

– Посмотри на отзывы, читателям нравится!

– Чем хуже у хозяйки салат, тем больше она кладет майонеза. И людям нравится. На той неделе в «Ашан» заезжали, народ один майонез покупает. Потом поливают им всякую гадость и едят.

– Хочешь сказать, философия – майонез, которым вкус перебивают?

– Умница, в точку!

Я выключил планшет.

– Ты меня сбил со счета! – упрекнула жена. – И вообще, то тебе не то, это не это. Хочешь сделать хорошо – сделай сам! Напиши книгу! Настрочи что-нибудь и пусть другие посылают твою писанину в портал. Отомсти, сломай им мозг, – логично срезала меня супруга.

Я призадумался.

– Что было раньше, курица или яйцо? – неожиданно спросила она.

– Неразрешимый вопрос, на который поколения философов пытаются найти ответ, а ты меня спрашиваешь? – засмеялся я.

– Не выйдет из тебя философа, горе моё. Так и быть, дарю сюжет. Пиши тезисы. Подчеркивай и в рамочку. Прямо под картинкой пиши, где схема вязания.

– Тут же места мало!

– Пиши, тебе хватит. Вся философия не стоит выеденного яйца. Винегрет напоминает – кроши все, что есть и майонезом заливай.

Жена на секунду задумалась.

– Значит так, книгу озаглавишь «Курица и Яйцо». Курицу, помещаешь в пустоту, Яйцо внутрь курицы. Курица в муках тужится и разговаривает с застрявшим Яйцом на тему «Что делать». Основа книги готова. Проблема мировой философии завернута в извечный русский вопрос, персонажи страдают в муках и конфликт налицо или откуда там яйца появляются. Повесь на стену топор и депрессии добавь. Классика. Далее переходишь к Яйцу, которое думает быть ему или не быть и если быть, то кем? Заворачиваешь второй слой ахинеи и через Вильяма, понимаешь ли, нашего Шекспира пройдешься до Курицы, которая рассуждает, можно ли одно и то же яйцо снести дважды. Попадаешь в Китай. Дзен-буддизмом запахло. Три раза круг дал, концы связал в Уроборос – книга готова.

– Неужели эту муру будут читать?

– Чем фееричнее и многослойнее бред, тем он больше похож на философию. Курни чего-нибудь для яркости, – предложила жена.

– Не мой стиль, – отрезал я.

– Не твой, – согласилась жена. – Поплывет картина мира. Опасно. Когда будешь давить виноград без косточек на вино, подумаешь о курице и яйце – обратные друг другу задачи, разберешься. А на вопрос «что делать», я тебе уже ответ дала – строчи.

– Время потрачу. Кто кормить нас будет?

– Я вчера за шкафом мыла, нашла те, что забыла куда положила. Нам хватит. Там еще может быть. Я до угла не достала – швабра короткая.

– И о чем же писать? Попаданки уже нашли своих принцев и пожраны нежитью, мужик с блестящим как котовьи яйца автоматом спас мир и философией все залито по самый автомат.

– Саша, не будь старым и занудным!

Я замолчал и задумался.

– Люди учились специально, институты заканчивали, владеют сложным инструментарием литературной выразительности языка, – продолжил я. – Этот, например. Я рецензии на него смотрел. Критики утверждают, что автор мастерски удерживает внимание, используя тропы: аллюзии, коннотации, контаминации, аллегории и какие-то метонимии. Я и слов-то таких не знаю. Какие еще тропы? Кто вообще эти тропы натоптал? Пушкин? Как же мне книгу писать?

– Помнишь, чем мы утром завтракали?

– Да. Гренки, яйца всмятку, мед и чай.

– А чем обедали?

– Окрошка была, кажется. А на ужин холодец и рюмочка.

– Вкусно?

– Да!

– Я в следующий раз накидаю фенхеля, кресса, артишоков и орехи чилимы с фейхоа.

– Какие еще чилимы?

– Не знаю! Когда человек не умеет готовить, то он кидает в еду незнамо что, заменяя кулинарию кучей контаминаций. Навалят аллюзий и майонезом заливают.

– Хочешь сказать, что шустрая деваха, которая в телевизоре по кухне мечется и за полчаса всю посуду перемазать успевает, не умеет готовить? – удивился я.

– Может и умеет, – ответила жена. Эта тетка больше портит продукты и выбирает поэкзотичнее, пуская пыль в глаза.

– А как же Макаревич? Он что, тоже не умеет? – с нажимом спросил я.

– Он умеет! И продукты берет обычные. Но идет на поводу у зрителя. И Длинный тоже. Эти знают меру.

– Мне надо писать проще и чуть-чуть майонеза, в меру?

– В точку, дорогой! Пиши как ты говоришь, в своем стиле! Все получится.

Я с обожанием смотрел на жену.

– Господи, какая ты у меня замечательная. Красивая! И глаза чудные.

– Да, – зарделась она. И не сбивай меня со счета.

– Я напишу автобиографию! Жанр незатертый. Правду жизни сейчас мало пишут, все больше врут с три короба.

– Вот и хорошо. Будет что почитать не раздражаясь. И не клади в коробочку, сразу на место клади, сколько за тобой как за маленьким прибирать можно?

Жена застрекотала спицами.

Я лежал на диване и читал. Жена довязывала кофточку.

– Вырез прямой или косой делать, как считаешь?

– Не знаю, – буркнул я. – Тебе виднее. Сделай как лучше.

– А ты, похоже, увлекся. Что читаешь?

– Себя читаю.

– Ого! Набарабанил? И как, интересно?

– Мне – да!

– О чем пишешь? Об эльфах, принцессах и нежити?

– Я пишу для себя о себе и сам же читаю.

– Муж, ты самодостаточен. Я тобой горжусь! Так о чем пишешь? – спросила жена.

– Я пишу о юности, – честно ответил я.

– Знаю я эту твою юность, – сказала жена, распуская неправильно связанный ряд. Ее глаза затуманились, она вздохнула. – Все в мире вертится вокруг чувств и отношений, – продолжила верная подруга жизни. – Тем более в юности. Пиши уж как есть. Можешь даже приврать чуть-чуть, вдруг опубликовать захочешь. В книге должна быть «изюминка», чтобы читатель не заснул.

– Врать не буду. Но постараюсь написать «с изюминкой», – ответил я.

«Изюма», вроде, уже хватало, но раз жена разрешила, то можно и добавить.

– Про девочек в книге упомяни. Это жизнь, без девочек нельзя, будет скучно.

Начало книги я пока отложил, писал с середины и сразу с девочек и уже было не скучно. Я немного покраснел. Она снимала петли и ничего не заметила.

– Дорогой, рукав делать длиннее или так хорошо?

– Хватит. Спаришься, чай не Сибирь.

– Я тут подумала, если ты о прошлом пишешь, напиши про завод, тем более ты там работал.

– Кому интересно про завод читать?

– Ты для себя пишешь, – напомнила она. – И потом все эти средиземья и иные планеты отчего? – жена ткнула спицей вверх, как лектор, делая доклад, тычет указкой. – Офисный планктон желает необычный антураж. Оттого и плодят миры невиданные. А ты про завод напиши. Для манагера что завод, что волшебный город на колесиках – одинаково неведомо, он почувствует себя попаданцем. Будь оригинален.

– Я вчера второй рукав довязала, пока ты клаву топтал! – гордо сказала жена. – Как они, муки творчества?

– Да вроде идет помаленьку. Про завод добавил.

– Про один завод нельзя. Должна быть лирика. Стихи, например.

Я фыркнул. – Стихи для девочек – это тот же майонез! Когда сказать нечего, то стихи пишут, выпячивая богатый внутренний мир и соплями дыры в личной жизни заклеивают.

– Ну про кухню добавь, как я вчера, например, у плиты вечер протолклась с курицей в духовке.

Жена замолчала и застучала спицами.

Любимую обидел.

– Я вчера второй рукав довязала, пока ты клаву топтал! – гордо сказала жена. – Как они, муки творчества?

– Да вроде идет помаленьку. Про завод добавил.

– Про один завод нельзя. Должна быть лирика. Стихи, например.

Я фыркнул. – Стихи для девочек – это тот же майонез! Когда сказать нечего, то стихи пишут, выпячивая богатый внутренний мир и соплями дыры в личной жизни заклеивают.

– Ну про кухню добавь, как я вчера, например, у плиты вечер протолклась с курицей в духовке.

Жена замолчала и застучала спицами.

Любимую обидел.

Я накидал в текст немного стихов, культуры, добавил танцы, моду и пару кулинарных рецептов, о чем и похвастался.

– И что? Неужели в канву легло? – удивилась отходчивая супруга.

– Как влитое! У меня талант!

– Хи-хи… зазведился. Еще впиши что-нибудь, для мальчиков.

Для мальчиков уже хватало девочек, лишь бы на слюни не изошли, но я все же вежливо поинтересовался: – И что же будет интересно нам?

– Бабы, водка и футбол! – отчеканила жена.

Я написал о выпивке и спорте. Как-то сами собой добавились еще девки, а к ним прилипли конфеты.

– Для мальчиков про оружие и войну впиши, если в сюжет ляжет, – намекнула жена.

– Автомат на пять страниц разобрать?

– Впиши, – сказала она с нажимом. – Мужчинам нравится про войну.

Желание жены – почти закон. В книге появилась кровавая сцена бойни, крупнокалиберный пулемет и ошметки тел. Все как любят настоящие мужики.

– Для детей что-нибудь добавь, раз уж у тебя жанр поплыл.

Жанр давно потерял берега и далеко уплыл за 18+, поэтому я твердо отрубил: – Дети могут идти в жопу! – процитировав гениальную актрису. Но потом все-таки приплел пару сказок. Мало ли. Мелкие засранцы читают все подряд со своих смартфонов. Не уследишь.

– Про стариков упомяни, – напомнила жена.

– Господи, ну при чем тут старики? – возмутился я.

– Все состаримся и обветшаем, – мягко возразила она. – Впиши.

Я вставил в сюжет своего деда, прочих старперов, посолил народными присказками и поговорками.

– Муж, ты у меня очень умный, это непременно надо отразить в книге. Подчеркни рельефно, выпяти свой интеллект, – подольстила жена. – Поучи людей уму-разуму. Ты же преподавал.

Умное, так умное. Физика, математика, немного химии. Гуманитарку не забыть – история, искусства, майонеза капельку. Незаметно вкрались сложные дисциплины. Сопромат, теория механизмов и машин, всеобщая стандартизация и технология измерений, ГОСТы. Мда. Ну и исследования с британскими учеными, раз уж на то пошло, слава богу без зомбей.

........................................................
........................................................

Вот и все дела, книга готова.

– Как продвигается автобиография? – жена начала вязать жакет.

– Почти закончил.

– Ого, много накропал. Всю жизнь описал?

– Всего одну неделю.

– Готовишь многосерийное продолжение? – хихикнула она. – Читателя требуется заинтересовать с первой страницы. Время такое, люди спешат. Если в первой главе нет секса или убийства читать не будут. Немного про секс не помешает.

– У меня есть и про секс и про убийство! – гордо ответил я.

– Ты же писал автобиографию? – удивилась обычно невозмутимая супруга. – Ты заездил кого-то до смерти? – пошутила она. – Знаю я твою молодость!

– Не поверишь, да, – сознался я своей замечательной неревнивой жене.

– Вот и вставь эту сцену в самом начале.

– По сюжету это ближе к концу, а я молодой писатель и боюсь перехлестывать временные линии, иначе могу запутаться и придется затыкать дыру порталом и заливать майонезом.

– Я тебе советы даю хорошие, а ты все кочевряжишься, – нахмурилась она. – Я тебя сейчас сама убью и будет тебе второе убийство в самом начале книги! Завтра допишешь, а начать лучше с другого, – сказала она и, отложив вязание, потянулась, перевернулась на живот и посмотрела на меня.

Я улыбнулся и выключил планшетку.

Оригинал и продолжение тут

https://mehanika-sopromat.ru/book/1_epigraf.html

..............

Вскоре произошел еще один случай, окончательно сформировавший моё понимание трудовой дисциплины, обязанностей и отношения с нынешними и будущими коллегами.

В своих хождениях по цеху я посещал бендежки, кандейки, нычки, логова, лежбища, кабинеты персонала, хаотично разбросанные по большой территории и разным отметкам цеха и общался с людьми. Не все обитатели нашего кондоминиума были интересны, не все имели достаточно свободного времени или желания общаться, да и цех не бесконечен.

В смену «с четырех» проводив большое начальство по домам, поиграв в шахматы, домино и начесав вдоволь язык, я вышел подышать воздухом на пустырь за цехом. Морозный зимний вечер и призрачный свет луны настраивали на лирический лад. Я смотрел на заснеженное поле, уходящее вдаль, припорошенное сажей и графитом. Ночное светило наполнило матовым сиянием монохромную картину, грязь и мусор были надежно скрыты полумраком от моих близоруких глаз. Я стоял и наслаждался жизнью.

Неожиданно пахнуло дымком. Где-то вкусно ели и весело проводили время. Я сощурился и углядел наискосок через поле приветливо мерцающий в ночи огонек. То, что мир не ограничивается нашим цехом и за его пределами тоже есть жизнь, я догадывался и строительные вагончики, стоящие чуть в стороне, видел и раньше, но про их обитателей пока еще не знал ничего. Территория не принадлежала нашему цеху, как и неведомые обитатели вагончика, что меня не смущало, так как все люди братья.

Я побрел через поле на огонек по едва видимой тропинке через широкий заснеженный пустырь.

За закрытой дверью вкусно пахло жареной колбасой и слышался веселый гомон голосов.

Я постучался, толкнул дверь и вошел. В помещении было жарко натоплено и накурено, стекла тут же запотели, я ничего не видел. Гомон голосов стих. Повисла тишина.

– Ну здравствуй милый человек. Проходи, гостем будешь, – произнес хриплый голос.

– Начальничек пожаловал, – произнес еще один голос. Гундосые, с издевкой, нотки мне не понравились, но отступать было поздно.

– Да из него такой же начальник, как из тебя пианист, – вмешался в разговор бас.

– Ты сядь, сядь, мил человек, коли пришёл, - снова сказал Хриплый вставая. – В ногах правды нет.

Сквозь затуманенные стекла я видел, как тень поднялась и переместилась куда-то в темный угол. Следом за нею поднялась еще одна. За длинным столом образовалась двойная брешь. Повинуясь, я сел на освободившееся место, нагретое задницей ушедшего Хриплого.

Чувствуя, что что-то пошло не так, я снял очки. С моими небольшими, но ощутимыми диоптриями в полутьме вагончика, освещаемого одинокой тусклой лампочкой и сполохами пламени из открытой топки стоящей в углу печи, вместо лиц я видел бледные размытые тени. Надеясь, что моё громко бухающее сердце не звучит как набат в тишине, нарушаемой только потрескиванием поленьев, я не спеша протер стекла и осмотрелся ничего не видящими глазами.

Надевать очки я не торопился и не потому, что надеялся сохранить их в этой явно крайне пренеприятной ситуации, в которую по собственной дурости угодил, а потому, что просто боялся того, что мог увидеть.

– Зачем зашел, если в гости не звали? По делу али так? – спросил Хриплый из темного угла. – Не молчи, давай о делах наших скорбных покалякаем.

Опять повисла нехорошая тягучая пауза. На спине у меня выступил холодный липкий пот.

– Я слесарь четвертого разряда из третьей ремонтной бригады первого конверторного цеха, – более-менее ровным голосом выдал я вместо приветствия. – А к вам, добрые люди, зашел на огонек и колбасный дух, уж очень аппетитно пахнет.

Неожиданно с дальнего конца стола в разговор вступил другой, едва видимый в близоруком тумане собеседник:

– Да это ж Василич с ККЦ, – сказал он.

Майка у меня на спине давно промокла и я чувствовал, как ручьи пота начинают стекать в трусы. «Лучше бы сдриснул прямо от дверей через поле, как заяц», запоздало с сожалением подумал я.

– Василич, – задумчиво протянул из темноты Хриплый. – Ну спой что-нибудь, Василич.

Тишина сгустилась.

«Безумству храбрых поем мы песню» – выдала неожиданную и не совсем уместную подсказку мечущаяся в панике мысль. С другой стороны, выбор у меня и так невелик, да и спеть велели. Петь я не умел, но разговорный жанр всегда был моей сильной стороной. Пришла пора зайти с единственной, но, как я надеялся, хорошей карты.

– Щас спою, – с отчаянной наглостью сказал я и сбацал короткую забористую историю из студенческого фольклора.

Повисла неопределенная пауза.

Хуже не будет, подумал я и добавил:

– Спеть я могу еще, а под водку даже сплясать.

И выдал вторую байку.

– Выпьешь? – спросил Хриплый из угла.

– Нальете – выпью, – ответил я.

– Это и я так могу, – подал голос Гундосый. – Вот как-то раз на пересылке под Минусинском…….

Я незаметно выдохнул и надел очки.

Центр вагончика занимал самодельный, сколоченный из перевернутых паллет и накрытый плитой ДСП стол, уставленный тарелками и бутылками. На краю дымила пепельница, рядом с нею валялась замусоленная колода карт. За столом сидело шесть человек, Хриплый лежал на диване, который стоял в дальнем углу у пышущей жаром печи. Его лицо было скрыто в тени. Около дивана, в кресле в полумраке развалился еще один человек.

Я уже разменял третий десяток и успел повидать за свою жизнь немало разных людей, но таких, сразу столько и в одном месте видел впервые.

Напротив меня матерый плечистый обладатель баса большущей финкой с наборной рукоятью из цветного плексигласа, зажатой в татуированных синих пальцах, ловко пластал колбасу. Рукава его рубахи были закатаны, мышцы на предплечьях играли буграми и синими куполами.

Гундосый, оказавшийся расписным чернявым парнем, с блеском в глазах продолжал рассказ. Историю явно слышали уже не раз и слушали его невнимательно.

Сосед слева, коренастый мужик с заячьей губой, поставил передо мной стакан, мелькнув синими перстнями. Сосед справа плеснул туда на два пальца водки. Бугай напротив докончил резать колбасу, наколол на финку кружок, положил его на корку хлеба и ножом пододвинул бутерброд ко мне. Я замахнул водку одним глотком, закашлялся, закусил полученным бутербродом и исполнил пару анекдотов про студенток.

Хриплый на диване что-то буркнул и отвернулся к стенке.

Бывалый народ за столом зашевелился, зазвенели стаканы. Бас напротив раскидал кружки колбасы и мне плеснули еще на два пальца водки. Остатки с бутылки разлили по кругу.

– Ну, вздрогнули, – прогудел Бас и опрокинул полстакана водки в рот. Кадык на мощной шее даже не дернулся.

Под смех новых собутыльников я опять поперхнулся своей жалкой дозой, продавил пойло Докторской и приготовился выступить на бис.

Открыть рот я не успел, так как сосед справа, оказавшийся обладателем приятного тенора, продолжил рассказывать какую-то историю, которую, я, похоже, прервал своим появлением. Потекла беседа.

На столе появилась еще одна бутылка водки. Стали разливать. Я машинально прикрыл свой стакан ладонью. На водку я всегда был слаб, но об этом позже, и уже принятая суммарная половина стакана, помноженная на стресс, отдавалась в голове.

– Чё-та это не по понятиям будет! – Чернявый зло уставился на меня.

Обосраться я не успел. Мужик, сидевший в кресле в темном углу около печки сказал:

– Василич весь не по понятиям. Плесните ему чайку.

Чернявый метнулся к печке и вернулся с чайником. Вместо водки мне налили на треть заварки. «Бас» добавил в стакан еще треть кипятку. Мы выпили и закусили.

Я сидел в этом странном вагончике, слушал беседу новых знакомых, иногда сам рассказывал что-то. Все происходящее наблюдалось как бы со стороны, алкоголь шумел в голове, размывая картину мира. Лица то вырисовывались четче, то расплывались, пугающие вначале черты трансформировались в узнаваемые, делались рельефнее и понятнее.

Потом налили еще. Я пропустил чай. Потом я пропустил водку и выпил горький крепкий чай.

Наконец беседа угасла, угли в печи прогорели, тяжелый хмельной дух повис в прокуренном вагончике. Бас запел незнакомую грустную песню из репертуара их мира, дирижируя сам себе сверкающим лезвием. Все молчали.

Песня закончилась.

– Ну, мне пора, – сказал я и начал искать очки и каску. Очки нашлись в кармане фуфайки. Сосед слева вытащил из-под лавки каску и надел ее на меня.

– Василич, на посошок? – спросил «тенор».

Пришлось еще раз выпить.

Когда я был уже в дверях, раздался хриплый голос с дивана: – Ну ты это, заходи если что.

Я вышел на волю.

Звезды сияли в холодном ночном небе. Тропинку я не нашел и подогретый водкой, брел на огни цеха прямо через целину, увязая в сугробах. Кривая цепочка следов отмечала мой путь.

Почти у самого цеха дорогу мне преградили две тени.

– Ты где был? – спросил Широкий. – Мы тебя уже третий час ищем, Шерхан в ярости.

– Ты что, пил? – спросил Брек.

– Был там, пил с ребятами, – честно ответил я, махнул рукой в степь и икнул.

Лучи фонарей, ослепив, уперлись в лицо.

– С какими еще ребятами? – спросил бригадир.

Имена ребят в голове как-то не отложились, поэтому я опять икнул и сказал:

– С этими, ик, такими, ну ик, синими.

И попытался неуверенными жестами показать какие ребята и где они синие. Пальцы заплелись, язык тоже. Я широко махнул рукой в поле и произнес:

– Хер их знает, урки какие-то наливали.

И побрел в нашу бендежку. Бригадир с напарником молча шли следом.

Часы показывали одиннадцать вечера, смена подходила к концу. Я сел на скамейку в углу, надвинул на глаза каску и провалился в сон.

Из дрёмы меня вырвал громкий хлопок двери. В кабинет залетел красный Шерхан, увидел меня, вспушил щетку тараканьих усов:

– Ты где шлялся?!!! Тебя вся смена ищет!

Я молчал и сонно смотрел на него. Горластый татарин повел носом и опешил:

– Ты что пил? Так он еще и пьяный? – набросился он на Брека. – Кто ему наливал?!!! – заорал борец за трезвость.

– Уралбанда, – ответил бригадир.

«Сдал сука, завалю падлу» – сквозь пьяный морок пробурчал в моей голове чужой голос.

В этот момент моя Сфера Отрицания сама собой заармировалась понятиями.

Организацию субподрядчиков, квартировавшую на территории завода, называли Урал-чего-то-там-ремонт. Название периодически менялось и всякий раз звучало длинно и никто его толком не помнил. Все называли ее Уралбанда.

Специфика металлургического производства такова, что некоторые работы невозможно выполнить в человеческих условиях. Зима в Сибири и так не сахар. Мороз, лютый пронизывающий ветер, раскаленное докрасна оборудование, едва не кипящая смазка, удушающие газы, прорывающиеся изо всех щелей, помноженные на невероятную спешку непрерывного цикла производства требовали, чтобы работа была сделана во что бы то ни стало и быстро.

Адские условия компенсировались царской зарплатой и невероятным графиком. Система оплаты была аврально-аккордно-сдельной. За нечеловеческий труд, продолжавшийся от силы сутки-двое в месяц, но выполняемый за один присест без перерыва, платили столько, что оставшееся время можно было не работать.

Выдерживали только матерые, продутые всеми ветрами и прокаленные суровой природой бывалые мужики. Каторжные нагрузки, нешуточные деньги и прилагавшаяся вольница, провели селекционный отбор, сформировав этот странный рабочий коллектив, полностью состоявший из сине-синих амбалов. Амбалы не любят работать, но это не значит, что не умеют. Людская молва иногда врет.

От сумы и от тюрьмы не зарекайся, гласит народная мудрость.

Так я усвоил, что люди бывают очень разные, но найти общий язык можно со всеми.

Ашерханов поступил по понятиям и меня не тронули. Широкий отвел датого коллегу в душ, где за полчаса под струей ледяной воды я пришел в норму и укатил домой.

Странный полустудент, полуслесарь в белой каске, которому кивает сам начальник и перед которым обнажают головы крысы из Отдела труда, вдобавок бухающий с Уралбандой, полностью выпал из понятной системы.

Впрочем, чувство меры мне не было чуждо и излишне прочностью приобретенной Сферы, я не злоупотреблял. Я по-прежнему вел размеренную жизнь, перемещался по цеху руководствуясь своими соображениями, играл в домино, шахматы, слушал умного Львовича, записывал за опытным Бреком, помогал рукастому Широкому, заходил в бендежки к сталеварам, разливщикам, каменщикам, шиберщикам. Я был любопытен.

К Уралбанде я тоже ходил. Не часто, но раз было сказано «Заходи если что», то почему бы и нет.

Водку я больше не пил. Мне наливали чай. Постепенно кипятка в чай плескали все меньше и меньше. Я научился пить чифирь, играть в буру и дважды больно порезал палец, пытаясь вслед за «Заячьей губой» повторить виртуозный этюд с фигурным тыканьем финкой вокруг растопыренной пятерни.

https://mehanika-sopromat.ru/book/1_sphera.html#1_sphera_3

– Не твой размер, Василич, – сказал Бас, забирая нож, смотревшийся в моей ладони как кинжал, а в его лапе как пилка для ногтей. Неожиданную щедрость проявил Чернявый, подарив маленькую, искусно обработанную заточку из медицинской стали, похожую на ланцет хирурга с удлиненным лезвием и укороченной рукояткой. Холодная узкая «рыбка» ладно лежала в ладони.

Отдариться мне было нечем, я расплачивался байками из моего мира и рассказами про то, как наши космические корабли бороздят просторы вселенной.

Свежие уши всегда в цене. Я вежливо слушал непростые жизненные истории их мира, кивал, с изумлением смотрел на иллюстрации, которыми подкреплялись рассказы. Монохромная синева картинок компенсировалась разнообразием и отшлифованным долгими годами опытом сказителей.

Хриплый в общении почти не участвовал, все больше отлеживаясь на диване. В более-менее длинный разговор он вступил лишь однажды и то не со мною.

Как-то, уже под лето, дверь вагончика открылась и на пороге показался пацан чуть старше меня. Каска на нем была красная, очки имелись. Я сидел без каски. Глаза новоприбывшего заметались, округлились, он поспешно снял очки и близоруко уставился на нас.

– Ну здравствуй милый человек. Проходи, гостем будешь, – произнес Хриплый.

– Начальничек пожаловал, – поддержал его Чернявый.

От вошедшего отчетливо завоняло кислым запахом страха.

– Да из него такой же начальник как из тебя балерина, – рыкнул Бас.

– Сядь, сядь, мил человек, коли пришел, – снова сказал Хриплый. – В ногах правды нет.

Хриплый лежал на диване. Свободных мест за столом не было.

Пацан потянул носом и близоруко уставился в дальний угол вагончика.

– Я ваш новый мастер, – неуверенно промямлил он. – И я не позволю распивать спиртные напитки в рабочее время и лежать без дела, – голос предательски сорвался в фальцет.

Потом выдержал паузу и добавил: – Иначе я на вас подам докладную записку.

– А я ребятам ящик водки поставлю и тебя, сученыш, вообще не найдут, – не вставая с дивана буркнул Хриплый.

Глаза парня приняли совершенно шальное затравленное выражение. Он надел очки и стал похож на зайца из мультфильма про Винни-Пуха. Я тоже был в очках и он уставился на меня, зацепившись за знакомый в этом чужом для него мире предмет. Я снял очки и сказал:

– Послушай хороший совет, прямо сейчас сдрисни и уходи полями.

Хлопнула дверь и молодой специалист исчез.

Так я спас человеческую жизнь и сделал для себя выводы: найти общий язык можно со всеми, но не со всеми его нужно искать, береженого бог бережет.

Больше я к Уралбанде не ходил.

Начало тут

https://mehanika-sopromat.ru/book/1_sphera.html

Заходите, вам понравится :-)

Продолжение тоже имеется

.................

Местами работа становилась опасной.

Половину второго этажа административного здания занимал планово-экономический отдел, усиленный остатками недобитой бухгалтерии, целиком состоящий из слабого пола и напоминавший серпентарий. Эволюционный внутриконторский отбор сделал своё дело, старая, видавшая виды кобра руководила стаей гадюк помельче, в кою я и попал, спроваженный начальством составлять какие-то никому не нужные графики по переоценке и списанию основных производственных фондов.

Смысл сей работы во времена, когда цены кардинально менялись в большую сторону раз в два-три месяца, а списание чего-либо, дороже банки солидола в силу особенностей отечественного бухучета было делом решительно невозможным, вызывал большие сомнения, но инструкции босса звучали четко: «Саша, помоги им», велел он, а кто я такой, чтобы спорить с шефом? По утвержденному графику я приступил к работе в самом кубле разномастных ядовитых змеюк в качестве специалиста, уверенно отличающего болт от винта.

Сидящие по своим кабинетам холеные офисные сучки разницы между винтом и болтом не ощущали, зато все как одна отличались стервозным характером и не любили ни конфет, ни чая. Работу свою они тоже не любили, обожали шипеть, трещать погремушками и жаловаться друг на друга, расхаживая передо мной в одинаковых дефицитнейших югославских сапогах со здоровенными блестящими пряжками, выбитых на весь отдел по большому блату.

Я переходил из кабинета в кабинет, пил змеиный чай, ел свои конфеты, ковырялся в никому не нужных бумагах и вежливо слушал очередную медузу Горгону в боевой раскраске, вышагивающую туда-сюда, сверкая разрезом, и клянущую почём зря нелюбимую работу, безвкусный чай, портящие фигуру конфеты и плюющую ядом в завистливых товарок.

Работать в подобной атмосфере с бумагами или решать неразрешимые производственные вопросы было решительно невозможно, о чем я и уведомил руководство. Юрий Семенович похмыкал, задумчиво пошевелил сплетенными пальцами и честно ответил, что смысл порученных нам обязанностей он не понимает сам, но подозревает, что переоценка затеяна, дабы занять делом бездельничающий персонал, а я там нужен для систематизации процесса и сглаживания острых углов.

Как должен выглядеть финальный результат наших трудов не представлял никто, поэтому с работой не задалось сразу, я временно плюнул на безнадежную первую часть порученного дела и сосредоточился на второй.

Избалованные сколопендры, насобачившиеся в боях без правил против себе подобных, поголовно сидели на диетах и сахарозаменителе и грызлись между собой наперебой демонстрируя острые углы испорченных характеров.

Разговорный жанр – моя сильная сторона. Я активно работал над отношениями в коллективе и постепенно дело пошло на лад, работа сдвинулась с мертвой точки, террариум полюбил чай с конфетами и несколько подобрел характером, но, несмотря на усиленную дрессуру разницу между болтом и винтом так и не уловил, хотя постичь очень старался, а мои пояснения, что и то и другое есть крепежное изделие и по сути одно и то же, только усугубили путаницу, грозившую пустить насмарку всю проделанную работу.

Сроки выполнения бессрочной работы неумолимо поджимали, приходилось задерживаться допоздна и работать дополнительно с отстающими участками переоценки производственных фондов, расписанными утвержденным графиком по кабинетам ответственных за них конторских крысок. Вести счёт – не мой стиль, но номера кабинетов шли в возрастающем порядке, так что все получалось само собой.

Длинными темными зимними вечерами, выполняя присовокупленные обязанности, подобно бесстрашному Одиссею я лавировал узкими проходами среди острых углов канцелярских столов, напоминающих рифы в открытом море, полном опасной фауны, но, в отличие от хитроумного грека, не избежал притаившихся среди них голодных Сцилл и Харибд, оплетавших меня цепкими, вооруженными острым маникюром, щупальцами. С громким стуком они скидывали одинаковые дорогущие импортные сапоги, с легким шелестом сбрасывали разноцветные шкурки, томно изгибались, заново одевали сапоги, что считалось в те времена особым шиком и из жутких чудовищ оборачивались в прекрасных лебедей.

Зачарованный плавными извивами молочно-белых тел, загипнотизированный калейдоскопом ярко подведенных глаз, убаюканный мелодичными голосами, я терял бдительность и неосторожно приближался к их логовищам, обустроенным среди инвентарной заводской мебели.

Сказочные девы превращались в когтистых гарпий, с победным клекотом бросались на меня, душили в объятиях, подобно прожорливым анакондам обвивали гладкими упругими телами. Как легендарный Лаокоон в холодной тиши обезлюдевших кабинетов я сражался с опасными противницами и без устали шурудил палкой в самом змеином гнезде.

Шатались скрипучие офисные столы, острые пряжки, больше похожие на шпоры, одетых прямо на босую ногу проклятых сапог, больно царапали мне спину, раздирая не успевающие подживать порезы. Я берег спину, прядая крупом как породистый жеребец, тогда пряжки скребли мне поясницу и задницу, я взлягивал задом как дикий мустанг и сапоги взлетали на плечи, грозя отхватить уши отточенными как бритва полумесяцами из нержавеющей стали. Сапоги носил весь отдел, спасения не было.

Разговорный жанр моя – сильная сторона. Я щупал голенища, вслух восторгаясь выделкой дорогой кожи, перебирал пальцами коротко стриженый натуральный зимний мех, поражался его теплоте, густоте и несомненной избранности владелицы, сумевшей достать такой модный прикид и, улучив момент, срывал кровожадный план изрезать меня смертоносной обувью на ломти и потом сожрать с кровью, ловко переворачивая очередную убаюканную льстивыми речами хищницу на живот. Те издавали негодующий клекот и выгибались дугой, демонстрируя рифленые пластиковые подошвы с иностранными буквами по волнистому клейму и мстительно норовили ткнуть меня стальными набойками острых шпилек. Отработанным движением я ловил кожгалантерейные изделия когда-то братской страны бывшего соцлагеря за голяшки и разводил в стороны.

На каждого хищника найдется зверь покрупнее. Я был много крупнее, побеждал, охотница превращалась в добычу и я безжалостно вонзался в распластанной тело не особо заботясь о точности прицела. Поднятая на копьё жертва скользила животом по столу, над столом ритмично качались зажатые моими руками девичьи ножки в безопасной теперь обувке, а свешенная со столешницы голова издавала разнообразные стоны и вскрики, по которым я судил, как идут дела, корректируя по мере надобности свои действия и все шло как по маслу.

Бывало шло и не по резьбе. Я не жесток, разницу между болтом и винтом ощущаю четко, не стремлюсь сорвать резьбу там, где не надо или нарезать туда, куда не просят, но свежие раны на спине взывали к отмщению, а женское «нет», так похожее на «да», звучало подобно вызову. Я принимал вызов и тела сшибались с удвоенной силой в беспощадной битве.

Оргазм и агония – схожие эмоции, позиция всегда имеет значение, а моя была более выигрышной. Умело пользуясь позиционным преимуществом, я орудовал в беззащитном тылу противника, продавливая оборону, кряхтение и сопение обрывалось сдавленным вскриком и я безжалостно терзал прекратившее борьбу, безвольно обмякшее тело. Подобно цыганским бубнам мелодично звенели пряжки. С сытым рыком я ставил финальную точку, коварные искусительницы покорно замирали, мелко-мелко подрагивая в агонии безвкусно-пошлыми сапогами.

Обманчиво обессилевшие, они сворачивались клубками в расшатанных офисных креслах, неподвижно застывали в полумраке кабинета, сверкая красными отсветами дамских сигарет в глубине хищных глаз, копили силы и заново бросались на отважного меня.

Подобно могучему Гераклу я бился с многоглавой гидрой, головы надували щеки, возбужденно дышали, ритмично трясли сережками, качали кудряшками, покрывали меня свежими царапинами, жадно чавкая напомаженными ртами, вытягивали из меня все соки и оставляли ярко-красные следы засосов, напоминающие потеки крови. На месте каждой отвалившейся пиявки, сыто облизывающей липкие мокрые губы, тут же вырастали две новые, в порядке возрастания номера участка с еще не переоцененными основными фондами.

Раздвоенные язычки оказались не только бойкими, но и излишне длинными, а все тайное становится явным. По второму этажу я стал пробираться с опаской, чисто женский коллектив – непобедимая страшная сила, мда.

Совсем миновать гиблое место не удавалось, к чему, впрочем, я и не особо стремился, так как по опыту давно знал, что при известной сноровке даже самый шустрый экземпляр будучи удачно схваченным за шею, превращается из коварной ехидны в сладкоголосую сирену, старательно прячет ядовитые зубы, обвивает гибким телом и приятно обжимает тугими кольцами, освободиться из которых ой как нелегко.

***

Не все «присовокупленные» дела были приятны и об одном стоит рассказать подробнее.

..........

https://mehanika-sopromat.ru/book/2_tiagolaya_rabota.html#2_...