lightandwind

Перевалбаза в чукотской тундре – место, куда оленеводы со всех окрестностей подкочевывают на несколько дней, чтобы пополнить запас продуктов, топлива, или если идет забой оленей.

Двести километров до ближайшего села. Пара десятков бревенчатых домов из лиственницы, обветренных, обтёсанных, поседевших от долгой зимы.
Маленькие окошки закрыты, где стеклом в один слой, где толстым полиэтиленом. Из труб наверх ровным столбом идет густой дым.
На открытых продуваемых чердаках сушатся оленьи шкуры. В каждый домик два входа – на две семьи.

- Мама ждет, пойдемте, - зовет нас Альбина.

Мы вместе с ней летели в вертолете и напросились в гости на интервью. Проходим холодные сени с одеждой и обувью из шкур, толкаем вторую дверь, обитую дерматином с подкладкой, откидываем занавеску из шерстяного одеяла, попадаем в кухоньку. Железная квадратная печка, умывальник, у окошка небольшой стол – еле-еле присесть троим. За проемом спальня. Панцирные кровати или деревянные нары - кому как удобнее.

Альбина послезавтра будет соревноваться в верховой езде.
- Когда на оленя Альбину впервые посадили? – спрашиваю.
- Ой, она маленькая еще была. Совсем маленькая. Года три. У нее детский олень был, специально его обучали, смирный.
Лилия – оленевод третьего разряда. И на олене ездит, и на нартах, и охотится, и шкуры выделывает. В тундре узкой специализации нет.

На стенке – портрет в шляпе. Такой ее видит Альбина. Шляпа - мелкая гипербола, я своей маме корону рисовала. В детском саду.

- Как вы без Альбины? Она в школе-интернате, вы здесь…
- Тяжело, конечно. А куда деваться – учиться надо, - Лилия не раздумывает над ответом: действительно, вариантов нет. - Раньше детей в тундре было больше: молодежь возвращалась, маленькие в бригаде всегда были, повеселее как-то. А сейчас все выросли, уехали... студенты уже не возвращаются сюда. Альбина – младшая, трое моих старших в Магадане учатся.

- В тундру вернешься? – спрашиваю Альбину.
- Нет, наверное.
- Почему?
- В селе чисто всегда. Можно красиво одеваться. Завтрак есть, обед, ужин… Хотя еда тут вкуснее.

Еда – не знаю, а вода в тундре точно отменная. В такие запредельные минусы речка промерзает до дна. Поэтому мужчины напиливают огромные глыбы льда, привозят к домам, а хозяйки потом топориком дробят их на куски. Я тоже тюкаю топориком. До утра из твердого агрегатного состояния вода перейдет в более удобное для чая и умывания. Из ведра льда – полведра воды.
У речки стоит баня. Прикидываю – чтобы минималистически помыться, надо, наверное, растопить глыбу размером с человека.
Для гостей на первалбазе построили балки – домики-вагончики. Маленькое окошко в торце, две панцирные железные кровати, стол, умывальник, вешалка. Отапливаются дизель-электростанцией с солнечными панелями. Тепло. Мне кажется, я разденусь, и моя одежда заполнит балок: на мне ее столько - капуста обзавидуется.

Дома маленькие, чтобы собраться всем вместе, есть общая столовая-клуб. Сегодня праздничный концерт: любимый ансамбль «Тиркытир», в переводе с чукотского - «солнце».

Клуб тоже маленький, тесно, и актеры танцуют прямо посереди зрителей. В Москве этот модный формат называется иммерсивный театр. Здесь зрители тоже с удовольствием включаются в представление:
- Ну-ка, громко и быстро повторяем скороговорки! – ведущая вытянула несколько жертв поближе к себе. – Еду я по выбоинам, по выбоинам еду я!
- Еду я по выебо…
Смех.
- Еду я по выебо…
Хохот.
- Еду я по выебо…
Выбоины не преодолел никто. Зато стало весело.

От Алешиного ужина остались рожки да ножки. Мясные. Но я, живя на даче, привыкла такой стратегический запас не выбрасывать. Мало ли, то еж Иннокентий в неурочное время забежит, то сорока Сара к столу пожалует, а то и своих четырехлапых подкормишь. И тут тоже аккуратно положила у крыльца – для неизвестной и пока безымянной местной фауны.
Утром смотрю в окно – а там прямо по сказке, помните: лягушку поцелуешь – она девицей станет, останки лебедя в рукав запихнешь – он и вылетит оттуда... И тут – лежит вместо косточек собака на досочках… Свернулась клубочком, нос хвостом прикрывает. Почтибелая, шубная такая.
Как с этими сказочными персонажами обращаться – понятия не имею. Рассудила здраво, что поесть любят все:
- Подружан, иди, хлеб дам, если будешь.
Кинула кусочек – исчез на лету, второй тоже снега не коснулся. Точно, волшебная собака.
- Ладно, по части скармливания собакам остатков продуктов я – мастер, - говорю. – Вечером отдам ей твои косточки…
- Мои? – удивился Алеша. – Староваты, конечно, но если уж ты так решила…
Взяли штатив, технику, пошли на съемки. Подружан с нами. Бежит, на остальных ревниво поглядывает: занято, это мои лохи, идите, ищите себе другую кормовую базу.
- Какая это порода? – интересуется Алеша.
«Известно, какая: мать дворянка, отец – подлец», - думаю, но говорю другое:
- Омолонская охотничья. Или сторожевая.
Так мы завели в Омолоне собаку. Удобного размера: гладишь, не нагибаясь. С автозапуском: щелкнешь дверью – материализовался, стоит, улыбается, вкусняшку ждет. С функцией слежения: возвращаешься со съемок – летит из снегов, бодает лобастой головой колено, получает порцию почесушек и, проводив до крыльца, кусочек.
Кормят собак тут отменно: сама не раз видела мужчин с большими мясными кастрюлями, которые несли еду конкретным псам. Так что мы для Подружана были легким фрилансом, а не зарплатным проектом. Но паек свой он отработал сполна.
В Омолоне у хвостатых обнаружилась одна особенность. Гладишь собаку, она довольна, подставляет голову, бока, но стоит Алеше навести на нее камеру – отворачивается и неодобрительно уходит. И так все, как одна. Чем им не нравится объектив?
Подружан единственный оказался прирожденным медийщиком.
Подходим к аэропорту записать для фильма фрагмент-стендап – мою морду в кадре. Подружан вылетает к нам, понимает, что в гостиницу мы не идем, show must go on, и ложится рядом – мало ли, что мы там удумали. Начинаем съемку. Подружан поднимается, с достоинством подходит ко мне. Глажу, не прерывая движения и слов, иду дальше. Подружан смотрит в камеру и степенно, красиво выходит из кадра.
- Даже не отсматриваем, берем этот дубль. Дрессировщику с собакой на это потребовался бы день работы, а Подружан сымпровизировал за пять секунд. Идеальное чувство композиции!
- Хорошо, - кивнул Алеша, охотно собирая штатив. - Правда, по тексту нам тут собака ни к чему.
- Да я в этом стендапе могу хоть просто алфавит проговаривать – слушать меня никто не будет, все залипнут на Подружана.

#Чукотка #Омолон #собака

Идем по Омолону. За Алешей, как всегда, несколько псов. Я удивляюсь и даже ревную: кто главный любитель живности в семье, в конце концов! Но нет! Куда бы он ни пошел, у него мохнатая свита. Стоит ему остановиться, как собаки обступают и норовят залезть носом в кожаные монгольские сапоги. Любая пробегающая мимо Жучка меняет траекторию и кидается к нему.
И вдруг меня осенило:
- У тебя же сапоги на собачьем меху! Они своего чуют!
Алеша помрачнел:
- Главное, чтобы морду не набили за этого своего.

Спускаемся к берегу небольшой замерзшей протоки. Кусты, а по ним большие белые шарики снега развешены. Солнце слепит, небо синее. Вдруг один шарик шевельнулся. И соседний тоже.
- Ты это видел?
- Да...

Вот именно галлюцинаций нам здесь и не хватало. От них у меня в походной аптечке лекарств нет.
Подходим ближе, присматриваемся! Куропатки! Ëлки-иголки, настоящие куропатки! Первый раз их вижу вживую! Сидят, на нас – ноль внимания, солнышком наслаждаются. Идем дальше. Навстречу – знакомые мальчишки.
- Здравствуйте! Что сегодня снимали?
Гордо улыбаюсь, просто-таки лучусь счастьем:
- Идем вдоль протоки, а там в кустах...  куропатки!
Мальчишки переглядываются, хмыкают и разом стирают мою лучистость:
- Куропатки! Мы думали, медведь...

Мусорный контейнер. Погрузив в него морды, стоят крупные диковинные звери. Цвет молочный. Ноги четыре. Хвост как у лошади. Но коренастые, толстоногие. И шкура мохнатая. Одна из морд поднимается. Лошадь. Только, знаете, как мамонт по сравнению со слоном. Интересная тут фауна…
- Жалко мне их, - говорит пекарь Марина. - Подкармливаю. А меня и спрашивают: что это лошади к тебе в окна заглядывают?
- А лошади для чего здесь?
- Для работы. Грузы возить. Но гибнут они. У нас за поселком свалка, мусор не вывозят. Лошади пакетов оттуда наедятся – и умирают. И жеребята тоже. Вскрывали их – все желудки пакетами забиты. А то собаки за лося примут в лесу – и конец.

Лошадей якутской породы завезли в Омолон, как транспорт, в помощь оленеводам. Но оленеводы предпочли ездить по старинке, на рогатом или дизельном ходу.
Я сразу начала думать, что же для этих лошадей сделать. Ведь это не жизнь: голодные, беспризорные... Но так и не додумалась. Вывезти обратно лошадей отсюда – дорого. Приспособить – некуда. Так они тихо и безропотно пропадают…

Так вот, по ценам Дудинка против Омолона – просто «Пятерочка» по сравнению с «Азбукой вкуса». Мы прошлись по магазинам. В Омолоне их 4. Один – государственный: тут есть свежий хлеб из своей пекарни, овощи и социально значимые товары по субсидированным ценам. На деле это означает полупустые полки, если давно не было завоза. Три – коммерческих. Там и посуда, и одежда, и продукты: на любой вкус и пухлый кошелек. Сыр российский – 2500 р. за кг. Киндер сюрприз – 250 р. 20 пакетиков чая Twinings – 250 р. Печенье Юбилейное – 350 р. за 300 г. Но больнее всего для меня – яблоки, без которых холодильник я считаю пустым: 850 р. за кг. Против 140 р. в Москве. Понятно – скоропорт, морозы… И все же руку, отдающую деньги за них, я поддерживала второй, чтобы она не меняла траекторию движения.

Топливо и все крупное завозят по зимнику – его накатывают, когда местные реки хорошо промерзнут. А они здесь активные, с норовом. Поэтому из Магадана зимник, несмотря на название, реально открывается весной и действует несколько недель. Чем дольше, тем больше завезешь. Остальное по мере необходимости подкидывают самолетом, но это очень дорого.

- Авиатранспортом только перевозка обходится 400-450 рублей килограмм. Вот считайте: газировку привезти полтора литра бутылку – сколько будет стоить только доставка? И сколько газировка должна здесь стоить? –  говорит Руслан Шихмирзаев. У него магазинчик, автобаза, но главное дело – соединять Омолон с большой землей. Как только прокладывают зимник, он переезжает жить в свой грузовик. Однажды на полпути машина сломалась. Минус пятьдесят, рядом никого, связи нет.

— В первую очередь я переоделся в теплое: валенки, ватники. И потом начал заниматься столярным делом: пилить борта. И колеса жег, колеса три точно сжег, ну и борта пилил так, потихонечку. Потому что надо было растягивать время – неизвестно, когда по зимнику кто-то проедет. Думаю: если сутки продержусь, никого не будет, то начну выдвигаться туда, в сторону Омолона, ближе к лесу, потому что это все случилось в голой тундре, в пойме. Дойти до леса – а там можно еще продержаться… - Руслан рассказывает так буднично, как будто не над ним смерть летела в стылом колючем небе.

— А спать как?

— Пока горит, ты спишь, а когда начинаешь замерзать, волей-неволей просыпаешься, начинаешь шевелиться, вот тут движение — это, действительно, жизнь.

Повезло – к исходу этих суток на зимнике появилась машина, подхватила на борт.

- Он весь черный был, - Зайнаб, подперев голову рукой, с улыбкой и нежностью давно живущих вместе людей смотрит на Руслана. – Открываю дверь - какие-то люди, говорят, инспекция какая-то, забирайте мужа вашего, доставили. А с ними черный человек.

- Действительно, отмывал неделю, наверное, руки, лицо от гари баллонов.

А если нужно что-то нескоропортящееся, непродуктовое, подарки, в конце концов?

Самые терпеливые заказывают доставку почтой. Почтовая хозяйка в Омолоне – молодая многодетная мама Владислава Дельянская:

- Продукты, химию набирают. Для ремонта что-то. Ждать, конечно, приходится. Стандарт – полтора месяца. Иногда бывает быстрее, а вот сейчас заказали люди в декабре, уже март, посылок еще нет. Почту берут в зависимости от рейса. Если рейс заполнен, мест нет, почты не будет. А чтобы просто закупить все необходимое, детей на сезон одеть, мы летаем до Магадана и обратно.

Так что импульсивного шопинга тут нет. Какие тут импульсы, если покупки – через перелет в 600 километров.

Детей у Владиславы трое: дочки семи и четырех лет, и сын Федя, которого мама в виде исключения взяла на работу. Самой Владе 23. Разговариваем, а я любуюсь ею: не на почте работать - с нее надо картины писать.

- Влада, а не скучно здесь?

- Если работать, и есть дети – совсем не скучно. Я веду детей в садик, поработаю, приду домой, приготовлю что-то, заберу детей. В спортзал хожу, час у меня на тренажерку, волейбол. Секции у нас есть. А летом и теплицу сажаем, и грибы-ягоды собираем, и рыбу ловим. Осенью банки закатываем. Если молодежь и без детей – скучно, наверное. Можно сходить в клуб, попеть, потанцевать. А детям здесь полезнее, чем в городе. Интернета нет, поэтому люди от него не зависят. Мы друг с другом общаемся. И дети – поиграли немного в телефон и бросили.

Выходим с почты – и точно, играют дети не в интернете: на снегу девчонки нарисовали классики и прыгали по ним. В детстве мы всегда ждали первые мартовские проталины на асфальте для того, чтобы исчертить их мелом.

Здесь в марте до проталин еще очень далеко. Но играть-то хочется. А почему, в самом деле, не прыгать в классики на снегу? Классная идея!