Slip1977

– На тварюгу опять пойдешь? Смотри – довыкобениваешься. Все равно ее не достать. А вот тебя кто-нибудь достанет в городе, если будешь бродить почем зря.

– У меня задание.

– Чье?

Игорь промолчал. Демьяныч махнул на него рукой, проворчал беззлобно:

– Врешь ты все…

Поворошил палкой костер.

– Тварюга нас не трогает, так чего за ней гоняться? Мне-то што… Мне-то все равно, я старый. А на прислоне Марья с ребятишками живет. У реки артель – восемь мужиков. Да за урочищем семья, да в старом парке две землянки, все никак огороды между собой не поделят… Людишек в нашей местности, если поискать под каждой корягой, на добрую сотню наберется. Представь, что из-за тебя, дурного, тварюга на них внимание обратит?

– У меня задание, – процедил Игорь сквозь зубы и отложил недоеденную голубятину.

Голуби – это как раз Демьяныча промысел, его угощение. Но после таких разговоров кусок в горло не лез. Мужчина встал, глянул мельком на небо – звезд еще не видать, но вечер уже опускался на землю, скрывал в сумраке заросли и овраги, приближая время ночных хищников.

Игорь бросил в рюкзак покусанную тушку, это для себя. А это… Он снял с ветки целую связку пойманных птиц, вопросительно посмотрел на Демьяныча, дождавшись его одобрительного кивка. Это гостинец.

– Я пойду.

– Да сиди, чего ты? Обиделся, штоль? Не твой еще час, ночь не настала.

– Все нормально. Как раз к утру на прислон выйду, будет возможность там передохнуть.

Затянув покрепче веревку, которой был перевязан хвост черных, как смоль, волос, Игорь на прощание показал деду кулак, улыбнулся. Тот щербато оскалился в ответ.

– Как знаешь. Не вернешься – схрон твой себе заберу.

“Забирай”, – подумал черноволосый. – “Все равно за последние годы я столько твоего промысла съел, что никакой проволокой и пружинками, которые для хитрых силков из города приношу, не расплатиться”.

Идти по Обиталищу легко даже во тьме. И не потому, что здесь какие-то дорожки проложены, тропинки, а потому, что все известно, много раз пройдено. Самое главное – безопасно. Земля и вода чистые, подозрительных диковинок от того, ушедшего в небытие мира, не осталось. И хищник ходит только один. Его это ареал обитания, игорев.

Поправил на плече автомат, стал спускаться с угора. Как раз в этот момент облако, пытавшееся своими жалкими, рваными кусками скрыть Луну, проиграло борьбу со светом. Круглая свидетельница всего, что происходит на Земле уже миллионы и миллиарды лет, озарила лес бледным сиянием. “Интересно, как с Луны выглядел наш мир в день самоуничтожения? Красиво, наверное. Столько ярких огней…”

Еще пару раз успел Игорь взглянуть на Луну, прежде чем ее заслонили ветвями деревья. Тогда только остановился. Передумав, вернулся на угор. Сбросил оружие и рюкзак.

Это местные считали его кем-то вроде… шерифа, что ли… Стреляет лучше остальных, территорию знает как свои пять пальцев. Да и голыми руками, если один на один, любого мужика заломает. Словом, пока ходил по Обиталищу, порядок здесь сохранял. А ведь он, Игорь-то, на самом деле художник.

Достал блокнот, огрызок карандаша. Набросал на желтом листе бумаги круг с пятнышками, потом несколько деревьев добавил, тени от них.

Что-то щелкнуло в стороне, заставив его отвлечься от рисования. Автомат поднимать не стал, но погладил рукоять ножа. Череда щелчков раздалась снова, уже подальше, а потом вдруг все стихло, будто ничего и не было. Медленно поворачивая голову, мужчина ощупывал темный лес не столько глазами, сколько шестым чувством, инстинктом бывалого охотника.

Убедившись, что угрозы рядом нет, он решил продолжить путь. Нечего отвлекаться на рисование. Не сейчас. Будет время потом.

Прислон – крайняя точка территории, которую беженцы освоили лет двадцать назад, сразу после дня самоуничтожения. Ну а там, где дед Демьяныч костер жег, там, стало быть, центр Обиталища. Словом, день или ночь пути в любую сторону от того костра – вот тебе и граница. Пойдешь дальше, так там мало того, что бестии разные встречаются, но еще и пятнами пролегли следы заражения. Одно с другим связано, ясное дело. И без крайней надобности лучше туда не соваться. Надобности ни у кого и не было. Кроме Игоря.

Он перешел через ручей, здесь еще чистый, а уж дальше, за Обиталищем, кто знает… Доел на ходу голубятину, разбрасывая по сторонам мелкие косточки. Тихая ночь ничем не тревожила. До самого рассвета отмерял он шаги аккуратно штопанными ботинками, пока не вышел на прислон. Пару раз, правда, показалось ему, что снова слышит в глубине чащи щелчки. Но Игорь лишь шмыгнул носом, то ли принюхиваясь, то ли демонстрируя пренебрежение.

– Марья! Маша!

Подошел к женщине, которая с первыми лучами солнца уже развешивала белье у неказистого домика.

– Здравствуй, Машенька.

– Здравствуй-здравствуй.

Закончила с бельем и тут же, не оглядываясь, нырнула в избушку. Игорь вздохнул, пошел следом.

– Чего это ты?

– А что?

– Вроде как не в настроении…

Маша присела, запихивая в буржуйку щепки, подсовывая к ним обрывки березовой коры.

– По-твоему я в ладоши должна хлопать?

Кора затрещала от первой же искры, задымила черным. Марья прикрыла дверцу, встала, разворачиваясь к парню.

– Сделаешь сейчас свои мужицкие дела и – фьють! Умотаешь опять неизвестно куда.

Он открыл было рот, но женщина не дала ему сказать:

– Так ладно бы на промысел какой ходил. Вот хоть бы с Демьянычем! – она сняла с его плеча связку голубиных тушек. – Но нет! У него, блять, задание! Неизвестно чье, неизвестно какое, но задание.

Села на деревянную скамью.

– Ты пойми, Игорь… Мне обидно не то, что ты всей правды не говоришь, а то, что… – у Маши перехватило дыхание и она на мгновение отвернулась. – Обидно, что каждый раз, как последний. Что можешь не вернуться.

– Ладно, ладно. Успокойся, – присел, обнял ее за плечи.

– “Успокойся”, ага… Думаешь, легко мне было, когда Вадим не вернулся? Я чуть с ума не сошла! Как их… – посмотрела на занавеску, за которой спали два малолетних сына, – одной-то растить? И вот появляешься ты. Смекалистый мужик, понимающий, что к чему в этом мире. Надежный, одним словом. Но для чего? Для чего появился в моей жизни? Чтобы уходить снова и снова? Неужели не хочется к дому-то прибиться?

– Я прибьюсь, Машенька. Честно! Вот доделаю и…

Оттолкнула его, принялась готовить еду.

Почти весь день они не разговаривали. И пока дрова колол, и пока крышу поправлял, протирая солнечные батареи, и даже когда с пацанятами в доме возился, развлекал их историями о жизни за пределами обиталища.

– Дядь Игорь, а покажи картинки!

– Глядите.

Мальчишки листали его блокнот, рассматривая рисунки – лес, брошенный город, смешная будка на колесах, которую Игорь называл “автомобилем”...

– Ух ты!

– Дай мне!

– Я первый увидел!

Одного взгляда матери на раскрытый лист и рисунок оказалось достаточно, чтобы она тут же выхватила у детей книжицу с картинками. Одарив Игоря злым взглядом, Марья сунула блокнот ему в руки.

– Просила же, – процедила сквозь зубы, – такое не показывать.

На желтой странице было нарисовано нечто, лишь отдаленно похожее на человека. Существо, упиравшееся в землю всеми четырьмя длинными конечностями, на черепе которого из-за темных, глубоких глазниц не было видно и самих глаз.

Игорь покачал головой, проклиная свою забывчивость. Выдернул листок и, скомкав, сунул в карман.

– Извини. Я просто забыл, что… что он там. Честно – забыл. Я не хотел им ничего такого показывать.

Маша не отвечала. Тогда Игорь сухо сплюнул и вышел из дома на воздух.”Вообще-то”, – думалось ему, – “парни должны познавать мир. Пусть даже такой уродливый. Это же не выдумки, это все настоящее. То, что я видел собственными глазами”.

Выдернул топор из пня: не следовало нужную в хозяйстве вещь оставлять на ночь под открытым небом.

“С другой стороны”, – продолжал размышлять он, – “Марью тоже можно понять. Натерпелась за свою жизнь. Хочет детишек от такого оградить. Надеется, видимо, что Обиталище долго будет оставаться безопасным. Не появятся здесь такие…” Он нащупал в кармане мятую бумажку.

Еще раз окинул взглядом вечереющий прислон. Вдалеке, если быть внимательнее, можно рассмотреть кривую полосу, разрезающую луг пополам. Колючка. Местами, где лет десять назад еще нападения случались, проволока была даже под напряжением. Единственное препятствие, окружающее безопасную территорию. Оно не столько препятствовало тем, кто снаружи, сколько пугало их. Стало символом неминуемой гибели, потому как люди, выбравшие это место для жизни, отбивались слишком уж отчаянно.

Игорь еще с минуту слушал прислон, втягивал в легкие свежий воздух. Потом вернулся в теплое нутро избушки.

За ужином Маша первой нарушила молчание:

– Сейчас пойдешь?

Игорь размышлял, не торопясь с ответом.

– Или, – продолжала она настаивать, – до утра?

Он проглотил еду, запил грибным чаем.

– До утра.

Раз спросила, значит сама предлагает. А от этого разве откажешься? Хоть и привычнее ему в ночь уходить… Ну да ладно, с утра, так с утра.

– А потом? Когда вернешься? Не пойдешь больше?

Игорь улыбнулся едва заметно – “вот ведь упертая!”

– Не переживай ты так, Маш. Сделаю дело и тогда все.

Посмотрел ей в глаза, решил добавить для убедительности:

– В этот раз не один пойду.

– С кем?

– С напарником. Ты его не знаешь.

– Это вряд ли. Здесь, видишь ли, немного людей живет. Пришлый он, что ли? Ладно, пытать не стану, захочешь – сам расскажешь.

Детишек уложила спать в закутке, за занавеской. Расправила не слишком широкую, но готовую принять двоих лежанку. Подкинула дровишек в печь – если не топить, будет холодно.

Вот и ночь пришла, угомонив даже птиц в лесу, прикрыв тьмой и тишиной все вокруг. Только в избушке, вместе с детским посапыванием и треском догорающих дров можно было расслышать тихие стоны. Двоим в тесной постели холодно не было. Им было жарко.

Часто дыша, Марья спихнула с себя тяжелое мужское тело, отвернулась. На бедре ее, между двумя глубокими шрамами, сверкали бисеринки пота. Игорь провел по бедру рукой, откинул спутывающее ноги покрывало. Прижался к обнаженному телу сзади и все началось сначала – тихие стоны, духота, бисеринки пота…

После того, как насытились друг другом, она заснула первой. Он еще долго смотрел в бревенчатый потолок: ночь – его время. Но тишина, покой и усталость сморили. Игорь задремал.

Щелчок. Еще щелчок. Мужчина открыл глаза. Из освещения в комнате лишь слабый язычок пламени, проглядывающий сквозь оконце в дверце буржуйки, но в полной темноте и его достаточно, чтобы разглядеть спящую рядом Машу, два табурета, стол и неказистый, знавший лучшие дни кухонный шкафик.

Этому дому далеко было до настоящей деревенской избы, какие строили когда-то более мудрые и умелые люди. И все же марьин домишко собирали не на четыре стены, а как положено, с сенями, чтобы в лютые холода отделить улицу от жилья дополнительным пространством. Сейчас, ранней осенью, толстое одеяло еще не было повешено между комнатой и прихожей.

Щелчок.

Игорь понял, что не закрыл входную дверь на засов. У него-то, живущего в одной из землянок в самом центре Обиталища, не было такой привычки. Потянулся рукой за топором, спрятанным в щели под лежанкой.

Тихо щелкнуло уже совсем рядом, в сенях. Сначала в сумраке сенного проема появилась худая, длинная рука, обтянутая почти белой кожей, упирающаяся в пол. Потом, под самым потолком, голова. Глубокие, темные глазницы, сверкающие в них пуговки глаз… Вторая рука проникла в комнату, ощупывая дверной косяк.

Топор для Игоря был таким же привычным инструментом, как нож или автомат, управлялся он с ним не хуже мясника. И то, что сейчас смотрело на парня из прихожей, почувствовало это. В уверенной хватке почувствовало, в готовности ударить в любую секунду.

Существо отпрянуло, попятилось назад. Еще мгновение, и… нет его. Сени пусты. Все в безмолвной тишине, будто ничего и не было. Игорь поднялся с лежанки, выскочил на улицу как есть – нагой, с топором в правой руке. Но и на улице уже никого. Лишь два щелчка – один в ближней рощице, а другой, через несколько секунд, подальше, в лесу.

Мужик обернулся, пошевелил входную дверь, недовольно мотнув головой.

– Петли смазывала? – спросил он утром у Маши.

– Что? А, да. Маслица кедрового подлила. Скрипели – жуть! Теперь хоть тихо.

– Да уж… Жуть…

Он почти ничего не съел за завтраком, быстро собрал вещи и, еще до того, как проснулись ребятишки, показал Марье разведенными в стороны руками, что готов. Уходит.

Она проводила его меж длинных картофельных полос, на которых вся община выращивала еду на зиму. Нигде, кроме этого прислона, картошка почему-то не росла. Несколько раз в год – на посеве, окучивании, потом на уборке – здесь бывало шумно. Но все остальное время на прислоне жила только Маша с детьми. Раньше с мужем, а после того, как Вадим сгинул на охоте, лишь с надеждой на приходящего Игоря.

– Ну все, иди домой. Скоро проснуться твои, – он отвернулся, пошел вдоль колючки. Вдруг вспомнив о чем-то, снова замер. Посмотрел на Машу. – И двери на ночь запирай. На границе живешь.

Она кивнула.

Перелезать через колючку Игорь не спешил. Неудобно здесь, да и прислон смотрит на запад, а ему севернее нужно. Лучше пройти несколько километров и уж тогда… Колючка натянута была не по всей окружности Обиталища. Случались места, где и без нее не пролезть – овраги, буреломы. Но чаще просто лес. Ближе к границе мужики его регулярно вырубали, чтобы оставалось между колючей проволокой и деревьями свободное пространство, не дающее укрыться, подобраться незаметно. Весь периметр горстка людей контролировать, конечно, не могла. Но научились быстро собираться, если вдруг где опасность появлялась. Жизнь научила.

У свежей просеки Игорь остановился. Вот здесь можно и на другую сторону! Но встал спиной к колючке, лицом к лесу. Посмотрел на те деревья, до которых еще не добрались топоры, за которыми скрывалась чаща. Хоть это уже и Обиталище, внутри периметра, но чаща есть чаща. Что там? Да что угодно.

Он щелкнул пару раз языком. Послушал тишину. Щелкнул еще три раза.

Ветви зашевелились и из-за деревьев появилось оно – с длинными руками и ногами, передвигающееся на всех четырех, разглядывающее мир глазами-пуговками из темных, глубоких глазниц.

Игорь называл его щелкунчиком Лешкой. Ну, или просто Лешкой. Сначала хотел было лешаком, но потом решил, что страшное имя ни к чему, хватит и страшной морды. Пусть будет Лешка. Да и предки игоревы вряд ли себе именно так лешего представляли. Впрочем, это все равно. Прежний мир исчез вместе со своими сказками.

“Зачем в дом заходил?” – быстрыми, привычными щелчками спросил его мужчина.

“Кушать. Долго ждал. Где ты так долго? А в доме маленькие. Можно маленьких кушать?”

Лешка пришел в эти места издалека, где когда-то со своей стаей жил. Но что-то с его семьей случилось – заболели или напал кто – в общем, один он остался. Игорь нашел его еще неокрепшим подростком, заметил среди развалин города. И сразу понял, что существо разумное, по интеллекту с человеком сравнится. Какие у него там гены? Что с чем скрестилось?

“Даже не думай о таком! К дому вообще не подходи! Понял?”

“Понял”.

Язык человеческий Лешке не давался, зато Игорь легко понял, как тот свои мысли щелчками передает. Даже незнакомые слова ему отщелкивал по буквам, объясняя, что он имеет в виду, пополняя лешкин словарный запас.

“Идем, напарник”.

“В город?”

“В город”.

“Опять на тварюгу?”

“Да”.

“Тварюга – у-у-у! Не достать”.

“Ты еще меня поучи! Разберемся без сопливых”.

“Сопливых?”

“Проехали”.

“Проехали?”

Игорь махнул на него рукой, перелез – аккуратно, стараясь не поцарапаться – через колючку. Лешка преодолел препятствие одним прыжком.

Идти до города день, а то и дольше. И смотря куда еще выйдешь… Если на гарнизон, то пораньше – он в пригороде, чуть ближе к Обиталищу. Но через гарнизон хоть и прямая дорога, зато опаснее там – черноходы живут. А если, скажем, к моллу, то это и дольше, и не так рискованно. Каждый сам выбирает.

“Какой каждый?” – перебил собственные размышления Игорь. – “Не ходит в город никто. Кроме меня и Лешки”.

Прищурившись, посмотрел на небо. Солнце взошло и стремительно, не оставляя надежд на ленивый шаг, подбиралось к зениту.

– Через гарнизон, – решил Игорь. – А то опоздать можно. Жди ее потом несколько дней…

Чем ближе они были к городу, тем более странной казалась местность. Зелень – хоть деревья, хоть трава или кусты – видны были не везде. Частыми проплешинами зияли участки голой земли, камней. Не было на них жизни. Даже мох не вырастал.

Все-таки Обиталищу повезло. На много километров вокруг ни одного попадания. Целей для ударов здесь не нашлось. Зато облака от взрывов, произошедших где-то далеко, оставляли за собой следы на земле, когда расходились в разные стороны, в зависимости от ветра. Но и все равно – грех жаловаться: город, например, накрыло таким шлейфом, а Обиталище нет.

Скоро проплешины поменялись с зеленью местами, теперь трава и деревья встречались лишь островками, а вся остальная местность казалась мертвой.

– Зимой лучше.

“Чего?” – щелкнул Лешка.

“Я говорю – зимой здесь лучше”, – ответил Игорь на щелкунчиковом языке. – Снег скрывает, все одинаковое”.

“Смерть видно даже под снегом”, – возразил Лешка. – “Развалины. Нет городов, нет жизни”.

И мужчина кивнул, вынужденный с ним согласиться.

Когда они вышли к пригородам, солнце уже клонилось к закату. Зелени в этих районах не было совсем, одни только серые коробки домов разной степени разрушенности, поглядывающие на странную парочку пустыми “глазницами” окон.

Вот и гарнизон. Военный городок, надо признаться, был шутевый. Забор не из кирпичей или бетона, а сколоченный из деревянных реек, прибитых друг к другу по диагонали. Большая часть этих деревяшек уже сгнила. Здания за забором тоже не внушали: ни тебе узких бойниц, ни башен. Обычные бараки. Надо думать, что никакого сопротивления гарнизон не оказал, когда его пришли грабить. Выгребли, однако, не все, можно и сейчас пополнить боекомплект, найти кой-какие запасы патронов. Но это, дай бог, на обратном пути. Сейчас некогда.

Самая удобная дорога проходила как раз через южный и северный контрольно-пропускные пункты, рассекая гарнизон на две части. Игорь посмотрел на южный КПП и невольно улыбнулся – основательная бетонная будка, не пострадавшая от времени, стояла в сиротливом одиночестве. Ни шлагбаума, ни забора справа и слева от нее не осталось. Поэтому, хоть и выглядела она так, будто готова остановить армию, но армия эта обошла бы ее с любой стороны.

Как только они миновали будку, что-то шевельнулось впереди, на дороге. Игорь поднял руку, остановился. Щелкунчик сделал пару шагов ближе к нему, едва не прижавшись боком. Черт его знает, почему, но черноходов Лешка боялся. Видать, изрядно они его когда-то потрепали.

Прямо перед ними действительно был жук. Это он шевелился. Размером с большую собаку, черный, матово поблескивающий хитиновой скорлупой стражник. Если засвистит, из нор, проделанных в земле, сбегутся остальные.

Игорь медленно снял с плеча автомат, щелкнул предохранителем. Очень ему не хотелось, чтобы начался такой же замес, как в прошлый раз… Ух, тогда дело было! Валил черноходов сразу из двух стволов, не жалея ни себя, ни оружия. Сколько жуков тогда осталось валяться? Несколько десятков, пожалуй.

Он двинулся вперед, обходя стражника с правой стороны, не сводя с него взгляда и направленного дула автомата. Тот и сам попятился, словно пропуская человека и его спутника. Когда разминулись, отошли шагов на двадцать, черноход опустился на лапках, прижимаясь к земле, сливаясь с серой, неровной дорогой, словно это кочка какая. Замер.

Игорь считал, что в нынешние времена живность умнее стала. В особенности та, что появилась после дня самоуничтожения. Хорошо это или плохо? Черт его знает… Когда вот так, как сейчас, если черноходы понимают – сунься к вооруженному человеку и он опять стрелять начнет – вроде и хорошо. А когда они додумаются ему хитрую ловушку устроить, тогда, ясен пень, плохо.

– Ф-фух! – выдохнул он облегченно, когда перешли за северный КПП. – Соображают, гады.

Игорь вытер рукавом испарину на лбу.

– Голуби только дураки. Как были дураками, когда пешком перед машинами дорогу переходили, так дураками и остались.

Они пошли быстрее. Осторожность осторожностью, а время поджимало. Тварюга появится, когда солнце почти скроется за горизонтом. Такой уж у нее обычай. А к этому моменту надо еще на башню забраться.

Щелк-щелк!

Игорь обернулся, посмотрел на Лешку.

– Чего?

“Следят”, – еще раз прощелкал тот. – “Из-за домов с моей стороны”.

Лешка шел справа, поэтому Игорь сфокусировал внимание на той стороне дороги. Кто мог за ними следить? Жуки от нор далеко не пойдут. Если не животное какое или мутант, тогда только человек. Но и человек человеку рознь.

“Голожопики” – так презрительно называл Демьяныч немногих, остающихся в городе, коренных его обитателей. Вконец одичавшие за пару десятков лет они сбились в стаю и нападали на любого, кто по глупости или неосторожности оказывался среди развалин. А если жрать совсем нечего, то не брезговали и друг другом, из-за чего стая день ото дня редела.

Сейчас, впрочем, они еще могли взять числом и, если не убить, то замедлить продвижение.

Раскатом грома прозвучал среди мертвых кварталов выстрел. Игорь опустил оружие.

– О, драпанули голожопики! – он разглядел несколько фигур в обрывках одежды, бросившихся врассыпную. – Но вернутся, это уж ты мне поверь.

Прибавил шагу, надеясь, что дикари не слишком быстро опомнятся. За поворотом, над верхушками полуразрушенных зданий, как раз показалась башня – конечная точка их путешествия. Офисная высотка, щеголявшая когда-то зеркальными стеклами, теперь казалась недостроенным остовом из одних только несущих конструкций и перекрытий.

Впереди на дорогу выбежали четверо, перекрывая им путь. Игорь полоснул по ним очередью, уложив троих и напугав последнего, сумевшего скрыться. Теперь приходилось отстреливаться каждые несколько секунд, потому что и там, и тут появлялись желающие отведать свежего мяса.

Стилобат высотки уже звал их приветливо распахнутыми дверьми, не закрывающимися с Того Самого дня, но в этот момент на Лешку из подворотни бросились всей сворой. Игорь не мог их отогнать – попал бы в напарника, да на него и самого наседали, так, что едва успевал нажимать на спусковой крючок.

Рожок опустел. Пришлось выдернуть его, бросить на потрескавшийся асфальт, стараясь как можно быстрее перезарядить оружие.

Автомат выбили из рук. Дернули, схватив за одежду, сначала в одну сторону, потом в другую. Повалили на землю и тут же чьи-то зубы клацнули у самого игорева горла. “Вот, кажется, и все…”

Того дикаря, что тянулся к нему гнилыми зубами, словно снесло ураганным порывом ветра. Тут же полетели в стороны и остальные, попадая под удары длинных рук. Покусанный щелкунчик помог Игорю встать, протянул ему автомат.

Щелк-щелк! Щелк! – “Сам сожру! Всех!”

Игорь одобрительно кивнул. Веревка, которой были перевязаны его волосы, потерялась, позволяя черным прядям разметаться по плечам и трепетать на ветру. В широко раскрытых глазах застыли одновременно ужас от близости смерти и ликование от того, что старуха с косой все-таки промахнулась.

“Не в этот раз! Не сегодня!”

Отступая к башне, он продолжал стрелять – местные никак не хотели отказываться от добычи. Поливал свинцом направо и налево, хотя понимал, что патроны – штука такая… Не бесконечная. Их, по идее, беречь надо. Но тут уж как сбережешь? Жить захочется – выпустишь все, до последней железки.

Вот и двери… Лестница…

Кто-то еще пытается их догнать, но немногие, всего несколько человек, самых упертых. К тому времени, когда Игорь с Лешкой доберутся до крыши, у преследователей сил не останется.

Один лестничный пролет… Другой… Третий…

Легкие разрывались, в боку кололо, но останавливаться нельзя. Только наверх, быстрее! Какие-то жалкие двадцать этажей и еще один технический!

Цифра “10” на стене… “11”... “12”...

На полпути пришлось все же остановиться. Дать себе хоть немного отдохнуть. Игорь перегнулся через перила, пульнул вниз для острастки. Но те, кто тащился следом, и так отстали на несколько пролетов.

“19”... “20”...

Последние метры преодолевали пешком, с трудом переставляя ноги. Как только они оказались на крыше, Игорь взглянул на небо. Солнце уже коснулось своей нижней кромкой вершин далекого леса. Оставались считанные минуты, а может даже секунды.

Мужчина подошел к чудному устройству, не имеющему ничего общего с этим картофельно-избушечным, падшим миром. То была техника прошлого, техника времен расцвета цивилизации. Он собирал устройство несколько лет и даже пробовал использовать, но каждый раз неудачно. Ничего, зато теперь получится! Игорь был в этом уверен.

Он достал из рюкзака старую книгу, раскрыл ее на том месте, где была положена закладка. Сверился со схемой. Потом сдернул толстую клеенку, укрывающую две массивные батареи, пощелкал тумблером. Есть энергия! Не разрядились!

До крыши добрались и те, кто отставал на несколько пролетов и несколько столетий в развитии. Кажется, двое. Матерно отщелкивая каждый удар, Лешка отправил дикарей вниз по лестнице.

Почти не обращая на них внимания, Игорь добавлял в хитрую конструкцию детали, принесенные с собой. Проверял и перепроверял, заглядывая в книгу, а иногда в блокнот, где кроме рисунков был и свой, аккуратно выведенный карандашом чертеж.

Он вскинул обе руки, сделал шаг назад. Неужели все? Да, все. Успел.

Лишь миг тишины, а затем… В воздухе стал разливаться едва слышимый, но с каждой секундой все более густой и громкий, пробирающий до костей, до мурашек гул. Лешка невольно припал к грязному полу, а Игорь поднял голову, стал всматривался, стараясь определить по звуку – где его источник? Вытянул из рюкзака монокуляр, похожий на половинку бинокля, приложил к правому глазу. Настроил резкость.

– Вот она…

Развернул устройство, отдаленно напоминающее турель с пулеметом, в нужную сторону, включил питание.

Ее бы ракетой – так надежнее, но откуда же у Игоря ракета? Давно ничего подобного не осталось. Все, что могло стрелять, выстрелило, куда-то попало и взорвалось. Теперь только это – самое мощное ружье против дронов, которое он сумел собрать. И – да, никакого задания у Игоря не было. Или было, но только дал он его себе сам.

Теперь уже ясно вырисовывался в небе силуэт с широко раскинутыми крыльями и четырьмя моторами, от которых тянулись серые, дымные полосы, быстро исчезающие в воздухе. Ружье загудело, Игорь стиснул зубы, стараясь навести его поточнее.

– Ну же… Давай!

Тварюга не реагировала.

– Теперь должно достать!

На мгновение крылья качнулись, но тут же полет выровнялся, курс остался неизменным.

– Ссука… Сдохни!

Он провожал ее грязными словами и пучком мало понятных волн, которые сумел сгенерировать, читая старую книжку, собирая детали по всей округе.

Никакого эффекта. Крылатое нечто приближалось к горизонту, уменьшаясь в размерах. Гул становился все тише.

Может надо было попасть точнее, или поливать тварюгу непонятными волнами достаточно долго – что именно из этого произошло, Игорь так и не узнал. Но в последний миг перед тем, как исчезнуть, черная точка вдруг пошла вниз – неровно, зигзагами. Пропала далеко за городом, чтобы через мгновение вздуться огромным огненным шаром.

Игорь отпустил ружье и завороженно, приоткрыв рот, смотрел на феерическое шоу, которое им с Лешкой вряд ли когда-нибудь удастся увидеть снова. Спустя полминуты до них докатилась взрывная волна, оглушив раскатами грома, толкнув в грудь порывом ветра.

– Последний.

Он был уверен в том, что говорит. И, хотя знал, что придет через неделю и проверит, убедится, что никто больше не летает над городом в одно и то же время, но прямо сейчас сердцем чувствовал – это последний бомбардировщик, убийца из того, исчезнувшего мира.

Что-то ведь он, тварюга, бомбил. Может и ничего, может – пустое место. А вдруг… Вдруг там были люди? Такие же, как в Обиталище? Такие, как он или Марья с детьми? Что-то ведь он утюжил. И чтобы утюжить снова и снова, автономный дрон каждую неделю где-то заправлялся, загружался, шел к цели с упорством машины, запрограммированной человеком… Что ж, больше не будет. Туда тебе и дорога, тварюга.

Сайт | Телега автора

– Вы всегда так собеседование проводите?

– Что-то не нравится? – тучный мужчина в трусах и майке слез с кровати, налил из сифона полный стакан пузырящейся воды. Почти минуту шумно, жадно, с короткими передышками глотал, пока Женька смотрела по сторонам.

Кубометрами затхлого воздуха раскинулось вокруг нее прямоугольное помещение: видимо, вся квартира-студия толстяка. Здесь легко помещались ничем не отделенные друг от друга спальня, кабинет и кухня вместе со столовой. А в углу, за матовой дверью? Душ и туалет, что же там еще могло быть.

Женька оглянулась на гомон, доносящийся из-за спины. Оконные рамы от пола до потолка, которые в иные времена стояли стеной между улицей и апартаментами, сейчас были сложены гармошкой, сдвинуты в сторону. Судя по грязным следам на полу, обратно их давно не ставили и от внешнего мира жилье отделял лишь качающийся тюль. Сквозь это нестиранное кружево вместе со знойным ветерком проникал шум городского базара.

– Что у тебя, девочка? – спросил мужчина так устало, будто это не он только что поднялся с постели.

– Сочиняю.

– Чего сочиняешь? – переспросил раздраженно, и, не дав ей ответить, добавил: – Называй меня господин редактор.

Она кивнула.

– Журналистика, реклама. Могу и литературные тексты.

– Ага, – он удалился на территорию кухни, заглянул в холодильник. Вернулся недовольный, почесывая себя между ног. – Придется лизнуть, – толстяк подбоченился, глядя на Женьку исподлобья, – покажи самость свою дигитальную.

“Надо, так надо” – пожала она плечами. Впрочем, разве это ее плечи? Да и все остальное тело…

Традиция использовать биоботов для деловых встреч и собеседований давно и прочно укоренилась в обществе. Что и говорить – удобно, безопасно! Сидишь себе на любимом диване в привычной, уютной гостиной, а искусственное тело изображает тебя где-то там, на расстоянии, за несколько километров, а то и за нескольких световых лет.

Тело, ничем не отличимое от настоящей Женьки – любой биобот обладал способностью мимикрировать – сделало несколько шагов к столу, подтаскивая за собой кабель, тянущийся от бедра. В столешнице девушка разглядела встроенный ДНК-парсер.

Для опознания личности требовалось совсем немного слюны. Но что толку биоботу лизать анализатор? У биобота во рту и слюны-то нет, а то немногое, что есть – стерильно. Код человека он передает контактной транзакцией – прикосновением любой части своего тела – пальца, локтя, да хоть ягодицы. Пользователям, однако, нравилось, чтобы процесс выглядел по-человечески: приказано выдать свою личность – коснись языком парсера, как все обычные люди.

“Вот же сволочь, специально его в стол вкорячил! Обычный анализатор рукой можно взять, а за этим давай, нагибайся…”

Она лизнула. Парсер тут же сам себя почистил – его окутала сеть кривых фиолетовых линий, похожих на маленькие молнии. Булькнул динамик, в воздухе мутной голограммой всплыло сообщение: “подтверждение самдиг – Евгения Скринломова, Ж26, мир регистрации Траппист-1F”.

Господин редактор удовлетворенно крякнул.

– Я присяду? – спросила девушка, искоса глядя на свое отражение в зеркале. Не то, чтобы она переживала за усталость ног, просто сидя легче было прикрыться. Ведь робот принадлежал хозяину квартиры, а тот не потрудился надеть на него слишком много одежды. Маленькая подлость, привычная, впрочем, для таких переговорщиков.

– Нет, не присядешь, – толстяк развалился в кресле, – стой, где стоишь.

Он отвлекся на стеклянную панель компьютера. Редактор щурился, шевелил губами. Наверное, читал что-то невидимое для Женьки. Не иначе, как ее послужной список. Иногда правая бровь его приподнималась, показывая удивление.

– Хм. Неплохо. У тебя дар. Но, скажу честно, горячих точек для текстовиков сейчас нет. Что-то по мелочи – да, можно подработать на рекламе, а вот худлит сразу в топку, сеть забита контентом от нейро. Что еще? Большие выборы только через три года. Даже не знаю, что тебе предложить…

Он задумчиво постучал пальцами по ореховому подлокотнику кресла.

“Все ты знаешь, тварь”, – подумала девушка. – “И даже предложишь. Вот прямо сейчас и предложишь”.

– Если только… – перестал стучать.

– Что?

– Всю личность не думала продать? За хороший самдиг, как у тебя, с набором талантливых работ, можно выручить до десяти тысяч кредитов. Я, конечно, столько не дам, но семь, или даже семь с половиной… Можно подумать!

– Нет, – спокойно ответила она.

– Чего – “нет”? Это ж не страшно. Сменишь имя, накропаешь себе новое портфолио. Таланта, как я погляжу, тебе не занимать. Или семи с половиной мало? Дорогуша…

– Нет – значит вся личность не продается.

Толстяк вздохнул, тяжело, протяжно, вкладывая в этот вздох демонстративную уверенность в том, что он все равно получит свое и именно по той цене, которую озвучил, а то и меньше, и спорить с этим бесполезно, а все сомнения лишь пустая трата времени.

– Поверь мне, девочка, нет ничего плохого в том, чтобы продать самдиг за достойное вознаграждение. Ты без посторонней помощи его и реализовать-то не можешь, иначе не пришла бы ко мне.

– Я… – хотела возразить Женька.

– Если будешь долго ломаться, – перебил он ее, – от безденежья себя продавать начнешь или сопьешься. Да и то и другое, чо там… Вот тогда и уступишь свою личность, но уже за миску каши. И очухаешься на текстовой ферме. Будешь там вместе с такими же дурачками корячиться за гроши, сочинять под чью-то перекупленную, раскрученную самость. Может даже свою собственную.

Она поджала губы, опустила голову, уставившись на босые ноги, один в один женькины.

– Все равно, – сказала тихо. – Нет.

Господин редактор сделал усилие, поднимая с кресла грузное тело. Направился к девушке, плотоядно ощупывая ее взглядом. Но прошел мимо. Отдернув на полметра тюль, выглянул на улицу.

Желтая из-за вездесущего песка и особенностей атмосферы планета шумела разноголосицей толкающих друг друга людей, пробирающихся через базар. Их головы шевелились на уровне щиколоток стоявшего в оконном проеме редактора – квартира толстяка располагалась выше улицы на метр с хвостиком, но ниже, чем второй этаж.

Среди толпы, над вихрастой макушкой юркого паренька, расцвела, закружилась голограмма, чередой картинок иллюстрирующая его звонкие крики – цитаты новостного агентства:

– Финансовый траст “Твоя денежка” готов купить нашу планету! Конкуренты из корпорации “Донна Раймунда” остаются не у дел! Спешите на Жадную гору, за карточками Финансового траста!

Толстяк наблюдал, как броуновское движение людской массы упорядочивается. Большинство теперь двигалось мимо его дома слева направо, нацеливаясь на старый деловой квартал.

– Дурачье, – проворчал редактор и задернул окно грязным облачком тюля. – Собственник поменяется еще раз десять, пока буксир, – он покосился на солнечное пятно в небе, – тянет планету. Спешить некуда.

Вернулся в объятия мягкого кресла.

– Ну? Надумала? А то давай отключаться! У меня еще несколько встреч.

И тут в дверь постучали. Робко, всего пару раз. Но спустя лишь мгновение – со всей дури, барабанной дробью, заставляя деревянное полотно вздрагивать, сбрасывать слой пыли.

Редактор замер. Судорожно сглотнул, вскочил – на удивление резво – и, матерясь злобным шепотом, принялся натягивать штаны.

– Быстро в шкаф! – прошипел он Женьке. – Не отключайся, это ненадолго. Посиди минут пять. Только молча!

Шкаф был встроен в стену, закрывался дверцами с узкими горизонтальными прорезями и имел голографическое прикрытие, показывающее вместо него полинялые обои. Надо полагать, в этом шкафу и коротал свой век биобот, когда в нем не было необходимости.

Сквозь прорези девушка видела, как хозяин впустил двух человек.

– Чтоб вас, Моретти… Я был уверен, что придете завтра. Решил было, что легавые. Откуда такая спешка? Почему сегодня?

Один из пришедших молча оглядывал квартиру, желая убедиться, что нет посторонних. Второй, похожий на первого как две капли воды, поздоровался с редактором.

– Ситуация… сами понимаете. Бизнес страдает, ясности никакой. Буксир то в одну сторону тянет, то в другую. А вы разве не готовы?

– Да как можно! – редактор достал из ящика стола сверток, передал второму Моретти. – Как и полагается, пять желтеньких за неделю. У меня все честно!

Тот кивнул. Пожал толстяку руку.

– Будут сложности с полицией или с кем еще – дайте знать.

– Всенепременно, господа! Всенепременно!

Проводил гостей до самых дверей, аккуратно прикрыл за ними створку, щелкнув замком. Еще с минуту слушал, прижимаясь ухом к шершавому дереву, потом перешел к окну, выглянул на улицу.

– Ушли, черти.

Редактор вернулся к шкафу, открыл его.

– На связи? – заглянул ей в глаза, подтягиваясь на цыпочках. – Чудненько! Выходи, закончим дело.

Она покинула убежище, вышла на середину комнаты. Здесь еще чувствовался запах парфюма, оставленный незнакомцами. С улицы продолжал доноситься нескончаемый людской галдеж, который, казалось, стал еще громче.

– Эй! – крикнул кому-то редактор, высовываясь из окна.

К дому подошел старик, тащивший на спине тяжелый чайный термос. Без слов, показывая жестами – чего и сколько он хочет – редактор выторговал себе пластиковый стаканчик крепкого чая. Поставил его на стол. Чужие запахи сразу стали вытесняться ароматом чего-то приятного, настоянного на травах и цветах.

– Ладно, давай уже по-быстрому! А то надоело мне тут с тобой… – толстяк отпил из стаканчика. – Не хочешь продавать личность, предлагай что-нибудь еще. Если будет интересно, найду тебе хорошее дело.

– Что же еще? – тихо спросила она, глядя под ноги. – Берите процент с той работы, которую мне найдете.

Он отмахнулся.

– Это само собой! Это я и так возьму.

– Берите большой процент.

– Деточка, даже если я заберу все – мне этого мало!

Подошел к Женьке ближе, недовольно скривившись. Мимоходом, сквозь проем, который давно не закрывался стеклянными панелями, глянул на улицу. С момента покупки чая тюль так и остался сдвинутым в сторону.

Толпа уже двигалась в обратном направлении, справа налево. Что-то изменилось, пока редактор разговаривал с крышующими его бандитами. А вот и малец, объясняющий, что к чему:

– Внимание, внимание! Последние известия! Финансовый траст “Твоя денежка” отказался от сделки! Планета переходит в собственность корпорации “Донна Раймунда”! Все идем в новый торговый квартал за карточками корпорации!

– Идиоты. Бегают туда-сюда.

Пока он стоял к ней спиной, Женька потянулась было рукой к письменному столу, но тут же ее отдернула – редактор обернулся. Он позволил себе беззастенчиво, сверху вниз, оглядеть биобота, показывающего ему далекую, неизвестную девушку. Облизнул губы, собираясь что-то сказать, но в этот момент в дверь снова постучали.

– Тьфу! – сплюнул с досадой и поспешил обратно к входной двери. Прильнул к помутневшему от времени экранчику и… тут же стал отходить назад – медленно, стараясь не выдать себя нечаянным скрипом под ногами.

– Опять? – спросила она его.

Редактор раздраженно прижал палец к губам. Прошептал:

– Хуже!

Огляделся. Задернул тюль, выключил голограмму над столом.

– Мне снова в шкаф? – тоже шепотом спросила она.

– Не-не! – и редактор, с трудом протискиваясь, стал заполнять раздобревшим телом нишу в стене. – Поговори ты с ними.

– Я?!

– Скажи…

Снова постучали – настойчиво, нетерпеливо.

– Скажи, что в отпуск улетел. На астероид, в аквапарк! Буду через неделю. А больше ничего не говори! Мол, ты в автономном режиме, обратная связь лимитирована.

– Я отключусь.

– Нет-нет-нет!

– В самом деле – активируйте автономный, господин редактор. Я не желаю лезть в чужие…

– Да нет у этой штуки автономного режима! – горячо шептал он. – Это самая дешманская кукла, которую я смог найти на базаре! Давай, детка, поговори с ними! И тогда черт с тобой – найду хорошую работу за минимальный процент!

Дверца с вертикальными прорезями захлопнулась. Женя растерянно смотрела то на нее, то на входную дверь. Наконец сделала несколько шагов, протянула руку, и, еще сомневаясь, щелкнула замком. На пороге снова стояли двое, на этот раз в форме. Один обошел ее, проникая в квартиру, другой толкнул, не церемонясь.

– Где хозяин?

– Улетел на астероид, купаться.

– Да что ты? А у нас другая информация.

Тот, который толкнул Женьку, несколько раз нажал на кнопку включения компьютера. Но машина не желала признавать его, противно пищала и пульсировала над столом красным восклицательным знаком.

– Не включается, Берни. Может, с собой заберем?

– Брось, Асаф. Думаю, там защита, которую и в отделении не вскрыть. А вскроешь, так она перед тем всю память сотрет.

Полицейский подошел к биоботу. С глумливой ухмылкой посмотрел на девушку.

– Я б лучше ее забрал. Вишь – какую девчулю редактор себе вылепил.

– Это да. Это он постарался.

Теперь они разглядывали ее вдвоем.

– Ну что, – Берни погладил Женьку по груди, – расскажешь нам про папины делишки? А?

Она отреагировала без тени эмоций:

– Я нахожусь в автономном режиме. Обратная связь лимитирована.

Асаф воровато посмотрел по сторонам.

– Может ее… того… Пока хозяина нет.

Берни неохотно шагнул назад.

– Не надо.

Тихо добавил:

– Никогда не знаешь, куда эта тварь транслирует то, что видит глазами.

Еще раз обошли квартиру, разглядывая глянувшиеся им безделушки, но ничего не взяли. Собирались уже уходить, когда злосчастная дверь приоткрылась. Асаф с Берни молниеносно выхватили оружие, направляя пистолеты на незваных гостей. То же самое успели сделать и братья Моретти. Все четверо стояли теперь в пыльной квартире редактора, пропахшей не только чаем, потом и дешевым одеколоном, но и волнующим ароматом скорой расправы.

Женька, оказавшаяся волей судьбы в перекрестии прицелов, смотрела то в одну сторону, то в другую. Прикидывала – кто к ней ближе. Ближе всех был Асаф.

Совершить задуманное было одновременно и радостно – наконец-то она не кукла, играет не пассивную роль! – и одновременно скучно, ведь двигалась она так быстро, что замершие бандиты и полицейские казались ей неподвижными статуями.

С хрустом вывернула руку, отбирая оружие, двинула несчастного локтем в переносицу. Прицелилась и – бах, бах! Один из Моретти упал. Только тогда оставшиеся с оружием двое шевельнулись, пытаясь навести стволы на взбунтовавшегося биобота. Напрасно.

Бах, бах!

Упал Берни.

Единственная выпущенная в ответ пуля просвистела там, где только что была Женька, отрикошетила, попав в бетон несущей стены и что-то разбила в кухонном шкафике.

Бах, бах!

Упал второй Моретти.

Девушка развернулась. Асаф отползал от нее, держась за изувеченную руку, что-то пытался сказать, но из горла вырвался лишь стон.

Бах, бах!

Следом, точно аккомпанируя выстрелам в редакторской квартире, с улицы донеслись громкие “бу-ух, бу-ух, бу-бу-ух!” Желтое небо за тюлем расцвело искрами фейерверка: на улице что-то отмечали. Наверное, продажу планеты. Несколько секунд Женька равнодушно наблюдала за яркими огнями.

Подошла к стене, где – она помнила – за голограммой обоев скрывалась дверца шкафа. Открыла ее. Встретилась взглядом с наполненными ужасом глазами господина редактора, выволокла его, схватив за майку. Он покосился на оторванный кабель, который теперь не мешал ей двигаться и творить все, что вздумается.

Девушка заставила толстяка упасть на кровать. Отбросила огнестрел и достала из выдвижного ящика стола примеченный раньше стилет.

– Что? – прохрипел господин редактор. – Что тебе нужно? Там, – вяло махнул рукой в сторону матовой двери, – в ванной, за зеркалом… Там сейф. Я все отдам! Забирай! Я скажу код…

Женька нависла над ним, упираясь коленом в кровать. Одну руку положила ему на лоб, другой прижала холодную сталь к жирной шее.

В последнюю секунду редактор с неестественной для его сложения верткостью сумел выкрутиться и, не обращая внимания на оставшийся порез, опрометью бросился к окну. Сдвинул кресло, прыгнул на мостовую, распугав людей и едва не подвернув ногу. Он бежал сломя голову, прижимая руку к шее, петляя между торговыми рядами базара, расталкивая случайных прохожих и матерясь на чем свет стоит.

В какой-то момент понял, что дыхания не хватает. Остановился, затравленно озираясь. Он не увидел среди толпы полуобнаженного тела биобота, который только что чуть не убил его. Кажется, никто его не преследовал.

Едва отдышавшись, господин редактор выбрал верное направление и, постоянно оглядываясь, быстрым шагом двинулся дальше. Несколько раз поворачивал, пока не оказался у каменных ступенек, ведущих в прохладное полуподвальное помещение. На всякий случай еще раз осмотрелся и спустился вниз. Какой-то человек, узнав его, удивился, но поспешил учтиво поклониться. Редактор не обратил на него внимания. Он проник за железную, покрытую ржавчиной дверь, прошел по темному коридору еще несколько шагов. Коснулся ДНК-парсера пальцем, вымазанным в собственной крови.

Толстяк вздохнул с облегчением, оказавшись в чистом, белом помещении, увидев мерцающие светодиодами серверные стойки. Но когда протянул к ним руку, что-то случилось с окружающим его миром. Белые стены потемнели, светодиоды закружились в хороводе пляшущих светлячков и редактор почувствовал, что падает…

На лбу холодная ладонь. К шее прижато острое лезвие. Он лежит на кровати.

Женька отняла от его лба руку, криво усмехнулась.

– Вот теперь ты показал правильную дорогу. А побрякушки в сейфе оставим таким, как… – она посмотрела на тела, замершие в неестественных позах.

– Но… как же?

– А ты думал, я твой биобот? Нет же, дурачок.

Женька с удовольствием плюнула ему в лицо. Чиркнула стилетом.

Слюна действительно была человеческая. И тело человеческое. Искусственные – лишь имплант в ладони, необходимый для синхронизации “устройств”, да искин в черепе – нейросеть последнего поколения. Подобные операции запрещены, однако несколько лет назад пятьдесят тысяч кредитов и хороший трасплантолог решили вопрос.

Среди одежды, которой Женька завалила в шкафу тело настоящего робота, так и не обнаруженное толстяком, она выбрала тряпки, припасенные для куклы хозяина. Оделась, но кровавые кляксы с рук смывать не стала. Не первый мир на ее пути, не первая встреча, не последние кляксы.

Попробовала остатки чая из пластикового стаканчика, но тут же выплюнула его. Подошла к оконному проему, посмотрела сверху вниз на суетливую массу людей. Их жизнь продолжалась и никому не было дела до господина редактора. Все шло своим чередом. Планета, раскрученная до положенных двадцати четырех часов, необходимых на полный оборот, тащилась за Солнцем-буксиром. Потому что не первый раз ее продали, и, видимо, не последний.

Девушка отдернула грязный тюль, спрыгнула на мостовую, ничуть не стесняясь побоища, оставленного за спиной. Теперь уже известным ей маршрутом направилась сквозь плотный, пыльный воздух желтой планеты. В подвальчике оттолкнула человека, пытавшегося преградить ей путь, показала ему мимоходом рукоять спрятанного за поясом оружия.

Парсер задумался лишь на мгновение, считывая информацию с ее липкого, испачканного пальца. Войдя в белоснежную серверную она провела рукой по одной стойке, по другой, третьей… Чужие самдиги. Чьи-то собранные в одном месте жизни. Чьи-то умения, таланты… Несколько юридических аккаунтов, несколько медицинских, а уж творческих – музыкальных, дизайнерских и всякого рода сочинительских – как грязи, не один десяток. Купленных за гроши или украденных. Люди вообще все делали по-человечески – с обманом, воровством и подлостью.

Женька аккуратно доставала дигитальные пластинки, складывала их в рюкзак. Не прошло и пяти минут, как она полностью обескровила серверную. В реальном, непростом для многих людей мире, собственника иной пластины уже и не найти. Мало того, что поменял о себе информацию, так мог и вовсе сгинуть, пропасть в трущобах мегаполисов или закоулках космических станций. Нейро, называющее себя Женькой, не собиралось искать собственников. Теперь это ее аккаунты!

Кроме, пожалуй, одного. Именно того самдига, который привлек ушлого господина редактора, который ему приглянулся и который он хотел купить целиком. Он, и многие другие до него. Хорошая была приманка! Но уговор есть уговор. Женька обещала вернуть.

Холодную планету, в отличие от той, желтой, никуда не тащили, не продавали. Вся она была давно застроена заводами, фабриками, глыбами человейников. В сумраке коридора, соединяющего обитаемые ячейки, легко оставаться незамеченным. Корпуса жилмассива скроют любого в сером месиве своих обывателей, шевелящихся по углам, что-то вымаливающих или наоборот, предлагающих. Они никто и ты никто.

Женька легко справилась с обычным, не электронным замком. Проникла внутрь. Она опасалась, что в ячейке будет кто-то еще, кроме… Но нет. Никого из семьи, приютившей мальчика. Видимо, на работе или еще где. Сам он тихо сопел в большой кровати для взрослых.

Девушка подошла ближе. Бесшумно взяла с тумбочки фотографию. На фото фломастером были выведены неуклюжие буквы – “Мама”. Женька долго рассматривала лицо: улыбка, смеющиеся глаза, ямочки на щеках – все было знакомо. Это было ее лицо.

Поставила фотографию на место.

Она ему не мама. Она – вообще не она. Не человек. Лишь тело человеческое, но ни души, ни серых мозговых извилин… Ничего от той Женьки не осталось. Разве присвоенное имя? Впрочем, и еще кое-что. Осталась пластинка. Собственность на очень удачные, очень талантливые работы. Теперь они – его.

Аккуратно, стараясь не разбудить мальчика, Женька положила пластину под его подушку. Уговор есть уговор.

Сайт | Телега автора

– Чего у тебя, Аркадьич, дверь в комнату все время закрыта? И зачем вообще две комнаты? – секретарша откинулась на подлокотник дивана, дотянулась до ноги начальника голой ступней, недвусмысленно двигая ею по начальниковому бедру. – Ты ведь мужик холостой. Теперь.

Дональд Аркадьевич Беккер, комендант колонии на планете Елец Гончих Псов, достал самодельную сигарету, скрученную из листьев местного дерева, аккуратно снял с дивана кота, чтобы не попасть на него пеплом, щелкнул зажигалкой.

– В той комнате Муська. А здесь… – выпустил струю пахучего дыма, покосился на черно-белого, – Федор Михалыч.

Кот понял, что речь о нем, уставился на хозяина.

– Муську жена откуда-то притащила. Когда уезжала, решила оставить. Побоялась, что в корабле он сдохнет от перегрузок. А мне что, выкидывать животину? Пусть будет. Только они морды друг дружке расцарапают, если их по комнатам не развести. Однако, Люся, ты зря ножкой елозишь. Доставай документы – посмотрим, как нам на этот раз мозги будут полоскать.

Документы ухнули увесистой папкой на велюровую обивку, заставив диван всколыхнуться. Земля требовала ведение делооборота в своем первозданном, бумажном состоянии. На случай, если непреодолимая сила испортит электронный архив. Они там, на Земле, все грехи валили на непреодолимую силу, а на бессмертие пергамента полагались больше, чем на твердотельные накопители.

– Наших дел немного, – заметила Людмила, растягиваясь всем обнаженным телом от одного подлокотника до другого, укладываясь животом на колени коменданта. – Большая часть – постановления и распоряжения Террконтроля. Вчера дошли, весь вечер распечатывала.

– И чего там?

Люся хотела было ответить, даже рот открыла, но в следующее мгновение оставила бумаги, замерла.

Дом и все в нем находящееся ощутимо вздрогнуло. Показалось даже, что апартаменты куда-то кренятся, однако жужжащие под полом гироскопы одержали победу, выправили положение.

– Ветер, – констатировал Дональд Аркадьевич.

– Ага, – согласилась Людмила и отобрала у него тлеющий цилиндрик, затянулась. – Так вот о постановлениях-распоряжениях.

Вернула начальнику самокрутку, смочила палец языком, принялась листать.

– Запрет несогласованных контактов с коренными жителями…

– Согласовывать с Землей? По полтора месяца, пока сигнал туда-обратно?

Девушка пожала хрупкими плечиками, перелистнула документ.

– Новые правила строительства на территории колонии…

– С запретом на несогласованное с Землей?

– Угу. Дальше… Запрет на непредусмотренный в смете расход энергии. Это, видимо, потому, что они отчет за прошлое полугодие получили, у нас там небольшой перерасход был. Дальше… Запрет на…

Комендант перестал слушать. Где-то на периферии сознания еще звучало – “запрет… запрет…”, доносился шелест бумаг и покашливание уставшей от чтения Люси, но Дональд Аркадьевич не вникал в бесконечный поток информации, он растерянным взором смотрел в окно. Там, за бронированным стеклом, качались деревья.

Так же аккуратно, как и кота, он отодвинул секретаршу. Встал. Подошел к оконной раме и, протянув руку, нажал на тугую кнопку “открыть”. В лицо Беккеру дунуло знойным воздухом, несущим запахи леса.

– Вот тебе и зима.

– А? – девушка отвлеклась от чтения, посмотрела на коменданта.

– Духота говорю. Жарко.

– Аркадьич, закрой. Вот из-за таких, как ты… Кондишен шпарит из последних сил, энергию жрет, а он, понимаешь, в окошечко решил поглядеть. Закрой!

Стекло скользнуло снизу вверх, снова отрезая обитателей дома от ароматов елецкой чащи.

– Пойду отменять, – сказал Дональд, рассеянно оглядывая комнату, будто потерял что-то.

– Чего отменять?

– Все. Протяжку силового кабеля, совместные занятия в школе, строительство… – махнул рукой. – Идем!

Комендант то и дело утирал платком лицо, прикладывался к фляжке с прохладной водой. Короткие шорты и снятая футболка от жары не спасали. А Люся, конечно, и футболку снимать не стала, семенила за начальником в пропитавшейся потом, ставшей совсем мокрой одежде.

Вокруг скрипели и качались крепления – лестницы, открытые переходы между строениями, все это не являлось жесткой конструкцией.

Парочка спустилась на первый уровень объекта, ступив на ярко-зеленую траву. Они направлялись к разложенным на земле бухтам кабеля и суетившемуся рядом с ними электрику.

– Сергей! Отбой. Собирай барахлишко.

Электрик вытер руки о сетчатую, оранжевого цвета жилетку. Лицо его удивленно вытянулось.

– Да ты что, Аркадьич? Я с утра… Столько надо было… По местам на уровнях… А ты – отбой?!

– Не я. Догмы изобретают дяденьки и тетеньки с Земли. Вон, целую кипу прислали, – кивнул на папку, которую Люся таскала под мышкой. – А мы с тобой должны под их бубен ритуальные танцы плясать.

Покрутив над головой руками, Беккер выдал неуклюжее па.

Взгляд электрика скользил с коменданта на секретаршу, потом на бумажные правила, потом снова на коменданта.

– Ну и… – он сплюнул, принялся собирать вещи. – И черт с ними! И хорошо, что подключить не успели. А то ведь потом не отключишь. Там такая система, что… Весь объект разбирать придется, – Сергей покосился на “Объект №1”, единственное человеческое поселение на планете.

– Дональд Аркадьевич! – окликнул их кто-то. – Дональд Аркадьевич!

Этого окликающего Дональд Аркадьевич не любил и про себя называл “политруком”, потому как должность его – зам по работе с персоналом – придумана была в чистеньких офисах метрополии. Здесь она совершенно без надобности: коллектив маленький, все вопросы через коменданта решаются. И зачем этот зам, нахлебник? Не имеющий никакой полезной специальности. Разве только доносики в головной офис строчить.

– Дональд Аркадьевич!

– Чего?

“Политрук” поглядел на электрика, складывающего в кейс инструмент.

– Ах, вы уже распорядились? А то я думаю – проверить, вдруг…

– Ты-то уж все и знаешь, сразу прибежал!

– Так это… Все знают. Инфа с Земли в общем чате выкладывается.

– Иди-ка ты отсюда, Евгений Евгеньевич. Займись чем-нибудь полезным. Поспи или на гитаре поиграй – “гитар, гитар, кам ту май будуар”… А мы тут сами справимся.

– Еще по поводу школы…

Лицо у коменданта слегка побагровело. Он повторил вполголоса:

– Сказал же. Мы. Сами. Разберемся.

– Я понимаю, – не унимался “политрук”, – хотел только сказать, что на ихней сходке летуны сами запретили мелким в школу ходить. Еще до распоряжений с Земли. Там этот… Как его… Дар-Кес, один из старейшин. Он остальных агитировал. Отдаляются они от нас.

Дональд глядел на зама, прищурив глаза.

– Ушлый ты человек, Евгений. Во все дыры пролез, все обо всех узнал.

Зам посчитал, что это комплимент. Улыбнулся. Подошел ближе и доверительным тоном добавил:

– А вам, Дональд Аркадьевич, осторожнее надо быть. Молодые летуны вас винят в том, что светлое дерево погибло. Некоторые даже, прошу прощения, угрозы нехорошие высказывают.

Комендант скривился. Противно ему стало оттого, что этот маленький в своем значении человечек думал, будто Беккер не знал или не понимал всех рисков. И вдвойне противно из-за веры человечка в то, что Беккер мог испугаться.

Он отвернулся от заместителя. Поднял голову, рассматривая деревья, окружающие объект номер один. Нигде, кроме Ельца Гончих Псов, такие деревья не растут. Высокие, разлапистые. Да еще с причудливыми домишками на ветвях.

– Знаешь, Сережа, давай мы эту штуку все-таки подключим. А?

Приятно было видеть ужас на лице Евгения Евгеньевича. Он даже хотел что-то возразить начальнику, однако подумал о чем-то своем, политручьем. Развернулся и ушел быстрым шагом в знойное марево. Наверное, сочинять.

– Сергей ничего подключать не будет, – пробормотала за спиной Люся.

– Почему это?

Но комендант уже и сам видел, что электрик стоит опустив руки, смотрит насупившись, безо всякого желания “эту штуку все-таки подключить”.

– Не станет нарушать. Не захочет терять работу. Он же слышал, что Земля запретила.

Видимо, Сергей слышал не только это, потому что покачал головой и сказал “извини, Аркадьич”.

– Черт с тобой, я сам. Оставь все и иди, ответственности на тебе не будет.

Облегченно выдохнув, Сергей еще раз пробормотал что-то похожее на “извини” и скрылся следом за “политруком”, в то время как секретарша, нахмурившись, продолжала смотреть на Дональда.

– Ты не пойдешь! – наконец произнесла она.

– Пойду, – он принялся раскладывать инструмент.

– Тебя током дернет. Ты не специалист, Дональд. Сдурел что ли?!

– Я комендант внеземной колонии. Уже двенадцать лет как. И ты серьезно считаешь, что я не умею соединять проводки?

– Но… Я… Ты…

Дональд Аркадьевич оставил в покое инструменты, повернулся к секретарше. “Что же она там думает, в своей прелестной головенке? На что-то, видимо, надеется. Да и то сказать – я же в самом деле теперь холостой”.

Протянул ей тонкий ободок – наушники со встроенным микрофоном.

– Возьми. Будешь держать со мной связь. На тридцать пятом уровне есть площадка, ты знаешь. Как раз половина пути. Постараюсь выйти к ней, если кабель удачно ляжет. Его же надо по спирали до самой верхушки закручивать. В общем, принеси на площадку чего-нибудь пожрать.

Люся обреченно кивнула, понимая, что все равно его не переубедит.

Весь кабель, который был нужен коменданту, на себе не утащить. Поэтому бухты – по две штуки сразу – загодя были оставлены на разных уровнях. По три нести не с руки, хоть и сделаны они из облегченных материалов, а вот две – в самый раз.

Взгромоздив на плечи рюкзак с механизмом, в котором вращались барабаны, несущие на себе толстый провод, Дональд поднялся по первой из множества лестниц. Глянул вниз, с деланной улыбкой помахав рукой любовнице, и, уже проклиная брошенный самому себе и земной администрации вызов, двинулся дальше.

Объект номер один, как и деревья вокруг, был основой для жилых и прочих построек. Гуманоидным летунам, населяющим планету, это удобно – прыгаешь с ветки и вперед, на покорение воздушного пространства! Любой сарайчик, сколоченный по недоразумению на поверхности, они готовы были немедленно сжечь – неприятие наземных построек стало у них чем-то религиозным. Земляне решили не раздражать местных, организовали себе деревушку, приютившуюся на уходящем ввысь переплетении веток.

– Это я, пожалуй, погорячился, – Дональд Аркадьевич остановился, хлебнув из фляжки уже теплой воды.

Он посмотрел вниз – где-то там, в молочной дымке, скрывалась земля. Час подъема, размотано две пары бухт-барабанов и вот уже подходила к концу третья. Кажется, что идти бы должно легче, но ноги налились свинцом, а частое дыхание на привалах не успевало восстанавливаться.

Комендант перевел взгляд наверх. Уже виднелась площадка, на которой его должна ждать Людмила. Он щелкнул еще одним креплением, зафиксировав кабель на тридцать первом уровне, поставил ногу на нижнюю ступень шаткой лесенки. Здесь, на внешнем радиусе Объекта, основательных конструкций не найдешь. Все строения жались к центральной части – там хоть и темнее, зато надежнее, не так качает.

– Давай, альпинист хренов, – ругал он себя. – Левой, правой… Левой, правой… Вот и тридцать второй. Ф-фух!

Снова остановился, но на этот раз не столько для отдыха, сколько для того, чтобы подставить лицо первому свежему ветерку, подсказывающему и людям, и аборигенам, что вечерняя пора близко.

– О-о… Хорошо-о!

“Было бы еще лучше выбросить шорты и остаться в труселях”, подумал он, но вспомнил, что давно уже не носил трусов – лишняя одежда на Ельце ни к чему. А голый комендант, карабкающийся по внешней стороне Объекта, будет смотреться совсем уж гротескно. “Ладно, потерпим. Вниз на лифте, а дома душ и кондиционер. Потерпим”.

Кабель закончился на самом пороге площадки.

– Тридцать пятый. Здравствуй, Люська.

Дональд на четвереньках прополз еще немного, скинул с себя пустые бухты и лег на доски. Грудь его вздымалась и опадала, по лицу текли капельки пота. Люська молча легла рядом, обняла. Так они и лежали – десять минут, пятнадцать…

– Почему то дерево, на месте которого мы основали колонию, летуны называли светлым?

Начальник заставил себя сесть.

– А ты не знаешь? Хотя… Давняя ведь история. Задолго до тебя было. Листья у него раз в год светились! Фосфоресцировали, видимо. И не спрашивай, с каких щей именно раз в год, никто толком не изучал.

– Оно что, единственное такое было?

Дональд открыл контейнер с едой, достал сосиску в тесте.

– Не. Мы как-то ночью взяли флайер, прошлись на бреющем по округе, в радиусе тысячи километров. Нашли еще штук пять. Но, надо признать, явление редкое. И, главное, у местных брачный период привязан к этому свечению. Они теперь думают, что если делать свои дела не при свете листиков, то ничего не выйдет. Огорчены, одним словом. А уходить от дома на сотни километров, чтобы потрахаться под ближайшим светящимся деревом, это ж кому понравится? Но молодежь все равно уходит, что бесит стариков еще больше.

Замолчал, потому как не хотел больше отвлекаться от еды. Девушка терпеливо ждала, когда он расправится с куриным бульоном и карбонарой. Лишь после этого позволила себе спросить:

– А спилили зачем?

Аркадьич долго, жадно запивал ужин водой. Утер губы ладонью.

– Как же, спилишь такое… Испарили его промышленным аннигилятором. Мы ж не знали, что оно чем-то от других отличается. Тут везде гребаные деревья и все более-менее одинаковые. Выбрали первое попавшееся и испарили.

Он посмотрел тоскливым взором на темнеющее небо.

– Ладно, милая. Спасибо за еду, но мне пора двигаться дальше.

– Скоро ночь.

– Ну и что? Я прошел половину пути. Имеет смысл закончить дело.

– Может, завтра закончишь?

– Ага, конечно. Знаю я, как оно бывает. Встанешь утром и сразу поймешь, насколько все глупо. Что не стоило начинать и уж тем более не стоит заканчивать.

Он подсоединил протянутый до площадки кабель к новой бухте, закинул ее за спину.

– Если глупо, – тихо попыталась возразить секретарша, – тогда зачем?

Дональд улыбнулся.

– Мы же тут, Люся, планету осваиваем. У черта на куличках. Нам некогда разбираться – “правильно, неправильно…” И вообще, только трусливые мещане переживают за то, во что они вляпались накануне вечером. Паскудное чувство.

Он поцеловал ее в губы.

– Делай дело и пусть история рассудит! Пошел я. Сотворю немного истории для Ельца Гончих Псов.

Вторая половина пути давалась ему с трудом. Хоть Дональд и не был еще, в его сорок с небольшим, уставшим от жизни человеком, хоть и не успели испортить его здоровье разного рода злоупотребления, а все же останавливаться приходилось чаще. Да и стремительно надвигающаяся ночь подъему не способствовала. Пришлось нацепить на голову резинку с фонариком – бело-голубой луч хоть что-то выхватывал во тьме между уровнями.

Коменданту вдруг показалось, что за ним идут. Обернулся – никого. С минуту вглядывался в обманчивую синеву, на фоне которой едва заметно качались черные силуэты деревьев.

– Эй! Кто там?

Тишина.

– Никого?

Он двинулся вверх по очередной хлипкой лесенке.

– Ну и хорошо. Потому что идти следом, – бросил взгляд за спину, но и на этот раз никого не увидел, – плохая идея.

На всякий случай связался с секретаршей:

– Люся! Слышишь меня?

В радиоэфире что-то пискнуло.

– Да, слышу, – прорвалось сквозь помехи.

– Ты где? Сигнал плохой.

– В лифте поднимаюсь, буду ждать тебя наверху.

– Ясно.

– Что-то случилось?

– Нет-нет, все хорошо. До связи.

И в наступившей тишине, в промежутке между порывами ветра, снова непонятный шорох. Теперь комендант понял, что доносится он не сзади, а откуда-то справа, из тьмы жаркого елецкого воздуха.

“Случайный летун? Да ведь не любят они ночью по воздуху”.

Местных люди не воспринимали как опасность. Нападений, во всяком случае, не случалось. Потому Дональд и оружия с собой не носил, уж тем более сейчас, когда каждый грамм кажется центнером.

Он чертыхнулся, пошел дальше. “В темноте всякое мерещится. А с листиками надо завязывать”.

И почти до самой вершины никто его не беспокоил. Ничего, кроме чуть спавшей жары и еще большей усталости, не отвлекало. Так что он даже поверил – показалось. Пока в воздухе вновь не зашелестело, не захлопало крыльями. В том, что это именно крылья, он уже не сомневался.

– Чего тебе надо, летун?

Неизвестный молчал. Отлетел подальше, но вскоре снова вернулся, сопровождая Дональда.

– Вань, это ты?

Местный, наконец, появился из тьмы, но лишь для того, чтобы зло сверкнуть глазами и снова исчезнуть.

– Я отправлю тебя к черным духам, – послышалось в ночи, так тихо, что слова едва перекрывали шелест крыльев и шум гуляющего в ветвях знойного ветра. – А потом лес заберет и твою девку!

Дональд остановился.

– Которую?

Вопрос остался без ответа.

– Знаешь, Ваня…

– Меня зовут Ван-Цок! – раздраженно сказал летун.

– Я и говорю – Ваня. Ты, Ваня, фанатик религиозный. С деревьями со своими.

– Оно было светлым деревом!

Аркадьич вздохнул. Сколько раз он объяснял молодым летунам, что произошла трагическая случайность и земляне вовсе не хотели уничтожать именно это, особенное бревно с листьями. Да и, по правде сказать, свет от таких деревьев бледненький. Чего там разглядывать, чем любоваться? Не видели аборигены ярких-то огней. Но…

Из темноты вдруг блеснуло металлом и в следующую секунду Дональд почувствовал, как что-то острое чиркнуло по его ноге. Метательный дротик, похожий на кинжал, скрылся в ночи, бесшумно устремившись к земле.

– Ах ты ж!..

Каждый летун, прошедший инициацию, носил с собой два заточенных лезвия. Комендант не сомневался, что там, в ночи, к броску готовится и второй. Но Аркадьич не прятался, не убегал. Даже фонарик на лбу не стал выключать. Почему-то верилось, что удача, не оставлявшая его раньше, не оставит и сейчас. А главное, не зря же говорят – “братья по разуму”. Должен разум одержать верх над желанием убить!

Не одержал. Снова сверкнул металл, но только в этот раз броска не получилось: тень, метнувшаяся к ним сверху, ударила Ван-Цока еще до того, как он смог совершить задуманное. Удача Дональда Аркадьевича Беккера, коменданта земной колонии на планете Елец Гончих Псов, оказалась сильнее.

– Живой? – спросил кто-то, совсем рядом хлопающий крыльями. Ударившая Ван-Цока “тень” появилась в свете фонарика, приобретая черты Дар-Кеса, старейшины летунов.

– Живой, – ответил ему Аркадьич. – Поцарапанный маленько, но это ничего, до свадьбы заживет. Главное, чтобы он Люську не тронул. А то болтал тут всякое… Что лес ее заберет.

– Он не то имел в виду. Хотел сказать, что не будет она с тобой. Что белые духи леса любят ее, поэтому к себе привязали. Не полетит она на Землю. Никогда. А Ван-Цока или кого другого не бойтесь, нападений больше не случится. Зуб даю.

– Го-осподи… – протянул Дональд, разглядывая кровоточащий порез. – Кто тебя таким словечкам научил, Дар-Кес?

– С Серегой общаемся. Электроником.

– Электриком, – поправил комендант.

– Электриком, – согласился Дар-Кес и добавил: – Все ваше нам интересно и, думаю, полезно будет. Но только детишек в школу все равно не отдам! Не в этом поколении. А то раздадите им свои экранчики, будут они в них втыкать с утра до вечера, как люди. Тьфу!

Дональд преодолел последние несколько пролетов, приветливо махнул рукой ждавшей его секретарше и скинул, наконец, рюкзак-бухту, почти опустевшую, с остатками размотанного кабеля. Чтобы подключить его, потребовалось не больше минуты. Пискнуло зуммером в электрощитке, загудело. Находясь на самой верхушке, два человека не могли видеть Объект №1 со стороны, но заметили, как на соседних деревьях отразился свет новых огней.

Муська заняла центр дивана, положив передние лапы поверх черно-белой шубы кота Федора. На столе стояли две чашки холодного чая, рядом вазочка с конфетами “Мишки в лесу”, заначенными еще с последнего прилета грузового транспорта. Люся держала Дональда за руку.

– Забыл дверь закрыть? – улыбнулась она.

Начальник пожал плечами.

– Давно надо было ее выпустить, – Люся развернула конфету, хрустящий фантик скомкала и бросила на диван, но ни кот, ни кошка не сочли нужным прервать сладкий сон. – Пусть живут вместе.

Она посмотрела на коменданта – сначала на перевязанную ногу, потом в глаза.

– Уволят?

– Само собой, – спокойно ответил он, отпивая из чашки. – И наверняка будет запрет на въезд.

– Сюда? На Елец?

Утвердительно кивнул.

– Ты знаешь, я… – Людмила опустила взгляд, – я, наверное…

– Не полетишь со мной? Останешься?

Люся молчала.

– Не переживай, – он потянулся через стол, поцеловал ее руку. – Делай то, что считаешь нужным. А я не пропаду! Наймусь в другую компанию, на свеженькое освоение. Пусть и не главным, не придется хоть документы разбирать. Ну а там – как сложится… Может, еще увидимся. Когда-нибудь.

Чай был выпит, конфеты съедены. Начальник и секретарша стояли у раскрытого окошка, где яростно боролись стремящийся в комнату елецкий зной и прохлада созданного на Земле кондиционера. Обнаженные любовники старались восстановить дыхание после долгой, изматывающей близости. Наверное, последней, случившейся между ними.

– А мне нравится, когда огни светят ярче, – сказала она. – И праздники люблю. Особенно Новый год. И подарки. Сладкие конфеты. И еще – когда в голове ворох фантазий, желаний. Пусть даже неправильных.

Дональд ухмыльнулся.

– Никто из любителей запретов ничего подобного не скажет. В их серых мыслях просто не хватит радости для таких слов.

Он смотрел вниз, где на изумрудной траве стояли две фигурки – человека и летуна, казавшиеся с большой высоты очень маленькими. О чем-то они там говорили, без смущения передавая друг другу самокрутку.

– Кабель от резервных генераторов все равно пришлось бы протягивать, – говорил Серега Дар-Кесу. – Не такой, конечно, без вот этого всего, что Аркадьич придумал… Но старая схема по любому не держала нагрузку. Куча ведь охлаждающих систем. Даже предохранители выбивало.

– Ага, – согласился старейшина, живо, но неверно представляя себе выбитые предохранители.

– Теперь распределение более равномерно пойдет. Сложность только в том, что компьютер не даст этот кабель отключить, иначе все вырубится.

– А если старые потроха на каждом уровне поменять?

– Ха! Модули с электрооборудованием вдоль ствола ставили, дальше они обрастали жилыми да всякими хозяйственными постройками. Потому что рассчитаны на наземное строительство, на доступ сверху, когда один-два этажа. А здесь… Здесь их под сотню. Поди-ка доберись до какого-нибудь пятидесятого! Все верхние разбирать придется. Не, это теперь надолго. Так и будем светиться.

– Красиво, – сказал Дар-Кес.

– Красиво. Только Аркадьича за это самоуправство снимут, как пить дать. Отзовут на Землю.

– Что ж, – задумался на мгновение абориген. – Кто-то должен дарить свет. Оставлять его после себя.

Ель, посаженная людьми на месте Светлого дерева и, к удивлению многих, выросшая, как все местные деревья, на несколько сотен метров ввысь, невольно ставшая человеческим поселением, Объектом номер один, светилась хоть и одинаково белыми, но яркими, праздничными огнями.

Сайт | Телега автора

“Все хотят пожизненный. Но если ты потерял берега и творишь разные глупости, то дадут тебе лет пятнадцать, а потом освободят. И живи с этим, как хошь”.

(Дядя Вася, старый зэк).

– Антипов!

– А?

– В космос полетишь.

Сережка Антипов положил стамеску на верстак, отряхнул руки от древесной пыли.

– Чего я-то? Чуть что – сразу я.

– Молчи, дурак. Делай, что говорят и Родина тебя не забудет!

– Оно и плохо…

– Чо сказал?!

– Полечу! С радостью, гражданин начальник!

– Ну то-то же.

Родина в лице администрации ни о ком не забывала и постоянно что-то придумывала. То субботник в честь сорокового юбилея теплого туалета, то день починки дырявых носков, а то вот как сейчас – покорение безвоздушного пространства.

Потащили Антипова на общее собрание, к главному корпусу, куда радостный из-за прерванной работы народ уже стекался стройными ручейками. За стройностью людских потоков никто не следил и можно было бы вразброд, но привычка – великое дело. Шли организованно, по одному только велению собственных сердец.

Вот и дощатая трибунка, едва приподнятая над бетонной площадью. На нее уже взгромоздился Главный и сурово поглядывал на нерасторопных людишек, отнимающих его драгоценное время, главным образом обеденное, но и для игры в нарды тоже.

Он дунул в микрофон, постучал по нему пальцем, вынужден был раздраженно обернуться, выискивая глазами ответственного за звук. Потрясая кулаком начал что-то выговаривать и прорвавшийся в динамики голос отчеканил оборванное “...вставлю, если еще раз такое, вашу мать”.

Главный развернулся к толпе, крякнул, поглаживая себя по кое-как бритым щекам. Начал без лишних предисловий:

– Администрацией принято решение об организации космической экспедиции! Наша с вами задача – восстановить связь с исторической Родиной…

Оратор шмыгнул, глаза его увлажнились и закончил он с торжественным придыханием, почти шепотом:

– Планетой Земля!

Достал платочек, промокнул слезинки.

– Конструктором космического корабля, его строителем и – чего уж там! – штурманом и пилотом, назначаю столяра, Сережку Антипова.

Народ зааплодировал, радостно и с великим облегчением оттого, что Сережку, а не кого-то из них, потому как освобождаться раньше времени никому не хотелось. Столяра же подмывало снова спросить “чего я-то?”, но он сдержался.

Скоротечное собрание закончилось. Разочарованная толпа медленно двинулась в разные стороны, снова распадаясь на ручейки, уже не такие стройные.

Антипов сиротливо продолжал стоять рядом с трибуной. Ждал, что сейчас подойдут умные люди, все объяснят-разъяснят, на пальцах покажут, чего и как делать. А то, может, и подмигнут, шепнут – так мол и так, пошутили мы. Еще немного лапши навесим вам на уши, а потом это дело замнем по тихой грусти и новую выдумку сочиним. Родина сочинит.

Но никто не подходил к нему. Сережка вздохнул, посмотрел на серое небо, обещавшее скорый дождь, засеменил к столярной мастерской. Да и не к мастерской даже, а вокруг, с другого хода – к той части дома, в которой была обустроена библиотека.

Бенджамину Апполинариевичу – библиотекарю – очень не нравилось такое соседство. Против Сережки-то он ничего не имел, а вот мастерскую его не любил и каждый раз не забывал об этом сказать.

– Здорово, герой. За знаниями пришел? И дела свои деревянные ради книжек бросил? – старик Бенджамин усмехнулся в закрученные усы. – Ох уж мне эта твоя столярня! Ведь надо было так извернуться – в одном здании два самых пожароопасных объекта на всю зону! Чем они думали?

И Антипов, и библиотекарь прекрасно понимали – каким местом чаще всего думает Администрация. Но, от греха подальше, место это не обсуждали.

Апполинариевич даже не стал спрашивать про то, какие знания нужны столяру, скрылся за стеллажами, поворчал там о чем-то на своем, матерно-библиотекарском, пару раз уронил древние фолианты, и вот, наконец, появился со стопкой пыльных книг.

– Держи!

Бросил их на стол. Сережка стал разглядывать обложки: “Ремонт навигационного оборудования”, “Материалы внешнего корпуса кораблей класса Б”, “Энциклопедия юных космонавтов”, “Космос для чайников” и, наконец, “Заблудившийся звездолет” издательства Детская литература.

– Более ничем помочь не могу! Нет других знаний, – развел руками Бенджамин.

Столяр вздохнул, отодвинул четыре томика, раскрыл тот, что для детишек. Увлекся. Первая глава, вторая, третья… Через час Антипов обнаружил себя спящим на столе, лицом прямо в книге. Даже слюней успел напускать на желтую страницу. Вытер сырость рукавом и, понимая, что никакие энциклопедии – хоть для чайников, хоть для кофейников – его не спасут, заявил:

– Пойду к Главному. Что-то здесь не так!

– Определенно, – согласился библиотекарь, не поднимая головы от мужского журнала.

Главный, к счастью, был у себя и как раз занес ложку над тарелкой борща, а потому очень раздосадовался, что пилот, штурман и конструктор космических кораблей пришли к нему отвлекать от этого интимного занятия.

– Что-то здесь не так, Гаврила Пафнутьич!

– Чего не так? Вот сметана, вот сало и чеснок. Пампушки опять же. Все как надо! Сейчас стопочку еще налью…

– Речь про космос и полет. Почему я-то? Столяр ведь, а не… Как я вам корабль соберу? Сроду ничего подобного не делал.

– Что значит – не делал? – искренне удивился Главный.

Он со скрипом отодвинул стул, встал из-за стола и вышел из комнаты. Вернулся с двумя игрушками в руках. Сережка Антипов прекрасно знал эти поделки, сам их изготовил для гавриловых ребятишек. Так или не так должны выглядеть звездолеты – кто его знает? Отпускал фантазию на волю, когда вырезал. Правда, один из мелких засандалил себе игрушкой в лоб, пришлось тогда ее и все остальные мягким материалом обтянуть, а то бы Главный снял шкуру с самого Антипова.

– Смотри! – показал Пафнутьич на звездолеты, отобранные у ребятишек. – Вот такой, а? Или нет, лучше такой!

Сережка сглотнул, выдавил из себя едва слышно:

– Это игрушки.

Он делал пацанятам маленькие, причудливые корабли для того, чтобы дарить мечту. Те самые корабли, которые, как ему казалось, должны бороздить космическое пространство, открывать человеку новые миры. Нести людям свободу или хотя бы веру в нее.

– Игрушки… – недовольно проворчал Главный. – Выйди-ка вон. Подожди меня снаружи, а то стоишь тут, смотришь, что и кусок в горло не лезет. Прогуляемся потом с тобой, договорим.

Гуляться после борща пошли до самой границы зоны. Остановились лишь у стены, которая тянулась, плавно закругляясь, на запад и на восток. Гаврила Пафнутьич шаркнул башмаком, поправляя границу, потому как стеной здесь называли линию, прочерченную в пыли и песке.

– Нас на планете, можно сказать, бросили! – начал он издалека. – Ни тебе начальства министерского, ни вооруженной охраны. А мы что? М?

– Сами себя охраняем, – с готовностью ответил Антипов.

– Правильно! Не растерялись, не позволили себе всех этих глупых вольностей, а продолжили дело наших героических предков, первооткрывателей космоса.

И он многозначительно поднял толстый указательный палец. Погрозил кому-то. В ответ с той стороны границы ветерок швырнул ему в лицо пылью. Впрочем, кроме пыли бояться здесь было нечего, мир этот не страшный. Никто оттуда сюда прийти не мог, не было там даже зверья, не говоря уже о разумных существах. Стерильная планета. Потому и отсюда туда не стремились. Зона – единственное место, где есть еда, кров, плац, культурный сортир, а главное осмысленный взгляд такого же, как ты сам, сидящего. Взгляд, не дающий сойти с ума от одиночества.

– Да, – подтвердил Главный, выковыривая песок из глаз, – вот я и говорю – будем хозяевами своей судьбы, не нужно ни на кого надеяться. Не летят? Сами прилетим!

– Так я же… – виновато опустил голову Сережка. – Из чего? По каким чертежам? Куда лететь? И кушать ведь в полете надо.

Главный помял подбородок.

– Кушать… Выдадут тебе в столовой чего пожрать, не переживай.

– Испортится, – возразил Антипов. – Надо такие продукты, которые много лет не испортятся.

– Тьфу… А раньше-то как летали?

Антипов замялся – очень уж не хотелось ему казаться умнее начальника. Но набрался смелости, ответил:

– Раньше они в анабиозе летали. По крайней мере, в книжках так пишут.

– Да и ты завернись в антибиоз!

– Это не одежда. Это камера такая, где человек может все путешествие проспать.

– Тю! Вот так сложность! Ну и ты спи дольше. Если б мне кто дал в камере отоспаться, я бы – ух!

Он повернулся на юг, задрал голову к небу, на котором начинали проступать первые звезды.

– А лететь… Где у нас Земля? Во, туда надо лететь!

Даже если и туда, погрешность была равна тремору его руки, то есть примерно в четверть галактики. “Спорить бесполезно” – решил для себя Сережка. У Главного на любой вопрос есть ответ, а чем больше вопросов, тем злее ответы. Можно и пинка под зад получить, если умного из себя корчить.

– Гражданин начальник, мне нужно совершить побег к старому кораблю.

– Завтра совершишь. Темнеет уже, иди домой.

И Сережка пошел домой. Этой ночью ему снились космические пираты. Они уговаривали его перейти на темную сторону, угощали ромом и учили, как правильно вырезать игрушечные звездолеты. А он им рассказывал о том, что раскаяние и чистосердечное признание смягчают участь, поэтому надо бросить разбой и явиться к Гавриле Пафнутьичу с повинной. Хоть, по совести говоря, Гаврила и не был назначен Землей, а лишь являлся самым авторитетным из прочих сидящих на богом забытой планете.

Побег до старого корабля – дело не хитрое. Всего километров пять, не больше. Но чтоб зря не шастали, справа и слева от дорожки закапывали покойничков: сидящие – народ суеверный, по кладбищу просто так бродить не станут.

Формально корабль за пределами зоны, но тропинку окаймляла с обеих сторон такая же нарисованная в песке “стена”, как и та, что опоясывала поселение. Мол, не оторван древний артефакт от людей, остается частью их культуры и богатого прошлого. Частью общей, уютной зоны.

Перед тем, как отправиться в путь, Антипов заглянул в дом для котеев. Кроликов на зоне – тех хоть лопатой ешь. Завались кроликов. А по части котеев бедствовали. И не то, чтобы от них пользы много, но в книгах, написанных на Земле, котеев часто упоминали, а значит это связь с Родиной, дело почти политическое.

Всего в доме оставалось пять животин, три мальчика и две девочки. Да и то один мальчик уже не в том возрасте, чтоб его мальчиком называть, котят давно не стругал. Жаль, но, учитывая ничтожную популяцию, этот вид на планете неизбежно вымрет.

У Сережки со старым котеем, тем, к которому не прилипло иное имя кроме как Черно-белый, были особые отношения. Он его, бывало, сунет запазуху и  украдкой выносит из дома, пока теток-нянек котейских нету. Сядут они вместе на травку, подальше от праздно шатающихся и разговаривают, греются на солнышке. Котею в его годы много не надо, да и характер у него покладистый, сбежать не пытается. Сидит себе, щурится, зевает.

И сейчас Черно-белый высовывал голову из-за ворота антиповской телогрейки, смотрел на холмики, появляющиеся то по правую, то по левую руку от идущего вдоль тропинки столяра. Дул порывистый, зябкий ветерок, иногда на кожу падала капля – предвесник мороси, надвигающейся из глубины материка. Сережка уныло подвывал:

– Вот и лето прошло-о… Словно и не быва-ало-о… Трам-парам пара-рам… Только этого ма-ало-о!

Показался самый большой холм. Такой большой, что в нем могли бы упокоиться все живые, кто еще коротал свой век на этой планете. Но поросшее мхом, травой и редкими кустами нечто не было могилой. Так теперь выглядел последний транспорт, опустившийся когда-то на поверхность планеты и большей частью своего корпуса уже утонувший в жирной, инопланетной земле.

– Только, только, только, то-олько… Ни хрена себе. Ты гляди, Черно-белый, вход совсем зарос.

– Мр-р-рня.

Пришлось поработать длинным ножом, пробивая себе дорогу в чрево транспорта. Внутри Сережка поставил котея на пол – знал, что тот будет идти рядом, не ускачет в темные переходы.

Подпалил факелок, взялся за него покрепче, да смотрел, чтобы огонь был в левой руке, если “мрня” идет справа, и наоборот. Двинулся по коридору, сверяясь со старой схемой, злодейски украденной из библиотеки.

Не прошло и десяти минут, как они добрались до места, называющегося “рубкой”. Все приборы внутри покрыты толстым слоем пыли, панорамные окна заросли с внешней стороны и почти не пропускают свет – в рубке царит вечный сумрак. Казалось, что в металлического монстра и звуки не проникают, но, если постараться, можно было расслышать какие-то скрипы, шорохи… Что там могло скрипеть и шуршать? Разве только призраки другой жизни, давно исчезнувшей, погребенной под слоем ушедших десятилетий.

Столяр несколько раз обошел помещения, собственноручно отмеченные на чертеже. Что-то проверял, разглядывал, дергал руками и даже пинал. В конце концов выдрал из пульта панель с джойстиками и кнопками, обозначенную как “Аварийный блок управления”.

Сережка Антипов развалился в капитанском кресле, достал из-за пазухи фляжку.

– Вот бы эту дуру запустить! А, Черно-белый?

– Мр-р-рня.

– Согласен, теперь не получится. Раньше надо было. А сейчас – тут прогнило, там вытекло…

Сделал глоток, но после недолгого размышления решил, что этого мало. Глотнул еще пару раз. Ядреная смесь перебродившего, настоявшегося на забавных грибах напитка пролилась внутрь, расплескалась в животе огненным озерцом.

Черно-белый сидел напротив, на раскуроченном пульте, лениво вылизывал причинное место. Прервался, вздохнул. Посмотрел на человека. Гляделки у него были зеленые и не банально-округлые, а с косой линией сверху, прикрывающей блестящие пуговки глаз чуть сильнее, чем у остальных котеев, и оттого делающей эти глаза более осмысленными.

Пойло захватило Сережку, остановило время, тогда как окружающий мир ускорился и облака, едва видимые за грязными, заросшими окнами, понеслись потоком раздерганной ваты, а местное солнце рвануло через небосклон, стремясь как можно быстрее упасть за горизонт. Лишь зеленые глаза напротив оставались такими же неподвижными, как и сам Антипов.

– Они верят в сломленный дух.

– Кто верит? – переспросил столяр у зеленых глаз.

– Те, что оставили нас. Считают, суки, что зона – это нормально, что людей можно запихать в паучью банку, где страх заправляет всем. Они думают, что это сделает нас трусливыми рабами. Но ты, парень, держи для них фигу в кармане и ни на секунду не забывай, что в масштабах Вселенной власть бармалеев – ничто. Для нас это лишь временные трудности. Наступит момент и все мы, закрытые в зоне, перешагнем через них.

– Через трудности?

– Через бармалеев.

Черно-белый повидал жизнь, ему можно верить. Но можно ли верить самому себе, когда напился до разговоров с котеем?

Сережка тряхнул головой. За окнами вечер, хотя казалось – только что был полдень. Котей все еще лижет себя между ног.

– Идем. Нам пора.

Неделю мужички таскали из старого корабля запчасти, из которых Антипов стал собирать одноместную скорлупку. Основой послужил цилиндрический септик, к которому прирастало все остальное – баки для топлива, маршевые и маневровые двигатели, продовольственный контейнер… Рабочий пока еще компуктер аварийного блока мог взять на себя управление всем этим безобразием. Взлетит? Долетит?

Сережка подумал: “Шансы у меня как у того странного дядьки… Черт, забыл имя. Ах да, барон Мюнхгаузен! В старом кино его вынудили залезть на пушку, чтобы проверить – правда ли сможет полететь на ядре?”

Думалось и о том, чтобы сжечь, взорвать кораблик. Глядишь, на другой запчастей уже не найдется. Но за такие дела Антипова обвинят в диверсии и освободят к чертовой матери, безусловно-досрочно.

Пока сомнения теснились в его душе, корабль слишком быстро, словно сам собою, оказался готов. Под присмотром госкомиссии в составе повара Элеоноры, кочегара Хо и библиотекаря Бенджамина был осуществлен контрольный взлет. Чудо техники заставили приподняться на несколько метров и опуститься на землю. За сим испытания были признаны успешно завершенными.

– Может, тебе в женский отряд перед полетом? – спросил Пафнутьич. – Сходи, отдохни душой и телом. Наберись, так сказать, положительных эмоций.

– Не, – отказался Сережка. – Девки меня не любят. Скипидаром пахну и опилки в рукавах. Чего навязываться?

Главный махнул на него рукой.

В день Икс вокруг плаца и на туалете развесили флажки. Снова согнали людей и все вместе, дружно помогали бледному Антипову устроиться на неудобном пилотском кресле, после чего закрыли за ним люк. Пафнутьич даже успел толкнуть пространную, мало кому понятную речь про закон и порядок. Злые языки поговаривали потом, что это он про любимый сериал.

Наконец сосчитали хором от десяти до нуля и корабль взмыл на недосягаемую для человека высоту! Метров на пятьдесят. Нет, пожалуй, даже на пятьдесят два. Потом завис, стал заваливаться на север, в сторону большого, старого корабля-прародителя, из потрохов которого и был сделан. Тот будто притягивал его к себе, звал обратно.

Включились тормозные, посудина коснулась земли, но уже за нарисованной стеной – так далеко, что выскочившему из нее Сережке толпа показалась серой, шевелящейся массой. Столяр перекинул через плечо дорожный узелок, нажал что-то внутри корабля, и, захлопнув люк, отбежал в сторону.

– Антипов в космос не летит! – он рассмеялся. – Почему чуть что, сразу я?

Помахал соплеменникам рукой, двинулся от них прочь. Обратно его уже не пустят. Во всяком случае до тех пор, пока в поселении жизнь не перевернется с ног на голову. А к тому времени он сдохнет среди безжизненных, стерильных скал и холмов. Жаль. Жаль, что не гладить ему больше Черно-белого.

Опустевшая скорлупка снова пошла вверх, надрывно клокоча маршевыми двигателями.

– Куда это он? – спросили в толпе, имея в виду Сережку.

– Туда, – ответили, имея в виду “прочь от зоны”.

– Совсем сдурел?!

– Как сказать. Теперь он свободен.

– Разве так можно? Добровольно выбрать свободу? – засомневались в толпе.

– Видимо – да. Можно.

Кораблик, взлетевший на полкилометра, рванул сразу во все стороны, рассыпаясь над людьми красочным фейерверком.

Сайт | Телега автора