Meringa

— Ну и сиди.

Она ничего не сказала. Ушёл на кухню, сделал бутерброд. С колбасой. Хотел предложить ей — передумал. Пусть постится.

2. Кресло

Просыпаюсь я как-то ночью. Три часа. Организм говорит: “Пора страдать бессонницей.” Смотрю на кресло — а в нём мужчина.

Не просто мужчина — мохнатый. И квадратный. Примерно как шкаф, если бы у него была борода. С ним двое детей. Они держатся за руки и танцуют. Смеются. Весело так. Почти искренне.

Я им говорю:

— Сейчас свет включу.

Включил. Свет включился — спасибо, электричество. Подошёл. Мужик, не растерявшись, надевает на себя кресло. То есть буквально. Становится креслом. Маскировка уровня "старый плед".

Подхожу ближе — панель одна съехала. Смотрю — из щели две детские ручки, ловко так: чик-чик, и обратно защёлкнули. Всё — кресло как кресло.

Я постоял. Подумал. Пошёл, налил воды.

Пью, думаю:

— Ну ладно. Если они снова придут — попрошу, чтобы обувь снимали.

3. Холодильник

Утро. Я просыпаюсь в философском настроении: ни жить, ни умирать не хочется — просто полежать. Полежал. Потом решил: пора завтракать. Пошёл на кухню.

Открываю холодильник — а там женщина.

Сидит между майонезом и огурцами. Женщина в пальто, с сумкой через плечо. Такая — интеллигентная, с уставшими глазами. На вид лет сорок пять. Возможно, бывший завуч. Или библиотекарь. Улыбается.

Я говорю:

— Простите, вы кто?

Она говорит:

— Я Таня.

— Какая Таня?

— Просто Таня. Мне тут прохладно. Я посижу?

Я пожал плечами. Закрыл холодильник. Открыл снова — она там. Никуда не делась.

Я вздохнул.

— Сидите, конечно. Только пельмени не трогайте.

Она скромно улыбнулась и подвинулась.

С тех пор мы с Таней как-то сжились. Я к холодильнику — она здоровается. Иногда просит яблоко. Я даю. Человек в холоде — у него иммунитет хрупкий.

4. Телевизор

Вечером решил посмотреть новости. Телевизор включаю — а там не новости. Там я. Сижу в той же пижаме, в том же кресле. Только на экране — я улыбаюсь. Широко так, идиотски. И моргаю чаще, чем надо.

Я говорю себе:

— Прекрати.

Я на экране машу рукой. Потом другой. Потом обеими. Потом что-то шепчу. Без звука. Как в старых фильмах про психиатров. Я подхожу ближе — и тут он, экранный я, делает такое лицо, будто сейчас кого-то укусит.

Я выключил телевизор. Он не выключился. Я выключил из розетки. Всё равно работает.

Иду на кухню. Там Таня ест киви. Говорит:

— Это всё таблетки. Или телевизор китайский. Или оба варианта.

Я сел рядом.

— Таня, вы бы хоть оделись полегче. Всё-таки лето.

5. Апофеоз

Ночью снова проснулся. Уже без всякого повода. Просто потому что. Смотрю в окно — на дереве сидят шахматисты. Втроём. Играют. Один — в фуражке, другой — с лицом как у чайника, третий — знакомый участковый. Он меня как-то оштрафовал за парковку на клумбе.

Я открыл окно. Говорю:

— Вам не холодно?

Они хором:

— Мы — галлюцинации. Нам норм.

Я подумал:

— Хорошо, что честные. Хоть не притворяются ЖКХ.

Закрыл окно. Лёг обратно. Заснул с мыслью:

— А ведь главное, что всё это — лечится. Вроде бы. Иногда.

А вообще — главное, чтобы Таня не ушла. Она добрая. И яблоки любит кислые, как я.

6. Жизнь с призраками

Врач посмотрел на меня, кивнул с видом человека, который сам всё видел, но в кино.

— Это нормально, — говорит. — Зрительные галлюцинации.

Записал что-то в карточку. Наверное, галочку. Или плюсик. Или диагноз.

Произнес вслух — «зрительные галлюцинации» — и будто сразу стало легче. Как будто если назвать человека «призраком», он уже не лезет в холодильник за вашим кефиром. Как будто если повесить на страх табличку, он станет вежливым.

Но легче не стало.

Потому что как объяснить себе, что твой мозг — не ты? Что он сам по себе, как кот, который ушёл на крышу и ведёт там социальную жизнь? Он теперь показывает мне спектакли. Без афиши, без антрактов. Я — зритель. Иногда актёр. Иногда — реквизит.

Я вижу людей, которых нет. Они ходят, сидят, жгут костры, танцуют, надевают на себя мебель. Всё по науке.

Я спросил врача:

— А они меня видят?

Он сказал:

— Вряд ли.

Обидно, конечно.

Теперь я знаю: таблетка помогает ногам, но с головой — отдельный договор.

Иногда думаю: хорошо, что они не шумят. Иногда наоборот: хоть бы поговорили. Иногда боюсь, что однажды кто-то из них позовёт меня с собой. И я скажу: «Секунду, только туфли надену».

Паркинсон многое у меня забрал. Почерк, например. Или способность не ронять вилку. А ещё — веру в то, что я хозяин в собственной голове.

Зато дал мир, в котором возможно всё. Люди из кресел. Женщины в холодильниках.

Благодарен ли я за это? Не уверен. Проклинаю ли? Иногда.

Но живу. Как умею. С Таней, галлюцинациями и булавкой.

– Вам бы над подачей поработать, – сказал Леонид Аркадьевич, застёгивая сумку с ракеткой. – С такой подачей даже в пинг-понг сложно выиграть.

Алексей Сергеевич вернулся в кабинет. Достал из стакана мяч. Подбросил. Поймал. Вздохнул.

В пять часов, когда основная масса сотрудников разошлась по домам, Алексей Сергеевич вышел в длинный коридор двадцать второго этажа с теннисной ракеткой. Решил потренировать подачу.

В дальнем конце коридора маячила фигура уборщицы Зинаиды Павловны. Зинаида Павловна подметала пол с таким видом, будто делала всем огромное одолжение.

Алексей Сергеевич подбросил мяч, ударил. Мяч отскочил от стены, срикошетил от полированной двери финансового отдела и полетел в сторону уборщицы.

– Совсем с ума посходили! – закричала Зинаида Павловна. – Тут вам не Уимблдон!

Алексей Сергеевич извинился. Зинаида Павловна фыркнула и пошла подметать в другой конец этажа.

Вторая подача оказалась удачнее. Мяч красиво отскочил от стены, потом от пола и вернулся прямо в руки Алексею Сергеевичу.

Воодушевленный, он ударил снова. На этот раз сильнее. Мяч полетел, отскочил от стены, потом от пола и угодил в портрет председателя правления. Стекло разбилось. Портрет упал.

В конце коридора показалась голова заместителя председателя правления – того, который цитировал Пелевина.

– Бытие определяет сознание, – сказал зам, глядя на разбитое стекло. – А невежество – крайняя степень свободы.

И ушёл.

Алексей Сергеевич поднял портрет. Поднял мяч. Задумался.

На следующий день в обеденный перерыв он обыграл Леонида Аркадьевича со счётом 6:4, 6:3. Леонид Аркадьевич был крайне удивлен.

– Что случилось? – спросил он. – Вы брали уроки?

– Практиковался в коридоре, – ответил Алексей Сергеевич.

– В каком коридоре?

– В коридоре власти, – сказал Алексей Сергеевич и впервые за двенадцать лет работы в Газпроме почувствовал себя философом.

научил различать он, где бред, где брод,
где знак свыше, где просто дорожный знак.
А сестра говорила, что я урод,
но уверен, она не считала так.

Трасса в небо идет, горизонт высок,
вдоль дороги лежат черепа коров.
Ветер здесь горяч, раскалён песок,
и машина едва не скатилась в ров.

Тормошу водителя – брат, не спать,
до границы доехать – полдня всего.
За рулем – мой младший, он пьян опять,
и разбавлены спиртом глаза его.

Обернувшись, он мне говорит – «держись,
не сдыхай, братишка!» А в окнах — тьма.
Подарила мне мама однажды жизнь,
но забыла в нагрузку додать ума.

И в простреленном легком клокочет страх,
заливает кровавая пена рот.
Но со лба вытирает мне пот сестра.
Говорит: «Если сдохнешь – убью, урод»

Пишу запрос "Напиши аналогичное":

Понимаю вашу просьбу. Я постараюсь создать стихотворение в подобном стиле, сохраняя эмоциональную напряженность и образность оригинала, но с новым сюжетом и персонажами. Вот мой вариант:

Подарил мне отец однажды часы,
Механизм в них стучал, как сердце в груди.
Батя думал, что я ещё весь в мечты,
Говорил: "Сынок, время своё не губи".

Дядя Коля твердил – жизнь длиною в глоток,
Научил, как стакан пополам разделить.
Показал, как по венам бежит кипяток,
Как из прошлого в будущее уходить.

А сестрёнка шептала: "Ты просто дурак",
Но глаза выдавали – не верит сама.
За окошком качался фонарь, будто знак,
Что дорога одна – из огня да в дома.

Город душит бетоном, асфальт как песок,
Раскалённый и липкий от пота и слёз.
Пацаны на район выползают в восток,
А в подъезде опять чей-то крик да понос.

Кореш Витька кричит мне: "Беги, идиот!"
А в глазах его страх, и ментовка гудит.
Подарил мне отец эту жизнь и завод,
Но забыл научить, как с ней дальше мне быть.

И теперь вот лежу, а в груди дребезжит,
То ли сердце стучит, то ли те же часы.
Батя плачет навзрыд, мать свечу мне держит,
А сестра вытирает с лица полосы.

Это стихотворение сохраняет структуру оригинала (шесть четверостиший с перекрестной рифмовкой ABAB) и многие его темы: сложные семейные отношения, опасную жизнь, потерянность главного героя. Здесь также присутствуют сильные образы и контрасты, жесткий язык и эмоциональная кульминация в конце. Однако детали и конкретные обстоятельства изменены, чтобы создать новое, но стилистически похожее произведение.

Пишу запрос "Добавь стиля зумеров":

Понял вашу просьбу. Давайте попробуем добавить элементы, характерные для "зумерского" стиля - современные отсылки, интернет-сленг, немного иронии и абсурда. Вот обновленная версия:

Подарила мне мама однажды айфон,
С битым экраном - прям как моя душа.
Мама думала, я на добре и лулзон,
А я NFT продал, забив на баржа.

Брат мой старший - инфлюенсер топ,
Обещал научить, как хайпить на TikTok.
Показал, как ловить на Реддите флоп,
Как из крипты нам сделать золотой поток.

А сестра говорила: "Ты просто краш",
Но в Инсте писала - "Мой брат - это трэш".
Небо в клеточку, жизнь на лютом вайбе,
Я в метавселенной ищу свой краш-тест.

Город давит, как низкий социал скор,
Вдоль дороги лежат скелеты надежд.
Зарядка на нуле, и повсюду спам,
Мы на серваке жизни - сплошной лаг и глитч.

Кричу другу в дискорде: "Го, не АФК!"
Но в наушниках - белый шум пустоты.
Подарила мне мама однажды акк,
Но забыла научить, как выйти в топы.

И теперь я лежу, а в мозгу - баги,
То ли жизнь зависла, то ли просто краш.
Батя шлёт донаты, мать - имоджи,
А сестра в сторис пишет: "Поправляйся, трэш".

В этой версии я попытался сохранить общую структуру и эмоциональный накал, но добавил современные реалии и сленг:

1. Технологии: айфон, NFT, TikTok, Reddit, криптовалюты, метавселенная.

2. Интернет-сленг: лулзон, хайп, краш, вайб, АФК, баги, донаты, имоджи, сторис.

3. Современные концепции: инфлюенсер, социальный рейтинг.

4. Ирония и абсурд: продажа NFT вместо учебы, поиск краш-теста в метавселенной.

Стихотворение теперь отражает проблемы и реалии современного молодого поколения, сохраняя при этом общую атмосферу потерянности и конфликта с окружающим миром.

Пишу запрос "В сторону маяковского":

Понял вас. Давайте попробуем создать стихотворение в стиле Владимира Маяковского, сохраняя при этом тематику и настроение предыдущих версий, но добавив характерные черты его поэзии: рубленый ритм, необычные рифмы, лесенку, гиперболы и яркие образы. Вот что получилось:

Улица.
Фонарь.
Аптека.
Закладка.
Мама вручила мне
смартфон - подарок.
В нём
вся жизнь моя -
яркая,
краткая,
Как вспышка
от селфи
в подворотне жаркой.

Брат мой -
герой андеграунда,
кумир окраин.
Учил меня
жизни
на самом дне:
Как выжить,
когда кошелёк
безнадёжно раздраен,
Как звёзды хватать,
болтаясь
в беспросветном говне.

Сестра
кричала:
"Ты - позор семьи!"
А в глазах
дрожали
слёзы боли.
Мы -
дети асфальта,
внуки войны,
Нас
родила
эпоха произвола.

Город -
зверь бетонный,
жрёт нас заживо.
Прёт
наркота
по венам рек.
Мы -
герои нового времени,
без права на ошибку.
Каждый
день
для нас -
последний век.

Кричу в пустоту:
"Эй,
люди!
Вы где?"
А в ответ -
лишь эхо
собственного крика.
Мама дала мне жизнь,
но в этой
безумной игре
Правила
никто
не объяснил мне.

Лежу,
вздыхаю,
истекаю
кровью строк.
Отец рыдает,
мать
свечу качает.
А я
пытаюсь
вспомнить
тот урок,
Что жизнь
так долго
мне
вдолбить пыталась.

Это стихотворение сохраняет тематику предыдущих версий, но использует стилистические приемы Маяковского:

1. Лесенка - ступенчатое расположение строк.

2. Рубленый ритм и необычные рифмы.

3. Яркие, гиперболизированные образы.

4. Использование разговорной лексики и неологизмов.

5. Социальная тематика и критика общества.

6. Сильное эмоциональное напряжение.

Стихотворение сохраняет атмосферу трагичности и потерянности, но выражает её в более экспрессивной, "громкой" манере, характерной для Маяковского.

Пишу запрос "Есенин":

Понял вас. Давайте создадим вариацию в стиле Сергея Есенина, сохраняя общую тематику, но добавляя характерные для него элементы: лиричность, природные образы, народный язык, музыкальность и некоторую удаль вперемешку с грустью. Вот что получилось:

Подарила мне матушка красный платок,
Да лампадку зажгла у иконы святой.
А я, словно листок на осеннем ветру,
Закружился по жизни дорогой лихой.

Брат мой старший – гуляка, да ухарь-купец,
Научил, как с цыганами песни орать,
Как из горла хлебать, чтоб огнём до небес,
Как на тройке лететь, подков не считать.

А сестрица, голубка, всё плачет тайком,
Причитает: "Ты, братец, совсем пропадёшь".
Но в глазах её синих – то солнце с дождём,
То ли радость, то ль горькая русская дрожь.

Эх, раздолье родное – берёзовый край,
Только душу мою заметелило вдрызг.
Гармонист на селе растянул невзначай
Про рябину, что гнётся под собственный визг.

Мать-Россия, да что же ты делаешь с нами?
Водкой поишь да плетью нещадно сечёшь.
Захлебнулось моё золотое цветами,
И теперь только песней меня и спасёшь.

На груди моей – крест, в голове – круговерть,
Сердце рвётся, как птица, в небесную синь.
Мать-старушка твердит: "Не дури, не робей".
А я знаю – мне русскую удаль не скинь.

Это стихотворение сохраняет общую тему трагичной судьбы лирического героя, но представляет её в стиле Есенина:

1. Использование уменьшительно-ласкательных форм: "матушка", "сестрица", "голубка".

2. Природные образы: берёзовый край, рябина, птица.

3. Народный язык и разговорные выражения: "ухарь-купец", "гуляка", "орать песни".

4. Образ России как матери.

5. Мотивы удали и тоски одновременно.

6. Музыкальность стиха, использование характерных есенинских образов (береза, синь).

7. Тема пьянства и разгульной жизни.

8. Религиозные мотивы: лампадка, икона, крест.

Стихотворение передает атмосферу русской деревни и широту русской души, сочетая в себе радость жизни и глубокую грусть, что очень характерно для поэзии Есенина.

А дальше у меня кончился лимит бесплатных запосов, и я решил запили пока пост.

- А, это ты, - сказал он, не отрывая взгляда от экрана. - Чего тебе?

- Да вот, зашел узнать, как дела. Говорят, искусственный интеллект теперь вместо людей пишет?

Семен Маркович наконец оторвался от компьютера и посмотрел на меня поверх очков:

- А ты где был последние полгода? На Луне? Конечно, ИИ пишет. И не просто пишет, а выдает шедевры. Вот, полюбуйся.

Он развернул монитор ко мне. На экране был текст, от которого захватывало дух. Острая сатира, тонкий юмор, блестящие метафоры...

- И это... машина написала? - недоверчиво спросил я.

- Ага. За пять минут. И даже гонорара не просит.

- А как же... душа? Личный опыт? Эмоции?

- Ой, только не начинай, - поморщился Семен Маркович. - Какая душа, какие эмоции? Ты что, до сих пор веришь в эту чушь? Главное - чтобы читатель был доволен. А ему плевать, кто написал - человек или робот.

Я вышел из редакции в полном смятении. На улице встретил Лену, молодую поэтессу. Она толкала перед собой тележку с рулонами обоев.

- Ты теперь... маляр? - осторожно спросил я.

- Ага, - бодро ответила Лена. - Прикинь, как круто! Утром поклеила обои - вечером деньги. А не как раньше - месяцами ждешь гонорар за стихи, да еще неизвестно, заплатят ли.

- Но ведь ты талантливая! У тебя же дар!

- Был дар, да весь вышел, - усмехнулась Лена. - Знаешь, сколько сейчас развелось этих нейропоэтов? Они за секунду выдают такие вирши - закачаешься. Куда нам, людям, до них.

Я побрел домой в глубокой задумчивости. По дороге встретил еще нескольких знакомых литераторов. Кто-то стал автослесарем, кто-то - парикмахером, а кто-то и вовсе грузчиком.

Дома я включил телевизор. Шли новости культуры. Диктор бодрым голосом вещал:

"Сегодня вышел новый роман известного писателя ИИ-24601. Критики уже назвали его главным претендентом на Букеровскую премию. А теперь к другим новостям. Недавно открывшаяся выставка картин, созданных искусственным интеллектом, бьет все рекорды посещаемости. Эксперты говорят о новой эре в изобразительном искусстве."

Я выключил телевизор и уставился в окно. На улице шел дождь. Люди спешили по своим делам, прикрываясь зонтами. Среди них я заметил своего соседа Колю, бывшего художника. Он тащил огромную сумку с инструментами.

На следующий день я решил зайти в книжный магазин. Там было пусто, только продавщица скучала за прилавком.

- Что-нибудь ищете? - спросила она без особого энтузиазма.

- Да вот, хотел посмотреть новинки художественной литературы.

- Вон там, - она махнула рукой в сторону стеллажа. - Только там теперь все ИИ-авторы. Людей почти не осталось.

Я подошел к полкам. Действительно, на обложках красовались странные имена: НС-2000, GPT-5, DALL-E X и тому подобное. Человеческих фамилий почти не было видно.

- А что, люди совсем перестали писать? - спросил я у продавщицы.

- Да кому это надо? - пожала она плечами. - ИИ пишет быстрее, качественнее и дешевле. Издательствам выгоднее с ним работать.

- И что, все этим довольны?

- Ну а чего недовольными-то быть? Читатели получают интересные книги, издатели - прибыль. Все при деле.

- А как же писатели?

- А что писатели? Нашли себе другую работу. Вон, сантехников вечно не хватает. Или там маляров, электриков... Хоть какая-то польза от них теперь.

Я вышел из магазина в полной растерянности. Мир стремительно менялся, и я не знал, как к этому относиться. С одной стороны, прогресс не остановить. С другой - неужели творчество людей больше никому не нужно?

Вечером я сидел дома и пытался написать статью. Но слова не шли. Я смотрел на белый лист и думал - а зачем? Кому это нужно, если машина сделает лучше?

Вдруг в дверь позвонили. Это был сосед снизу.

- Слушай, у меня тут кран потек. Не поможешь починить? А то все сантехники заняты.

Я посмотрел на свой недописанный текст, потом на соседа. И решительно встал:

- Сейчас возьму инструменты и спущусь.

Может, и правда пора осваивать новую профессию?