Lenss

В. Бурандасов о православии, государстве и молодежи

(мои комментарии и оригинальный линк см. по ссылке - отец Нефедов)

Немного собственных наблюдений о том, какое место в современной России занимает православие, только наблюдений – на что-то большее я тут не претендую.

И, конечно, - со своей колокольни, высота которой обусловлена возрастом, характером занятий, местом жительства и другими факторами.

Я вижу, что сегодня, когда государство очень плотно берет церковь в свои объятия, - быть, или хотя бы номинально - слыть православным – это очень приветствуется в среде чиновников и приняло характер соответствия некой утвержденной норме, стандарту, тренду… Даже - правилам хорошего тона…

Это претензия считаться своим в кругу своих.

Я не берусь утверждать, насколько сильна внутренне такая «государева» вера. Вполне допускаю, что у многих и многих – очень сильна и они искренне переступили порог церкви и находятся в ней без каких-либо карьерных сиюминутных мотивов. Хотя неоднократно слышал соображения, далекие от личной веры, по которым, тем не менее, люди заявляют о себе, как о православных, приглашают батюшек в свои кабинеты и учат окружающих на доступном им уровне православным ценностям.

Это все, может быть, и не очень серьезно. Кто пришел в церковь не к Христу, а по другим мотивам, очень просто и уйдет из нее. Но есть то, что меня лично тревожит намного сильнее. Это реакция на «государственное православие» молодежи вообще и студентов, в частности.

Среди молодежи очень хорошо чувствуется как минимум ирония к такому «казенному» вероисповеданию. Правы они или нет – сейчас не об этом разговор. И да, и нет. Но свое отношение они высказывают максимально резко и в очень привлекательной для своего окружения форме - «подкола» и стеба…

Они убеждены в лицемерии власть предержащих, это лицемерие тем более кажется им уродливым, чем больше елейного, приторного, архаичного в речах чиновников на темы о «духовных скрепах» и «государственной идеологии».

Молодежь вообще очень чувствительна к любым, даже очень слабым ноткам неискренности. И протестуют они против этой неискренности по-своему, по-детски. И очень жестоко. То есть они начинают высмеивать то, что видят, правда это или нет – им не всегда важно. Важно выразить свое отношение.

Среди технической молодежи царствует презрительный скептицизм. Там нет даже увлечений восточными практиками, как в конце века, лишь задорный скептицизм и, как следствие его – уже атеизм, очень поверхностный, очень протестный, но все же…

Они настроены весело-агрессивно по отношению к церкви, все воспринимается ими очень скептически, и объект этого скептицизма и иронии даже не то, о чем говорят, скажем, на телеканале «Спас», а то, на каком языке общаются люди с телеканала «Спас» …

Этот язык им непонятен и смешон своей архаичностью и единственная реакция на него – балаганный сарказм. Пока так, к сожалению…

У гуманитарной молодежи все сложнее, у нее есть вкус к архаике, есть желание расшифровать этот язык, но все равно, они не говорят на нем, и живой язык оказывается, увы, вне церковных стен…

А значит, и сами вопросы, которые так мучают молодого человека, и ответы на них – в его сознании находятся вне пространства храма и даже не в церковном садике… Живая жизнь, живые сложные, острые, ядовитые, самые страшные, самые важные вопросы – по одну сторону. А по другую – бесконечная елейная патока, не имеющая никакого отношения к реальной жизни.

И вот эта разорванность – она как мина замедленного действия, некоторое время можно существовать в двух этих пространствах, но рано или поздно швы разойдутся и эта искусственная двойственность – языка, мыслей, образа поведения покажется наружу, требуя выбора…

Конечно, можно отвечать на вопрос о смысле жизни указанием на постные дни и разъяснением, что в среду и пятницу мясо православные не вкушают…

Можно отчаявшемуся человеку посоветовать сходить в церковь и поставить свечку. Это все может быть.

Но – для взрослого человека, уставшего и за заботами забывшего вопросы молодости.

Молодым людям нужны ответы.

На самые разные вопросы. Вплоть до тех, которые нам кажутся на грани кощунства.

И язык телеканала «Спас» здесь не подходит…

Кто сегодня может говорить с молодежью на их языке? Отвечать той же мерой искренности и заинтересованности, которую они показывают, справедливо рассчитывая на взаимность?

Они не простят ни одного пустого, шаблонного ответа…

Конечно, есть книги. Книги – вещь замечательная. Но живой пример никогда не сравнится ни с одной, даже самой лучшей книгой. Если евангельский огонь человек ни в ком не увидел, то ему будет трудно поделиться этим огнем с другими…

Сегодняшняя молодежь – цель очень многих сил. И антицерковных тоже. И эти силы легко играют на слабостях и заблуждениях. Они показывают чиновников на престижных курортах и монахов на дорогих иномарках. Они уверяют, что этот мир – мир чиновничества и церковности – один клубок лицемерия, он достоин презрения, насмешки и скептицизма… И трезвомыслящий человек не может разделять казенную идеологию, насквозь пропитанную ложью, притворством, лестью и поклонением тем, кто имеет хоть на мизинец власть большую, чем имеешь сам.

И поводов к такому отношению, увы, много. Слишком много, чтобы говорить об этом вслух. Поэтому, об этом молчат. И любое обсуждение называют происками пятой колонны. Окей, говорит молодежь. Вы не хотите это обсуждать? Вы называете всех, кто хочет об этом говорить врагами отечества и пятой колонны? Что ж, у нас выбора нет – пусть мы будем этой пятой колонной…

И действительные враги отечества потирают ручки, глядя на эту казенную тупость и равнодушие…

Сейчас очень опасное положение – уже очень скоро вырастет поколение, привыкшее, что православие - это просто часть казенной идеологии, с которым они не могут быть согласны по моральным причинам. Со всеми последствиями этого.

И тогда быть православным будет означать потерю очень многих возможностей. В социальном, профессиональном и даже личном плане. За все приходится платить. И за «официальную идеологию» тоже.

Молодежь любит гонимых, искренних, смелых.

Сегодня быть православным выгодно. Я не знаю, к счастью, или к сожалению.

Но именно поэтому на православие сейчас смотрят так, как нельзя смотреть на веру – ища выгоду или идеологических врагов.

И мне бы хотелось, чтобы сегодня молодые люди посмотрели на церковь не через российский триколор или любой другой государственный символ – а через образ Христа. Чтобы Христос был главной и единственной причиной радости их веры.

Потому что легко смеяться на казенным православием, православием чиновников, с их «скрепами», православием бандитов с их тяжелыми машинами и роскошными похоронами, православием с елейными пустыми проповедями, не имеющими никакого отношения к реальности. Легко смеяться над этим.

Но гораздо труднее увидеть православие торжествующее, православие страдающее, православие, которое уже сотни и сотни лет свидетельствует об Истине Христовой, ради которой нужно и стоит жить и стоит верить, потому что только эта вера зажигает свет, и этот свет не погаснет никогда.

http://отец-нефедов.рф/entry123

Где кончается христианство.

Нашел в вк.

Николай Евгеньевич был философ. Он читал лекции молодежи, которая «совсем отбилась от рук». Он был задумчив и часто на занятиях замирал и стоял несколько неподвижно, задумавшись о чем-то весьма глубоком. Потом, придя в себя, он театрально всплескивал руками и, вопрошая в зал: «Ах да, о чем это я?», продолжал говорить о нравственной трагедии Ницше, не забывая как-то внутренне дистанцироваться от всего нерусского и потому неважного.

Николай Евгеньевич веровал в Бога. К зрелым годам, пройдя пору увлечения спорами русофилов и западников, он стал частенько заходить в церковь, завел дружбу с батюшками-попами и стал совсем воцерковленным человеком, постясь, соблюдая молитвенные правила. Он даже завел себе чудную бородку-испанку, которая придала его всегда детскому выражению лица нечто от зрелой мудрости.

Как и любой философ, Николай Евгеньевич питал слабость к старикам, детям, сумасшедшим и нищим. Он любил послушать щебетание детских дискантов в песочнице, поинтересоваться пусть не молодым, но молодецким здоровьем пенсионеров на лавочке у своего дома, любовался городским сумасшедшим Славой, который и зимой, и летом в одной рубашке стоял на перекрестке ул. Профсоюзной и благословлял всех проезжающих широким православным крестом.

Но более всего Николай Евгеньевич любил здороваться с безногим инвалидом Витей, который встречал его в церковном дворе на своем кресле-каталке. Витя был инвалид Афганистана, сначала жил в деревне, но от тамошней тоски и самогонки сбежал в город, тем более что здесь нашлись его старая, потрепанная жизнью подруга и небольшая пенсия, которую все равно нужно было получать в городе.

Николай Евгеньевич любил Витю за то, что тот никогда не жаловался, был всем доволен, за милостыню благодарил с достоинством и все совершенно искренне пропивал.

Любителю читать древние Патерики, Николаю Евгеньевичу Витя иногда казался сокровенным Христом, который внимательно смотрит на всех проходящих и их милосердие. Что вот это не Витя, нет, что это сам Бог сидит на каталке и смотрит в сердца человеков. Обычно они говорили о пустяках, однажды только Николай Евгеньевич заговорил с Витей о фантомных ощущениях от отсутствующих Витиных ног, но Витя посмотрел на него как на сумасшедшего, и разговор, не начавшись, закончился. «Много мудрствуешь», - озлился на себя философ, и губы его растеклись в неестественной улыбке.

Витя поначалу держался подальше от остальных нищих, которые ночевали неподалеку от храма в теплотрассе, но случай сблизил их, они стали вместе выпивать и что-то шумно обсуждать. Потом Витя пропал на некоторое время и появился уже только к осени без коляски и с загноившимися глазами.

Николай Евгеньевич стоял на остановке у храма, когда его кто-то дернул за плащ. Он обернулся и увидел Витю, который сидел на земле и протягивал ему горстку мелочи. «Мужик, - просил он, – купи мне курева, пожалуйста, а то мне до окошка ларька не дотянуться». Николай Евгеньевич наклонился к Вите и вдруг увидел, что из глаз того, словно крупные слезы, стекали мутные капли белесого гноя, глаза были воспалены, а зрачки его голубых когда-то глаз были совершенно белыми. Витя был слеп.

- Витя, друг, что с тобою? – заговорил Николай Евгеньевич. – Что с твоими глазами?

- Да мы тут с мужиками одеколону напились, потравились, значит. Вот и потерял я глазоньки-то из-за химиков наших. И чего это они в одеколон мешают, гады?

- Да ведь тебе в больницу надо…

- Надо, да ты не суетись, суетиться поздно, ты мне курева купи и посади-ка на скамейку, а то я себе уже задницу отморозил. Жаль вот, каталку я свою пропил…

Николай Евгеньевич купил ему сигарет и помог Вите взгромоздиться на скамейку. Они посидели. Помолчали. Витя закурил. От тошнотворного дыма Витиных сигарет, от гноя, который тек по Витиным грязным щекам, Николаю Евгеньевичу сделалось дурно, и он сбежал. Витю он увидел через неделю, тот сидел теперь постоянно у ларька на подстилке из картона и протягивал руку. Николай Евгеньевич положил ему туда всю мелочь, что была у него в кармане, и постарался проскочить мимо него скорее. Но Витя почти закричал: «Сколько положили-то? Сколько положили? Ты что, не видишь - я слепой. Я как узнаю, сколько ты мне дал-то?»

Николай Евгеньевич брезгливо остановился, ему совсем не хотелось вслух при людях считать, сколько он там дал, ему показалось это мелочно и некрасиво. Но Витя громко настаивал. Николай Евгеньевич посчитал: «Что-то около пятнадцати рублей».

- Что значит «что-то около»? Ты мне точно посчитай, я же слепой, я не вижу, - не унимался Витя.

Николай Евгеньевич посчитал и после этого случая старался обходить Витю стороной и не вспоминать о нем.

Но в осеннее затишье перед первым снегом он возвращался с церковной службы вместе со своим знакомым Кириллом. Они беседовали о чем-то божественном, высоком. Но вдруг впереди них на тротуаре вырисовался необычный силуэт существа, которое передвигалось странным способом. Николай Евгеньевич присмотрелся и узнал Витю. Асфальт был покрыт уже несколькими сантиметрами подмерзающей грязной жижи, в которой на своих ладонях, таща по земле остатки ног, полз обрубок человека на уровне коленей людей, стоящих на остановке. Полз очень неуверенно, потому что обрубок этот был еще и почти слеп. Николай Евгеньевич с Кириллом, не сговариваясь, подхватили Витю под руки и донесли его до скамейки у ларька, посадили на сухое место.

«Спасибо, ребята, а то бы я еще часа два полз, - поблагодарил усталый и запыхавшийся Витя, - я ведь слепой, у меня всего 12 процентов на одном глазу. Вы бы мне курева купили, а…»

В Николае Евгеньевиче росло негодование, смешанное с удушающей жалостью.

- Да куда же вы пойдете? - стал говорить он дурацким голосом, чтобы Витя не узнал его и не вспомнил. - Вы же на этой скамейке замерзнете. Ночью такие холода.

- А вы мне, ребята, главное – курева купите…

- Да что вы. Вы посмотрите, до чего вы себя довели… Вам нужно остановиться, вы без ног, вы ослепли от пьянства… Сейчас пост начинается, подумайте о своей душе, о Боге… - запричитал Николай Евгеньевич.

Странно, но Витя не стал оправдываться, он опустил голову, помолчал.

- А знаете что, ребята, - начал он вдруг весело, - коли вы такие хорошие, отнесите-ка вы меня в храм к адвентистам, здесь рядом. Знаете, поди…

- Может, вас лучше в православный храм отнести? – начал, было, Кирилл.

- Нет, я там уже всем надоел, да и курящий я. А у адвентистов меня сторожа терпят, ничего не говорят. Несите туда.

Николай Евгеньевич и Кирилл взяли Витю под руки и понесли к адвентистскому храму. Витя был-таки тяжелый, руки у него были слабые, расцеплялись. Пока несли, часто отдыхали, усаживая его на сухое. Он тяжело дышал и постанывал, почесывая совсем мокрые и грязные штаны свои, завязанные на концах узлами.

Наконец они посадили Витю у адвентистского храма, он пополз внутрь. Но вдруг остановился, перекрестился по-православному, поклонился до земли и твердо и вместе с тем как-то по-детски сказал: «Господи, если можешь, прости меня, грешного». Потом обернулся и посмотрел на оставшихся позади Кирилла и Николая Евгеньевича. Он, казалось, смотрел прямо на них и вдруг сказал: «Хорошие парни. Жаль, ушли. А курить-то так мне и не купили». Потом повернулся и стал заползать в храм.

Хорошие парни после этих слов повернулись и молча пошли домой. Николай Евгеньевич шел и думал: «Вот я из-за своей сомнительной праведности не купил человеку курить, он, поди, теперь всю ночь будет мучиться, до киоска-то далеко. Почему я не взял этого человека домой? Почему я даже не пригласил его? Почему я не привез его домой и не вымыл его в ванне, не постирал ему холодные, мокрые и грязные штаны его? Почему я не стал кормить его горячим супом? Почему на следующее утро я не отвез его на вокзал, чтобы электричкой отправить в родную деревню? Почему я брезгливо отнес его в храм к адвентистам, которые его принимают, а мы, православные, не принимаем? ПОЧЕМУ?»

И Николай Евгеньевич честно признался себе: «Потому что мне противно. Потому что я брезгую его грязной и вонючей одежды. Потому что я поймал себя за тем, что я разглядываю себя, не замарал ли он меня своей грязной одеждой. Потому что на этом и заканчивается мое христианство, моя любовь к людям и Богу. Потому что вот этими слепыми глазами Вити Господь посмотрел на меня и сказал: вот ЗДЕСЬ кончаешься ты как христианин».

И Николаю Евгеньевичу стало противно себя, он шел и ненавидел себя, и с его глаз капали невидимые капли невидимого гноя, которые добрый его Ангел-хранитель отирал с лица его, радуясь о прозревающем.

http://www.ihtus.ru/42005/146.shtml

Добрый таджикский самаритянин

– Ты помнишь Ивана? – Спросил меня недавно наш дворник-таджик.

Он помогает мне таскать по лестнице коляски, сумки, знает по имени всех наших детей, иногда разживается нашим “многодетным молоком”, поэтому мы давно “на ты”.

– Ивана… Ивана…

– Ну он работал в том доме, родственник мой, – объяснил парень.

Я вспомнила. Иван тоже был дворником. Правда, звали его не Иван, а как-то совершенно неудобоваримо для русского языка. Тоже как-то на “И”. Поэтому все (и он сам), после того, как никто так и не смог без ошибок выговорить его имени, решили, что пусть уж лучше будет Иваном.

– Он погиб, – сказал мой знакомый. – Уехал домой, хотел жениться и погиб. К девушке незнакомой приставали. Он заступился и его зарезали…

…Иван… На самом деле я его почти не знала. Так… В лицо только. Ну метёт там себе, и метёт. Я его даже особо не идентифицировала среди десятков таких же дворников-таджиков…

До одного случая. Было это года два назад…

Шла я домой из парикмахерской. Вся такая красивая – с причёской, маникюром. Настроение прекрасное. Что нам ещё, женщинам, для счастья нужно.

Подхожу к своему подъезду, а прямо перед ним валяется какой-то незнакомый мужик. Пьяный, грязный, описаный, весь в собственной блевотине. И пара людей стоит, думает, бомж – не бомж и что, собственно, делать.

Я бы, наверное, прошла мимо, но один из наблюдающих, сосед по подъезду сказал: “Вот Лена в церковь ходит, она и скажет, что делать. Лен, посмотри, он там живой вообще?”

Пришлось притормозить. Не позорить же “честь церковного мундира”. Но, честно, очень не хотелось мне своим свежим маникюром этого грязного, заблеванного мужика трогать. Другие, мне показалось, тоже не горели желанием его тормошить.

– Надо же так нажраться, – возмущался мой сосед по подъезду.

– Свинья и есть свинья, – вставила какая-то проходящая мимо женщина.

– А давайте вызовем скорую, – предложил второй.

– Давайте, давайте, – радостно согласилась я и сделала спасительный шаг к подъезду.

А тут этот дворник “Иван”. Мимо проходил.

– Сейчас я посмотрю.

И начал трясти мужчину. Тот что-то недовольно забормотал.

– Живой! – Обрадовался дворник. – Может у него телефон есть. Эй, у вас есть телефон?

– Ээээ… Зачем тебе телефон, – подозрительно и хором спросили мы – наблюдающие.

– Ну, может, у него родственники есть. Заберут.

– Аааа, – глубокомысленно ответили мы. И остались стоять – на всякий случай.

А Иван тем временем нашёл телефон и уже звонил каким-то людям. Выяснил адрес, это оказалось недалеко, взвалил на себя недовольного и ругающегося мужика и куда-то потащил.

– Смотри не испачкайся, он же весь непонятно в чем, – сказал тот, кто предложил вызвать “Скорую”. – А вообще ты – молодец!

– Аллах велел помогать, – ответил дворник…

Или что-то такое, дословно не помню… Тут я хотела начать проповедь об истинности христианства, но посмотрела на свой свежий маникюр, которым я побоялась дотронуться до вонючего мужика и смолчала…

В общем, все закончилось очень удачно. И волки сыты, и овцы целы. И руки не замарали, и ближнего как бы в беде не бросили. Какой бы мерзкий он не был…

Таджик Иван не бросил. Но мы же тоже рядом постояли…

Пошла я домой. А через несколько дней встречаю того дворника.

– Ну как, все нормально? Как тот алкаш?

– Нормально, но он не алкаш. Он вообще не пьёт. Ученый какой-то. У него жена умерла. В тот день похоронил.

Про жену Ивану дочь того мужчины рассказала. И очень благодарила, что не бросил отца на улице. Она уже милицию хотела вызывать…

А мужик, когда протрезвел, Ивана нашёл (тот недалёко работал), денег ему дал и сказал: “Я вообще-то вас, таких, не очень. Думал – понаехали. Но спасибо тебе”.

И руку пожал. От души. Иван вспоминал – радовался. Не часто, наверное, у нас дворникам, которые вдруг оказываются теми самыми евангельскими ближними, ученые люди руки жмут…

– Вот… Погиб Иван. Жалко, – повторил мой друг-дворник. – За девушку заступился.

– Да, – думала я, – опять он не прошёл мимо. Добрый таджикский самаритянин. Аллах, наверное, не велел…

И стало грустно…

Нашел на просторах сети.

КАК УМИРАЮТ СВЯЩЕННИКИ

Автор Петр Гурьянов

Мне никогда не забыть, как однажды по вызову наша бригада приехала к пожилому священнику, которого свалил инфаркт. Он лежал на кровати в тёмно-синем подряснике с небольшим крестом в руках. Объективные данные говорили о кардиогенном шоке. Давление крайне низкое. Больной был бледен, с холодным липким потом, сильнейшими болями.

При этом внешне не просто спокоен, а АБСОЛЮТНО спокоен и невозмутим.

И в этом спокойствии не было никакой натяжки, никакой фальши. Мало того. Меня поразил первый же заданный им вопрос. Он спросил: «Много вызовов? Вы, наверное, ещё и не обедали?» И обращаясь к своей жене, продолжил: «Маша, собери им что-нибудь покушать». Далее пока мы снимали кардиограмму, вводили наркотики, ставили капельницу, вызывали «на себя» специализированную реанимационную бригаду, он интересовался, где мы живём, долго ли добираемся до работы. Спросил слабым голосом, сколько у нас с фельдшером детей и сколько им лет.

Он беспокоился о нас, интересовался нами, не выказывая и капли страха, пока мы проводили свои манипуляции, пытаясь облегчить его страдания. Он видел наши озабоченные лица, плачущую жену, слышал, как при вызове специализированной бригады звучало слово «инфаркт». Он понимал, что с ним происходит. Я был потрясён таким самообладанием.

Через пять минут его не стало.

Странное, не покидающее до настоящего времени чувство вызвала во мне эта смерть. Потому что чаще всего всё бывает вовсе не так. Страх парализует волю больных. Они думают только о себе и своём состоянии, прислушиваются к изменениям в организме, до последнего вздоха цепляются за малейшую возможность жить. Всё что угодно, но лишь бы жить.

В квартирах, где нет места иконам и крестам, но зато есть плазменная панель во всю стену, где в передней просят надеть целлофановые бахилы, несмотря на тяжёлое состояние больного, вообще, бывает, разыгрываются «истерики последней минуты». Со стонами, метанием по постели, хватанием за руки, заглядыванием в глаза, беспрестанным переспрашиванием о своём положении и его прогнозе с целью поймать во взгляде врача, его голосе, словах хоть какую-то призрачную надежду на чудо исцеления.

Такие больные перед впадением в бессознательное, предагональное состояние просто «измочаливают» родных и окружающих своим страхом. Медики чувствуют себя после такого неудачного исхода обессиленными. Но не потому, что не смогли оказать помощь в полном объёме и спасти пациента. Опустошённость и потерянность испытываешь оттого, что смерть здесь победила человека.

К слову сказать, точно такие же «побеждённые» страхом больные встречаются там, где все стены увешаны иконами, столы завалены религиозной литературой, везде сумеречно мерцают лампады, а больные вместо прописанных врачами лекарств пьют только святую воду, многие литры которой в разной таре можно увидеть повсюду в квартире.

А вот после смерти того священника до сих пор, как ни странно, во мне живёт чувство тихой радости. Там смерть не одержала победу. И когда я «прокручиваю» в памяти 2–3 подобных случая из моей практики, сам собой возникает вопрос: «Смерть, где твоё жало?» (кн. Осии 13,14 ).

Если хоть одному человеку это поможет что то осознать то я буду рад)

Вокруг православия накопилось столько мифов и легенд, что стыдно за неграмотность наших сограждан, с легкостью верующих в то, что священники ходят чуть ли ни в лаптях, а православные мужики все сплошь с бородами и напоминают вышедших из леса вятичей. Троллить тоже надо уметь, и на некоторые уж очень толстые обвинения так и хочется сказать - "толсто, Господа"! Предлагаю пари. Читаете статью, проверяете мои тезисы. Ловите меня на обмане - кидаете в меня лаптями.

1. ПОПЫ ГРЕБУТ БАБКИ И ЦЕРКОВЬ СУЩЕСТВУЕТ ДЛЯ ВЫКАЧКИ ДЕНЕГ

Почти все ложь. Проверяем меня. Идем в храм. Заходим. Стоим службу. Выходим. Делаем так несколько дней подряд. НИКТО не попросит у вас ни копейки. Свечи вы не обязаны покупать, никакого турникета на входе, ждущего в свою чрево монетку, тоже нету.

Вы можете ходить в храм годами, не тратя ни рубля. Что точно стоит денег? Крещение. Вас крестят не на улице, не в канаве, а в теплом отапливаемом помещении, которое нужно содержать, красить, белить, убирать и мыть. Причем стоимость крещения не запредельна и сравнима по цене со стоимостью похода в кино. Также стоит денег отпевание умерших. Но стоимость священника и его помощи нельзя даже сравнить со стоимостью агентства ритуальных услуг. Похороны - дело дорогое.

А теперь спросите себя. Неужели кого-то ЗАСТАВЛЯЮТ креститься или отпевать дорогого Вам человека? Если некто считает крещение и отпевание не ценным, ничего не стоящим фиглярством - ему никто ничего и не навязывает. Но если человек видит в крещении и тем более отдании покойному последней дани уважения некую объективную ценность, неужели это не стоит цены, равной походу в кино с девушкой? Тем более что и крещение и отпевание у каждого отдельно взятого человека бывает лишь в раз в жизни.

Само собой, отдельно взятый священник может быть вполне состоятелен. Обычно это происходит с популярными священниками, известными своими проповедями или удачным географическим местоположением храма. Но купола золотятся точно не на копейки бабушек. Спонсоры и чиновники часто помогают храмам в рамках программы по развитию области, да и епископ области обычно в хороших отношениях с губернатором и это дает куда большие плоды, чем те 20 рублей, которые вы вдруг потратите на церковную свечу.

СВЯЩЕННИКИ И БАБУШКИ В ХРАМЕ ПРОМОЮТ МОЗГИ

Аналогично. Походите в храм несколько дней подряд. Вы удивитесь обратному - тактичности к вашей персоне. Служба идет, совершается некое действие, вы просто стоите и слушаете молитвы на мало понятном церковно-славянском языке. Потом столь же тихо выходите. С вами никто ни о чем не говорит и посещение храма может напомнить посещение музея с особо строгой обстановкой. Православные христиане ценят возможность побыть с Богом наедине и именно это вы сможете ощутить в строгой и тихой атмосфере внутри церкви.

Многие видят проблему в ненавязчивости Православия. Христианские протестансткие церкви уже на первом вашем визите подойдут к вам, возьмут ваш номер телефона, контакты, и вообще постараются завязать плотный диалог. Православную церковь часто упрекают именно за отсутствие мнимого интереса к прихожанам (интерес есть, но он основан на вашем первом шаге). Так о какой промывке мозгов может идти речь, если Православие настолько ценит человеческую свободу, что в храм можно годами (!!) ходить абсолютно анонимно, не разговаривая ни с одним человеком, поверяя свои мысли и свои трудности лишь Богу?

Так может речь идет о том, что священники активно ходят и проповедуют? Я ни разу не видел священника, который бы позвонил в мою квартиру и предложил "поговорить об Иисусе". А Вы? Зато я много видел молодых ребят характерного вида, ходящих парами и предлагающих "прийти в нашу церковь" (не православную) и они-то точно активно работают. Но причем тут Православие? Да, коллеги из протестанских церквей активно ходят и проповедуют по домам, на улицах и переходах. Но ругают за навязчивость почему-то не протестантов, а Православие. Где логика?

Или кто-то перевозбудился из-за того, что священники начали довольно часто выступать по телевидению? Ну ведь пульт от телевизора остается в вашей власти, священник не претендует на контроль над вашим телевизором. Просто переключите канал, коих накопилось в некоторых телевизорах более 200.

И уж точно нельзя судить о Православии по действиям православных активистов. Православный активизм, как и любое молодежное движение, явление молодое и пока мало кто понимает, каким должен быть православный активист. Идет активный поиск идеальной формы современного активизма и в этом поиске могут быть перегибы. Но вы не найдете в Евангелии инструкции по "вступлению в молодежную организацию". Это современный артефакт, не имеющий явного отношения к Православию, скорее это элемент молодежного самовыражения.

ВСЕ ОНИ МРАКОБЕСЫ...

Вы удивитесь количеству священников, способных порассуждать о двойственности Шопенгауэра, или дать развернутый анализ раннему гностицизму Платона. Да что далеко за примерами ходить. Микробиолог Гельфанд в известном диспуте с о. Андреем Кураевым убедительным не выглядел. Притом что о. Андрей вел диалог на сугубо научном языке, никакой проповеди, только исторические факты.

Насладитесь, это правда интересно:

ОНИ ВЕРЯТ ВО ВСЯКУЮ ЕРУНДУ!

Нуу... Православие верит, что 2000 лет назад на земле родился человек (это уже исторический факт), но не такой, как вы или я, Он обладал особыми способностями, которые позволяли считать Его Богом. И в конце своей земной (довольно короткой) жизни, этот Человек умер на кресте (тоже исторический факт). Православные верят, что своей смертью Иисус Христос открыл для нас необычные возможности, которые сполна раскроются после нашей физический смерти, а именно возможность жить в вечно в невероятной радости и счастье.

Поскольку историчность личности Христа для современного грамотного человека не вызывает вопросов, вопросом является скорее "кем он был на самом деле"? Просто странствующим философом с сильной и необычной судьбой, или в самом деле кем-то большим? Иными словами, это "он" или все-таки "Он" - Бог, избравший столь неожиданную для нас форму контакта?

Мы готовы с огромным удовольствием читать книги доктора Моуди "Жизнь после жизни" или "Доказательства Рая" доктора Эбена Александра. Так почему же нам так трудно поверить в божественность Иисуса Христа? Ведь как минимум современные книги говорят "а жизнь то после смерти, похоже, есть". Конечно, в эти книги, отпечатанные в современной типографии, мы верим лучше, как будто само прикосновение высоких технологий в виде станка и высокотехнологичных чернил придают достоверность изложенным фактам.

Папирусы и древние свитки говорят о том, о чем сейчас говорят реаниматологи. После смерти есть нечто. В этом "нечто" есть жизнь. В этой жизни довольно часто есть суд. И тут как-то невольно задумываешься "кто же будет тебя судить"? И хотя истины православия дошли до нас в виде не особо зрелищных пергаментов, изложенные там слова не выглядят полной ерундой. Максимум их можно признать необычными для нашего современного сознания, требующего обязательно "попробовать продукт перед покупкой". Но если реклама, внушающая нам, что "мы достойны всего" испортила нас, превратив в живые машины потребления, разве от этого идеи Православия становятся менее интересными и актуальными?

ПРАВОСЛАВИЕ ГОВОРИТ НЕПРИЯТНЫЕ ВЕЩИ

Вот это чистая правда. Кому нравится, когда его "называют грешным и обещают передислокацию в адскую печь". Вообще, сама роль морального цензора и блюстителя нравственности (хотя по факту Православие и не накладывает на себя таких задач, у Православной веры шире и глубже глобальные цели) раздражает общество куда сильнее всех других причин и, скорее всего, является основной и единственной причиной, по которой вокруг Православия так много негативного фона.

Люди радуются сказать про Православие нечто плохое, как будто найденные пятна позволяют с облегчением вздохнуть "и они не лучше меня, а еще пытаются учить". При этом забываются такие факты, как наличие в православии святых, известных всему миру.

Весь мир знает великомученика Георгия Победоносца. Весь мир знает Николая Угодника (здравствуй, Санта Клаус, дарящий подарки хорошо ведущим себя детям). Язык не поворачивается сказать про этих знаменитых личностей плохо, а ведь они были именно Православными христианами, ставшими известными именно благодаря своей вере (задумайтесь над значением слова "Санта" - Saint - Святой). Студенты отмечают 25 января Татьянин день, почему-то забывая, что великомученица Татьяна в 4м веке умерла за веру в Христа.

Именно наличие святых, наличие праведно живущих людей, выполняющих постулаты Православия, доказывает - Православие как минимум ярко положительный элемент, не несущий в себе никакого вреда. Православие часто пытаются использовать те или иные силы в своем стремлении решить личные задачи. Например, часто Православию навязывают функции патриотического объединения людей. Но истины самого Православия хотя и не отрицают любви к родине, говорят о более широком поводе объединить всех людей на планете. И именно по этому Православие нельзя привязывать к патриотизму. Верующий православный из Португалии ближе неверующего русского атеиста. И в этом нет ничего удивительного (даже обычный собиратель марок из Италии будет вам ближе соседа-алкаша, если вы любите марки).

ПРАВОСЛАВИЕ - ЭТО ЗАГАДКА

Люди, которые начали заниматься Православием (читать литературу, Евангелие, труды Святых Отцов), очень быстро убеждаются, что имеют дело с огромной сложности историческим артефактом. Каким-то образом на протяжении вот уже 2000 лет умы человечества не отпускает вопрос "что же случилось 2000 лет назад и как простой сын плотника сумел так взбудоражить всю планету".

У богословов уходит вся жизнь на понимание того, как глубок и необъятен океан Православной веры. Читать труды древних авторов столь же интересно, сколь является подлинным откровением. Оказывается, в своем восхищении перед загадкой мы очень близки мыслителю-философу какого-нибудь третьего века, и в таком же восхищении пытаемся постигнуть непостижимую истину. Трепет перед загадкой соединяет руки единомышленников прямо через века и тысячи километров.

Да, мы умеем разрыхлять любую мысль и делать глубокие водоемы мелкими. Мы вырубаем леса и осушаем реки. Мы богатое делаем бедным и очень редко мы поступаем наоборот. Мы можем и океан Православия превратить общими стараниями в дешевую "попсу". Для этого достаточно лишь почаще повторять, что Православие - это "попы на мерседесах", "мракобесие" и "гости из 10 века". И вот тысячи томов глубочайших человеческих мыслей, и океан пролитых в отчаянном поиске истины слез превратится в уродливую ржачную карикатуру для трех-буквенных пабликов Вконтакте.

Каковы мы, таковы и наши ценности. Кем мы хотим стать? Смешными забавными человечками с комиксов, весело и мелко подтрунивающих над высоким, или носителями божественных ликов, подражателями святых и праведных людей. А ведь когда-то за Христа умирали...