Koroed69

На Пикабу
25К рейтинг 249 подписчиков 25 подписок 35 постов 30 в горячем
Награды:
Победитель конкурса сообщества "Крипистори"! 5 лет на Пикабу
156

Чур меня! (2/3)

Чур меня! (1/3)

V

Сгрузив постиранное бельё в корзину, Кирилл потащил его на балкон. Медики и полиция уже уехали, зеваки потихоньку рассосались, и только неугомонные бабки о чём-то шептались, сгрудившись у скамейки.

Пичурина грызла совесть. Ведь сразу почуял, что дело нечистое. Может, спугнул бы убийцу, прояви он чуть больше инициативы. Мало того, что бабку жалко, хоть и вредная была, так ещё и в подозреваемые записали. Развешивая влажное бельё, он раз за разом прокручивал в голове недавние события. Как-то всё слишком странно – знак этот на двери, незнакомец в квартире старухи, мёртвая обезображенная Гузеиха под окнами. Кирилл не верил в сверхъестественное, но если фигура под окном ему померещилась, то почему состояние трупа настолько точно соответствовало увиденному им этой ночью?

Размышления прервал какой-то шорох за спиной. Он резко обернулся и замер с мокрой майкой в руке, прислушиваясь. Звук повторился. Бросив одежду обратно в корзину, Пичурин медленно вошёл в комнату и осмотрелся. Снова непонятный шум донёсся до его слуха. Теперь стало ясно, что звук идёт из прихожей. Стараясь ступать бесшумно, Кирилл направился туда. Было похоже, будто кто-то царапает деревянную поверхность. В прихожей он понял, что источник шума находится не в квартире. Кто-то корябал доски обшивки входной двери.

Внезапно снаружи обрушился град яростных ударов, сопровождаемый громким рычанием. Пичурин вздрогнул и попятился. Шум за дверью стих. Он, крадучись, приблизился и заглянул в глазок – на площадке было пусто. Кирилл приоткрыл дверь и осторожно выглянул наружу. Никого. Только перед ковриком ровным полукругом белела россыпь мелких кристаллов. «Соль», – мелькнуло у него в голове.

Захлопнув дверь, он повернул ключ в замке до упора. Что-то тускло блеснуло в левом верхнем углу. Кирилл, приподнявшись на носках, присмотрелся. В дверной косяк остриём вверх была воткнута толстая швейная игла.

Даже далёкий от суеверий Пичурин знал, что это как-то связано с колдовскими наговорами. Какая-то чертовщина явно творилась вокруг, и непонятным образом он оказался втянут в происходящее. Решив на всякий случай не прикасаться к магическому атрибуту руками, он достал из ящика с инструментами плоскогубцы и вытянул иглу за ушко.

За спиной послышался ехидный смешок. Едва не выронив от неожиданности инструмент из рук, он резко обернулся. В комнате никого не было, но Кирилла не покидало жуткое ощущение, что за ним кто-то наблюдает. Продолжая обшаривать взглядом комнату, он достал из кармана смартфон. Косясь на экран, судорожно пролистал пальцем список контактов и нажал вызов.

– Николаич, ты это… – он замялся. – Посидеть предлагал. Давай сейчас, а? Я всё возьму.

Спустя пять минут Кирилл, с опаской оглядываясь, вышел из квартиры. Раскидал ногой рассыпанную у порога соль и поспешил вниз. Бросив мимоходом тревожный взгляд на опечатанную дверь Гузеихи, он прибавил шага. По пути в магазин Пичурин встретил Герасима. Старик стоял под окнами старухи и пристально смотрел вверх. Дворовая стая крутилась рядом. Памятуя о вчерашнем инциденте, Кирилл обошёл их по широкой дуге.

Через полчаса Пичурин сидел в гараже соседа и наблюдал, как Мурашов нарезает аккуратными кружками копчёную колбасу.

– Чего это ты решился? – будто невзначай осведомился сосед. – Тебе же, итить, на работу завтра.

– Отгул возьму. Нервы успокоить нужно.

– Понятно, – констатировал Николаич. – Из-за Маринки перенервничал. Мне, итить, тоже не по себе как-то…

– Да даже не в ней дело, – перебил его Пичурин. – В целом, какая-то дичь непонятная творится.

Кирилл рассказал соседу всё. Начиная с обнаруженного Гузеихой рисунка на двери и заканчивая воткнутой в дверной косяк иглой. Когда он закончил, бутылка уже опустела на две трети. Николаич слушал внимательно, качал головой и изредка вставлял короткие уточняющие реплики, не забывая наполнять водкой пластиковые стаканчики.

– Как-то боязно теперь дома находиться, – подвёл итог заплетающимся языком Кирилл.

На старые дрожжи его размотало очень быстро, а может, сказался пережитый накануне стресс.

– Делааа… – протянул Мурашов задумчиво. – Хочешь у меня сегодня переночуй? Диван в зале свободный. Я Варьке всё объясню, итить, она у меня баба понятливая.

– Не, – мотнул головой Пичурин. – Домой пойду. Отпустило слегонца. Сам себя накрутил походу.

– Ну как знаешь, – пожал плечами сосед. – По-хорошему тебе попа, итить, надо. Пускай хату освятит.

– Не верю я во всё это, – неопределённо покрутил пальцем в воздухе Кирилл, – но может и закажу экзорциста какого-нибудь. Хотя ценник у них, я слышал, на такие услуги конячий.

– Закажи, закажи, – согласился Николаич. – Всё как-то поспокойнее будет, итить. А вот иглу ты зря вытащил, и соль напрасно, итить, раскидал.

– Это ещё почему?

– Иглу, едрить её налево, изнутри в дверной косяк как раз от нечисти всякой втыкают. Если снаружи, то это, итить, порчу навести хотят, а внутри, наоборот, получается – защиту тебе поставили. Соль тоже против нечистой силы работает, итить. Помочь тебе кто-то хотел.

– Кто? – тупо уставился на Мурашова Кирилл.

– А мне-то почём знать? – пожал плечами сосед. – Ты рисунок на двери запомнил?

– Ясен красен! Я его оттирать задолбался. Каждую чёрточку помню.

– А ну нарисуй.

Николаич покопался в металлическом хламе, обильно устилающем деревянный верстак, разгребая в стороны гайки, болты и прочую «нужную» в хозяйстве мелочь. Разыскав заляпанный грязными отпечатками блокнот и ручку с погрызенным колпачком, протянул их Кириллу.

Пичурин быстро начертил непонятный символ.

– Вот. Как-то так вроде.

– Руна какая-то, что ли, едрить её в дышло? – Мурашов задумчиво почесал затылок. – У Маринки на груди что-то похожее вырезано было. Думаешь, есть связь? Может, итить, не маньяк орудует, а секта сатанистов объявилась?

Он выдрал листок с рисунком из блокнота и сунул в нагрудный карман рубахи.

– У Варьки спрошу. Она у меня, итить, всякой мистической хренью интересуется, может и подскажет чего. Давай стакан, водка, итить, греется.

Время за неспешной беседой пролетело незаметно. Когда собутыльники наконец разошлись по домам, в небе уже появились первые редкие звёзды, а бледный диск полной луны тускло сиял в вышине. Неизвестно что более благотворно подействовало на Пичурина – задушевный разговор с Николаичем или выпитый алкоголь, но домой он возвращался в более-менее уравновешенном состоянии. Слегка пошатываясь, Кирилл добрёл до подъезда. Задрав голову, он посмотрел на свои тёмные окна. Лёгкое беспокойство коснулось затуманенного разума, но он решительно отогнал от себя дурные мысли.

Ладонь уже потянулась к дверной ручке, когда периферическим зрением он уловил какое-то движение в окне второго этажа. В погружённой во тьму квартире Гузеихи кто-то был. Пичурин полез было за телефоном, но решил, что снова беспокоить Мурашова будет немного неуместно. Вдруг померещилось с пьяных глаз? Тяжело вздохнув, он вошёл в подъезд. Тяжело опираясь о перила, поднялся на второй этаж и застыл перед дверью бабкиной квартиры. Увиденное совсем его не обрадовало. Бумажная полоска с печатью была сорвана, а створка слегка приоткрыта.

Отголоски здравомыслия кричали, что нужно просто пройти мимо, но выпитый алкоголь заставил их замолчать. Кирилл легонько толкнул дверь и переступил порог. Замерев во мраке, прислушался. Понимание, что в квартире он не один, пришло очень быстро. Кто-то возился на кухне. «Наверное, Черныш проголодался и ищет, чего пожрать», – успокаивал себя Пичурин. Он зашарил рукой по стене в поисках выключателя. Кнопка тихо щёлкнула, и мужчина на секунду невольно зажмурился от яркого света, озарившего прихожую. Взгляд его скользнул по бесформенной тёмной кучке на полу. Всмотревшись, он судорожно сглотнул, сдерживая рвотный позыв. Обезглавленная тушка бабкиного питомца валялась на грязном линолеуме в окружении тёмных брызг. Кровавый след тянулся в сторону кухни. Звуки не прекращались, будто бы незваному визитёру было плевать на то, что его обнаружат.

Идти дальше с голыми руками Кирилл опасался. Взвесив в руке стоящую у порога клюку, часто используемую Гузеихой при длительных прогулках, он решил, что массивная деревянная палка вполне сгодится в качестве средства самообороны. Сжимая в потных руках своё оружие, он медленно двинулся в сторону кухни.

Нерешительно остановившись на пороге, Пичурин, напрягая зрение, силился рассмотреть источник странных звуков. На полу около газовой плиты, едва различимая в лунном свете шевелилась бесформенная фигура.

– Кто здесь? – осипшим голосом крикнул Кирилл.

Не получив ответа, протянул руку и щёлкнул выключателем. Клюка выпала из его ослабевших рук и скользнула по линолеуму к ногам Киселёвой. Оперуполномоченный сидела в луже крови, обхватив подтянутые к подбородку колени левой рукой. Уставившись бессмысленным взглядом в одну точку, она ела собственную правую руку. Вернее, то, что от неё осталось. Отгрызенная кисть валялась тут же, неестественно скрючив сведённые последней судорогой пальцы. Девушка впивалась зубами в изуродованную культю и, мотая головой, как собака, отрывала небольшие куски плоти, тут же глотая их, не жуя. Нижняя часть её лица была перепачкана кровью. Частички мяса прилипли к щекам и подбородку. Не в силах пошевелиться, Кирилл наблюдал за этим жутким актом каннибализма.

Внезапно девушка перевела взгляд на него, и губы её медленно расплылись в безумной улыбке, обнажая окровавленные обломки зубов. Опираясь на торчащую из огрызка руки кость, она попыталась подняться. Однако ноги разъехались на мокром полу, и она неуклюже упала на колени. Подняв голову на Пичурина, искалеченная сотрудница полиции поползла к нему, не вставая с колен. Казалось, её нисколько не беспокоит изуродованная конечность. Кирилл попятился.

– Штой, – прошепелявила она невнятно. – Помоги мне…

Что-то насторожило Пичурина в её интонации. Не так люди просят о помощи. Мёртвый, лишённый эмоций голос больше пугал, чем вызывал сострадание и желание помочь.

– Я позвоню в скорую! – истерично выкрикнул он и бросился прочь.

– Нееет! Штооой! Киряяя!

Услышав своё имя, Пичурин обернулся. Киселёва раскачивалась, стоя на карачках. Что-то происходило с её лицом. Глаза девушки широко раскрылись и стали медленно выходить из глазниц. Как будто глазные яблоки выдавливало из черепа чудовищным давлением. С громким хлопком они внезапно лопнули, из залитых кровью отверстий выплеснулась тёмная вязкая жижа. Упав с хлюпающим звуком на пол, она как живая заскользила к Кириллу. Обмякшая девушка тряпичной куклой повалилась замертво, а Пичурин, проглотив рвущийся наружу крик, метнулся к выходу из квартиры. Не чуя ног, взлетел на свой этаж. Трясущимися руками с третьей попытки он попал ключом в замочную скважину. Захлопнул дверь и привалился к ней спиной часто дыша. Мощный выброс адреналина полностью лишил его успокаивающего, опьяняющего эффекта. Паника накатила всепоглощающей волной, сердце подскочило к горлу и билось там в бешеном ритме. Он совершенно не понимал, что происходит, но одно было ясно абсолютно точно – он по самые уши вляпался во что-то дурно пахнущее.

VI

За окном пригородного поезда в утренней дымке мелькали деревья. Кирилл плохо помнил, как оказался в этой электричке. События последних нескольких часов смешались и частично стёрлись из памяти. Он помнил, как, включив свет во всех комнатах своей квартиры и вооружившись кухонным ножом, не разуваясь, забрался на кровать. Как долгое время прислушивался к каждому шороху и вздрагивал от любого подозрительного звука.

Ещё он помнил тень, вползающую из прихожей в комнату. Бесформенное тёмное пятно медленно достигло центра комнаты и стало обретать объёмную форму. Оно бугрилось на поверхности ковролина, как готовый лопнуть гигантский гнойный нарыв, становясь всё больше и больше. Вскоре выпуклость приобрела черты, схожие с грузной человеческой фигурой. Рыхлая, безликая чёрная масса водила из стороны в сторону неким подобием головы, словно принюхиваясь. Наконец, она почуяла Кирилла. Шарообразный нарост на короткой шее свесился набок. Короткими толчками, с хлюпающими звуками отлипая от тела, высвободилась пара отростков, напоминающих человеческие руки. Резко заламывая их под неестественными углами, существо судорожными рывками двинулось к обмершему от страха человеку.  

Дико заорав, Кирилл швырнул нож в приближающееся нечто и метнулся в сторону выхода. Он не помнил, как ему удалось проскочить мимо этого ожившего сгустка тьмы. В памяти отпечатались тёмные проулки, мелькающие в ночи окна домов, горящие огнём от нехватки кислорода лёгкие и наливающиеся свинцом ноги. Пришёл в себя Пичурин уже на вокзале. Согнувшись, он опирался рукой о стену, часто испуганно оглядываясь и жадно хватая ртом воздух.

В памяти не отложилось, как он выбирал направление, скорее всего, просто приобрёл билет на ближайшую электричку. Ясно запомнилось желание быстрее оказаться как можно дальше от этого кошмара. По ощущениям он ехал уже довольно долго, и ему даже удалось немного поспать, привалившись к окну.

Из полудрёмы вырвал звук входящего вызова.

– Да, Николаич, – охрипшим голосом произнёс он, прижав телефон к уху.

– Здоров, Кирюха, – донеслось из динамика. – Не спишь?

– Не, – буркнул Кирилл. – Говори.

– Я насчёт вчерашнего разговора, итить. Варька узнала этот рисунок. Говорит, это реза «Сторож», едрить её за ногу.

– Чего?

– Ну, вроде руны что-то, итить. Раньше ведь как писали? На бересте закорючки, итить, вырезали, потому и «реза» называется. Вот та, что ты с двери оттирал, это символ-оберег бога Чура.

– Какого ещё Чура? – с трудом разгоняя заполняющий голову туман, простонал Кирилл.

– Я сам не особо вникал. Это тебе с Варькой, итить, надо поговорить. Приходи, она дома сегодня.

– Не могу я сегодня. Ты так перескажи, что помнишь.

– Да я и не запомнил почти ничего. Балдой же был вчера, итить. Славянский бог какой-то. То ли Щур, то ли Чур – хрен его знает, как правильно. Защитник от нечистой, едрить её в дышло, силы. Вроде как он охраняет границу между мирами, итить. Мешает нечисти пройти в наш мир и помогает выгнать обратно сумевших проскочить чертей. По всему получается, знак на двери, как защита был нарисован, а ты его стёр, итить.

– Ясно, – задумчиво протянул Пичурин. – Спасибо за информацию, Николаич.

– Да не за что, итить. Всё равно ведь не веришь во всё это, сам говорил. У тебя-то как? Полтергейсты, едрить их в ноздри, не хулиганили ночью?

– Нет, – непонятно зачем соврал Кирилл. – Нормально всё.

– Ну хорошо. На улице не был ещё? Я в окно смотрю, у вашего подъезда снова, итить, суета какая-то. Мусора́, скорая… Не в курсе, чё там?

– Не, не в курсе, – снова соврал Пичурин. – Узнаю, расскажу.

– Ладно, давай. Голова после вчерашнего не болит? Если что, забегай, полечимся, итить.

– Не понял ещё. Проснулся только. Если надумаю, наберу.

– Ну, думай, – усмехнулся Николаич и отключился.

Кирилл понял, что тело Киселёвой уже обнаружили, а рядом с ней бабкину клюку с его свежими отпечатками. Нетрудно догадаться, кого в скором времени объявят в розыск. Он извлёк из телефона SIM-карту и выкинул её в приоткрытое окно. Плана дальнейших действий не было. Как и чёткого понимания, куда он, собственно, едет.

А спустя несколько секунд у него отнялся мизинец левой руки. Неприятное покалывание быстро распространилось от ногтя до основания. Кирилл попробовал согнуть его, но палец не слушался. Он несколько раз сжал его правой рукой, разминая. Безрезультатно. Внезапно накатило головокружение, в глазах начало стремительно темнеть. Онемение перекинулось на кисть. Он попытался позвать на помощь, но понял, что не способен составить даже элементарное предложение, а вместо речи изо рта вырвалось лишь невнятное мычание. Мелькнули перед затуманенным взором брезгливо сморщенные лица сидящих напротив пассажиров, Кирилл ударился головой о жёсткое сиденье.

– Пъянь сраная… – последнее, что услышал Пичурин перед тем, как сознание покинуло его.

VII

Отъезжающий поезд тёплыми порывами ерошил волосы на затылке. Редкие капли моросящего дождя падали на лицо. Кирилл стоял на незнакомом полустанке. Почему он сошёл с поезда именно тут, Пичурин объяснить не мог, как и вспомнить, что с ним происходило после обморока. С тоской проводив взглядом удаляющийся поезд, он спустился с полуразрушенного временем густо заросшего зеленью перрона к еле заметной тропинке. «Что со мной было? – кольнула неприятная мысль. – Неужели инсульт?»

Тропинка петляла среди высокой некошеной травы, тянущейся плотной стеной, казалось, до самого горизонта. Громко гудели насекомые, запах мокрой земли щекотал ноздри. «В конце концов, не всё ли равно, куда бежать?» – обречённо подумал он, и сунув руки в карманы, побрёл вперёд.

Чем дальше шёл Кирилл, тем гуще и выше становилась растительность, а сама тропа сужалась и вела под уклон. Вскоре он уже не видел ничего, кроме голубого неба над головой и зелёных зарослей вокруг. Однако мыслей повернуть не возникало, ноги будто сами выбирали направление.

Солнце поднялось уже достаточно высоко, когда справа донёсся далёкий человеческий крик. Пичурин замер в нерешительности. Он был уверен, что если сойдёт с тропы, то снова найти её среди зарослей не получится. Крик повторился. Слов разобрать Кирилл не смог, но по интонации понял, что кто-то кого-то зовёт. Решив, что в любом случае человек сможет его куда-нибудь вывести или хотя бы объяснить, где он находится, Пичурин поспешил на голос. Однако через несколько сотен шагов крики смолкли.

– Эй, вы где? – заорал Кирилл.

Паника нахлынула удушливой волной. Он понял, что потерял чувство направления. Случилось то, чего он так опасался – Пичурин заблудился в этом бескрайнем зелёном океане.

– Эй, аууу! – надрывал он горло, но никто не отзывался.

Раздвигая траву руками, Кирилл наугад ломанулся сквозь заросли. Упругие стебли хлестали его по лицу, ноги утопали в рыхлой земле, пот заливал глаза, а страх всё сильнее сжимал сердце тугим обручем. Вскоре он окончательно выбился из сил. Тяжело дыша и спотыкаясь, Пичурин ковылял на отяжелевших ногах, проклиная своё любопытство.

На небольшую круглую лужайку он вывалился совершенно для себя неожиданно. Вспыхнувшая было радость тут же сменилась разочарованием. К пятачку скошенной травы не вело никаких тропинок, и куда двигаться дальше, было непонятно. Однако разнообразие ландшафта всё же принесло некоторое облегчение мечущемуся в испуге мозгу и уставшим от бесконечной зелени глазам.

Лужайка не была пустой. В центре возвышался толстый покосившийся деревянный столб. Кирилл подошёл ближе. На потрескавшемся, потемневшем от старости стволе грубым узором было вырезано лицо старика с длинной бородой. Чуть ниже угадывались контуры рук. Правая сжимала посох, а левая широкий нож. У покрытого мхом подножия валялись иссохшие кости мелких животных и птиц. «Капище», – всплыло откуда-то из глубин сознания давно забытое слово. Взгляд Пичурина зацепился за что-то смутно знакомое. Он опустился на колени и стал очищать от мха основание древнего идола. На влажной, испачканной землёй, подгнивающей поверхности проступил символ. Ошибиться было невозможно.

– Ну, здравствуй, Чур, – пробормотал Кирилл. – Что же ты ко мне привязался-то, а?

Громко зашелестела, склонившись под налетевшим внезапно порывом ветра, высокая трава. Смолк стрекот насекомых. Прорезав безоблачное небо, молния впилась в столб, с оглушительным треском расколов его на две половины. Кирилл развернулся, пряча лицо от разлетевшихся щепок, и бросился ниц, закрыв руками голову. Когда звон в ушах стих, он осторожно оглянулся, не вставая. Над дымящимися обломками кумира плясало пламя. Чёрная гарь поднималась в небо, но не растворялась в воздухе, а собиралась в одном месте, образуя плотный сгусток дыма. Туманное образование медленно менялось, обретая человекоподобную форму. Дожидаться окончания метаморфозы Пичурин не стал. Вскочив на ноги, он кинулся наутёк, забыв об усталости.

Кирилл не знал, как долго плутал среди высоких трав, только когда он, наконец, набрёл на группу покосившихся полуразрушенных строений, в небе уже сияли первые звёзды. Это и деревней-то назвать язык не поворачивался. Едва ли больше десятка ветхих домиков пряталось за щербатыми заваленными заборами. С трудом переставляя гудящие ноги, он поплёлся к ближайшей лачуге. Очень хотелось есть, ещё больше пить. Отворив трухлявую калитку, Пичурин прошёл через густо заросший сорняками двор, поднялся по скрипучему крыльцу и потянул на себя ручку приоткрытой двери.

– Вечер добрый, хозяева! – с трудом ворочая распухшим языком в пересохшем рту, прохрипел он, переступая порог. – Я тут заблудился немного. Не подскажете…

В нос ударил тяжёлый запах разложения и сырости. Кирилл, осекшись, замолчал. Тусклые блики единственной горящей в центре стола свечи плясали на бледных лицах двух дряхлых стариков. Они сидели совершенно неподвижно, никак не реагируя на появление гостя. Редкие седые волосы старухи свисали немытыми сосульками на покрытое глубокими морщинами лицо, лысину старика покрывали многочисленные пигментные пятна. Глаз не было у обоих, лишь тёмные провалы, обрамлённые кровавой коростой, зияли на безучастных физиономиях.

– Мы ждали, – раздался скрипучий голос за спиной, и костлявая рука крепко сжала плечо Пичурина.

Заорав от неожиданности, он рванулся, освобождаясь, и, оттолкнув бесшумно подкравшегося незнакомца, выскочил на крыльцо. Бежать было некуда – путь к отступлению преграждала толпа безглазых стариков и старух.

– Мор-жа-на! Мор-жа-на! Мор-жа-на! – скандировали они беззубыми ртами и тянули тонкие скрюченные пальцы к Кириллу. Сильный толчок в спину сбил его с ног. Вскрикнув, Пичурин рухнул в цепкие объятия десятков жадных рук. Попытался вырваться, но немощность стариков оказалась обманчивой. Они моментально обездвижили его и, не переставая выкрикивать странное слово, вынесли за ограду. Кириллу оставалось лишь беспомощно крутить головой. Тащили его, судя по всему, за околицу. Там в надвигающихся сумерках мелькали отблески пламени.

– Отпустите меня! – хрипел и извивался, силясь освободиться, Пичурин. – Что вы делаете?

Старики, игнорируя его просьбы, волокли испуганного мужчину в центр поляны к большому вертикально установленному косому кресту. Сооружение напоминало букву «Х», но на концах его были прибиты поперечные короткие перекладины, образуя дополнительные крестовины. Перед крестом располагался каменный жертвенник, заваленный сухими цветами, ягодами и шишками. В центре алтаря стояла широкая серебряная чаша, до краёв наполненная тёмной жидкостью. Над жертвенной плитой возвышался плетёный трон, который занимало соломенное чучело женщины в праздничном платье, украшенном старославянским орнаментом. Прикреплённый сверху мешок с грубо намалёванными глазами и ртом украшал венок из свежих полевых цветов, разноцветных тряпичных лоскутков и ленточек. На коленях серебрился серп с резной рукоятью. Пламя большого трескучего костра красными бликами играло на лезвии косы, торчащей из-за спины жутковатой соломенной куклы.

Кирилла дотащили до креста и, несмотря на громкие яростные протесты, принялись крепить верёвками его конечности к деревянным брусьям. Сооружение сколотили недавно – от дерева шёл сильный еловый запах, одежда и оголённые участки кожи липли к смоляным потёкам. Занозы от грубо обтёсанной древесины впивались в тело. Старики управились довольно быстро. Отступив от распятого тела, они дружно упали на колени и, подняв руки к небу, раскачиваясь из стороны в сторону, затянули заунывную песню на незнакомом языке.

Лишь одна из них осталась на ногах. Аккуратно подняв обеими руками чашу с алтаря, она медленно двинулась к Пичурину. Кирилл рвался на кресте, пытаясь высвободиться, но верёвки только сильнее врезались в кровоточащие запястья.

– Изыди за кромку, погань окаянная! – прогрохотало вдруг над поляной.

От нечеловеческой мощи голоса завибрировал воздух, а реальность, казалось, на мгновение исказилась. Пичурина чудовищным звуковым ударом размазало по накренившемуся кресту. Все старики, включая бабку с чашей, повалились как подкошенные. Разлившаяся тёмная жидкость, пузырясь и шипя, потекла по земле, разъедая притоптанную траву. Кирилл помотал головой, прогоняя звон в ушах, и взглянул на своего внезапного спасителя.

Освещённый бледным лунным светом, уверенно ступая меж распластанных неподвижных тел, к нему приближался Герасим в окружении четвероногой своры. Вместо привычной метлы дворника старик сжимал в узловатой руке крепкий длинный посох, а ветхий заштопанный пиджак сменила длинная белоснежная рубаха, расшитая руническими узорами.

Чур меня! (3/3)

Показать полностью
170

Чур меня! (1/3)

I

Громкие вопли раскололи тишину субботнего утра. Кирилл с трудом разлепил глаза и, сморщившись, тут же снова зажмурился. Летнее солнце немилосердно слепило сквозь грязное окно. Сколько раз уже он обещал себе закрывать шторы перед сном накануне выходных, но в хмельном пятничном угаре всегда забывал об этом. Виски сжимало обручем похмельной боли, во рту было мерзко и сухо.

Застонав, он спрятал голову под влажной от пота подушкой, но пронзительный голос Гузе́ихи безжалостно проникал сквозь бугристые куски свалявшегося синтепонового наполнителя.

– Сволочи! – орала соседка. – Шоб вам пусто было! Шоб вы сдохли, ироды!

Гузеиха в принципе не умела говорить тихо. С тех пор как шесть лет назад она переехала из глухой деревни в квартиру на втором этаже аварийной хрущёвки, бабка стала настоящим наказанием для всего двора. Соседи её не любили, но опасались и в конфликт старались не вступать, ибо лужёная глотка старухи в критических ситуациях была способна выдавать такие речевые обороты на ультразвуковых частотах, что даже Николаич – прораб с тридцатилетним стажем, стыдливо краснел и восхищённо качал головой. Гузеиху знали и боялись далеко за пределами двора. Персонал поликлиники, коммунальщики, участковый и особенно администрация небольшого городка регулярно подвергались её яростным и громогласным нападкам. Даже в отсутствии конфликтных ситуаций уровень шума, издаваемый склочной старухой, превышал все комфортные для человеческого уха значения децибел. Визгливый, пронзительный голос в сочетании со скверным характером за короткий срок сделали из Гузеихи местную неприятную достопримечательность. Любые попытки её осадить или вразумить оканчивались провалом, ведь спорить с ней – всё равно, что играть в шахматы с голубем. Он раскидает фигуры, нагадит на доску и улетит в полной уверенности, что победил. Видимо, правы те, кто говорят, что можно вытащить человека из деревни, но деревню из человека не вытащить никогда.

Несмотря на невысокое мнение о человечестве в целом, к мнению Кирилла бабка обычно прислушивалась. Может быть, потому что он иногда по-соседски помогал прижимистой старухе с ремонтом электрики и бытовых приборов за скромную плату в жидкой валюте. Однако сам Пичурин считал, что Гузеиха начала его уважать после того, как однажды он, пребывая в плохом расположении духа, пригрозил устроить несчастный случай с летальным исходом, если она не заткнётся. Кирилл мог иногда вспылить, хоть по натуре мужик был добродушный и отходчивый. Конфронтаций старался избегать, к соседям относился с уважением и пониманием. Даже к проживающей этажом ниже Гузеихе.

Так или иначе, но хрупкого взаимопонимания они всё же достигли.

Кирилл раздражённо отбросил подушку и прошлёпал по давно не мытому линолеуму на кухню. Жадно присосался к крану, сполоснул лицо и, закурив, открыл окно.

– Чё орёшь, с утра пораньше, Никитишна? – громко окликнул он бабку.

Гузеиха задрала вверх морщинистое одутловатое лицо, прикрывая глаза от солнца ладонью.

– Киря, ты чо ли?

– Ну.

– Совсем слепая стала, – привычно запричитала старуха. – Тапе́рича только по голосу людей и узнаю. Видать помру скоро. Как бы не оглохнуть ышо, в придачу.

– Быстрее мы тут все с тобой слуха лишимся, – буркнул под нос Кирилл.

– Чаво говоришь? – бабка подозрительно прищурилась.

Кирилл чертыхнулся про себя. Как же, оглохнет она. Слух как у летучей мыши.

– Я говорю, рано помирать собралась, Никитишна! – крикнул он. – Чё случилось-то?

– А ты не выходил во двор ышо сёдни?

– Нет. Только проснулся твоими стараниями. Думал, убивают кого-то или пожар.

– Здоров же ты спать, – неодобрительно покачала головой Гузеиха. – Поди́, снова водку жрал полночи?

– Не без этого, – вызывающе огрызнулся Кирилл. – А чё такого? Законный выходной. Имею право.

– Да я ж разве против, – бабка примирительно улыбнулась. – Пей, коли душа просит. Только енто… Проспишь же всё на свете. Во́на, под носом како непотребство сотворили, а ты ни ухом, ни рылом.

– Да что там такое-то?

– Дык, спустись и сам погляди!

Пичурин закрыл окно, затушил бычок под краном и выкинул его в переполненное мусорное ведро. Выходить под палящий солнцепёк не было никакого желания, но от ведра уже начал распространяться неприятный запах, и Кирилл всё же решился покинуть своё холостяцкое жилище. Осторожно завязав края пакета в узел, он сунул ноги в старые резиновые шлёпанцы и отправился на мусорку.

Тяжёлая металлическая дверь со скрипом отворилась, впуская в прохладную тишину подъезда яркий солнечный свет и птичий щебет. Гузеиха караулила на крыльце.

– Попридержи-ка ворота́! – обрадованно взвизгнула она и, подхватив стоящие у ног баулы, метнулась в проход, придавив мощными бёдрами удерживающего дверь Кирилла. – Фух, ну и краснока́л! Думала спекуся!

– Не за что, – Пичурин усмехнулся. – Всегда пожалуйста.

Бабка шумно дышала, вытирая грязным скомканным платком покрасневшее, покрытое испариной лицо.

– Стоило на день уехать, дык во́на чё учудили, лиходеи! – немного отдышавшись, продолжила вещать старуха. – Выйди на крыльцо, глянь!

Кирилл послушно переступил порог.

– Ну и что тут? – он закрутил головой по сторонам, осматриваясь. – Куда глядеть-то? Ого!

На наружной стороне подъездной двери красовался большой рисунок. Даже не рисунок, а символ. Ярко-красными подтекающими линиями на металлической поверхности было изображено нечто, напоминающее стилизованное изображение человека с ромбовидной головой. «Ноги» фигуры были широко расставлены, а «руки» словно упирались в пояс.

– Вчера вечером не было, – он запустил руку в густую нечёсаную шевелюру. – Наверное, ночью нарисовали.

– Вести́мо ночью, – поддакнула Гузеиха. – Краска, глянь-ка, свежая ышо.

– Ну и что это значит?

Пичурин воззрился на сопящую Гузеиху.

– А пёс его знает, – пожала плечами старуха. – То́кмо не место этому здеся. Хулюганство значится и безобразие. Надоть стереть.

– Удачи, – Кирилл поспешно попытался прикрыть дверь. – Рад был повидаться, Никитишна.

Он знал бабку не первый год и уже понял, куда она клонит.

– Погоди! – рванулась к нему старуха. – Сделай милость, ототри эту пакость, а? Я в долгу не останусь!

Гузеиха покопошилась в сумке и торжественно извлекла пол-литровую бутылку, закрытую куском целлофана, перетянутого в несколько оборотов канцелярской резинкой.

– Во, – она, дразня, потрясла тарой перед лицом замешкавшегося Кирилла. – Тройная перегонка. На травках. Голова, небось, трещит после вчерашнего?

Пичурин непроизвольно сглотнул. Знает, старая, на какие рычаги давить. Поправить здоровье было бы очень кстати.

– Ну… – он замялся. – Это же надо средство какое-нибудь моющее. Тряпки там, щётки…

– Всё есть, – оживилась старуха. – Пойдём в хату, у меня там бутылка ацетона припрятана на всякий случай. Тряпок тоже выдам. Только ты уж постарайся.

– А?.. – Кирилл потянулся к бутылке.

– После, касатик, – Гузеиха ловко спрятала самогон обратно в сумку. – Сперва работа.

– Ну так, чтоб работалось веселее, – неуверенно попытался возразить он.

– Нет, – твёрдо отрезала бабка. – Знаю я вас, латры́жников бессовестных. На пробку наступишь и поминай как звали. Сперва непотребство это ототри. Ну, пойдём, чо ли? Заодно сумки поможешь дотащить.

– Ладно, – уныло протянул Пичурин. – Только мне на помойку ещё надо. Хочешь, подожди.

– Не, – бабка бодро подхватила баулы. – Сама допру, чего уж. На второй этаж ещё сил хватает подняться, чай не рассыплюсь. Верта́ться взад будешь, тады и забегай.

Гузеиха, пыхтя, целеустремлённо потопала вверх по лестнице, а Кирилл, предвкушая неожиданный опохмел, помахивая пакетом, направился в сторону мусорки. Сегодня удача ему явно благоволила.

II

Краска оттиралась плохо. Рисунок превратился в красные разводы и мазки. Выглядела дверь ещё хуже, чем до того, как Кирилл приступил к работе. От запаха ацетона его начинало подташнивать, футболка и верхняя часть шорт пропитались потом. Даже перспектива получения вожделенной бутылки переставала стимулировать страдающего Пичурина. Он кинул вонючую тряпку на крыльцо и, спустившись, по ступенькам присел на скамейку у подъезда. С раздражением осмотрел испачканные руки. Краска забилась под ногти. Грязно-бурая субстанция въелась даже в боковые пазухи. Тут ацетон уже не спасёт. Сплюнув с досады, он достал из кармана мятую пачку, щёлкнув зажигалкой, закурил.

Солнце безжалостно жарило, приближаясь к зениту. Глубоко затянувшись, Кирилл откинулся на обшарпанную деревянную спинку и осмотрел пустой двор из-под полуприкрытых век. Лето было в самом разгаре, большинство соседей проводили выходные за городом. Активные пенсионеры разъехались по дачам, молодёжь пропадала на озере, и только молчаливый Герасим привычно шаркал метлой по придомовой территории.

На самом деле, никто из знакомых Кирилла не знал, как зовут этого крепкого бородатого старика. С тех пор, как пару лет назад Герасим появился в городе, он не произнёс ни слова. За что, собственно, и получил соответствующую кличку. Уже два года он, невзирая на погодные условия, изо дня в день поддерживал порядок в их дворе и нескольких соседних. Друзей у него не было. Местные маргиналы поначалу пытались втянуть его в свою беспокойную компанию, но, встретив молчаливый игнор, вскоре отстали. Казалось, он совсем не замечает окружающих людей, и общества дворовых собак ему вполне достаточно. Разномастная свора дворняг неизменно сопровождала его повсюду. Если небольшая стая послушно сидела около дверей магазина, можно было уверенно полагать, что Герасим находится внутри. Собаки его любили и слушались, лишний раз подтверждая справедливость данной дворнику клички.

В отсутствии других подвижных объектов в пределах видимости Кирилл наблюдал за стариком и его лохматой свитой. Собаки, высунув языки, часто дышали, разместившись в тени, а Герасим размеренно махал метлой, доводя до идеального состояния и без того чистый двор.

– На кой ляд этот баламошка пылюку поднимает? – сварливо каркнула Гузеиха, высунувшись из окна. – Ты чаво, Киря? Закончил ужо, али притомился?

– Воздуха свежего глотнуть надо, – нехотя отозвался Кирилл. – Башка от ацетона трещит.

– Так то ж, поди, не от ацетона, – усмехнулась бабка. – Ну ладно. Подымайся. Накапаю шкалик супротив головной хвори.

Воодушевлённый Пичурин отправил метким щелчком окурок в урну и поспешил в подъезд.

В квартире Гузеихи привычно пахло лесными травами. Пучки разнообразных растений висели на растянутых по квартире нитках. Ягоды и коренья сушились тут и там на пожелтевших старых газетах. С массивного комода полуприкрытыми глазами за гостем снисходительно наблюдал здоровенный чёрный кошара.

– Кыс-кыс, Черныш, – протянул руку Пичурин.

Кот лениво спрыгнул с комода и, демонстрируя максимальное презрение к человеку, подняв хвост, скрылся в спальне.

– Проходи на кухню! – крикнула бабка. – Я тута.

Пригибаясь и маневрируя между свисающими с ниток травами, Кирилл двинулся на голос.

– Ну и гербарий ты тут развела, – хмыкнул он, входя. – Весь лес вывезла, что ли?

– Это все травки полезные, – отозвалась Гузеиха, вытирая руки о передник. – От любых хворей спасают.

Она внезапно протянула руку к голове гостя и резко дёрнула.

– Ой! – больше от неожиданности, чем от боли, вскрикнул он. – Ты чего?

– Волос седой, – продемонстрировала бабка добытый трофей. – Пропалывай бестолковку при случае, ты ж молодой ышо. Негоже с седыми волосьями шлёндрать. Бабу тебе надоть, чтоб присматривала и вообще…

– Не, – скривился Кирилл. – Не надо. Проходили уже.

– Чаво ты там проходил? – усмехнулась Гузеиха. – Эка невидаль – ушла. Других много кругом.

Она осторожно подвинула Пичурину почти до краёв наполненную рюмку.

– Лечися. Не равён час, удар хватит на таком солнцепёке.

Кирилл залпом опрокинул рюмку. Крякнул и занюхал тыльной стороной ладони. От руки всё ещё воняло ацетоном, но альтернативы не было. Да и сделал он это скорее рефлекторно – самогон провалился внутрь на удивление мягко, оставляя во рту сладковатое послевкусие.

– Ого, Никитишна! – он уставился на бабку. – Ты где такую амброзию раньше прятала?

– Рецепт новый, – буркнула Гузеиха. – В деревне угостили.

Она скрестила руки на груди и выжидающе уставилась на Кирилла.

– Полегчало?

– Чё-то как-то непонятно, – попытался схитрить он. – Надо бы ещё для закрепления эффекта.

– Окстись, милай! – возмутилась бабка. – Работу доделай!

Пичурин вздохнул и побрёл к выходу под недовольное ворчание старухи.

Он, конечно, слукавил. После выпитой рюмки невидимые обручи, сдавливающие виски, исчезли. Кирилл почувствовал себя намного бодрее. С удвоенной энергией он принялся оттирать остатки краски от поверхности двери.

Внезапно позади послышалось глухое рычание. Резко обернувшись, Пичурин увидел Герасима, стоящего у подножия крыльца в окружении лохматой своры. Седая борода старика взметнулась от налетевшего порыва ветра. Широкая узловатая ладонь, словно посох, крепко сжала черенок упёртой в землю метлы. От него повеяло какой-то скрытой мощью. Казалось, будто не тихий дворник стоит сейчас перед Кириллом, а грозный чародей из древних преданий. Брови его хмурились, а глаза гневно сверкали. Собаки застыли у ног, скаля острые клыки.

Пичурин попятился и упёрся спиной в закрытую дверь.

– Слышь, дед, – испуганно прошипел он. – Убери собак.

Герасим провёл рукой по лысой голове и коротко свистнул. Псы, успокоившись, послушно улеглись на землю. Наваждение спало. Перед Кириллом снова стоял безобидный подметала. Старик неодобрительно покачал головой и, развернувшись, побрёл со двора. Собаки потрусили следом, не обращая внимания на обмершего человека с грязной тряпкой в руках.

Шумно выдохнув, Кирилл продолжил оттирать дверь, боязливо оглядываясь. Благо работы оставалось немного, и через четверть часа он уже придирчиво осматривал влажно блестящую поверхность. Посчитав, что даже дотошная Гузеиха не найдёт, к чему придраться, Пичурин выкинул ворох испачканных тряпок в урну и, подхватив полупустую бутылку ацетона, поспешил за обещанной наградой.

III

За окном начинало смеркаться, когда Кирилл проснулся. Ополовинив полученную за старания поллитровку, он незаметно для самого себя отрубился перед включённым телевизором. Всё-таки обманула старая карга. Подсунула совсем не тот напиток, которой давала пробовать. Самогон ничем не отличался от сивухи, которой она обычно расплачивалась. Это стало понятно после первой же выпитой рюмки, которую, борясь со рвотными позывами, протолкнул в себя Пичурин. Однако делать было нечего – какое-никакое спасение от возвращающейся головной боли.

Он мысленно отругал себя за то, что не поставил початую бутылку в холодильник и нетвёрдой рукой наполнил стоящую рядом рюмку. Тёплая, дурно пахнущая жидкость провалилась в желудок, кадык скакнул вверх от непроизвольного спазма.  Кирилл зажал рот рукой, опасаясь, что не сумеет удержать внутри мерзкое пойло, но в этот раз обошлось. Поморщившись, откусил от начинающего подсыхать сморщенного солёного огурца и, поднявшись с дивана, побрёл на кухню прихватив полупустую бутыль. Есть не хотелось совершенно, но нужно было себя заставить, иначе двухдневная пьянка могла перерасти в продолжительный запой со всеми вытекающими последствиями.

Поставив на плиту кастрюлю с водой, он достал из морозилки пачку пельменей и швырнул её на ободранную клеёнчатую скатерть, покрывающую обеденный стол. С тех пор, как ушла жена, полуфабрикаты стали его привычным рационом.

Кирилл открыл окно и закурил. Зной спал, в воздухе пахло надвигающейся грозой. Он посмотрел на темнеющее небо. Сгущающаяся туча своими очертаниями напоминала оскаленную волчью морду. Тут же вспомнился утренний инцидент с Герасимом, и настроение упало окончательно. Пичурин покосился на закипающую в кастрюле воду и решил, что до того, как ужин будет готов, может позволить себе выпить ещё для успокоения нервов. Сказано — сделано. Вторая рюмка пошла мягче, но всё равно пришлось проталкивать её внутрь холодной водой из-под крана.

Он с сожалением разглядывал остатки самогона в бутылке, с трудом подавляя в себе желание спуститься к Гузеихе за добавкой, пока та не легла спать. Кирилл гордился тем, что может вовремя остановиться, хотя с каждым годом делать это становилось всё труднее. Уже давно он взял себе за правило не пить накануне рабочей недели. Его алкомарафоны, начинающиеся вечером пятницы, обычно заканчивались в воскресенье, каким бы сильным не было желание продолжить.

Спустя пятнадцать минут он расположился в зале, расставив на журнальном столике нехитрую закуску, и защёлкал пультом в поисках какого-нибудь развлекательного шоу. Росчерк молнии сверкнул за окном, от звучного громового хлопка задрожали стеклопакеты, свет в квартире мигнул и погас, в почерневшем экране телевизора отразилась ошеломлённая физиономия замершего с вилкой в руке Кирилла.

Смачно выругавшись, он засунул ноги в тапочки и поспешил в подъезд. Щёлкнув рубильником распределительного щитка, Пичурин уже собрался возвращаться в квартиру, когда до его слуха донеслись громкие голоса снизу. Обычно он старался не вмешиваться в семейные разборки, ибо вероятность остаться крайним при этом слишком велика. Однако звуки раздавались из квартиры Гузеихи, а гости у бабки были очень редким явлением. Даже местных алкашей, решившихся приобрести у неё смердящую бормотуху, старуха никогда не пускала за порог. Привилегии попасть в жилище Гузеихи за все годы, кроме Кирилла, удостоились лишь пара человек. Любопытство взяло верх над желанием продолжить прерванный ужин, Пичурин, крадучись, спустился на второй этаж. Частые раскаты грома не позволяли понять, о чём идёт речь, но было похоже, что разговор ведётся на повышенных тонах. Он прислонил ухо к двери и замер, прислушиваясь. Собеседник бабки говорил низким густым басом, голос его, казалось, вторил гулким громовым перекатам за окнами. Гузеиха визгливо верещала что-то неразборчиво в ответ. Однако оттого, что старуха крайне редко говорила тихо, было неясно, ругаются они или просто обсуждают бытовые вопросы.

Поняв, что таким образом выяснить содержание диалога не удастся, разочарованный Кирилл отправился к себе. Давиться остывшими пельменями ради сомнительной перспективы удовлетворить своё любопытство он не собирался. В конце концов, его это не касается.

Пропихнув слипшимися пельменями остатки самогона внутрь, Пичурин провалился в глубокий сон. Даже грохот грома, прерывающий монотонное бормотание новостного телеведущего, не помешал ему отключиться.

Говорят, что сон алкоголика крепок, но ко́роток. Когда Кирилл с громким криком подскочил на диване, за окном была уже глубокая ночь. Гроза бушевала где-то в отдалении. Лишь редкие молнии озаряли тёмные небеса, да изредка до слуха доносились далёкие громовые раскаты. Остатки воспоминаний о ночном кошмаре стремительно стирались из памяти. Тяжело дыша, Пичурин пытался удержать ускользающие обрывочные фрагменты, но запомнилась только нависающая над ним распахнутая пасть огромного белого волка с голубыми глазами. В голове крутились странное слово «Щур». Ещё Кирилл был уверен, что испугал его вовсе не белоснежный зверь, а нечто другое. Однако, что именно вызвало у него приступ панического ужаса, как ни пытался, вспомнить не мог. Светящийся циферблат на стене показывал без четверти три.

Он стянул влажную от пота футболку и бросил её в переполненную корзину для грязного белья. «Надо будет днём стирку затеять», – подумал он и прошаркал на кухню. Открыв холодную воду, присосался к крану. Закурив, протянул руку к оконной ручке, но так и замер, не завершив движение. Во дворе прямо под его окнами кто-то стоял. Тёмная, едва различимая в тусклом свете подъездного фонаря фигура замерла на стриженом газоне придомовой территории. Она неподвижно застыла под редкими каплями дождя, разведя в стороны руки. Вспышка молнии на мгновение озарила двор, осветив поднятое кверху лицо. Внизу стояла голая Гузеиха. Обвисшие дряблые груди покоились на свисающем до паха объёмном животе. Редкие мокрые волосы прилипли к плечам безжизненной серой паклей. От пустых глазниц по лицу тянулись кровавые потёки.

Кирилл стряхнул оцепенение и рванул створку окна.

– Эй, Никитишна! – громко завопил он в темноту двора.

Тишина. Снова сверкнула молния. Внизу никого не было.

– Ты там? – уже тише осведомился Пичурин.

Ни звука в ответ. Неужели померещилось со сна? Он нервно затянулся. Уверенности в том, что он действительно что-то видел, не было. В голове ещё шумело от принятого накануне алкоголя. Пичурин ощутил резкую потребность выпить, но запасы спиртного кончились. Промелькнула шальная мысль спуститься к Гузеихе за самогоном, заодно и проверить, всё ли у неё в порядке. Однако если всё это ему привиделось, то разбуженная среди ночи старуха вряд ли будет ему рада. Нарушить хрупкое перемирие со склочной бабкой желания не было никакого, поэтому он решил не рисковать. В конце концов, утро вечера мудренее.

Кирилл докурил сигарету, ещё раз подозрительно осмотрел двор и закрыл окно. Погасив свет на кухне, он добрёл до спальни и, объятый тревожными мыслями, забылся до утра.

IV

Пронзительная трель дверного звонка вырвала его из объятий беспокойного сна. Судя по положению солнца за окном, время близилось к обеду. Кирилл бросил взгляд на часы. Начало двенадцатого. Принимать гостей он сегодня не планировал. Позёвывая, Пичурин нашарил ногами тапочки и побрёл в прихожую. Проходя мимо зеркала, мельком взглянул на своё опухшее лицо в отражении. Тщетно попытался пригладить торчащие волосы и, безнадёжно вздохнув, открыл входную дверь.

На пороге стояла симпатичная молодая девушка в серо-голубой блузке с короткими рукавами. Густые светлые волосы рассыпались по плечам, частично прикрывая погоны.

– Здравствуйте, – она дежурно улыбнулась. – Оперуполномоченный МВД старший лейтенант Киселёва. Могу я задать вам несколько вопросов?

Пичурин скользнул взглядом по раскрытому удостоверению, неуверенно кивнул и отступил, пропуская её внутрь.

– Что-то случилось? – он обратил внимание, что в подъезде царит какая-то нетипичная для этого времени суток активность. Снизу слышался гомон и топот, хлопали двери квартир.

– Полное имя и дату рождения назовите, пожалуйста, – девушка проигнорировала вопрос и раскрыла чёрную кожаную папку. Удерживая её на весу, приготовилась записывать.

– Пичурин Кирилл Петрович. Третье марта восемьдесят второго.

– Проживаете здесь постоянно? Прописаны тут?

– Да.

– Вчера чем занимались?

– Да дома весь день был, – занервничал Кирилл. – А что произошло-то?

– Вам знакома гражданка Гузей Марина Никитична? – женщина-полицейский продолжала делать вид, что не слышит его вопросов.

– Гузеиха, что ли? – неприятный холодок пробежал по его спине. – Конечно, знакома. Соседка моя снизу.

– Когда вы видели её последний раз?

– Вчера и видел, – он решил пока не упоминать о ночном инциденте. – В обед.

– Не замечали ничего необычного?

Пичурин отрицательно помотал головой. Что-то подсказывало ему, что осторожность не помешает, и с рассказом о неизвестном вечернем визитёре стоит повременить.

– Гражданка Гузей была найдена сегодня утром мёртвой в своей квартире со следами насильственной смерти. Согласно предварительной экспертизе, смерть наступила вчера ориентировочно в период с двадцати одного часа до полуночи. Может, видели или слышали что-то подозрительное в это время?

Кирилл снова мотнул головой.

– Вы не знаете, были ли у неё недоброжелатели, враги?

– Да она половине города кровь свернула, – не выдержав, повысил он голос. – Могла и довести кого-нибудь, наверное.

– Например, вас? – Киселёва подняла глаза от папки и пристально уставилась на Пичурина. – Этой ночью соседи слышали громкий крик, предположительно из вашего окна. Также, с их слов, вы прилюдно угрожали гражданке Гузей физической расправой.

– Чег… кхм… – Кирилл поперхнулся и закашлялся, прочищая горло. – Дак это когда было-то? Да и не всерьёз я. Выбесила, вот и ляпнул в сердцах. Вы думаете, это я её… того?

– Следствие покажет, – сухо ответила собеседница. – Не уезжайте пока из города. При получении повестки вам необходимо будет явиться для допроса.

– Чего это? – засуетился Пичурин. – Мы с ней нормально жили. Дружили даже, можно сказать. Получше, чем с некоторыми ладили.

– Ну значит, и причин переживать нет. До свидания.

Киселёва покинула квартиру и направилась вниз по лестнице.

– До свидания, – буркнул Кирилл в удаляющуюся спину.

Он прикрыл дверь и вернулся в спальню. Дрожащими руками достал сигарету и распахнул окно. Во дворе небольшими группками кучковались соседи. У подъезда стояла карета скорой помощи, несколько полицейских в форме курили около припаркованного поодаль служебного автомобиля. В воздухе чувствовалось напряжение.

Пичурин, не выпуская сигарету, натянул последнюю чистую футболку и поспешил вниз. Не обращая внимания на подозрительно косящихся на него бабок, подошёл к самому адекватному, по его мнению, соседу. Мурашов, полжизни проработавший прорабом, жил в соседнем доме. Из всех собутыльников Пичурина он выделялся редким здравомыслием и рассудительностью.

– Чё тут, Николаич? – протянул Кирилл руку коренастому мужичку. – Никитишну убили, что ли?

– Итить, Кирюха – сосед крепко сжал раскрытую ладонь. – Слыхал уже? Интересно, что за паскуда такое сотворила, едрить его за ногу? Гузеиха, конечно, ещё та жучка старая была, но такой смерти, итить, точно не заслужила. Знаешь, что ей глаза вырезали?

Кирилл напрягся, но вида не подал. Он всем видом демонстрировал удивление и негодование.

– Вот я и думаю, на кой ляд кому-то её зенки, итить, понадобились? – продолжил Николаич. – Не иначе, маньячело у нас завёлся. Я краем глаза глянул, итииить… Картина там – не приведи Господь. Маринка голая, кругом всё кровью изгваздано. Я за тридцать лет на стройках всякого насмотрелся, итить, но чес слово – чуть не сблевал там же. Говорят, ещё и снасильничали её, но это, думаю, бабки жути нагоняют. Кто на неё позарится, итить? Правда, голая была – это факт. А меж сисек знак какой-то вырезан.

Прораб глубоко затянулся папиросой.

– Ты это… – он понизил голос. – Аккуратнее, если чё. Тут девка из ментовки, едрить её за ногу, про тебя выспрашивает. Угрожал, мол, или нет? Я сказал, что не слышал ничего, итить. Знаю же, что мужик ты нормальный и тут вообще не при делах.

Он ободряюще похлопал Кирилла по плечу.

– Только эти шаболды старые, – кивнул он в сторону шушукающихся бабок, – всё растрепали, едрить их в дышло. Ещё и от себя добавили всякого, так что будь на стрёме. Булки, итить, не расслабляй.

– Да уж, – уныло протянул Пичурин, – расслабишься тут.

– Не бзди, итить, – сосед снова от души хлопнул его по плечу. – Разберутся. Щас везде камеры-фигамеры понатыканы. Все под присмотром, итить.  Ваще ссыкотно, конечно, а ну как и правда маньяк, едрить его в ноздрю? Не за себя, само собой, волнуюсь.  У меня Варька баба видная, итить, да и Алёнка скоро школу кончает. Кто знает, что там, итить, у него в голове?

– Это да, – согласился Кирилл. – Ладно, Николаич. Пойду я. Мне ещё постираться нужно успеть сегодня.

– Давай, – кивнул сосед. – Тоже пойду. Ты забегай, как время будет. Давно не сидели. Маринку, итить, помянем по-человечески. Хоть и вредная, итить, была, всё одно своя.

– На неделе забегу, – пообещал Пичурин и понуро поплёлся к своему подъезду.

Ему не давала покоя одна мысль. Если Гузеиху убили до полуночи, то кого же он видел во дворе ночью? Погружённый в размышления Кирилл чуть не врезался в спускающегося по лестнице человека. Он рефлекторно прижался к стене, поднял лицо и встретился взглядом с Герасимом. Кряжистый старик впился в него небесно-голубыми глазами и усмехнулся сквозь седые усы.

– Чего? – с вызовом бросил Пичурин, вздёрнув голову.

Герасим, неопределённо хмыкнув, молча продолжил свой путь. Кирилл удержал рвущееся наружу ругательство и поднялся на свой этаж. Входная дверь квартиры была приоткрыта, хотя он точно помнил, что плотно закрывал её.

Чур меня! (2/3)

Чур меня! (3/3)

Показать полностью
95

Вкус скорби (2/2)

Вкус скорби (1/2)

V

Уже пять лет я охочусь на паразитов, скрывающимися за человеческими личинами. Меня тоже ищут, но пока безуспешно. За это время я неплохо изучил их повадки и слабые места. В открытой схватке один на один одолеть лярву не составляет особого труда. Куда более серьёзную опасность представляют их слуги. Пустые – вот кого действительно стоит избегать. Даже не вошедшая в полную силу лярва может подчинить себе с десяток людей. Вычислить их заранее практически невозможно. Несмотря на то, что перед каждой охотой я тщательно отслеживаю маршруты, по которым передвигаются паразиты, и изучаю их окружение, всё же порой случаются досадные осечки. Хотя с каждой уничтоженной лярвой мои навыки улучшаются, и ошибок, допущенных при стычке с Алиной, я уже не допускаю. Тот самый первый раз вполне мог стать для меня последним.

Не могу сказать, что сразу поверил в рассказанное Шуриком. Тогда у меня даже не возникло мысли переезжать или увольняться. С ослаблением абстинентного синдрома вся эта история казалась всё более неправдоподобной и бредовой. Однако спустя три дня в мою дверь позвонили.

Я уже перестал вздрагивать от каждого резкого звука, и сердце не выпрыгивало из груди от громких голосов соседей в подъезде. Приступы паранойи ослабли и накатывали всё реже, однако открывать дверь я почему-то не спешил. Нехорошее предчувствие вползло в душу и заставило затаиться. Неизвестный визитёр настойчиво жал на кнопку звонка. Крадучись, я приблизился к двери и осторожно заглянул в глазок. На лестничной площадке стояла Алина.

Она смотрела прямо на меня. Казалось, её немигающий взгляд проникает сквозь дверь. Внезапно её губы расползлись в улыбке, она отпустила кнопку звонка и с силой ударила раскрытой ладонью по дерматиновой обивке. Потом ещё раз. И ещё.

Алина ритмично колотила в мою дверь, а я, как завороженный, застыл на месте, не в силах пошевелиться. Затаив дыхание, я смотрел на пустые, безжизненные глаза и жуткую ухмылку, исказившую красивое лицо. Её рука вдруг скользнула в карман куртки и извлекла прямоугольный предмет. Слишком поздно я понял, что она задумала. Её палец скользнул по экрану смартфона, и за моей спиной раздались тревожные звуки «Полёта валькирий» Вагнера. Давно хотел сменить мелодию входящего звонка на что-то более легкомысленное.

Мысли лихорадочно закрутились в голове. Теперь она точно знала, что я дома, но открывать дверь было страшно. Так мы и стояли по разные стороны двери, пока мелодия не оборвалась. Алина убрала телефон в карман и приблизила лицо вплотную к дверному глазку.

– Я ещё вернусь, Лёшик, – раздался в наступившей тишине её приглушённый голос. – Так просто ты от меня не отделаешься.

Резко развернувшись, она, стуча каблуками, направилась к лифту, а я, привалившись спиной к стене, сполз вниз и закрыл глаза. Выходит, прав был Шурик.

Тогда я решил скрыться. Затеряться в большом городе не самая сложная задача. Мне нужно было лишь безопасное место на первое время. Я снял квартиру на окраине города и, памятуя о предпочтениях паразитов, устроился землекопом на расположенное неподалёку кладбище. Я наблюдал за лярвами, изучал их поведение и повадки. Если Алина, в конце концов, отыщет моё убежище, то нужно было подготовиться к её появлению, а лучше нанести превентивный удар.

Как я и предполагал, она не заставила себя долго ждать. Однажды на мой смартфон поступил звонок со знакомого номера. После своего поспешного бегства я первым делом сменил SIM-карту и удалил все прошлые контакты из телефонной книги, но номер телефона бывшей любовницы въелся в память намертво.

– Не можешь оставить меня в покое, да? – язвительно процедил я вместо приветствия.

– Не могу, – согласилась Алина насмешливо. – Нас столько связывает. Я скучаю.

– Твои проблемы, – отрезал я. – Как ты узнала мой номер?

– Не важно. У меня много полезных знакомых. Нам нужно увидеться.

– Зачем?

– Расскажу при встрече, – в её голосе чувствовалось нетерпение. – Где ты? Я приеду.

– Не хочу тебя видеть, лярва! – сорвался я на крик. – Отстань от меня!

– Фу, как грубо, Смирнов. Где твои манеры? Мы всё равно встретимся. Рано или поздно я узнаю, где ты прячешься.

– Хорошо, – согласился я, взяв себя в руки. – Приходи сегодня после работы в парк. В наше место.

– Звучит романтично. – Алина оживилась. – Я буду. До встречи. Целую.

Она отключилась, а я погрузился в размышления. Несмотря на то, что я ожидал подобного развития событий, ей всё же удалось застать меня врасплох. Я до сих пор не понимал, в какой момент лярва завладела Алиной. Интересно, когда мы встретились в первый раз, она уже носила в себе паразита или подцепила его позже? Когда она начала питаться эмоциями Ольги?

В больнице они появились почти в одно время.

Обе молодые и красивые, но абсолютно разные. В Ольгу я влюбился, как только увидел. Сразу понял, что мы созданы друг для друга. С Алиной всё было по-другому. С первого дня меня влекло к ней, но только как к сексуальному объекту. Это было сильнее меня. Она тоже проявляла взаимный интерес. Рано или поздно мы переспали бы в любом случае. Думаю, мы оба сразу это поняли. Вот только к чему это приведёт в итоге, я не мог даже предположить.

С трудом я дождался вечера. Меня пожирало то неприятное чувство, когда знаешь, что нечто плохое неизбежно должно случиться, и ты уже не в силах сдерживать напряжение, желаешь приблизить развязку, чтобы всё, наконец, закончилось.

Я нетерпеливо расхаживал из стороны в сторону под фонарём у скамейки, на которой мы когда-то в первый раз поцеловались. Моросил мелкий дождь, в парке было тихо и безлюдно. Когда знакомый одинокий силуэт возник на пустой алее, моё сердце ухнуло вниз, и тут же нахлынуло спокойствие. Все сомнения резко отпали. Мысли обрели ясность. Пришло понимание того, как нужно действовать.

Быстрым, уверенным шагом я направился навстречу. Алина, видимо, не ожидала от меня решительных действий, её глаза удивлённо расширились.

– Что…

Договорить я не дал. Лезвие широкого кухонного ножа вонзилось в её грудь. Я целился в сердце, но Алина дёрнулась в сторону, и я почувствовал, как режущая кромка царапнуло ребро. Она громко закричала. Не давая опомниться, я раз за разом погружал клинок в кровоточащую плоть. Тварь упала на траву, размахивая руками. Я в остервенении бил, уже не разбирая, куда вонзается остриё, разрезая подставленные в слабой попытке защититься ладони. Наконец, Алина затихла. Я замер над окровавленным телом. Внезапно из-под задравшейся юбки показалось прозрачное щупальце, за ним второе, третье. Отростки цеплялись за безжизненно раскинутые ноги. Их становилось всё больше. Они сокращались, вытягивая паразита из ставшего бесполезным тела. Лярва пыталась сбежать. Этого допускать было нельзя. Я взмахнул ножом, но вдруг почувствовал сильный удар в висок. Перед глазами вспыхнуло, в ушах зазвенело, и я оказался на земле. Так я познакомился с пустыми. В тот раз их было трое. Один из них – крепкий мужчина средних лет в спортивном костюме, набросился на меня с кулаками. Ещё двое подростков бегом приближались к месту стычки. Размышлять, откуда они появились в пустом парке, времени не было. Я не глядя махнул ножом, заставив нападавшего отпрыгнуть, неуклюже вскочил на ноги и, оскальзываясь на влажной траве, бросился прочь.

VI

Каким чудом мне удалось уйти от погони, не понимаю до сих пор.  Теперь я действую более осторожно. К сожалению, в первой схватке паразит сумел уцелеть. Уверен, с помощью пустых он нашёл нового носителя. Мне же пришлось залечь на дно. Знаю, что меня искали и продолжают выслеживать до сих пор. Вечно скрываться, даже в большом городе невозможно. Может быть, сегодняшняя вылазка станет последней. Я чувствую, что они подобрались слишком близко. Всё чаще в своём районе я замечаю людей с пустыми глазами. Их слишком много, это не может быть совпадением.

Набрасываю широкий капюшон мешковатой толстовки на голову, скрывая лицо. Поправляю на поясе ножны с тяжёлым охотничьим ножом и покидаю своё жилище.

Эту лярву я выслеживал несколько месяцев. Она сильно напоминает Алину. Хотя все они в какой-то мере внешне похожи друг на друга. Все они одеваются вызывающе и носят яркий вульгарный макияж. Мерзкие твари.

Я, как обычно, приметил её на кладбище. Проследил за ней. Выяснил, где живёт и работает. Я знаю, по какому маршруту и в какое время она обычно передвигается. Эта тварь не брезгует никем, даже стариками и инвалидами. Нужно положить этому конец.

За пять лет я сумел уничтожить двенадцать тварей. Не так много, как мог бы. Двоим, не считая паразита Алины, удалось уцелеть. Я всё ещё надеюсь найти ту самую первую лярву, лишившую меня Ольги. Возможно, сегодня удача улыбнётся мне, и эта будет именно она.

Вечерние пробки уже рассосались, и автобус без задержек доставляет меня к нужной остановке. Петляю между домами, стараясь не попадаться на глаза случайным прохожим. Кто-то из них вполне может оказаться пустым. Проходя под тусклым фонарём, бросаю быстрый взгляд на часы. Та, за которой я иду, скоро освободится. Она профессиональная сиделка за частично парализованными инвалидами и не́мощными стариками. Предсказуемый выбор сферы деятельности. Не раз я наблюдал, как во время прогулок со своими подопечными она впитывает их боль и отчаяние. Как злобно шипит им что-то на ухо, как специально толкает их или грубо выворачивает конечности.

Сегодня она ухаживает за парализованной девушкой. Подойдя к нужному дому, осторожно заглядываю в окно первого этажа. В спальне горит яркий свет. Тварь стоит за спиной сидящей на кровати девушки. Деревянный гребень в руках лярвы погружается в густую шевелюру подопечной и опускается вниз. Извивающийся отросток впился в затылок несчастной. Тёмная субстанция перемещается внутри неравномерными толчками. Время от времени рука, сжимающая гребень, резко дёргается, вырывая волосы у беспомощной жертвы, и тогда особо плотный сгусток страданий расширяет прозрачные стенки канала, как добыча, перемещающаяся по пищеводу питона. Это зрелище вызывает отвращение и одновременно завораживает.

Лярва поворачивает голову в сторону входной двери и откладывает гребень на прикроватную тумбочку. Вернулись родители девушки. Отступаю в кусты. Ждать осталось недолго. Действовать нужно быстро. Мало устранить внешнюю оболочку – нужно извлечь и уничтожить самого паразита. Потрошить брюшную полость, добираясь до матки, не самая приятная процедура, но именно там скрывается мерзкая потусторонняя амёба. Упускать её нельзя. Меня передёргивает от воспоминаний о том, как желеобразное аморфное тело пытается выскользнуть из окровавленных рук, судорожно дёргая прозрачными щупальцами.

Хлопает дверь подъезда. Я ныряю в тёмную арку соседнего дома и вжимаюсь в стену за кучей строительного мусора. Потная ладонь обхватывает тяжёлую рукоять и медленно тянет лезвие из ножен. Стук каблуков эхом разносится в полутьме. Шаги всё ближе. Меня обдаёт ароматом её духов. Сейчас!

Одним прыжком оказываюсь прямо за спиной лярвы. Левой рукой зажимаю ей рот, а правой по широкой дуге бью ножом в грудь. Только вот удар не достигает цели. Руки её резко взмывают вверх, и моё предплечье встречает жёсткий блок. Острые зубы впиваются во внутреннюю поверхность моего безымянного пальца, прокусывая кожу. Рефлекторно отдёргиваю травмированную конечность и выпускаю шуструю тварь. Жёсткое ребро её сумочки врезается мне в лицо, ослепляя и дезориентируя. Обескураженный столь яростным отпором, я растерянно отступаю, выронив нож. Думаю только о том, что упускать её нельзя ни в коем случае. Однако разъярённая лярва и не думает бежать. Она делает шаг навстречу. В её кулаке что-то зажато. Рука взмывает к моей шее. Внезапная, обжигающая боль пронзает тело. Все мышцы сводит резкой обездвиживающей судорогой. Ноги подкашиваются. После удара затылком об асфальт в глазах темнеет.

VII

Я давно потерял счёт дням. В комнате для допросов накурено. Сквозь сигаретную дымку я смотрю на мужчину, сидящего за столом напротив меня. Следователь делает вид, что изучает лежащие перед ним документы.  Наконец, он поднимает глаза и лёгким щелчком подталкивает в мою сторону открытую пачку сигарет.

– Угощайтесь, Алексей Игоревич, – голос его звучит абсолютно бесстрастно.

Курить хочется дико, но я отрицательно мотаю головой. Мне знаком этот безразличный взгляд. Я знаю, чьим приказам он подчиняется – отличать пустых от обычных людей с моим опытом совсем не сложно.

– Молчать нет смысла, – он снова утыкается в бумаги. – Отказ от дачи показаний только усугубляет ваше и без того незавидное положение.

Мне нечего ему сказать. Он хочет заставить меня сдаться и признать вину. Хочет, чтобы я согласился с той версией событий, которая удобна его хозяйке. Интересно, эта та же самая лярва, которая вырубила меня разрядом шокера, или им управляет другой паразит? Хотя, по большому счёту, для меня нет разницы. Итог будет один, в независимости, заговорю я или нет.

– Надеетесь, что судебно-психиатрическая экспертиза поможет избежать вам наказания?

Я даже не удивлён.  Они хотят выставить меня психом. Знают, что в правду никто не поверит, а признать фальсифицированную следствием версию событий я никогда не соглашусь.

Я слышал их историю. Надо было сильно постараться с подтасовкой документов и искажением фактов, но у них везде есть свои пустые марионетки. Я читал показания свидетелей и двух сумевших спастись лярв. Видел свои чёрно-белые фотороботы. Они обвинили меня даже в убийстве Ольги. Показывали мне её историю болезни. Пытались убедить меня в том, что впервые мы познакомились в психиатрической лечебнице после её неудачной попытки самоубийства. По их словам, я сам вытолкнул её из окна во время вспышки агрессии, вызванной беспричинной ревностью, и подозрений у следствия не возникло, потому что попытки самоубийства у неё уже случались в прошлом. Они утверждают, что я не врач, а шизофреник с частыми рецидивами, считающий себя доктором. Якобы первый раз попал в дурдом ещё во время службы в армии после смерти доведённого до суицида сослуживца. Они пытались убедить меня, что Шурик повесился на солдатском ремне почти двадцать пять лет назад. Говорили, что у меня развились ложные воспоминания и я подвержен слуховым и зрительным галлюцинациям, что перед свадьбой с Ольгой наступила продолжительная ремиссия, но пять лет назад болезнь вернулась.

Они показывали мне фотографии убитой Алины и пытались заставить поверить в то, что она работала медсестрой в больнице, где мы познакомились с Ольгой. Говорили, что я проявлял к ней сексуальный интерес во время госпитализации и преследовал после выписки. Они могут быть очень убедительными. Даже сейчас, сидя напротив спокойного и рассудительного следователя, я порой сомневаюсь в том, что нахожусь в здравом уме. Может, я действительно серийный убийца? Безумный монстр, жестоко убивший и распотрошивший тринадцать безвинных девушек.

Дверь в помещение для допросов со скрипом открывается. В тусклом, сочащемся из коридора свете на пороге возникает женский силуэт. Покачивая бёдрами, незнакомка уверенно приближается к следователю. Изящная кисть с длинными алыми ногтями скользит по его волосам. Женщина наклоняется, соблазнительно прогнувшись, и что-то шепчет ему на ухо.

– Допрос окончен, – следователь захлопывает папку с документами, глядя пустым взглядом сквозь меня. – На завтра у вас назначена судебно-психиатрическая экспертиза.

– Я уверена, что по её итогам мерой пресечения будет избрано принудительное лечение в психиатрическом стационаре, – бархатный голос с лёгкой хрипотцой заставляет мою кожу покрыться мурашками.

Незнакомка облизывает верхнюю губу и улыбается. Я узнаю эту улыбку, и мне хочется кричать.

– У нас впереди очень много времени. Месяцы, годы, а может даже десятилетия. Я буду ждать тебя там, Лёшик. До встречи.

Показать полностью
83

Вкус скорби (1/2)

Сестры печали идут за тобою пока не умрешь

Nautilus Pompilius

I

Мне кажется, они стали осторожнее. Теперь приходится более внимательно прокладывать маршруты и тщательнее готовиться. Они догадываются о том, что кто-то научился видеть их истинную сущность. Стоит рассмотреть возможность переезда в ближайшее время в другой регион, оставаться надолго на одном месте слишком опасно. Вот только убежать и скрыться от них вряд ли получится. Уверен, что этих тварей можно встретить где угодно.

Я вглядываюсь в ночной город, прижавшись лбом к прохладной поверхности окна. Капли дождя собираются в тоненькие ручейки и лениво сбегают вниз по стеклу. Дождь вызывает у меня неприятные ассоциации. Воспоминания пятилетней давности всплывают в сознании, усиливая чувство тревоги. В тот дождливый день на кладбище я впервые столкнулся с ля́рвой. Если быть точным, то в тот день я первый раз увидел её настоящий облик.

Люди в траурных одеждах стоят вокруг свежей могилы, укрывшись под раскрытыми зонтами от моросящего дождя. На суровых лицах мужчин лежит печать скорби. Волосы женщин покрыты чёрными платками, их глаза покраснели от слёз. Я опёрся копчиком об оградку. Ватные ноги отказываются держать внезапно отяжелевшее тело. В голове хаотически снуют мысли, и я не могу сосредоточиться ни на одной из них надолго. Мой пустой взгляд скользит по присутствующим. Я замечаю, стоящую чуть в стороне, Алину. Все пришедшие проститься с Ольгой скорбят. Все, кроме неё. Её щёки пылают от прилившей крови, она сильно прикусывает нижнюю губу, чтобы не закричать, ладони сжаты в кулаки так, что костяшки пальцев побелели, из-под полуприкрытых трепещущих век видно только белки закатившихся глаз. Я достаточно близко её знаю, чтобы спутать это состояние с чем-то другим. В то время как родные и близкие прощаются с моей женой, Алина переживает кульминацию сексуального возбуждения. Я не верю своим глазам. Как такое вообще возможно? Испытывать оргазм, стоя над свежей могилой мёртвой подруги? Чего ещё я о тебе не знаю?

Это само по себе очень странно, но я замечаю ещё кое-что необычное. Я вижу бесплотные прозрачные щупальца, тянущиеся из-под её юбки к затылкам присутствующих. Они бесшумно извиваются, переплетаясь в воздухе и пульсируют сокращаясь. Внезапно её глаза широко распахиваются, и наши взгляды встречаются. Призрачные отростки растворяются без следа. Она понимает, что я знаю о том, что с ней происходит. Ни тени смущения или стыда не проступает на красивом лице. Алина плотоядно улыбается и облизывает верхнюю губу. Её кулак с оттопыренными большим пальцем и мизинцем поднимается к уху, а губы беззвучно произносят: «Позвони мне». В полной растерянности провожаю взглядом стройную фигуру любовницы, удаляющуюся в сторону выхода с кладбища. Даже после того, как её соблазнительно покачивающиеся бёдра исчезают за поворотом, я ещё долго смотрю на пустую, мокрую от дождя кладбищенскую аллею. Мысли путаются, я не понимаю, что же я видел. Мне страшно.

Почти месяц после похорон я пил. Обрывочные воспоминания тех дней иногда всплывали в памяти, но как-то смутно и нечётко. В какой-то момент я перестал отделять реальность от вымысла, а сны от яви. В конце концов, я убедил себя, что всё произошедшее на кладбище лишь игра моего воображения, спровоцированная гибелью супруги.

И вот, когда я трясся от алкогольного делирия на второй день выхода из запоя, в квартире раздался резкий настойчивый звук дверного звонка. От неожиданности сердце на миг замерло, а тело обдало холодной волной. Я затаился в надежде, что незваные гости оставят меня в покое, но звонок продолжал пронзительно верещать, причиняя невыносимые страдания. Борясь с тяжелейшим абстинентным синдромом, я закутался в одеяло и, с трудом поднявшись с кровати, побрёл к двери. В мозгу, измученном бессонницей, пульсировало лишь одно желание – поскорее избавиться от неприятного звука. Трясущимися руками я повернул ручку замка и осторожно приоткрыл дверь. На пороге, ехидно улыбаясь, стояла Алина.

II

Даже сейчас мне не по себе от этих воспоминаний. Я всё ещё помню кривую усмешку на её лице и тревожное ощущение надвигающейся беды, зародившееся где-то глубоко внутри. Как оказалось, я не ошибся.

Небрежно отодвинув меня в сторону, девушка переступила порог. Меня обдало знакомым ароматом. Комок подкатил к горлу. Зажимая рот рукой, путаясь в одеяле, я бросился в туалет. Исторгая из желудка едкую желчь, я думал о том, что раньше мне нравился этот запах, но теперь он вызывает только отвращение. Сполоснув горящее, покрытое холодной испариной лицо, держась за стену, я вернулся в комнату и со стоном повалился на кровать.

– Фу, – сморщила нос Алина. – Ну и вонь. Проветривать не пробовал?

Я лишь невнятно промычал что-то невразумительное. Она открыла окно, и холодный осенний воздух ворвался в помещение, вынуждая меня плотнее закутаться в пропитанное потом влажное одеяло. Сил поднять голову не было, поэтому я безучастно наблюдал, как её красные туфли с высокими тонкими каблуками перемещаются по комнате, давя разбросанные по липкому полу сигаретные окурки.

– Такой свинарник развести, это надо постараться, – проворчала она недовольно. – Присесть некуда.

Сняв куртку и брезгливо расстелив её на заляпанном пролитым соком кресле, Алина присела на краешек и, нагнувшись, заглянула мне в глаза.

– Долго ещё бухать будешь, Смирнов? Мы, конечно, всё понимаем, но перед руководством уже устали тебя прикрывать. Когда на работу выходить собираешься?

Я молча разглядывал её слезящимися глазами. Эффектная порочная брюнетка. Всегда питал слабость к таким. Сочетание красного и чёрного действовало на меня сильнее любых афродизиаков. Она это знала. Красные туфли, чёрное облегающее платье, ярко-алая вульгарная помада – обычно этого хватало, чтобы заставить моё дыхание участиться. Однако сейчас я не чувствовал возбуждения. Заходящееся в тахикардии сердце и без того готово было выпрыгнуть из груди. Я закрываю глаза и прячу голову под одеялом, давая понять, что не расположен к диалогу.

– Лёшик, ну что за детский сад? – не сдавалась Алина. – Мы, конечно, нарисуем тебе справку, но вечно это продолжаться не может. Нужно брать себя в руки и возвращаться к нормальной жизни.

Она прекрасно знала, как меня бесит обращение «Лёшик», однако возмущаться не было сил. Её голос окутывал и обволакивал, он пробуждал и вытаскивал на поверхность тревожные мысли. Алина продолжала что-то говорить, но я перестал улавливать смысл звучащих фраз. Меня накрыло осознание безысходности. Зачем жить? Всё потеряло смысл. Внезапно я ощутил едва заметное покалывание в районе затылка. Темп речи Алины заметно ускорился, заставив меня осторожно выглянуть из-под одеяла.

Она говорила, не останавливаясь, но её глаза были закрыты. Пальцы с ногтями, покрытыми вишнёво-красным лаком, судорожно сжимали подлокотники кресла. Ноги были слегка разведены в стороны, а из-под платья к моей голове тянулся бугристый полый отросток. Он напоминал прозрачную пуповину. Сквозь стенки было видно, как внутри него вязкая тёмная субстанция перемещается от меня к застывшей в напряжении девушке.

– Что за херня здесь творится? – вскрикнул я, испуганно отпрянув к дальнему краю кровати и больно ударившись головой о деревянную спинку.

Попытался вскочить, но, запутавшись в постельном белье, упал на пол. Отползая к стене, я не сводил глаз с изображающей недоумение Алины. Буквально мгновение назад она сосредоточенно выкачивала что-то из меня, а сейчас делала вид, что не понимает, в чём дело.

– Ты о чём, Лёшик? – растерянно захлопала она глазами. – Я просто пытаюсь поддержать тебя и вернуть в мир трезвых.

– Выметайся из моей квартиры! – заорал я, не вставая с пола. – И прекрати называть меня Лёшиком!

– Как скажешь, – хмыкнув, девушка пожала плечами. – Для тебя же стараюсь, придурок.

Она грациозно встала с кресла, подняла куртку, демонстративно отряхнула её и набросила на плечи.

– Завязывай бухать, Смирнов. Тебя коллеги и пациенты ждут.

Стуча каблуками, Алина исчезла в тёмной прихожей. Через секунду оттуда донёсся звук захлопнувшейся двери. Я остался один на один с мыслями о случившемся и мрачными воспоминаниями, вытащенными бывшей любовницей из тёмных уголков моей памяти.

III

Дождь прекратился. Отхожу от окна вглубь комнаты и опускаюсь на продавленный диван. Комната погружена во мрак, но я не спешу включать свет. Люблю темноту, в ней предметы принимают иные очертания, а звуки приобретают потусторонний оттенок. Беру с тумбочки фотографию в рамке. Мне не нужно видеть, что на ней – я и так это прекрасно знаю. За пять минувших со смерти Ольги лет я разглядывал это фото чаще, чем собственное отражение в зеркале. Даже с закрытыми глазами я могу воссоздать его в голове по памяти в мельчайших подробностях.

Снимок был сделан в день нашей с Ольгой свадьбы. Это не постановочная фотография. Я сделал её сам с помощью смартфона, пока мы ехали домой после закрытия кафе. Супруге эта фотография не нравилась, а мне, наоборот, казалась очень удачной. На ней Ольга была настоящей, без показной натянутой улыбки. С лёгким налётом грусти в больших голубых глазах. Именно такой я увидел её впервые в больнице и сразу влюбился. Она была совсем не похожа на тот типаж роковой женщины, который всегда меня привлекал. Её красота была мягкой и какой-то спокойной.

Я вспоминаю, как любил засыпать, зарывшись носом в её русую макушку, и чувствую слёзы, навернувшиеся на глаза. Как я мог всё испортить? Отложив фотографию в сторону, обхватываю голову руками и тихонько скулю, скорчившись на старом диване. Совсем как пять лет назад, после того как недовольная Алина покинула мою квартиру.

После её ухода я перебрался с пола обратно на кровать. Сердце бешено колотилось в груди. Может, я сошёл с ума, и всё это мне лишь привиделось? Неужели «белочка»? Но месяц назад на кладбище я тоже видел нечто похожее, а тогда алкоголь ещё не вошёл в мою жизнь настолько плотно. Возможно, чувство вины перед Ольгой действительно послужило катализатором моего психического расстройства.  Мысли о покойной супруге отозвались болью в груди. Я свернулся в клубок, зажав уши руками, и зарыдал. В памяти всплывали сцены из прошлого. Почему я не смог удержать себя в руках? Ведь я любил Ольгу по-настоящему, а Алина была лишь красивой куклой. Чем я думал, когда решился на роман с коллегой? Всё тайное рано или поздно становится явным. С учётом того, что мы все трое работали в одной больнице, это было лишь вопросом времени. Я вспомнил лицо жены в тот момент, когда она застала меня за изменой с её близкой подругой. Ни разу до этого мне не приходилось видеть в её глазах столько боли и разочарования. Всё произошло слишком быстро, я не успел ничего сделать. Лёгкие тюлевые шторы взметнулись за её спиной, как крылья ангела, и моя любимая исчезла в проёме распахнутого окна.

Разве я мог предположить, к каким ужасным последствиям приведёт моя измена? Хотя примерно за полгода до самоубийства психическое состояние Ольги и начало вызывать у меня лёгкую тревогу, но тогда я не придал этому должного значения. Если бы я не был так увлечён бурным романом с Алиной, то смог бы разглядеть косвенные признаки прогрессирующей депрессии жены. Она стала очень нервной и раздражительной, могла закатить истерику на пустом месте или ни с того ни с сего расплакаться. У неё ухудшился сон, участились жалобы на ночные кошмары и сильную головную боль. Всё чаще я натыкался на её пустой, отсутствующий взгляд. Списывал всё на обычную усталость и не догадывался, насколько тяжело ей приходилось. Видимо, она уже какое-то время балансировала на грани, а моя измена и предательство Алины стало последней каплей.

Тяжёлые мысли, сдерживаемые до этого алкоголем, прорвали мой хрупкий психический заслон и ворвались в сознание давящим вязким потоком. Не в силах им сопротивляться, я, поддавшись внезапному порыву, бросился к открытому окну и вскарабкался на подоконник. Пронизывающий ветер впился в кожу, забираясь под влажную, давно не стираную футболку. Мне было всё равно. Я не испытывал страха, лишь хотел, чтобы всё закончилось как можно скорее. Позади хлопнула входная дверь и раздался громкий крик. Я сделал шаг в пустоту, но тут же почувствовал, как что-то резко дёрнуло меня назад. Нелепо взмахнув в воздухе руками, я свалился с подоконника, сильно ударившись затылком о пол. Перед глазами на секунду взорвался яркий фейерверк, и тут же наступила тьма. Сознание покинуло меня.

IV

Поднявшись с дивана, включаю свет в квартире. Пора собираться. Ощупываю затылок. Даже спустя пять лет чувствуется оставшийся после падения шрам. Знатно я тогда приложился. Спасибо Шурику – всем бы таких друзей. В тот день он не только спас мне жизнь, но и открыл глаза на многие вещи. Именно благодаря ему я теперь знаю правду о лярвах.

Резкий запах нашатыря ударил мне в нос. Голова рефлекторно дёрнулась. Застонав, я разлепил слезящиеся глаза. Мутное пятно перед глазами сформировалось в мрачное небритое лицо друга.

– Совсем прижало? – хриплым, прокуренным басом поинтересовался Шурик. – Ты это… Хернёй маяться прекращай, короче. В следующий раз могу ведь и не успеть. Повезло, что дверь на замок не была закрыта.

Я осторожно потрогал затылок и поморщился, на пальцах остались следы крови.

– Ты сдурел? Больно же…

– Думаешь, упасть с девятого этажа было бы не так больно? – обрывает мои возмущения Шурик. – Иди рану промой и башку перевяжи.

Он сунул мне в руки бинт, вату и пузырёк с перекисью водорода.

– Вот. Я тут у тебя пошарил немного, пока нашатырь искал.

Послушно взяв в руки перевязочные материалы и антисептик, я побрёл в уборную. Шипя и матерясь сквозь зубы, обработал рану. Обмотал раскалывающуюся от боли голову бинтом. Отражение в зеркале над раковиной вызывало жалость и отвращение. Месяц беспробудного пьянства не прошёл бесследно для внешности. Отёкшее лицо с дряблыми мешками под глазами страдальчески взирало на меня с заляпанного мутного стекла.

– Ты там уснул, что ли? – донеслось из комнаты.

– Иду!

Шаркая босыми ногами по грязному ламинату, я вернулся в спальню. Шурик сидел на краю кровати и осуждающе разглядывал меня.

– Присаживайся, – он похлопал рукой рядом с собой. – Рассказывай.

И меня прорвало. Я рассказал ему всё. Начиная с короткого служебного романа с Алиной и заканчивая её сегодняшним визитом. Он был первым, кому я рассказал об истинной причине самоубийства Ольги и о видениях, посетивших меня на кладбище.

– И вот что-то накатило внезапно, – закончил я. – Не знаю, как дальше жить и делать вид, что ничего не происходит. У меня, похоже, с головой не всё в порядке.

– Да уж, Лёха, – протянул задумчиво старый друг. – Надо чаще встречаться. Вон сколько у тебя всего произошло интересного, пока мы не виделись.

– Сам виноват, – обиженно буркнул я. – Исчез ни слова не сказав. Даже на свадьбу не пришёл.

– Были причины, – отрезал Шурик. – На свадьбе не погулял, зато на похоронах встретились. Только сложилось у меня ощущение, что ты не особо рад был меня видеть. Хоть бы кивнул в знак приветствия.

– Знаешь, друг, – я горько усмехнулся, – мог бы за два года хоть раз объявиться или сообщить, что за срочные дела у тебя вдруг появились. Всё-таки не чужие люди – почти четверть века знакомы.

– Ладно, не бухти. Я тебе как-никак жизнь спас.

– А я не просил. Может, так лучше будет.

– Не будет, – он чиркнул зажигалкой, закуривая. – Я тебе сейчас кое-что расскажу. Это очень важно, поэтому отнесись серьёзно. Верить мне или нет – твой выбор, но, возможно, ты на многие события посмотришь немного по-другому.

– Ну, вариантов у меня не много, – я тоже закурил. – Придётся слушать.

Шурик одобрительно кивнул и глубоко затянулся. Видно было, что ему нужно собраться с мыслями.

– Вообще, я не планировал тебя в это посвящать, по крайней мере, не в ближайшее время. Хотел сам всё разрулить потихоньку. Однако раз уж дело зашло настолько далеко, то другого выхода нет.

– Благодарю за оказанное доверие, – неуклюже попытался съязвить я.

Шурик смерил меня снисходительным взглядом и спросил.

– Ты помнишь, когда у Ольги началась депрессия?

– Примерно, – пожал я плечами. – Стало заметно в конце февраля или начале марта.

– А отношения с Алиной у них в то время не изменились?

– Вообще-то да, – протянул я задумчиво. – Они стали общаться намного чаще. Мне это показалось немного странным, учитывая то, что мы уже пару месяцев… ну… того…

Я замялся, подбирая слова.

– Трахались, – помог мне Шурик. – Называй вещи своими именами.

– Ну да, – кивнул я. – Вообще, они всегда ладили, но последние полгода Алина стала регулярно приглашать Ольгу посидеть в кафе или прогуляться по магазинам. Меня это, мягко говоря, немного напрягало. С другой стороны, не мог же я запретить им общаться. Я, конечно, пытался говорить на эту тему с Алиной, но она лишь отшучивалась. Однажды сказала, что её это заводит.

– Ещё бы, – хмыкнул Шурик.

– Слушай, не тяни кота за яйца. Если есть что сказать, по существу, то говори.

Я начинал чувствовать раздражение.

– А что, если я скажу, что это Алина убила Ольгу, а сегодня пыталась убить ещё и тебя?

– Зачем? – я удивлённо уставился на друга.

– Алина не человек. Она лярва.

– Это что-то на блатном? – я скривился. – Проститутка вроде?

– В русском языке первоначальный смысл этого слова был утерян. На самом деле, лярвы это опасные сущности из тонкого мира…

– Призраки, что ли?

– Не совсем. Скорее ментальные паразиты, питающиеся негативными эмоциями людей. Они появляются после насильственной смерти злобных женщин. Жестоких и бессердечных особей, наслаждающихся при жизни страданиями других людей. Если такая женщина умирает в муках, то её духовная оболочка распадается на части, которые оседают в астральном плане. Эти обрывки души и становятся лярвами. По степени развития их можно сравнить амёбами или растениями. Простейшие организмы, которым нужно питаться привычной для них эмоциональной энергетикой. Они находят подходящую носительницу для симбиоза, цепляются к ней и начинают выедать изнутри, попутно эволюционируя. Вскоре от женщины остаётся только телесная оболочка. Она полностью превращается в лярву. Когда жертва опустошена, вошедшая в полную силу лярва переключается на окружающих. Ей нужны человеческие страдания. Именно поэтому их так много в сфере ритуальных услуг и медицине. Если же лярве удаётся найти эмоционально нестабильного и слабого человека, то она не успокоится, пока не доведёт его до самоубийства.

– Бред какой-то, – перебил я Шурика. – Ты серьёзно? Какие лярвы? Я Алинку четыре года знаю. Обычная девчонка, слегка грубоватая, но это издержки воспитания. Думаешь, я поведусь на эту чушь?

Мне нелегко было принимать слова друга всерьёз, однако был вынужден признать, что после встреч с Алиной Ольга действительно долгое время была сама не своя. К тому же мои галлюцинации как бы подтверждали рассказ Шурика. Что, если мне всё это не привиделось? Вдруг он говорит правду?

– Хочешь верь, хочешь нет — это твоё право, – вздохнул Шурик, поднимаясь с кровати. – Пойду я.

– Стой! – вскинулся я. – Как это «пойду»? Куда это «пойду»? Пришёл, вывалил на меня всю эту чушь и в кусты? Мне-то что со всем этим делать?

– Делай, что считаешь нужным. Только знай, что лярва от тебя не отцепится, пока не доведёт дело до конца. Ты для неё вожделенная награда. Она долгое время подготавливала тебя к последнему шагу, и теперь так просто не откажется. Какое-то время она сможет перебиваться случайными «перекусами», но ты всегда будешь оставаться для неё «основным блюдом». В следующий раз меня уже не будет рядом, и ты закончишь то, что хотел сделать сегодня или…

– Что? – охрипшим голосом спросил я.

– Можно уничтожить её физическую оболочку.

– Ты о чём? – сглотнул я вставший в горле ком.

– Не притворяйся дураком, – Шурик поморщился. – Всё ты понял. Выбор за тобой.

– Откуда ты всё это вообще взял? – я подозрительно прищурился. – И где ты пропадал всё это время?

– Не могу всего рассказать, извини. Мне пришлось срочно уехать. Даже сейчас, разговаривая с тобой, я сильно рискую. Ты же не думаешь, что единственный, кто их видит.

– Постой. Ты?

Шурик кивнул.

– Человек, переживший сильное эмоциональное потрясение, может получить способность видеть немного глубже, чем обычные люди. Для тебя такой встряской стала смерть Ольги, у меня тоже был свой триггер. Всего тебе знать не нужно. Я не могу рисковать. Если лярва залезет тебе в голову и узнает о нашем разговоре, могут пострадать дорогие мне люди.

Он посмотрел на меня долгим взглядом, как будто запоминая.

– Будь осторожен. У неё могут быть помощники. Те, кого она выпила почти досуха, чью волю полностью подчинила, но решила пока оставить в живых. Присматривайся к людям с дефицитом эмоциональных реакций. Больше помочь ничем не могу. Прощай.

Шурик скрылся в тёмной прихожей. Входная дверь за ним захлопнулась, и я снова остался в одиночестве.

В тот день я видел друга живым в последний раз. Через месяц после нашего разговора его нашли повешенным на собственном брючном ремне. Самоубийство Шурика подтолкнуло меня к решительным действиям. К тому времени я уволился из больницы и переехал на окраину города. Оттуда было рукой подать до кладбища. Долгие ежедневные прогулки среди крестов и надгробий привели к ожидаемому результату. Вскоре я наткнулся на процесс погребения тела молодого парня. Пришедших проститься с ним было довольно много. Печаль и скорбь, казалось, пропитали воздух. Они тоже были там. Две твари замерли немного поодаль. Мерзкие пульсирующие отростки, извиваясь, тянулись к головам убитых горем людей. Лица лярв кривились в экстазе. Содрогаясь от отвращения, я спешно ретировался, стараясь ничем не выдать себя.

Именно в тот день я принял непростое решение. Этих тварей нужно было уничтожать, и начать я решил с Алины.

Окончание: Вкус скорби (2/2)

Показать полностью
178

В глазах смотрящего (2/2)

В глазах смотрящего (1/2)

3

Обвожу взглядом помещение. Обычный рабочий кабинет, которому не помешал бы ремонт. Изучаю табличку на двери начальника: «Директор. Смирнов А.И.». Какая-то неприятная ассоциация возникает в голове и тут же исчезает. Вздрагиваю от внезапной вибрации телефона в кармане брюк. Контакт не определяется, но цифры кажутся очень знакомыми. Спустя мгновение понимаю, что это мой собственный номер.

— Слушаю, — отвечаю охрипшим от волнения голосом.

— Не верь своим глазам. То, что ты видишь вокруг, лишь иллюзия.

Голос ровный и спокойный. Я догадываюсь, кому он принадлежит, но всё же решаю убедиться.

— С кем я говорю? — интересуюсь осторожно.

— Не включай дурака. Ты прекрасно знаешь, с кем.

Я давно не слышал свой голос в записи, но всё ещё помню, как он звучит.

— Что здесь происходит?

— Что ты подразумеваешь под «здесь»? Что ты вообще помнишь о себе до того, как оказался перед этим зданием?

— Я не понимаю.

Пытаюсь вспомнить сегодняшнее утро, но в голове лишь какие-то бессвязные обрывки. Воспоминания будто окутаны туманом.

— Зачем ты сюда приехал? — собственный голос безжалостно врезается в уши.

— Я потерял работу из-за конфликта с начальником. Приехал сюда на собеседование.

— Это было двенадцать лет назад. Чем ты занимался всё это время?

— Что? — жалобно скулю я. — Какие ещё двенадцать лет?

— Ничего, — успокаивает меня голос. — Ещё вспомнишь. Ты приложил много усилий, чтобы всё забыть, но я помогу тебе вернуть память.

Потрясённо молчу. Это похоже на какой-то жестокий розыгрыш.

— Вокруг тебя мираж, — продолжает мой собеседник. — В этом легко убедиться. Нужно лишь посмотреть на всё под другим углом. Помнишь, в детстве были популярны стереограммы? Их часто печатали на обратной стороне школьных тетрадей. Такое на первый взгляд беспорядочное нагромождение цветных пятен и линий. Однако если расфокусировать зрение, то становится понятно, что за всей этой пёстрой мешаниной скрывается объёмная картинка. Вспоминаешь?

—Д- да, — подтверждаю, запинаясь.

— Попробуй сейчас посмотреть так на комнату, в которой ты находишься. Не сосредотачивайся на отдельных предметах. Попытайся смотреть как бы сквозь них.

Я пытаюсь сделать так, как он говорит. Сначала ничего не происходит, но уже спустя несколько секунд стены кабинета начинают расплываться перед глазами. Они распадаются на отдельные элементы, принимают совсем другие формы. Сквозь них проступает что-то жуткое и отталкивающее. Металлические листы стен, покрытые бурой ржавчиной. Они влажно блестят в тусклом свете. На месте мебели беспорядочные нагромождения железных клеток, их прутья оплетены цепями и колючей проволокой. Внутри кто-то шевелится. Невероятно худая человеческая рука просовывается сквозь решётку. Она почти лишена мышц — кожа плотно облегает выпирающие кости. Грязные обломанные ногти слабо скребут по полу. Мне кажется, что из-за стен слышится скрежет и скрип огромных несмазанных механизмов, а в воздухе витают запахи гнили и разложения.

Моргаю. Теперь кабинет снова выглядит по-прежнему.

— Убедился? — раздаётся голос из динамика телефона.

— Что это? — спрашиваю я чуть слышно.

— Это реальность. Твоя реальность. Ты хотел забыть о ней, но она о тебе не забыла.

— Что мне делать? — бормочу я в отчаянии.

— Убежать теперь не получится, — произносит голос твёрдо. — Нужно драться. Пока живы эти создания, ты не будешь свободен. Мы не будем свободны.

— С кем драться? — паника охватывает меня. — Чем драться?

— В коридоре возле пожарного щита висит топор. Действуй быстро, времени у тебя в обрез.

Связь обрывается. Я растерянно смотрю на экран телефона. Что это? Очередная галлюцинация или мне действительно угрожает опасность? Выглядываю в коридор. Около плана эвакуации закреплён ярко-красный короб с первичными средствами пожаротушения. Рядом за узким окошком продолговатого металлического пенала действительно вижу топор. Верчу головой по сторонам, в каждую секунду ожидая очередной метаморфозы окружающей реальности. Наконец, решившись, быстрым шагом пересекаю коридор. Резко распахиваю дверцу, срывая хлипкую пломбу. Бережно снимаю орудие с крепежей. Красная деревянная рукоятка удобно ложится в ладонь. Ощущаю, как приятная тяжесть в руках придаёт мне уверенности.

— Зачем вам это? — раздаётся за спиной.

Резко разворачиваюсь. Толстушка стоит в дверном проёме и удивленно смотрит на меня. Что, если я ошибаюсь? С виду обычная женщина средних лет. Пытаюсь расфокусировать зрение. Вторая попытка даётся куда как легче. Нет никакой женщины. Мерзкая жирная тварь пялится на меня выпученными мутными бе́льмами. Желтоватая слюна течёт из широкой зубастой пасти.

— Ща узнаешь, — зловеще шепчу я, в два прыжка преодолевая разделяющее нас расстояние.

Лезвие топора с хрустом входит меж глаз чудовища. Тёмная струя из раны брызжет мне в лицо. Монстр валится как подкошенный. Его уродливые чешуйчатые лапы судорожно скребут по полу, нижние конечности беспорядочно дёргаются. Вокруг головы быстро расплывается кровавая лужа. Наступив ногой на грудь поверженной твари, выдираю застрявший топор из её головы. Слышу, как металл царапают неровные края костей раздробленного черепа. Меня начинает подташнивать, но пути назад уже нет. Сдерживая рвотные позывы, переступаю распростёртое тело. Фокус снова теряется. Я не оборачиваюсь, опасаясь увидеть позади совсем не мёртвого монстра, а убитую мной женщину. Кабинет загадочного начальника этого адского балагана прямо передо мной. Поудобнее перехватываю топорище двумя руками и пинком распахиваю дверь.

— Витёк! — насмешливо скалится из-за массивного стола Андрюха. — Чё так долго, братан? Мы тут тебя заждались.

Он встаёт с большого кожаного кресла и, радушно раскрыв объятия, направляется ко мне. Вместо тельняшки и старых спортивных штанов на нём надет деловой классический костюм с галстуком. Лицо чисто выбрито, но любовь к горячительным напиткам всё же проступает нестираемым отпечатком на его покрасневшей роже.

Сосредотачиваюсь. Образ Андрюхи расплывается. Огромный паук, шевеля жвалами, движется в мою сторону, дробя в труху разбросанные по полу кости. Слегка покачиваются задетые им грязные коконы с человеческими очертаниями, свисающие с потолка. Из пасти чудовища доносятся громкий стрекот. Паук тянет ко мне мохнатую лапу, оканчивающуюся длинным когтем. Отмахиваюсь топором, крича от ужаса и отвращения.

— Успокойся, — чётко раздаётся у меня в голове. — Дай мне контроль над телом. Я вытащу нас отсюда.

Собственный голос звучит так невозмутимо и властно, что я даже не пытаюсь спорить. Чувствую, как чужая воля наполняет меня изнутри. Мне страшно, но я не оказываю сопротивления. Всё, что угодно, только бы этот кошмар закончился.

Рука, которой я уже не чувствую, крепко хватает тянущийся ко мне коготь, и топор перерубает конечность гигантского насекомого. Арахнид пронзительно верещит. Из обрубка хлещет тёмная дурнопахнущая жидкость. Будто со стороны наблюдаю, как раз за разом взлетает и погружается в тело лезвие топора. Трещит хитиновый панцирь. Куски плоти разлетаются в стороны. Отсечённые конечности конвульсивно сокращаются на залитом вонючей кровью полу. Изуродованный монстр пытается отползти, но массивный обух топора с силой опускается на его голову. Череп насекомого лопается, как тухлое яйцо. Содержимое попадает мне на лицо и одежду, но я не могу даже стряхнуть с себя окровавленные кусочки плоти. Моё тело мне сейчас не принадлежит.

— Бежим! — посылаю отчаянный мысленный сигнал. — Быстрее!

— Рано, — раздаётся в ответ. — Мы здесь ещё не закончили.

За спиной раздаётся пронзительный вопль. Моё тело разворачивается на звук. Позади стоит худой высокий труп женщины в лохмотьях платья. Когда-то белые манжеты и накладной воротничок вымазаны засохшими пятнами крови и продуктами разложения гниющей плоти. В пустых глазницах копошатся мелкие насекомые. От её оглушительного визга закладывает уши.

— Мэри Поппинс, до свидания! — слышу собственный насмешливый голос.

Обе руки, подчиняясь чужой воле, синхронно взмывают за спину и резко распрямляются вперёд, отпуская скользкое от крови топорище. Словно в замедленной съёмке, наблюдаю, как топор, вращаясь, летит в сторону мерзкого ожившего трупа и, ломая рёбра, вонзается в центр груди. Сбитая с ног тварь валится навзничь. В несколько прыжков оказываюсь рядом и, выдрав лезвие, перерубаю тонкую шею одним ударом. Я совсем этого не желаю, но противиться уже не могу. Надеюсь, мы всё делаем правильно.

— Осталось совсем немного, — успокаивает меня голос в голове. — Скоро будем свободны.

Выхожу в залитый кровью коридор. Цепи, свисающие с потолка, влажно блестят в багровом свете, лающемся из щелей в стенах. Двери лифта со скрипом расходятся в стороны, из кабины выползает гигантская многоножка. Щёточка под фасетчатыми глазами напоминает об усах старика-вахтёра.

Она устремляется ко мне, яростно стрекоча. Уходит от удара окровавленного лезвия и валит меня на пол. Рукоять топора выскальзывает из моей ладони и отлетает в сторону. Десятки острых коготков впиваются в моё лицо и рвут одежду, пытаясь добраться до плоти. Перед лицом мелькает рука. Мой кулак врезается в глаз мерзкого насекомого. На секунду его хватка ослабевает. Этого достаточно. Выскальзываю из-под оторопевшего монстра и, вскочив на ноги, бросаюсь к пожарному щиту. Срываю со стенда лом. Слышу, как за спиной щёлкают острые манди́булы. Отпрыгиваю вглубь коридора и с разворотом из-за плеча опускаю тяжёлый металлический стержень на спину чудовища. Тут же, не давая ему опомниться, прыгаю двумя ногами сверху на оглушённую многоножку и пронзаю её ломом насквозь. С чавкающим звуком извлекаю покрытое слизью оружие из тела. Остервенело бью снова и снова, пока насекомое не перестаёт извиваться.

— Всё, — раздаётся у меня в голове. —Здесь мы закончили. Теперь ты свободен.

Лом падает под ноги с громким лязгом. Ноги несут меня к открытым дверям лифта. Оттуда бьёт яркий свет. Я спешу навстречу слепящему потоку и погружаюсь в него. Контроль над телом возвращается ко мне, а вместе с ним и воспоминания. Моё разорванное сознание сливается воедино. Впервые за многие годы я не чувствую себя потерянным. Наконец, всё становится предельно ясно. Сквозь свет я слышу далёкий зов, который становится всё громче.

— Я буду считать от десяти до одного, — проникает в мои уши монотонный голос. — Когда я скажу «один», вы очнётесь. Десять.

Я стою перед дверью в приёмную директора. Меня переполняет ярость. Этот ублюдок достаточно долго унижал меня, но сегодня чаша терпения переполнилась. Моя рука сжимает рукоять пожарного топора. Он заплатит за всё.

— Девять.

Пухлая секретарша смотрит на меня полными ужаса глазами. Мерзкая жаба, помнишь, как ты смеялась, когда начальник мешал меня с грязью на глазах всего коллектива? Тяжёлое лезвие врезается ей между глаз.

— Восемь.

Смирнов удивлённо пучит на меня свои красные похмельные глаза. Он ещё не понял, что сейчас произойдёт, но окровавленный топор в моих руках заставляет его нервничать. Сейчас я раздавлю тебя, как жирного, ядовитого паука!

— Семь.

Обух топора опускается на череп директора, прекращая его мучения. Стоя в дверях, пронзительно верещит начальник отдела кадров. Она прибежала сюда, услышав крики. Как тебе картина, высокомерная мразь? Думала, что до пенсии задница в тепле будет? Хотя тебе бояться нечего, ты уже давно мертва внутри, просто сама об этом ещё не знаешь.

— Шесть.

Отделяю голову «кадровички» от тела одним ударом. Пора уходить. Слышу звук открывающихся створок лифта. Усатый дедок-вахтёр бросается ко мне, размахивая руками. Ты-то куда, насекомое?

— Пять.

Старик оказывается на удивление крепким противником. Ему даже удаётся повалить меня на пол и обезоружить. Бью его кулаком по лицу и сбрасываю с себя. Срываю лом с пожарного щита. Не нужно было тебе вмешиваться, дед.

— Четыре.

Принудительная госпитализация? Да вы сами все ненормальные! Посмотрите на себя, вы даже на людей не похожи.

— Три.

Как и почему оказался тут? Говорят, я совершил что-то ужасное. Я не помню. Меня заставляют пить горькие таблетки, от них мысли путаются.

— Два.

Доктор говорит, что сегодня попробуем гипноз. Зачем? Я прекрасно себя чувствую. Я полностью здоров и хочу вернуться на работу.

— Один.

Эпилог

— Как ваше самочувствие, Виктор Геннадьевич? — плешивый психиатр поправляет очки и изучающе смотрит на меня. — Удалось что-нибудь вспомнить?

Отрицательно мотаю головой. Ещё рано. Я всё ещё слишком слаб. Нужно набраться сил.

— Ничего страшного, — продолжает он. — Уверен, что мы с вами на правильном пути и рано или поздно добьёмся результата. Память должна вернуться. Вы всё вспомните.

Он пока не подозревает, что я уже вспомнил самое главное. Расфокусирую зрение и, с трудом скрывая отвращение, разглядываю огромного кольчатого червя, извивающегося передо мной.

— Игорь, проводи его в палату, — голосом врача произносит червь.

Перед тем, как санитар выводит меня из кабинета, бросаю быстрый взгляд на канцелярский нож, лежащий на столе. Очень скоро я покажу вам истинную природу вещей, доктор. Однако, боюсь, вам это не понравится.

Показать полностью
147

В глазах смотрящего (1/2)

1

Почти месяц сижу без работы. Хорошо, что удалось скопить небольшую финансовую подушку, но отложенные деньги тают на глазах. Может, зря я, конечно, вспылил. Субординацию, наверное, следовало соблюсти. С другой стороны, должность директора не даёт человеку право смотреть на подчинённых, как на грязь из-под ногтей. Нет, всё-таки я правильно сделал, что Смирнова послал. Пусть скажет спасибо, что по роже не съездил от души, хотя руки прям чесались. Хорошо хоть уволили в тот же день, и не было необходимости терпеть этого индюка ещё две недели.

Однако гордость гордостью, но жить на что-то надо. Резюме на всех известных порталах по поиску работы и сотрудников я разместил на следующий день после увольнения, но до сих пор ничего подходящего не нашлось. Пройдя несколько десятков безрезультатных собеседований, я почти отчаялся, но вчера вечером мне, наконец, позвонили с заманчивым предложением. Работу предлагали недалеко от дома, с достойной заработной платой и неплохими корпоративными бонусами. Я с радостью согласился на собеседование, такой шанс упускать нельзя.

К месту возможной будущей работы я прибыл сильно заранее и, как оказалось, поступил совершенно правильно. Вот уже второй раз я обхожу здание вокруг, но ничего похожего на вывеску компании до сих пор не обнаружил. Со стороны двора неприступной преградой блестят металлические подъездные двери, запертые на электронные замки. С торцов и обратной стороны нависшего надо мной многоэтажного здания глухие стены без малейшего намёка на вход. Номер телефона отдела кадров не отвечает. Сверившись в очередной раз с данными 2ГИС, убеждаюсь, что прибыл по правильному адресу. На углу дома на синем фоне белеет цифра шесть. Всё верно.

— Извините, — обращаюсь к проходящему мимо немолодому плешивому мужчине в очках. — Не подскажете, как мне в ООО «Рубин» попасть?

Он бросает подозрительный взгляд в мою сторону и поспешно удаляется прочь, не удостоив ответом.

— Тебе туда зачем? — раздаётся за спиной добродушный бас.

Вздрогнув от неожиданности, разворачиваюсь. За спиной, слегка покачиваясь, стоит высокий толстяк в тельняшке. На его небритом лице блуждает благостная нетрезвая улыбка.

— На работу пришёл устраиваться, а вход найти не могу, — осторожно отвечаю я.

Толстяк дружески приобнимает меня за плечо тяжёлой лапой и тянет за собой по направлению к дальнему углу дома.

— Понимаешь, братан, такое дело, — жарко шепчет он мне в ухо, — я сам ни хрена с этим «Рубином» понять не могу. Вход у них с торца дома, только когда трезвый, я его тоже не вижу. Точно знаю, что он там есть, а как трезвею — не то что найти не могу, а даже не помню про его существование. Мистика какая-то.

Мы сворачиваем за угол, и мой непрошенный проводник тычет пальцем в стену, мимо которой я проходил уже два раза. С торца здания действительно расположен вход с небольшим крылечком. Над металлической дверью чёрно-белая табличка с надписью «Рубин». Как я мог её не заметить раньше?

— Видишь? — обдаёт меня перегаром толстяк.

— Да, — я киваю головой, стараясь не дышать. — Спасибо.

— Не за что, братан, — он хлопает меня по спине. — Хорошие люди должны помогать друг другу. Ты же хороший человек?

— Надеюсь.

Толстяк выжидающе смотрит на меня. Я понимаю, что словесной благодарностью обойтись не получится, и лезу в кошелёк. Выудив мятую сотку, протягиваю ему.

— Выпейте за то, чтоб меня взяли.

— Обязательно, братан, — он радостно выхватывает купюру и прячет в карман мятых спортивных штанов. — Обращайся, если что. Меня Андрюхой зовут.

— Виктор, — жму протянутую руку. — Приятно познакомиться.

— Удачи, Витёк.

Новый знакомый дружески пихает меня в плечо и нетвёрдой походкой удаляется в сторону «наливайки», расположенной на первом этаже соседнего дома.

Поднимаюсь по крыльцу и дёргаю на себя массивную дверь. Попадаю в узкую проходную, перегороженную старым обшарпанным турникетом. Слева за зарешеченным окошком скучает усатый дедок-вахтёр.

— Вы к кому, молодой человек? — оживляется дед при виде посетителя.

— Здравствуйте. У меня собеседование сегодня назначено. Я ненадолго…

— Это ты так думаешь, — перебивает меня вахтёр, с недовольным вздохом открывая потрёпанную тетрадь. — Па́чпорт.

Лезу в сумку и, достав документ, просовываю его в щель смотрового окошка. Терпеливо жду, пока старик медленно переписывает мои паспортные данные.

— Направо до лифта, — скрипит он, наконец, возвращая мне документ. — Шестой этаж. Шестая дверь налево. Там «кадровики» сидят.

Он жмёт кнопку пульта. Лампочка на турникете загорается зелёным светом.

— Спасибо, — непонятно за что благодарю деда и, спрятав паспорт обратно, бодрым шагом пересекаю пустое тёмное фойе. По пути к лифту отмечаю, что помещение изнутри выглядит не очень богато. Потрескавшаяся плитка на полу. Старая, местами облупившаяся краска на стенах. Опять же, вахтёр-пенсионер вместо приличного ресепшена. Чует моё сердце, и зарплата будет предложена меньше обещанной по телефону. Ладно, раз уж пришёл, надо довести дело до конца.

Жму деформированную пластмассовую кнопку вызова лифта. Слышу, как, скрипя, спускается кабинка. Двери лифта со стуком расходятся, и я захожу внутрь. Нажимаю оплавленную кнопку с цифрой «шесть» на поцарапанной панели управления. Створки сходятся. Кабинка дёргается и начинает неспешно ползти вверх. Свет внутри раздражающе мерцает. Индикатор этажа неисправен — вместо цифр на нём сменяются какие-то непонятные символы.

Внезапно лифт замирает, и я оказываюсь в полной темноте. Только этого не хватало. Нащупываю панель управления и начинаю лихорадочно давить на все кнопки подряд. Главное, не поддаваться панике.

— Что ты видишь? — громкий шёпот раздаётся у меня за спиной.

Заорав от неожиданности, я резко разворачиваюсь и вжимаюсь лопатками в двери лифта.

— Кто здесь? — осипшим голосом вопрошаю темноту.

Молчание. Однако я чувствую, что в кабинке присутствует кто-то ещё, кроме меня.

— Это не смешно, — мой голос звучит жалко и истерично. — Выпустите меня немедленно!

Створки разъезжаются и, потеряв опору, я вываливаюсь наружу. Свет в кабинке загорается вновь, но внутри никого нет. Что за чертовщина?

Поднимаюсь с пола, подхватив выпавшую из рук сумку. Отряхиваю брюки от пыли. Вздрагиваю от стука схлопнувшихся дверей. Это что, какой-то вид стресс-теста? Делаю глубокий вдох, успокаиваясь. Странно всё это. Понятно, что говорил со мной обычный диспетчер, после того как я нажал соответствующую кнопку. Видимо, у руководства компании какое-то соглашение с диспетчерской. Иначе что за странный вопрос? Проверяют на стрессоустойчивость? Им, конечно, удалось меня напугать, но так просто сдаваться я не собираюсь.

Осматриваюсь по сторонам. Длинный коридор в обе стороны от лифта. Стройные вереницы одинаковых деревянных дверей без номеров и информационных табличек. Слева от лифта на стене висит план эвакуации. Под названием схемы более мелким шрифтом указан этаж. Шестой. Отлично, значит, я почти на месте. Как там говорил вахтёр? Шестая дверь налево?

Мои шаги гулко разносятся эхом по абсолютно пустому коридору. Совершенно нерабочая атмосфера для середины дня. Никто не бегает с пачками бумаг, не обсуждает с коллегами из других отделов насущные вопросы, нет привычной офисной суеты. Создаётся полное ощущение, что живых людей, кроме меня, на этаже нет.

Нужная мне дверь немного отличается от остальных. На ней красуется чёрно-белая надпись «Отдел первичного отбора». Ну, какая-то логика в названии бесспорно присутствует. Негромко стучу и тут же тяну дверь на себя.

— Разрешите?

Очень худая женщина предпенсионного возраста с волосами мышиного цвета, собранными в пучок, поднимает на меня взгляд от стола, заваленного бумагами.

— Я насчёт вакансии менеджера по продажам, — немного теряюсь под суровым взглядом поверх очков. — На собеседование.

— Опаздываете, — недовольно цедит она сквозь чопорно поджатые губы.

Поднимается из-за стола и, повернувшись спиной, начинает копошиться в разложенных на полках шкафа папках. В своём тёмно-синем строгом платье с белоснежными манжетами и накладным воротничком она напоминает мне Мэри Поппинс из старого советского фильма[1].

— Заполните анкету, — наконец, найдя нужную форму протягивает её мне. — Поторопитесь. Вы и так заставили нас ждать.

Беру опросные листы и растерянно кручу головой в поисках свободного места. Столы, стулья и даже пол небольшого кабинета завалены пухлыми папками и прошитыми многостраничными документами. Мэри Поппинс коротко кивает на стол у окна.

— Сдвиньте бумаги в сторону, места должно хватить.

Неуклюже пробираюсь через бумажные баррикады и расчищаю скромный участок поверхности стола от хлама. Опускаюсь на шаткий стул и с головой погружаюсь в анкету. После заполнения стандартных граф с краткой информацией о себе приступаю к блоку опросника. Среди вопросов, привычных для большинства анкет, встречаются весьма необычные: «Вы считаете себя хорошим человеком?», «Вас пугает неизбежность смерти?», «Гипотетически способны ли вы лишить другого человека жизни?».

Я кошусь на женщину, невозмутимо стучащую по клавиатуре старенького компьютера. Она, словно почувствовав мой взгляд, поворачивает голову.

— Закончили?

— Вообще-то ещё нет, — отрицательно качаю головой. — Просто тут вопросы немного странные для вакансии, на которую я рассчитываю.

— Не обращайте внимания, — она снова утыкается в монитор. — Анкета типовая для всех будущих сотрудников. Это лишь первый этап отбора, ориентированный больше на составление психологического портрета кандидата.

Тихонько саркастично хмыкаю. Отбор? Что-то я не заметил в коридоре очереди из желающих заполучить эту «работу мечты». Спустя пять минут отдаю заполненную анкету.

— Хорошо, — женщина, не глядя, убирает её в папку. — Ещё один небольшой тест. Что вы видите на этой картинке?

Она кладёт передо мной чёрно-белый симметричный рисунок, вызвавший ассоциацию с тестом Ро́ршаха. На рисунке изображён белый высокий сосуд на чёрном фоне.

— Чаша? Ваза? Кубок? — с ходу накидываю варианты.

— Отлично, — она быстро убирает рисунок. — Можете подняться в отдел распределения. Тринадцатый этаж. Напротив лифта. Вас ждут.

Видя мою заминку, вопросительно поднимает брови.

— Какие-то вопросы?

— Да, собственно, у вас с лифтом какие-то странности происходят.

— Постоянно ломается, — она пожимает плечами. — Оставлю заявку на ремонт. Лестница направо от лифта, можете по ней подняться.

Свет внезапно мигает, и помещение преображается. Стены покрываются грязными рыжими разводами, с потолка свисают гирлянды паутины. За пыльным столом передо мной восседает гниющий труп в истлевшем платье. Это длится всего какое-то мгновение. Я даже вскрикнуть не успеваю. Секунду спустя всё становится как раньше.

Не сводя ошалелого взгляда с сидящей за столом женщины, пячусь к двери. Заведя руку за спину, нащупываю ручку и, резко повернув её, вываливаюсь из кабинета спиной вперёд.

— С вами всё в порядке?

Она удивлённо смотрит на меня, сдвинув очки указательным пальцем вверх по переносице.

— Да, — хрипло отвечаю я, сглотнув вставший в горле ком. — Наверное, съел что-то не то. Мерещится всякое весь день.

Прикрываю дверь дрожащей рукой. Что это было? Похоже на галлюцинацию. Хотя что я знаю о галлюцинациях, кроме теории? Я ведь даже «травку» не употреблял никогда. К спиртному тоже совершенно равнодушен и про «белочку» слышал только из внешних источников. Сумасшедших у нас в роду не было, насколько я знаю. Так что же за шутки играет со мной разум? Почему именно сейчас?

Нужно успокоиться. Всему есть логичное объяснение. Может, действительно отравление? Хотя ни тошноты, ни слабости, ни головокружения я не чувствую. Поворачиваюсь в сторону лифта и вдруг понимаю, что оставил свою сумку в кабинете.

— Извините, — осторожно открываю дверь. — Я сум…

Слова застревают у меня в горле. Кабинет исчез. За порогом глухая кирпичная стена. Я касаюсь её рукой, на пальцах остаются следы красной пыли. Это не иллюзия — помещение замуровано уже давно. Что здесь происходит? Я прислоняюсь ухом к холодной кладке. Из-за стены слышатся слабые стоны. Или мне это только кажется?

Внезапно кирпичная перегородка сотрясается от чудовищного удара изнутри. Вскрикнув, отскакиваю. За первым ударом следует второй, более сильный. Сразу в нескольких местах образуются трещины, кирпичная пыль оседает на пол.

Я никогда не отличался повышенным любопытством. Дожидаться появления того, кто так настойчиво пытается выбраться наружу, я не собираюсь. Надо убираться отсюда, и чем скорее, тем лучше. Срываюсь в сторону лифта. Бешено луплю раскрытой ладонью по кнопке вызова. Никакой реакции. Похоже, лифт не работает. В любом случае, выяснять это времени уже нет.

Лестница должна быть где-то рядом. Вздрагиваю от звука очередного удара и бегу дальше. Вот и она. Что за шутки? Проход вниз перекрыт металлической решёткой. На петлях висит огромный амбарный замок. В панике яростно трясу ржавые прутья. Всё без толку. Остаётся только один путь. Я бросаюсь вверх по лестнице.

2

Спустя четыре этажа я останавливаюсь, уперев ладони в колени и жадно хватая воздух ртом. Надо было уделять больше времени физической подготовке. Дыхание сбилось, перед глазами плывут разноцветные пятна, а в ушах стоит неприятный шум. Все выходы на этажи, мимо которых я успел пробежать, перекрыты железными решётками. Остаётся надеяться, что тринадцатый этаж открыт и через него можно будет как-нибудь выбраться из этого странного здания.

Я со стоном опускаюсь на ступеньки и прислушиваюсь к звукам внизу. Тишина. Облегчённо выдыхаю. Звонкий стук эхом разносится с нижних этажей. За ним ещё один. Похоже на шаги. Выглядываю в лестничный пролёт. Какая-то тень замерла внизу. Я, задержав дыхание, стараюсь не шевелиться. Внезапно она резко срывается с места и бросается наверх, цокая каблуками. Свет гаснет.

«Это не каблуки, а копыта», — мелькает шальная мысль в моём сознании.

Мгновенно забыв про усталость, подскакиваю и устремляюсь вверх по лестнице, оскальзываясь на ступеньках и судорожно хватаясь за перила. Преследователь намного шустрее меня. С каждой секундой он всё ближе и ближе. Я боюсь оглянуться. Мне кажется, что его рука вот-вот вцепится в ворот моей рубашки.

Открытый выход на этаж возникает перед моими глазами внезапно. Я ныряю туда и слышу грохот за спиной. Пол вздрагивает. Мои ноги заплетаются и выставив перед собой ладони, я падаю ниц. Переворачиваюсь, даже не пытаясь подняться, пятясь, часто перебирая конечностями, отползаю к стене.

Проход на лестницу закрыт решёткой. Я не знаю, откуда она взялась. Несколько мгновений назад её не было. Иначе я не попал бы на этот этаж. Там, во тьме лестничного пролёта, я слышу своего преследователя. Однако разглядеть его не получается, слишком темно. Из-за решётки слышится невнятное бормотание, но слов не разобрать.

Кручу головой, осматриваясь. Такой же безликий, как и предыдущий, коридор с рядами дверей уходит в обе стороны. С трудом поднимаюсь на ноги, держась за стену, и бреду к лифту. Если планы эвакуации на всех этажах расположены одинаково, то можно будет проверить, как высоко я забрался. Эти коридоры такие длинные, как они вообще помещаются в жилом многоквартирном доме? Такая планировка физически просто невозможна. Почему эта мысль не пришла мне в голову сразу? Согласно плану эвакуации, я сейчас нахожусь на тринадцатом этаже. Именно сюда отправляла меня тётка из отдела первичного отбора.

Сейчас это название показалось мне ещё более странным, чем в первый раз. Чертовщина какая-то. Зачем я сюда вообще сунулся? Надо было быть внимательнее. Шестой дом, шестой этаж и шестая дверь от лифта меня не насторожили. Это ладно, но голос в лифте и странные галлюцинации явно говорят о том, что здесь дело нечисто. Теперь ещё тринадцатый этаж. Либо я всё же сошёл с ума, либо здесь происходит что-то очень нехорошее.

Где-то здесь должен быть отдел, где меня ждут. Разворачиваюсь. Так и есть, прямо за спиной дверь с надписью «Отдел распределения». На двери табличка со знакомым изображением — белая ваза на чёрном фоне.  Я на секунду представляю, как неопрятно выгляжу со стороны в пропитанной потом, выбившейся из-под брюк рубашке. Так дело не пойдёт. Если есть вероятность, что всё происходящее безобразие всего лишь мои галлюцинации, то появляться в таком виде перед, возможно, будущими коллегами точно нельзя. Нужно привести себя в порядок. Иду вдоль одинаковых дверей в поисках уборной. Ага, вот она. На двери пиктограмма в виде перевёрнутого вершиной вниз треугольника с кругом над основанием, ошибиться невозможно.

Туалет пуст. Подхожу к раковине. Зеркало, висящее над ней, по центру пересекает неровная вертикальная трещина, отчего правая часть отражения кажется немного больше левой. Видок у меня, как и предполагалось, тот ещё. Волосы всклокочены, по лицу разлилась нездоровая бледность, лоб блестит от пота. Рубашка мятая и местами грязная из-за впитавшейся пыли. От подмышек расползлись тёмные пятна. Жадно пью из-под крана. Набираю пригоршню воды, споласкиваю разгорячённое лицо. Мокрыми руками приглаживаю волосы. Стараюсь придать себе более-менее презентабельный вид, но получается слабо.

Правая половина отражения вдруг перестаёт повторять мои движения. Это происходит настолько внезапно, что я не сразу осознаю происходящее. Губы на правой части лица вытягиваются в тонкую линию, бровь хмурится, глаз наполняется ненавистью и злобой. Медленно пячусь от зеркала. Левая половина пятится синхронно со мной, тогда как правая остаётся на месте. Вышедшая из-под контроля часть поднимает руку и начинает царапать поверхность изнутри указательным пальцем. Ноготь неприятно скрипит по стеклу. Он сдирает тонкую плёнку, покрывающую обратную сторону зеркала. Линии складываются в буквы, а буквы в слова.

«Я уже рядом!» — читаю отзеркаленную корявую надпись.

Злобная копия ковыряет стекло под вертикальной чертой восклицательного знака, ставя точку и резко, не сводя с меня взгляда, бьёт по зеркалу кулаком. Паутина трещин разбегается по стеклу. Я выскакиваю из туалета, вышибив дверь плечом.

Коридор изменился. Двери исчезли. Стены исписаны странными символами и словами на незнакомом языке. Надписи и рисунки сделаны чем-то красным, хочется верить, что это лишь краска. Пересекая их, змеятся трещины, мерцающие огненными отблесками. Пол залит тёмной жидкостью. Что это? Кровь? С громким лязгом откуда-то сверху падают ржавые цепи. Они свисают, почти касаясь пола, заполняя весь коридор, и слегка звенят, покачиваясь.

До моего слуха доносится какой-то хлюпающий звук. Шаги. Кто-то приближается ко мне из глубины коридора, шлёпая по мокрому полу. Щурюсь, напрягая зрение, стараясь что-нибудь разглядеть в багровом свете, заполняющем коридор. Тщетно. Звон ржавых звеньев, задеваемых при движении, слышится уже совсем рядом, но я всё ещё никого не вижу. Замечаю, как качнулась цепь в нескольких метрах от меня, и, опустив глаза, вижу очертания босых ступней на залитом тёмной жижей полу. Только следы, ничего больше. И они всё ближе.

Бросаюсь прочь. Ноги разъезжаются. Я в отчаянной попытке удержать равновесие хватаюсь за слизкие цепи, свисающие с потолка. Звенья выскальзывают из рук. Падаю на колени. Ладони шлёпают по полу, брызги летят мне в лицо, попадают в рот. Ощущаю солоноватый с металлическим привкусом вкус на губах. Это точно кровь.

Разум погружается в пучину паники. Вскочив на ноги, срываюсь с места стараясь оторваться от невидимого преследователя. Свисающие цепи больно хлещут по лицу, но я уже не обращаю на это внимания. Стах и желание выжить заполнили мой разум.

Краем глаза замечаю приоткрытую дверь отдела распределения, но по инерции проскакиваю мимо. Чья-то крепкая рука хватает сзади в воротник и с силой дёргает назад. Ору от ужаса и беспорядочно молочу руками. Получаю отрезвляющую пощёчину. Меня грубо впихивают в кабинет. Я слышу щелчок запорного механизма захлопнувшейся двери.

— Вы где гуляете? — раздаётся недовольный визгливый голос. — Вас сколько ждать можно? Как будто у меня других дел нет.

Картинка перед глазами плывёт. Пространство вокруг меня искривляется и течёт. Только что перед моими глазами мелькнула комната, обитая изнутри изъеденными ржавчиной металлическими листами. Я готов поклясться, что видел мерзкое жабоподобное чудовище, покрытое гноящимися нарывами, в свете качающейся тусклой лампы на потолке. Однако через мгновение я обнаруживаю себя в обычном, слегка захламлённом кабинете. Передо мной за столом сидит и выжидающе смотрит невысокая полноватая женщина.

— Документы, — она нетерпеливо щёлкает пальцами перед собой.

— Так я их внизу заб… — осекаюсь я, обнаружив свою сумку висящей на плече. — Ща.

Осторожно приоткрыв дверь, выглядываю наружу. Никаких цепей и крови нет. Ряды одинаковых дверей всё так же тянутся вглубь длинного коридора.

— Всё нормально у вас? — обеспокоенно интересуется хозяйка кабинета.

— А куда всё делось? — я смотрю на неё ошалелыми глазами.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, до того, как вы меня втащили в кабинет, там же…

— Простите, я что сделала? — её брови изумлённо ползут вверх. — Мне заняться больше нечем, чем мужиков к себе затаскивать? Вы в своём уме?

Я обхватываю голову руками и с усилием тру виски́. Что-то здесь не сходится.

— Вы знаете, — бормочу растерянно. — Я, наверное, пойду. Что-то мне и правда нехорошо.

Она смотрит слегка насмешливо.

— Пили вчера? Может, аспирина?

— Вообще редко употребляю, но от таблетки не откажусь.

Она копается в выдвижных ящиках и выкладывает на стол небольшую белую пилюлю. Ставит рядом стакан воды. Проглатываю лекарство и торопливо запиваю его, обливаясь.

— Перенервничали, наверное, перед собеседованием. Сейчас таблетка подействует, посидите, успокойтесь. Скоро начальник освободится. Побеседуем, раз уж пришли.

Она кивает на стул рядом со входом. Я присаживаюсь на указанное место и пытаюсь привести мысли в порядок. Что со мной? Неужели я правда схожу с ума?

— …компании? — доносится до меня голос толстушки.

— А? — переспрашиваю я.

— Я говорю, что вы знаете о нашей компании? — повторяет она.

— Да, собственно, немного, — бормочу, всё ещё не до конца взяв себя в руки. — В Интернете про вас я ничего не нашёл, наверное, недавно открылись или название сменили. Глубоко копать не стал, думал, на месте разберусь. Раз моё резюме заинтересовало, то, наверное, подхожу вам. Предполагаю, что занимаетесь ювелиркой.

— Почему?

— Название «Рубин» подходит для этой сферы деятельности.

— А, — кивает она. — Многие путают. Не руби́н, а Ру́бин. Это фамилия. В честь датского психолога Э́дгара Ру́бина. Вы картинку на двери видели?

— Ну.

— Он придумал. Ваза Рубина называется. В зависимости от того, на чём сосредоточено внимание смотрящего, можно увидеть либо сосуд, либо два человеческих лица друг напротив друга. Одновременно увидеть и то, и другое не получится. Взгляните ещё раз.

Она протягивает мне уже знакомый чёрно-белый рисунок. Действительно, то, что я раньше воспринимал как фон, оказалось двумя чёрными профилями мужских лиц. Мне кажется, или они правда похожи на меня?

— Так чем вы тогда занимаетесь? — недоуменно спрашиваю я, возвращая картинку. — О психологии я знаю очень мало и вряд ли смогу быть вам полезен. Я на должность менеджера по продажам пришёл устраиваться.

— О, это совершенно не важно, — машет рукой она. — Тут скорее вопрос в том, чем мы можем быть вам полезны, но об этом лучше поговорить с начальником. Пойду проверю, освободился он уже или ещё нет.

Женщина тяжело выбирается из-за стола и исчезает за дверью справа. Я порываюсь заглянуть в быстро сужающуюся щель, но не успеваю ничего толком рассмотреть. Моё любопытство оправдано, ведь ещё минуту назад никакой двери на этом месте не было.

В глазах смотрящего (2/2)

[1] «Мэри Поппинс, до свидания» — советский художественный фильм 1983 года.

Показать полностью
98

Пересадка (часть вторая)

Пересадка (часть первая)

V

Уши мгновенно заложило, как при взлёте самолёта. Испугавшись, я дёрнулся назад, но ничего не изменилось. Вокруг меня всё так же клубился плотный туман. Чувство направления исчезло. Помахал рукой перед глазами. Ничего. Я ощущал своё тело, но не видел его. Попробовал крикнуть. Бесполезно. Туман глушил любые звуки.

Внезапно, будто сквозь плотно заткнутые уши, раздался далёкий звон колокола. С каждым его ударом туман становился прозрачнее, а сам звон слышался более громко и чётко. Я побрёл на звук, вытянув руки вперёд.

Видения прошлого нахлынули неожиданно.

Передо мной стоит пожилой мужчина с окладистой бородой. На его лице читается недовольство. Он одет в чёрную рясу, на груди золотится большой наперсный крест.

Отпевания не будет, — раздражённо произносит он. — Не просите. Не положено для таких.

Разворачивается и исчезает за дверьми церкви.

Капли дождя стекают по моему лицу. Мне кажется, что у них солоноватый привкус. Бреду́ к выходу со двора. С колокольни по округе разносится благовест, возвещая о начале службы. Молния разрезает небо. Её вспышка ослепительна. Она заполняет всё видимое пространство. Я падаю на колени прямиком в лужу. Прячу лицо в ладонях. Мои плечи сотрясают рыдания.

Воспоминание, мелькнувшее в сознании яркой вспышкой, резко оборвалось. Туман рассеялся. Я стоял на просёлочной дороге. Вдали светились окна домов. Под ногами валялся помятый дорожный знак с надписью «ПАМЯТНЫЙ ОКОЛОТОК». Звон колокола смолк.

Это же деревня, где живёт Алиса. Я быстрым шагом направился к едва различимым в сгущающихся сумерках домикам. Справа раскинулось широкое поле с редкими чахлыми кустиками. Слева, почти вплотную к краю дороги, высились корявые деревья непроглядной чащи. Казалось, оттуда веет могильным холодом.

Мне доводилось бывать в деревнях. Воздух там всегда был наполнен различными звуками, непривычными городскому жителю. Крики птиц, стрекотание насекомых, разноголосица домашних животных — здесь всего этого не было. В округе стояла гробовая тишина. Однако на фоне всего произошедшего со мной за последнее время это не казалось таким уж странным.

Когда до ближайшего дома оставалось уже не больше пары сотен метров, я снова услышал плач.

— Алиса? — просипел я, превозмогая боль в горле.

Естественно, никто не отозвался. Я сам-то себя с трудом слышал. Горло, надсаженное постоянными криками, отказывалось воспроизводить громкие звуки. Я крутил головой в поисках источника плача. Судя по всему, кто-то рыдал в лесу. Я немного прошёл по направлению к чаще. Так и есть — звук стал слышен чётче. Взглянув на часы, убедился, что стрелка указывает в сторону деревни. Циферблат светился ядовито-жёлтым светом. Соваться в неизведанную лесную глушь не было ни малейшего желания, но если девочка там, я должен её найти.

Осторожно раздвигая руками ветки, я двинулся вглубь леса, подсвечивая путь фонариком. Звуки слышались где-то совсем рядом. Спустя непродолжительное время я оказался на небольшой полянке. В дальнем её конце стояла, сотрясаясь от плача, женская фигура в тёмной одежде. Это была не Алиса, но было в ней что-то неуловимо знакомое.

Я медленно направился к рыдающей женщине. Она громко всхлипывала, опустив голову и спрятав лицо в ладонях. Длинные чёрные волосы падали на плечи и грудь.

— С вами всё в порядке? — негромко поинтересовался я.

Казалось, она меня не слышит. Приблизившись почти вплотную, я легонько коснулся её плеча. Она подняла лицо. Рука с чёрными ногтями молниеносно вцепилась мёртвой хваткой в моё запястье, заставив меня выронить фонарик от неожиданности. Теперь я понял, почему фигура показалась мне знакомой. Я узнал её. Узнал чёрную футболку с логотипом группы «Кино», блуждающий взгляд и широкую кровоточащую рану на шее. Рыдания сменились безумным булькающим хохотом.

Сунув свободную руку в карман, я выхватил нож. Щёлкнула пружина, выталкивая лезвие наружу. Острый клинок полоснул по держащей меня руке. Женщина пронзительно заверещала и, отпустив моё запястье, взлетела вверх. Синхронно с её криком из чащи донёсся чудовищный рёв, деревья затрещали, ломаясь. Нечто огромное ломилось из леса на поляну.

Я бросился прочь, но тут же рухнул лицом вниз. Ноги словно стянуло тугим арканом. Перевернувшись на спину, я увидел, что их оплели узловатые шевелящиеся корни. Последние деревья, сдерживающие монстра, с треском, рухнули, и на поляне возникла громадная человекоподобная фигура. Я отметил, что со времени нашей последней встречи корень мандрагоры заметно подрос. Десятки толстых щупалец, змеясь, скользили по траве в мою сторону. Новые побеги формировались прямо на глазах и тут же устремлялись ко мне. Головы у чудовища не было, на её месте извивался длинный отросток, противоположный конец которого исчезал под юбкой парящей над землёй женщины.

В груди чудовища разверзся усеянный кривыми клыками зёв, и меня потащило прямо в него. Вверху оглушительно хохотала безумная брюнетка. Я отчаянно хватался за влажную траву, но всё было напрасно. Тело оторвалось от земли. Меня обдало невыносимой вонью из распахнутой пасти.

Поляну озарил яркий свет. Радостные вопли бывшей попутчицы сменились криком боли. Отростки, удерживающие меня, разжались, я рухнул вниз, больно ударившись спиной. Монстр, недовольно урча, неохотно отступал в чащу, втягивая щупальца.

— Быстрее! — раздался знакомый голос. — Бежим!

Я резко вскочил на ноги и рванул за Степанычем. Дед бежал слишком резво для своего возраста. В руке его ярко пылал факел, разгоняя лесной полумрак. Я с трудом поспевал следом. Наконец, мы выскочили на дорогу. Степаныч остановился. Я согнулся рядом, уперев руки в колени, и жадно хватал ртом воздух. Не в силах произнести ни слова, лишь махнул рукой в сторону деревни.

— Нет, — покачал старик головой. — Мне туда путь заказан. Я вмешался. Этого делать было нельзя. Теперь меня ждёт наказание.

Дыхание его совсем не сбилось. Голос звучал ровно, как будто не он мчался только что по лесу, перепрыгивая торчащие из земли корни и коряги.

— Найди Алису. Она где-то в Околотке прячется. Ты должен вытащить её отсюда любой ценой. Поспеши. Времени у тебя осталось совсем немного.

Я заметил, что свет факела быстро тускнеет.

— Оно боится пламени? — немного восстановив дыхание, просипел я. — Давайте подожжем лес.

— Это не просто пламя, — хмыкнул Степаныч и внезапно ткнул факелом мне в запястье.

Я инстинктивно отдёрнул руку, но вдруг понял, что не ощутил жара.

— Была у меня припрятана искра Благодатного огня, — с сожалением произнёс он. — Для себя берёг, но чего уж теперь. Может, сможешь внучку вытащить, тогда не зря истратил.

Из чащи донёсся треск ломающихся деревьев. Чудовище шло по нашему следу.

— Тика́й! — старик толкнул меня в плечо. — Найдёшь Алису, сразу на Верхний Ям шуруйте. Там поезд ждёт. Надеюсь, успеете.

Раздался тонкий свистящий звук. Рубаха на груди дед вспучилась. Рот его открылся в беззвучном крике. Факел выпал из руки и потух. Узловатый корень пробил тело старика насквозь. Кровь брызнула мне в лицо. Окровавленный отросток обвил конвульсивно дёргающуюся добычу и резко дёрнул. Степаныч исчез за деревьями. Усталость как рукой сняло. Не оглядываясь, я бросился к Околотку.

VI

Мне казалось, что от топота монстра сотрясается земля, а голова готова была взорваться от пронзительного визга. Я промчался через одиноко стоящие ворота, споткнулся о камень, попавшийся на пути, и растянулся во весь рост. Не обращая внимания на боль, вскочил и вдруг понял, что шум позади прекратился. С опаской оглянулся назад. Дорога была пуста. Погоня отстала. Мне удалось уйти.

Я взглянул на часы — циферблат горел тревожным оранжевым светом. Нужно как можно быстрее найти Алису, скоро совсем стемнеет. Я первый раз за всё время пребывания в этом месте взглянул на небо. Ни луны, ни звёзд разглядеть не удалось. Темнеющий небосвод был затянут плотной дымкой.

Оглядевшись вокруг, я направился к ближайшему домику. Окна покосившейся избы изнутри освещали тусклые пляшущие блики. Явно не электрическая лампочка. Похоже на свечи. Не удивлюсь, если даже лучины. Поднявшись по скрипящему крыльцу, громко постучал. Не дождавшись предложения войти, дёрнул входную дверь и оказался в тёмных сенях. Вспомнив о потерянном в лесу фонарике, я негромко выругался и принялся шарить руками по стене в поисках входа в жилое помещение.

Нащупав холодную металлическую ручку, потянул дверь на себя и замер на пороге. Комната была пуста, если не считать небольшого гроба, стоящего в самом её центре на двух табуретках. По его углам на длинных подставках горели четыре свечи. В гробу лежал ребёнок. Сначала я решил, что это Алиса, но, подойдя ближе, понял — не она. Мёртвая девочка была примерно одного с ней возраста, однако на этом сходство заканчивалось. Россыпь веснушек на бескровном лице и ярко-рыжие волосы. Это точно не она, хотя было в ней что-то неуловимо знакомое. Смерть ребёнка — это всегда страшно, но я всё же испытал облегчение, поняв, что это не Алиса.

Я отступил к двери, когда меня накрыло очередной волной воспоминаний.

Просторное помещение без окон с сырыми стенами. Похоже, это подвал. В центре стоит медицинская кушетка. Под кушеткой на полу начертана красным большая пятиконечная звезда в круге. По концам её лучей расположены зажжённые свечи. На кушетке с закрытыми глазами лежит девочка. Её длинные рыжие волосы свисают с лежанки, руки и ноги туго зафиксированы широкими ремнями. У изголовья тёмная фигура в надвинутом на глаза капюшоне нараспев произносит слова на незнакомом языке.

Внезапно ребёнок открывает глаза и поворачивает голову в мою сторону.

— Отпустите меня, — едва слышно шепчет она. — Пожалуйста. Я никому не скажу.

Человек в капюшоне извлекает из складок плаща небольшую куклу. Нет, не куклу. Человекоподобный корень мандрагоры. В другой руке появляется нож. Пальцы тонкие, женские. Не переставая бормотать, она делает небольшой, но глубокий надрез на запястье ребёнка. Подставляет корень под тонкую струйку крови, стекающую с края кушетки. Голос её становится громче, появляются визгливые нотки. Кровь впитывается в растение без остатка. Ни капли не проливается на пол. Отростки жуткой куклы начинают шевелиться. Женщина кладёт её на грудь девочки. Аккуратно бинтует порез.

— Создание сие будет твоим стражем и проводником за кромку, — обращается она к ребёнку, переходя на понятный язык. — Очисти сосуд для потерявшейся во тьме.

Девочка начинает кричать. Я закрываю уши руками и зажмуриваюсь.

— Отпусти меня! — прорывается крик в зажатые уши. — Отпусти меня! Отпусти меня!

Я открыл глаза. Мёртвая девочка сидела в гробу, повернувшись ко мне, и повторяла одну и ту же фразу, как заведённая. Из её носа показалась струйка крови. Нет, это не кровь. Это длинная многоножка выползла и, извиваясь, скрылась в рыжих волосах.

В ужасе я бросился к выходу. Спотыкаясь о хлам в сенях и отмахиваясь от свисающих с потолка пучков сушёных трав, протаранил входную дверь плечом и вывалился во двор. Не останавливаясь, выскочил за ограду и кинулся по улице вдоль домиков, как один похожих друг на друга. Их двери начали открываться, и из каждого выползали, подтягиваясь на руках, копии мёртвого ребёнка. Их глаза пылали в сумерках ярко-красным светом. Десятки голосов сливались в один.

— Отпусти меня! Отпусти меня!

Я мчался вперёд, казалось, целую вечность, но улица всё не кончалась. Лёгкие горели огнём. Наконец, обессилев, я упал на колени и, закрыв лицо ладонями, замер, тяжело дыша. Голоса медленно приближались. Они наползали со всех сторон, неотвратимые, как лавина.

Вдруг всё стихло. Моего плеча коснулась чья-то рука.

— Ты чего? — раздался голос Алисы. — Тебе плохо?

VII

Я отнял руки от лица и ошалело огляделся по сторонам. Никаких рыжеволосых мёртвых девочек рядом не было.

— Нет. Просто я спятил.

Внезапно на меня напал истеричный смех. Напряжение, копившееся всё это время, наконец вырвалось наружу. Я катался по земле, громко хохоча, не в силах остановиться. Алиса смотрела на меня непонимающе и немного испуганно. С трудом я всё же взял себя в руки и прекратил истерику. Немного отдышавшись, вытер слезящиеся глаза.

— Ты куда пропала?

— Я не пропала. Ты меня бросил.

— Я тебя искал. Нам нужно уходить отсюда. Здесь опасно.

— Надо дождаться деда.

— Мы с ним встретились, — я запнулся и продолжил. — Он велел идти на Верхний Ям.

— А ты меня снова не бросишь?

— Ни за что!

Я поднялся с земли и протянул ей раскрытую ладонь.

— Хорошо, — она схватила меня за руку. — Ты обещал.  

Я покосился на циферблат часов. Он светился багровым, стрелка показывала на противоположный конец деревни. Тьма сгущалась очень быстро. Свет в домах погас, и их тёмные силуэты сливались с небом. Внимательно глядя под ноги, я медленно двинулся в нужном направлении, крепко сжав руку Алисы.

— У тебя случайно нет фонарика? — спросил я на всякий случай.

— Нет, а зачем? — удивлённо протянула она. — Светло же.

— Как светло? — я резко остановился.

— Ну, пасмурно немного, — удивлённо ответила девочка. — Наверное, дождик скоро пойдёт.

— Погоди, — я присел на корточки и, взяв её за плечи, развернул к себе. — Хочешь сказать, сейчас не ночь?

Она отрицательно помотала головой.

— Ты меня не обманываешь?

— Нет.

— Так, — я на секунду задумался. — Опиши мне, что ты видишь вокруг.

— Да всё как всегда, — пожала она плечами. — Обычная улица с домами. Полкан вон кость грызёт под забором. Баба Галя по воду пошла. Мишка с котом играется. Дед Паша косу точит на завалинке. Ты чего, сам не видишь?

— Получается, не вижу. А место, где я тебя первый раз нашёл, как выглядело?

— На сенокосе раньше не был, что ли? Как он может выглядеть?

— Кучи одежды, части манекенов… Не?

— Стога́ сена, скошенная трава. Какие ещё манекены?

— С каждой минутой всё меньше понимаю, что здесь происходит, — пробормотал я. — Ладно, потом разберёмся.

Сверившись ещё раз со стрелкой на часах, я указал рукой вперёд.

— Веди тогда в ту сторону, потому что я уже ничего не вижу вокруг.

— Хорошо.

Алиса потянула меня в указанном направлении.

— Дед сказал, ты ничего не помнишь до нашей встречи.

— Вообще-то уже кое-что вспомнил, но мне это не понравилось.

— Ты делал что-то плохое?

— Очень надеюсь, что нет, но, возможно, я не очень хороший человек.

Алиса надолго замолчала. Я тоже погрузился в размышления. Что значат мои видения? Очевидно, это как-то связано с рыжей девочкой. А может, просто ложные воспоминания?

Впереди показалось чуть заметное свечение. Я был уверен, что вскоре мы выйдем к туманному проходу. Так и произошло. Уже знакомый белёсый столб возвышался посреди непроглядной тьмы.

— Ты что-нибудь видишь? — осторожно поинтересовался я у Алисы.

— Ага, — подтвердила она. — Большие ворота без забора. Нам туда?

— Видимо, да. Поднажмём!

Я подхватил девочку на руки и с разбега влетел в клубящийся туман. Привычно заложило уши. Звуки и ощущения исчезли. Почти исчезли. Я всё ещё чувствовал прижавшееся ко мне тельце ребёнка. Внезапно я понял, что в тумане был кто-то ещё. Кто-то пытался разорвать нашу связь с Алисой, и ему это почти удалось. На короткий миг я перестал ощущать девочку рядом с собой.

— Алиса! — беззвучно закричал я. — Вернись!

И она меня услышала. Мы снова были вместе. На этот раз я её точно не отпущу.

Я двигался сквозь плотное марево, не чувствуя земли под ногами. Собственно, я и ног-то не чувствовал. Клубы тумана передо мной принимали причудливые формы, пробуждая воспоминания.

Мужчины со скорбными лицами и плачущие женщины склонили головы на фоне крестов и надгробий. Я держусь чуть поодаль. Скорбящие смотрят на меня с неприязнью, некоторые с нескрываемой ненавистью. Убитая горем женщина с покрасневшими от слёз глазами отделяется от толпы и подходит ко мне. Я узнаю её. Это моя соседка по купе.

— Будь ты проклят! — она плюёт мне в лицо. — Ублюдок, зачем ты пришёл?

Звонкая пощёчина обжигает щёку.

Она кричит что-то ещё, но я её уже не слушаю. Кто-то из присутствующих уводит её в сторону, шепча успокаивающие слова.

Сквозь застилающие глаза слёзы я смотрю на свежую могилу. Поднимаю взгляд на надгробие. С фотографии улыбается Алиса.

Где-то вдалеке раздаётся поездной гудок.

Поезд гудел всё громче, разгоняя туман. Тусклые фонари освещали пустой перрон. Я стоял, прижимая девочку к груди. Обернувшись назад, увидел скособоченное здание вокзала. На вывеске выцветшая надпись «Верхний Ям». Мы успели.

— Ты вспомнил?

Алиса с надеждой смотрела на меня.

— Да, дочка, — я аккуратно поставил её на землю и вытер слёзы. — Вспомнил. Прости.

Она обхватила меня руками, уткнувшись лицом в живот, и громко заплакала.

— Теперь всё будет хорошо, — хрипло прошептал я, гладя её рукой по русой голове. — Мы с бабушкой придумали, как тебя вернуть.

Я бросил быстрый взгляд на часы. Циферблат почти чёрный. Выход вот-вот закроется. Снова подхватив Алису на руки, я кинулся к единственному вагону, прицепленному к старому закопчённому паровозу. Поезд тронулся, но боковая дверь всё ещё была открыта.

— Цепляйся за поручень! — прохрипел я, поравнявшись с тамбуром.

Алиса ловко вскарабкалась внутрь. Я остановился, провожая удаляющийся вагон взглядом. Из открытой двери показалась голова дочки. На секунду мне почудилось, что её волосы стали рыжими. Я протёр глаза. Да нет, просто показалось из-за тумана.

— Прости, но я должен остаться, — прошептал я. — Таковы условия.

Я смотрел вслед уходящему поезду, пока он не скрылся из вида. Когда очертания вагона растворились в тумане, я опустился на влажную скамейку и закрыл глаза. Теперь я вспомнил всё, но воспоминания не принесли мне облегчения.

VIII

Я смотрю на наручные часы.

— Чёрт, мне же дочку из школы забирать!

Тяжело поднимаюсь из-за стола.

— Куда? — слабо возражает сосед-собутыльник. — Ты же пьяный. Такси вызови.

— Я нормальный, — с трудом ворочаю заплетающимся языком. — Ща быстро туда-обратно.

Через полчаса я тупо пялюсь сквозь потрескавшееся лобовое стекло на разбитую витрину магазина одежды. На соседнем сидении стонет Алиса. Я поворачиваюсь к ней. Лицо дочери заливает кровь.

— Больно, — еле слышно произносит она.

Её ладошка слабо сжимает мою руку.

— Почему здесь так темно? Мне страшно. Не бросай меня тут одну.

Я пытаюсь успокоить её, но слова застревают в горле.

Спустя семь часов уставший врач сообщает, что спасти ребёнка не удалось.

Через неделю я нахожу супругу сидящей в кресле с перерезанным горлом. Чёрная футболка с логотипом группы «Кино» пропитана кровью. Правая руки с выкрашенными в чёрный цвет ногтями безвольно свисает с подлокотника. На полу валяется нож с выкидным лезвием, на его рукояти выгравировано распятие. Левая рука сжимает записку. На косо оторванном тетрадном листе большими неровными буквами написано: «Это ты виноват!».

Жизнь, лишённая смысла, тянется невыносимо долго.

Кто-то звонит мне с незнакомого номера уже несколько дней. Я сбрасываю вызовы. Наконец решаюсь поднять трубку.

— Дима, это Зоя Викторовна, — голос бывшей тёщи полон решимости. — Нужно срочно увидеться. Приезжай.

Я удивлён и заинтригован. После смерти Ольги мы ни разу не общались.

— Хорошо. Скоро буду.

Покосившийся домик Зои Викторовны давно требует ремонта. После того как не стало Семёна Степановича, хату она совсем запустила. Я смотрю на фотографию старика, висящую на стене. Фото сделано незадолго до его смерти. Он выглядит точно так же, как при нашей встрече в поезде.

— Ты хочешь вернуть Алису? — спрашивает Зоя Викторовна, пододвигая ко мне чашку с горячим чаем.

— А разве это возможно?

И тёща рассказывает мне про Околоток Памяти. Про место, находящееся за кромкой мира. Там, где сны переплетаются с воспоминаниями. Где души умерших людей живут благодаря воспоминаниям близких. Это изнанка царства мёртвых. Тонкая мембрана между Явью и Навью. Там видения и галлюцинации живых переплетаются с посмертным небытием умерших. Там кошмары сливаются с мечтами, и память соседствует с забвением. Она говорит о пересадочных станциях, дающих возможность вернуть потерянных близких. О том, что цена возвращения любимых слишком высока и не каждый решится на подобное. Она рассказывает о том, что существует возможность на короткое время открыть дверь в мир мёртвых. Она говорит о сошествии Иисуса Христа в Ад. Вспоминает Иштар, Гильгамеша, Орфея, Диониса и Одиссея. Все они находили дорогу в царство смерти.

Я смотрю на Зою Викторовну с жалостью, понимая, что смерть мужа и внучки пошатнули её психику, а самоубийство дочери окончательно свело с ума.

— Не жду, что ты сразу поверишь, — как будто читает мои мысли старуха, — поэтому предлагаю лично убедиться, что я не вру.

Она достаёт их кармана небольшую бутылочку с красной жидкостью и ставит её передо мной.

— Выпей.

— Что это?

— Настойка на корне мандрагоры. Она позволит на пару минут заглянуть за кромку. Небольшая демонстрация, не более. Для настоящего погружения потребуется более тщательная подготовка и бо́льшая дозировка.

Я подозрительно кошусь на пузырёк.

— Не бойся, — усмехается тёща. — Хотела бы отравить, подмешала бы отраву в чай.

На самом деле я почти не боюсь. Жизнь без смысла не так уж жалко терять. Скручиваю крышку и залпом опрокидываю в рот содержимое. Перед глазами всё плывёт. Комната заполняется густым туманом.

Прихожу в себя перед заброшенным зданием вокзала. Над входом вывеска: «Нижний Ям». Корявая приписка внизу от руки: «Пересадочная станция». Не сразу вспоминаю, кто я и как тут очутился. Однако память возвращается довольно быстро. Всё так реально и совсем не похоже на галлюцинацию. Я чувствую запах тлена и сырости. Щипаю себя за руку и вскрикиваю от боли. Тут всё настоящее и одновременно какое-то неправильное. Туман снова сгущается вокруг меня.

Я лежу на деревянном холодном полу в доме Зои Викторовны. За окном начинает смеркаться. Времени прошло явно больше, чем пара минут. Украдкой смотрю на часы.

— Время там течёт по-другому, — перехватив взгляд, опережает мой вопрос тёща. — Поверил теперь?

— Это странно, — с трудом поднимаюсь с пола и сажусь за стол. — Не похоже на иллюзию.

— На самом деле это самая настоящая иллюзия, потому что каждый видит там что-то своё. Это не Рай и не Ад. Это серая зона. Туда попадают независимо от того, праведник ты или грешник. И то, каким ты увидишь это место и его обитателей, зависит только от твоего внутреннего мира. Там хватает опасных существ, но формы, которые они принимают, существуют только в твоей голове.

— Откуда вы всё это узнали?

— Ты знаешь, что Ольга поздний ребёнок. Мы с Семёном долго пытались, но всё было напрасно. Я тогда ухаживала за лежачей соседкой. Бабка была почти полностью парализована, но разум сохранила на удивление чистый. Она утверждала, что наделена даром. Я ей не верила, пока она не помогла мне забеременеть. В дальнейшем она ещё многому нас с Семёном научила, а перед смертью передала свой дар мне.

— Так вы ведьма? — я всё ещё настроен скептически. — А Степаныч был колдуном?

— Нет, Семён не был колдуном, — качает головой тёща. — У него не было дара, хотя он знал и умел больше, чем обычные смертные. Он любил людей и старался свои знания использовать во благо. Поэтому он не одобрил то, что я собираюсь тебе предложить.

— Не одобрил? — я бросаю быстрый взгляд на старуху. — Вы хотите сказать, что всё ещё общаетесь?

— Не часто. Связь много сил отнимает. Моя память удерживает его в Околотке так же, как твоя держит там Алису.

— Так вы и с Алисой…

— Иногда.

— А Ольга?

— Ольга — самоубийца. Такие теряют остатки разума практически сразу. Возможно, её сущность всё ещё бродит где-то между пересадочными станциями, но ей уже не помочь.

— Допустим, — задумчиво произношу я. — Всё-таки почему Степаныч не одобрил вашу затею?

— Плата слишком высока, — горько усмехается тёща. — Во-первых, выйти сможет только одна душа, а это значит, что кому-то придётся остаться. Во-вторых, для возвращения нужен сосуд.

— Какой ещё сосуд?

— В нашем случае тело девочки, лишённое души. Я смогу провести обряд изгнания, но донора придётся достать тебе.

— Вы предлагаете мне похитить ребёнка? — возмущённо вскакиваю из-за стола и быстрым шагом направляюсь к выходу. — Вы совсем рехнулись? Ни за что! Прощайте, Зоя Викторовна, и не звоните мне больше.

— Подумай, Дима, — доносится мне вслед. — Вспомни, кто виноват в смерти Ольги и Алисы.

— Я об этом никогда не забываю, — бормочу под нос, с силой хлопая дверью.

До поздней ночи я копаюсь в Интернете в поисках любой доступной информации о путешествиях в загробный мир и особенно о корне мандрагоры. Из подтверждённых фактов нахожу только то, что мандрагора содержат алкалоиды и действует подобно опиатам, вызывая галлюцинации. Может использоваться как сильное снотворное средство. Передозировка опасна потерей памяти, нарушением работы мозга и приводит к коматозному состоянию, вплоть до смертельного исхода.

Я начинаю сомневаться, что моё посещение пересадочной станции не было галлюцинацией. Отрубаюсь прямо за монитором. Мне снится Алиса. Она плачет и просит не бросать её.

Мысли о пересадочных станциях не выходят у меня из головы уже месяц. Всё это время мне снится дочь. Каждую ночь.

Я обращаю внимание на рыжеволосую девочку из соседнего двора. Она чем-то напоминает мне Алису. Они примерно одного возраста. Возможно, даже знали друг друга. Мать зовёт её Иришкой. Хорошее имя.

Зоя Викторовна выжидающе смотрит на меня.

— Я привёз сосуд, — говорю, старательно пряча глаза. — Ей не будет больно?

— Возможно, немного, — пожимает она плечами. — Я постараюсь сделать всё быстро.

Старуха достаёт со шкафа ларец с пятиконечной звездой на крышке. Внутри лежат кинжал и небольшой человекоподобный корень.

— Я читал, что не всякая мандрагора годится для колдовских ритуалов, — нервно пытаюсь заполнить повисшую тишину. — Раньше ведьмы выращивали их из мозгов мёртвых воров или испражнений висельников.

— Всё зависит от целей, для которых он будет использоваться, — усмехается старуха. — Для нас идеально подходит растение, выращенное из сердца самоубийцы.

Она нежно поглаживает фигурку пальцами.

— У этого корня особая связь с Ольгой.

Она открывает дверь погреба.

— Прежде чем мы приступим, должна предупредить о том, что времени у тебя немного. Проход будет открыт три дня по земному времени, но за кромкой время течёт по-другому. Причём для каждого по-своему. Пока проход не закроется, ты будешь связан со своим телом. Для душ, оторванных от своих земных оболочек, нет времени, для них каждое мгновение — бесконечность. Однако не для тебя, пока срок не выйдет. Поэтому поторопись, если хочешь вытащить дочь. Потерянную душу может вывести только живой. Семён встретит тебя и поможет, чем сможет, но его возможности сильно ограничены. Мир за кромкой живёт по своим правилам. Будь осторожен, не дай себя обмануть. Обитающие там хитры и готовы на многое, чтоб проскользнуть в мир живых. Особенно внимателен будь при переходах между пересадочными станциями.

Она спускается в погреб.

— Давай, неси свой сосуд. Я пока всё подготовлю.

Глухой рык прервал мои воспоминания. Перрон содрогнулся от тяжёлых шагов. Я открыл глаза и с безразличием посмотрел на приближающегося Смотрителя. Мне не страшно. Я готов принять свою участь. И лишь одна мысль не давала мне покоя. Вдруг мне не показалось, и волосы Алисы действительно изменили цвет? Что если изгнанная тёщей душа девочки смогла найти способ вернуться? Я вспомнил, как во время перехода почувствовал присутствие кого-то постороннего и на секунду потерял связь с дочкой. Могла ли Иришка занять её место в этот короткий миг?

Когтистая лапа Смотрителя метнулась ко мне, прерывая тревожные мысли и погружая во тьму.

Эпилог

Лежащая на кушетке рыжеволосая девочка открыла глаза и закашлялась.

— Пить, — едва слышно простонала она, разлепив пересохшие губы.

Старуха, дремавшая возле неё на стуле, подскочила и суетливо начала отстёгивать ремни, стягивающие руки ребёнка.

— Сейчас, Алисочка, — причитала она. — Сейчас наверх поднимемся. Там и попить, и покушать приготовлено.

Занятая вторым запястьем, старуха не заметила, как свободная рука девочки скользнула к изголовью кушетки.

— Я не Алиса, — с ненавистью прошипела она, вонзая ритуальный кинжал в шею ведьмы. — Меня зовут Иришка.

Показать полностью
86

Пересадка (часть первая)

I

Люблю поезда. Поездка — это всегда маленькое приключение. Однако в этот раз мне, похоже, не повезло с попутчиками. Верхнее место напротив заняла мрачного вида брюнетка с ногтями, выкрашенными в чёрный цвет. Сразу после посадки она, не здороваясь, забралась наверх и уткнулась в смартфон. На нижней полке расположились дед с внучкой. Девочка выглядела лет на десять. Усевшись на своё место, она отрешённо уставилась в окно, слегка щурясь от весеннего полуденного солнца. Дед же, наоборот, суетился и вёл себя крайне беспокойно. Нервно потирал руки, глаза бегали из стороны в сторону. Он часто вздыхал и поглядывал на старые наручные часы с поцарапанным стеклом, плотно стягивающие тонкое запястье потрескавшимся кожаным ремешком.

— Отправление задерживают, что ли?

Старик вопросительно воззрился на меня. Голос у него был неприятный, какой-то тонкий и плаксивый.

— Вроде нет, — я взглянул на экран смартфона. — Рано ещё. Через пару минут должны оправиться.

— Скорее бы уже, — вздохнул дед. — Давайте знакомиться. Семён Степанович. Можно просто Степаныч.

Он протянул трясущуюся руку.

— Дима, — представился я, отвечая на рукопожатие. Ладонь Степаныча была холодная и липкая. Я украдкой вытер руку о штанину.

— Вы не против поменяться местами? — поинтересовался осторожно старик. — Не люблю спиной вперёд ехать.

— Давайте, — я пожал плечами, — Мне без разницы.

Немного потолкавшись в тесном купе, мы пересели. Брюнетка на верхней полке лежала с закрытыми глазами, уронив смартфон на грудь. Счастливая. У меня вот всегда были проблемы со сном, а она только легла и сразу отрубилась.

—Алисочка, ты пить не хочешь? — обратился дед к девочке заискивающим тоном.

Внучка отрицательно мотнула русой головой. Поезд зашипел, здание вокзала медленно исчезло за окном. Семён облегчённо вздохнул и полез в сумку.

— А я выпью, — он достал из старого рюкзака стеклянную бутылку без этикетки, наполненную тёмно-красной жидкостью. — Составите компанию?

— Что это?

Я подозрительно уставился на бутылку. Похоже, причина странного поведения старика и его трясущихся рук наконец прояснялась. Деду нужно было срочно поправить здоровье.

— Настойка домашняя, — он заговорщицки подмигнул. — Особый семейный рецепт.

Дорога предстояла долгая. Что такое пол-литра для двух взрослых мужиков? Просто способ приятно скоротать время за непринуждённой беседой.  

— Ща я за стаканами к проводнице схожу, — я приподнялся со своего места.

— Сиди-сиди, — замахал руками дед. — У меня всё с собой.

Всегда завидовал людям, умеющим так легко переходить на «ты». Попутчик тем временем извлёк из сумки пару складных стаканчиков и небольшой пластиковый контейнер с закуской.

— Картошечка тёплая ещё, — сняв крышку, он втянул носом воздух. — Алисочка готовила. Не смотри, что ребёнок. Она у меня умница. Всё умеет. Рано без матери осталась, сам воспитываю, как могу.

— Бросила?

— Не, — Степаныч шмыгнул носом. — Умерла.

— Извините.

— Ничего. — он махнул рукой. — Мы уже пообвыкли. Ты вот хлеба нарежь пока.

Он протянул мне буханку и складной нож с выкидным лезвием. На потёртой рукояти было выгравировано распятие. Я отрезал два аккуратных куска, мысленно отметив приятную остроту лезвия.

— Далеко едешь?

— До конца. А вы?

— Не, мы скоро выходим. У нас пересадка в пути.

— В гостях были?

— Можно и так сказать, — горько усмехнулся старик. — К дочке на погост ездили. Мы-то с внучкой в другое место перебрались, а она осталась. Вот и решили навестить.

Бросив быстрый взгляд на притихшую на верхней полке попутчицу, дед разлил по первой. Тягучая красная жидкость вызывала неприятные ассоциации с кровью, но я решил не судить о книге по обложке.

— Давай помянем.

Мы выпили, не чокаясь. Девочка неодобрительно покосилась на деда и снова отвернулась к окну.

У настойки был сладковатый и какой-то знакомый привкус. Она мягко скользнула в желудок и начала расходиться тёплой волной по всему телу. Я внезапно испытал острое чувство дежавю.

— На чём настаиваете? — поинтересовался я, ставя стаканчик на столик.

— Да травки разные, ягоды, корешки. Ничего особенного. Ты закусывай, не стесняйся.

Степаныч пододвинул контейнер. Вооружившись пластиковой вилкой, я насадил на зубцы крупный кусок варёной картошки и потянул его ко рту. Что-то мелькнуло у меня перед лицом. Негромко вскрикнув от неожиданности, я шарахнулся в сторону.

С верхней полки, слегка покачиваясь, безвольно свешивалась рука брюнетки. Блики солнца играли на аккуратных ногтях, покрытых чёрном лаком. Мысленно чертыхнувшись, я вернулся в исходное положение. Лёгкий аромат духов щекотал ноздри.  И снова дежавю настигло меня. Запах показался таким знакомым и родным, но в то же время пробуждал чувство глубокой печали. Я поднялся с лежака и посмотрел на попутчицу. Привлекательная женщина слегка за тридцать в чёрном топе с ярко-красным принтом «Мама, я знаю, мы все сошли с ума...» на фоне логотипа группы «Кино». Юбка чуть выше колен открывала стройные ноги. Длинные волнистые волосы цвета воронова крыла разметались по подушке, частично скрывая изящную шею. В моём вкусе. Было в чертах её лица что-то неуловимо порочное и притягательное.

Стараясь не разбудить, я осторожно взял её запястье двумя пальцами и медленно переместил свисающую конечность обратно на полку. Несмотря на то, что в купе было довольно тепло, рука женщины была холодна, как лёд. Что-то внезапно насторожило меня. Замерев, я пытался понять, что же не так с попутчицей, и вдруг до меня дошло… Она не дышала. Грудь её всё это время оставалась неподвижной. Надеясь, что ошибся, я слегка потормошил её за плечо.  Голова склонилась вправо, волосы, прикрывающие шею, соскользнули, и я, заорав, отпрыгнул назад, чуть не упав, споткнувшись о вытянутые ноги деда. На шее женщины красовался свежий глубокий порез. Кровь медленно сочилась из раны, впитываясь в подушку. Теперь я заметил тёмное пятно на белом постельном белье, прикрытое волосами. Я смотрел на труп не отрываясь, лихорадочно соображая, что же делать дальше. И тогда попутчица открыла глаза. Поезд въехал в тоннель.

Я замер у выхода из купе в кромешной темноте.

— Степаныч! — мой голос дрожал.

Тишина. Только стук колёс о стыки рельсов, многократно отраженный и усиленный стенами тоннеля. Лицо обдало смрадом.

— Я тебя помню, — раздалось внезапно рядом, и ледяная рука коснулась моего лица.

Заорав, я выскочил в коридор.

— Вернись! — донеслось мне вслед. — Я тебя ждала!

Голос был странный, какой-то клокочущий. Будто в горле говорившей бурлила жидкость. Двигаясь наощупь, хватаясь за боковые поручни вспотевшими руками, я представлял, как надуваются и лопаются кровавые пузыри в ране на шее моей попутчицы.

Неожиданно тьма рассеялась. В тусклом мигающем свете я обнаружил, что вагон сильно изменился. Грязные стены бугрились пульсирующими багровыми наростами, словно готовыми лопнуть назревшими фурункулами. Пол живым ковром устилали бледные шевелящиеся отростки. С потолка свисала желеобразная слизь, особо крупные капли которой, обрываясь, падали вниз с мерзким хлюпающим звуком. Я с отвращением отдёрнул руку от поручня, выглядящего как обнажённая окровавленная мышца.

— Вернись! — раздалось снова позади. — Это ты виноват!

Я обернулся и увидел, как из купе высунулась голова брюнетки. Глаза её были широко открыты, зрачки хаотично метались, занимая совершенно немыслимые ассиметричные положения, волосы свисали влажными лоснящимися сосульками. Тело оставалось внутри, а голова опускалась ниже и ниже, пока не коснулась пола щекой. Её затрясло. Оцепенев, я наблюдал, как рана на шее становится всё шире. Вдруг с громким хлопком лопнувшей резины голова отделилась от тела, и вслед за ней потянулась толстая кишка, по краям которой тут же стали распрямляться суставчатые ножки. Десятки ножек. Огромная окровавленная сороконожка с женской головой бросилась ко мне. Я рванулся прочь, но поскользнулся, угодив ногой в сгусток слизи. Яркая вспышка перед глазами от удара об пол через мгновение сменилась кромешной тьмой. Сознание покинуло меня.

II

Затхлый запах тлена проникал в ноздри, вызывая ассоциации с разложением и смертью. Я открыл глаза. Воспоминания о произошедшем беспощадным потоком заполнили моё сознание. Вскочив, я испуганно огляделся. Я совершенно не помнил, как снова оказался в купе. Полки были пусты. Все попутчики исчезли. Поезд не двигался, за окном плавал густой белёсый туман.

На секунду я решил, что мне всё приснилось, но внешний вид вагона быстро развеял мою надежду. Нет, не было никаких наростов на стенах или слизи на потолке, но это был определённо не тот вагон, в который я садился в начале путешествия. Либо я был без сознания десятки лет, либо мой кошмар всё ещё продолжается.

В стенах купе зияли многочисленные дыры с неровными краями, из-под сгнившей обшивки полок выглядывала потемневшая набивка, в которой копошились мелкие насекомые, в углах под потолком висели гирлянды пыльной паутины. На столе стоял контейнер Степаныча с засохшей чёрно-зелёной субстанцией внутри. Пустая бутылка из-под настойки валялась рядом. Хотя не совсем пустая, что-то в ней было. Я поднял стеклянную ёмкость, оттёр от пыли и в струящемся из окна тусклом свете попытался разглядеть содержимое.

То, что находилось внутри, больше всего было похоже на крупный корень женьшеня. Веретенообразная, напоминающая уродливое человеческое тело, ветвящаяся часть растения заполняла почти весь объём бутылки. Непонятно, каким образом его запихнули внутрь. Учитывая ширину горлышка, сделать это было физически невозможно. Непроизвольно всплыло воспоминание об анатомическом разделе Кунсткамеры. Внезапно корень зашевелился. Я с отвращением резко швырнул бутылку на пол. Осколки разлетелись по полу. По ушам резанул пронзительный визг. Мои барабанные перепонки готовы были лопнуть, пространство вокруг искривлялось и тряслось, казалось, что зубы во рту вибрируют. Стекло вагона вылетело наружу блестящей крошкой. Зажав уши руками, я кинулся прочь.

Преодолев коридор в несколько прыжков, я оказался в тамбуре. Споткнулся и вывалился на платформу, едва успев выставить руки. Визг стих. Со стоном я поднялся на ноги. В ушах звенело. Осторожно коснулся их и увидел следы крови на пальцах.

Что здесь происходит?

Я ошарашенно крутил головой. Поезда не было. От всего состава остался лишь один вагон, и тот выглядел так, как будто не двигался с места много лет. Он был покрыт ржавчиной и копотью. Впрочем, рельсовая колея, на которой он стоял, выглядели не лучше — металл, изъеденный тёмно-бурой ржой, опирался на трухлявые шпалы, между которыми сновали жирные чёрные крысы.

Повернувшись, я оглядел здание вокзала. Покосившееся деревянное строение сквозь густой туман щерилось тёмными провалами выбитых окон. Над входом красовалась скособоченная выцветшая надпись «Нижний Ям». Чуть ниже красной краской было неровно намалёвано кривыми буквами «Пересадочная станция». Снова мимолётное чувство дежавю коснулось моего сознания.

Сквозь стихающий звон в ушах я услышал размеренное тиканье. Источник звука был где-то совсем рядом. Я запустил руки в боковые карманы джинсов. В обоих нащупал какие-то предметы, которые явно положил туда не сам. Извлёкши находки на свет, я внимательно их осмотрел. В правой руке оказался выкидной нож Степаныча, а в левой его же наручные часы.

Циферблат светился ровным зелёным светом, а единственная стрелка, отмеряющая секунды, крутилась в обратную сторону. Поддавшись внезапному порыву, я надел часы, туго затянув старый кожаный ремешок. Лезвие ножа выскочило из рукоятки с сухим щелчком. Какое-никакое оружие. Не уверен, что от него будет большая польза, но так я почувствовал себя немного спокойнее.

Узкий перрон был завален мусором. Какие-то тряпки, обрывки бумаг и обломки мебели валялись повсюду. Напротив входа возвышалась уродливая статуя, выкрашенная в светло-синий цвет. Человекоподобное существо с вытянутыми вперёд двумя парами рук, оканчивающимися перепончатыми когтистыми лапами, присело, как будто готовясь к прыжку.  Колени его неестественно длинных ног находились выше плеч, а тело склонилось почти параллельно земле. С шеи свисало ожерелье из человеческих черепов. На лишённой растительности голове не было ни глаз, ни носа, ни ушей. Хотя один глаз я всё же обнаружил. Он расположился внутри широко раскрытой пасти, усеянной длинными игольчатыми зубами.

Передёрнув плечами, я обошёл статую по широкой дуге и, озираясь по сторонам, направился ко входу в вокзал. Где я? Что это за место и как я тут оказался? Стоп. А куда я ехал? Замерев на месте, я лихорадочно силился вспомнить свой маршрут. Сердце испуганно сжалось. Я не помнил ничего из своей прошлой жизни. Всё, что было до посадки в поезд, начисто стёрлось из памяти. Дима! Меня зовут Дима! Это всё, что я помню. Господи, я даже не знаю, как выгляжу. Сколько мне лет? Чем я занимаюсь? Пустота. Как будто до того, как я сел в этот вагон, меня и не было вовсе.

Озадаченный внезапной амнезией, я приблизился к зданию вокзала и заглянул в одно из разбитых окон. В темноте с трудом угадывались очертания сидений, хаотично разбросанных по залу ожидания. Заходить внутрь у меня не было никакого желания. Однако это был единственный неисследованный мной видимый объект, остальное пространство тонуло в густом белёсом тумане. Исключая вагон, конечно. Туда я точно возвращаться не собирался.

С тоской оглянувшись назад, я уловил какие-то изменения в окружающей обстановке. Не сразу сообразив, что именно изменилось, ещё раз окинул взглядом перрон. И тут до меня дошло. Сердце пропустило несколько ударов, подпрыгнув к горлу. Резко рванув на себя тяжёлую дверь, я заскочил внутрь. Створка за моей спиной захлопнулась с громким стуком. Эхо заметалось в пустом зале. Я привалился к стене, тяжело дыша. Немного восстановив дыхание, подкрался к ближайшему окну и выглянул наружу. Нет, мне не показалось. Постамент, на котором стояла отвратительная статуя, был пуст.

III

Мне хватило увиденного, чтобы поверить в любую чертовщину. Существовала всё же вероятность того, что у меня галлюцинации или я сошёл с ума. Что если я наркоман или душевнобольной, и всё происходящее лишь порождение моего нездорового разума? Возможно, лежу сейчас где-нибудь без сознания под действием препаратов и…

Внезапно перед глазами всплыл образ Степаныча, разливающего настойку по стаканам. Вот старый козёл! Травки-корешки, говоришь? Опоил. Сейчас, наверное, шарят по карманам на па́ру с внучкой. Если она вообще ему родственница. Историю ещё такую слезливую выдумал.

Я немного успокоился. Неприятно, конечно, но не безнадёжно. Не будут же они случайного попутчика до смерти травить ради наживы. Может, я совсем без денег еду? Откуда они знают, что у меня есть чем поживиться? Насколько помню, в купе я «лопатником» не светил.

Настораживало только, что всё происходящее, несмотря на абсурдность, казалось очень реалистичным. В ушах всё ещё стоял слабый звон, а ладони саднило от удара об асфальт. Я топтался на месте, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте.

Неожиданно из глубины зала раздался сухой старческий кашель.

— Кто здесь? — взвизгнул я, выставив перед собой руку, всё ещё сжимавшую «выкидушку» деда. —У меня нож!

— Рад за тебя, — в голосе слышалась нескрываемая насмешка. — Смотри не порежься ненароком.

Знакомый дребезжащий голос с плаксивыми нотками.

— Степаныч? — осторожно уточнил я.

— Он самый, — подтвердил из темноты старик. — Чего застыл? Присаживайся рядышком.

Вытянув руки, я осторожно пошёл на голос.

— Обожди, — раздалось где-то справа. — Ща иллюминацию оформлю, а то ноги переломаешь.

Под потолком раздалось жужжание, и тусклый свет люминесцентных ламп осветил зал ожидания. Лампы мигали, тухли и снова загорались, в произвольном порядке создавая жуткие гротескные тени на стенах помещения. Я, наконец, смог осмотреться.

Вокзал изнутри выглядел ещё древнее, чем снаружи. Стены и потолок покрывали тёмные разводы — то ли грязь, то ли плесень. Большинство рядов кресел были перевёрнуты, остальные беспорядочно сдвинуты со своих предусмотренных планировкой мест. Подошвы ботинок слегка липли к перепачканному желеобразной субстанцией полу, неприятно чавкая при ходьбе. В углу сгорбилась фигура в тёмном, блестящем от влаги дождевике. Капюшон полностью скрывал лицо Степаныча. Он приглашающе похлопал рукой по соседней сидушке.

Я приблизился, не сводя с него глаз, и, убрав нож в карман, присел вполоборота на краешек кресла через одно место от него.

— Думаешь, небось, что спишь? — ехидно поинтересовался старик.

— А разве нет? — я решил прикинуться дурачком.

— Не могу я тебе, Дима, на этот вопрос ответить. Не про всё тут можно говорить. У этого места свои правила, нарушать которые нельзя. Могу лишь уверить, что попал ты сюда добровольно и прекрасно знал, на что шёл. Скоро всё вспомнишь.

— Я нашёл в вагоне вашу бутылку, — решил я зайти с другой стороны. — Внутри было что-то живое.

— Не совсем живое. Это корень мандрагоры. Крайне опасная штука в неумелых руках. Надеюсь, ты не попытался его оттуда достать?

— Вообще-то бутылка разбилась, и этот ваш корень выбрался.

— А вот это плохо, — неодобрительно поцокал языком Степаныч. — Значит, времени у нас ещё меньше, чем я думал. Передвигается он хоть и медленно, пока маленький, но зато очень упорно. Когда вырастет, будет шустрее, а растёт он очень быстро. Если сюда доползёт, то мало не покажется.

— Тогда нам нужно уходить куда-нибудь, — я вскочил с кресла. — Чего сидим? Пошли скорее. Заодно объясните, что тут творится.

— Это тебе нужно уходить, — тяжело вздохнул старик. — Мне уже поздно. Времени у тебя немного. Следи за часами. Как только циферблат почернеет — выход закроется. Хотя шансы у тебя и так не велики. Зря ты решил сюда сунуться.

— Да куда «сюда»? Где я вообще?

— Не могу сказать, — покачал головой старик. — Сам должен вспомнить.

— Хорошо, — раздражённо буркнул я. — Куда идти, хоть?

— Там помещение для сотрудников, — он мотнул головой в сторону кассы. — Через него до служебного выхода доберёшься, если повезёт. Почаще смотри на часы, они подскажут направление. Берегись Кассира и Смотрителя.

— Какого ещё Смотрителя? — я почему-то вспомнил одноглазого монстра, пропавшего с постамента на перроне.

— Станционного, — тихо отозвался Степаныч.

Внезапно голова его упала на грудь. Руки безвольно свесились. Из раскрывшейся ладони выпал небольшой продолговатый предмет.

— Эй!

Я легонько толкнул старика в плечо. Собеседник с глухим стуком упал на пол. Капюшон свалился с головы. У Степаныча не было лица. Передо мной лежал безликий манекен. Тусклый свет люминесцентных ламп играл на гладком блестящем пластике.

Я пятился, пока не упёрся спиной в стену. Замерев, я испуганно смотрел на то, с чем только что разговаривал. А был ли разговор на самом деле? Может, это просто продолжение галлюцинации? Решившись, я осторожно приблизился к неподвижному манекену и нагнулся за выпавшим у него предметом. На грязном полу лежал небольшой металлический фонарик. Я притянулся за ним. Холодные пластмассовые пальцы резко сомкнулись на моём запястье. Заорав, я дёрнулся назад, вырывая руку. Не удержав равновесия, приземлился на пятую точку, и не вставая, стал отползать спиной вперёд, быстро перебирая ногами.

Манекен поднимался. Конечности его резкими рывками сгибались и разгибались под невообразимыми углами. Плащ соскользнул, обнажая бесполое пластиковое тело. Выворачивая колени и локти, жуткая пародия на человека двинулась в мою сторону. Нащупав в кармане нож, я ранул его наружу. Поднялся на ноги и бросился к приближающемуся существу. Острое лезвие со щелчком выскочило из рукояти. Неумело размахнувшись, я всадил нож в голову жуткого манекена и отпрыгнул, оставив своё оружие в податливой пластмассовой плоти.

Существо яростно замотало головой. Выгравированное на рукояти распятие ярко светилось. В нижней части лица манекена появилась узкая горизонтальная трещина. С каждым мгновением она становилась всё шире, образуя некое подобие рта. Наконец, сформировавшаяся пасть распахнулась, исторгнув из себя громкий вопль. Монстр схватился за торчащую рукоять ножа обеими руками в попытке избавиться от предмета, причиняющего ему боль. Распятие вспыхнуло ярче, раздался громкий хлопок и деформированные куски пластика разлетелись по залу ожидания. Угольно-чёрный сгусток клубящейся материи, метнувшись в сторону кассы, исчез, пройдя сквозь стену.

Ошарашенно я смотрел на то место, где секунду назад корчился от боли раненый манекен. Только нож, лежащий на полу, напоминал о происшедшей стычке. Рукоять перестала светиться, но своей задачей он справился просто превосходно. Что за тварь напала на меня? Возможно, это тот самый Кассир, о котором упоминал старик. К сожалению, спросить было не у кого.

С бешено колотящимся сердцем я подобрал небольшое, но грозное оружие. Убрав лезвие, спрятал нож в карман. Щёлкнув выключателем фонарика и убедившись в его работоспособности, засунул за пояс.

С металлическим скрипом приоткрылась тяжёлая дверь в служебное помещение, будто приглашая войти.

В полной растерянности я застыл на месте. Могу ли я доверять тому, кто скрывался под капюшоном? Не ждёт ли меня за дверью западня?

В зале стало заметно светлее. Лампы перестали мерцать. Свет, исходящий от них, становился всё ярче, разгоняя остатки тьмы. Сверху послышалось нарастающее гудение. Я ощутил лёгкое пощипывание на коже. Волосы на руках слегка приподнялись. Казалось, что воздух по непонятной причине пропитывается электричеством. Я прикрыл глаза ладонью, защищаясь от слепящего света, и тогда все лампы одновременно лопнули, осыпая меня осколками и фейерверками искр. Я зажмурился и присел, закрывая голову руками. Спустя несколько секунд, открыв глаза, я понял, что снова оказался в темноте. Сочащегося из разбитых окон тусклого света едва хватало, чтоб маневрировать между рядами кресел.

Боковым зрением в тумане, скрывающем перрон, я уловил движение. Он будто стал плотнее, принимая какую-то форму. Я уже догадывался о том, что сейчас увижу, но не мог сдвинуться с места. Парализованный страхом, я беспомощно наблюдал, как из белёсого марева появляется Станционный Смотритель.

Будучи статуей, он не казался мне настолько большим. Сейчас же я понимал, что, даже двигаясь на полусогнутых ногах, он был выше меня как минимум в два раза. Пасть его была широко распахнута.  Огромный нечеловеческий глаз с вертикальным зрачком, скрытый за частоколом зубов, медленно двигался из стороны в сторону. Тварь искала меня. В этом не было никаких сомнений.

Неимоверным усилием поборов оцепенение, я сдвинулся с места. Стараясь ступать максимально бесшумно, короткими шажками я приближался ко входу в служебное помещение, не сводя глаз с жуткой твари. Под ногой раздался сухой хруст. Я машинально бросил взгляд вниз и тут же снова поднял глаза. Монстр смотрел прямо на меня. Понимая, что осторожничать уже бессмысленно, я рванулся к спасительному укрытию. Позади раздался грохот – Смотритель ломился внутрь, круша створки вокзальных дверей.

Я скользнул в приоткрытую тёмную щель и, внезапно лишившись опоры, крича, рухнул вниз. Пола за дверью не было.  

IV

Несколько раз перевернувшись в полёте, я перестал понимать, где верх, а где низ. Наконец, лязгнув зубами, я приземлился спиной на что-то мягкое. Меня окружала непроглядная тьма. Отчаянно борясь с подступающей паникой, я пытался выровнять сбитое дыхание. Нужно достать нож! Рука метнулась к карману штанов и наткнулась на заткнутый за пояс фонарик. Вот это кстати!

Луч света прорезал темноту. Из моего надсаженного горла вырвался лишь тихий хрип. Я лихорадочно размахивал фонариком, чувствуя, что разум покидает меня. Вокруг, насколько позволяла разглядеть мощность моего осветительного прибора, были разбросаны части человеческих тел. Бледные, обескровленные руки, ноги, туловища и головы валялись в беспорядке среди ворохов одежды. На одну из таких куч мне как раз и посчастливилось приземлиться. Я с отвращением отпихнул от себя ногой ближайший безголовый торс. Оказавшись на удивление лёгким, он скатился вниз и глухо стукнулся о пол. Заподозрив неладное, я съехал следом и рассмотрел его более внимательно. Так и есть. Снова манекены.

Воспоминание коснулось моего разума неожиданно.

Запах бензина и горячего металла. Кровь заливает глаза. Через потрескавшееся лобовое стекло машины я вижу разбитую витрину магазина одежды. Изуродованные манекены, перевёрнутые стойки с тряпьём, кричащие люди. Слева, у дверцы автомобиля стоит какой-то парень в светлой футболке и размахивает руками. Он довольно высокий. На футболке изображение четырехрукой индийской богини, и хоть мне видна только нижняя её часть, я знаю, что это Кали. Нужно сосредоточиться на этом и ни в коем случае не смотреть направо. Там что-то страшное. Мне нельзя этого делать, но я поворачиваюсь. Яркий свет слепит меня…

Воспоминание оборвалось так же внезапно, как и возникло.

Что это было? Я пытаюсь зацепиться за ускользающие образы и вспомнить что-то ещё, но всё тщетно. Ладно. Пусть не сразу. Кусками, обрывками, фрагментами, но память возвращается.

Я немного воспрял духом.

Однако всё ещё было неясно, в какой стороне находится выход. Луч фонарика метался среди одинаковых тряпичных холмов. Ни стен, ни потолка видно не было, но так как кожа не ощущала даже малейшего движения воздуха, я всё же решил, что нахожусь в помещении. В очень большом помещении. Часы на руке завибрировали. Взглянув на циферблат, я отметил, что цвет его изменился с насыщенного зелёного на салатовый, а стрелка перестала крутиться в обратную сторону. Теперь она замерла между цифрами «три» и «четыре». Что там старик говорил про направление? Я слегка повернулся вправо, стрелка сместилась и замерла на цифре «два». Похоже, у меня есть какое-то подобие компаса.

Следуя указанному курсу, я двинулся вперёд, обходя особо большие кучи одежды. Мне казалось, я иду целую вечность, но пейзаж вокруг оставался прежним. Внезапно сквозь гробовую тишину до меня донёсся едва различимый звук. Я замер, прислушиваясь. Точно. Впереди кто-то хныкал и всхлипывал. Женщина или ребёнок. Звук раздавался чуть в стороне от нужного мне направления. Было ясно, что доверять в этом месте нельзя никому, но вдруг кто-то действительно нуждается в помощи? Решив рискнуть и всё же проверить, я двинулся на звуки плача.

Через несколько минут я оказался перед очередной большой кучей тряпок. Приглушенные всхлипы доносились откуда-то изнутри.

— Эй, ты где? — негромко позвал я.

Звуки резко прекратились.

— Не бойся, — я старался придать своему голосу убедительности. — Вылезай. Не обижу.

Тряпки зашевелились, из-под них показалась голова с длинными русыми волосами. Девчонка из купе. Внучка Степаныча. Я даже помнил её имя.

— Алиса? — настороженно произнёс я. — Ты чего здесь делаешь?

— Я потерялась, — шмыгнула она носом, щурясь. — Можешь не светить в лицо?

Как и дед, несмотря на разницу в возрасте, девочка легко перешла на «ты».

— Конечно, — я поспешно отвёл фонарик в сторону. — Ты помнишь, как тут очутилась?

— Нет. Свет погас. Потом уже здесь оказалась. Одна.

— Ладно. Держись рядом.

Она крепко вцепилась в мою руку. Я взглянул на циферблат и, убедившись, что стрелка часов совместилась с цифрой «двенадцать», направил луч фонарика перед собой.

— Давай выбираться.

Какое-то время мы шли молча. Меня периодически охватывало чувство дежавю, но всё это было только на уровне ощущений. Не воспоминания, а лишь их блеклое эхо.

— Расскажи мне о своём дедушке, — я решил нарушить затянувшееся молчание. — У тебя из родных больше никого нет?

— Есть бабушка, но она в другом месте. Далеко. Мы с ней редко видимся.

— Понятно, — протянул я задумчиво. — Значит, вдвоём с дедушкой живёте.  А отец?

— Дед запретил мне об этом говорить, — в голосе Алисы слышалось сожаление. — И про маму тоже.

— Странный тип твой дед, — не удержался я. — Подозрительный какой-то.

— Он здесь часто бывает и знает, как правильно себя вести.

— Если он такой опытный, то как умудрился тебя потерять?

— Не знаю. Может, так было нужно?

— Кому?

Девочка промолчала. Поняв, что разговор зашёл в тупик, я решил зайти с другой стороны.

— А ты сама здесь в первый раз?

— На Пересадочной?

— Ну.

— Да. Я раньше дальше Памятного Околотка не была.

— Это там вы с дедом живёте? Деревня так называется?

— Ага.

— Очень странное название.

— Мы привыкли.

Я заметил, что кучи тряпья стали попадаться всё реже. Стало заметно светлее. Впереди стала различима вертикальная полоса густого тумана. Похоже, мы всё же нашли выход. Я аккуратно высвободил ладонь из руки Алисы и взглянул на часы.

— Не отпускай меня! — испуганно вскрикнула она.

— Не бойся. Мне нужно просто кое-что проверить.

Мы двигались правильно. Только вот циферблат заметно пожелтел. Время неумолимо истекало.

— Куда бы мы ни шли, думаю, что мы уже близко.

Я обернулся. Девочка исчезла.

— Алиса! — хрипло закричал я сорванным голосом.

Тишина. Я метнулся назад. Луч фонарика беспорядочно заметался из стороны в сторону. Всё тщетно. Ребёнок пропал.

Выругавшись про себя в бессильной злобе, я развернулся и побрёл к клубящемуся впереди туману. То, что я издалека принял за выход, оказалось просто туманным столбом диаметром не более двух метров. Я обошёл его вокруг, не сводя глаз с часов. Стрелка неизменно указывала в центр бесплотной колонны. Я осторожно погрузил в неё руку, а затем решительно шагнул внутрь.

Пересадка (часть вторая)

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!