Я проснулся оттого, что прекратилась тряска и дребезжание. Окинул взглядом салон трамвая, так же пусто, только дверь кабины открыта и свет солнца изменил угол, теперь в его косых лучах танцевали бесчисленные пылинки. Казалось, что наступил вечер, хотя тут, в песках, я пробыл уже около недели, по моим биологическим часам, и за это время солнце не прошло и метра по небосводу. Тишину нарушал только шелест ветра и едва слышный гул трансформаторов в кабине. Я посмотрел в окно, из песка торчала ржавая остановка. Три столба, крыша в форме двух равных шестиугольников. Советская ромашка. Сквозь прогнившую крышу били солнечные лучи, пустынный ветер трепал ржавую корку на столбах. В тишине резко щёлкнули реле, заработали приводы дверей. Двери открылись, еще щелчок и затихли трансформаторы. Я понял, что дальше вагон не поедет. Я еще чуть посидел, стряхивая сонливость и легкое головокружение, закинул на плечо изрядно опустевшую сумку и пошел к выходу. Возле столбов остановки торчали серые и сухие стебли неизвестного мне растения. Я посмотрел на состав, он почти уперся в желтую насыпь глины. Рельсы кончались чуть раньше. За насыпью стояла высотная новостройка, за ней еще и еще. Провода трамвайной линии уходили прямо в глухую стену дома. Многоэтажки стояли прямо в пустыне, к ним не вело никаких дорог, горизонт остался чист. Только от остановки во двор вела давно нехоженая тропинка. Я посмотрел на небо, солнце и впрямь немного сдвинулось, теперь оно светило мне в правый висок. Оставался единственный путь, в глубь двора многоэтажек. Дом, в который уходили провода, стоял широкой стеной к остановке, так же стоял и второй дом, а между ними имелся проход. Зайдя во двор, я увидел еще один дом, стоящий окнами ко мне. То есть двор оказался защищен от пустыни. Зайдя, я первым делом пересчитал этажи домов, тринадцать и по семь подъездов в каждом. Над подъездами тускло горели лампы уличного освещения. Окна большинства квартир были открыты, а с балконов кое - где осыпалась кирпичная кладка. Не было людей, не было машин, только ветер шумел. Посередине двора детская площадка. Яркие краски, красная с желтым беседка, песочница, горка и качели. Я направился туда, в беседке нашел облупленную синюю лавочку, сел. Только первоначально показалось, что цвета яркие. Местами краска выгорела, местами слезла, обнажив металл и дерево. Люди тут все-таки, когда то были, в беседке стояла картонная коробка с мусором. Пивные бутылки, пробки, упаковки от чипсов и пустые сигаретные пачки. Я достал из мусора бутылку из - под пива. ''Не твое'' гласила этикетка. На вид выброшена вчера, только дата изготовления была актуальна сорок пять лет назад. Я порылся в сумке и достал свое, свежее по здешнем меркам пиво. Блестели окна домов, ветер качал открытые рамы и форточки. Ярко красное объявление на стене возле подъезда привлекло мое внимание, я допил пиво и подошел к нему. ''Товарищ, идя в бойлер, помни о смысле!''. Подъезд приглашающе открыт, скрипит ржавыми петлями облезлая серая дверь из металлического листа. Из подъезда ощутимо тянуло сухим сквозняком. Я окинул взглядом двор и шагнул в гулкий полумрак. Дом явно был не совсем достроен, под ногами пыль и куски строительного мусора, на стене висели не подключённые к сети батареи отопления. Они смотрели мне в глаза черной глубиной ржавых труб. Слева от лестницы, ведущий на первый этаж, прямо под пролетом выше, была дверь, меньше обычной в два раза, на белой краске полустертая надпись ''Бойлер''. Поколебавшись, я все - таки потянул ее на себя, дверь открылась на удивление легко и тихо, в лицо пахнуло сильным жаром. Я чуть замешкался, покачиваясь с носка на пятку, почему то не очень хотелось туда лезть. Довольно длинный коридор, на полу пыль, стены в простой цементной штукатурке, над головой, на всю длину коридора растянуты лампочки, свечей на шестьдесят, упрятанные в сетчатые кожухи. Как на заводах или подводных лодках. Вдоль стен тянулись толстые трубы, от которых веяло пеклом. Некрашеные они казались более раскалёнными. Я двинулся вперед, сразу вспотела спина и по вискам побежали капли. Метров через тридцать коридор сворачивал направо, за углом оказалась массивная дверь. Она явно была из очень толстого металла. Замочная скважина размером с коробок спичек, посередине двери колесо, отодвигающее внутренние запоры. На двери виднелись большие выпуклости, оттуда явно кто - то пытался выбраться. Это танк, или еще что то тяжелее. Или сам дьявол. Свет лампочек падал на штурвал замка, рождая тень на двери в виде знака мира и добра. В углах и под потолком колыхалась паутина. Я подошел и попробовал повернуть колесо. Безрезультатно. Приложил ухо к двери. Где то за, в глубине, слышался гул. Так, как будто работал огромный вентилятор. Дверь стала чуть подрагивать. Родилось ощущение, что где то внизу на сырую землю бросают очень тяжелый кусок железа. Или что - то страшное медленно поднимается по ступеням на верх. Лампочки погасли, я оказался почти в полной темноте. Только из - под двери, снизу, сочился багровый свет. Гул, слабое мерцание и поступь остались тем единственным, что было. Где то на их фоне слабо стучало мое сердце. Лампы мигнули, и все - таки зажглись. Здание вздрогнуло, закачались пыльные плафоны. Я попятился прочь. Выйдя в подъезд, попытался закрыть маленькую дверь, ведущую в коридор бойлерной. Снаружи приварено два металлических уха, одно на двери, другое на ее косяке. Замка не было, я пошарил по лестничному пролету, нашел толстый кусок ржавой арматуры. С трудом, но она влезла в уши. Стало чуть спокойнее. Я вздохнул и решил пройтись на крышу. Поднявшись на лестничный пролет первого этажа, стало понятно, в подъезде не жили. Временные двери из жидкой стали скрипели от ветра. В квартирах куски цемента, кирпичи, нехитрый инструмент каменщиков. Качался от ветра запылённый пластик окон, солнце светило сквозь пыль на выщербленный пол бетона. И так этаж за этажом. Пустота. На лестничных клетках лежат длинные куски провода. Я осторожно переступаю их, выше четвертого этажа на пролетах нет перил, если запнуться, можно слететь на бетон ступеней. На седьмом я услышал что то странное, к шуму ветра добавился какой то хрип. Я остановился. На этаже четыре квартиры, хрип идет слева, из двери, что за лифтовой шахтой. Я прислушался. Хрипело монотонно, не приближалось и не удалялось. Я, стараясь не шуметь, подошел к двери и чуть толкнул ее внутрь. Та открылась с жутким скрипом, который оглушил подъезд, заставил вибрировать зубные нервы и осел где то в спинном мозге. За дверью квадратный метр прихожей, прямо окно кухни, стена, справа за стеной окно комнаты. Слева санузел, в котором горела тусклая лампочка, свисающая с потолка на грязно белом витом проводе. На стенах ржавые трубы, к трубе проволокой привязана тарелка старого репродуктора, в полу дыра трубы под унитаз. По левую руку грязная ванна, прислоненная к стене вертикально. На месте, где она должна быть установлена, лежали носилки из темно зеленого брезента, под толстым слоем пыли угадывались бурые пятна. У изголовья стоял пустой граненый стакан, накрытый камнем, бывший когда то хлебом. Звуки хрипа вырывались из трубы подачи воды в ванну. Темный круг среза явно чернел на фоне облетевшей штукатурки. Сип и хрипы, стоны боли. Шепот. Я почувствовал, что труба шепчет у меня в мозгу. Шепот и шарканье множества ртов и ног. Я неотрывно смотрел на срез, зрение стало поволакивать красноватой мутью. Они говорят, оттуда, с самого низа, все кто был тут. Кровяные тельца. Если тельца бить ножом, будет еще больше крови. Звякнуло, я задел стакан ногой, но чистый звук битого стекла снял красноту. Я попятился вон из квартиры. В ушах все еще шептало и шаркало. Я подумал, трубы идут снизу, а насколько они глубоко, никто не знает. И что это, или кто шипит, тоже не известно. Я вышел на лестницу, и решил, не обращая внимания на что то другое, подняться на крышу, осмотреться, из этой дыры должен же быть выход. Почти бегом я двинулся вверх, поднимая подошвами пылевые облачка, путаясь в свисающих проводах, рискуя наступить на гвозди, торчащие из досок строительного мусора. Лестница вела прямо возле дюпингов шахты лифта, где то на десятом этаже, из шахты, я услышал далекий скрежет ржавого металла. Я остановился, вслушиваясь. Но звук больше не повторился, я слышал только стук сердца и сип загнанных легких. Уже медленно я двинулся выше. Одиннадцать, двенадцать, тринадцать. Этажи кончились, что бы выбраться на крышу, нужно было подняться по узкой, сваренной из арматуры, лестнице. Два пролета, после первого стальная площадка, приваренная к закладным пластинам в стенах подъезда. С этой площадки можно попасть на технический этаж здания, в стене была маленькая дверь, открытая так же, как и все остальные. За железной дверью полумрак, переплетение кабелей, труб, вентиляционных коробов и паутины. Я чуть постоял, из двери приятно тянуло прохладой, остужая разгоряченное лицо и легкие. Еще пролет, слева дверь в машинное помещение лифта, прямо открытая дверь на крышу. Нужно оглядеться, путь прямо, на крышу. Маленькая лесенка перед высоким порогом двери, и я ступаю на мягкую кровлю крыши. Мое существо тут же подхватывает усилившийся солнечно – песочный ветер. Я замер, наслаждаясь нежданным подарком прохлады, огляделся. Справа и слева точно такие же коробки машинных помещений, трубы вентиляции, больше похожие на вырастающие из крыши колодцы. Провода между машинными и трубами. Телефон, интернет, толстые, черные змеи силовых кабелей, все это висит на блестящих стальных тросиках, раскачиваясь на ветру, принимая на свои тела песочную дробь. Ветер шуршит в ушах, гудит проводами и трубами, шепчет, таинственно заползая в подъезд через открытую дверь. Я подошел к самому краю крыши. Блестящие листы жести по краям слепят глаза. Перекинув ноги за пропасть, сажусь на страховочный бордюрчик. До горизонта только небо и песок, куда не поверни голову. В ушах шорох. Опять хочется спать. Пересилив сонливость, встаю, иду к другому краю. С этой стороны видно трамвай и уходящие в стену провода. Смотрю на остановку. Кажется, она неподвластна времени. Ржавая, но вечная. Вот с рельсами было все интереснее. Сверху они образовывали правильную восьмерку. То есть я видел их сразу все. Два эллипса метров по пятьсот. Это был сплошной круг, но что то свернуло его, посередине виднелась обратная сторона рельс. Их потихоньку заносило песком. Нет никакого смысла думать об этом. Я побрел назад в подъезд, пиная ногами мусор крыши.
Я остаюсь? Я остаюсь.
