Dmitry.Stain

Окна каждого дома могут что-то рассказать о своём обитателе. Они лишь тонкая грань между нами и чем-то личным, тайным.
Моя соседка Вера Фёдоровна любила меня как свою дочку, хотя у неё был свой сын Владик, который редко появлялся на улице по причине своей инвалидности. Из-за синдрома Дауна он часто являлся причиной насмешек и травли местной детворы, чья жестокость иногда даже пугала.
Его самыми преданными друзьями были я и игрушечный медведь, который забавно махал лапами и издавал рык, если его завести. За стеной моей комнаты как раз была квартира соседки. Вера Фёдоровна часто, но не сильно ругала Владика за что-то. То вещи раскидает, то воду разольёт. В целом она была очень доброй женщиной. Муж у неё погиб на каком-то производстве, но завод, где он работал, взял на себя все обязательства по похоронам и даже обязался помогать материально, так как их работник был гордостью предприятия. Сколько живу, не помню, чтобы соседка жаловалась или говорила, что в чём-то нуждается, особенно при таком сыне.
Вера Фёдоровна часто угощала меня пирожками, привозила ягоды с дачи, где они с Владиком жили почти всё лето, а на день рождения подарила деньги, которых мне не хватало на брекеты для зубов. Тогда я её даже обняла, ведь для меня это было очень важно.
В школьные годы, идя домой, я смотрела в окно её квартиры, которое выходило во двор. Там Владик часто встречал меня, размахивая руками и прыгая, от чего становилось забавно наблюдать, как мне радуется самый добрый человек из всех, кого я знала. Уже стоя перед дверью своей квартиры и пытаясь открыть дверь, Вера Фёдоровна спешно выходила ко мне, предлагая пообедать с ними, а иногда звала и на ужин. Мне всегда казалось, что она считает своей миссией накормить кого угодно, будь то меня или соседей по дому.

Мне было шестнадцать лет, когда я поступила в колледж, который находился в другом городе. Там я заселилась в общагу, но домой периодически приезжала и всегда, глядя в окно моей соседки, видела Владика, который ждал меня, зная расписание электрички от своей мамы.
Чтобы мой друг не скучал, я подарила ему ксилофон, купленный в местном музыкальном магазине. Его звон мне всегда нравился, в нём было что-то волшебное и приятное слуху. Владик был рад такому сюрпризу и в ответ подарил мне своего мишку, который уже не рычал и не махал лапами из-за какой-то внутренней поломки. Вера Фёдоровна приготовила вкусный ужин перед очередным моим отъездом и очень настаивала, чтобы я пришла. Благо не было дел, и я согласилась. Не смотря на возраст и жизненную ситуацию женщина держала квартиру в должном порядке. Это был не просто ужин, а целое застолье какое обычно устраивают на Новый год. Удивительно, конечно, что она стала так заморачиваться ради обычного ужина. Мы хорошо посидели, пообщались. Владик поиграл для меня на ксилофоне и даже пытался что-то спеть. Когда я уже собралась уходить, Вера Фёдоровна сложила еды мне с собой в дорогу, и чтобы было что поесть в общежитии. Мы распрощались и на следующий день я уехала на учёбу. Подарок Владика я решила оставить в своей квартире. Помимо своей сумки с учебниками и некоторыми вещами у меня было два пакета с едой, которые я еле дотащила до станции, чуть не опоздав на электричку.
Учебные будни подобно болотной трясине затянули меня с головой. Заданий и проектов свалилось столько, что я решила отложить поездку домой, чтобы полностью сконцентрироваться на учёбе. Хочешь жить спокойно – не накапливай долгов по учебе.
Мои труды были вознаграждены – нашей группе выпала возможность посетить Москву на неделю и попасть на выставку, где разные учебные заведения соревновались в учебных дисциплинах.
Я грезила о множестве экскурсий, десятках фотографий на фоне Кремля и других достопримечательностей, но мои планы накрылись. Сперва я отравилась непонятно чем, ведь питались в дороге мы все одинаково, потом спала крайне плохо. Свои сны я не запоминала, лишь в конце поездки проснулась от того, что во сне появилась игрушка Владика, которая неустанно махала лапами, рычала и маячила словно живая.
Вернулись из Москвы мы поздно вечером. Одногруппник довёз меня до дома, где меня не было полтора месяца на машине. К подъезду я шла как в коматозе, даже на Владика не посмотрела, слишком уж я была уставшей.
Зайдя домой, и еле стянув с себя одежду, я завалилась спать.
Открыв глаза, поняла, что заболела и в комнате воняет горелой бумагой. Я открыла окно и пошла в коридор за чемоданом. Стоило мне выйти из комнаты, как по спине пробежал лёгкий холодок: у входной двери стояла игрушка Владика. В голову предательски полезли все просмотренные фильмы ужасов. Включив везде свет, так как осенью темнеет рано, я более-менее успокоилась, но игрушку убрала в шкаф.
Разгрузив свой багаж, который особо мне не понадобился в столице, я решила немного прогуляться.
На улице было безлюдно. Осенью все спешат туда, где тепло и уютно – домой. Свет у Веры Фёдоровны не горит, наверное, спят или смотрят телевизор. Немного прогулявшись, я стала подходить обратно к подъезду, когда еще раз посмотрела в окно моей соседки и увидела сквозь тонкую тюль её фигуру в ночнушке, а вот лица не разглядела. Она стояла и смотрела. Может на меня, может еще куда-то, но показываться явно не хотела.
Зайдя в подъезд и поднявшись на свой этаж, я четко услышала, как за дверью стоит Вера Фёдоровна и смотрит в глазок. Её поведение стало казаться мне странным, ведь если раньше я поздно возвращалась домой, то она обычно открывала дверь и начинала ненавязчивую беседу за мою учебу и тому подобное.
Зайдя домой, я приняла успокоительное и пошла в душ, где музыка и горячая вода смыли с меня весь стресс последних событий.
Я легла спать, но запах горелой бумаги никуда не пропал, хотя стал слабее. Выключив свет, я старалась как можно скорее заснуть.
*ДИНЬ* – донесся до меня звук ксилофона за стенкой.
Недовольно вздохнув, я потянулась за наушниками.
*ДИНЬ*
Снова дошел до меня звук ксилофона и хохот Веры Фёдоровны.
*ДИНЬ*
Вера Фёдоровна стала что-то бубнить, но не могла разобрать слов. Она не ругается на Владика, но что-то приговаривает. Я встала с кровати, подошла к стене и приложилась к ней ухом. Тишина.
*ДИНЬ* – я резко отпрянула от стенки. Звук был громким и отчётливым, словно женщина знала, что за ней подслушивают. Она снова захохотала и стала чем-то громыхать. Надев наушники, мне всё же удалось заснуть, видимо успокоительное дало свой эффект.
Впервые мне спалось нормально. Утром я не спешила вставать с кровати, хотя в планах было распечатать материалы для учёбы, купить продуктов, позвонить родителям и приготовить себе обед и ужин на ближайшие пару дней, пока выпала возможность отдохнуть от учёбы.
В продуктовом я встретила тётю Машу, которая была рада хотя бы меня увидеть, а то Вера Фёдоровна вообще пропала. Тут я вспомнила, что Вера Фёдоровна иногда любит закупиться где подешевле, чтобы сэкономить денежку, и часто бывает на оптовых рынках. Поделилась этими мыслями с тётей Машей, но та лишь пожала плечами.
Я решила купить еще немного фруктов для своей соседки, чтобы угостить их с Владиком, а заодно рассказать о делах насущных и о том, как ужасно для меня прошла поездка в Москву. Распечатав курсовой, я побрела домой с пакетами продуктов и фруктами.
Двор наш как всегда пустовал. Сейчас дети больше сидят в виртуальном мире, когда в моём детстве каждый ребенок стремился выбежать из квартиры в этот реальный мир, который ждал и звал на встречу приключениям, дружбе и бесконечным играм. Может из-за течения времени мы забыли какого это, а может с возрастом это умирает в нас.
Наконец в поле зрения появилось окно соседки. Как всегда тонкая прозрачная тюль укрывает своих обитателей. Даже Владика не видно, который любит рисовать, сидя у окна.
Еле достав ключи, я зашла в подъезд. Было очень неудобно нести пакеты и сумку.
Позвонив в дверь Веры Фёдоровны, я стала открывать свою, чтобы скорее избавить себя от ручек пакета, которые больно врезались в пальцы.
Успешно разместив свою кладь в прихожей, я услышала, как к своей двери шаркая подходит Вера Фёдоровна.
Женщина принялась копошиться с дверью, толкать её, стала бить рукой по замку, пытаясь так открыть её.
– Вера Фёдоровна, вы в порядке? – спросила я.
Женщина перестала пытаться открыть дверь и стала громко сопеть возле неё. Я перестала вообще что-либо понимать. Может заболела? Однажды уже было что-то похожее, тогда она попросила меня повесить пакет на ручку двери, чтобы избежать контакта и не заразить меня.
Повесив пакет на железную ручку, я сказала ей об этом и зашла в квартиру, поглядывая в глазок. Но дверь так и не открылась.
Заняв себя готовкой, я смогла отвлечься. По видеосвязи подруга рассказывала мне как у неё обстоят дела на любовном фронте и заодно рецепт своего фирменного блюда.
Плотно поужинав, я снова подошла к двери и посмотрела в глазок. Пакет так и висел на железной ручке. Я решила, что пусть еще повисит, и, если что, позже заберу его и уберу в холодильник, чтобы ничего не пропало.
Надев наушники и налив чаю, я начала смотреть сериал. Только спустя несколько серий я поняла, что засиделась допоздна и решила пойти забрать пакет. Снова взглянув в глазок, по всему телу у меня пробежали мурашки. Дверь квартиры моей соседки была открыта, пакет разорван, а содержимое было рассыпано по всему этажу.
Веры Фёдоровны не было видно, но слышно как кто-то что-то волочит по ступенькам к нашей площадке.
Свет погас. Такое начало происходить из-за круглосуточной стройки через паре домов от нас. В квартире, как и во всём доме не было видно ничего. Было полное ощущение, что меня впихнули в ужастик напичканный всеми возможными клише, но в отличии от безысходности главной жертвы, мне было немного спокойнее, зная, что здесь, в квартире, я в безопасности. Стала вслушиваться. Соседка моя что-то тащила за собой. Поднявшись на наш этаж, с грохотом хлопнула дверью, чего никогда не было.
До меня дошел очень неприятный кислый запах. Включив фонарик на телефоне, я схватила освежитель воздуха и стала распылять где-то только можно, сдерживая рвотные позывы.
Зайдя в ванную, стала умываться, чтобы прийти в себя. Света не было, но я была рада, что в телефоне есть фонарик, который давал мне хоть какой-то ориентир.
После процедур решила выпить успокоительного и лечь спать. Завтра нужно будет что-то предпринять с соседкой, ведь возможно Владику нужна помощь.
Зайдя в свою комнату, я расстелила кровать. Только собралась лечь, как услышала грохот в соседней комнате. Возможно я бы испугалась, но в голову быстро пришла мысль, что это сломанная полка, которая и так держалась на честном слове.
Внезапно загорелся свет и моментально развеял все страхи.
Уверенной походкой я зашла в комнату. Полка на месте, а вот дверца шкафа открыта настежь. Среди вещей, что валялись на полу, аккуратно сидел игрушечный медведь, которого я упрятала в шкаф.
*ДИНЬ*
Из-за стены до меня донёсся этот ужасный звук ксилофона, которым я когда-то могла наслаждаться.
*ДИНЬ*
Я пыталась понять что делать дальше, но в голову пришел только вариант включить везде свет и ждать утра, чтобы как можно скорее свалить из дома.
Подобно запуганному зверю я сидела в своей комнате, вслушивалась, что творится у Веры Фёдоровны и что будет делать медведь, которого я оставила среди разбросанных вещей и закрыла комнату.
Я старалась отвлечь себя, но зародившаяся паранойя в моей голове заставляла дергаться при каждом шорохе.
Возможно я заснула, но периодически просыпалась от какой-то неразборчивой болтовни соседки и звука ксилофона.
Утро выдалось дождливым, но я была рада собраться и выйти в подъезд, где содержимое пакета было разбросано по этажу и местами раздавлено, вероятно Верой Фёдоровной. Пакета я не обнаружила, может она унесла его с собой.
Выйдя на улицу, я почувствовала себя куда безопаснее чем в квартире. В окне второго этажа, где проживает моя соседка, никого нет.
Время на экране телефона шесть утра. Народ спешит на работу, автостоянка во дворе начинает пустеть. Купила себе кофе на остановке и вернулась к дому, начав наблюдать за окном, где в семь утра всегда появляется Вера Фёдоровна посмотреть на термометр, который висит за окошком.
Раздался гудок выезжающей со двора машины. Повернув на миг голову, я не заметила как в окне появился Владик.
Я была очень рада его увидеть, даже засмеялась, стала махать ему, но он стоял и смотрел на меня. Он был…другим, спокойным, даже черты лица изменились. Он словно стал нормальным человеком, каким мечтал быть.
Владик грустно мне улыбнулся и ушёл. Я спешно забежала в подъезд, вбежала на второй этаж и начала стучать и звонить в дверь.
Послышались шаркающие шаги Веры Фёдоровны, которая наконец остановилась у двери.
– Вера Фёдоровна, откройте пожалуйста! – крикнула я ей.
*ДИНЬ* – она стояла с ксилофоном у двери.
– Что с вами случилось?
*ДИНЬ*
Наконец она стала возиться с замком. Тошнотворная вонь стала просачиваться через щели и замочную скважину. Я спустилась немного вниз по лестнице, так как лучше подготовиться к худшему.
Вера Фёдоровна пытается открыть дверь. Такая простая задача дается ей тяжело и это пугает, раздаётся первый щелчок из двух. Решаю спуститься еще ниже и на всякий случай включаю запись видео на телефоне, чтобы потом показать полиции в случае чего.
Снова щелчок и дверь медленно открывается. От увиденного я закрыла рот ладонью, чтобы не закричать от ужаса.
Передо мной стоит Вера Фёдоровна в обезображенной ночнушке, перепачканной тёмной кровью, местами виден слой засохшего гноя. Волосы взъерошены, где-то в прядях волос замечаю кусочки еды. Ноги перепачканы сажей и всё той же кровью. Выкатив живот она начала улыбаться беззубой улыбкой из-за отсутствия протезов, затем подняла руку с ксилофоном и палочкой в другой руке начала как попало стучать по нему.
*ДИНЬ*
*ДИНЬ*
Я побежала на улицу, плача на ходу и набирая полицию.
Стражи порядка прибыли через десять минут после моего вызова. Прежде чем зайти в подъезд, они посмотрели видео снятое мною.
Оценив ситуацию, они вызвали еще машину и вошли в подъезд. Дверь в квартиру Веры Фёдоровны была уже закрыта. Полицейскими была вызвана еще МЧС и скорая помощь.
На такое количество спецтехники пришло поглазеть много пенсионеров, включая тетю Машу из продуктового.
Полицейские велели мне держаться позади и не мешать им работать. Дверь спилили и когда её сняли, их уже ждала Вера Фёдоровна. На лестничную клетку ворвался неприятный запах из её квартиры, отчего все зажали носы.
Полиция и МЧС прошли внутрь. Медики же уже стали набирать кому-то по телефону, чтобы пригнали машину.
Я в растерянности поглядывала на расстоянии внутрь квартиры. Соседку вывели двое полицейских. Она особо не сопротивлялась и ей одной всё происходящее казалось забавным. Медики пошли следом.
Я хотела войти в квартиру, но меня остановил за плечи один из спасателей, который пилил дверь, со словами, что туда нельзя и вывел на улицу. Там меня обняла тётя Маша, понимая что произошло что-то нехорошее.
Полицейский и спасатель попросили рассказать обо всём по порядку. Я рассказала им и про странное поведение Веры Фёдоровны с момента моего возвращения и как какой-то “другой” Владик стоял у окна.
На моменте с её сыном полицейский и спасатель переглянулись. Они сообщили мне, что Владик уже три недели как умер. Я стояла в шоке, ведь видела его меньше часа назад. Вера Фёдоровна возможно от этого сошла с ума или же раньше, раз не обеспечила парню нужный уход и приём лекарств. Она продолжала ухаживать за ним и кормить его. Останки молодого парня были устеляны прогнившей едой. Трупный запах соседка скрывала хлоркой и жжением бумаги. Последний способ оказывается применяется спецслужбами, когда нужно перебить трупный запах.
Веру Фёдоровну положили в психбольницу без права на выписку, где она очень скоро умерла. Владика похоронили рядом с отцом, на его могиле уже год как стоит тот самый игрушечный медведь. Вскоре объявился нотариус. Оказалось, что женщина написала завещание, в котором оставляла мне свою квартиру и просила ухаживать за её единственным сыном. Следить было уже не за кем, а жить там я не стала и вообще переехала в другой район. Первое время сдавала её квартиру, но жильцы часто съезжали, жалуясь на звенящий звук ксилофона, который так и не был найден при уборке.
С тех событий минуло уже несколько лет, но всякий раз, когда я оказываюсь в том дворе, меня бросает в дрожь при взгляде на окно моей соседки…

На прошедшем фестивале рок-музыки зарегистрировано рекордное количество посетителей. Организаторы сообщают о пятнадцати тысячах гостей, приехавших со всех уголков нашей необъятной родины», - вещал стоящий на холодильнике телевизор.

Сашка хмыкнул, выключил чайник и посмотрел в окно. С высоты девятого этажа открывался прекрасный обзор на последствия «рекордного количества», в виде пестреющих на далёком поле изорванных и брошенных палаток, гор хлама и бродящих похмельных толп, ещё не отошедших от недельного отрыва и не сваливших обратно домой.

К месту фестиваля уже начинали стягиваться полицейские автобусы и машины коммунальной службы, чтобы очистить природу от мусора. Сашка достал из-за шторы телескоп и навёл фокус на будущее место действия. Сам, не раз принимавший участие в подобных мероприятиях, он заранее знал, чем обернётся затея властей и предвкушал весёлый цирк с ОМОНом и клоунами.
Денёк выдался погожий, на небе ни облака, если не считать две, смачно дымящие трубы химзавода в нескольких километрах от фестиваля, поэтому никаких причин покидать обжитое поле у неформалов не было. Сашка прикинул, сколько времени понадобится обеим сторонам для разогрева и принялся делать бутеры.

«Тем временем, неполадки на подстанции до сих пор не устранены. Как сообщают в МЧС, пожар был ликвидирован, но сбои в электропитании привели к аварийной ситуации в одном из корпусов химического завода «Агат». Оттуда уже эвакуируют персонал и в срочно порядке стабилизируют охлаждающие контуры».

Парень прильнул к телескопу и перевёл искатель на чадящие небо трубы. Опустившись ниже, он смог разглядеть неразбериху и панику, охватившие огороженную высоким забором территорию.
Люди в химзащите бегали среди строений и машин, кто-то из шлангов, прямо в окна, направлял тугие струи красной пены, за ворота спешно отъезжали забитые народом автобусы и фургоны. Кое где, сквозь трещины в крышах, тянулись тонкие, масляные нитки чёрного дыма.

Чёрт! Как жаль, что всё это случается в один день!
Суетливо переводы телескоп с завода на поле и обратно, Сашка забыл про еду, стараясь ничего не упустить: ОМОН уже выстраивался в цепь, окружая кучкующихся неформалов, а на заводе, треща и раскидывая обломки, рушилось одно из зданий, далёким эхом доносились команды из матюгальника, призывающие спокойно покинуть место фестиваля, смешивающиеся с гулкими взрывами подземных цистерн…
Парень буквально прилип к телескопу, забыв дышать и стараясь не упустить ничего…
Сверху раздался нарастающий гул, и в сторону завода, почти над крышами домов, пролетел самолёт МЧС, сбросив над территорией тяжёлое красное облако порошка, которое медленно оседало на занимавшиеся дымом и пламенем здания. Люди в химзащите забегали по территории, в поисках укрытия и, Сашка не поверил своим глазам: те из них, кто не успел скрыться от порошка, падали на землю в агонии, пока красная пыль растворяла комбинезоны, одежду и добиралась до плоти.

Тем временем, на поле начались первые стычки между полицией и толпой, над головами полетели палки, бутылки и газовые гранаты. Матюгальник истошно разрывался, уже не приказывая – умоляя свалить отсюда подальше. Сашка посмотрел на часы: прошло всего-то минут сорок, а события развивались, словно в каком-то блокбастере…

«Внимание, прослушайте экстренное оповещение о чрезвычайной ситуации! Это не учебная тревога, повторяем, это не учебная тревога. В связи с угрозой опасных ядовитых выбросов на химическом заводе, всему населению Северного и Заводского районов требуется незамедлительно, взяв только документы, проследовать к вокзалу!»

Обеспокоенное лицо ведущей новостей на миг исчезло в помехах, и сразу после этого над городом завыла оглушительная сирена тревоги. Сашка навёл телескоп на завод, и его ноги враз стали ватными: корпуса и отдельные строения крошились вдоль первых этажей, выпуская наружу фиолетовую пульсирующую массу. Уцелевшие люди бросались со всех ног к забору и воротам, но вляпывались в эту вытекающую дрянь и увязая, оказывались поглощенными ей.
Из-за стен до парня долетали звуки панической суеты соседей: двери хлопали, по лестницам разносился грохот десяток ног, постепенно этот шум перемещался на улицу, но увлечённый наблюдением, Сашка всё откладывал и откладывал собственную эвакуацию.
Тем временем, полиция принялась теснить неформалов, по одному выхватывая их из толпы и затаскивая в автобусы. Они не церемонились, применяя силу, словно сами спешили убраться оттуда подальше, прихватив как можно больше людей. Далеко на горизонте показались несколько чёрных точек…

Ещё до того, как они увеличились, их опередил звук рассекающих воздух винтов. А потом, Сашка увидел несколько тонких чёрных нитей, протянувшихся в сторону завода. Взрывы и пламя накрыли территорию за забором, в воздух взмыли обломки.
Вертолёты пронеслись над полем и принялись кружить над пожарищем, поливая землю из пулемётов и ракетных установок. Среди дыма мелькали взлетающие вверх фиолетовые ошмётки.
На поле стражи правопорядка прекращали разгонять толпу и начинали понемногу отступать, отходя к машинам. Неформалы, ошибочно решив, что победили, под крики и улюлюканье провожали классовых врагов, некоторые, самые смелые, продолжали кидаться мусором.
Вдруг оглушительный взрыв сотряс дом. Над местом, где раньше был завод, выросло чёрное облако и в небо взлетели крупные каменные обломки и фиолетовые ошмётки, а затем дождём посыпались на землю. Один из пульсирующих кусков свалился прямо в толпу на поле, похоронив несколько десятков человек.

Люди бросились врассыпную, а эта мерзкая масса, поглотив несчастных, стала резко увеличиваться в размерах, выбрасывая в стороны отростки. Те, кто попадался на их пути, тут же падали на землю и обволакивались движущейся фиолетовой плотью.
Полицейские, уже не соблюдая порядок, неслись к автобусам, оставив толпу на произвол судьбы. Один из вертолётов отсоединился от группы и начал обстреливать поле, только увеличивая дождь из фиолетовых сгустков, падающих на головы новым жертвам.
Наконец, длинное щупальце выстрелило в небо и, прилепившись к вертушке, затянуло её в центр массы.
Вне себя от ужаса, Сашка бросился прочь от окна, в спешке кидая в рюкзак вещи. Где же эти чёртовы ключи от машины!?
Наконец, в кармане одной из курток звякнуло, он натянул ботинки и напоследок вернулся к телескопу.
Больше по полю никто не бегал…
Полицейские автобусы удирали от всё новых щупалец, выстреливающих из разросшейся до гигантских размеров, мясистой массы, занявшей почти всё поле. Одному из них удалось пробить окно и через секунду, весь салон заволокло фиолетовой жижей, заставив автобус перевернуться на ходу. Но самое страшное было не это: через лес, в сторону города, протянулись длинные, похожие на вены, нити, на конце которых, словно на поводке, брели обросшие пульсирующей плотью скелеты.
Они бросались на тех немногих, кто ещё не успел эвакуировать, и валили их на землю, протыкали насквозь руками и поливали фиолетовой жижей, исторгавшейся из разомкнутых челюстей.
Сашке стало дурно от увиденного, но ещё хуже стало, когда его взгляд зацепился за фиолетовую нить, протянувшуюся прямо к его двору…
Откуда-то с нижних этажей донёсся грохот ломаемой двери и сначала возмущённый, а после – испуганный крик. Парень бросился к двери и посмотрел в глазок. Пока никого.
Очередной треск ломаемой двери. Уже прямо под ногами, в квартире соседей снизу. Сашка на цыпочках, молясь, чтобы ни одна половица не скрипнула, вышел из коридора, внимательно прислушиваясь к тишине.
Её разорвало угрожающее шипение кошки соседей, на свою беду, оставленной в суматохе. Звуки недолгой борьбы и всё стихло. Поскуливая от страха и проклиная своё любопытство, Сашка как мог бесшумно, открыл дверь на балкон и на четвереньках заполз туда. Больше спрятаться было негде.

Пластиковая дверь отсекла от шума в подъезде, но здесь парень мог отчётливо слышать последние стоны боли бедолаг, пойманных на улице. Вздрагивая от стонов и чужой агонии, он забился в дальний угол, молясь, чтобы эти твари не догадались заглянуть на балкон.
Грохот в квартире едва не стоил ему седых волос. Вжавшись в стену, Сашка широкими от ужаса глазами смотрел в сторону балконной двери. Секунда. Две. Три.
Это длилось бесконечно, в страхе задержав дыхание, он едва не задохнулся и теперь пытался максимально бесшумно всасывать воздух сквозь враз высохшие губы. Стук сердца в ушах почти заглушал всё остальное, и как ни старался, он не мог уловить ни звука из квартиры.
Тем временем, на улице всё стихло. Сашка рискнул заглянуть в щель между плитой и оградой балкона, но увидел только десятки пульсирующих нитей-вен, раскинувшихся по двору. Не решаясь на что-либо, кроме ожидания, Сашка сидел без движения до тех пор, пока не затекла задница, и только тогда он, пересиливая страх, решился заглянуть через окно в квартиру.
…Чтобы заглянуть в пустые глазницы прижавшегося к стеклопакету черепа, оплетённого потоками пульсирующей фиолетовой плоти. Тот словно ждал этого момента и откинув челюсть в беззвучном крике, надавил на стекло.
Побежали трещины…

Посвящается Михаилу Горшенёву.

За тридцать лет работы трактирщиком, мне пришлось увидеть немало разных лиц - как местных жителей, так и заморских гостей - и выслушать сотни историй. Были у моего трактира и постоянные посетители, что приходили пропустить кружку хмельного напитка каждый вечер.

Один такой завсегдатай, человек не простой – королевский палач, оставил в моей памяти глубокий след. О роде своих занятий он поведал мне по секрету, ведь перед выходом на эшафот палач неизменно скрывал свое лицо под маской. Не стоит знать, как мы познакомились. В смутные времена скелетов в шкафу хватает у всех, его же скелеты рождались на эшафоте.
Работу свою королевский палач любил, он искренне считал, что совершает благое дело, ежедневно избавляя наш мир от преступников законов человеческих и Божьих. Он мог бы ходить в любую другую таверну, но во мне нашел хорошего друга и ему нравилось моё пойло. Еженедельно, каждую пятницу, он приходил ко мне, и мы коротали вечер за разговором. Долгие беседы с этим человеком стали для меня чем-то настолько привычным, что когда он не появился на пороге таверны в очередную пятницу, я это сразу заметил.

«Наверное, он устал – этот месяц работой палача не обделил. На эшафоте попрощалась с жизнью масса язычников, ведьм и пиратов, оскверняющих наши земли», – подумал я тогда.
Мой знакомый пришел через неделю, когда время перевалило за полночь.

Глаза его были покрасневшие. Не от вина или дыма…от слёз. Он сел в самую темную часть трактира, куда совсем не попадал свет. Впервые я видел его таким разбитым. Трактир пустовал и я, прихватив две кружки эля и свечу, подсел к своему приятелю.
Он сразу же нахмурил лоб, показывая явное недовольство от единственного источника света в этом углу.
- Что случилось, приятель? – Задал я ему вопрос, – непривычно видеть тебя таким.
С ответом палач не спешил и опрокинул залпом кружку. Эль исчез, как и всё остальное в его душе. А после начал свой рассказ. Его голос был тихим, но не слабым. Такой бывает у тех людей, которые что-то или кого-то потеряли.


***

После трудного рабочего дня я направился к себе домой чтобы переодеться. В моих руках был мешок с вещами, которые мне нужно было отстирать от крови казненных.
В тот день я отрубил пятнадцать голов, восемь человек выпорол кнутом и сжег трех ведьм.
Идя домой, когда уже город был окутан ночью, краем уха я уловил звук чьих-то шагов. Своей части города, где я живу, ночью не спят либо проститутки, либо тот, кто готов тебя убить хотя бы за поношенные сапоги.
Я мог бы списать на то, что мне кажется, но этот точно шел за мной. Сам я мужик крупный, а у нападавшего уверенности должно быть больше. Шаги подстраивались под мой ритм. Намерено свернув в первый попавшийся переулок, где воняло мочой и грязью, стал выжидать. Шаги приближались. Когда преследователь поравнялся со мной, я схватил его за плащ и прижал к стене. Скинув с его лица капюшон, я обомлел – передо мной оказалась необычайной красоты девушка. В чертах прелестного лица я узнал свою подругу детства Айлин. Та самая зеленоглазая буря из моего детства. Помню, как она была добра ко мне, когда остальные боялись и не играли со мной. Черты её лица не изменились, будто проклятие времени прошло мимо. Лишь глаза стали глубже.
- Здравствуй, Ивейн, – сказала она мне, улыбнувшись.
- Айлин…и всё же ты вернулась в этот проклятый город. После стольких лет, – ответил я и обнял её.
Когда-то я был безответно влюблен в неё. В то время чума охватила целые государства, она и её родители уехали. Айлин случайно увидела меня, когда я покидал королевский двор. Ей негде было остановиться, и я предложил ей пожить у меня. Взяв мешок у неё из рук, я повёл её к себе. Мы разговаривали до глубокой ночи. Уступив ей свою кровать, сам я переместился в комнату для гостей. Для меня было важно, чтобы Айлин было удобно.
В какой-то момент я заснул. Сон был беспокойным, хотя не могу списать это на свою работу, все же привык к предсмертным крикам и запаху гари. Проснулся я от того, что в дверь кто-то постучал.
Поднявшись со своей кровати, я подошел к двери. Открыв её, я увидел командира городской стражи с двумя солдатами.
– А вот ты где, Ивейн, обитаешь — сказал он, заглядывая через моё плечо вглубь дома, словно что-то вынюхивал.
– Чего пришёл? — спросил я, не скрывая усталости.
– Семью одну зарезали пару часов назад. Ребёнок пропал. Мы обходим дома и подвалы ищем, может, кто видел что. Или прячет...
– У меня вам делать нечего, — ответил я с лёгким раздражением, хотя внутри всё сжалось. Жаль было погибших – особенно ребёнка. Такие убийства требуют расплаты. А я верю в расплату. Око за око.
– Ладно, увидимся, – бросил он, и вместе с подчинёнными скрылся в темноте.

Я прошел на кухню и поставил вариться похлёбку на завтрак. Айлин, видимо, еще не проснулась. Из-за плотно закрытой двери в спальню не доносилось ни звука, ни шороха. Спустя полчаса я накрыл на стол и, устав от ожидания, аккуратно постучал в дверь своей спальни.
- Я сейчас выйду, - крикнула мне девушка. Вернувшись на кухню, я сел за стол. Через несколько минут ко мне присоединилась Айлин. Её волосы были уложены в безупречную прическу, а платье подчеркивало идеальную фигуру. Мы позавтракали вместе, и я стал собираться на работу. На тот день у меня была назначена публичная казнь язычников, схваченных и закованных в кандалы накануне. Перед тем как я вышел из дома, она вдруг наклонилась и поцеловала меня. Ласково. Слишком мягко. Во всём этом утре было что-то неуловимо чуждое, как будто я наблюдал сон, в котором сам себе завидовал.
На работу я не шёл, а плыл. Нёсся над землёй, пьяный от одного прикосновения её губ. Я строил в голове домашний уют, детей, наши будущие ужины. Ах, дурацкие грёзы…

Час спустя три дезертира лежали без голов. Один из них перед смертью плюнул в лицо священнику, просящему у Бога отпустить его грехи. К полудню площадь заполнялась. Люди стекались смотреть, как будут гореть женщины, обвинённые в колдовстве.

Первой ведьмой была Агнесса Генше, жена ткача. Единственная из всех, кто не вздрогнул, когда на крестинах чёрная кошка из ниоткуда выскочила на стол. Пока гости цепенели, ни живы, ни мертвы, Агнесса даже не отвела взгляд от своей кружки и спокойно продолжала пить, будто так и должно быть. Какие тут могли быть сомнения? Ведьма, да ещё и дерзкая. Я верю в правосудие. Когда пламя лизало её кожу, она кричала как безумная, это значит, грешная душа очищалась в огне.

Вторую ведьму никто бы не назвал ведьмой, слишком красивая. Медная грива волос до пояса, глаза карие, как болотная вода при лунном свете. Она сводила мужчин с ума, разрушала семьи своим взглядом, своей походкой. Колдовство - не иначе! Обожжённые ревностью жёны написали донос. Суд был справедлив. Она визжала, когда огонь забирал её, да простит Господь грешную душу.

Толпа была безумна, их крики заглушали треск пылающих дров. Ведьмы для них чума, крысы в амбарах. Ни жалости, ни сомнений. Я не чувствовал ничего. Только веру в правосудие.
Наконец вывезли последнюю. Закованную, согбенную, на телеге как мешок с костями. Народ швырял в неё тухлые овощи и плевки, а я укладывал хворост и солому.
Старуха была злее всех. С пеной у рта плевалась и шипела проклятия, пока я вытаскивал её за иссохшие, кривые руки из повозки.
На эшафоте она посмотрела мне прямо в глаза сквозь прорези маски и скрипучим голосом прошептала:
– Одурманили тебя!
Я молчал.
– Не сожжёшь меня, - шипела она.
Я продолжал молча делать свою работу, но, заковывая её руки в цепи, чуть ослабил петли. Внутренний голос велел мне так, да и сбежать у старой ведьмы не получится.
Хворост мгновенно вспыхнул от брошенного факела.
– Спасибо! Я помогу тебе! Она не из нашего ковена! – кричала, брызгая слюной, ведьма, и выискивая кого-то в толпе, – сестра, спаси меня!
На площади возникла паника, и люди испуганно шептались и оглядывались. Тело ведьмы взметнулось столбом пламени, и из него вырвалась крупная ворона, скрывшаяся в облаках.
Любопытные в панике разбежались, а я остался один у эшафота. Я спокойно дождался, пока огонь полностью догорит, собрал и развеял прах ведьм над площадью. Ничто больше не напомнит о богохульных делах этих пособниц дьявола.

По дороге на рыночную площадь я встретил мужиков на телегах, они вывозили падший скот, которого успела скосила очередная болезнь. Купив тушку утки и овощей, я направился домой. У одного из домов раздавались стенания и плачь – снова кого-то убили. Стража теперь усилит дозор и введет комендантский час. Наверняка, это всё происки ведьм. Вопреки моим ожиданиям, когда я вошел в дом, Айлин меня не встретила. Дверь в её комнату была плотно закрыта.
«Наверняка спит», – подумал я. Пока готовил ужин, представлял, как проведём ночь. Как она прижмётся ко мне своим тёплым телом, как будет шептать моё имя. Когда все было готово, я подошёл к спальне. Протянул руку, чтобы постучать и остановился.
Что-то хлюпнуло под ногой. Лужа. Холодная. Липкая.
Кровь. Она сочилась из-под двери. Медленно, почти лениво. Я не думая снёс дверь. Дерево треснуло как кость.

Комната внутри была обставлена горящими свечами.
На стене нарисованная пентаграмма толстыми, неаккуратными мазками. В самом центре этого демонического рисунка висело распятое тело ребёнка. Вероятно, того самого. Что искали стражники. Глаза вырезаны.
Живот распорот. Вся его кровь стекала в кубок, стоящий у маленьких ног. Сосуд переливался, тёмная жидкость лилась через край и заполняла трещины в полу.
Кровь добиралась до моих ботинок, будто пыталась втянуть меня внутрь, вглубь этого ритуала. Впервые за долгие годы меня вывернуло и пошатнуло. Глотнул воздуха. Зря. Воняло чем-то медным, гнилым, воском, серой, и чем-то приторно-сладким.

Я шагнул вперёд. Не потому что хотел. Потому что надо было. Потому что дитя не должно висеть на стене как икона чужого бога. Я попытался снять его, и каждый шаг отдавался в висках ударом: Айлин. Айлин. Айлин. Что с ней? Где она?

– Зачем ты пришёл? – Голос знакомый я обернулся. В дверях стояла Айлин. В руках охапка свежих трав.
– Почему ты…? - Я пытался говорить, но сердце стучало так, что глушило слова, мысли.
– Эх, Ивейн... – она покачала головой с жалостью, почти с нежностью, — ты мог умереть тихо, во сне. Яд бы всё сделал без боли. Но теперь…теперь мне придётся закончить это иначе.

Она протянула руку и всё рухнуло.
Что-то невидимое, холодное, как змея, обвилось вокруг моей шеи, подняло в воздух и пригвоздило к стене рядом с распятым ребёнком. Воздух исчез, глаза затянуло пеленой. Кровь хлынула из носа, из ушей. Я слышал только гул в голове. Вдруг всё оборвалось. В дом ворвалась стража. Кто-то донёс. Старуха не солгала, помогла.

***

Темница была сырой, как гниющая земля. Когда её бросили в камеру, Айлин бросилась ко мне, обняла, как прежде, будто ничего не было.
Я оттолкнул её. Жестко. Без слов.
Плеть врезалась в её плечи, в спину. Кровь стекала, как тонкие красные змейки.
Она кричала. Плакала. И вместе с ней рыдала моя душа, разрываясь пополам.
Я просидел у темницы всю ночь. Она шептала сквозь слёзы, обещала любовь, детей, новый дом, другую жизнь. Говорила так сладко, что я чуть не поверил.
Слёзы текли по щекам, и я не знал от боли ли, от вины, или от желания всё это забыть.
Утро принесло другое лицо, словно чары спали. Айлин кричала, как раненый зверь.
Ругалась. Проклинала меня, город, всех людей.
Цепи гремели и она даже вырвалась из них. Сбросила оковы, как змея кожу. Царапала дверь, ломая ногти до мяса.
Голос её менялся. Не её – чужой, шипящий.
Она говорила на языке, которого я не знал.

Небо на рассвете было серым, как пепел. Тяжёлые тучи висели над городом.
Я готовил солому и хворост на королевской площади, всё делал по привычке без души, как всегда.

Люди стекались, как на праздник: нарядные, оживлённые. На лицах любопытство, предвкушение. Впереди шествовали важные персоны: епископ с кольцом на пальце и пустотой в глазах, каноники, священники, бургомистр, судьи. Вся власть – в сборе. Казнь такой сильной ведьмы - событие государственного значения.
Айлин, как мне сказали, была самой злобной. Самой настоящей.
Город гудел. Пахло ладаном и дешёвым вином.

Я стоял на эшафоте.
В руках цепи, а в горле гвозди.

Маска скрывала моё лицо, но не то, что внутри. Слёзы текли по щекам. 
Я заковал её руки бережно, почти нежно, как будто ещё надеялся на чудо.
Она не кричала на меня. Не умоляла. Только смотрела глазами, в которых была не ненависть, а просто прощание. Или проклятие. Или всё сразу.

Я поджёг хворост.
Пламя взвилось, словно знало, кого ест.
Она закричала. Крик был... нечеловеческий. Не от боли. Глубже.
Он впился в моё сознание. С тех пор он там. Внутри. Не уходит. Не умолкает.

Теперь я живу в замке, а в дом даже не хочу возвращаться. Я много начал пить – не чтобы забыть а чтобы не слышать. Но всё равно слышу.

***
Палач замолчал. Я налил ему еще.
— Всё пройдет, Ивейн! – Сказал я, а по телу бежали мурашки.  
— Знаешь, когда я пошел записывать её в список казненных, то обнаружил, что это не первая над ней расправа. Ее уже сжигали дважды! Первый раз, когда ей было двенадцать, а во второй в шестнадцать. Я казнил ее в двадцать семь, - сказал палач и поднялся со своего места. Осушив остатки эля в кружке, он нетвердой походкой направился к выходу из таверны. На секунду задержавшись в дверях, Ивейн обернулся и добавил:
- Видом богиня, сердцем - ведьма. Она обязательно вернётся!