Виктор, уже привычно свернув к памятнику, улыбнулся:
— Антон Павлович, как всегда прекрасно выглядите! Небось, бронза не стареет?
Чехов, сидевший на скамье с тростью между колен, усмехнулся:
— А ты сегодня особенно весел. Кофе перепил или жизнь внезапно показалась добрее?
— И то, и другое, — рассмеялся Виктор, садясь рядом. — Вот думаю… А вам часто задают вопросы о ваших же книгах? Типа «что вы на самом деле хотели сказать»?
Чехов закатил глаза, будто вспоминая что-то мучительное:
— Каждый день. Особенно школьники. Видимо, учителя свято верят, что у меня на каждый знак препинания был тайный умысел.
— А ничего! — Чехов махнул рукой. — Иногда я просто описывал людей. Вот, скажем, «Человек в футляре». Все ищут «глубокий смысл», а я просто встретил такого учителя греческого — Беликова. Забавный тип, вот и записал.
— Но ведь вы же не просто так его описали? Была же мысль…
— Конечно! Но не в том смысле, в каком её потом в учебниках размусоливают. — Чехов прищурился. — Ты знаешь, сколько версий про «Вишнёвый сад» слышал? От «символ гибели дворянства» до «метафора цикличности бытия». А я просто сад помнил из детства…
— Так выходит, все эти «анализы текста» — ерунда?
— Нет, не ерунда. Просто… представь, что литература — это зеркало. Один увидит в нём своё отражение, другой — трещину в стекле, третий вообще решит, что это портал в иной мир.
Он наклонился ближе, понизив голос:
— Вот скажи, когда ты читаешь книгу — разве важно, что я думал? Важно, что ты почувствовал.
Виктор кивнул. В памяти всплыли школьные годы: сдавленные от волнения ответы у доски, страх «не угадать» мысль автора.
— Значит, учителя зря заставляют искать «правильный» смысл?
— Не зря, — Чехов откинулся на спинку скамьи. — Но смысл не в том, чтобы угадать. А в том, чтобы научиться думать. Вот представь: ребёнок пишет сочинение. Даже если он нагородит чепухи про мою «Каштанку» — но свою, честную — это куда ценнее, чем переписанные из учебника «верные» выводы.
Ветер шевельнул страницы лежащей на скамье книги — сборника чеховских рассказов с пометками на полях.
— Литература не про ответы, Виктор. Она про вопросы. И чем больше их задашь — тем интереснее жить.
Виктор поднял книгу, перелистнул:
— Значит, если я решу, что «Дама с собачкой» — это вообще про инопланетян…
— …то я только пожму плечами и скажу: «Хорошая попытка». — Чехов исчез, оставив в воздухе лёгкий запах лекарств и чернил.
На последней странице книги красовалась надпись:
«Читатель имеет право на ошибку. Автор — тем более».
Виктор шёл по центральной аллее, где бронза и камень соседствовали с живыми людьми. Здесь, в этом мире, памятники не просто стояли — они были. До тех пор, пока их помнили.
У фонтана, задумчиво перебирая гитарные струны, сидел Виктор Цой. Его пальцы не издавали звука — лишь легкий звон металла, но прохожие всё равно останавливались, будто слышали музыку.
— Опять «Перемен» ждёшь? — пошутил Виктор.
Цой поднял голову, тень улыбки скользнула по лицу:
— Нет. Просто привычка.
Дальше, у здания университета, Сократ о чём-то спорил со студентами. Его мраморные руки разводились в выразительных жестах:
— Ты говоришь, что добро и зло относительны? А если твоя относительность ударит тебя по лицу?
Студенты смеялись. Никто не удивлялся.
А на площади, где когда-то гремели революционные речи, Ленин в задумчивости смотрел на небо. Он редко говорил теперь — слишком много споров, слишком мало вопросов. Но когда к нему подходили старые коммунисты, он вздыхал и повторял:
— Вы всё ещё верите? Ну, тогда давайте обсудим…
Это был мир, где память материализовалась.
Чехов, к которому Виктор вернулся к вечеру, курил невидимую сигарету.
— Ну что, обошёл всех? — спросил он.
— Почти. Только Пушкина не застал — говорят, уехал в Михайловское, «на вдохновение».
Чехов фыркнул:
— Выдумал же. У него там любовница-фея, я знаю.
Они молча смотрели, как закат красит бронзу в золото.
— Антон Павлович… а если вас забудут?
— Тогда я стану просто памятником, — ответил Чехов просто. — Но пока кто-то читает «Хамелеона» и смеётся, пока учителя мучают школьников вопросами про «смысл»… я ещё здесь.
Ветер донёс обрывки музыки — где-то Цой всё-таки начал играть.
Я благодарен появлению нейросетей.
Я не единственный человек, чья речь зачастую сумбурна. Чтобы сформировать мысль, мне приходится 5-6 раз перечитывать текст и править его. Проверять на структуру и логику. И я точно не единственный, кто проводит время в фантазиях. Я рад, что появилось нечто, что помогает мне структурировать мои мысли, когда я хочу их превратить в текст. Что есть инструмент, подобный станку, в который необходимо ввести множество настроек, чтобы получить то, что хочешь видеть. Получить то, что тебе понравится. Учишься новому и настраиваешь под себя.
Даже искать красивые обои для рабочего стола стало намного проще. Теперь их можно рисовать, не тратя часы на поиск необходимой картинки.
Мне 36. Утром я бегаю в парке, и после пробежки здороваюсь с памятником Чехову. Его бюст стоит рядом с парком. Здороваюсь, подмечаю отличный вид памятника и погоду. Ежедневный мой ритуал. И мне очень приятна была мысль о мире, в котором памятники бы могли оживать. И мой первый пост об этом. Спасибо Дипсику за редакторство. За 8 лет можно и пост создать.
