Как рассуждает Свен-Эрик Хольмстрем (шведский исследователь) и как более подробно обсудим мы ниже, архив Троцкого в Гарварде был очищен от свидетельств, которые сторонники Троцкого, имеющие привилегированный доступ к этому закрытому архиву, сочли позорящими репутацию Троцкого. Изъятые материалы включали, по крайней мере, дополнительные свидетельства о существовании блока правых и троцкистов и переписку Троцкого со своими сторонниками в СССР.

Мнимое отсутствие несоветских доказательств

Покойный Пьер Бруэ, один из ведущих в мире ученых-троцкистов и человек, пользовавшийся большим уважением среди ученых-антикоммунистов, пришел к выводу, что эти свидетельства мало что значили, ведь они лишь демонстрировали бы существование блока в 1932 году. Поскольку единственное свидетельство, уцелевшее после полной чистки архивов, относится к 1932 году, Бруэ предположил, что это и есть единственный период существования блока. То есть Бруэ допустил ошибку в своих рассуждениях, что после 1932 года блока не было, поскольку не было никаких доказательств блока в архиве Троцкого после 1932 года.

Это игнорирует факт чистки архивов. Необоснованно предполагать, как это сделал Бруэ, что блок существовал только в 1932 году, потому что единственное доказательство его существования датировано 1932 годом. Если бы те, кто «подчищали» архивы Троцкого, проделали свою работу более тщательно, у нас не было бы даже таких доказательств. Однако из этого никоим образом не следует, что никаких свидетельств о существовании блока никогда не было. Еще меньше это доказывает, что никакого блока никогда не существовало после 1932 года. Отсутствие улик, в данном случае о существовании блока после 1932 года, не говорит вообще, что таких улик не было! Если бы те, кто «зачищали» Гарвардский архив Троцкого от компрометирующих документов, были более аккуратны, они бы также изъяли заверенные почтовые квитанции писем Троцкого к оппозиционерам в СССР и заметки Троцкого и Ван Хейенорта (один из личных секретарей Троцкого, 1932-1939, прим. пер.) о блоке правых и троцкистов. Что бы у нас тогда оставалось? У нас был бы «реабилитационный» документ эпохи Горбачева, отрицающий существование такого «блока», и решительное отрицание Троцкого, что такой «блок» наличествовал. К тому же у нас имелись бы заявления советского прокурора Вышинского и признания ряда подсудимых Московского процесса, что такой «блок» действительно существовал.

Поэтому находка Гетти (американский историк, прим. пер.) в архиве Троцкого подтверждает показания подсудимых Московского процесса. Это доказательство того, что они не лгали, поскольку в тех немногих случаях, когда мы можем получить независимые доказательства, как здесь, эти доказательства подтверждают признания обвиняемых. Точно так же они подтверждают заявления прокурора, т.е. «Сталина», выражаясь упрощенным языком писателей-антикоммунистов. Таким образом, показания подсудимых и советского прокурора о «блоке» и переписке Троцкого оказались правдивыми, а показания Троцкого и Советского правительства времен Горбачева – лживыми.

Вышесказанное не является прямым свидетельством какого-либо сотрудничества Троцкого с Германией или Японией, но согласуется с такими доводами, поскольку подтверждает показания тех же свидетелей по смежному вопросу. Троцкий отрицал сотрудничество с представителями оси точно так же, как отрицал существование блока и контакт со своими советскими сторонниками. Поэтому отсутствие в архиве Троцкого свидетельств о какой-либо связи с осью не является доказательством того, что таких свидетельств никогда не было.

Несоветских свидетельств такого сотрудничества мы имеем немного. В феврале 1937 года японский военный министр генерал Хадзимэ Сугияма заявил на встрече, что Япония поддерживает контакт с оппозиционерами в СССР, которые снабжают японцев разведданными. (“Soviet Links Tokyo With ‘Trotskyism.’” New York Times March 2, 1937, p. 5.).

Другие примеры несоветских доказательств свидетельствуют о реальном существовании заговоров, известных сталинскому руководству. Существует «телеграмма Арао» (подтверждающая контакты представителя Тухачевского и японской разведки, прим. пер.), дошедшая до нас в 1962-1963 годах, но с тех пор о ней никто не слышал. Есть прямое свидетельство германского посла в Чехословакии, что Гитлер знал о готовящемся государственном перевороте в СССР высокопоставленными военными деятелями. Этот документ, хранящийся в чешском национальном архиве, был обнаружен только в 1987 году. В свою очередь он подтверждается перепиской, найденной в захваченных немецких архивах и раскрытой в 1974 году, но не признанной до 1988. Генерал НКВД Генрих Самойлович Люшков перешел на сторону японцев 13 июня 1938 года. На пресс-конференции, подготовленной японцами, он заявил, что якобы имевшие место заговоры в СССР были сфабрикованы. Но в частном порядке Люшков сказал японцам, что Сталин убежден в существовании реальных заговоров, в том числе военного. Он также подтвердил, что заговорщики существовали и что они были связаны с группой Тухачевского через Гамарника. Люшков подтвердил, что заговорщики хотели объединить свои силы с японцами, чтобы нанести поражение советским войскам, и что некоторые из них были в сговоре непосредственно с японскими военными (из исследований американского военного историка Элвина Давида Кукса, прим. пер.).

Поэтому, несмотря на частые заверения в обратном, у нас есть доказательства антисоветских заговоров, которые не могли быть сфабрикованы Советами. Однако даже если бы у нас не было никаких несоветских доказательств сотрудничества оппозиционеров с представителями стран оси, это не означало бы, что таких доказательств никогда не существовало. Еще меньше это доказывает, что такого сотрудничества не было, поскольку оно вполне могло не оставить никаких доказательств.

Советские доказательства

Сегодня ни один исследователь, каким бы антисоветчиком он ни был, не отвергает советские свидетельства только потому, что они советские. Доказательства из советских архивов обычно считаются достоверными. Например, далее в этом очерке мы рассмотрим досудебные показания Генриха Ягоды, непосредственного предшественника Ежова на посту главы НКВД и подсудимого на Московском процессе 1938 года, и покажем, что они беспристрастно цитируются учеными-антикоммунистами. Мы рассмотрим показания Ягоды ниже. Они включают в себя показания о Троцком. Настоящие авторы опубликовали и проанализировали первое признание Бухарина от 2 июня 1937 года. Этот документ до сих пор остается в России совершенно секретным. В нем Бухарин непосредственно вовлекает в дело Троцкого.

= = =

Троцкий врал

Во введении к докладу Комиссии Дьюи, которая была созвана в 1937 году для рассмотрения обвинений против Троцкого, говорится:

«Если Лев Троцкий виновен в деяниях, в которых его обвиняют, никакое осуждение не может быть слишком суровым».

Троцкий отрицал сотрудничество с Германией или Японией, когда несколько подсудимых на московских процессах 1937 и 1938 годов обвинили его в этом. Но теперь мы знаем, что он солгал очень дружелюбной комиссии Дьюи в 1937 году по другим вопросам, гораздо менее серьезным.

В 1986 году Джон Арчибальд Гетти на основании своих исследований документов (papers) Троцкого в библиотеке Хоутона Гарвардского университета указал, что Троцкий поддерживал письменный контакт со своими последователями в СССР по крайней мере в 1932 году.

“Во время показательных судебных процессов в Москве Троцкий отрицал, что у него были какие-либо связи с обвиняемыми со времени начала его ссылки в 1929 году. Однако теперь ясно, что в 1932 году он посылал секретные личные письма бывшим ведущим оппозиционерам Карлу Радеку, Григорию Сокольникову, Евгению Преображенскому и другим. Хотя содержание этих писем неизвестно, представляется разумным предположить, что в них содержалась попытка убедить адресатов вернуться к оппозиции”.

Гетти рассказал и о другом контакте Троцкого – тайной встрече с Е.С. Гольцманом, “бывшим троцкистом и нынешним советским чиновником”, документально подтвержденной в тех же бумагах (papers).

Либо сам Троцкий, либо один из его секретарей приложили немало усилий, чтобы скрыть подобные связи. По поводу личных писем Гетти писал:

«В отличие практически от всех других писем Троцкого (включая даже самые деликатные), в бумагах Троцкого не осталось их копий. Вполне вероятно, что они были удалены из бумаг в какой-то момент. Остались только заверенные почтовые квитанции. На процессе 1937 года Карл Радек показал, что он получил письмо от Троцкого, содержащее «террористические инструкции», но мы не знаем, было ли это то самое письмо, о котором идет речь».
Getty, “Trotsky in Exile: The Founding of the Fourth International.” Soviet Studies (January, 1986)

Известный французский ученый-троцкист Пьер Бруэ, который также изучал эти документы и признал ложь Троцкого, объясняет это, как попытку опровергнуть любую правдоподобность «сталинских» обвинений против него на московских процессах, а также защитить любых других сторонников троцкизма, еще не обнаруженных в СССР. С точки зрения Троцкого, это было вполне логично. Зачем «подносить патроны» Сталину в войне с ним? Но для историка это означает, что отрицания Троцкого по поводу существования блока или любого другого обвинения не могут быть приняты за чистую монету. Как Гетти указал в другом месте.

“Дело в том, что Троцкий лгал... У него были веские причины лгать. Но то, что он сказал, было неправдой. Не было "объективным". Как и сталинисты, Троцкий принадлежал к прагматической, утилитарной большевистской школе, ставившей потребности движения выше объективной истины”. Getty, post to H-RUSSIA list Nov. 24 1998

Мы цитируем этот фрагмент не для того, чтобы «обвинить» Троцкого во лжи как таковой. Ложь – это важная тактика при ведении подпольной деятельности. Требовать, чтобы политические деятели в ситуациях жизни или смерти «говорили правду» из-за какой-то абстрактной приверженности к идеалистическому кодексу поведения, было бы просто неуместно. Скорее, сам факт лжи Троцкого в данном случае и возможность солгать в других случаях, где мы не можем этого доказать, должен служить нам напоминанием, чтобы отбросить любые (голословные, прим. пер.) отрицания со стороны Троцкого или любого оппозиционера.

Следует ожидать, что люди будут лгать, когда это необходимо, чтобы отвести от себя наказание или вину. Никто не обращает особого внимания на отрицание вины со стороны лиц, подозреваемых в совершении преступления. Во многих странах обвиняемый имеет право лгать в свою защиту, хотя, конечно, на свой страх и риск. Для любого исследователя и любого историка признание обвиняемым своей вины имеет гораздо большее значение, чем утверждение о невиновности. Так что заявление Троцкого о невиновности само по себе мало что значит. Однако Троцкий так и не признался. Он солгал и вышел сухим из воды, по крайней мере в том, что касалось членов комиссии Дьюи и ее слушателей.

Мы полагаем, исходя из имеющихся у нас данных, и можем с полным основанием заключить, что Троцкий лгал о гораздо большем. Доказательства показывают, что Троцкий был виновен в том, в чем его обвиняли на московских процессах – в сговоре с Германией и Японией. Если он сговорился – а мы полагаем, что доказательства в подавляющем большинстве указывают именно на это, – то неудивительно, что Троцкий лгал и все отрицал. Сохранение такой информации в тайне было бы элементарным непременным условием такого заговора. Немецкие и японские заговорщики, если бы их спросили об этом, также бы все отрицали. Но, несмотря на ложь, они были бы твердо уверены, что верны своим странам и своим военным клятвам.

Архив Троцкого подделан

Мы знаем, что существовала практика "искажать" (falsifying) то, что делал Троцкий, которая распространилась и на сами документы (papers) Троцкого. Гетти указал, что переписка между Троцким и оппозиционерами в СССР была, по-видимому, извлечена из архива Троцкого в Гарварде незадолго до того, как он был открыт для исследователей в январе 1980 г. Бруэ и Гетти отмечают, что секретарь Троцкого Ян ван Хейенорт напомнил Троцкому и его сыну Льву Седову о блоке и переписке с его участниками во время слушаний Комиссии Дьюи. Как мы уже отмечали выше, Троцкий предпочел солгать по этому поводу. Ван Хейенорт, который умер только в 1986 году, работал с бумагами Троцкого и дал интервью газете «Нью-Йорк Таймс» (NYT Jan. 8, 1980 p. A14). Но ни в интервью, ни в своих мемуарах Ван Хейенорт никогда не говорил, что ему было известно о сознательной лжи Троцкого (и Седова) Комиссии Дьюи.

Вдова Троцкого также предоставила Исааку Дойчеру специальный доступ к документам Троцкого, чтобы он мог написать свою знаменитую трехтомную биографию Троцкого. Дойчер не раскрыл ни существования блока правых и троцкистов, ни письма Ван Хейенорта. Однако он имел доступ к тому же «закрытому» архиву гораздо раньше, чем Гетти смог изучить его. Логично предположить, что Дойчер видел те же доказательства, что и Гетти, а также знал, что Троцкий солгал комиссии Дьюи, но предпочел не раскрывать их. Наиболее вероятно предположить, что Дойчер и Ван Хейенорт – те два человека, которые «подчистили» архивы Троцкого от переписки с его сторонниками в СССР. Жена Троцкого тоже имела доступ, но тогда, скорее всего, она бы удалила одно очень личное письмо Троцкого к ней, которое осталось в архивах. Во всяком случае ясно, что Ван Хейенорт скрывал контакты Троцкого с его последователями в СССР. Либо Ван Хейенорт, либо Дойчер, либо, возможно, какой-то другой защитник наследия Троцкого с редким привилегированным доступом намеренно «обокрали» (фальсифицировали) его архив.

Это делает вдвойне любопытным, что именно было в тех письмах Троцкого к оппозиционерам, которые были изъяты и от которых Гетти нашел только заверенные почтовые квитанции. Возникает вопрос: насколько “щекотливой” была та информация в письмах к его последователям в СССР, что лица лояльные Троцкому, сочли необходимым удалить ее, даже оставив в покое глубоко личные материалы? Логичный ответ: “щекотливый” политический материал. Это не могли быть простые доказательства того, что троцкий поддерживал контакты со своими последователями в СССР. Возможно, доказательства все еще находятся в архиве.

Как говорит Гетти:

“Адресная книга Седова содержала адреса ссыльных троцкистов в СССР. Документы Троцкого 15741. В разделе “Эмигрантской корреспонденции” в бумагах Троцкого содержатся копии таких писем”.

Getty, “Trotsky in Exile: The Founding of the Fourth International.” Soviet Studies (January, 1986)

Таким образом, те из последователей Троцкого, кто имел доступ к документам Троцкого, не посчитали этот материал достаточно политически “щекотливым”, чтобы его удалить. Так что же было в письмах? Во главе любого такого списка стояли бы материалы, подтверждающие обвинения, выдвинутые против Троцкого на московских процессах. Такие свидетельства непоправимо подорвали бы репутацию Троцкого и оправдали бы в глазах многих репрессии конца 1930-х годов и, следовательно, Сталина. Такие свидетельства грозили бы подорвать фундамент троцкизма.

Продолжение следует...

Гровер Ферр, "Доказательства сотрудничества Троцкого с Германией и Японией" (Evidence of Leon Trotsky’s Collaboration with Germany and Japan), с. 13-20.

перевод К. Полякова

В нашей постоянной рубрике “Антитроцкизм” редакция публикует отрывки из книги выдающейся деятельницы испанского и международного коммунистического движения Долорес Ибаррури “Единственный путь”. Книга вышла на русском языке в двух томах в далеком 1988 году незадолго до смерти революционерки. Воспоминания Долорес Ибаррури охватывают большой промежуток времени и наполнены как яркими страницами успешной борьбы испанского пролетариата, так и горькими страницами поражений коммунистической партии. В данном отрывке речь пойдет о гражданской войне в Испании, когда молодая демократическая республика защищалась от фашистской реакции в лице мятежного генерала Франсиско Франко, который заручился прямой поддержкой гитлеровской Германии и фашистской Италии. Однако опасность для республики исходила не только от войск провозглашенного реакцией каудильо, но и от внутренних врагов: анархистов и троцкистов.

Долорес Ибаррури: Контрреволюция в Каталонии

В самый разгар войны, когда Север находился под непосредственной угрозой неизбежного наступления противника, а малагская рана еще зияла на теле республики, фаисты [1] и каталонская разновидность троцкизма - поумисты [2] 3 мая 1937 года подняли мятеж в Барселоне, потребовав передачи им власти. Таков был смысл их ультиматума каталонскому Хенералидаду, то есть правительству, в которое входили представители буржуазно-демократических и пролетарских сил Каталонии.

В ультиматуме, предъявленном президенту Хенералидада на острие поумистско-фаистских штыков, содержались следующие требования. Предоставление ФАИ и ПОУМ следующих портфелей советников (министров): военного, промышленности и транспорта, торговли и финансов, сельского хозяйства, а также постов генерального директора полиции, комиссара полиции Барселоны и всех ответственных должностных лиц полиции; назначение анархистов и поумистов на должности заместителей советников того жалкого числа министерств, которые они соглашались отдать остальным партиям; наконец, предоставление им половины руководящих должностей во всех министерствах.

Осуществив свои намерения в Каталонии, анархисты и поумисты получили бы возможность поставить затем этот же вопрос в масштабе всей республики или, используя Каталонию в качестве базы, развязать новую гражданскую войну в республиканском лагере.

Достижению этой цели содействовал штаб Франко. Об этом свидетельствует донесение, отправленное немецким послом при каудильо (прим. ред. испанское название фашистского вождя, как дуче в италии и фюрер в германии) Гитлеру вскоре после контрреволюционного выступления в Каталонии в мае 1937 года.

В этом донесении, датированном 11 мая 1937 года, говорится, между прочим, следующее:

«По поводу беспорядков в Барселоне Франко сказал мне, что уличные бои были спровоцированы его агентами. Николас Франко дополнил эту информацию, сообщив, что они располагают в Барселоне тринадцатью агентами. Один из агентов уже давно извещал, что противоречия между анархистами и коммунистами достигли крайнего напряжения и что в этом городе в любой момент может вспыхнуть междоусобная борьба. Генералиссимус сказал мне, что он усомнился в правдивости информации этого агента и отдал приказ проверить их через других агентов, но данные подтвердились. Сначала Франко не хотел пользоваться этой возможностью до начала военных действий в Каталонии, но недавно, после того как красные, стремясь помочь баскскому правительству, предприняли наступление под Теруэлем, он счел данный момент подходящим для того, чтобы вызвать беспорядки в Барселоне. И действительно, названному агенту при помощи трех или четырех своих людей удалось через несколько дней после получения приказа спровоцировать перестрелку, которая и привела к желаемым результатам.
Фаупель».

Организаторы контрреволюционного выступления в Барселоне переоценили свои силы и недооценили силы остальных партий и организаций Народного фронта искренне боровшихся за победу республики.

И если в первые недели фашистского мятежа еще могло казаться, что анархисты являются преобладающей силой в Каталонии, то продолжалось это недолго. Никто не в состоянии опровергнуть бесспорную историческую истину, которая гласит, что первостепенную роль в борьбе с мятежниками в Каталонии сыграли Коммунистическая партия Каталонии (вместе с другими партиями вошедшая через несколько дней после начала мятежа в Объединенную социалистическую партию Каталонии) и Всеобщий союз трудящихся.

Сила и влияние этих организаций ярко проявились во время потерпевшего поражение контрреволюционного путча, организованного анархистами и поумистами, который приветствовало и поощряло фашистское радио.

Руководители контрреволюционного путча остались одни. Их выступление не было поддержано трудящимися, в том числе и членами НКТ [3] (национальная конфедерация труда, анархо-синдикалистский профессиональный центр Испании). И если отдельные фабрики и заводы остановились, то не потому, что рабочие примкнули к путчистам, а потому, что последние угрозами вынудили их прекратить работу.

Война беспощадно дискредитировала тактику анархистов, методы их борьбы, анархистский путчизм. Разгром майского путча показал анархистским лидерам, что им противостоит подлинно революционная общенациональная сила, с которой необходимо считаться, — коммунистическая партия, которая всегда будет бороться против авантюризма «бесконтрольных» элементов и псевдореволюционных демагогов, чья деятельность служит не демократии и прогрессу, а реакции и фашизму.

Если Ларго Кабальеро (прим. ред. в то время премьер-министр и министр обороны республиканского правительства Испании) никогда не расставался с идеей возглавить правительство, состоящее только из членов социалистической партии, создание которого, по его мнению, должно было стать высшей точкой развития испанской революции, то анархисты в свою очередь не отказывались от надежды на установление так называемого «либертарного коммунизма» и рассчитывали воспользоваться военной обстановкой для осуществления своих намерений.

Предлогом для организации майского контрреволюционного мятежа послужил лживый тезис, что революция якобы находится на грани полного поражения и для ее спасения необходимо провести по всей стране поголовную социализацию и коллективизацию, которую и начнут с Каталонии фаисты и поумовцы. «Либертарии» торопились. Чувствуя, что почва уходит из-под ног, они не хотели, не испытав своих сил, окончательно погрузиться в политическое болото. Но силы им изменили.

Крестьяне, значительная часть которых вначале поддерживала анархистов, стали отходить от них из-за насилий и бесчинств, совершаемых печально знаменитыми фаистскими «комитетами». Эти «комитеты» проводили насильственную коллективизацию и отбирали у крестьян имущество, причем это имущество не шло в распоряжение всего народа, а присваивалось «комитетами», которых крестьяне боялись больше, чем мятежников.

Правда, анархисты продолжали пользоваться влиянием среди рабочих каталонских фабрик и заводов, но далеко не в той степени, как до войны.

В каталонском тылу НКТ, хотя и стала слабее, все же продолжала возглавлять профсоюзы железнодорожников, транспортников и строительных рабочих. Под ее контролем находились рабочие 50 процентов текстильных, продовольственных и химических предприятий.

Иначе было на фронтах. Только на Арагонском фронте над несколькими подразделениями, которые фактически не воевали, продолжало развеваться красно-черное знамя.

Арагонский фронт оставался неподвижным на протяжении многих месяцев. Благодаря его пассивности мятежники имели возможность неоднократно снимать оттуда войска и перебрасывать их в другие районы. Мятежники твердо знали, что этот фронт не сдвинется с места.

Так, например, они сняли с Арагонского фронта две бригады, усилили ими итальянские войска, наступавшие на Мадрид в секторе Гвадалахары, а анархистское командование не воспользовалось этим обстоятельством и не провело никаких операций, которые сковали бы фашистские силы на Арагонском фронте и измотали их в небольших или крупных боях.

Когда «либертариям» ставили в упрек неподвижность Арагонского фронта, они отвечали, что не имеют оружия. Это была ложь. У анархистов было больше оружия, чем на других фронтах. В самом начале мятежа они захватили значительную часть оружия барселонского гарнизона. Далее. Вплоть до того момента, когда Негрин установил государственный контроль над барселонскими военными заводами, эти заводы работали на одних анархистов, и никто этому не препятствовал. Наконец, анархисты имели целую сеть международных биржевых спекулянтов, закупавших для них оружие во Франции и где угодно на валюту, которую они добывали в Испании с помощью «либертарных» методов.

Чего у анархистов действительно не было и чего они все время требовали — это самолетов и танков. Но самолетов и танков анархисты не имели только потому, что у самого правительства их было очень мало — лишь то, что удалось провезти благодаря советской решимости помочь республиканской Испании, несмотря на препятствия, чинимые французским правительством транзиту того оружия, которое поставлялось Испании.

Чем же в действительности объяснялась неподвижность Арагонского фронта? Тем, что лидеры левоэкстремистов типа Абада де Сантильян настойчиво стремились к достижению одной вполне конкретной цели: сохранить свои силы в неприкосновенности и не расходовать их на фронтах. И вовсе не потому, что «следовало сначала совершить революцию, а затем вести войну», как утверждали эти лицемеры, а для того, чтобы использовать эти силы для давления на остальных участников Народного фронта, осуществить коварные планы захвата власти и навязать свою волю стране.

На протяжении всей войны анархисты почти не участвовали в важнейших операциях. Исключением из этого правила были действия частей Дуррути, вступивших в бой тогда, когда фашисты уже были остановлены у ворот Мадрида. Анархисты заботливо берегли свои силы, но их престиж все время падал, а силы и авторитет тех, кто, несмотря на ежедневные тяжелые потери, всегда находился в первых рядах и без колебаний становился на самые опасные места, постоянно росли.

Консервативный дух лидеров ФАИ никак не соответствовал настроениям трудящихся, входивших в Национальную конфедерацию труда. Последние были полны желания сражаться, выиграть войну, уничтожить фашизм. В руководимых коммунистами частях, где имелись бойцы из НКТ, они принадлежали к числу лучших и отлично сражались плечом к плечу с коммунистами. Результатом этого содружества был естественный и закономерный процесс, которого так боялись фаистские и поумовские лидеры: после недолгого пребывания с коммунистами в боевой обстановке трудящиеся из НКТ вступали в компартию.

В то время как усилия всех здравомыслящих людей были направлены на создание регулярной армии, в отрядах анархистской милиции Арагонского фронта распространялись листовки следующего содержания: «Мы не признаем милитаризации, так как она несет с собой явную опасность. Мы не признаем чинов в воинских частях, ибо признание чинов есть отрицание анархизма. Выиграть войну не значит выиграть революцию. В современной войне имеет значение техника и стратегия, а не дисциплина, предусматривающая подавление личности».

Подготовка майского контрреволюционного путча, который в дальнейшем повлек за собой кризис правительства Ларго Кабальеро, началась давно. Момент начала путча был выбран не в Каталонии, а в штабе Франко. Об этом говорит приведенный выше документ немецкого посла — явное свидетельство связей поумистов и фаистов с противником.

Тот факт, что поумистам и фаистам удалось организовать этот преступный мятеж и обагрить кровью улицы каталонской столицы, объясняется только тем, что ни каталонское, ни мадридское правительства по различным причинам не захотели своевременно пресечь позорную и кровавую провокацию.

29 апреля 1937 года, когда республика еще не оправилась от тяжелого удара — утраты Малаги, а положение в Басконии и на всем Севере было чрезвычайно напряженным, анархистское командование перебросило людей и оружие с Арагонского фронта в Барселону.

1 и 2 мая путчисты пытались остановить движение поездов и перерезать телефонные и телеграфные линии.

В связи с этим каталонское правительство отдало войскам приказ взять под контроль телефонную станцию и разоружить лиц, которые носят оружие, не имея разрешения.

Путчисты ответили на этот приказ агрессивными насильственными действиями. На улицах Барселоны завязались бои. Повстанцы требовали отставки каталонского правительства и немедленного роспуска всех его вооруженных сил.

3 мая анархисты захватили казарму горнострелкового батальона и разоружили офицеров; транспорт и связь в городе и его окрестностях находились под контролем троцкистов, а правительство не принимало никаких мер, чтобы покончить с этим.

Путчисты сделали попытку взять штурмом помещение Объединенной социалистической партии Каталонии, но были отброшены сильным ружейно-пулеметным огнем.

Сообщение о том, что правительство республики направило для подавления мятежа авиационную эскадрилью и танки, охладило пыл тех, кто уже видел себя во дворце Хенералидада отдающим приказы правительству республики.

В дни мятежа франкистское радио все время подбадривало повстанцев и направляло их действия. И хотя расчеты путчистов провалились, путч, несомненно, был трагедией для республики.

В борьбе с путчистами пали многие товарищи из Объединенной социалистической партии Каталонии, в том числе товарищ Сесе [4], вероломно убитый выстрелом в спину в момент, когда он входил во дворец Хенералидада.

Контрреволюционный переворот в Каталонии умирал от истощения. Его организаторы рассчитывали на поддержку масс, но оказались в одиночестве.

И все же они не сдавались: 6 мая, когда уже шли переговоры между правительством Каталонии и прибывшими из Валенсии министрами-анархистами, организаторы путча сняли с Арагонского фронта два батальона дивизии Аскасо и батальон поумовской милиции и на 45 автобусах двинули их по направлению к Барселоне.

Узнав о том, что эти войска покинули фронт, командующий авиацией Арагонского фронта товарищ Рейес лично повел на розыски авиационную эскадрилью. Догнав колонну, которую возглавлял сам Аскасо, Рейес приказал немедленно вести ее назад, предупредив, что в противном случае подвергнет дезертировавшие батальоны бомбардировке.

Колонна была вынуждена вернуться на фронт. До Барселоны добралась только маленькая группка поумистов, но к этому времени позорный путч уже испускал дух.

На всех фронтах бойцы требовали сурового наказания ответственных за контрреволюционное выступление в Каталонии; однако военный министр наотрез отказался принять против путчистов какие-либо меры. Он не хотел лишаться поддержки ПОУМ и ФАИ, так как считал эти организации главным орудием борьбы против коммунистической партии.

Это вызвало всеобщее возмущение. С каждым днем коммунистам становилось все труднее и труднее оставаться в правительстве.

Примечания редакции:

1. ФАИ - Федерация Анархистов Иберии - испанская анархистская организация, боевое крыло анархо-синдикалистского профсоюза Национальная конфедерация труда (НКТ).

2. ПОУМ - Partido Obrero de Unificación Marxista (Рабочая партия марксистского объединения) - левоэкстремистская группировка в Каталонии.

3. НКТ - Национальная конфедерация труда, анархо-синдикалистский профессиональный центр Испании

4. Один из руководителей Объединенной социалистической партии Каталонии, секретарь Всеобщего союза трудящихся Каталонии.

Ю. Пыльцов

источник

Термин «беспощадный» был наиболее излюбленным в лексиконе Троцкого, а поговорка «лес рубят - щепки летят» весьма ходовой. «Беспощадность, - заявлял он, - есть высшая революционная гуманность»[10], а устрашение - «могущественное средство политики». Тем и другим «вооруженный пророк», как его называл его позднейший биограф Исаак Дойчер, широко пользовался на практике.

Одной из первых жертв наркомвоенмора стал известный на Балтике офицер, капитан первого ранга Щастный, отличившийся своим независимым характером и личным мужеством. Значительную роль сыграли его авторитет и патриотическое понимание воинского долга в отнюдь непростых условиях революционных перемен, когда наблюдалось массовое дезертирство с флота. Каперанг Щастный повел за собой колеблющихся офицеров и, опираясь на судовые комитеты, вывел боевые корабли и транспортные суда Балтийского флота из ледового плена в Гельсингфорсе. Тем самым этот флот был спасен от судьбы затопленной Черноморской эскадры. Однако, военный моряк иронически смотрел на новое начальство в лице Троцкого. Троцкий с помощью бывшего главкомверха Н.В. Крыленко вопреки декрету об отмене смертной казни добился для Щастного расстрела, самолично выступив главным и единственным свидетелем обвинения.

На совести Троцкого и казнь одного из создателей красной конницы - комкора Думенко, не захотевшего получать боевой орден из рук председателя Реввоенсовета и обвиненного в связи с этим в антисемитизме. Дослужившийся при царизме в казачьих частях до подполковника, Думенко невысоко оценивал военные способности наркомвоенмора, за что и поплатился жизнью. Та же участь постигла талантливого русского поэта Алексея Ганина, опубликовавшего в 1924 году поэму, направленную против методов подавления народа Троцким. Между расправами над Думенко и Ганиным лежала целая полоса троцкистских террористических акций, провоцировавших, как справедливо отмечал писатель Белов, казаков и крестьян на вооруженные выступления против Советской власти. Троцкому и Зиновьеву принадлежала идея введения принципа коллективной ответственности класса, сословия или социальной группы, что приводило к массовым убийствам зачастую просто ни в чем не повинных людей.

Вместе с тем, Троцкий, когда ему было надо, умел постоять за своих. Так, известный левый эсер Блюмкин, стрелявший летом 1918 года в германского посла Мирбаха, был справедливо приговорен военным трибуналом к расстрелу. Но Троцкий добился, чтобы смертную казнь заменили на «искупление вины в боях по защите революции», взял его к себе в штаб, где Блюмкин, «искупая вину», благополучно прокантовался всю гражданскую войну начальником личной охраны наркомвоенмора. Затем своим шефом он был направлен на учебу, после которой вновь был переведен в органы ГПУ. Будучи не в силах забыть своего попавшего в опалу спасителя, возвращаясь с задания чекист Блюмкин завернул к Троцкому на Принцевы острова. Оттуда он прихватил два письма к Карлу Радеку и послания к ряду других адресатов, с которыми и был задержан по прибытии в Одессу. Поэтому расстрел Блюмкина по приговору трибунала в 1929 году вряд ли правомерно заносить в графу «жертв сталинизма».

Последнее время историки Ю.Афанасьев, В.Биллик и некоторые другие в своих публичных выступлениях перед слушателями приводят письма и личные свидетельства современников, расхваливавших обаяние и авторитет Троцкого, как «вождя Красной армии». Позволю себе привести иное, пожалуй, более беспристрастное свидетельство. Благоговевший перед Троцким мэр одного из предместий Парижа Анри Мориэз, прибывший в Москву как гость Коминтерна, был удостоен посещения поезда наркомвоенмора. Этот знаменитый «поезд» состоял из бронепоездов и отдельных составов, в которых размещались радиостанция, типография, гараж для семи автомашин, секретариат со множеством стенографисток и машинисток, амурные дела которых с матросами охраны и штабными деятелями доставляли много хлопот самому наркомвоенмору. Мориэз, имевший возможность беспрепятственно общаться с красноармейцами, перед которыми с длинными речами выступал Лев Давидович, а также с бойцами и командирами его поезда, вынужден был признать, что Троцкого в армии «больше боятся, чем любят»[11].

В качестве другого аспекта политического лика Троцкого необходимо отметить его феноменальную беспринципность. Она поражала всех, даже достаточно повидавших на своем веку. Так, еще после Второго съезда бывший бундовец Либор, наблюдая на ним, заметил с огорчением, что Троцкий «выдергивает разные принципы, как ярлычки, в зависимости от того, который из них более удобен».

В первое послеоктябрьское десятилетие не было ни одного антипартийного уклона, группировки или оппозиции, в которой прямо или косвенно не участвовал бы Троцкий, постоянно менявший свои оценки, лозунги, программы и союзников применительно к складывающейся в партии обстановке. Это отчетливо понимали и по ту сторону баррикады. «Долой Сталина! - вот тот всепоглощающий аргумент, который соберет всех и всё вокруг Троцкого,- писал в передовой статье 8 октября 1927 года орган правых кадетов «Руль».- Но что же даст Троцкий? Ах, не все ли равно сейчас. Кому интересно гадать, станет ли он пытаться осуществить свою нелепую программу, или же пойдет навстречу требованиям жизни, или вообще только сыграет на руку третьему... Нынешним грозным словесам Троцкого значения придавать нельзя».

Лидер меньшевиков Абрамович, выступая перед эмигрантами в Риге с речью «Десять пет большевистской революции», заявил, что троцкисты, поддерживая платформу меньшевизма, дезорганизуют работу большевиков, помогая «ликвидировать коммунизм». Эта «простая и грубая правда» недругов Октябрьской революции гораздо сильнее убеждает нас в истинной роли Троцкого и троцкистов в истории, чем все наукоемкие рассуждения некоторых нынешних публицистов, взваливших на себя неблагодарный труд по обелению троцкизма.

«Политический импрессионизм» Троцкого нанес серьезный вред делу социалистических преобразований. Провокационно, в частности, звучал обнародованный в брошюре Троцкого «Новый курс» лозунг, гласивший, что «молодежь - верный барометр партии». Среди комсомольцев в те годы гуляли листовки со стихами:

Зло всё в старых коммунистах:
Комсомолец, будь неистов.
Комсомолец, бей отцов!

Остается поражаться, сколь живучи подобные троцкистские настроения, когда в майской книжке «Нового мира» за 1988 год встречаешься с такими стихами отнюдь не комсомольского поэта А.Межерова:

Что ж ты плачешь, старая развалина.
Где ж она, священная твоя,
Вера в революцию и Сталина,
В классовую сущность бытия?

Фактически не имеет значения, что в первом случае речь шла об «отцах», совершивших первую в мире социалистическую революцию, завоевания которой пришлось отстаивать в боях с иностранной интервенцией и белогвардейщиной, а во втором - об «отцах», победивших в самой тяжелейшей из всех войн в истории человечества и сумевших спасти его от тотальных освенцимов и бухенвальдов. Поистине неиссякаемо стремление антикоммунистов разобщить поколения строителей и защитников социализма, вбить между ними клин, с патологической ненавистью выбрасывая из отечественной истории вместе со Сталиным Октябрьскую революцию и классовую сущность нашего революционного бытия.

Партия устала от усиливающихся с годами интриг Троцкого, внутрипартийная борьба сторонников которого перерастала в противоправную антигосударственную деятельность. Для ее осуществления началось формирование нелегальной, как троцкисты называли, «большевистско-ленинской партии», закладывались склады оружия, налаживалась не без участия белогвардейского подполья своя печать, организовывались демонстрации и митинги с портретами своего кумира - Троцкого.

Как же Троцкий оценивал тогда положение страны и большевистской партии, из которой был исключен 18 декабря 1927 года? «СССР переживает керенщину наизнанку, - писал он в своем письме от 21 декабря 1928 года в "ультралевый" немецкий журнал "Знамя коммунизма". - Послеленинское руководство развертывает октябрьский фильм в обратном порядке. Власть по спине Керенского перекатилась от буржуазии к пролетариату, а теперь она по спине Сталина перекатывается от пролетариата к буржуазии. Пролетариат уже утрачивает свою диктатуру, хотя буржуазия еще ее не завоевала. То, что сейчас имеется в СССР, - это диктатура партийно-советской бюрократии, почти надклассовый режим, опирающийся в лучшем случае на среднее крестьянство». Такая оценка подтолкнула реформиста Франца Адлера к выводу: «Раз ожидания Октября не оправдались, необходимо спасать хотя бы Март!». Иными словами, итоги Февральской революции в России.

Советское государство без конца не могло оставаться безучастным к подобного рода политической и идеологической деятельности троцкистов. По решению ОГПУ Троцкий в январе 1929 года был выслан вначале в Среднюю Азию, где, по его словам, собирался «охотиться на тигров», а затем за рубеж. Не обошлось без очередного спектакля. Демонстрируя сопротивление, Троцкий отказался выйти из дома. Тогда его наиболее пылкие сторонники вынесли своего вождя на руках и так доставили вначале в автомашину, а затем до вагона поезда. Все это сопровождалось воплями сына - Льва Львовича Седова, который истерически кричал: «Смотрите, как несут Троцкого!» Троцкому были предоставлены вагоны для архива и личных вещей, выплачено значительное выходное пособие в иностранной валюте. Многие члены партии и советские люди выражали опасение, что за границей он способен принести больше вреда Советской власти, чем оставшись в Советском Союзе. Но печать убеждала их в обратном. Считалось, что Лев Давидович там окончательно скомпрометирует и разоблачит себя.

В эмиграции, где он до 1932 года сохранял советское гражданство, Троцкий, по его словам, сразу же приступил к «упражнению своего таланта журналиста». Им публикуются книги «Действительное положение в России» (Дрезден, 1929), два тома автобиографии «Моя жизнь» (1930), сборник статей «Как и что произошло» (1930), издает известные «Бюллетени оппозиции» и многое другое. Меньшевики приняли большое участие в его судьбе, создали «фонд спасения Троцкого», объявили, что его высылка «равносильна казни Робеспьера».

Но «казненный Робеспьер» только первые месяцы обращался к ним и левакам - исключенной из Германской компартии группе Маслова-Фишер, публикуя в их журнале и газетах свои статьи. Вскоре он прямо перешел к сотрудничеству с большой буржуазной прессой, где его стали именовать «рыцарем европейской демократии». А этот «рыцарь» в то время спешно переправлял за океан своему единомышленнику, исключенному из компартии США Истмену, в целях публикации секретные документы, в том числе стенограммы закрытых заседаний Политбюро и секретариата ЦК по вопросам Коминтерна и международного рабочего движения. Вырученные суммы шли на создание и укрепление издательской базы троцкизма.

Почему все же Троцкий потерпел поражение? Здесь имеется много объяснений. Послушаем самого Троцкого. В книге «Моя жизнь» он писал, что «победа Сталина есть победа умеренной тенденции, более консервативной, бюрократической, национальной тенденции приверженцев частной собственности против тенденции интернациональной революции и традиций марксизма». Верность этим традициям он закреплял за собой. Далее, по Троцкому, «не всё и не всегда для революции, надо и для себя - это настроение переводилось так: долой перманентную революцию... Под этим флагом шло освобождение мещанина в большевике... Вот в чем состояла причина потери мною власти». Ярлык мелкобуржуазности был всегда у Троцкого эффективным и действенным средством сокрушения своего политического оппонента. Все просто: «кочевники революции перешли к оседлому образу жизни, в них пробудились, ожили, развернулись обывательские черты». Тут уж не до «перманентной революции».

Действительно «теории перманентной революции» Троцкого в Советской России явно не везло, хотя ее сторонники предпринимали титанические усилия. Базируясь на ней, Троцкий навязывал партии дискуссии, в которых решались судьбы революции и социализма. Ведь в те «десять дней, которые потрясли мир» по свидетельству Джона Рида, Троцкий убеждал солдат и рабочих, что в капиталистическом окружении «революционная Россия неизбежно погибнет». Потом он доказывал, что без победы пролетариата Запада нам нечего и мечтать о победе социализма в одной стране. Когда и этот тезис оказался несостоятельным, то им была выдвинута новая трактовка закономерностей мирового революционного процесса в книжке «Европа и Америка», изданной в 1926 году. В ней утверждалось, что глобальный антагонизм эпохи проходит не через отношения империализма и родившегося в одной стране социализма или отношения колоний и метрополий, а «по линии интересов США и Европы».

«Величайший рычаг европейской революции», утверждал Троцкий, заключен в абсолютном материальном перевесе США, который препятствует хозяйственному возрождению Европы. «Американский империализм, все больше загоняя Европу в тупик, будет автоматически гнать ее на путь революций». Начатая Россией мировая революция, по словам Троцкого, призвана объединить Европу, помочь ей и послужить «хорошим мостом в Азию». Первый этап этой мировой революции, по Троцкому, должен завершиться созданием Советских Европейских Соединенных Штатов, второй этап - созданием таких же Советских Соединенных Штатов Азии и Америки, третий - Советских Соединенных Штатов Мира. Таков троцкистский путь победы мировой коммунистической революции и завоевания мирового господства.

Троцкистский прожект мировой революции был встречен неодобрением как у нас в стране, так и за рубежом, где не без оснований увидели в нем обоснование советской экспансии. Однако, критики не поняли простой подоплеки этой трансформации «теории перманентной революции». А ларчик открывался просто. Ключиком у него было утверждение, что СССР войдет в Советские Соединенные Штаты Европы в качестве федеративной республики. Поскольку одряхлевшая социал-демократия в Европе в лице каутских и адлеров была не способна возглавить объединенную Советскую Европу, а возникшие компартии только начали процесс большевизации, то по замыслу Троцкого лишь он и его сторонники были в состоянии взять на себя эту всемирно-историческую миссию. Тем самым, оставались позади его конкуренты в борьбе за власть в СССР и открывалась заманчивая вакансия в «диктаторы объединенной Европы». А впереди маячила Мировая советская республика во главе с автором новой модификации «теории перманентной революции». Чем не перспектива? Разумеется, прямо Троцкий об этом сказать не мог, но логика его концепции прямиком вела к этому. Нет необходимости подчеркивать, что такие взгляды осложняли и без того трудное международное положение Советского государства.

В эмигрантских писаниях Троцкого вылиты потоки клеветы и домыслов не только на Дзержинского, Фрунзе, Кирова, Орджоникидзе, Молотова, Куйбышева, Микояна, Ярославского, Ольминского, но также на Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова, Томского и других партийных деятелей того времени, политические позиции которых на отдельных этапах внутрипартийной борьбы Троцкий поддерживал и даже не порывая с ними связи, будучи в эмиграции. Особенно злобные и изощренные нападки имели место в адрес тогдашнего Генерального секретаря ЦК ВКП(б). «Афоризм» Троцкого, гласящий, что Сталин «самая выдающаяся посредственность партии» и поныне кочует из публикации в публикацию, начиная с книги соратника Троцкого - Б. Суварина «Сталин», «сталинианы» правого эсера Марка Вишняка и французского правого социалиста Андре Жида, вплоть до некоторых нынешних работ «демократов» - драматургов, писателей, публицистов и историков, стесняющихся указывать на первоисточник.

Для прояснения этого сколь деликатного, столь и запутанного вопроса, думаю, было бы полезно обратиться к мнению какого-либо умного русского человека, серьезно анализировавшего этот вопрос, человека, который волею судеб после революции оказался по ту сторону пограничного кордона. Одним из таких честных поборников величия России был, по нашему мнению, профессор П.Н.Милюков, историк, склонный к философскому осмыслению бытия, «последний защитник монархии», как его называли в эмигрантском пошехонье, более двадцати лет систематически анализировавший внешнюю и внутреннюю политику Советского Союза, человек, находившийся в центре политических н идеологических противоборств русской эмиграции. Иронизируя по поводу выше приведенного «афоризма» Троцкого в 1935 году, Милюков ехидно вопрошал: «Почему же партия все же предпочла "посредственность" Сталина "гению" Троцкого?»... «Выбор партии, - резюмировал лидер правых кадетов, - совпал с ходом исторического процесса, с законами истории».

По свидетельству норвежского историка Енса Нильсена, этой точки зрения на исторические преимущества Сталина профессор Милюков придерживался до конца своих дней, с каждым годом укрепляясь в своем мнении[12].В своей последней, посмертно вышедшей статье «Правда о большевизме» тяжело больной ученый писал: «Когда видишь достигнутую цель, лучше понимаешь и значение средств, которые привели к ней. Знаю, что признание это близко к учению Лайолы. Но... что поделаешь? Ведь иначе пришлось бы беспощадно осуждать и поведение Петра Великого»[13].

Эти строки Милюков написал накануне своей смерти, вскоре после того, как узнал о победе советских войск под Сталинградом. Их не решился напечатать Марк Вишняк, к которому они были отосланы, но они увидели свет в русском издании французского Сопротивления, став отправной точкой в изменении политических настроений эмиграции, в мобилизации ее сил на борьбу с германским фашизмом. Можно не соглашаться с «властителем дум» русской эмиграции, но не считаться с его мнением, думается, нельзя. Ведь он не хуже нас знал о 1937 годе.

Как представляется, основную и главную опасность для судеб партии и страны имели не столько сами идеи, лозунги, схемы и призывы Троцкого, разумеется при всей их идейно-политической вредности, сколько интриганская сущность его внутрипартийной деятельности и автобиографических сочинений, когда с целью столкнуть между собой ранее работавших с ним людей он приписывал им, якобы, когда-то высказанные друг о друге с глазу на глаз мнения, оценки, подозрения, сомнения. Так, например, бесконечно муссировалось в его публикациях то, что Бухарин намеревался в период Бреста арестовать правительство во главе с Лениным, нелицеприятное бухаринское мнение о Сталине, о котором с Троцким, якобы, доверительно говорил Каменев, нападки Зиновьева на Ленина в 1912 году за кооптирование Сталина, этой «кавказской обезьяны с желтыми глазами» в состав ЦК РСДРП.

В начале 1935 года Троцкий придумал версию, что Сталин организовал убийство Кирова, которого, кстати, ненавидел всеми фибрами души. В 1938 же году он утверждал, что ни он, ни Сталин не причастны к этому убийству, которое было, по его словам, организовано чинами НКВД. Без тени смущения он перепечатывал в «Бюллетенях оппозиция» письма, полученные от Раковского, Розенгольца и других, комментировал их.

Одним из первых серьезных исследований о деятельности генсека ЦК ВКП(б) стала большая книга эмигранта С.Дмитриевского «Сталин», автор которой является серьезным знатоком внутрипартийной жизни в нашей стране, истории гражданской войны, политических отношений, экономики покинутой Родины. Метод подхода автора к анализу и оценкам исторических личностей и событий можно охарактеризовать как непредвзятый взгляд политического противника социализма. Отмечая, что «карикатурные представления о Сталине» за рубежом распространяются главным образом советскими дипломатическими и внешторговскими работниками, Дмитриевский пишет: «Основной автор легенд о Сталине - Троцкий. Он до сих пор не может простить Сталину его превосходства. Наголову разбитый на арене жизненной борьбы, он не без успеха постарался отомстить Сталину на арене литературной. Использовав свой талант памфлетиста - основной и единственный свой талант,- он создал карикатурно-уродливый образ... Отсюда и странные как будто в устах «представителей» сталинского режима отзывы. Не надо забывать, что заграничные представительства Советов долгое время комплектовались из политических отбросов - из людей ненужных и нежелательных внутри страны. Троцкистами и болотом кишела, отчасти и сейчас еще кишит, заграница»[14].Нужно ли удивляться, что выезды советских представителей за рубеж нередко заканчивались встречами с Троцким.

В своих книгах «Преступления Сталина», «Сталин», «Преданная революция», в статьях «Бюллетеней оппозиции» Троцкий провокационно расписывал конспиративные встречи своих эмиссаров с его сторонниками в СССР, где, по его словам, было самое мощное и многочисленное антисоветское подполье. Он умел в своих эгоистических целях максимально эксплуатировать природную подозрительность и недоверчивость Сталина, стремясь внести раскол в советское руководство. Кто сегодня может сказать, в каких случаях это удавалось Троцкому?

Особый интерес представляет отношение к Троцкому немецких фашистов. Адольф Гитлер прочитал биографию Троцкого (книгу Троцкого «Моя жизнь») сразу же по ее выходу. Биограф Гитлера Кондрат Гейдея рассказывает в своей книге «Дер фюрер», что Гитлер в 1930 году изумил кружок своих друзей неумеренными похвалами «Моей жизни». «Блестяще!- кричал Гитлер своим собеседникам, размахивая перед ними книжкой Троцкого, - меня эта книжка научила многому и вас она может научить»... Японская тайная полиция использовала ее в качестве принудительного чтения для заключенных в тюрьмах японских и китайских коммунистов, рассчитывая таким образом сломить их боевой дух»[15].

В 1936 году Троцкий писал, что если Германия развяжет войну с СССР, то ему не избежать поражения. В 1940 году он отправил послание советскому народу под наименованием «Вас обманывают» и призывал в канун войны к смещению Сталина и реорганизации правительства. Все это выходило за рамки «борьбы за власть» и принимало открыто антисоветский характер. Что ничем не может быть оправдано.

Большой ущерб наносила деятельность Троцкого Коминтерну. Он нападал на тактику единого фронта, противостоящего фашизму, на руководителей братских партий, среди которых были Димитров, Тельман, Торез, Готвальд и другие. В Испании, первой ставшей жертвой фашистской агрессии, троцкисты провозгласили лозунг: «Долой Республику! Да здравствует диктатура пролетариата!». По существу это был нож в спину республиканской Испании, где в ряде мест троцкисты стреляли в коммунистов и республиканцев.

В 1938 году в Париже два десятка троцкистов объявили о создании «IV Интернационала», который прямо противостоял ленинскому Коминтерну. Этот троцкистский альянс вносил раскол в ряды компартий, мешал сплочению народов в антифашистские фронты. Однако, почти сразу же сам увяз в непримиримых противоречиях, многочисленных склоках, скандалах и интригах. Он неоднократно распадался на враждебные группировки, которые боролись между собой, не заботясь о средствах и методах, затем снова блокировались, демонстрируя единство. Причем, как правило, эти единства складывались не на принципиальной, а временной, конъюнктурной основе.

У Троцкого были все основания опасаться за свою жизнь. Причем угроза могла исходить не только от Сталина, который внимательно следил за его деятельностью, но и со стороны своих бывших соратников. Принцевы острова, где в древности заточали византийских вельмож, затем Франция, Норвегия и, наконец, Мексика становятся его временными убежищами. Нигде он не чувствовал себя в безопасности. Перед переездом в Мексику Троцкий столкнулся с сопротивлением профсоюзов и компартии, которые назвали его «главным врагом социализма».

Положение особенно осложнилось после того, как троцкизм запятнал себя провокациями в Испании. В мае 1940 года группа вооруженных людей, среди которых был знаменитый художник-монументалист Сикейрос, совершила вооруженное нападение на Койукан, на «белую крепость» Троцкого. Атака была плохо подготовлена и Троцкий с женой и внуком отлежались за дубовым письменным столом, пока автоматные очереди крошили штукатурку стен. Покушение не удалось. Охрана схватила нападавших. После этого случая Троцкий совсем превратился в затворника «белой крепостив. Стал подумывать о самоубийстве, периодически испытывал сильные депрессии, но с маниакальной навязчивостью давал интервью, делал заявления, писал завещания, чувствуя, что тучи сгущаются над его головой.

Но конец пришел внезапно, 20 августа 1940 года, от руки испанца Рамона дель Рио Маркадера, человека, имевшего ряд других имен, фамилий, гражданств и биографий. Существует ряд версий по вопросу о том, кто направил его руку с альпенштоком, разрубившим голову Троцкого. Одна из них замыкалась на Сталине. Автору этих строк довелось познакомиться с этой версией летом 1944 года, когда его рота автоматчиков расположилась на отдых в небольшой псковской деревушке. Среди различных бумаг в брошенном жителями доме гвардейцы наткнулись на газету «Псковская правда» за 1943 год, которую гитлеровцы издавали на русском языке на оккупированной Псковщине. Целую полосу в ней занимала статья о Троцком и его убийстве. Гитлеровец уверенно доказывал, что все было спланировано в Москве, в кремлевском кабинете Сталина. Якобы, весенней ночью 1940 года подводная лодка без опознавательных знаков и сигнальных огней высадила в небольшой мексиканской бухте маленький десант «офицеров НКВД», которые по всем канонам детективного жанра и осуществили покушение на Троцкого.

Сегодня и в нашей литературе появились описания версий убийства Троцкого, называются вдохновители, организаторы, исследуются мотивы, вариации, действующие лица. Наиболее фундаментальными, хотя и не бесспорными, мне представляются аналитические статьи Д.Волкогонова и Н.Васецкого, которые подчеркивают, что для окончательных оценок недостает документальных подтверждений и свидетельств. «Думаю, - пишет Волкогонов, - что в обозримом будущем подлинных документальных свидетельств, подтверждающих или отвергающих эти версии, получить не удастся». «Поэтому - который уже раз! - приходится, - по словам Васецкого, - опираться на опосредованные факты и аргументы». И пытаются их найти в предчувствиях и домыслах самого Троцкого. Но вряд ли это может продвинуть дело.

Представляется, что обращение к основным вехам жизни и политической деятельности Л.Д.Троцкого позволяет судить о справедливости ленинской оценки его «небольшевизма», который конкретизировался в формуле «с нами, но не наш».

Продолжение следует...

В. И. Клушин

Сноски:

[10] Троцкий Л. Новая экономическая политика Советской России и перспективы мировой революции. М., 1923, с.9.

[11] Моризэ А. У Ленина и Троцкого. М., 1923, с. 106.

[12] Нильсен, Енс Петтер. Милюков и Сталин. О политической эволюции П.Н. Милюкова в эмиграции (1918-1943). Осло, 1983.

[13] "Русский патриот", 1944, №3(16).

[14] Дмитриевский С. Сталин. Изд. "Стрела", Стокгольм, 1931, с.6.

[15] Сейрос М. и Кан А. Тайная война против Советской России. М., 1947, с. 242.

Представляется, что обращение к основным вехам жизни и политической деятельности Л.Д.Троцкого позволяет судить о справедливости ленинской оценки его «небольшевизма», который конкретизировался в формуле «с нами, но не наш».

Статья целиком

Биография В. И. Клушина

В нашей постоянной рубрике «Антитроцкизм» редакция предлагает вниманию читателей работу доктора философских наук, ветерана Великой Отечественной войны Владимира Ивановича Клушина. Работа представляет краткое изложение его монографии «К философско-социологическим воззрениям Л. Д. Троцкого» (Истоки, становление, метаморфозы, отношение к ленинизму). Монография была подготовлена к публикации в 1988 году, но не увидела свет из-за конъюнктуры и перестроечных политических деформаций горбачевщины. Позиция автора, оставшегося верным марксизму-ленинизму в перестроечное лихолетье, вызывает искреннее уважение, а некоторые недостатки статьи, по мнению редакции, с лихвой перекрываются кропотливой работой с источниками и философским анализом взглядов Троцкого.

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Прежде чем говорить о роли Троцкого в нашей истории, считаю необходимым подчеркнуть следующее:

1. Оценки и выводы основываю на литературных источниках, т.е. работах самого Л.Троцкого и том, что написано о нем преимущественно его сторонниками, попутчиками, последователями, а также эмигрантами. Почти не касаюсь известной Вам стороны, изложенной в учебниках истории, а также в критике троцкизма 30-40-х годов, иными словами это - не историко-партийная лекция.

2. Учитывая «тонкость» предмета рассмотрения и с целью экономии времени читателя буду злоупотреблять текстом, приводить цитаты из подлинников. Это необходимо и для того, чтобы избежать упреков в «отсебятине» и вольном переложении мыслей автора.

= = =

Объективная правда истории не только гносеологическая, но и нравственная категория. Сколько о ней произнесено высоких слов, сколько верных и ветреных поклонников клялись ей в преданности, сколько жестоких потерь, страданий и жертв приносилось на ее алтарь. Какая стойкость, выдержка, мужество, самоотверженность и воля требовались и требуются порой, чтобы отстоять эту правду от напора велеречивых, но равнодушных правдолюбцев, стремящихся подбросить свои тощие сиюминутные откровения в огненное горнило исторической вечности. Как многотрудно и увлекательно движение человеческой мысли к объективной истине, особенно если речь идет о недавнем прошлом, сколько препон и преград приходится преодолевать исследователю, чтобы хоть на мгновение прикоснуться к ее сияющей вершине.

Поучителен переживаемый нами период нашего исторического познания, породивший наряду со взлетом социальной любознательности множество жестких противоречий. Противоречий, которые порой кажутся неразрешимыми, но в действительности стимулирующими научную мысль к новым результатам. В частности, как часто мы без оглядки торопимся закрашивать «белые пятна» отечественной истории, не замечая, что явно злоупотребляем мрачными темными тонами.

Мало ли ныне модных, но известных отнюдь не своими фундаментальными трудами историков и маскирующихся под них публицистов, кто в угоду нынешней конъюнктуре спешит отмежеваться от признанных во всем мире исследований советской исторической науки, только лишь на том основании, что в книге ее достижений когда-то тоже из конъюнктурных или каких-либо других соображений было вырвано немало важных страниц.

Однако, восстанавливая эти утраченные страницы, вызывающие, кстати, особую любознательность массового читателя, они без тени сожаления вырывают другие страницы, не менее значительные и поучительные. Подобные нигилистические тенденции еще нигде и никогда и никого не сближали с истиной и правдой истории.

Который уж раз в перекрестие интересов общественности и исторической науки попадает противоречивая и демоническая фигура Лейбы (Льва) Давидовича Бронштейна (Троцкого), оставившая глубокий след в революционном движении и переходном периоде к социализму нашей страны. Пожалуй никому другому, кроме как может быть В.И. Ленину, не уделялось столько внимания в публицистике, художественной и исторической литературе как Троцкому. При этом, в отличие от Ленина, в период жизни самого Троцкого.

Многие тысячи самых различных статей и книг издавались о нем советскими авторами, эмигрантами и западными исследователями. Сложилась обширная «троцкиниана», которая посвящена преимущественно той политической борьбе, которая связана с самим Троцким или его попутчиками и последователями. У истоков этой «троцкинианы» стоит сам Л.Д, Троцкий, который до 1928 года сумел издать в СССР 17 томов своих сочинений, не считая тысяч отдельных изданий своих книг, брошюр, тематических сборников, докладов, речей, переписки. В эмиграции все это переиздавалось, дополнялось новыми сочинениями, воспоминаниями, манифестами и посланиями к советскому народу.

Вряд ли можно найти в истории какого-либо другого политического деятеля, который так заботился бы о своем «историческом лице», предназначенном для потомков. Многие тысячи автобиографических страниц перепевали и пережевывали малейшие детали его жизненного пути в «вожди русской революции», подробнейшие характеристики людей, идущих рядом с ним или выступающих против него, начиная от лидеров западной социал-демократии, руководителей российского революционного движения и царских министров, до возчика, везущего его в ссылку, или матроса в кожанке, охраняющего наркомвоенмора в его знаменитом поезде, преданного ему до последнего вздоха.

Для систематизации и редактирования этого «исторического наследства» в Москве работал целый штат способных публицистов, среди которых были Ленцер, Вермелъ, Геллер, Румер, Рензин, Познанский и ряд других. И недостатка в «исходном материале» у них не было, поскольку Лев Давидович на митингах, собраниях и совещаниях не появлялся без личного стенографа, подробно фиксировавшего все его изречения. По его указанию, все приказы и директивы народного комиссариата по военным и морским делам печатались в трех экземплярах, один из которых шел в личный архив Троцкого, который к его отъезду из СССР с трудом был размещен в двух железнодорожных вагонах. Роль теоретического адъютанта у него исполнял активный бундовец профессор С.Ю.Семковский, впоследствии разошедшийся с ним во взглядах.

После Октябрьской революции реклама и самореклама Троцкого приносила свои плоды. В речах и брошюрах при перечислении вождей революции фамилию Троцкого нередко ставили впереди имени Ленина. «Вот пришла великая революция,- говорил М.С.Урицкий,- и чувствуется, что как ни умен Ленин, а начинает тускнеть рядом с гением Троцкого»[1].А некоторые видные партийные деятели, как писал А.В. Луначарский, вообще были «склонны видеть в нем подлинного вождя русской революции»[2].Да и сам нарком просвещения немало в те годы сделал, чтобы поддержать у общественности это мнение. В его книжке «Великий переворот» как самые выдающиеся вожди революции были выдвинуты на первый план вместе с Лениным и Троцким такие лидеры как Г.Е.Зиновьев, Л.Б.Каменев, Ю.О.Мартов и, разумеется, сам автор книжки.

Следует обратить внимание, что это были партийные деятели, попавшие после первой русской революции в эмиграцию и почти не принимавшие непосредственного участия в работе российского революционного подполья. При этом, Луначарский отмечал, что «больше всего шума и блеска было вокруг Троцкого», который проявлял «огромную властность», «необыкновенную элегантность», «ораторский и писательский талант», «большую ортодоксальность, чем у Ленина».

Представляет интерес тогдашняя оценка Луначарским Владимира Ильича. По его словам Ленина отличали «грубость», «монотонность ораторских жестов», «бесцветность», «застенчивость» в общении с европейскими социал-демократами и их лидерами, «неспособность становиться на точку зрения противника», стремление за дискуссиями коллег «видеть столкновение разных классов и групп». «Доминирующей чертой его характера была воля». «Не надо думать,- указывал Луначарский,- что второй великий вождь революции во всем уступает своему коллеге; есть стороны, в которых Троцкий бесспорно превосходит его; он более блестящ, он более ярок, он более подвижен. Ленин как нельзя более приспособлен к тому, чтобы сидя в председательском кресле Совнаркома, гениально руководить мировой революцией, но, конечно, он не мог бы справиться с титанической задачей, которую взвалил на свои плечи Троцкий, с этими молниеносными переездами с места на место, этими героическими речами, этими фанфарами тут же отдаваемых распоряжений»[3].

Извиняясь за столь длинную цитату, хочется прежде всего подчеркнуть сложность и неоднозначность обстановки в партии большевиков и в стране после 1917 года. Не хотелось, чтобы она понималась как упрек Луначарскому, тем более, что он в результате совместной деятельности с Лениным в правительстве, вскоре резко изменил свою оценку. Однако, в годы гражданской войны у него еще ощущались «раны», нанесенные железной логикой «Материализма и эмпириокритицизма», обнажившей не только идеалистический и богоискательский привкус философских исканий будущего советского наркома просвещения, но и социально-политические истоки этого интеллектуального поветрия, грозившего «революции завтрашней». Отсюда и упреки Ленину в партийном, классовом подходе к оценке политических и идейных течений, акцентирование внимания на «ленинской воле». Пожалуй здесь более прав был Максим Горький, который видел главную черту Ильича в том, что «его мысль всегда, как стрелка компаса, повернута в сторону классовых интересов пролетариата».

Пытаясь объяснить известную неприязнь к Троцкому со стороны Г.В.Плеханова, автор «Великого переворота» привел в своей книге имевший хождение в среде социал-демократов анекдот. Будто бы на одном из собраний после знакомства с Троцким импульсивная Вера Засулич заявила, что «этот юноша несомненно гений». После этого якобы огорченный Плеханов сказал, что он «никогда этого не простит Троцкому». Что за этим стояло? Отнюдь не романтическая история. Луначарский такое плехановское заявление объяснил тем, что в отличие от Плеханова, Ленина и Мартова из сложных перипетий революции 1905-1907 гг. Троцкий вышел «с наибольшим приобретением в смысле популярности». Сомнительность такого суждения коренилась в том, что инициатором подобных утверждений был сам Лев Давидович.

Учитывая все это, можно ли считать случайностью, что бывший член плехановской группы «Освобождение труда» Л.Г.Дейч, затеявший после 1917 года совместно с журналом американских социалистов «Цукунфт» издание серии работ «Евреи в Русской революции», первым персонажем назвал Троцкого, заказав сразу нескольким авторам книгу о нем. Стоит ли удивляться, что наиболее неумеренные поклонники наркомвоенмора утверждали, будто Троцкий «воплотил в себе весь характер русской революции», был ее «главным архитектором», «экстрактом, ее лицом, ее душой», называли его «главным вождем Октября», поскольку, якобы, «Ленин опоздал в Смольный»[4].

Выступая на XIII съезде РКП(б), делегат французской компартии, сподвижник Троцкого Борис Суварин называет его «сверхчеловеком», имя которого «синоним революции». И дело не заканчивалось сравнением Троцкого с «сияющей вершиной Монблан», а приобретало вполне осязаемый характер. К примеру, до сих пор с большим упорством настойчивые исследователи ищут в киноархивах каждый кинокадр, имеющий отношение к Ленину. Они буквально единичны. Зато сколько имеется кинолент, посвященных Троцкому, запечатлевших триумфальные встречи наркомвоенмора в различных городах, массовые скопления людей, оркестры, огромные портреты, приветственные лозунги, знамена.

В наши дни справедливо осуждается практика присвоения городам и населенным пунктам имен здравствующих политических деятелей. Пионерами в этой традиции были троцкисты. Так, имя Троцк было присвоено пригороду Ленинграда городу Гатчине и нескольким более мелким населенным пунктам. По мере введения почетных званий Троцкий первым становился «почетным горняком», «почетным металлургом», «почетным железнодорожником», «почетным красноармейцем». Все это не год и не два воздействовало на сознание масс, приучая людей к тому, что Троцкий, даже если не «первый», то обязательно «второй вождь революции».

Вполне обоснован вывод, что сразу же после 1917 года в партии и стране стал насаждаться культ личности Троцкого, который непосредственно противостоял авторитету В.И.Ленина. Достаточно сказать, что при жизни Ленина были изданы несколько тоненьких брошюрок с его биографией, пером авторов которых больше водила животворная любовь к Ильичу, чем знание обстоятельств и периодов его революционной деятельности. Некоторые из них носили характер фантазий фольклорного плана.

В 1927 году вышла маленькой неказистой брошюркой биография И.В.Сталина, являющаяся сухим пересказом его партийной анкеты и написанная его секретарем с времен гражданской войны Иваном Товстухой. Зато у Троцкого целые тома его собраний сочинений носили непосредственно автобиографический характер. Думаю, что исключительно чертами характера этого не объяснишь. Троцкий с юношеских лет готовился в вожди, о чем немало свидетельств в его биографии и всем жизненном пути. Не здесь ли следует искать корни того недоверия, которое он испытывал к себе среди партийцев и рабочих.

Прежде чем анализировать теоретические взгляды Троцкого, следует хотя бы кратко проследить основные вехи его пути как общественного деятеля и активного участника революционной борьбы.

Родился Лейба Бронштейн 26 октября 1879 года. «День моего рождения,- писал он позднее,- совпадает с датой победы Октябрьской революции». Его отец не земледелец, как писали в биографических брошюрах 20-х годов, и не помещик, как стали квалифицировать позднее. Это был крупный землевладелец-арендатор, торговец зерном, очень богатый человек, эксплуатирующий сотни наемных работников. Он дал прекрасное домашнее образование своим детям, которые привлекались к подсчету немалых барышей. Военные поставки сделали его миллионером, а революция лишила всего накопленного, заставив по протекции сына заниматься в голодной Москве хорошо знакомым ему «хлебным делом».

Вопреки призванию, Льва Бронштейна определили в Одесское реальное училище, которое наряду со средним образованием давало специальность бухгалтера. Но математика и счетное дело не увлекли «реалиста». Он с удовольствием пишет сочинения, стихи, мечтает стать писателем или поэтом. Переводит на украинский язык басни Крылова. Много читает, увлекается современной литературой. После окончания реального училища для продолжения образования переезжает в Николаев и поступает там в местный университет.

Настольной книжкой студента Бронштейна становится «Эристика» Шопенгауэра, небольшая, но, как оказалось позднее, весьма нужная книга. Эристикой[5]называли искусство спора. Она учила одерживать верх в любой дискуссии, независимо от того, доказывалась истина или заблуждение. Лев Давидович почти наизусть выучил эту книжку и всегда применял ее положения и рекомендации в диспутах, которые к концу XIX векз кипели в молодежной среде. Здесь же, в университете, он зачитывается Некрасовым, Салтыковым-Щедриным, Козьмой Прутковым, модными западными авторами.

Однако главные интересы Бронштейна формировались не на университетской скамье. Он вступает в «Южно-русский рабочий союз», находившийся тогда в плену идей либерального народничества, экономизма и других мелкобуржуазных концепций общественной жизни. Члены этого николаевского союза (в гор Николаеве) собирались нелегально на окраине парка одного из магнатов в маленьком домике садовника, чета которого разделяла их взгляды. На этих сходках превозносилась пресловутая теория героев и толпы, предавался анафеме марксизм как «надуманное учение лавочников и торгашей», обсуждались экстравагантные концепции общественного переустройства из арсенала западной социологии.

В этих продолжавшихся сутками спорах Лев Бронштейн .выделялся неистовостью, претенциозностью, переменчивостью взглядов. Первые написанные им рефераты были посвящены критике марксизма. «Я считал себя противником Маркса, книг которого, правда, не читал», - вспоминал он с гордостью[6]. Часто меняя свои взгляды, Бронштейн называл себя то «социал-демократом», то «слугой народа», но чаще всего он подчеркивал свой «немарксизм». Выделялась в дискуссиях в садовом домике Александра Львовна Соколовская, которая первая увлеклась работами Маркса и Энгельса. Она стремилась склонить Бронштейна к серьезному знакомству с марксизмом и он, будучи неравнодушен к ней, загорелся интересом, обещал поддержать ее в споре, но когда вопрос вставал напрямую, чаще всего переходил на диаметрально противоположные позиции. Имея ввиду это вероломство и «тушинские перелеты», друзья прочили, что из него «выйдет или великий герой, или великий негодяй».

Под влиянием Соколовской в конечном счете Лев Давидович уверовал, что ему суждено быть «русским Лассалем», до конца жизни считая Лассаля подлинным основоположником научного социализма. Полиция давно знала об этих нелегальных сходках, но, учитывая, что их участники - дети состоятельных и почтенных родителей, считала, что молодежь «перебесится» сама.

Однако к началу XX столетия внутренняя обстановка в империи стала обостряться, и правительство провело ряд полицейских акций против противников самодержавия. Не обошли вниманием и «Южно-русский союз». По доносу Шренцеля вся организация была арестована и оказалась в заключении. Из Николаева арестованных перевезли в Одессу, где их ожидала новая, построенная по последнему слову техники, большая тюрьма. В числе арестованных оказалась и Александра Соколовская, родившая незадолго до ареста Лейбе Бронштейну-Троцкому первую дочь.

Отношение тюремщиков к заключенным по делу «Союза» молодежи было вполне лояльное. Им разрешались частые встречи с родными, передачи, присылка книг и газет. Содержались они отдельно в общих камерах. Именно здесь, в Одесской тюрьме, Лев Давидович впервые познакомился с марксизмом. Начав с изучения этюдов о материалистическом понимании истории Антонио Лабриолы, он перешел затем к работам Плеханова, а от них - к трудам Маркса и Энгельса.

Считая, что в свои 19-20 лет он ничем не уступает основоположникам пролетарского мировоззрения, Бронштейн тут же объявил себя «марксистом». Тут же в тюрьме он принялся изучать масонство с точки зрения материалистической трактовки истории. У нас нет документальных оснований сказать по поводу этого пристрастия нечто большее, но утверждать, что оно имело сугубо теоретический интерес, было бы также опрометчиво. В социальных кругах, где формировался Бронштейн, масонство имело свои довольно глубокие корни.

Всех арестованных суд приговорил к разным срокам ссылки. Льву срок был определен в четыре с половиной года, два из которых были проведены в тюрьме. Осужденных перевели в московскую Бутырскую тюрьму, где поместили в отдельном флигеле ожидать очередной этап. Обстановка здесь была лучше, чем в Одессе. Встречи и передачи не ограничивались, двери камер не закрывались, можно было сколько угодно гулять в тюремном дворике. Здесь Бронштейн вопреки воле родителей обвенчался с Соколовской. По этапу их отправили вместе. В Иркутске ссыльнопоселенцев поселили на частных квартирах, они установили связи с местной интеллигенцией, писали рефераты, увлекались модной тогда игрой в крокет, вырабатывающий у игроков глазомер, волю к победе, смекалку.

Лев Давидович не являлся физически сильным человеком. Он страдал эпилептическими припадками, не потреблял мяса и вина, часто чувствовал недомогания. Вспоминая о тюремно-ссыльной эпопее, его подельник Г.А.Зив, один из первых принявший после революции предложение Дейча о написании книги о Троцком, указывал, что Бронштейн нашел в революционной деятельности точку приложения своего «Я», дорогу к известности на политическом поприще. «Рабочие, - пишет Зив, - интересовали его как необходимые объекты его активности... Он любил в них самого себя». От Бронштейна больше всего отталкивали «резко выраженный эгоизм, гипертрофированное самомнение, чрезмерное и болезненное самолюбие, стремление к экстравагантности в речи, писаниях, поступках». Он ни в чем не терпел первенства над собой и «одержать победу над ним в крокете означало приобрести в нем злейшего врага»[7].

В ссылке после публикаций в журнале «Восточное обозрение» к нему пришла известность и успех журналиста. Плеханов пригласил Бронштейна в «Искру», что было для молодого ссыльного весьма почетно. Лев Давидович оставляет полюбившийся в Иркутске крокет, жену с двумя малолетними детьми без средств к существованию (младшей было два месяца), бежит из Усть-Кута, собственноручно вписав в купленный бланк паспорта фамилию «Троцкий», которую он позаимствовал у главного надзирателя одесской тюрьмы, держиморды и шовиниста, которого побаивались не только заключенные, но и тюремщики.

Побег удался. После конспиративных встреч в столице он перешел границу Австрии, начав поездку по европейским странам. Здесь он сближается с П.Б.Аксельродом и другими будущими меньшевиками, с Виктором Адлером и его сыном Францем, включившись в водоворот европейского социал-демократического движения. В Женеве, заручившись мандатом от сибирской организации, как сбежавший из ссылки, Троцкий участвует во Втором съезде, где вначале, по словам меньшевика Рязанова, играет роль «дубинки Ленина», а затем переходит на позиции Мартова.

Через месяц после съезда меньшевики в противовес избранному на нем ЦК сформировали свое бюро, в которое вместе с Троцким вошли Аксельрод, Мартов, Потресов и Дан. Был разработан план борьбы с большевиками. Однако, в меньшевистском бюро амбиции Троцкого натолкнулись на интриганство Дана и он выходит из него, заняв «свою позицию». На этом этапе, по свидетельству своего зятя Л.Б.Каменева (мужа младшей сестры Ольги Давидовны, «дамы с аристократическими замашками и большими претензиями»), Троцкий «выражал взгляды Бунда»[8].

В этот период появляется брошюра Троцкого «Наши политические задачи», посвященная «моему учителю Павлу Борисовичу Аксельроду», с предисловием выходца из России Гельфанда (Парвуса), нажившего на спекуляциях миллионы и вскоре ставшего яростным противником революции. Вопреки претензиям, эта брошюра отразила чисто меньшевистское кредо автора, по мнению которого «Ленин совсем не марксист», «вождь реакционного крыла партии», «узурпатор», «диктатор», превращающий социал-демократов в послушные «винтики». Сам Троцкий, разумеется, является демократом и гуманистом. Однако, создать собственную фракцию ему не удалось и пришлось быть «вне фракций», на самом деле по всем коренным вопросам примыкая к меньшевикам.

С началом революции 1905 года Троцкий прибыл в Петербург, сменив на гребне революционной волны свою ориентацию, «кончает с мистицизмом демократии», приступив к разработке «теории перманентной революции». Раскрывая сущность этой «теории», он утверждал, что для обеспечения своей победы пролетарский авангард «придет во враждебные отношения не только со всеми группировками буржуазии, но и с широкими массами крестьянства, при содействии которых он пришел к власти. Противоречия в положении рабочего правительства в отсталой стране, с подавляющим большинством крестьянского населения, смогут найти свое разрешение в международном масштабе, на арене мировой революции пролетариата»[9].Отсюда, по мнению Троцкого, ленинское учение о революционно-демократической диктатуре рабочих и крестьян ведет к «самоограничению» пролетариата, который должен установить единовластную диктатуру и пока эту диктатуру не смело враждебное социализму крестьянство, перенести ее на штыках с помощью «революционно-агрессивной тактики» в развитые европейские страны.

В Петербурге Троцкий становится вначале заместителем, а затем председателем Петербургского Совета, где им была развита бурная деятельность. Он часто выступает на митингах, обращается к царским сановникам, ведет переговоры с всесильным Витте, «как равный с равным», по его словам. После разгрома революции, последовал арест, ссылка в Тобольскую губернию, побег из Березовки. Новая эмиграция венчает так называемый «левый» период его деятельности. Еще в Петербурге он встретился со своей второй будущей женой Натальей Седовой, дочерью купца первой гильдии, начинавшей «революционеркой». Некоторое время они жили вместе под фамилией Викентьевых. После ссылки Льва Давидовича Наталья уезжает из России продолжать свое образование.

В эмиграции Троцкий, пользующийся помощью отца, в отличие от многих других революционеров-эмигрантов жил вполне обеспеченно. Он получает высшее образование, слушает лекции научных светил в ряде европейских университетов. Венчается с Натальей Седовой, которая вскоре подарила ему Льва Львовича, принявшего фамилию матери и ставшего верной политической опорой отца. Вскоре появился на свет и Сергей Львович Седов, который не оправдал надежд родителя, порвав с ним, когда тот был в зените славы и могущества. Троцкий в годы этой второй эмиграции принимает активное участие в политической жизни европейской социал-демократии, участвует в работе большинства съездов и конференций РСДРП, во встречах партийной интеллигенции.

Характеризуя его позицию на партийных форумах, эмоциональный Мартов отмечал, что «Троцкий всюду приходит со своим собственным складным стулом», т.е. выпячивает свою личность, стремится подчеркнуть «гениальность» и «оригинальность» своих взглядов. Перед первой мировой войной он активно сотрудничал в ликвидаторских газетах и журналах «Наша заря», «Возрождение», «Луч», издавая в Вене свою газету «Правда», которую его сторонники сознательно путали с ленинской. Вместе с ним в этой газете сотрудничали Семковский, Иоффе и ряд других его тогдашних единомышленников. В Болонье вместе с Павловичем-Вельманом, Масловым и Коллонтай Лев Давидович преподавал в школе антипартийной группы «Вперед», где директорствовал Луначарский. В своих лекциях он прочит уход большевизма с политической арены в ходе ожесточенной борьбы. «Ленин, - заявляет он, - в ней примет смерть». Любимым слушателем в этой школе у Троцкого был будущий министр Временного правительства М.Скобелев. Именно в этот период Ленин называл его «Иудушкой - Троцким», подчеркивая его виляния, жульничество, позерство и политиканство, от которых он не избавился до конца своих дней.

В годы первой империалистической войны Троцкий, встретивший ее во Франции, ведет яростную антивоенную пропаганду. Одностороннее обличение милитаристских зверств англо-французской и русской стороны привело к административной высылке в Испанию. Оттуда вскоре на деньги американских евреев-социалистов Троцкий перебирается в США «как деятельный участник в борьбе за русскую свободу, к которой в Америке всегда относились с большим сочувствием». Однако, ожидаемой триумфальной встречи в Нью-Йорке не состоялось, хотя в печати и была отдана дань ораторскому мастерству прибывшего. Подвел Троцкого недостаток демократизма в общении со слушателями. После Февральской революции Троцкий покидает негостеприимную Америку, но англичане арестовали его в Галифаксе, поместили в лагерь интернированных, откуда он был освобожден по настоятельным требованиям Петросовета и министра иностранных дел Временного правительства П.Н.Милюкова.

Прибыв в мае 1917 года в Петроград, Троцкий, по словам Луначарского, пришел к большевизму «несколько неожиданно и сразу с блеском». Вначале он в составе «межрайонки» держался вне большевиков и меньшевиков, противился ее объединению с большевистской организацией столицы, выступал за сотрудничество с Временным правительством, ставил под сомнение ленинский курс на социалистическую революцию. После разгона июльской демонстрации отмежевался от большевиков и попросил Временное правительство заключить его в тюрьму. Просьба была удовлетворена. Однако, вопреки намерениям Троцкого VI съезд партии включил «межрайонку» в ряды большевиков, а ее представителей - Троцкого и Урицкого избрал в состав ЦК. После разгрома корниловского мятежа председателем Петросовета на место Чхеидзе по рекомендации Каменева был предложен выпущенный из «Крестов» Троцкий. Причем кампанию по его избранию в Петросовет возглавлял левый эсер Павел Деконский, разоблаченный вскоре как агент царской охранки.

Поддерживаемый Зиновьевым и Каменевым в Центральном Комитете Троцкий вел дело к срыву военно-технической подготовки вооруженного восстания. Запустил он и живую организаторскую работу в массах в Петросовете, который превратился в непрерывно функционирующий дискуссионный клуб. Вся его деятельность в этот ответственный период свидетельствовала, что он намеревался подменить восстание легальными средствами борьбы - созывом съезда Советов, а затем Учредительного собрания, которое определит, в чьих руках окажется власть в результате революционного переворота. Однако, вопреки всем этим надеждам, в Россию 1917 года, по словам Троцкого, «революционная эпоха ворвалась через наименее забаррикадированную дверь» и «диктатура Советов стала возможной только посредством диктатуры партии». Подмена диктатуры класса понятием «диктатуры партии» потребовалась Троцкому в данном случае для обоснования «цены отхода» от троцкистской версии пролетарской революции.

В 1924 году, настаивая на правильности своей концепции Октябрьской революции, Троцкий заявил в «Уроках Октября», что, якобы, победа, была одержана на 9/10 в тот момент, когда Петросовет под его председательством проголосовал за запрещение вывода из города войск гарнизона на фронт, т.е. вполне мирным «демократическим» путем. Голоснули, дескать, и осуществили революцию. Последовавший...

окончание 1 части здесь

В.И. Клушин

Сноски 1 части:

[1] Луначарский А.В. Великий переворот. Пб., 1919, с. 78.

[2] Там же.

[3] Луначарский А.В. Великий переворот. Пбю, 1919, с. 78.

[4] Устинов Г. Трибун революции (Л.Д.Троцкий). М., 1920, со. 16,27,51.

[5] Эристика - искусство спорить, вести полемику, пользуясь при этом всеми приемами, рассчитанными только на то, чтобы победить противника. Греческое слово - эристикос - спорящий.

Эвристика - такая система словесного обучения, когда учитель путем наводящих вопросов заставляет ученика прийти к самостоятельному решению поставленного вопроса. В современной литературе под эвристикой понимают методику поиска доказателшьства и путей решения задачи. Греческое слово - эвристико - нахожу. - Ред. (Логический словарь, Н.И.Кондаков. АН СССР, ин-т философии. Из-во Наука, М., 1971).

[6] См.: Невский В.И. Южно-русский союз. М., 1922, с.90.

[7] Зив Г.А. Троцкий. Характеристика (По личным воспоминаниям). Нью-Йорк, 1921, сс. 12, 33, 41.

[8] Каменев Л.Б. Ленинизм или троцкизм. Серпухов, 1924, с.11.

[9] Троцкий Л.Д. 1905. 2-е изд., М., 1922. с.4.