***

— Ну что, уезжает она?

— Да, сегодня с утра.

Уезжает – значит, можно будет придти сегодня к Серому и тусить у него всю ночь. Его друзья давно ждали, когда его мама поедет к другу в другой город – ибо только у Серёги был такой огромный и просторный дом, где можно было спокойно врубить новейшую акустику и не бояться участкового.

— Пацаны, уезжает! – крикнул звонивший, Антон, тем, кто, судя по всему, стоял рядом с ним. Послышались крики одобрения.

— Не радуйтесь, надо ещё обьяву разместить, что мы гроб продаём…

Под гробом именовался, разумеется, не деревянный фрак, а холодильник, который оказался не нужен – купили новый, а старый выбрасывать жалко.

— Разместим, не очкуй. Так мы приходим?

— Да, давайте. Часам к 11.

— Лады.

Собственно, день Серёги прошёл в нахождении и прятании всех вещей, которые могли быть поломаны, утащены или неправильно использованы его друзьями в количестве трёх штук и девушек в количестве четырёх – зависнуть первокурсники собирались на всю ночь – отметить окончание лета 2011 года.

И вот, на часах пол одиннадцатого – сначала телефонный, а потом и дверной звонок. Пришли друзья и принесли с собой, пиво, веселье и хорошее настроение. Сразу же было включено музло, пиво розлито по стаканам – кто-то принёс виски, разные закуски – в общем, началась обыкновенная лёгкая попойка, которая продолжалась бы всю ночь, если бы Серый не напомнил своим чересчур разгулявшимся друзьям о том, что пора бы исполнить приказание его матери – всё-таки написать нужные объявления и расклеить их с утра по городу.

Неуёмная молодёжная фантазия нашла, наконец, способ излиться наружу.

— Ха, продам холодильник, набитый человеческим мясом, – сказал Антон и протянул Серёге объявление.

— Еблан, – коротко ответил тот, увидев, что он так и написал, – давайте хернёй не страдайте, а работайте, негры.

Но негров уже было не остановить – написав нужное количество бумажного спама, они начали давать выход своей буйной фантазии.

— Продам ногу за секс с нашей молоденькой преподшей, – и пара бумажек уже лежала перед Антоном, который посчитал это дико смешной шуткой.

— А может, не надо так? – спросила одна из девушек, которая была очень суеверной, её звали Марина.

— Да забей ты, я не причём, я просто разместил объяву.

Народ поржал и подключился к действу. Саняга решил продать свою «пустую голову в качестве отличного резонатора» за тысячу долларов, Вася – предложил свою жизнь, потому что она ему нахуй не нужна. Девчёнки тоже не отставали – одна, Вика предложила обменять жизнь за любовь всей своей жизни… Остальные тоже отписались в подобном духе.

Когда Антон протянул ручку Серёге, тот начал колебаться… На него, полупьяного, произвела сильное впечатление интонация Марины, когда она предупреждала Антона об опасности, но чтобы не показаться смешным, он взял в руки ручку и написал: «Продам свою душу дьяволу за какой-нибудь дар», чем вызвал смех и похвалы за изобретательность.

— Пойдёмте расклеивать, что сидим-то… – сказал Антон, чем заставил Сергея встрепенуться:

— Сейчас?

— А когда, к утру мы будем уже никакие, да и дары бога Джа пока ещё никто с повестки дня не снимал…

Ребята оделись и вывалились на улицу, несмотря на поздний час. Всего полчаса – и все объявления расклеены, включая шуточные.

***

Сергей с трудом разлепил глаза… Было то состояние, когда кажется, что в мышцах залит свинец, и каждое движение даётся с трудом… Что-то они вчера делали… Смеялись, орали, ещё смеялись, призывали Сатану, пили, курили, кто-то убежал блевать, вызвав новую порцию смеха. Да, неплохо покутили, раз он нашёл себя в ванной.

На часах было десять-тридцать. Друзья ещё спали. Все, кроме Антона, который, как сказал Сергею разбуженный им Вася, ушёл по делам после звонка на мобильник. Ладно, хрен с ним, сейчас бы попить… и поесть! Народ в комнатах постепенно приходил в себя и стекался в кухню. На стол были извлечены съестные припасы, которые кампания начала быстро поглощать.

— Нужна добавка… – сказал Вася, выразительно посмотрев на Сашу, который у них был ответственным по продовольственной части и постоянно бегал то за едой, то за напитками.

— Бля… – пробормотал он, вздохнул, потянулся и двинулся к выходу, чтобы сбегать в магазинчик напротив дома.

Когда он ушёл, ребята стали потихоньку приходить в себя после вчерашнего. Точнее сказать, уже сегодняшнего.

— Сколько выпили? – спросила Вика.

— Сколько скурили, важнее.

— Скурили дохуя.

— Ну и правильно, последняя неделя, как-никак.

На этом разговор и закончился, так как все чувствовали слабость и особо общаться не хотели. Сергей с Васей вышли в коридор, чтобы покурить. Когда в молчании они уже скурили по полсигареты, у Васи зазвонил мобильник.

Сергей краем уха услышал, что кто-то восторженно кричит что-то Васе, судя по всему, это был Саша.

— Ну так двигай сюда, – сказал Вася в трубку.

Ему что-то прокричали в ответ тем же весёлым голосом, и Вася положил телефон в карман.

— Прикинь, Саняга деньги нашёл.

— Много?

— Говорит, пачку.

— Бля, везёт же дуракам.

Друзья посмеялись и вернулись обратно к остальным, чтобы донести радостную весть, что теперь можно накуриться и набухаться на порядок сильнее, чем сегодня.

— Оно-то понятно, только где он шляется? – произнесла Вера, развалившись в кресле в зале, куда все плавно переместились.

— Свалил походу с баблом, – предположил кто-то, и Вася позвонил на мобильник друга. После почти 10 секунд дозвона никто не ответил.

— Походу правда.

— Да ну, он же знает, что мы с ним общаться перестанем за такую крысу.

— Но молчит же. Может, мобилу на радостях выкинул? Меняет?

Неожиданно телефон за звонил – от внезапности звонка Вася уронил телефон на пол, поднял его, снял трубку и алёкнул. На том конце ему что-то долго говорили – ребята заметили, что Вася изменился в лице, спросил «Где?», кивнул, попрощался и завершил вызов.

— Кто это был? Что случилось?

— Звонил врач из неотложки… Саню сбил поезд – перебегал через линии, на радостях, наверно, не заметил поезда, машинист отреагировать не успел. В четвёртой больнице в морге. Позвонили по последнему номеру.

Повисла тишина. это было нереально. Пять минут назад их друг дышал жизнью, несколько часов назад – веселился и тусил вместе со всеми. А теперь его нет.

— А ты не пиздишь? Да они нас разыгрывают, ребят! – крикнул Антон.

В комнате стало шумно, но шум утих, потому что Вася не смеялся, не кричал «Аха, раскусил!» и вообще никак не отреагировал на это восклицание. Только глаза у него заблестели, и он прикрыл их рукой, срывающимся голосом произнеся:

— Я его с песочницы, бля, знал… Мы в школу вместе пошли, – и быстро вышел из помещения.

***

На похоронах Саши было около 50 человек – его друзья, сокурсники, преподаватели. Крапал лёгкий дождь, но это не мешало, так как хоронили его всё равно в закрытом гробу – ударом поезда ему оторвало голову. Вся эта похоронная процессия произвела далеко не самое приятное впечатление на Сергея, а вопли обезумевшей от горя матери парня заставили его покинуть кладбище.

Его нагнал Антон:

— Пошли вместе.

— Пошли.

Некоторое время они шли молча, потом Антон сказал:

— Чёрт, как же так, а… Ему 18 только было… Так жалко, у него же девушка была.

— А ты сам-то куда пропал в тот день?

— Да по делам ходил… К преподше нашей новой. Похотливая сука. Бля, пока я с ней кувыркался, моему другу конец наступал… Представляю его лицо, если б он об этом узнал…

Серёга почувствовал какое-то беспокойство, но разобраться в нём решил попозже. Придя домой, он завалился спать, так как не спал всю ночь перед похоронами. Проснувшись ближе к вечеру, он увидел на телефоне сообщения от своих друзей, которые звали его на сбор сегодня вечером.

Через полчаса он уже был там. Сбор был в зале – всех друзей, кроме двух человек – кроме Саши не было ещё и Антона.

— А где Антон? – спросил Серёга.

— Он не придёт, – мрачно проговорил Вася. Остальные молчали.

— Почему?

— Сломал ногу. Пиздец какой-то, бля…

Сергея передёрнуло. Пока Вася размышлял вслух о том, за что на их компанию напал злой рок, Сергей понял… Но нет, это было бредом – они же от балды написали те объявления, это же херня.

— Что продавал Саня? – перебил он Васю. Остальные заинтересованно посмотрели на парня.

— В смысле?

— В объявлении… Что он написал?

В комнате воцарилось молчание. Цепочка событий мгновенно восстановилась в головах ребят, но в серьёз это никто не воспринял.

— Да ну, Серж, это бред, ты что? – Вера была в шоке.

— А Антон что хотел?

Все замолчали.

— Переспать с преподавательницей… – Марина сидела бледная и смотрела в пустоту. До всех начало доходить.

— Погодите, ведь ногу-то ему не отрезало, – попытался успокоить ребят Вася, но это уже не помогало. Ребята паниковали. Девчёнки разделились – кто-то говорил о самовнушении, о бухле и о том, что не надо было курить той травы, другие пытались связать эти случаи воедино.

— А вы что написали? – спросил Сергей.

Все удивлённо переглянулись. Воцарилось молчание.

— Бля.

— Не помню.

— Но я что-то писал.

— И я.

— Кто-нибудь вообще помнит?

— Ну мы же их расклеили?

— Да, давайте глянем!

Ребята выбежали из квартиры.

— Где мы их клеили?

— По столбам смотри… И на стенах.

Сергей пошёл в сторону доски объявлений, где несколько дней назад он повесил свою бумажку. Да, она ещё висела там. «Продам душу дьяволу за дар». На отрывной бумажке – просто имя: «Серый». Все бумажки на месте, ничего не оторвано. Сергей сорвал объявление и засунул его в карман.

— Ну что, нашли? – крикнул он друзьям.

— Моего нет.

— Моего тоже!

— И моё пропало…

— Чё за херня?

— Может, уборщики?

— Давайте обратно.

Через 15 минут все сидели в зале дома.

— Давайте пива, – предложил кто-то из девчёнок.

— Сейчас сгоняю, – Вася уже поднялся, когда к нему присоединился Сергей: «Сам видишь, это небезопасно».

Через 5 минут они уже стояли в очереди, которая всё-таки была, несмотря на поздний час.

— Ты сам-то помнишь, что написал? – просил Сергей друга.

— Нет. Это всё трава – мозги, сука, сжигает, нихрена не помню. А ты?

— Угу. Продам душу.

— Мда, завернул.

Ещё 5 минут – и они уже принесли пиво. В молчании выпили по одной бутылке. После второй начались разговоры. Пиво подействовало, и стали выдвигаться уже более правдоподобные предположения.

— Да расслабьтесь вы, – сказала Марина. Она училась на психолога и уже кое-что понимала в психологии, – Объявления тут не при чём. Антон жив, а Саша… Может, он и не писал ничего «такого» в той бумажке, а это просто наша память дала сбой – такое бывает – способ психологической защиты…

— А что ты сама написала?

Девушка смутилась. Нет, она ничего не писала. Единственная из всех.

— Давайте отвлечёмся, – Вася достал коробочку с недвусмысленным содержимым, Серёга улыбнулся и достал из шкафа коробку побольше – с мини-кальяном – с водяным фильтром…

***

Наутро в доме осталось только четыре человека, что немного удивило и даже испугало Сергея – вчерашняя паранойя обострилась с прежней силой.

— Где Вася? – он растормошил Веру, – И Катя?

— Ммм, да ушли они… по делам.

— Куда?

— Позвони им, Эйнштейн.

Серёга улыбнулся – как ему такое в голову не пришло сразу? Вася почти сразу ответил:

— Я дома. Я с родителями живу – забыл, что ли?

— Мог бы и предупредить.

— Да ну, ты мёртвый всё ещё валялся.

— Понятно, давай.

Катя ответила не сразу. Потухшим голосом алёкнула.

— Ты куда пропала?

Молчание. Снова тот же голос:

— Мне с утра позвонила мама.

— И что? Неужто пропалила?

— Нет.

— А что с тобой случилось? Что с голосом?

— Потом расскажу. Пока.

Сергей почуял неладное. «С ней-то что?».

Народ в квартире начал просыпаться. В другой ситуации Серёга бы несомненно обрадовался такому раскладу – ещё бы, один он и три девчонки в квартире, которая находится в полном его распоряжении! Но нет…

Сзади послышались шаги. Это Марина:

— Надо сегодня Антона навестить, он же в больнице.

— А в какой?

— В третьей городской. Реанимация.

— Реанимация??? У него же перелом ноги?!

— Сегодня звонила его мать. Перелом оказался не простой.

Сергей в шоке опустился на диван. Девчонки просыпались и собирались по домам.

Парень остался дома один – в больницу договорились придти всем скопом – часам к трём. А сейчас только 11, можно и поспать… Сергей повалился на диван и забылся во сне.

Ммм… шум в ушах, голова как амбар… на светящемся циферблате часов только час дня. Кому придёт в голову звонить в такое время? Вроде бы встретиться договаривались к двум.

Парень не глядя поднял трубку:

— Ало?

Треск и помехи.

— Алё?!

— Серёга? Это Даша.

— Да, Даш, что ты хочешь?

— Я? Обогреться.

— Обогреться? – Сергей ещё не проснулся.

— Да.

— Погоди, ты о чём? – Сергей сел на диване и стал тереть лицо, чтобы побыстрее проснуться.

— Об обогреве. Мне холодно.

— Погоди, где ты? Даша? Даш? Ты чего замолчала?

Сергей отнял от головы ладонь, и с удивлением увидел, что она пуста. В руке не было телефона.

— Чё за шняга? – он похлопал руками. Телефона не было. Он вообще лежал на столе и молчал. Сергей задумался и дёрнулся от испуга, когда тот зазвонил.

— Серый? – это Вася.

— Да.

— Даша утонула.

— Чего?!

— Позвонила её мать… она в шоке. Говорит, что та пришла домой бледная и испуганная… Заперлась в ванне. Просидела час, пока её отец не выбил дверь. Поскользнулась, скорее всего. Я пиздец в шоке. Поход к Антону откладываем… Давай, пока.

— Нет, погоди, – Сергей оправился от шока, – Что она писала в объявлении?

— Бля. Что-то про жизнь и стакан воды… У неё тогда сушняк вроде был.

Сергей вспомнил:

— Да, она сказала: «Жизнь отдам за стакан воды». Да ну, ты что…

— Двигай ко мне.

— Я сейчас не могу, только вечером. Только я или остальных позвать?

— Да, у меня мама приезжает же сегодня.

— Договорились. Надо же что-то делать.

Но к вечеру Сергей его не дождался, а к утру уже был у психиатра на приёме, куда попал после известия, что труп его друга был найден в подворотне. Он не стал рассказывать врачу о своём объявлении и о своей панике, но всё равно получил рецепт на довольно сильное успокоительное. О судьбе девушек он ничего не знал. Только один раз кто-то сказал, что Катя уехала лечиться от какой-то болезни.

***

Прошёл месяц. Благодаря успокоительным, Сергей стал потихоньку забывать этот случай. Терапия давала положительные результаты – он стал верить в то, что это всё была галлюцинация, что объявления – это действительно причуда памяти.

… Ровно до того дня, когда он впервые не увидел Его. Мужчина в чёрном балахоне, стоявший у Сергея в комнате. Парень не испугался, когда его увидел. Тихим, глубоким голосом человек произнёс:

— Я прочитал твоё объявление. Тебе понравилось?

Сергей тупо стоял и не понимал – галлюцинация это или реальность. Да, это галлюцинация, ведь никто не мог проникнуть в дом без его ведома – а вариант с реальностью дьявола даже не рассматривался – ведь и врач, и лекарства убедили его, что череда страшных смертей – просто случайности. Сергей молчал.

— Я беру твою душу. И даю тебе три дня на сборы.

Надо было что-то ответить.

— А что мне должно было понравиться?

— Дар, который ты и просил. Ты не указал, какой именно тебе нужен, и я дал тебе свой любимый – теперь ты сможешь видеть и слышать призраков. Или ты забыл?

Сергей снова завис.

— А как я смогу воспользоваться своим даром, если ты заберёшь мою душу?

— Ты сам от него отказался. Зачем ты пил таблетки? Ты помнишь звонок этой девушки, Даши? Ты считаешь, что голоса в твоей голове – это сумасшествие?

— А что тогда? Ты – галлюцинация.

— Через три дня ты всё поймёшь.

Всё. Больше ничего нет. Сергей подошёл к столу. Объявление лежало на нём без одного ярлыка с его именем.

Парень перестал принимать лекарства. Голоса в голове и галлюцинации стали регулярно посещать его, и он уже с вожделением ждал, когда пройдут эти три дня. И вот, то утро наступило. Он безошибочно понял это.

***

В этот день он вышел утром в магазин за продуктами, как всегда делал по выходным. Его смутила странная тишина в городе. В довольно крупном поселении не было ни шума машин, ни говора, ни хлопанья дверьми в квартирах. Погода была самой что ни на есть наидерьмовейшей – слякоть, какая-то серая муть, которая как будто разлилась по всему городу и висела в воздухе. Пасмурно.

Он вошёл в магазинчик на первом этаже. Никого. На прилавках – давно протухшие продукты, гнилой сыр. В мясной части он увидел гноящееся, червивое мясо, отчего его чуть не стошнило. За прилавком никого не было.

— Мда, зря я таблетки перестал принимать, – проговорил он и крикнул, – Алё! Меня кто-нибудь обслужит?

Сзади послышался шорох. Сергей обернулся, но никого не увидел, кроме странной тени, которая мелькнула в дальнем углу. Повернув голову обратно, он увидел за прилавком уже знакомого мужчину в балахоне.

— Да, давай я тебя обслужу. Чего желаете?

Сергей стоял, как заворожённый. Чёрный балахон из тяжёлой, плотной и толстой ткани. Лица совсем не видно – капюшон накрывает голову. Мужчина достал из ящика справа от себя какую-то куклу. Сергей ужаснулся – это была миниатюрная копия его друга, который когда-то погиб от удара поезда… Саша, да. Но что это? Кукла открывает глаза и начинает кричать. Каким-то далёким, срывающимся голосом.

— Вам половинку?

Рукав балахона тянется к ножу и разрезает тельце на две части, отчего оно начинает вопить ещё громче, моля о помощи. Сергей стоял, не в силах пошевельнуться – как в тех кошмарных снах, что так часто снятся многим людям.

— Держите, – и Сергей получает в руки завёрнутые ноги тельца, которые дёргаются, шевелятся, как черви, когда их берёшь в руку. Парень отшатнулся, всё ещё зажимая пакет в кулаке.

— Погоди, а платить? – балахон схватил Сергея за руку, но тому удалось вырваться и побежать на улицу, по пустым улицам которого громко отражалось сухое эхо его кроссовок.

Сергей пришёл в себя только в другом квартале. Где он? Так, автобусная остановка. На ней стоит молодая женщина. Может, она что-то знает?

— Извините… – женщина оборачивается, пугая своим бледным, измождённым лицом. Парень совладал с собой, но понял, что не знает, что говорить. Рассказать про балахонщика? А вдруг это всего лишь галлюцинация?

— А куда едет этот автобус? – нашёлся он – к остановке как раз подъезжал разбитый, засраный драндулет.

— Не знаю. Я жду не его.

— А кого? – двери открылись с диким скрежетом, и Сергей импульсивно решил запрыгнуть. Пройдя мимо водительского окошка, он подбежал к заднему стеклу. Женщина стояла и смотрела. Вдалеке появилась машина, и Сергей заорал от ужаса, когда она неожиданно кинулась под колёса стремительно нёсшегося легкового автомобиля.

— Стойте!!! – закричал он в сторону водителя, но машина только набирала ход. Парень побежал в сторону кабины и обомлел, заглянув в неё – она была пуста.

— Нехорошо ездить без билета, – раздался сзади низкий и густой голос, который врезался в память парня ещё три («Три, твою мать!», – мелькнуло у него в мыслях) дня назад. Он почувствовал чью-то мощную руку у себя за воротником и в ту же секунду оказался выкинут из автобуса в грязную жижу на обочине.

— Сука… – пробормотал Сергей.

Поднявшись, он с удивлением и омерзением почувствовал, что всё ещё держит пакет с ногами. Он с криком выбросил его от себя. Пакет разорвался, ноги вывалились из него и стали шевелиться и копошиться, увязнув в грязи. Сергей осмотрелся. Три высотки, вдалеке – церковь. О, церковь! Там смогут помочь ему. Он быстрым шагом направился в сторону православного храма.

Пройдя через железную калитку, он отворил тяжёлые металлические двери. Внутри была полутьма, и когда глаза парня привыкли к ней, он увидел людей. Печальная процессия – отпевание покойника в гробу. Сергей медленно продвинулся ближе. Никто на него не обратил никакого внимания. Стояли свечи возле гроба, не было только священника. Стояло немного людей. Один из них обернулся и заметил парня.

— О, кто к нам пришёл – от звука его громкого голоса Сергей дёрнулся, как от выстрела. Все обернулись к нему.

— Наш старый друг, – Продолжал человек со знакомым Сергею голосом, – Мы рады, что ты зашёл к нам на огонёк.

Сергей всё понял. Это его друзья. Дааа… тут и Антон, и Вася… и девчонки. Даша и Катя. Как, а что здесь делает Катя? «Разве ты умерла?».

— Да, в тот день, когда ты мне позвонил, я узнала о раке груди. Я же дала объявление, что продам жизнь за большую грудь. Вот и продала…

— Я, как видишь, тоже тут, – сказал Антон и улыбнулся. Заражение крови из-за открытого перелома, ампутация… хуёвая смерть, надо сказать.

— Давайте начнём церемонию, – сказал голос.

Сергей только сейчас увидел человека, стоявшего с другой стороны гроба. Вездесущий человек-в-балахоне. А в гробу, на который он обратил пристальное внимание только сейчас… он сам. Да, это Сергей. Он испуганно осмотрелся. Света мало. В иконах – вместо ликов святых – какие-то страшные зубастые морды. Сергей просунул руку за ворот и достал нательный крестик. Распятия на нём не оказалось — просто пустой крестик.

— Бог ушёл отсюда. Здесь есть только я, – произнёс голос.

Это было уже слишком. Сергей ринулся вон из душной церкви на свежий воздух. Хотя определение «свежий воздух» – немного не верно. «Не такой прогорклый воздух» будет более правильным. Туман не рассеивался, светлее не стало – казалось, что время остановилось. Парень пошёл в сторону своего дома. Через 10 минут он уже входил в двор своего дома.

— Серёж, подожди, – крикнула ему непонятно откуда появившаяся соседка. Сергей был рад живому человеку, – Возьми ягод, свеженькие, только сегодня собрала, – и протянула ему корзинку. Милая старушка, как мила и её традиция угощать соседей всякими вкусностями домашнего приготовления.

— Спасибо, с удовольствием попробуем.

— Кушайте на здоровье!

Сергей прошёл в дом и поставил корзинку на стол. Уже разувшись и сняв куртку – на улице было прохладно, он вспомнил, и его как током ударило: «Какая ещё нахер соседка, она же умерла полгода назад». Из корзины донёсся шорох – она была полна маленьких жуков, которые теперь, шурша суставами, полезли из неё прочь.

— Фу, бля, – крикнул Серёга и сбросил корзину на пол, после чего забежал в комнаты и закрыл дверь.

В доме никого не было. В комнате матери он нашёл записку – «Я в больнице» и больше ничего.

— Что ж, ладно, поедем в больницу.

Есть ему не хотелось, а до обеда можно и успеть съездить в лечебницу. А там уж созвониться и узнать, что она там делает. Он позвонил, уже выходя из дома.

— Алё, сынок, я в больнице сейчас, знакомого навещаю.

— Какого?

— Так подъезжай, узнаешь.

Она оставила координаты и сбросила звонок.

Сергей пошёл на остановку автобусов. Транспорта не было, а даже если бы и был, то он с большой неохотой бы снова сел в такой драндулет, который уже однажды его подвозил. Вдруг возле остановки притормозило такси. Окно открылось, и мужчина, сидевший на месте водителя, крикнул:

— Парень, садись, подвезу.

— Но у меня денег нет.

— Садись давай, так доедем. Тебе куда?

— В больницу.

— Ну вот видишь, нам ещё и по пути.

Сергей сел в автомобиль и они тронулись.

— Как тебя зовут-то?

— Сергей. А вас?

— Валера. Я тебя только до поворота на улицу смогу довести, которая ведёт к больнице. Ты болтай чаще, я вторые сутки еду.

— Хорошо.

Но обещание так и осталось обещанием, потому что Сергей почувствовал уже знакомую из-за лекарств апатию. Они ехали в молчании около пяти минут. Вдруг Сергей заметил, что голова водителя опускается всё ниже и ниже к рулю.

— Эй! – крикнул он, но в этот же момент почувствовал, как его тянет в сторону пассажирского окна – машину заносило, но он не видел, куда – окна запотели.

— Эй!!! – он хотел растормошить водителя, но его руки прошли сквозь него. Кошмар продолжался. Валера протянул ногу к педали тормоза, но в этот же момент раздался грохот, и его как будто вытянула могучая рука – он вылетел через за миг разбившееся лобовое стекло на дорогу и сжался, ожидая, что сейчас его раздавит нёсшимся автомобилем. Прошла секунда, затем ещё одна. Было тихо. Сергей приоткрыл глаза и оглянулся. Машины не было. Не было вообще ничего, что указывало бы на то, что только что тут произошла автокатастрофа.

Сергей поднялся. Он находился на улице, прилегающей к той, которая вела к больнице. Смутная догадка о природе водителя шевельнулась в его душе, но он её отогнал усилием воли, направившись к трёхэтажному белому зданию, которое еле просвечивало сквозь окутавший город туман.

Он вошёл в коридор больницы. На него устремилось десятка два взглядов. Две женщины с передвижными капельницами, бледные и измождённые, мужчина в костюме мотоциклиста, шлем которого был обильно забрызган кровью и измазан чем-то густым, похожим на свиные мозги. «Блядь, это же и есть мозги!». Сзади мотоциклиста стоял мужчина в рабочей робе, без руки, но что странно – из оторванной культи не лилась кровь. Сергей начинал потихоньку понимать, куда он попал. В регистратуре сидел некто в чёрном балахоне. Сергей, превозмогая испуг и неприязнь, подошёл к нему.

— Тридцать вторая палата, – сказал человек, как будто уже зная, зачем пришёл парень. Сергей молча направился по указанному направлению.

Войдя в палату, он обомлел. Подключённый к капельнице и кардиографу, на кровати лежал он сам. Слева от кровати сидела его мать, справа у окна стояла Марина, которую он никак не ожидал здесь увидеть.

— Мама! – крикнул он, но женщина продолжала сидеть на месте.

— Мама тебя не услышит, – низкий голос раздался сзади Сергея.

Парень обернулся. Да, человек4 в чёрном балахоне.

— Что со мной, где я?

— Успокойся, я всего лишь купил твой товар. Разве ты никогда не мечтал побеседовать с душами умерших людей?

Сергей был поражён: «Ты забрал мою душу?».

— Пока нет. Пока ты в коме, но, я думаю, это скоро пройдёт. Пара здешних дней, не больше.

Сергей осмотрелся. Марина уже смотрела на кровать, засунув руки в карманы.

— Кстати, ты знаешь, что она написала в своём объявлении? – фигура кивнула в её сторону.

— Ничего. Она ничего не писала в объявлении.

— Ошибаешься, мальчик, писала. Спроси у неё сегодня ночью. Ты теперь это умеешь.

— Умею что?

— Входить в чужие сны. Я щедрый. И дар подарил тебе отменный.

Продолжение в комментариях

***

Утренняя тишина тихого местечка была нарушена частым лязгом металла и чьими-то криками. На кладбище, присыпанном утренней летней росой, некий человек испуганно колотит в толстую дверь склепа металлическим ломом. Что заставило молодого, крепкого парня делать это в пять часов утра?

Это новый сторож городского кладбища. Хреновая работа для молодого парня, но в захолустье, где он оказался, и это сойдёт. В первое же утро он, обходя кладбище и просматривая его на предмет всяких несуразностей, как-то: вырванных крестов, растревоженных могил и прочих пакостей, прошёл мимо большого, не вязавшегося с остальной картиной, склепа. Этот склеп издалека привлекал внимание своими размерами и белизной. На двери была табличка, которая рассказывала о том, что около 5 лет назад тут была похоронена молодая девушка, безвременно покинувшая своих безутешных родителей, которые и отстроили этот склеп для своего первого и последнего ребёнка.

Сейчас, правда, они перестали приезжать из Москвы в этот полупосёлок-полугород, где была их дача и могила дочери, которую они тут и погребли, так как везти её тело почти за 300 километров на городское кладбище было бы почти что кощунством, и посему решив оставить её почивать среди тенистых деревьев в своём последнем пристанище.

Но что же, всё-таки, делает Борис? Он выламывает дверь захваченным на всякий случай ломиком. Проходя тут около пяти минут назад, он услышал слабые, заглушаемые толстыми бетонными стенами, крики. Да, в склепе определённо кто-то был, и кто бы там ни был – забредшая ли компашка сраных готов, которым делать нечего, кроме как по кладбищам таскаться, бабушка ли, которая решила поинтересоваться содержимым склепа, или даже «чёрные могильщики», которых по идее надо было бы там оставить да ещё и подпереть – Борис всё равно колотил по толстой деревянной двери, чтобы тот или те, кто был внутри, могли услышать, что помощь идёт, ведь в герметичном склепе запасы кислорода далеко не бесконечны…

— Э-э-эй!!! – парень напряг свои связки, пытаясь прокричать дверь. Еле слышно из-за двери раздался тихий, заглушенный крик, как будто женский, и парень, прокричав, что помощь идёт, несколько раз сильно ударил остриём ломика по двери, стараясь пробить дырочку для воздуха. После почти что десяти ударов он добился результата.

— Помоги мне! – надрывающийся женский голос стал явственнее и громче.

— Сейчас! Сколько вас там!

— Одна! Я уже всю ночь тут!

— Сейчас помогу!

… Пообещать всегда легче, в чём парень тут же и убедился. Он начал обдалбливать дерево вокруг замка, одновременно недоумевая, каким макаром его собеседница, с которой он параллельно разговаривал для поддержания её морального состояния, умудрилась в этот самый склеп проникнуть.

— Я скоро открою дверь!

— Скорее, я пить хочу!

— Что ж ты полезла-то туда, дура? – Борис потихоньку бесился, видя, как медленно продвигается его работа и как быстро силы покидают его.

— Меня заперли тут! И забыли, наверно!

«Охуительно, – мелькнуло в парня в мыслях. – По ходу, придётся свидетелем идти, ибо это уже статья». Парень воткнул ломик в дыру, образованную в дереве, и резко налёг на него. Ломик медленно сгибался, но дверь даже не шевелилась. За дверью раздался плач.

— Подожди, я скоро… – парень не договорил слова «приду», потому что замок вдруг с треском выломал стенки выемки, в которую он был врезан, и пролетел в метре от мокрого, тяжело дышавшего парня. Он толкнул дверь и застыл.

Склеп был пустой. Ну то есть совсем. Только щепки лежали около входа, да пол покрывал ровный слой пыли. Никаких следов, никакой девушки. Абсолютно пустой, тихий склеп.

Парень выронил ломик и в шоке поплёлся из кладбища в сторону дома прошлого сторожа, который жил неподалёку от места своей прошлой работы. Тот, казалось бы, совсем не удивился раннему приходу своего преемника.

— Заходи, – сказал он.

Парень вошёл, был препровождён на кухню за столик и угощён стаканом водки.

— Тоже слышал? – коротко поинтересовался пожилой мужчина.

— Кого? – задал очевидно глупый вопрос парень. – А-а-а… Да.

— Я потому и ушёл оттуда… Говорят… – он осёкся.

— Что?

— Говорят… Что лет пять назад тут люди какие-то на даче дочку свою не уберегли. Утонула, бедная. Вытащили сразу, но помочь уже не смогли. Отстроили за несколько суток склеп и похоронили. А через месяц склеп открыли для каких-то целей…

Борис понял всё без слов.

— Да, – продолжил мужчина, – у порога лежала скрюченная. Врач тут только недавно появился, а тогда приезжала «Скорая помощь», констатировали смерть, да не углядели, наверно, что она живая была. Батяню-то сразу приступ сердечный схватил, а мать её держалась, ездила каждый год. Говаривали, что девка от разрыва сердца умерла, а крики её всё-таки слышал тогда какой-то алкаш, но внимания не обратил, списал на белую горячку и увалился спать прямо на пороге. Случай замяли, афишировать не стали, хотя и страшная смерть, согласись, особенно для девчёнки молодой.

Мужчина покачал головой и задумался.

— А почему вы ушли с работы? – осторожно спросил Борис.

— Так я тоже её услышал. До этого её часто слышали, обычно ранним утром, но убегали. Не успокоится душа, наверно… Я, как услышал сам, подумал, что всё уже, кранты, на пенсию пора, а оно вон оно как, не псих я, получается.

Они ещё немного поговорили, и Борис вышел из дома гостеприимного сторожа, направившись обратно к кладбищу. Трудно сказать, что понесло его туда, где полчаса назад он испытал на себе неприятнейшие уколы страха, доводившего его до тошноты. Ладно, вот он склеп. Парень осторожно заглядывает внутрь – всё те же щепки, всё та же пыль. Хорошо он сторожу не рассказал про развороченную дверь, а то мало ли чего.

Боря закрыл дверь и пошёл в сторожку. Спать ему не хотелось, хотя, поднявшись в 4 часа ночи для обхода кладбища, он считал, что сразу вырубится, как только его голова коснётся подушки. Нет. Ноутбук, который он взял для того, чтобы убивать скуку и время, ему очень пригодился.

Немного развеявшись на просторах Интернета, парень стал думать, что ему делать. То, что он не будет тут работать, он уже знал. Ему ещё не хватало призраков на своём рабочем месте. Не то, чтобы здоровый современный парень был очень суеверным, но, блджад, он СВОИМИ УШАМИ слышал крики девушки, которая билась в истерике о дверь в попытках докричаться до кого-либо, а когда он открыл дверь – там никого не было.

— Надо бы заколотить дверь от греха подальше… да священника призвать! – неожиданно нашёл он решение. Взглянув на часы, парень констатировал, что уже утро воскресенья, а значит, на кладбище будут только «официальные» лица – родственники и друзья тех, кто похоронен в паре десятков метров от сторожки. Ведь иногда бывают не только друзья… Но при свидетелях никто ничего творить не будет противозаконного, а значит, можно и вздремнуть.

***

Парень проснулся около 14 часов, когда солнце уже вовсю пекло землю и не собиралось умалять свой жар. Борис чувствовал голод и смутное беспокойство, причину которого он отгадал, как только выглянул в окошко и увидел белевший невдалеке склеп. Утреннее приключение мигом восстановилось в его памяти, и он тут же вспомнил свои страхи, однако решение об увольнении решил отложить – работа ему сильно нравилась – и непыльностью (хотя с этим пунктом бывалые сторожа могут поспорить), и тем фактом, что у него есть место, где можно перекантоваться, когда его проблемы потихоньку разрулятся в том городе, из которого он приехал.

Ну да ладно. День начался, и надо было что-то делать. Торчать ежедневно в душной сторожке совершенно Боре не импонировало, а посему он решил кинуть кости на речку с целью искупаться и порыбачить, что и привёл в исполнение.

Вечерние сумерки, окутавшие кладбище, внушали подуставшему, но довольному парню чувство далеко не восхищения и радости, однако, плюнув на самовнушение, он направился в сторожку, где приготовил наловленную рыбу, и увалился спать, предварительно рыбой же и поужинав.

Ночью он полупроснулся от какого-то странного звука… как будто шороха. Он приоткрыл глаза, и, как это часто бывает с дремлющими людьми, в его сознании перемешались звуки, которые он слышал в этот момент. Треск сверчка где-то рядом с ним превратился в треск пулемёта, и парень увидел себя в окопе, раненным и умирающим. К нему начал медленно двигаться светлый силуэт. «Медсестра», – мелькнуло у него в мыслях. Он уже было заснул снова, но тут же вспомнил, что нет никакой медсестры, сейчас нет никакой войны, и вообще, он лежит на кушетке в сторожке на кладбище, и людей тут быть не может.

Он резко открыл глаза и страх ударил его по всему телу, как электрический ток, когда он увидел в углу какой-то светлый силуэт. Некоторое время он напряжённо вглядывался, взмокнув от испуга, в силуэт, пытаясь себя убедить, что это всего лишь навсего его дождевик, который блестел из-за света луны. Борис протянул руку к светильнику, щёлкнул выключателем и, вздохнув с облегчением, перевернулся на другой бок, не выключив, однако, свет.

***

Утро преподнесло ему сюрприз. На столе стояла тарелка с несколькими бутербродами; лампа была выключена. На улице было пасмурно, мутное окно делало обстановку ещё более сумеречной, но, впрочем, вполне различимой. Парень с удивлением уставился на кушанье. Странно, но он абсолютно не помнил, как он встал ночью, выключил светильник и приготовил бутерброды. Списав всё на ночное волнение и на стресс из-за недавнего случая (к которому, впрочем, он относился уже как ко сну), Борис приготовил чай и стал с аппетитом поглощать закуску.

Запасы провизии у Бориса, конечно, были, но не так много, как ему хотелось, а деньги, которые он взял на крайний случай, надо было экономить.

— Добуду пищу в лесу… – сказал он себе, взяв корзинку и повернув стопы в сторону леса, чтобы набрать грибов.

Выйдя примерно в обеденное время (и выспавшись на удивление отлично), он пошёл в лес. Прогулка по спокойному месту, единственными звуками в котором были треск сучьев у него под ногами, да пение птиц, очень успокоили Бориса. Вечно нахмуренное из-за проблем лицо стало яснее, на душе стало лучше. Побродив около часа, он пошёл обратно.

— Странно, вроде бы лес должен был появиться уже сейчас… – пробормотал он, пройдя около полукилометра, как он думал, назад. Заглушая лёгкий страх, он просто прибавил шаг, но ни через десять минут, ни через полчаса, ни даже через час поля с кладбищем и реки невдалеке не появилось. Парнем овладела паника, но он взял себя в руки, и, одновременно матеря себя за свою самоуверенность, он сел на поваленное дерево.

В странном ступоре, в который он впал, прошло около часа, и Борис, вздрогнув, понял, что сумерки густеют, а значит, скоро начнётся ночь, и до утра он точно не выйдет, а тучи, которые лишь усугубляли темноту, пророчили ещё и небольшой ливень.

… Впоследствии парень с трудом вспоминал, как быстро шёл по лесу, попадал в болото и весь вымазался в тине, как спотыкался и разбивал руки, как вскрикивал от боли, когда сучья деревьев царапали его в темноте, но он не мог забыть чувства счастья и радости, когда увидел вдалеке за деревьями свет в окне своей сторожки. Первая его мысль была – прошлый сторож пришёл его проведать, но реальность была куда приятнее.

Собрав последние силы, он побежал к сторожке, и, входя, а точнее, вползая в неё, сильно удивился, увидев не сторожа, а какую-то девушку, которая готовила пищу в чисто убранном помещении.

— Что случилось? – с испугом спросила она парня, как старого знакомого, но тому было не до неё – он сильно вымотался и зверски проголодался, проведя в лесу почти десять часов. Девушка помогла ему добраться до стола, и Борис набросился на еду.

Утром он очнулся у себя на лежанке. Тело болело и ныло… Что-то вчера произошло… Да, он заблудился. Но что странно, теперешнее чувство сытости и удовольствия как-то не вязалось с его воспоминаниями. Борис с трудом сел, и, оглядев сторожку, не узнал её. Она была чисто выметена, половики – выбиты, а стекло – помыто – в сторожке было непривычно светло и уютно. На столе лежали остатки ужина, накрытые тарелками – было чем и позавтракать.

Парень с трудом вспоминал… Тут была какая-то девушка, которую он определённо знал. Когда он наворачивал еду, она с жалостью смотрела на него, подавала хлеб и советовала не торопиться. Потом… помогла ему лечь и выключила светильник. Странно.

***

На дворе было утро – Боря удивился, подумав, что спал, наверно, сутки. Но нет – календарь на ноутбуке показывал сегодняшнее число. Ладно, надо делать обход. Разбитое тело со скрипом и стонами пошло осматривать свои владения, и Борис в который раз удивился, увидев, что все его царапины чисто вымыты и замазаны йодом.

Проходя мимо последнего ряда могил, он услышал оклик. Позади него, за забором кладбища, на дороге, стояла та самая девушка и приветливо махала ему рукой. Парень вскрикнул от приятного удивления, помахал в ответ и пригласил её в сторожку. Когда она обходила забор и Борис пошёл к ней, то краем глаза он заметил какую-то женщину среди оград, с удивлением и подозрительно на него смотревшую. «Действительно, негоже на кладбище радость показывать», – мелькнула у него мысль.

— Кто вы? Мы знакомы? – задал он вопрос высокой, как и он сам, худощавой девушке в светлом длинном платье-сарафане, направляясь вместе с ней к сторожке.

— Ну да, а ты меня не помнишь? Я – Катя, – девушка с удивлением посмотрела на Бориса, но тот, к своему стыду, не смог вспомнить, где видел её в последний раз, и даже немного испугался, подумав, что она его с кем-то путает – чистенькая опрятная девушка ему сразу понравилась.

— Извини…

— Борь, да ты чего? Ну ладно, потом, может, вспомнишь, – она казалась такой же беззаботной, – мне сказали просто, что тебя в сторожке нет, вот и решила проверить и сюрприз сделать, мало ли чего.

У Бориса мелькнуло в мыслях, что в небольшом полупосёлке-полугороде просто нет нормальных парней, и Кате просто захотелось с ним познакомится, и её удивление тому, что Борис её «не помнит» – не более чем уловка, которая, однако, парню очень понравилась, ибо перспектива коротать вечера одному в течении почти месяца его совсем не радовала.

Они зашли в сторожку, Борис сел на кушетку и между молодыми людьми завязался разговор. Он общался с девушкой, как будто и правда давно знает её, да и вообще она казалась ему знакомой. Весёлая, спокойная, она не была похожа ни на одну из тех тёлок, которых он знал до этого.

Месяц, который ему следовало провести в захолустье, проходил незаметно за беседами, дневными прогулками с девушкой, которая стала на тот момент одним из самых близких ему людей. Всё чаще она готовила ему поесть, и на вопросы об источниках провианта загадочно молчала.

Далее в их жизни ничего сравнительно интересного не происходило, разве что Борис с каждым днём убеждался, что девушка нравится ему всё больше и больше, и он всё больше хочет, чтобы она уехала с ним, когда его проблемы, наконец, решатся. Его, правда, немного беспокоило то, что в деревне к нему относились с некоторым подозрением, а когда он вскользь сказал об этом Кате – та нахмурилась и замолчала.

***

Прошло уже несколько дней с того момента, как Борис вернулся в свою питерскую квартиру и привёз с собой Катю. Казалось бы, ему можно только позавидовать, но самого парня терзали какие-то сомнения. На новой работе, на которую он устроился, на него смотрели как-то косо, начальник интересовался, не болен ли Борис, и последний эти вопросы относил на своё постоянно приподнятое настроение – мало ли, думают, что наркотики или чё.

Борис улыбнулся, когда вспомнил один случай, который произошёл с ним и Катей. Привыкшая к минимуму людей и вольной жизни, она очень стеснялась немногочисленных друзей своего парня, и как-то раз даже спряталась в ванной, что сильно удивило и рассмешило Бориса и позабавило его друзей. А в другой раз… да что там, у неё всегда находилась причина уйти, отойти или не выходить из комнаты. Прошла уже неделя, а его девушку из его друзей так никто и не видел.

Постепенно друзья стали отдаляться от Бориса, но это его мало волновало. Прошло 3 дня, когда случилось страшное…

***

В тот день Борис как всегда был на работе и ковырялся в компьютере. Вдруг перед глазами у него появились тёмные круги, ноги подкосились, и он упал на стул, чувствуя, что проваливается куда-то, а стул под ним падает.

… Мигом, как ему показалось, открыв глаза, он увидел, что он вовсе не на работе, а в больнице – такой потолок и стены могли быть только там.

— Ну что ж Вы, молодой человек, так себя доводите? – раздался слева от Бориса голос пожилого врача.

— Чего? – Борис не понимал, что он и где он.

— Вы в больнице, у вас был голодный обморок.

— Да вы что, – парень нервно рассмеялся, вспомнив кушанья, которые ему каждый день варила его подруга. «Кстати, не забыть бы ей позвонить» – продолжил он мысленно. – Я прекрасно ем каждый день!

— Да? А по Вам не скажешь, – доктор показал Борису зеркало, что заставило того закричать от ужаса, так как от его энергичного, молодецкого лица остались только затянутые кожей скулы, кое-где жёлтые. Он протянул руки к зеркалу, и снова испугался, увидев свои иссохшие руки, похожие больше на сухие ветви дерева.

— Да-а-а, да-а-а… – сказал врач, – Придётся Вам тут немного полежать.

— А позвонить? Домой? - «Катя-то дома одна», – мелькнуло у него в мыслях.

— Возьмите, у вас телефон с собой был.

Борис набрал номер… и после шестнадцатого гудка повесил трубку.

Сутки, которые ему полагалось провести в больнице, были для него пыткой, но не меньшей пыткой врач назвал случай такого истощения организма.

«Но как так?», – думал он ночью, слушая мерное тиканье настенных часов, – «Я же бреюсь каждый день, смотря в зеркало, всё нормально у меня было!». Он вспомнил полузабытый случай в сторожке возле кладбища, когда на столе откуда ни возьмись появились бутерброды, которые он, судя по всему, приготовил в полусонном состоянии. «Наверно, и сейчас что-то такое было» – утешал он себя, хотя никак не мог понять, как можно ТАК истощиться за ночь.

Когда его, наконец, выписали, он рванул домой. По пути ему позвонил последний друг, который у него остался и напросился к нему домой, чтобы узнать, как дела у его захворавшего приятеля. Борис дал добро и до квартиры они добрались практически одновременно.

Борис запыхался, когда, наконец, добежал до третьего этажа девятиэтажки. Быстро отворив дверь, он вбежал в квартиру:

— Катя? Катя!

Абсолютная тишина. В квартиру через незапертую дверь осторожно вошёл его друг, подозрительно осматриваясь. Первое, на что попал его взгляд – зеркало в прихожей.

— Слушай, давно тебя хотел спросить – ты сейчас вроде как нормально выглядишь, – скажи, а нахрена ты его замазал?

— А? Что замазал?

— Зеркало, – собеседник ткнул в замазанное грязью зеркало. Борис подошёл к нему и поскрёб его ногтем.

— Это не я, это Катя, наверно, хотя зачем ей это…

— Слушай, мы когда к тебе ещё раньше приходили, у тебя эта шняга тут была. У тебя везде так, ты что, не замечал?

— Нет…

— Может, нет никакой девушки?

— Есть, – большие из-за худобы глаза Бориса умоляюще уставились на друга, – Есть!

— Ну, ищи… – махнул рукой и пошёл на кухню друг, – У тебя тут походу мышь в холодильнике повесилась!

— Хрен с ней… – шокированный Борис прошёл в зал и сел на диван.

— Ты хоть вещи её покажи!

Борис со злобой встал и прошёл к шкафу. Там был чемодан с вещами Кати, с которыми она приехала. Его друг с любопытством смотрел на действия парня. Открыв чемодан, оба застыли – Борис от ужаса, его друг – от удивления. В чемодане, кроме перепачканной тиной одежды Бориса, в которой он заблудился в лесу, не было ничего.

— Ладно, я пошёл. – Его последний друг бросил его в самый нужный момент, ретировавшись куда подальше.

***

В эту ночь Борис не спал, да и не пытался. Он понял всё. Нет никакой девушки. И никогда не было. Он вспомнил удивление женщины на кладбище, смешанное со страхом, когда он впервые увидел Катю при свете дня – ведь она её не видела, и для неё парень был просто помешавшимся. Вот и неприязнь окружавших его в деревне людей. Но кто она такая?

В памяти парня, как воздушный пузырёк из воды, всплыл случай со склепом. Да… утонувшую девушку звали Екатериной. С ужасом парень вспомнил совсем недавно оброненные ею слова: «Ещё немного, и мы будем вместе…».

Пути разобрали в начале шестидесятых, когда мне было года три или четыре. Железную дорогу ликвидировали, ездить теперь оставалось только в Лондон, и дальше городка, где я жил, поезда уже не ходили.

Самое первое воспоминание, на которое я могу полагаться: мне полтора года, мама в больнице рожает сестренку, мы гуляем с бабушкой, и выходим на мост, и она поднимает меня, чтобы я посмотрел, как внизу идет поезд, тяжко дыша и пыхтя дымом, как черный железный дракон.

Теперь паровозы уже не ходят, а вместе с ними исчезли пути, соединявшие деревни и города.

Я не ожидал, что поезда исчезнут. К тому моменту, когда мне исполнилось семь, они уже ушли в прошлое.

Мы жили в старом доме на окраине городка. Дальше начинались пустые распаханные поля. Мне нравилось, перелезши через изгородь, улечься в тенистых зарослях рогоза и читать запоем; если же мне хотелось приключений, я отправлялся исследовать заброшенное поместье на другом краю поля. Там был заросший пруд, а над ним - низкий деревянный мостик. Во время моих набегов на тамошний сад и парк я ни разу не видел ни сторожа, ни смотрителя, и никогда не заходил в дом. Я не хотел напрашиваться на неприятности, к тому же я свято верил, что все старые дома населены привидениями.

Не то чтобы я был легковерным; просто я верил во все страшное и сумрачное. В детстве я был убежден, что ночь полна призраков и ведьм, голодных, мечущихся во тьме, одетых во все черное.

Обратное, впрочем, тоже справедливо: днем было безопасно. Днем - безопасно.

Ритуал: летом, в последний день школьных занятий, возвращаясь из школы, я снимал ботинки и носки, и, держа их в руках, шел по каменистой, усыпанной щебнем тропинке, осторожно подбирая розовые мягкие пальцы. Летом, во время каникул, я надевал ботинки только после долгих уговоров и угроз. Я упивался свободой от обуви до самого сентября, когда снова начинались школьные занятия.

Я обнаружил ту лесную тропинку, когда мне было семь. Сияло жаркое лето, и в тот день я забрел далеко от дома.

В тот день я исследовал окрестности. Я прошел мимо старого дома со слепыми, заколоченными досками окнами и вошел в лес, где не был еще ни разу. Спустившись с крутого склона, я оказался в тенистой, незнакомой мне ложбине, и свет, пробивавшийся сквозь густую листву, был зеленым и золотым. Мне казалось, что я попал в сказочную страну.

По дну ложбины, вдоль тропы, тек ручей, в котором водились крошечные прозрачные рачки. Я поймал несколько штук и смотрел, как они вертятся у меня на ладони, на кончиках пальцев. Потом я их отпустил.

Я отправился дальше по тропе. Она была идеально прямая, поросшая невысокой травой. Время от времени мне попадались замечательные камешки: спекшиеся, сплавленные комки, коричневые, фиолетовые, черные. На свету они отливали всеми цветами радуги. Я счел их неимоверно ценными и набил ими все карманы.

Я шел и шел, по тихому зелено-золотому коридору, и никто не попался мне по дороге.

Мне не хотелось ни есть, ни пить. Мне было просто интересно, куда ведет эта тропа. Она была абсолютно прямой и идеально ровной. Она не менялась, менялись места, через которые она пролегала. Сначала я шел по дну оврага, и по обе стороны от меня возвышались поросшие травой склоны. Потом вдруг тропа пошла выше, и, шагая по ней, я смотрел на верхушки деревьев и редкие крыши домов вдалеке. Мой путь был прям и ровен, и я шел по нему, минуя холмы и долины, холмы и долины. И вдруг, в одной из долин, я вышел к мосту.

Мост - огромная арка поперек тропы - был построен из гладкого красного кирпича. Снизу на мост вела лестница, перегороженная сверху деревянной калиткой.

Я удивился, увидев на своем пути признак того, что в мире есть люди. Я уже начал считать тропу явлением природы, как, например, вулканы. И тогда, скорее из любопытства, чем по какой-либо другой причине (я ведь уже прошел сотни миль, по крайней мере, мне так показалось, и мог оказаться где угодно), я поднялся по лестнице и прошел через калитку.

Я не знал, где я.

По верху моста шла грунтовая дорога. По сторонам его были луга. Точнее, с моей стороны было пшеничное поле, а с другой стороны - просто травяной луг. В засохшей грязи на дороге виднелись отпечатки тракторных колес. Я перешел на другую сторону моста: звука шагов не было слышно, босые ноги ступали бесшумно.

Вокруг не было ничего, на многие мили; только поля, пшеница и деревья.

Я поднял валявшийся на дороге колосок, вылущил из него сладкие зерна и принялся задумчиво жевать их.

Я понял, что мне уже хочется есть, и спустился вниз, к заброшенной насыпи. Пора было идти домой. Заблудиться я не мог: надо было просто идти обратно той же дорогой.

Под мостом меня ждал тролль.

– Я тролль, - сказал он.

И добавил, немного помедлив, словно поясняя:

– Фи-фай-фе-фоль.

Он был огромный: его макушка касалась верха кирпичной арки. И он был немного прозрачный. Через него были видны и кирпичи, и деревья, смутно, но различимо. В нем словно воплотились все мои кошмары. У него были огромные крепкие зубы, острые когти, и сильные, волосатые ручищи. Волосы у него были длинные, как у кукол, с которыми играла моя сестра, а глаза - выпучены. Он был гол, и член свисал из зарослей длинных волос между ног.

– Я тебя слышал, Джек, - прошептал он голосом, похожим на шум ветра. - Я слышал, как ты идешь - топ-топ - по моему мосту. А теперь я съем твою жизнь.

Мне было всего семь лет, но дело было днем, и, насколько я помню, я не испугался. Детям не вредно иногда попасть в сказку - они прекрасно могут с ней справиться.

– Не ешь меня, - сказал я троллю. Я был одет в полосатую коричневую майку и коричневые вельветовые штаны. И волосы у меня были коричневые, а одного переднего зуба не было. Я учился свистеть в дырку, но успеха пока не добился.

– Я съем твою жизнь, Джек, - сказал тролль.

Я взглянул троллю в глаза. Я решил его обмануть.

– Здесь сейчас пойдет моя старшая сестра, - сказал я, - она куда вкуснее. Съешь ее вместо меня.

Тролль принюхался и усмехнулся.

– Ты здесь один, - сказал он. - По тропе никто не идет. Никто-никто.

Потом он наклонился и ощупал меня: прикосновение было легким, как у слепого, словно бабочки в полете коснулись лица. Потом он понюхал пальцы и покачал своей огромной головой.

– У тебя нет старшей сестры. У тебя есть только младшая сестра, и та ушла в гости к подружке.

– Ты это почуял? - спросил я в изумлении.

– Тролли могут учуять радугу, и тролли могут учуять звезды, - печально прошептал он. - Тролли могут учуять сны, которые тебе снились еще до рождения. Подойди поближе, и я съем твою жизнь.

– У меня полны карманы драгоценностей, - сказал я ему. - Возьми их вместо меня. Гляди.

И я показал ему оплавленные самоцветы, которые собрал по дороге.

– Шлак, - сказал тролль. - Отходы из паровозной топки. Не нужны.

Он широко открыл рот. Острые зубы. Запах гниющей листвы и изнанки вещей.

– Съем. Сейчас.

На моих глазах он становился все более плотным, все более настоящим, а мир вокруг уплощался и бледнел.

– Погоди, - я потоптался по сырой земле под мостом, пошевелил пальцами ног, пытаясь ухватиться за уходящую реальность.

– Тебе не нужна моя жизнь. Еще рано. Я… мне всего семь лет. Я же и не жил еще. Я прочел еще не все книжки. Я ни разу не летал на самолете. Я даже свистеть не умею - ну, чтобы по настоящему. Может, отпустишь меня? Когда я стану старше, подрасту, когда меня будет больше, я вернусь.

Тролль уставился на меня глазами, похожими на фары.

Потом он кивнул.

– Тогда до встречи, - сказал он. И улыбнулся.

Я повернулся и пошел обратно по пустой тропе, где когда-то лежали рельсы.

А потом пустился бегом.

Я несся по тропе, залитой зеленым светом, свистя и отдуваясь, пока не почувствовал боль под ребрами. Я схватился за бок и, запинаясь, побрел домой.

Я рос, и поля вокруг исчезали. Один за другим, вместо них появлялись дома - улица за улицей, и их называли именами полевых цветов и почтенных писателей. Наш дом - старое, поношенное викторианское строение - продали и снесли. На месте сада тоже появились дома.

Дома строили везде.

Однажды я заблудился в новом районе на месте лугов, в которых знал каждый уголок. Хотя я не сильно переживал из-за того, что луга исчезли. Старое поместье купила крупная корпорация, и тоже построила дома вместо парка.

Прошло восемь лет, прежде чем я вернулся на старую тропу, а когда я вернулся, я был не один.

Мне было пятнадцать; я уже два раза переходил из школы в школу. А ее звали Луиза. Она была моей первой любовью.

Я любил ее серые глаза, легкие русые волосы, неуклюжую походку (словно олененок, едва вставший на ноги, учится ходить; звучит глупо, но вы уж меня простите). Я увидел ее с жевательной резинкой за щекой, когда мне было тринадцать, и я ринулся в свою любовь, как самоубийца - вниз головой в реку.

Вся проблема с тем, чтобы любить Луизу, была в том, что мы были друзьями, и у каждого из нас были свои, другие романы.

Я никогда не говорил ей, что люблю ее, и даже просто - что она мне нравится. Мы были просто друзья.

В тот вечер мы сидели у нее дома: мы слушали «Раттус Норвегикус», первый альбом «Стрэнглерз». Как раз зарождался панк-рок, и перспективы были самые захватывающие: и в музыке, и во всем прочем. Потом я собрался идти домой, а она решила меня проводить. Мы шли, взявшись за руки, совсем невинно, по-дружески, и через десять минут дошли до моего дома.

Ярко светила луна, мир был явственен и бесцветен, а ночь - тепла.

Мы подошли к дому, увидели свет в окнах, остановились на крыльце и заговорили о группе, которую я как раз собирал. В дом мы не пошли.

Потом как-то вышло, что теперь я пойду ее провожать. И мы пошли обратно, к ее дому.

Она рассказывала мне о ссорах с младшей сестрой, которая таскала у нее косметику. Луиза подозревала, что ее сестра уже занималась сексом с мальчиками. Луиза еще ни разу не занималась сексом. И я тоже.

Мы стояли на дороге у ее дому, под натриево-желтым светом фонаря, в свете которого наши лица были бледно-желтыми, а губы - черными.

Мы улыбнулись друг другу.

А потом мы просто пошли куда глаза глядят, выбирая улицы потише и тропки побезлюднее. За одни из новых кварталов тропа вела в лес, и мы пошли по ней.

Тропа вела прямо вперед, было темно, но окна домов вдалеке были похожи на звезды, спустившиеся на землю, и луна светила довольно ярко. Один раз мы испугались, когда кто-то впереди вдруг зафыркал и засопел. Мы прижались друг к другу, увидели, что это просто барсук, посмеялись и пошли дальше.

Мы говорили всякую чушь про свои мечты, желания, мысли.

И все это время я хотел поцеловать ее, тронуть ее грудь, обнять ее, позволить ей обнять меня.

Наконец я улучил подходящий момент. Над тропой проходил старый кирпичный мост, мы остановились под ним, и я прижал ее к себе. Ее губы открылись навстречу моим.

И вдруг она застыла.

– Привет, - сказал тролль.

Я выпустил Луизу из рук. Под мостом было темно, но эта темнота была заполнена троллем.

– Я ее заморозил, - сказал тролль, - чтоб нам поговорить. Так вот: я съем твою жизнь.

Сердце мое часто билось и я чувствовал, что весь дрожу.

– Нет.

– Ты сказал, что вернешься. И вернулся. Свистеть научился?

– Да.

– Это хорошо. Никогда не умел свистеть.

Он принюхался и кивнул.

– Приятно. Ты вырос. Больше жизни, больше опыта. Мне больше есть.

Я схватил Луизу, словно неподатливого зомби, и вытолкнул ее перед собой.

– Не ешь меня. Я не хочу умирать. Ешь ее. Она точно вкуснее меня. И на два месяца старше. Какая тебе разница?

Тролль молчал.

Он обнюхал Луизу снизу доверху: ноги, промежность, грудь, волосы.

И взглянул на меня.

– В ней нет вины, - сказал тролль. - А в тебе есть. Она не нужна мне. Мне нужен ты.

Я посмотрел из-под моста на свет звезд в ночи.

– Но я столько всего не сделал, - сказал я, скорее себе, чем троллю. - То есть… я еще… Ну, я ни разу не был с девушкой. И не был в Америке. Я еще…

Я запнулся.

– Я ничего не сделал. Пока еще…

Тролль молчал.

– Я могу придти еще раз. Когда буду старше.

Тролль молчал.

– Я вернусь. Честное слово.

– Вернешься? - спросила Луиза. - А куда ты собрался?

Я обернулся. Тролль исчез, а девушка, в которую, как мне раньше казалось, я был влюблен, стояла в тени под мостом.

– Пора домой, - сказал я ей. - Пошли.

Мы пошли домой, и по пути не сказали ни слова.

У нее был роман с ударником из панк-группы, в которой я играл, а потом, много позже, она вышла замуж еще за кого-то. Уже после ее замужества мы однажды встретились в поезде, и она спросила, помню ли я ту ночь.

Я ответил, что помню.

– Ты мне очень понравился той ночью, Джек, - сказала она. - Я думала, ты меня поцелуешь. Я думала, ты хочешь пригласить меня на свидание. Я бы согласилась. Если бы ты пригласил.

– Но я не пригласил.

– Нет, - сказала она. - Не пригласил.

Волосы у нее были коротко острижены. Это ей не шло.

Больше я ее не видел. Элегантная женщина с натянутой улыбкой не была девушкой, в которую я был влюблен, и мне было неловко с ней говорить.

Я переехал в Лондон, а потом, через несколько лет, переехал обратно, но городок, в который я вернулся, не был тем, который я помнил с детства: здесь не было полей, ферм, каменистых тропинок, и я уехал оттуда, как только смог, уехал в деревню еще миль на десять дальше по дороге.

Мы поселились - я уже женился, и наш малыш учился ходить - в старом здании, которое некогда, много лет назад, было вокзалом. Пути давно сняли, и пожилая пара, жившая напротив нас, разбила огород на том месте, где раньше лежали рельсы.

Я старел. Однажды я нашел у себя седой волос; в другой раз я услышал свой голос в записи и понял, что он в точности похож на голос отца.

Я работал в Лондоне продюсером в одной большой музыкальной фирме. Каждый день я ездил в город на поезде, иногда возвращаясь домой вечером.

Мне пришлось завести в Лондоне небольшую квартиру: нелегко ездить в город каждый день, когда группа, которую ты ведешь, с трудом выбирается на сцену к полуночи. Это, в свою очередь, означало, что у меня появилась масса возможностей переспать на стороне, при желании. Желание было.

Я думал, что Элеонора - так звали мою жену; наверно, надо было сказать раньше - не знает о тех, других женщинах; но однажды зимой я вернулся из Нью-Йорка, неплохо проведя там две недели, и, войдя в дом, увидел, что он холоден и пуст.

Элеонора не оставила записки. Она оставила мне письмо: пятнадцать машинописных страниц, ни единой опечатки, и каждое слово - правда. Даже постскриптум, где было написано: «Ты ведь не любишь меня. И никогда не любил.»

Я надел пальто, вышел из дому, и просто побрел вперед, ошеломленно и несколько оцепенело.

На земле не было снега, но стоял мороз, и опавшая листва хрустела у меня под ногами. Деревья черными скелетами стояли на сером фоне шершавого зимнего неба.

Я шел вдоль дороги. Мимо проносились машины, спеша кто в Лондон, кто обратно. Я оступился на ветке, незаметной в куче темных листьев, порвал брюки и оцарапал ногу.

Я дошел до соседней деревни. Дорогу пересекала речка, и по ее берегу шла тропка, которую я раньше не видел. Я пошел по ней, глядя на местами замерзшую воду. Река журчала, плескалась и пела.

Прямая и почти заросшая травой тропка уходила в поля.

На обочине я заметил камешек, почти вросший в землю. Я поднял его и счистил грязь. На запекшейся фиолетовой поверхности появился странный радужный отблеск. Я сунул его в карман пальто и держал в кулаке, шагая дальше, и это утешало и грело душу.

Река устремилась в сторону, через поля, а я молча шел по тропу.

Я шел еще примерно с час, и потом увидел дома на насыпи - новые, маленькие, приземистые.

А потом я увидел мост, и понял, где я: на старых путях, только я пришел сюда с другой стороны.

На опоре моста виднелась надпись «Барри любит Сьюзан», и вездесущая эмблема «Национального фронта».

Я стоял под мостом, под аркой красного кирпича, посреди оберток от мороженого и пакетиков из-под чипсов, и смотрел, как мое дыхание паром разносится в морозном вечернем воздухе.

Штанина присохла к разодранной в кровь ноге.

Над головой, по мосту, проезжали машины: я слышал, как в одной громко играло радио.

– Эй, - негромко позвал я, чувствуя себя неловко, глупо. - Эй!

Ответа не было. Ветер шевелил мусор и листья.

– Я вернулся. Я сказал, что вернусь. И вернулся. Эй!

Тишина.

Стоя под мостом, я заплакал, глупо, безмолвно всхлипывая.

Рука коснулась моего лица, и я поднял глаза.

– Не думал, что ты вернешься, - сказал тролль.

Теперь мы с ним были одного роста, но в остальном он не изменился. В длинных нечесаных волосах были сухие листья, а в глазах - тоска и одиночество.

Я пожал плечами, и вытер лицо рукавом пальто.

– Я вернулся.

По мосту, один за другим, пробежали трое мальчишек, что-то громко вопя.

– Я тролль, - тихо, испуганно прошептал тролль. - Фи-фай-фе-фоль.

Он дрожал.

Я протянул руку и пожал его огромную когтистую лапу. И улыбнулся.

– Ну и хорошо, - сказал я ему. - Честно. Хорошо.

Тролль кивнул.

Он опрокинул меня на землю, на кучу листьев и мусора, и улегся прямо на меня. Потом он поднял голову, и открыл рот, и съел мою жизнь, впившись в нее крепкими острыми зубами.

Когда тролль закончил, он поднялся и отряхнул одежду. Он сунул руку в карман пальто и вытащил оплавленный, запекшийся кусок шлака.

Он протянул его мне.

– Это тебе, - сказал тролль.

Я глядел на него: он стоял, полный моей жизни, чувствуя себя в ней легко и удобно, словно все эти годы она принадлежала ему. Я взял камешек из его пальцев, и понюхал его. Он все еще пах паровозом, с которого упал столько лет назад. Я плотно сжал его в своем волосатом кулаке.

– Спасибо, - сказал я.

– Желаю удачи, - сказал тролль.

– Да. Ладно. Тебе того же.

Тролль ухмыльнулся моей ухмылкой.

Он повернулся ко мне спиной и пошел обратно по тому пути, которым я пришел сюда, обратно в деревню, обратно в пустой дом, из которого я ушел сегодня утром, и он что-то насвистывал по пути.

С тех пор я здесь. Прячусь. Жду. Я часть моста.

Я смотрю из тени, как мимо идут люди: как они выгуливают собак, беседуют, занимаются своими делами. Иногда люди заходят ко мне под мост - просто постоять, помочиться, заняться любовью. Я смотрю на них, но ничего не говорю, и они никогда не замечают меня.

Фи- фай-фе-фоль.

Я здесь и останусь, в темноте, в арке под мостом. Я слышу всех вас, я слышу, как вы ходите - топ-топ - по моему мосту.

Я слышу вас.

Но не выйду.

Нил Гейман "Дым и зеркала".

В тот понедельник мистер Блисс вернулся с работы раньше обычного. И это было его ошибкой.

У него жутко болела голова, и его секретарша, которая поначалу пыталась накормить его всякими чудодейственными таблетками вкупе с рекламными лозунгами фармацевтических компаний-производителей, наконец предложила:

— Может быть, вы сегодня уйдете с работы пораньше, мистер Блисс?

Все называли его мистер Блисс. Все остальные сотрудники фирмы были просто Дейвами, Данами или Чарли, но он всегда был именно мистером Блиссом. И его это вполне устраивало. Ему это даже нравилось. Иногда он подумывал, что, может быть, стоит выдрессировать жену, чтобы и она тоже обращалась к нему "мистер Блисс".

Но когда он пришел домой, она обращалась отнюдь не к нему.

Она громко взывала к Господу Богу.

Она была наверху. На втором этаже. В спальне. Она истошно кричала, но вроде бы — не от боли. Впрочем, это можно исправить. И нужно исправить.

Потому что она была там не одна. Кто-то громко пыхтел в такт ее воплям к Создателю. Что весьма огорчало мистера Блисса. Даже можно сказать удручало.

Он сбросил пальто прямо на пол, прошел на цыпочках в кухню и выбрал там нож из набора японских ножей, который его дорогая женушка заказала в телемагазине, — ножей, предназначенных специально для измельчения разных продуктов. Из нержавеющей стали, с пожизненной гарантией — сколь бы угодно долгой ни была эта жизнь. "У вас не будет поводов для недовольства". И уж мистер Блисс позаботится о том, чтобы его дражайшая супруга осталась довольной. Он сделает все в лучшем виде. Он уже отошел от стойки, где стояла подставка с ножами, но потом на секунду задумался и взял еще один нож. Один — для той, кто взывает к Богу. Второй — для того, кто пыхтит там, как дикий зверь.

Он решил подняться по черной лестнице. Все-таки не на виду. Потайное место. А скоро у мистера Блисса появится страшная тайна. Уже совсем-совсем скоро.

У него встало. Впервые за последние несколько месяцев. Головная боль прошла. Как рукой сняло.

Он поднимался бесшумно и по возможности быстро, переступая через две-три ступеньки. Черная лестница была довольно крутой, и каждый шаг отдавался болью в бедре. Он знал, что там есть ступенька, которая жутко скрипит, не мог припомнить, какая именно, и даже не сомневался, что он все равно на нее наступит.

Но это уже не имело значения. Стоны и вопли в спальне достигли предельных высот, и было у мистера Блисса одно нехорошее — или хорошее, как посмотреть, — подозрение, что они там, наверху, не услышат его, даже если он будет бить в гонг. А если даже услышат, то все равно уже не отвлекутся от того занятия, которому сейчас предаются так самозабвенно. Они были уже на грани самого главного достижения, и мистер Блисс собирался прервать их, как говорится, на самом интересном.

Спальня занимала весь верхний этаж. Такая у мистера Блисса была причуда — порадовать молодую жену роскошным сексодромом. Настолько роскошным, насколько это позволял тогдашний доход. Из холла сюда поднималась широкая лестница, устланная стильным ковром и обставленная с безупречным вкусом. Черная лестница на задах дома была, разумеется, далеко не такой пижонской.

Мистер Блисс наступил на скрипучую ступеньку, тихо выругался себе под нос и распахнул дверь.

Жена не видела ничего вокруг. Она закатила глаза, так что видны были только белки, похожие на влажные мраморные шарики. Ее губы дернулись и задрожали, когда она сдула с лица мокрую прядь волос. Ее красивая грудь ради которой он, собственно, и женился на этой женщине — была вся в поту. И это был не только ее пот. Мистер Блисс даже не стал разглядывать мужика, который наяривал его жену. Он был никто. Молочник? Какой-нибудь клерк, собирающий подписи? Не в меру упитанный, рыхлый. И ему явно бы не помешало сходить к парикмахеру. Печальное зрелище, удручающее. И донельзя обидное. Если бы его жена трахалась с Адонисом, это еще можно было бы понять. Но с таким вот уродом… это было уже как личное оскорбление.

Мистер Блисс бросил один нож на пол, схватил второй обеими руками и со всей силы вонзил его в шею пухлого коротышки — в то место, где позвоночник соединяется с черепом.

Все прошло идеально. Мужик издал глухой стон — последний стон — и свалился с кровати. Он ударился головой о пол, и нож вонзился по самую рукоятку. Раздался противный скрип металла по кости.

Миссис Блисс осталась лежать на постели — ошеломленная и забрызганная кровью, на влажных простынях.

Мистер Блисс поднял с пола второй нож.

Потом схватил свою дражайшую женушку за волосы, рывком поднял ее с постели и полоснул по лицу ножом. Брызнула кровь. Бешено, но методично мистер Блисс принялся колоть ее во все места, где — по его разумению — ей это было особенно неприятно.

Эксперимент удался.

Она умерла в муках.

Под конец ее обезображенное лицо потеряло уже всякое выражение. Последнее, что еще было на нем человеческого, — это смесь боли, укора и бессильного смирения, которые возбудили его запредельно. Никогда раньше он не испытывал ничего подобного.

Но он еще с ней не закончил. Никогда в жизни она не была с ним такой покорной и смиренной.

Уже далеко за полночь он отложил нож и оделся.

В спальне царил настоящий бардак. Уборка — занятие нудное и тяжелое, постоянно твердила ему жена. Но мистер Блисс не боялся трудностей. Самое неприятное: он искромсал водяной матрас. Но в этом тоже были свои преимущества. Кровь на полу не засохла.

Он похоронил их в двух отдельных могилах — в разных углах сада. И опоздал на работу. Беспрецедентный случай. Недоуменные взгляды коллег раздражали его и Действовали на нервы.

В тот вечер ему почему-то совсем не хотелось возвращаться домой. Ему вообще не хотелось возвращаться домой. Он поехал в мотель. Смотрел телевизор. Фильм про какого-то маньяка, который убил нескольких человек. Но фильмец оказался не столь забавным, как можно было надеяться. Идиотский, совершенно безвкусный фильм.

Каждый день мистер Блисс оставлял на ручке двери табличку "Не беспокоить". Ему не хотелось, чтобы его беспокоили. Но по прошествии нескольких дней его начала беспокоить грязная постель. Она напоминала ему про дом.

Дня через три-четыре ему уже стало стыдно приходить в контору. У него не было смены одежды, и он носил те же костюм и рубашку, в которых ушел из дома. Сам он привык к своему запаху, но даже не сомневался, что от него жутко воняет. Ни разу в жизни он не ждал выходных с таким нетерпением.

Потом было два дня покоя в номере мотеля. Он валялся в кровати, укрывшись пледом, и смотрел телевизор — фильмы о том, как люди убивают друг друга. Но вечером в воскресенье он посмотрел на свои носки и понял, что ему надо сходить домой.

И сразу расстроился. Как только он открыл дверь, ему сразу вспомнилось, как он входил сюда в последний раз. Ему стало не по себе. Впрочем, ему всего-то и нужно было — подняться наверх и взять чистое белье и одежду. Дело пяти минут.

Он знал, где что лежит.

Он поднялся по главной лестнице. Там был ковер, который глушил звук шагов. А мистер Блисс хотел пройти тихо. Словно он от кого-то таился. Ему почему-то казалось, что так и надо. И потом, ему по понятным причинам совсем не хотелось подниматься по черной лестнице.

Где-то на середине лестницы на стене висели две картины с розами, которые там повесила его жена. Мистер Блисс остановился и снял обе картины. Теперь это был его дом, а эти картины всегда его раздражали. К несчастью, пустые места на стене раздражали его не меньше.

Он не знал, что делать с картинами, и отнес их с собой в спальню. Но и там тоже их некуда было убрать. Он даже слегка испугался, сочтя это за дурной знак. Он даже подумал, а не зарыть ли их где-нибудь в саду. Мысль показалась настолько нелепой, что он рассмеялся. Но ему самому не понравился этот смех. Он решил, что лучше ему не смеяться в стенах этого дома.

Мистер Блисс критически оглядел спальню. В ней царил почти идеальный порядок. Он хорошо постарался с уборкой. Он подошел к шкафу и уже открыл ящик с бельем, как вдруг снизу раздался какой-то шум. Как будто хлопнула дверь. Мистер Блисс замер, затаив дыхание.

Следом за стуком двери раздался совсем уже странный звук — как будто что-то царапнуло по полу. А потом мистер Блисс услышал звук тяжелых шагов. Кто-то поднимался по черной лестнице.

Он сразу понял, кто это был. Без каких-либо сомнений. Он закрыл ящик и обернулся к двери. Веко на левом глазу нервно задергалось. Мистер Блисс шагнул к Двери на парадную лестницу… и замер на месте, потому что кто-то внизу открыл дверь. Это был едва различимый звук — металлический скрежет задвижки и скрип петель. У него все оборвалось внутри. Ощущение было такое, что его голова стала огромной. Почти как вся комната.

Он понял, что они пришли за ним. Обложили с обеих сторон, перекрыв все пути к спасению. Что ему оставалось делать? В припадке безумного страха он обежал спальню, тыкаясь в стены. Но он не умел проходить сквозь стены. В конце концов мистер Блисс встал рядом с кроватью и зажал рот рукой. Но у него все равно вырвался сдавленный смех, из-за которого он на себя обозлился. Как можно смеяться в такой момент?! В момент предельного торжества… Может быть, это было извращенное чувство, но он вдруг преисполнился гордости.

Потому что они пришли за ним.

Что бы с ним ни случилось в дальнейшем (никакой больше работы, никакого телевизора), он сделал что-то такое, что породило чудо. Мертвые вернулись к жизни, чтобы ему отомстить, чтобы его наказать. Много ли человек на свете, которые могут сказать о себе то же самое?! Так что: здравствуйте, мертвые, долгих вам лет жизни… Это был звездный час мистера Блисса.

Триумф всей его жизни.

Он отступил к стене, выбирая оптимальную точку обзора. Обе двери открылись разом. Его взгляд заметался между той дверью и этой. Он безотчетно облизал губы. Такой эйфории он не испытывал в жизни. Это был просто экстаз. Пьянящий восторг, порожденный страхом.

Незнакомец, понятное дело, поднялся по задней лестнице.

Мистер Блисс пытался не думать о том, на что были похожи их тела после того, как он с ними закончил. И особенно — тело его жены.

Но теперь они стали еще страшнее.

И все же — когда его жена не ползла даже, а тащила себя по полу — было что-то такое в ее бледной плоти, в багровых пятнах запекшейся крови и ржавых подтеках в тех местах, где кровь выливалась, что возбудило его как никогда прежде. К ее коже прилипли комья жирной влажной земли. Он подумал, что ей надо бы принять ванну, и чуть не подавился смехом.

Ее любовник, который приближался с другой стороны, выглядел значительно лучше. На его теле не было никаких ран, кроме одной — на затылке. Мистер Блисс не хотел его наказать. Он хотел только его остановить. И все же удар ножом перебил ему позвоночник, и теперь его голова была вывернута под неестественным безобразным углом. Его дряблое тело тряслось при каждом движении, и мистеру Блиссу опять стало противно и очень обидно, что жена предпочла ему эту жирную тушу. Почти за неделю в земле мужик превратился в раздутое нечто, которое даже телом назвать было сложно.

Смех душил мистера Блисса. Из глаз текли слезы, в носу хлюпали сопли. Даже теперь, когда смерть уже приближалась к нему с двух сторон, он воспринимал их безудержное, невозможное вожделение к мести как доказательство собственной исключительности.

Однако в отличие от него самого его тело отнюдь не стремилось умереть. Ноги как будто сами понесли его к стенному шкафу.

Жена подняла голову — насколько это было вообще возможно в ее состоянии — и взглянула на него в упор. Ее глаза как будто усохли в глазницах и стали похожи на сморщенный чернослив. От ее тела — в том месте, где он резал ее с особенным остервенением, — отвалился ошметок плоти и бесшумно упал на пол.

Ее любовник полз вперед на четвереньках, и за ним тянулся какой-то склизкий след.

Мистер Блисс развернул тяжелую кровать на медном каркасе, чтобы загородить им дорогу, и юркнул в шкаф, где были вещи жены. На него обрушились запахи ее духов и ее женского естества. Он погрузился в ее одежду.

Жена добралась до кровати первой и вцепилась в свежую чистую простыню теми двумя пальцами, которые еще оставались у нее на руке. С трудом приподнялась над полом. По простыне растеклись кроваво-грязные пятна. Мистер Блисс понимал, что теперь самое время — захлопнуть дверцу. Но ему хотелось посмотреть. Он был зачарован этим кошмарным, в сущности, зрелищем.

Извиваясь и корчась, она взобралась на подушки, раскинула руки и тяжело повалилась на спину. Раздался какой-то противный булькающий звук, и она замерла без движения. Неужели она наконец умерла — уже насовсем?

Нет.

Но это уже не имело значения. Ее любовник тоже вскарабкался на кровать. Мистеру Блиссу вдруг захотелось в туалет, но кровать преграждала дорогу.

Он весь сжался от страха и предвкушения, когда любовник его жены (этот жирный ползучий труп) протянул в его сторону пухлую руку с короткими толстыми пальцами… но вместо того чтобы открыть дверцу шкафа и наконец насладиться местью, мертвец опустил руку на то место, где должна была быть грудь распростертого под ним женского тела. Пальцы нежно зашевелились, лаская.

Мистер Блисс покраснел, наблюдая за тем, как два трупа сливаются в любовных объятиях. Вновь послышались звуки, которые так поразили его раньше, когда это мясо было еще живым: влажные всхлипы, призрачные стоны, нездешние вопли.

Он закрыл дверцу и скорчился в уголке шкафа Эти два существа на постели… они его даже и не заметили. Он зарылся в шелк и полиэстер.

Все было гораздо хуже, чем он опасался.

Просто невыносимо.

Они пришли не за ним.

Они пришли, чтобы быть вместе.

Автор: Лес Дэниэлс

Старший брат моего друга проходил службу в чечне, был разведчиком. По долгу службы ему приходилось забираться в дикие кавказские ебеня и подолгу наблюдать за аулами, выглядывая мелочи, по которым можно понять, что перед тобой: относительно мирная деревня или бандитской схрон. Наблюдательность, выдержка и хорошая память - непременные спутники его специальности - обогатили его жизненный опыт сотнями случаев, которыми он с охотой делился с "салабонами"-нами. Были среди них и подходящие к сему треду

История первая:

Отправили брата как-то понаблюдать за одним аулом: было подозрение, что дела там нехорошие творятся. Работа скучная, но привычная. Под утро скрытно выдвинулся на позицию наблюдения, замаскировался и приступил. Аул выглядел мирно на первый взгляд, но что-то не давало его таковым признать, царапало краешек сознания. Брат, будучи к этому моменту уже бывалым бойцом, не прошел мимо подсказки интуиции и не зря. В полдень из села вышел старик-горец. Аксакал такой, лет под 100, наверное. Ну вышел и вышел, по нужде, небось, если бы не одно такое нехорошее "но":шел он четко к дереву, на котором брат сидел.у брата очко поджалось: поди объясни местным, что ты вообще-то за дружбу меж народами бывшего СССР и вообще мимо проходил, да и не могли его увидеть: не первый день в разведке, маскироваться умеет. Но ведь идет же как по ниточке, вайнах поганый! А дедуля тем временем подошел и метрах в ста остановился. И смотрит. Прямо на брата смотрит. Внимательно. Брат совсем сбледнул: не бывает так! Горцы либо тебя не видят, либо сразу убивают. Ну, если очень (не) повезет: эй ти, слющай, ид сюда, уасяя!.. Так друг на против друга и стояли еще где-то час: постепенно скрывающийся холодным потом брателло и мутный старикан, который еще и не двигался вообще, "ну чисто камень"-говорил тогда брат и стучал по столу кулаком для убедительности..

А потом старик начал смеяться. Сначала тихо. Потом громче. Потом во весь голос. Бедный брат весь зажался, тысячами создавая новые вселенные путем взимания очка в точку сингулярности. А старик уже не просто смеялся, он рыдал. Рыдал так, что его начало рвать, он каждые пол минуты снижался к земле, рычал и давался, при этом не переставая хохотать.. Представляете безумие ситуации? А брат на тот момент уже нет, потому что он посмотрел вниз. И испугался еще больше. До мокрых штанов, до обосрамса, до чертиков в кишках. Дед этот блевал какой-то черной гадостью. И эта гадость, вместо того, чтобы лежать на месте, собиралась под деревом, на котором сидел брат , и активно ползла вверх... брат заорал, насрав на скрытность, разрядил всю обойму пистолета в деда и спрыгнул с дерева. Как не поломал и не убился- сам до сих пор не знает. И прямо из положения лежа рванул безоглядно к своей части. Правда, потом оглянулся и обосрался повторно: дед с диким хохотом мчался за ним верхом на этой черной жиже.. как прибежал, и что докладывал- помнит смутно, помнит только как вся в/ч пришла в движение, что-то орал в телефон комчасти, а двое из особого отдела тащили странную железную улитку размером с колесо от БТРА. Потом он отрубился, а ккогда пришел в себя, оказалось, что с тех пор прошла уже неделя и никто толком ничего не знает: всех поставили вокруг под и велели стрелять во все, что движется. Так простояли примерно полчаса, а потом был отдан приказ на передислокацию и к упоминаниям о том случае командование относилось резко негативно. Вот такая история.

Вторая история, не столь крипотная но странная.

Было дело на учениях. Поставили задачу: обнаружить артиллерийские позиции условного противника, вернуться и доложить: по ним, мол, потом вертушки отработают. Идет мой брат с приятелем, шуткуют, самоволки вспоминают да кого они в тех самоволках да как... идут идут, и товарищ вдруг говорит: стой. Брат ему: что такое? А тот - я, мол, вляпался во что-то. Брат к нему шагает, а под ногой ка-ак чвякнет! В болото попали. Как, откуда тут болото: местность гористая, не бывает такого! Стали выбираться. Идут назад, а болот не кончается, чавкает и чавкает под ногами. Пытаются базу вызвать по рации- помехи одни. А тут еще и тумен упал и дело к вечеру: темнеет. И тут повезло им: увидел брат два дерева приметных, мимо которых они как раз проходили. Вышли между деревьев и тут как звук включили: в небе звук вертолетов, рация не затыкается ни на секунду. Брат с друганом чуть не плачут от счастья, подмогу вызывают, а их по рации матом трехэтажный ах вы такие-всякие, трам-тарарам, куда пропали, наследники этакие, третий день вас ищем, мать вашу ять! Брат офигел; говорит, тарьщмайор, мы, мол, пять часов назад из части вышли. А тот с юмором попался, ну вы и спать здоровы, говорит, отработать придется! Так брат и не узнал, где они с другом три часа на трое суток разменяли.

Вот такие стори. Буде окажутся они анону прельстивы, налью ещё

Третья история

Как раз про группу. Послали брата в ИРД- инженерно-разведывательный дозор -на предмет посмотреть, не позакладывали ли гостеприимные жители гор подарков га пути следования группы. Идут ребята, по кустам шарят, под ками заглядывают, на горы осматривают- не свекрнет ли отблеск на вражьей оптики. Но нет, все тихо.. тут брата напарникик толкает слегка: смотри мол. Посмотрел брат на дорогу и прибалдел: метрах в пятидесяти впереди по дороге шла какая-то хреновина, похожая на паука-сенокосца, только высотой в двухэтажный дом. Иногда она останавливалась и с невероятным для ее размера проворством прыгала то вправо то влево, прижимаясь своим толстым мохнатым брюхом на пару секунд к земле и замирая так. Ребята, чуть живые от страха, еще где-то километр крались за этим существом, пока оно наконец не ушло с дороги и не скрылось в зарослях. И ни одной мины или растяжки ребята на всем протяжении маршрута не нашли, хотя читался он одним из самых опасных в плане минирования. А ту тварь потом видели на вершинах гор и не раз, но что это такое-никто не знал.

Четвёртая история

Был в части замполит. Никто его не любил, понятное дело, и все тишком посылали — уж больно строг был, за малейшую провинность вроде нестроевого шага при передвижении от палатки к гальюн мог послать тот самый гальюн чистить или перед строем поставить и полчаса чихвостить. Поговаривали в части, что даже удовольствие половое с этого имел, ну да не суть. Вечер, команда отбой, все уже лежат по койкам, и тут слышит брат голос этого замполита: "Сержант Петренко, вы что в лесу делаете?! Команда отбой была"! Брат прибалдел: замполит звал его! Но он же не в лесу, он здесь, в палатке! Хочет крикнуть, а ему будто горло сдавило — только сопеть и может слегка. Хочет пошевелиться — тоже не может! Ни одна мышца в теле его не слушается! Брат жидко обосрался, смотрит перед собой и видит глаза соседать, тоже испуганные донельзя. И начинает по-настоящему паниковать, потому что двадцать здоровых мужиков какая-то сила придавила так, что с трудом можно глазами шевелить паника нарастает, брату плохо уже и тут он слышит из-за стены свой — Свой! — голос! "Иван Федорович а не пошли бы вы на х@й!" Брат лежит ни жив ни мертв: эту фразу он буквально два часа назад дословно пробормотал, когда ему втык за неуставные кроссовки сделали. Из за стены вопли замполита удаляются: ах то, мол, гад, да как смеешь, на гауптвахте сгною... и затихли. А брата не отпускает, держит. Так он и не спал ночь. С утра отпустило. Он с пацанами переговорил, да, говорят, так и было, хотим крикнуть, что ты тут вообще-то, а пошевелиться не можем. Пошли к командиру, доложили. Тот аж подпрыгнул, сразу приказал на поиски выдвигаться.. долго не искали, нашли почти сразу. Брат говорил, что проблевались все, даже ветераны: от замполита осталась только кожа, сморщенная, как воздушный шарик сдутый. И оогромная крестообразная рана во ввесь живот...

Пятая история

Аулы в горах бывают не только враждебные но и нейтральные, держащиеся принципа "моя хата с краю" и даже вполне дружелюбные, в которых бойцов встречали как дорогих гостей. В одном таком следующий случай и произошёл. встретили разведвзвод со всей кавказской радушностью, барана зарезали, шашлык, плов, сладости, кефир местный с труднопроизносимым названием. Разведка тоже в долгу не осталась, сухпаев покинула. Сидят все, едят и нахваливают. Тут брата старушка местная за рукав дёргает. Брат к ней поворачивается, спрашивает:

- чего тебе, старая?

Думал, денег попросит: больно на цыганку похожа. А она ему и говорит:

- сейчас застолье закончится, и хозяин вам девок предложит, намёком так. А ты не бери и другим скажи, чтоб не брали: нельзя сегодня! Напала на брата задумчивость: первый раз он слышит, чтобы на Кавказе девок предлагали, берегу их пуще ока, позор же на весь род. Уточняет:

-А почему нельзя?

-Елдык-гирей придёт ночью. Сегодня ночь его и все девки его.

Брат, поскольку был уже учёный на этот момент, всем тихо, по цепочке передал. Вняли все. Такое уж дело-разведка, если говорит товарищ: сри вприсядку, то лучше сри. Потому как мог товарищ что-то углядеть, чего ты не видишь, и зря в разведке не болтают. Тем временем застолье закончилось, набежали местные девушки, начали посуду убирать. А хозяин - немолодой чечен лет 60 где-то - и говорит: "Дэвущка у нас хрупкий, слабий как роса, а ви, развэдка, сылный и бальщой как гара. Памагли би, э?" - и подмигнул. Ну, бойцы не будь дураки и помогли. Донести посуду. Хотя липли к ним по взрослому, только что сами не раздевались. Вот дело к ночи, все уже легли, команда отбой была. Засыпают. И слышит брат сквозь полудрему шаги чьи-то медленные: раз в две секунды примерно топают. Брат сослуживца рядом пихнул: слышишь мол? А тот глаза округляет: не пихайся, и без тебя страшно. А шаги громче и громче становятся, от них уже весь дом дрожит, посуда с полок попадала. Лежат разведчики, не дышат. А шаги прекратились. И вдруг в дверь как ебнет! Пацаны в штаны накидали, подорвались - и по углам с калашами засели. По двери ещё раз ебнули так, что она аж затрещала.. А потом сверху треск пошёл. И смотрит брат, уже совершенно обалдевший от происходящего, как у дома с жутким скрежетом и стонами ломаемых деревянных перекрытий отрывается и улетает к ебенчм крыша, являя им ночного гостя во всей его красе. Наверное это был человек. Если бывают люди высотой в два раза выше одноэтажного дома. Брат говорил, что он вообще полнеба собой закрывал и при этом был явно человек, "бля буду". Простояла эта фигура напротив, и к другому дому пошла. Пять домов в посёлке было, пять раз раздавались скрежет ииудары. А потом он ушёл. Полуживые от страха бойцы долго вслушивались в его удаляющиеся шаги. Как только они затихли, отряд собрался сам собой, без команды. И люди покинули "гостеприимный" аул. А брат всю дорогу думал: ни жай бог не послушали бы бабку...

Распахнув двери спальни, Джульетта вошла к себе. Улыбнулась - и лабиринт улыбающихся отражений послушно выстроился перед ней, ведь и стены, и потолок в ее покоях покрывала зеркальная амальгама.

Ее обступили белокурые девушки-ангелочки в невесомых прозрачных халатиках - не скрывавших контрастировавшие с невинным личиком женские формы.

Улыбка на ее лице была не потому, что ей нравилось любоваться собой - нет, что вы! Просто вернулся Гросфатер - дедуля, то есть, - и наверняка не один, а с какой-нибудь новой забавой для нее. Сейчас прополощет в обеззараживателе - и преподнесет ей. Нужно подготовиться!

Джульетта повернула колечко на пальчике, и зеркальные стены укутала дымка. Еще один поворот - и комнату заполнил сумрак. Все зависело здесь лишь от ее желаний. День и вечер, утро и ночь. Она здесь - хозяйка света и тьмы.

Эх, скорее бы новая забава!

Джульетта чуть коснулась одного из панельных зеркал, и то послушно скользнуло в сторону. Открылась комната развлечений - испанские сапожки с манометрами, отмечающими давление, старинные дыбы, шипастые кнуты, операционный стол столетней давности с кучей инструментов впридачу, электроды... Она расхаживала от одной дивной вещицы к другой и раздумывала - что же выбрать? На этой вот - выходят хорошие крики, а на вот этой - льется много крови. Все хорошо, но на чем остановиться?

Может, вот на этой, похожей на саркофаг? Первый предмет ее коллекции, между прочим - Гросфатер добыл очень и очень давно. Как же он ее назвал? Ах да, Железная Дева! Человечка закрепляют внутри и рычагом опускают крышку. Ме-е-е-едленно. Чтобы шипы, которыми усеяна ее внутренняя сторона, протыкали не спеша. С оттягом. Но Джульетте вечно не хватало терпения - раз, и все, вся прелесть насмарку.

Это Гросфатер на живом примере показал ей, как с нею управляться. Он вообще научил ее всему. Какой же был умный у нее Гросфатер! И Джульеттой ее нарёк именно он - в честь героини какой-то древней бумажной книги, которую написал некий философствующий маркиз по имени де Сад. Гросфатеру не составляло труда доставать в прошлом такие вот книги - и новые забавы для нее. Он один мог наведываться в прошлое, потому что была у него Машина Времени - гениальное изобретение, позволяющее насмехаться над мироустройством. Внешне - обычный павильон, или беседка, или что-то такое; внутри - куча кнопок, пультов и штурвальных колес. Когда Гросфатер запускал Машину, она расплывалась от сотрясавших ее колебаний - и затем исчезала. Сама Машина, вернее, ее фиксированная матрица, оставалась в конкретной точке пространства-времени, но каждый, кто пребывал внутри нее, перемещался в прошлое. Настройки Машины позволяли ее пилоту оставаться невидимым и как бы бесплотным для аборигенов прошлого. Удобно - и, главное, всегда можно все изменить, воплотиться-проявиться и стянуть что-нибудь интересное. Гросфатер, пользуясь этой функцией, переправил сюда кучу всего из тех полуреальных мест и времен: Великая Александрийская Библиотека, Египет и пирамиды, Кремль - высокие башни, Ватикан, Форт-Нокс. Самые сливки минувших лет. Мудрость и великолепие. Казалось, Гросфатер находит некое утешение там - в той эпохе, когда еще не бушевали термоядерные войны и не сновали всюду чересчур умные роботы. Коллекция грела ему душу - ведь где-то там, в этой неведомой и сумрачной душе, Гросфатер был романтиком.

Хотя старик и владел Машиной Времени, построил ее вовсе не он. Когда-то папа Джульетты создал ее, но Гросфатер вскоре прибрал ее к своим рукам, после чего Джульетта больше никогда не видела отца. Она, конечно же, подозревала, что это Гросфатер убил папу и маму, когда она была совсем еще маленькой, но полной уверенности в этом почему-то не было. Да и какая разница? Старик так добр к ней. Жаль, недолго ему осталось - но зато она скоро будет единоличной хозяйкой Машины! Вот это начнется жизнь! Джульетта часто делилась с Гросфатером своими планами, и он неизменно кудахтал:

- Я вырастил истинную дьяволицу! Когда-нибудь ты меня убьешь, детка. Потом - убьешь этот мир. Вернее, то, что от него еще осталось.

- Страшно, дедуля? - нежно улыбалась она в ответ.

- Ни капельки. Мой девиз - пусть все кругом горит огнем, а мы с тобой споем. Декаданс - это, конечно, стильно, но и он надоедает. Подумать только - и когда-то на этой планете жило почти три миллиарда человек! Теперь-то и трех тысяч не наскребется. Трех тысяч - ютящихся в Купольных Гетто, в страхе перед внешним миром и загаженным космосом, молящихся, чтобы грехи их отцов были когда-нибудь прощены... разве же это человечество - пережитки, вот они кто. Добив их, ты им только услугу окажешь. Финита ля...

- А почему мы не переселимся, скажем, в прошлое?

- А в какое из?.. Ткань времени многослойна. Вот только набор исходов мал, все друг на друга завязаны, как звенья цепочки. В итоге все придет к тому же, что мы видим сейчас. Выжить-то в прошлом мы выживем - но что с того? Бег от неизбежного. Да и нам-то, аристократам будущего, ты предлагаешь сбежать в варварское минувшее? Нет, надо радоваться тому, что есть, наслаждаться моментом. Мое удовольствие - быть единственным обладателем Машины. А твое, Джульетта? Гросфатер рассмеялся тогда, и она смеялась вместе с ним. Потому что оба уже давно поняли, какие удовольствия прельщают малышку Джульетту. Первый раз она славно позабавилась в двенадцать лет. С маленьким мальчиком. Его Гросфатер стянул из какого-то прошлого - для примитивных плотских утех. Вот только с возрастом просчитался: мальчишку Джульетта не тешила, он отказывался играть с ней и вечно норовил сбежать.

Внешность у нее была ангельская - а вот терпение обычным. Стальным прутом она раскроила ему голову после очередного отказа.

Во второй заход Гросфатер угадал получше, притащив на хвосте какого-то цтудента или что-то вроде того. С ним они жили душа в душу целый месяц, но однообразие тоже надоедает. Проснувшись одним прекрасным утром, она поняла, что дальше так не может, и одним точным ударом ножа избавила себя от наскучившего человеческого балласта.

После она тщательно выпотрошила труп.

Садизм и сексуальное наслаждение для нее были двумя сторонами одной монеты, и от Гросфатера это не укрылось. С тех пор он и повелся называть ее Джульеттой. Высоко оценив ее разрушительный потенциал, он принялся добывать ей материал для забав на постоянной основе. Прошлое оказалось богатым на извращения - все эти дыбы, крюки, паяльники, хирургические щипцы приводили ее в восторг. Конечно, все это проходило через полоскатель-обеззараживатель, но так даже лучше - столкнувшись однажды с простой простудой, Джульетта впала в черную депрессию, из которой ее вывела только целая команда "Марии Селесты" и трехлинейный пулемет. Позабавившись вдоволь, Джульетта кончила так, что заложило в ушах, и рухнула наземь - счастливая и совершенно здоровая. А кругом вповалку лежали изрешеченные пулями тела.

Наиболее волнующим был момент предвкушения. Какой окажется новая забава? Гросфатер старался, чтобы все они понимали по-староанглийски. Словесное общение часто имело большое значение - можно было говорить испытуемому всякие глупости и добиваться того или иного действия. Мужчины прошлого были падки на слова, а Джульетта, перечитавшая с подачи Гросфатера всего де Сада, овладела их примитивным посыльно-объектным языком в совершенстве. Ведь бывали у нее всякие - и какой-то дипломат времен наполеоновских войн, и джазовый музыкант, и обожествлявший ее до самого конца престарелый чокнутый писатель. Порой Джульетте хотелось попросить Гросфатера доставить ей самого де Сада - но из какого-то мистического уважения к философствующему барону она пока не решалась на такую просьбу.

...И сейчас в ее памяти мелькали они - один за другим, старые и молодые, высокие и низкие, уродливые и прекрасные; и этим обликам жизни на смену приходили лишенные изящества, но столь будоражащие лики смерти. Какой ей милее сегодня? Наверное, самый простой. Без излишеств. Поняв это, Джульетта покинула свой зал извращений и подошла к большому широкому ложу. Он был там, под подушкой, тесак с длинным и острым лезвием. Итак, она возьмет новый материал для забав с собой в постель... и в определенный миг совместит удовольствия.

(Интересно, сохранятся ли записи? Джульетте как-то попалась книга "Загадки истории" из двадцатого века - вот же забавно было порой читать о тех, кому довелось пройти через нее! Ведь изъятые Гросфатером ценности из своего времени исчезали навсегда, и никто впоследствии не мог ничего объяснить - разве не мило?)

Джульетта спрятала тесак обратно и взбила подушку. Больше терпеть было невмочь. Пора забавляться!

С трудом сдерживаясь, она поднялась с постели и направилась к выходу, где включила туманник, пышным и приятно-холодящим феромоновым облаком обдавший ее тело и халат. Вот вам еще одна маленькая уловка обольщения. Нет, это становится уже невыносимым! Где Гросфатер?

Он вдруг заговорил с ней через систему внутренней связи:

- Дорогая, я вернулся! У меня для тебя сюрприз!

Он всегда так ее приветствовал; это было частью игры.

- Не тяни! - взмолилась Джульетта. - Рассказывай скорее!

- Англичанин. Поздняя викторианская эпоха.

- Молодой? Красивый?

- Сойдет, - тихо хихикнул Гросфатер. - Ну у тебя и аппетиты, внученька.

- Кто он?

- Я не знаю его имени. Но судя по одежде и манерам, а также по маленькому черному саквояжу, который он нес ранним утром, я предположил бы, что это врач, возвращающийся с ночного вызова. Вид у него весьма... добропорядочный и степенный, скажем.

Джульетта знала из книг, что такое врач и что такое викторианская эпоха. Эти два образа в ее сознании смешивались в наивкуснейший коктейль. Она ахнула от захлестнувшего ее возбуждения.

- Значит, добропорядочный и степенный? О, его ждет потрясение!

Гросфатер тоже рассмеялся.

- Я могу подглядывать?

- О, не в этот раз! Твой взгляд - как жук: ползает по самым неподходящим местам!

- Вот это сравнение! Что ж, твоя воля!

- Спасибо! Обожаю тебя!

Она прервала связь - и вовремя: отворилась дверь, и вошел ее подарочек.

Интересный! Лет тридцати. Не красавец - кого бы красили такие страшные бакенбарды! - но и не урод. Что-то интересное в манере держаться. Что-то... настораживающее. Но в целом Гросфатер, похоже, не прогадал.

Увидев Джульетту в прозрачном халатике, подарочек отшатнулся. К ложу, окруженному зеркалами. Краска залила его лицо. О, как давно она, Джульетта, не встречала такую реакцию! Смущенный викторианец, здоровый как бык - на ее романтической бойне! Какое зрелище! И она подлетела к нему, и прильнула всем телом.

- Кто вы? - Подарочек уставился на нее с ужасом. - Куда я попал? Это ад? Какие простые вопросы! Ответить надо было чем-нибудь возбуждающе-запутывающим. Хотя, к черту слова! Она повалила свой подарочек на ложе.

- Нет, только не это... - выдыхает мужчина. - Я жив?

- Жив, мой бесценный! - ахает она, сбрасывая халатик с плеч и запрыгивая на него. - Лови мгновения, ибо скоро все кончится!

И, чтобы наполнить эти слова силой, она подается вперед, касаясь грудью лица подарочка, и запускает руку под подушку.

Только там почему-то ничего нет.

Только острый тесак, припасенный для последней утехи, почему-то уже в руке у ее подарочка - не такого уж добропорядочного и более не смущенного. В глазах викторианца полыхает гневный огонь сумасшествия - страшный огонь. И вот свет яркой вспышкой отражается на лезвии, а потом меркнет - тесак взлетает и опускается вниз, взлетает и опускается вниз, взлетает и...

Комната была звуконепроницаемой, и ни шума борьбы, ни криков Джульетты никто не услышал.

А из быта далекого и туманного Лондона - после финального жестокого убийства ранним пепельно-серым утром, - навсегда исчез тот, кого все называли Джеком-Потрошителем.

Дверь офиса фирмы «Эв» открыла симпатичная секретарша с задорным хвостиком на макушке.

- Вы системный администратор, на собеседование? Проходите-проходите, директор скоро вас примет.

Сашка прошёл в двери, повесил мокрую от дождя куртку на крючок, уселся на диванчик для посетителей и огляделся. Ему доводилось бывать во многих офисах, но этот приятно удивлял своей непохожестью на большинство из них. Тут было очень светло и очень чисто. И свет такой приятный, мягкий, не резкий белый, какой дают стандартные лампы дневного света. На стенах висели фотографии сотрудников на фоне разных мировых достопримечательностей с подписями внизу «Николай Павлович в Мексике, 2007 год», «Машенька Вертинская в Риме, 2010 год» и так далее. На подоконниках произрастали настоящие джунгли из цветов. И гордо цвёл маленький кактус на столе у секретарши, которая, поймав Сашкин взгляд, тепло улыбнулась.

Примостившаяся в углу офиса магнитола негромко играла что-то джазовое. За спиной секретарши сосредоточенно булькала кофеварка, заканчивая готовить свежую порцию кофе. Сашка принюхался – и ведь весьма неплохого кофе. Явно недешёвого. Такой редко встретишь в кофеварках для сотрудников, чаще в кабинете директора и только для важных посетителей. Ничего не скажешь, щедро.

Все сотрудники были погружены в свои дела, никто не раскладывал тайком пасьянс и не торчал на посторонних сайтах.

Тут было уютно. Почти как дома. Офис располагал к себе. Тянул и соблазнял остаться, любой ценой получить тут работу. Вот как влекло бы к себе мягкое кресло, если ты устал, или запотевший стакан холодной минералки с утра после гулянки в баре. Сашка внезапно почувствовал, что ему не терпится войти в серверную, усесться там, осмотреть и перебрать стойки. А если всё будет работать как часы – пройтись по сотрудникам и узнать, не надо ли кому чего настроить, нет ли каких проблем. Хотелось улучшать и обновлять оборудование и программное обеспечение. Хотелось... Сашка мотнул головой. Не сказать, что он лентяй , но трудоголиком он уж точно никогда не был. И всякая новомодная корпоративная культура, все эти тренинги, лозунги: «Мы семья, а офис наш нам дом родной», всё это было ему чуждо и непонятно. К смене работы он относился так же как к необходимости купить новые кеды – ну развалились старые, что ж теперь, плакать? Купил новые и не паришься.

«Старею видать», подумал Сашка и улыбнулся абсурдности этого предположения. Уж конечно, стареет он. Нет, это чушь. Возможно, просто захотелось немного стабильности и определённости. Тихой гавани. Бывает такое? Ещё как бывает, даже у молодых и неугомонных.

Дверь директорского кабинета отворилась, и на пороге возник круглый отчаянно лысеющий дядечка в расстёгнутом пиджаке. На лице его сияла радушная улыбка хозяина кондитерской.

- Александр Александрович Минский, я полагаю? Прошу ко мне в кабинет, Саша. Я ведь могу называть вас Сашей?

Сашка подумал, что человеку с такой располагающей улыбкой он не смог бы отказать, даже если бы ему не нравилось такое обращение.

- Конечно… простите, а как вас по имени-отчеству?

Директор протянул руку и крепко пожал Сашкину.

- Меня зовут Горыня Николаевич. Знаю, знаю, имя редкое, да и смешное, если на меня посмотреть.

Он раскинул руки, демонстрируя объёмистое пузо.

- Оно значит «громадный» и «несокрушимый». Родители были специалистами по истории Древней Руси и большими любителями славянских имён.

И директор весело расхохотался.

Сашка улыбнулся. А хороший дядька этот директор. Душевный.

- Ну, что на пороге мяться, пойдёмте в кабинет, потолкуем с вами.

Они вошли в просторный директорский кабинет ,и Горыня Николаевич прикрыл за Сашкой дверь, а потом уселся за стол, уставленный фотографиями директорской жены, троих детей (все четверо рыжие, кудрявые и голубоглазые, прямо как в мультике про шотландскую принцессу Мериду, который Сашка недавно смотрел в кино) и собаки породы вельш-корги с красным ошейником и мячиком в зубах.

Горыня Николаевич указал на фотографии:

- Вот, моя жена Светлана, сыновья Гришка, Женька и ваш тёзка, Саня. А вот псина его, Морковка. Хороши, а?

Сашка кивнул.

- Ещё бы. Ну, к делу.

Директор уселся поудобнее, сложил руки на животе и уставился на Сашку.

- Из вашего резюме я понял, что у вас высшее образование, по диплому вы инженер, однако желаете получить должность системного администратора. Так, что там дальше, - он схватил со стола распечатку Сашкиного резюме. – Ага, вот. Стаж у вас неплохой, два года вы работали на полставки, потом ещё шесть на полную. Всего в трёх компаниях, плюс разовые заказы. Неплохо, неплохо… Саша, а вот скажите мне, вы женаты?

- Нет, Горыня Николаевич.

Произнося имя директора, Сашке невыносимо хотелось хихикнуть, но он хоть и с трудом, но сдержался.

- А девушка у вас…?

Сашка пожал плечами.

- Нет. Не сложилось как-то.

Директор неожиданно просиял.

- Ну, Сашенька, это дело молодое, не расстраивайтесь! Тем более, у нас много молодых сотрудниц, очень приятных, образованных. И мы тут, знаете ли, как одна семья, да. Это не просто слова, как в этих западных корпорациях, нет. У нас это серьёзно. И я очень поощряю укрепление, так сказать, отношений с компанией посредством укрепления, хи-хи, отношений между сотрудниками.

Он отложил резюме и внимательно посмотрел на Сашку.

- В общем, если вы хотите у нас работать, – я готов подписать с вами договор прямо сейчас. Зарплата будет весьма приятной, сразу скажу, намного больше, чем у вас была на последнем месте, ну и соцпакет, опять же, обещаю полный. И премиями у нас в компании принято регулярно баловать. Проезд компенсируется, больничный оплатим, медстраховку дадим, курсы повышения квалификации полностью за наш счёт. Что там ещё? А, спортзал есть, с бассейном и поликлиника частная, у которой с нашей фирмой договор. Но есть один момент. Наша фирма, Сашенька, заинтересована в длительном сотрудничестве со своими работниками. В действительно длительном сотрудничестве, - подчеркнул он. - Собственно, это ключевое, самое главное моё требование к сотрудникам.

Взгляд директора внезапно показался Сашке очень колючим и цепким. Неприятно цепким. По спине пробежали мурашки, но это ощущение почти сразу же исчезло.

Собственно, а почему бы и нет, подумал Сашка. Сколько можно блохой прыгать по частным заказам, чтобы дотянуть как-то до зарплаты? И медстраховка не помешает, давно пора полечить желудок и желчный пузырь, основательно попорченные стрессами и вредной едой. Да и вообще, говорят, что первое впечатление от нового места работы – самое верное. Раз уж ему тут так понравилось, что аж до собеседования захотелось с головой в работу – надо соглашаться. Тихая гавань и определённость, так? Ну что ж…

- Я согласен, Горыня Николаевич. Думаю, длительное и плодотворное сотрудничество с вашей фирмой это то, что мне нужно. Надеюсь, что мы с вами друг другом останемся довольны.

Директор расцвёл улыбкой, вскочил с кресла и энергично затряс Сашкину руку.

- Вот это я понимаю! Рад, очень рад, Сашенька! Документы у вас с собой, я надеюсь? Тогда давайте-ка живенько в отдел кадров, там вас Машенька Вертинская и оформит.

Когда Сашка выходил из кабинета, он снова почувствовал спиной тот самый неприятно цепкий и холодный взгляд. Он резко обернулся. Директор вопросительно смотрел на него, слегка склонив голову набок. Но на секунду Сашке снова показалось, что глаза у Горыни Николаевича совсем не отечески добрые. И улыбка какая-то хищная. Он моргнул и наваждение пропало. Сашка вежливо попрощался и постарался выкинуть глупые мысли из головы. Померещилось. Мало ли что может померещиться после того, как ты всю ночь перед собеседованием Кинга читал? Вот то-то же.

Кадровичка Машенька Вертинская оказалась ещё симпатичнее, чем на той фотографии, что висела в офисе. Коротко стриженая брюнетка с лицом-сердечком и ясными голубыми глазами, одетая бежевый брючный костюм. С бумажками Машенька управлялась очень шустро, была приветлива и явно неглупа, судя по правильной речи. Сашка украдкой разглядывал её, пока она вносила его данные в базу сотрудников. Надо будет пригласить её в кино или в кафе. Как там Горыня Николаевич говорил? Поощряются крепкие отношения между сотрудниками?

И пригласил. На следующий же день, как вышел на работу. А Машенька согласилась.

Впервые в жизни Сашка летал на работу как на крыльях. Он научился просыпаться раньше будильника, совершенно не чувствуя разбитости и усталости. Его больше не раздражала толпа в метро, гастарбайтеры, десятый месяц подряд ремонтирующие дорогу у его дома, ночной лай соседской собаки и постоянно возобновляемая после каждого закрашивания надпись на стене подъезда «Зенит – чИмпион». Работа спорилась, коллеги были чрезвычайно милы, умели чётко формулировать задачи и никогда не дёргали по пустякам. Зарплата позволяла многое, обеды в небольшой столовой на первом этаже были по-домашнему вкусны, а кофе – именно таким крепким и вкусным, как он представлял. А ещё была Машенька, которая оказалась не только девушкой умной и красивой, но и, прямо скажем, достаточно раскрепощённой.

Так прошло полгода. Потом ещё полгода. Потом год. И ещё два. Сашка не чувствовал времени.

Единственная странность была в том, что у отдела кадров не сохранилось никаких контактов предыдущих сисадминов. Как-то раз Сашке понадобилась какая-то консультация по наладке одного из серверов, установленного его предшественником. Сервер звали «Кирилл», что забавно, ведь именно так звали и предшественника Сашки.

Сашка пришёл к Машеньке и попросил у неё телефон или адрес электронной почты этого самого Кирилла. На что Машенька ответила, что, увы, но никакой информации о нём нет. Да, даже е-мейла нет. И телефона. Ничего нет. То есть, есть, но никто не отвечает, мы много раз звонили и писали. Кирилл как уволился – так и пропал. Даже кое-какие вещи оставил. Где? Да вон там, в кладовке, на шкафу с инструментами в коробке лежат. Мы хотели ему их вернуть, но со своей квартиры он, говорят, съехал и нового адреса хозяйке не оставил. Да, очень странно. Но он, этот Кирилл, знаешь, и сам странный был. Замкнутый очень. Не сработался с нами, ушёл через год. Что, можно ли его вещи посмотреть? Да смотри, конечно, Саш, что за вопрос. Они ничьи теперь, получается. А мы сегодня на фотовыставку, ты же помнишь? Отлично! Я тебя тоже люблю.

Коробка действительно отыскалась на шкафу. Вся покрытая пылью, явно давно стоит. Сашка снял крышку и вывалил содержимое на пол. Ничего такого, за чем стоило бы возвращаться. Ну вот разве что плеер, но он дешёвый, да ещё и с трещиной на весь экранчик, проще новый купить. Что тут ещё?.. Три блокнота с логотипом фирмы на обложке, исписанных какими-то рабочими заметками. Это надо оставить, пригодится. Фигурка Аянами Рей с пятном чего-то чёрного на лбу. Анимешник, значит. Больше в коробке ничего не оказалось.

Сашке стало интересно, работает ли найденный плеер. Порывшись в ящике с расходниками, он извлёк кабель для подключения девайса к компьютеру. Плеер, как ни странно, оказался исправным. Сашка полез изучать его содержимое. Выходило, что Кирилл, если это, конечно, был его плеер, явно не был душой компании. [Песни в памяти девайса оказались как на подбор мрачные и посвящённые смерти и одиночеству. Удивительно, подумал Сашка, кто может быть одиноким в таком прекрасном коллективе. Да когда он пару месяцев назад явился на работу с жесточайшей головной болью, это заметили тут же, хоть Сашка и не жаловался, и быстро организовали ему таблетку обезболивающего и горячий чай. А секретарша Катя каждый час заходила к нему и интересовалась, не надо ли чего и не хотел бы Сашка пойти домой отдохнуть. А тут такое.

Сашка взял блокноты Кирилла и перелистал. Помимо рабочих заметок там оказалось несколько рисунков человечков, сидящих на цепи или за решёткой. А на последней странице одного из них, сразу после списка необходимых расходников, зачёркнутого так яростно, что ручка местами даже прорвала бумагу, было написано: «Мне капец».

Сашка поёжился. Мрак какой-то. Он решил расспросить коллег о загадочном Кирилле, но никто ничего конкретного о нём не помнил. Да, был такой, прямо перед тобой, а потом уволился вроде. Или не уволился, а так ушёл. Да какая разница, давно дело было.

Когда Сашка вернулся в кабинет, сел перед компьютером. И тут боковым зрением уловил справа у окна какое-то движение. Резко обернувшись, он увидел тень, похожую на фигуру человека. Он вскочил, однако тень уже исчезла.

Сашка повалился в кресло и потёр виски. Чёрти что творится. Сначала этот загадочный Кирилл, который никак из головы не идёт, теперь вот это. Бред какой-то.

Вечером на выставке, куда они с Машенькой пошли, как и собирались, Сашка был неразговорчив и рассеян. Всю ночь он не мог сомкнуть глаз, а отрубившись, наконец-то, под утро увидел во сне серверную, заполненную вместо оборудования людьми. Они были скованы какими-то железными обручами, а рты их были зашиты чем-то вроде проволоки. Выбежав оттуда, Сашка увидел, что на столах коллег вместо компьютеров тоже лежат связанные люди, а один, утыканный иголками как Пинхед, усажен на стол секретарши. Одного глаза у этого человека не было, а вместо него в глазнице торчал издевательски яркий цветок. Точь-в-точь такой, каким цвёл кактус Кати, её гордость. Она ему даже имя придумала. Кактус звали Васей. И все эти люди смотрели на Сашку и силились что-то сказать, но никто из них не мог раскрыть зашитого рта.

Сашка заорал и проснулся. Он был весь в поту, одеяло свалилось на пол, простыня сбилась. На полу валялся будильник, сброшенный с тумбочки. Машеньки рядом не было – она уходила на час раньше него.

Впервые за время работы в фирме Сашка проспал.

С того дня всё пошло наперекосяк. Он допускал глупейшие ошибки, сломал новенький роутер, напортачил в настройках почтового сервера. Но самое паршивое – он не мог заставить себя подойти к рабочим компьютерам. Даже когда его слёзно умоляли исправить неполадку или прогнать вирус. Каждый раз, как только он прикасался к клавиатуре или системнику, перед глазами вместо техники возникал связанный человек с зашитым ртом и Сашка отскакивал от стола с криком, а потом убегал к себе под удивлённые взгляды сослуживцев.

Он практически перестал есть, спал по два-три часа в сутки. Часто сидел и бесцельно листал блокноты Кирилла, водя пальцами по рисункам человечков. Его компьютер был единственной машиной, которая ни во что не превращалась. И он старался как можно реже от неё отходить.

Директор недоумевал, хмурился и интересовался, не заболел ли Сашка. Сашка молчал и старался встреч с директором избегать.

Через месяц Горыня Николаевич вызвал его в кабинет сам. Махнул вошедшему Сашке на стул напротив своего стола, и уставился на него внимательным взглядом.

- Что ж это такое, Сашенька, с вами творится? Наши девочки из бухгалтерии всё мялись, не хотели меня тревожить, да и вас жалели, но куда ж им было деваться, если уже две недели, как вы не может е настроить им машины? Вы же, дружочек мой, понимаете, что надо что-то делать, что-то решать, так ведь? Устали, наверное, авитаминоз у вас. Весна в этом году затянулась, правда? На календаре уже середина марта, а за окном – ну чисто январь! Давайте-ка мы вот как поступим. Я вам сейчас премию внеочередную выпишу, а вы отдохнёте недельки три, скажем, в Хорватии? Там чудесный климат, я вам рекомендую! А, Сашенька? Как вам моё предложение?

Сашка медленно поднял голову и посмотрел на директора. Ему показалось, что он смотрит на паука. Толстого, с тонкими мохнатыми лапками. На паука, прячущегося в тёмном углу. Сашка почти физически ощутил на лице и руках липкую паутину, которая не давала двигаться и дышать. Он замотал головой, отгоняя отвратительное видение, а потом, сам удивляясь внезапно созревшему решению, ответил:

- Нет, не надо премии. Я лучше… Я увольняюсь, Горыня Николаевич. Мне хорошо было тут работать, у вас всё… прекрасно, - последнее слово далось ему огромным трудом. – Но я увольняюсь. Так будет лучше.

Директор какое-то время молча смотрел на него, потом встал и прошёлся по кабинету. Когда он снова заговорил, тон его Сашке совсем не понравился. В нём не было ничего от того добродушного дядьки, который встретил его в первый день работы четыре года назад.

- Видите ли, Сашенька, я ведь не случайно говорил, что главное моё требование к сотрудникам – желание работать с нами долго. И под «долго» я подразумевал никак не четыре года. И даже не десять. Я так просто не отпускаю тех, кого нанял. Вы – моё главное богатство и секрет процветания моей компании.

Он положил оказавшиеся неожиданно тяжёлыми и жёсткими руки Сашке на плечи и развернул его лицом к себе.

- Нет, дружочек, я не могу вас отпустить. Придётся вам и дальше на меня работать. Но уже несколько в ином качестве. Хотя я уверен, вам понравится. С этой должности, во всяком случае, ещё ничего не просился уйти.

Он засмеялся неприятным скрипучим смехом, вернулся к столу и нажал кнопку на офисном телефоне.

- Маша? Машенька, зайдите ко мне. У меня к вам дело.

Сашка пытался пошевелиться, но руки и ноги налились свинцом. Жутко захотелось спать.

В кабинет вошла Машенька. Его Машенька. Сашка попытался заговорить с ней, протянуть руку, но тело окончательно перестало слушаться, и он мог только беспомощно наблюдать за происходящим.

- Вы вызывали, Горыня Николаевич?

- Да, Маша, увы-увы. Вот, смотри.

Он указал рукой на Сашку как на нашкодившего первоклассника.

- Увольняться наш Сашенька решил.

Маша посмотрела на Сашку совершенно спокойно и равнодушно. Как на мебель.

- Так что придётся нам, Маша, перевести его на другую должность.

- Я поняла, Горыня Николаевич. Сейчас всё сделаем.

Она наклонилась к Сашке и поймала его взгляд.

- Это быстро. Жаль, что ты так решил, Саш. Очень жаль. Я к тебе привязалась.

Сашке хотелось сказать ей, что если уж привязалась, то пусть поможет ему встать и уйдёт отсюда вместе с ним, но говорить он всё ещё не мог.

Машенька обхватила его голову ладонями, и Сашка почувствовал, будто его мозг протыкают иголками. Последнее, что он увидел, прежде чем потерять сознание, были её равнодушные голубые глаза.

Пришёл в себя Сашка в кабинете отдела кадров. Свет непривычно резал глаза, а руки и ноги всё ещё отказывались слушаться. Он видел перед собой Машин стол. Только с несколько непривычного ракурса. Будто бы он... Будто бы он каким-то образом сидит на столе. Сашка попытался позвать кого-нибудь, но ему не удалось издать ни звука. Он подумал, что должен был бы запаниковать, но пришёл к выводу, что ему этого не хочется. Голова была ясной, мысли текли спокойно и упорядоченно. Только вот тело ломило немного.

Вскоре подошла Машенька, уселась на стул и потянулась к его лицу влажной салфеткой. Сашка хотел закрыть глаза, но понял, что не может этого сделать. А ещё понял, что его новым глазам салфетка только пойдёт на пользу – пыль на жидкокристаллических мониторах это ведь такая гадость. Маша поправила коврик для мыши и улыбнулась новому Сашке.

- Ну вот, Саш, теперь ты тут действительно надолго. Директор разрешил мне оставить тебя себе, тем более, что Владимир Маркович, наш старший аналитик и мой старый компьютер, уже ни на что не годится – устарел, увы. А я полезный работник, Саш. Видишь, как я здорово умею обеспечивать компанию новой техникой? Да и не только техникой.

Саша видел зыбкие фигуры людей, как плёнка наложенные на стоящую в кабинете мебель. Они были не такие чёткие, как в том давнем сне, но он узнал грузную тётку в халате и шапочке уборщицы, которая стала шкафом для курток, худого белобрысого парнишку, видимо курьера, превращённого в узкий стеллаж с документами, и многих, многих других.

Маша хихикнула, прижав ладонь ко рту. Её глаза неприятно блестели.

- И я, Сашенька, тут работаю уже двадцать лет. А так не скажешь, да?

Она взъерошила волосы и кокетливо покрутилась перед монитором.

- За каждого нового постоянного сотрудника я получаю ещё парочку лет молодости. Это ведь гораздо лучше любых премий, как думаешь? Директор у нас прекрасный начальник. С ним очень приятно вести дела.

Маша приблизила лицо к Сашкиному монитору и коснулась его губами.

- Мы с тобой теперь каждый день будем видеться, как и раньше. Я очень тебя люблю.

Она погладила корпус монитора, но Сашка ничего не почувствовал.

Через год его пришлось утилизировать – материнская плата сгорела во время грозы, и оказался необратимо повреждён процессор.