Зверь, который внутри
Хинеясу Осенний Шепот споткнулся о выступающий из влажной лесной земли корень и тихо выругался. Подошва мягкого сапога оторвалась, показывая вышитый носок. Без обуви далеко не убежишь, а если поймают – он обречен. Князь не простит… даже если простит Юсуми. Юсуми Темный блеск. Вздох утреннего ветра над туманной долиной…
Оторвав тонкий побег лианы, Хинеясу подвязал им подметку и побежал дальше по дну лесного оврага, следуя прихотливым изгибам ручья. Здесь, у воды, в изобилии росла душистая трава, чей запах отбивал нюх у любой собаки. Его все равно найдут по следам, но хотя бы не так быстро, а если он поторопится, то до ночи успеет миновать границу леса. Дальше его преследовать не рискнут.
О том, что будет с ним самим за запретным пределом, Хинеясу предпочитал не задумываться. Что бы ни было – хуже, чем женитьба на ведьме, не окажется. Из-за жаркого марева, колышущегося над безжизненной степью, никто не возвращался, это верно. Но верно и то, что ни один из восьми мужей Юсуми не прожил и года. Становиться девятым Хинеясу, придворный художник, не пожелал…
Перемахнув через поваленный ствол, Хинеясу поморщился. Как ни тонка была лиана, она мешала, натирая ногу. Еще немного, и он начнет хромать. Эта ночь вымотала его до предела. Безумная ночь с Юсуми… Но пока еще оставались силы, нужно было бежать. Бежать…
Овраг становился все шире, его склоны ниже и глаже, а ручей полноводнее. За очередным поворотом лесная речка раскинулась мелким плесом, и Хинеясу замер, затравленно озираясь. У брода гарцевали всадники на холеных, сытых конях. Скакуны выгибали по-змеиному длинные, стройные шеи, скаля крепкие желтые зубы на сгорбленного старичка, беспрестанно кланяющегося воину под княжеским знаменем. Хинеясу узнал всадника. Сильно же огорчил Осенний Шепот владыку, если единокровный брат князя рыщет лесными дорогами в поисках ослушника…
Сбив старика метким ударом шитого золотом сапога, всадник в драгоценной броне развернул коня – и увидел беглеца. Коротко свистнув, он пустил жеребца вскачь по мелководью, направляясь к Хинеясу. Осенний Шепот осел прямо в грязь, пачкая тиной вышитую одежду, при виде вытянутого из-за спины клинка. Вот и все…
Старичок, опираясь о посох, поднялся, вскинул руки, и лес внезапно замер. Ни шелеста листьев, ни плеска воды, словно сама жизнь остановилась на миг. Небо налилось гневным багрянцем, хотя до заката было еще далеко, и княжеского брата будто окатило кровью – красная броня, красная полоска меча в отведенной для удара руке, красные беззвучные всплески из-под конских копыт…
Всадник замахнулся. Хинеясу хотел закрыть глаза – и не мог, против собственной воли увидев, как полыхнуло алым небо, как за спиной воина вырос призрачный Зверь, как сомкнулись огромные клыки, перекусывая пополам всадника вместе с конем…
На глазах художника творилось немыслимое: на речном берегу бесновался Зверь, сметая все, что двигалось и дышало, разрывая людей и коней, захлебываясь кровью и беззвучным рычанием, и только сутулая фигурка старичка оставалась неподвижной в этом ликовании смерти. Неподвижной и невредимой.
Задрав окровавленную пасть к полыхающему небу, Зверь торжествующе завыл, нависая над стариком. А потом медленно растворился в воздухе, и так же медленно небо вернуло себе прежнюю синеву, а лес и река – голос.
– Подойди.
У старика оказался совсем негромкий голос, но его оказалось невозможно ослушаться. Ноги сами собой разогнулись, поднимая Хинеясу, и понесли его на залитый алым берег. Опираясь на посох, старик смотрел из-под седых бровей на юношу и терпеливо ждал.
Осенний Шепот пугливо оглядывался по сторонам, опасаясь, что тошнота подкатит к горлу при виде растерзанных тел. Но вместо этого нечто бесконечно чужое, незнакомое, голодное шевельнулось внутри, когда густой запах теплой крови хлынул в легкие. Переступив через оторванную руку, еще сжимающую древко пики, Хинеясу остановился перед старцем, поклонился и принялся ждать, уставившись в землю.
– Эти люди искали тебя, – негромко и как-то очень обыденно сказал старик. Таким голосом сообщают, что дождь прекратился и скоро выглянет солнце. – Но способный разорвать сети темного колдовства достоин большего, чем стать пищей для княжеской своры. Куда ты шел?
– За запретный предел, – сознался Хинеясу, решившийся на миг поднять взгляд. Он тут же пожалел о своей дерзости – в зрачках блеклых, словно присыпанных пеплом глаз ворочалась живая голодная мгла. Очень голодная… и такая же мгла шевельнулась еще раз внутри самого Хинеясу. Шевельнулась увереннее и сильнее, словно пробуждаясь от сна.
– И угораздило же Юсуми положить глаз на меченого Зверем, – проворчал старец в бороду. – Пойдем, раз шел.
И он, развернувшись, неторопливо двинулся вдоль реки, постукивая посохом по корням.
Хинеясу прикусил губу. Юсуми Темный Блеск. Сестра князя. Тонкие полукружья бровей над озерами глаз, лицо небожительницы и душа демона. Вдова, пережившая восьмерых мужей, за год превратившихся из полных сил мужчин в дряхлых стариков. Вдова, в покои которой его привели вчера на закате…
Внутри вновь заворочался голодный мрак. И Хинеясу заторопился вслед за старцем.
– Разве мы идем не за Предел? – решился спросить художник, когда тропинка в очередной раз свернула куда-то вглубь леса. Старик остановился.
– Ты уже за Пределом, – сказал он. – Но тебе можно. А живу я вон за тем великаном.
Конец посоха указал на крону могучего дерева, возвышавшегося над чащей, и вновь застучал по тропинке.
– А… как ты справился с ними, почтенный? – через несколько шагов спросил Хинеясу. Идти в полном молчании было невыносимо, и юноша решился нарушить правила приличия. – Их же было много, и это лучшие воины князя!
– Зверю внутри тебя все равно, один враг перед тобой или тысяча, – не оборачиваясь, бросил старец. – Он не знает поражений. Забудь о страхе.
– Внутри меня?! – Хинеясу споткнулся. Голодная мгла в нем ухмыльнулась, оскалив клыкастую пасть, и Осенний Шепот понял, что отныне если и будет кого бояться, то разве что самого себя. – Кто же ты такой?!
– Страж Алого Предела, – небо на миг загустело запекшейся кровью. – И ты станешь моим учеником, Хинеясу Осенний Шепот, меченый Зверем. Добро пожаловать домой.
Пестик глухо постукивал по зернам в ступке.
– Я снова не сумел сдержать Зверя в себе, – Хинеясу виновато склонился перед наставником. – В охотничьем домике не осталось живых.
– А кто там был? – старец и не подумал прервать свое занятие, словно речь шла о покупке бобов для похлебки.
Осенний Шепот перечислил всех, кого успел узнать за мгновения до того, как в изящном лесном домике начал бушевать кровавый смерч.
– Все они были среди тех, о ком нас просили позаботиться, – крупа из ступки тонкой струйкой вытекла в котел, на дно упала горсть зерна. – Задание ты выполнил?
– Да, – Хинеясу поклонился.
– Остальное не имеет значения, – пестик застучал, словно в мире не существовало более важной вещи, чем крупа для каши. Возможно, так и было.
– Но наставник…
Осенний Шепот мысленно показал Зверю строгий ошейник с намордником и крепкой цепью. Зверь нахально осклабился, свесив длинный язык.
– Ты что-то хотел спросить?
– Почему я до сих пор не могу справиться со своим Зверем? – выпалил Хинеясу, лучший из наемных убийц школы Алого Предела. – Почему я не могу заставить его убить только одного, того, ради которого я покидаю твой дом? Почему я не могу приказать ему остановиться? Потому что я слаб, да?
Из-под седых бровей ударила волна голодной ярости.
– Зверю внутри тебя все равно, слаб ты или силен, – стук прекратился. – Он не знает покорности. Забудь о власти. А чтобы ты лучше усвоил этот урок, вот тебе ступка. Поработай.
Сунув тяжелую посудину в руки ученику, Страж с кряхтением поднялся и ушел, опираясь на посох. Хинеясу посмотрел вслед учителю, заглянул в ступку, словно надеясь увидеть в ней ответ на все вопросы, терзавшие его не хуже Зверя.
Почему дряхлый учитель никогда не терпит поражений? Он кряхтит и охает, но ни Хинеясу, ни любому другому их четверки учеников Школы ни разу не удалось заставить его отступить. Почему он никогда не убивает сам? После боя на берегу реки Хинеясу не знал ни одного случая, чтобы Страж выпустил своего Зверя на волю, а на вопрос, почему, тот неизменно отвечал, что нет достаточного серьезного повода. Чем же тогда живет его Зверь? Ведь Хинеясу начинал испытывать неутолимый голод, если хотя бы раз в месяц ему не доставалось работы.
В ступке ответов не было. Была горсть крупы. Вздохнув, Осенний Шепот высыпал ее в котел, бросил в ступку мерку зерна и заработал пестиком. Его бесконечные «почему» не накормят людей. Им нужно что-то более существенное. Людям нужно есть, чтобы расти, есть, чтобы набираться сил, есть, чтобы жить…
Голодная мгла шевельнулась, и Хинеясу замер. Зверю внутри тебя все равно, молод ты или стар, говорил наставник. Он не знает возраста. Забудь о времени. Забудь. Всегда – забудь. О страхе, о времени, о власти. Обо всем. Тогда о чем – помнить? Новая горсть зерна упала в ступку.
О том, что Зверю безразличен возраст человека, но Зверь сам имеет возраст и должен есть, чтобы жить и расти. О том, что он не знает подчинения, но сам не стремится властвовать, довольствуясь тем, что дают и когда дают. О том, что Зверь не знает поражений, и потому обречен быть Стражем. Единственным Стражем Алого Предела, не знающим замены…
Алый Предел. Не знойное марево над безжизненной пустыней – Закон, живущий в крови человека. Закон, который только человек и способен соблюсти или нарушить. Меченый Зверем – раб Закона. Орудие Закона. Вне Закона…
Хинеясу поклонился в ту сторону, куда ушел наставник, и размеренно застучал пестиком. Ему было все равно, видит ли учитель этот поклон. Главное, что он был сделан.
– Итак, запомните: старик, ребенок, беременная женщина, ученик и учитель неприкосновенны в глазах Стража Алого Предела.
Три пары внимательных глаз не отрываясь смотрели на Хинеясу. Три будущих Стража, трое меченых Зверем. Четвертый еще бродит где-то дорогами мира, но судьба неизбежно приведет и его к запретному пределу, к зеленому исполину, охраняющему покой вечного леса…
Когда уходит наставник, Алый Круг распадается. Трое из четверых отправляются хранить Закон, жить среди людей, навсегда покончив с кровью и смертью. Если, конечно, не возникнет достаточно серьезный повод, чтобы Зверь вспомнил о своем предназначении. Четвертому – собирать новый Алый Круг, пестовать жадных до теплой крови юнцов, слепых, как новорожденные щенята, и карать тех, в чьих жилах Алый Предел оказался нарушен.
– Намерение имеет такую же силу, как уже свершившееся деяние, – продолжал Осенний Шепот. – Так, если кто-то замыслил покушение на запретное, но потом одумался и отказался от преступного умысла, он точно так же подлежит наказанию, как если бы преступление было совершено. Разница лишь в том, что наказание будет более мягким и не повлечет смерти виновного. Стражей Алого Предела считают в мире наемниками, которые берутся не за всякую работу. Но запомните: мы хранители Закона, стражи Предела, за который нельзя переходить человеку, если он хочет оставаться человеком. Преступившему Алый Предел – кара, в мыслях или на деле был совершен этот шаг.
– Учитель, – подал голос один из учеников, – я слышал, госпожа Юсуми собирается к новой луне принести в жертву своего единственного сына, чтобы не отдавать его душу вселившемуся в него демону. Это нарушение Закона или нет?
– Сколько лет мальчику? – спросил, холодея, Хинеясу.
– Как раз в новолуние сравняется четырнадцать, – ответил ученик.
Зверь внутри Хинеясу вскинул голову к кровавому небу и завыл. Юсуми, ледяная зимняя ночь с чертами богини весеннего рассвета… Тонкий серпик умирающей луны налился темным багрянцем. Все рассчитала госпожа… после четырнадцати лет ребенок становится юношей и больше не защищен Законом. А за два дня до княжеского дворца не домчаться и самому быстрому скакуну.
«Мне все равно, далеко или близко совершается зло, – впервые заговорил с Хинеясу обитавший в нем Зверь. – Я не знаю расстояний. Забудь о пространстве…»
Забудь. Помни о ребенке, ради которого Зверь обрел голос. Отпусти на свободу, сам стань Зверем, и пусть нарушитель Закона получит свое…
Наставник юных Стражей, Хинеясу Осенний Шепот, замер в позе сосредоточения, его черты поплыли серебряным туманом, и в освещенный факелами круг света ступил Зверь.
Низкое тяжелое небо, в котором повис серпик красной луны, как свежая рана от удара клыком, почти касается головы, задень – и прольется алый дождь. Вместо земли под сильными лапами – ржавая багряная грязь, взлетающая густыми липкими брызгами. Нестерпимый голод – голод Зверя, который давно не убивал, оставляя добычу юнцам… Впервые Хинеясу видел мир таким, каким его видит Зверь. И впервые пожалел обреченного вечно мчаться по Алому Пределу.
Один скачок, другой – и вот уже каменная кладка осыпается под чудовищными когтями. Рушится стена, обнажая княжеские покои, открывая взгляду гибкую стройную фигурку над постелью наследника. Юсуми Темный Блеск. Дитя, беспечно играющее в живые игрушки. Ведьма, пьющая чужие жизни, чтобы продлить собственную. Наконец-то перешедшая Алый Предел – и потому беззащитная перед Зверем, как бы ни пряталась за своим волшебством, кем бы ни прикрывалась, чтобы защитить свою и без того затянувшуюся, краденую жизнь…
Зверь замер, давая преступнице последний шанс. Вспомни, что ты мать, беззвучно просил Хинеясу, глядя на вскинутые в мольбе о пощаде тонкие руки. Вспомни, заслони собой кровать со спящим сыном, и останешься жить!
Юсуми метнулась за изголовье, присела, толкнула к Зверю легкое ложе. Мальчик даже не пошевелился. Хинеясу явственно ощутил звериным нюхом запах сонного зелья. Опоен…
Зверю все равно, кто перед ним, если это нарушитель Закона. Зверь не знает милосердия.
И Хинеясу забыл о жалости.
Через несколько дней у границы леса показалась кавалькада. Спешившись у черты, за которой дрожала в знойном мареве выжженная беспощадным солнцем степь, всадник бережно снял с коня испуганного мальчика и подтолкнул его вперед.
– Ступай. Демон, живущий в тебе, пришел к нам из-за Предела. Там твое место. Сначала твой отец убил моего брата, теперь ты лишил жизни мою сестру. Я бы велел казнить тебя, но ты все-таки мой племянник. Я не подниму руку на родную кровь.
Стук копыт затих далеко в чаще. Мальчик сел на сухую пыльную землю, вцепившись в растрепанные волосы тонкими пальцами – до боли, чтобы не заплакать.
– Пойдем, – прозвучал за его спиной негромкий голос. Мальчик обернулся – и два Зверя узнали друг друга. – Пойдем домой…
