А мы с Джамилем ещё в прошлом году ходили по зоомагазинам искали пару для нашего ёжика и не нашли по всему Самарканду. А вот, Всевышний их соединил. Не зря говорят, каждой твари по паре))).

Мне хочется сказать, ну если ёжики нашли друг друга, что говорить про людей тогда).

У каждого на земле есть своя пара!

А вот не доезжая Салыма случилось первое приключение.
Едем мы спокойно, на обочине Гранта, и еще одно авто с башкирскими номерами, видно что суетятся и активно голосуют, но все проезжают мимо. А у Катерины то брат дальнобойщик и он её с детства учил, на дороге всем нужно помогать!

И все едут мимо, а мы плавненько тормозим, к нам уже бежит молодой парень и мужчина в возрасте. Оказалось, что гранта пробила колесо,и это была запаска, авто с башкирскими номерами остановилось помочь, но разболтовка не та, и помочь он не смог, разве что помогал голосовать.

В общем дали мы свою запаску, доехали с ними до Салыма, а там до ближайшей шиномонтажки, им починили запаску, мы поменялись и двинулись дальше.
Дядька из гранты жал нам руки, предлагал записать его номер и если вдруг будут какие- то проблемы, прям срочно звонить ему, он прям до Сургута все разрулит… ( ну хоть повеселил)

Доехали до Сургута без приключений, красиво очень, вечерело…

Стали появляться первые факелы…

А за Сургутом нас уже поджидали белые ночи…
Отмотав еще пару сотен километров, я первая заныла, что хочу спать… Катя предложила остановиться где нибудь на стоянке и вздремнуть.
Мы бы поспали, если б перед этим не решили выйти из машины освежиться, умыться и сходить в туалет.
Я не знаю… трусами мы чтоль этих комаров нацепляли, но когда мы легли поспать, эти чудовища адско пищали, и уснуть было невозможно… а еще так облепили машину, что мне казалось, что еще чуть чуть и нас в тундру откатят.

В общем промаявшись минут по сорок в попытке уснуть, стало ясно, что не получится… да и до Уренгоя оставалось часов пять ходу, решили не мучаться , а ехать и выспаться с комфортом уже у сестренки.

Уже перед самым Уренгоем, примерно за пятьдесят километров стрельнуло второе приключение в виде пробитого колеса, на запаску поменяли сами , и продолжили путь.

Сестренке я не сказала, что мы едем к ней, я только накануне уточнила, чем она собирается заниматься в свой выходной, какие планы. Такие разговоры между нами были в порядке вещей, я убедилась, что она будет дома, ну и подозрений никаких у нее этот разговор не вызвал.

Уставшие, но счастливые заехали за цветами для сестренки.

Ну а дальше шок нас ждал сестренкин шок! Как у нее лицо при виде нас вытянулось надо было видеть, вроде вот только по телефону болтали , а тут раз и вживую на её пороге! Сюрприз удался на все 100!

В общей сложности я не была на тот момент в Уренгое тринадцать лет, и город изменился просто до неузнаваемости!
Как за такой короткий промежуток можно было столько построить, почти избавится от деревяшек ( деревянных бараков
), навести такую красоту, отстроить новый вокзал и аэропорт, для меня просто загадка!

Вообще конечно же, я не только в гости к сестренке ехала, был у меня один пунктик, галочку к которому я не смогла поставить за шесть прожитых тут ранее лет.
Так получилось, что за шесть лет, я ни разу не попала на сохранившуюся в тех краях 501,503 стройку ГУЛАГ в народе именуема Мертвой дорогой.
В свое время, эта тема вызвала во мне нереальный интерес, было прочитано много литературы , сопереживание людям того времени, рвало душу. И очень хотелось вживую увидеть как там было на самом деле, пусть и дожили до нас только развалины, но все равно…

В общем выспались мы у сестренки, погуляли по городу, посетили парочку злачных заведений, испили крафтового дорогущего пива, закусили все копченым муксунчиком и решились таки съездить на сталинскую стройку. Ну а раз времени у нас уже было в обрез, но на дворе ночи белые почему бы не поехать туда вечером и ночью вернуться обратно.
Ехать нужно было примерно еще тристо км в одну сторону, сама стройка находится на сороковом км от Надыма.

Нарядились в антимоскитные костюмы и в путь. Для особо внимательных поясню, пиво пила только я, Катя у меня вечно трезвый водитель😁

Выехали часов в восемь вечера и в полночь уже были на стройке. Интересный эффект, понимаешь ведь что ночь, а светло как днем.
Место конечно очень атмосферное, несмотря на маскитки нас чуть не сожрали огромные комары и мошка, как интересно справлялись с этим заключенные строившие здесь железную дорогу, которая в итоге погибла на этих болотах. А людей сколько сгинуло, сейчас уж никто и не скажет.

Сейчас это объект культурного наследия и потихоньку неравнодушные люди пытаются все восстановить.Например так называемое Шизо уже восстановили.

Мамонт недалеко от Надыма, красивый!

Ну и тундра, как без нее)))и небо… нет больше нигде такого неба… только на севере.

В который раз убеждаюсь, что частичка моей души всегда останется здесь, где особенный запах, тут наверное молодостью пахнет и юностью, ну и моментами ,которые никогда больше не повторятся.

Четыре дня нашего прибывания в Уренгое пролетели незаметно. Покидали Уренгой с грустью, даже погоде взгрустнулось дождь заморосил…

Но долго грустить не пришлось, решили с Катериной еще заехать в Тобольский кремль по пути и на тюменские горячие источники, поэтому хвост пистолетом и дальше в путь!но уже в строну дома и это совсем другая история.
Тобольск влезет только в отдельный пост.

Шла первая половина декабря. Ударили морозы. Снегу было мало, и мороз от этого казался еще сильнее. Но в землянке полкового медицинского пункта, глубоко врытой в высокий, почти отвесный берег Волги, стояла приятная теплота. Мерно потрескивали дрова в круглой чугунной печке, приглушенно гудел в трубе огонь, наводя сон даже на самых беспокойных раненых.

У одной из коек стояла девушка в солдатской гимнастерке и поила раненого бойца из потемневшей от времени жестяной кружки.

- Спасибо, сестрица!

- Спи, родненький, спи…

Девушка бережно опустила его голову на подушку и устало присела на табурет. Опершись подбородком о маленькую огрубевшую ладонь, она долго смотрела на дымный огонь коптилки. Потом достала из кармана гимнастерки сложенное треугольничком письмо со знакомым почтовым штемпелем, развернула и снова - в который уже раз! - начала его перечитывать.

Это было письмо от подруг. Они поздравляли ее, Веру Седову, с правительственной наградой, желали здоровья и скорого возвращения в родные края. Дальше девушки описывали, как ходили к директору института и просили отпустить их на фронт. Но директор ответил, что учение - это тоже выполнение гражданского долга перед Родиной, и отправил их в аудиторию слушать лекцию по сопротивлению материалов.

Прежде чем перевернуть листок, Вера помедлила… Ей тяжело было читать дальше. «Вчера вернулся Вася, - писали подруги. - Он был в партизанском отряде и после ранения остался без ноги. Он ждет тебя. Говорит, что только ты можешь понять и разделить его горе…»

- Вася… Вася…

Вера закрыла лицо руками.

Вместе с ним она пришла в школу. Вместе с ним росла, вместе вступали они и в комсомол. Рекомендацию им давали на совете пионерской дружины. Вера стояла рядом с Васей и, подталкивая его, тихонько шептала: «Откажут! За то, что подсказками занимались, да еще на урок опоздали… Вот увидишь, откажут!» - «Ну вот - глупость», - говорил Вася, а сам волновался не меньше Веры, нетерпеливо ожидая, что скажет старший пионервожатый. Пионервожатый много говорил о высоком звании, о почетных обязанностях, которые принимают на себя вступающие в комсомол, о долге перед Родиной, а потом коротко заключил: «Пионерский отряд надеется, что Вася Рощин и Вера Седова будут достойными членами ленинского комсомола».

Домой возвращались веселые, возбужденные.

- Ведь мы оправдаем доверие, Вася? - спрашивала Вера. - Мы теперь все должны делать хорошо.

- А как же иначе? - отвечал Вася. - Учиться будем только на «отлично», Верочка. Согласна?

И они учились, помогая друг другу.

А когда самые трудные экзамены на аттестат зрелости остались позади, Вера и Вася договорились в ближайшее воскресенье сходить на прогулку в парк. С утра выдался чудесный солнечный день. Вера стояла перед зеркалом и прихорашивалась, любуясь новым платьем, а Вася сидел рядом и подшучивал над ней. Неожиданно в комнату вбежала Верина мама и, тяжело опустившись на стол, проговорила:

- Войну… Войну Гитлер начал!..

Через два дня Вася с группой добровольцев уезжал на фронт. Прощаясь, просил не забывать о нем, ждать его. Об этом он часто напоминал и в письмах, которые присылал каждую неделю. Потом письма стали приходить реже, а с зимы прекратились совсем. Вначале Вера сердилась, потом стала беспокоиться: «Что с ним?..»

И вот теперь все было ясно.

Она представила Васю на костылях, и ей сделалось нестерпимо больно. Чтобы не вскрикнуть, она зажала рукой рот. Слезы потекли по лицу. Вера не вытирала их.

Понемногу успокоилась и стала рассуждать уже спокойнее.

«Какая глупая я. Ведь живой Вася. Будет учиться, работать. У него твердый, настойчивый характер. А мне он и без ноги дорог… Еще дороже, чем был раньше…»

Хлопнула дверь. В землянку вошла Лидия Андреевна- военврач. Вера была очень привязана к Лидии Андреевне и всегда делилась с ней своими мыслями.

- Товарищ старший лейтенант! - бросилась она к вошедшей. - Жив Вася, жив! Письмо девочки прислали… Он из госпиталя домой вернулся… Раненый, без ноги… Надо поскорей написать ему, ободрить его. Правда?

- Непременно надо написать, - мягко сказала Лидия Андреевна. - Но только немного позже, Верочка…

Лишь сейчас Вера заметила, что Лидия Андреевна чем-то очень обеспокоена.

- Случилось что, товарищ старший лейтенант?

- Наш полк вступает в бой, - ответила военврач. - В первом батальоне все санитары вышли из строя. Придется пойти туда вам, товарищ Седова. Запаситесь всем необходимым и идите. - Она заглянула в глаза Вере и добавила: - Больше послать некого, девочка…

Вера собралась с силами и повторила приказание:

- Есть, запастись всем необходимым и идти в первый батальон. Вы не думайте, что я раскисла, товарищ старший лейтенант. Я крепкая…

Она хотела сказать еще что-то, но не смогла. Резко повернувшись, выскочила из землянки, прижалась лицом к дверной притолоке и заплакала. Когда выплакалась, стало легче. Поправив волосы, она вошла в землянку, надела телогрейку, перекинула через плечо санитарную сумку и, приложив руку к шапке, спросила:

- Разрешите идти, товарищ старший лейтенант?

- Иди, Вера. Только будь осторожнее, - ласково сказала Лидия Андреевна и по-матерински обняла девушку. - О Васе помни…

Плотно захлопнув за собой дверь, Вера торопливо направилась к Мамаеву кургану, возвышавшемуся над городом.

Маленькая, в больших валенках, ватных брюках и телогрейке, она была похожа на мальчишку, бегущего в школу с сумкой через плечо.

Ветер зло рвал поземку, бросал в лицо охапки сухого колючего снега. Над головой с визгом проносились пули и мины, которые посылала из-за Волги наша артиллерия. Вера не испытывала сейчас того отвратительного страха, какой испытывала в первые дни пребывания на фронте. Ей казалось, что она привыкла глядеть в глаза смерти. Но это только казалось. Когда недалеко справа разорвался немецкий снаряд, она с разбегу прыгнула в свежую, еще пахнущую дымом взрывчатки воронку и уткнулась в землю. Но, быстро взяв себя в руки, она упорно поползла вперед, пропахивая левым плечом сухой, недавно выпавший снег.

Со стороны ее окликнул какой-то весь почерневший от земли и копоти боец. Он тянул на лямке самодельные салазки с ящиками мин.

- Ты, сестрица, поберегись, а то царапнуть может! крикнул он.

- Ты лучше побеспокойся о себе, как бы не попасть к нам в медпункт.

- Обо мне можешь не сомневаться! Я сам доктор медицины по уничтожению коричневой чумы… А вот это везу специально господам гитлеровцам. Ох и будет же им нынче баня! Мин отпускают в неограниченном количестве. Добить, говорят, и все!

Рядом с Верой шлепались пули, осколки, но она не обращала на них внимания и спешила к раненому, который лежал ничком в окопе, прижав к бокам согнутые в локтях руки. Наскоро сделав перевязку, девушка взвалила раненого на спину и потащила на перевязочный пункт.

На ее лбу выступили капли пота. Боец слышал, как тяжело и часто дышит она.

- Сестрица! Не надо! - запротестовал он. - Тебе тяжело… Я сам.

- Ничего… Ничего, - успокаивала его Вера. - Чем скорее доберемся до медпункта, тем быстрее вылечишься… Небось дома невеста ждет.

- Жена…

- Вот видишь. Терпи… Мы сейчас…

…В первые часы боя Вера доставила на медпункт пятерых раненых. Наши части значительно продвинулись вперед, и путь Веры удлинялся с каждым разом. Она очень устала. Все тело ныло. Ноги будто не свои, тяжелые, неповоротливые. Хотелось лечь и не вставать. Тогда она начинала думать о Васе. Как знать, если бы ему вовремя была оказана медицинская помощь, может быть, не пришлось бы ампутировать ногу. Эта мысль подстегивала, и Вера снова спешила туда, где на изрытой снарядами земле ее ждали истекающие кровью раненые бойцы.

Уже вечерело, но бой не утихал. Дымная пелена затянула морозное небо. На склоне высоты, около бомбовой воронки, Вера заметила раненого. Он лежал у разбитого пулемета, уткнувшись лицом в красный снег и прикрыв затылок окровавленными руками. Девушка склонилась над ним, бережно и ловко наложила повязку на голову и ногу.

Раненый открыл глаза:

- Сестрица, ты?.. Вот и встретились…

Она узнала в нем того самого бойца, который весело окликнул ее в начале боя, когда вез на передовую мины.

- Молчи, все будет хорошо, - сказала Вера и потащила его вместе с винтовкой к медицинскому пункту.

Леденящий ветер со свистом проносился над землей, но Вера теперь совсем не замечала холода. Метр за метром она продвигалась вперед со своей тяжелой ношей и совсем выбилась из сил. Винтовка то и дело выскальзывала из ее окоченевших рук.

«Надо передохнуть», - решила она. Осторожно положила снова потерявшего сознание раненого за бруствером обвалившегося окопа и огляделась. Левее начиналась лощина, круто спускавшаяся к подножию высоты, а в лощине осторожно ползла по снегу, то поднимаясь, то при-падая к земле, группа людей, одетых в маскхалаты.

«Наши из разведки возвращаются, - подумала Вера. - Вот хорошо - помогут донести раненого».

Она уже хотела окликнуть их, как вдруг заметила необычную форму их автоматов с длинными полусогнутыми магазинами. «Да это же немцы! Во фланг к нам просачиваются, проклятые! - мелькнуло в голове Веры. - Как же быть?..»

Для размышлений времени не оставалось. Она отползла в сторону от раненого, туго прижала к плечу приклад винтовки и, тщательно прицелившись, спустила курок.

Гитлеровцы залегли и открыли ответный огонь.

Раненый очнулся.

- Сестрица, уходи! Убьют! - простонал он.

- А ты как же? - спросила Вера.

- Дай мне ружье, я сам…

- Так, родной, нельзя. Лучше ты ползи, а я прикрывать буду, - сказала Вера, всматриваясь в лощину.

В маскировочных халатах гитлеровцы были почти незаметны. Вера выждала, пока один из них приподнялся, и снова выстрелила. Враг свалился в снег.

Девушка щелкнула затвором и ужаснулась: в магазинной коробке не осталось больше ни одного патрона.

- Все! - с горечью проговорила она. - Отстрелялась…

- У меня в подсумке есть патроны, - отозвался раненый.

Превозмогая боль, он расстегнул подсумок, достал обойму и бросил Вере. Она потянулась за обоймой, но в этот момент что-то тупо и сильно толкнуло ее в бок. Она вздрогнула, припала головой к прикладу винтовки. Перед глазами поплыли темно-красные круги.

- Сестрица! - испуганно закричал раненый. - Что с тобой, сестрица?!

Вера молчала. Ее лицо было бледно и спокойно, как у спящей. Ветер трепал волосы, выбившиеся из-под шапки.

Собрав остаток сил, раненый на локтях дотянулся до девушки, осторожно высвободил из ее рук винтовку, зарядил и выстрелил.

- Братцы! На помощь! - крикнул он что было силы. - На помощь!..

Словно откликаясь на его призыв, грохнул мощный залп, и, со свистом рассекая воздух, понеслись за Мамаев курган снаряды, похожие на длинные огненные хвосты. Из облаков вырвались бомбардировщики, и совсем рядом загудели танковые моторы.

- Свои! - обрадовался раненый. - Свои!.. Сюда, товарищи! Тут она!..

- Кто? - спросил подбежавший боец.

- Вера, сестрица наша… За нас пострадала.

Советские воины бережно подняли девушку на руки и отнесли на медицинский пункт.

…Сильно ломило спину, жгло грудь, горела голова. Вера вытянулась, уперлась затылком в подушку. Губы ее мелко вздрагивали.

- Пить хочешь, девочка? - тихо спросила Лидия Андреевна.

- Нет… - ответила Вера, с трудом выговаривая слова. - Дайте мне карандаш и бумагу. Письмо надо написать… Поднимите голову… Нет, тяжело… Пишите вы…

Лидия Андреевна приготовилась исполнить ее просьбу. Вера передохнула и начала:

- Милые подружки, дорогая моя старенькая мама, Вася! Как хочется мне увидеть вас, обнять всех…

Она крепко стиснула зубы, удерживая стон.

Рядом на койке заметался раненый боец.

- Умирает!.. Вера наша умирает, - заплакал он.

- Неправда, Седова будет жить, - сказал главный хирург дивизии, подходя к девушке. - Такие не умирают.

«Сталинградские были», Иван Андреевич Семин, 1961г.