Утро в Москве было серым, с низкими облаками, цеплявшимися за шпили высоток. Я стоял у подъезда, кутаясь в ветровку, и смотрел на дом напротив. Окна Светланы и Нади были тёмными — спят или уже ушли. Вчера, после ухода Гесера, я не позвонил им. Не хотелось говорить о Зуеве, о Дозоре, о том, что я снова в игре. Пусть думают, что я ем стейк и смотрю сериалы.
Револьвер «Латина» оттягивал карман. Амулет Гесера — серебряный диск с жемчужиной — холодил кожу. Защита от всего, включая меня самого. Без магии я чувствовал себя уязвимым, а Москва для человека с моей «температурой» — минное поле.
Она появилась из переулка, будто соткалась из мороси. Чёрная кожаная куртка блестела, рюкзачок покачивался на плече. «Паранджа» делала её лицо моложе, но глаза выдавали — хитрые, древние, как у ведьмы, знающей больше, чем говорит.
— Только к тем, кто излучает жар, — она улыбнулась, но тут же добавила: — Без обид, напарник.
Гесер дал данные о камере, что должна была захватить остановку, но не работала. Номер, координаты, телефоны техслужбы. Я позвонил — пообещали доступ к записям, но я чуял подвох. Сбой техники в деле Дозоров редко бывает случайным.
Мы шли к метро. Арина шагала легко, будто осенняя Москва была её стихией. Я косился на неё, пытаясь понять её игру. Гесер не просто так выбрал её. Ведьма, сложившая полномочия Конклава, не становится Светлой пятого уровня по щелчку пальцев. И её вчерашняя шутка про «горячих мужчин» — не случайность. Она знает про мою «температуру» больше, чем говорит.
— Ты давно в Дозоре? — спросил я, спускаясь в метро.
— Дольше, чем ты думаешь, — она улыбнулась, но глаза остались холодными. — А ты? Соскучился по оперативке?
— Не особо, — я пожал плечами. — Но сидеть дома, когда кто-то размахивает моим ножом, не мой стиль.
— Твой нож? — она приподняла бровь. — Или нож, который хотят привязать к тебе?
Я остановился у турникета.
— Арина, я не вчера стал Иным. Если знаешь, кто за этим стоит, говори.
— Антон, — её голос стал тише, — я вижу столько же, сколько ты. Но эта тень в Сумраке… она не простая.
— Тень? — я почувствовал, как амулет нагрелся. — Ты видела её?
— Чувствовала, — она отвела взгляд. — Вчера, на остановке. Что-то старое. И голодное.
Её слова повисли в воздухе. Я знал, что она недоговаривает, но давить не стал. Арина — не из тех, кого расколешь у турникета.
Офис техслужбы на «Динамо» был типичной конторой: серый бетон, запах кофе и пыли. Сотрудник, парень лет двадцати пяти с усталыми глазами, встретил нас за стойкой.
— Городецкий, Ночной Дозор, — я показал удостоверение.
— По камере на Ленинградке, — он кивнул, не глядя на корочку. — Всё готово. Проходите в серверную.
Серверная — тесная комната с гудящими шкафами и двумя мониторами. Парень, Дима, загрузил записи.
— Камера 47-12, — сказал он. — Вчера с 18:00 до 22:00 не работала. Сбой питания.
— Сбой? — Арина наклонилась к экрану, и Дима напрягся.
— Ну, да. Провода старые, дожди…
— Покажи лог, — сказал я.
Лог показал: камера выключилась в 20:03, когда я говорил с Зуевым, и включилась в 21:47, когда я был дома.
— Полтора часа, и только эта камера? — я посмотрел на Диму. — Соседние работали?
— Да, — он замялся. — Странно, но бывает.
— Бывает, — эхом повторила Арина, коснувшись кольца на руке. Я не видел магию, но знал — она сканирует.
— Дима, — я понизил голос, — это не сбой. Кто-то вмешивался. Видел что-то необычное?
Он покачал головой, но слишком быстро. Арина наклонилась ближе, и её кольцо блеснуло.
— Дима, — её голос стал мягким, — ты ведь хочешь помочь?
— Был звонок, — пробормотал он. — Вечером. Мужик сказал, что камера сломалась. Просил не чинить до утра.
— И ты послушал? — я сжал кулаки.
— Он… убедительный. Голос странный, в голове звенело.
Арина посмотрела на меня.
— Гипноз, — тихо сказала она. — Третий уровень, может выше.
— Записи с других камер? — спросил я.
Дима загрузил видео. Я и Зуев идём к остановке, я ухожу. Никого больше. Но на кадре в 20:15 мелькнула тень — дымка, почти невидимая.
— Сумрак, — сказала Арина. — Кто-то был там.
— Или что-то, — добавил я. — Что-то, чего ты ждала?
Она промолчала, но её пальцы сжали лямку рюкзачка.
Мы вышли и остановились у кофейни. Арина заказала латте, я — чёрный кофе.
— Ты знаешь больше, чем говоришь, — сказал я, глядя на неё. — Эта тень — не случайность.
— Антон, — она отпила кофе, — я ведьма, а не провидец. Но ты прав. Тень старая. Она не из нашего времени.
— Из какого тогда? — я наклонился ближе. — И почему она охотится за мной?
— Не за тобой, — её голос стал тише. — За твоим жаром. Твоя «температура»… она притягивает. Как маяк.
— Маяк для чего? — амулет нагревался, будто подтверждая её слова.
— Для тех, кто хочет изменить Сумрак, — она посмотрела мне в глаза. — Или уничтожить его.
Я хотел ответить, но телефон завибрировал. Семён.
— Антон, — его голос был мрачным, — ещё один труп. Оборотень, как Зуев. Нож твой, опять.
— Где? — кофе стал горчить.
— На Тверской. Приезжай. Надя здесь, хочет говорить.
— Убийца торопится, — сказала она. — Поехали, напарник.
Я кивнул, но её слова о тени и Сумраке засели в голове. Она знает, что это. И если моя «температура» — маяк, то я не просто пешка. Но кем я был? И кем была Арина?
На Тверской улица была перекрыта, полиция суетилась. Семён ждал у переулка, лицо мрачное.
— Антон, — он пожал руку, — ты влип.
— Не впервой, — я попытался улыбнуться. — Что там?
— Оборотень, молодой. Горло перерезано, нож твой, с заклинаниями.
— Не мой, — огрызнулся я. — Подстава.
— Или приманка, — тихо сказала Арина, глядя на толпу.
Надя стояла у оцепления, в чёрном пальто, бледная. Увидела меня, пошла навстречу.
— Папа, — её голос дрожал, — это не ты. Но я видела кое-что.
— Пророчество? — я взял её руку.
— Не совсем, — она посмотрела на Арину. — Это связано с ней. И с тобой.
Арина напряглась, но молчала.
— Надя, — сказал я, — расскажи.
— Не здесь, — она покачала головой. — Дома. Мама должна знать.
Я посмотрел на Арину. Она пожала плечами, но глаза были насторожёнными.
— Хорошо, — сказал я. — Семён, ты с нами?
— Не могу, — он вздохнул. — Гесер вызвал. Будь осторожен, Антон.
Мы пошли к метро, Надя рядом, Арина позади. Амулет нагревался. Что-то надвигалось. И это было связано с тенью, с Ариной, с моим жаром. Я не был простаком. И не позволю Сумраку играть мной.
