У признанных недееспособными людей в Казахстане нет права решать, хотят они участвовать в клинических исследованиях или нет, сообщает журналист informburo.kz Мария Гареева.

В конце 2018 года Сенат принял законопроект Минздрава, в котором предлагают проводить клинические исследования на уязвимых группах. Президент пока не подписал этот закон.

Его неоднозначно восприняли в обществе из-за этической стороны вопроса. Ранее за этот закон высказались родители тяжелобольных детей, так как исследования препаратов в Казахстане могут спасти им жизнь.

Специалисты в данном случае опирались на то, что испытания будут проводиться только после получения информированного согласия.

Но помимо детей, беременных женщин, заключённых и военнослужащих к уязвимым группам относятся недееспособные люди, которые информированного согласия дать не могут. Мнения экспертов по поводу клинических испытаний над такими людьми разделились.

Координатор развития программ Казахстанской психоаналитической ассоциации Гульжан Амангельдинова говорит, что в Казахстане система работает так, что все люди с психическими заболеваниями, интеллектуальными и психосоциальными нарушениями рискуют стать недееспособными. Сейчас в Казахстане на психиатрическом учёте стоят 200 тысяч человек. Только в одном Центре психического здоровья на Каблукова в Алматы из 700 пациентов больше половины уже лишены дееспособности, рассказала Гульжан Амангельдинова.

«У того, кто лишён дееспособности, никто не спросит, хочет он или нет. Если опекун согласен, это самое важное. А если недееспособный человек захочет подать в суд, его никто не выслушает, потому что его подпись нигде недействительна. К сожалению, теряя дееспособность, человек теряет все свои права», – пояснила она.

Гульжан Амангельдинова считает, что в таких условиях принимать закон о клинических испытаниях нельзя.

«Должен быть другой механизм помощи тем, кто действительно нуждается в попечительстве, не в той форме, в которой существует сейчас. А сейчас, получается, их приравнивают к животным, к крысам, над которыми проводят эксперименты. Потом наступают последствия», – сказала представитель Казахстанской психоаналитической ассоциации.

Юрист Комиссии по правам людей с ограниченными возможностями Айгуль Шакибаева отмечает, что такая норма была в Кодексе о здоровье нации и раньше. Она согласна, что проблема в самом понятии «недееспособность».

«Другие страны отошли от этого. Человек рождается свободным, с правами, и это остаётся на всю жизнь. Просто есть люди, которые нуждаются в поддержке, опекуны им помогают, но не решают за него. У нас же они бесправны. Когда недееспособные находятся в интернате, нет прозрачности действий. Опекуном становится директор. Мы не сможем быть уверенными в том, что не было злоупотреблений, что над ними не проводились опыты и исследования», – добавила она.

Айгуль Шакибаева подчёркивает, что необходимы продуманная система поддержки и несколько опекунов – по социальной работе, по бытовым, юридическим делам. Специалисты должны коллегиально помогать человеку принять решение.

Поддержал законопроект о клинических исследованиях над уязвимыми группами генеральный директор Республиканского научно-практического центра психического здоровья Минздрава Николай Негай.

«Клинические испытания, как правило, проводятся только тогда, когда это необходимо науке. Каким образом мы можем получить данные при определённых заболеваниях, не проводя исследования? Это невозможно», – объясняет он.

Николай Негай подчеркнул, что до исследования на людях лекарственная молекула проходит много испытаний. Проходит около 15 лет, до того как её разрешают к применению, и врачи к этому моменту имеют достаточно доказательств, что она работает положительно.

Чтобы определиться с дозировкой, необходимо проведение исследований на людях, в том числе и на недееспособных. При этом на дозировку, по словам гендиректора Центра психического здоровья, влияет генетика: для представителей европейской расы необходима одна доза, для азиатов – другая.

«Однозначно считаю, необходимо проводить. Опекуны, как правило, не хотят нанести вред пациенту. Бывают ситуации, когда пациенту уже ничего не помогает. Зачастую сильно ограничен спектр выбора лекарств для данной категории лиц. Это может быть последним шансом для них восстановить дееспособность», – заключил Николай Негай.

В КазНИИ онкологии и радиологии ранее также высказались за одобренный Сенатом законопроект, подчеркнув, что клинические испытания – это неотъемлемая часть медицинской науки и практики, и будет обидно, если, поддавшись на не подкреплённые фактами заявления, Казахстан останется в стороне от мировой медицинской науки.

Министр здравоохранения РК Елжан Биртанов заявил, что исследования будут проводиться на добровольной основе, а участники исследований не будут за них платить. Все лекарства они получат бесплатно.

Материал подготовлен informburo.kz

Источник: http://zerkalo-gazeta.com/testirovat-lekarstva-na-nedeesposo...

Образец L4772 - "доппельгангер", подопытный для оккультных исследований и одно из многочисленных "живых" орудий Новой Инквизиции.

Среди Дьюсов (агентов ранга D) допель больше известен как "Мясо".

Пушечное мясо.

(Это история моего брата, которую он мне рассказал 5 лет назад, и которую расскажу я вам. Буду повествовать от  его имени) 

Я рос с матерью в провинциальном городе, отец ушел от нас, когда мне было два года. Мы жили в старой двухкомнатной квартире, где из мебели у нас было только две кровати, шкаф, стол, 5 стульев, досоветский холодильник, газовая плита,торшер и еще очень холодный пол, по которому можно было ходить только в двух шерстяных носках и тапках. Мать работала в библиотеке, иногда подрабатывая социальным помощником. До 5 лет я был обычным сорванцом, гуляющим с соседскими парнями, стреляющий из рогатки, лазающий по всем деревьям, гаражам и подвалам, пока мама, забирая меня из садика, не увидела, что в местном доме культуры проходит, как бы сейчас это назвали, кастинг для показа «модной одежды». Не знаю, что привело «дизайнеров» в нашу задрипанную глушь, но взялись они за детей очень основательно. Были строгий критерии отбора: рост, вес, цвет кожи, глаз, волос, размер обуви. За три дня они извели нервы более чем полутора тысяч матерям, даже моя мама, будучи ну очень тихой, воспитанной, я даже сказал бы меланхоличной, с дрожащими руками завязывала мне ботинки и застегивала рубашку, которую она купила на базаре утром у какой-то старой торгашки. Я помню, как вошел в комнату, где сидели три тетки и пристально смотрели на меня, спросили данные и попросили пройтись. « Какие глаза, какие губы, а волосы, ну волосы просто чудо, не мальчик, а ангел» -восторгалась одна из них. Затем долгие 6 часов ожидания, мое нытье, зачем мы сюда пришли и что меня на улице ждет Петька, с котором я обещался сегодня погулять и поесть пирогов его мамы. К нам вышли все те же тетки и огласили, кто прошел отбор. Нас оказалось таких 3 ребят, радости моей мамы не было предела. Когда мы шли домой, мы зашли в магазин и она купила мне пистолет с пульками, что было неведомой щедростью и бисквитный торт. В садик я перестал ходить с этого дня, даже плакал, рыдал, умолял меня отпустить туда к друзьям и угрожал, что сам уйду из дома, за что получил первый раз подзатыльник и еще больше разревелся от обиды и непонимания. Моя мама часто разговаривала с какими-то людьми, договаривалась о чем-то, что мне было тогда непонятно,и отчего я еще больше злился. А потом, в течении двух месяцев мы продали квартиру, наши малые пожитки за копейки и уехали в Москву. Мы жили в общежитии еще в большей бедности, но теперь меня водили каждый день на какие-то курсы, там меня одели, причесали и накрасили, отчего я опять разревелся и сказал, что Петька теперь со мной дружить не будет, не подозревая о том, что с Петькой мы увидимся только через долгие 15 лет. Учили ходить красиво по подиуму, но у меня не получалось, я вечно спотыкался, падал, жаловался, что мне жмет обувь или она велика, надеясь, что меня сочтут непригодным и мы опять с мамой уедем в наш город, к моим друзьям и ее библиотеке, где она мне читала разные сказки. Но это было бесполезно, только дома я получал подзатыльники выслушивал упреки от мамы. За малое время она превратилась из «любимой мамочки», которой я рисовал открытки, в маму, с которой я даже не хотел идти за руку и жалел, что я вообще появился на свет. Вскоре состоялся первый мой детский показ, с которого мы получили немаленькие по тем временам деньги, и на которые мне были куплены новые дорогие штаны и бабочка, а мама покрасилась и подстриглась. В тот момент, мне показалось, что все не так уж и плохо, и что может хорошо, что мы уехали оттуда, потому что я завел новых друзей, таких же мелких девчонок и парней, которые щеголяли в кукольной одежде. Кстати те, кто должен был со мной поехать в Москву, отказались, они побоялись рисковать всем и решили, что, не так уж им этого и надо. Так прошли два года и я пошел в первый класс, продолжая участвовать в показах. К этому времени мы с с мамой снимали комнату, на нашем столе нередко были фрукты и мясо, мама покупала себе платья и иногда подрабатывала социальным работником, в середине октября первого класса нам предложили поехать в Чехи на показ, что было просто невероятно в начале девяностых. Мы согласились и с этого момента, я вообще перестал общаться с мамой.....( если понравится, то я расскажу, что было дальше, когда появилась в его жизни я, и кем он стал в итоге)