— Вот как её одну оставить? К вечеру же все изрисует.
— А мне нравится, — улыбнулся от двери папа Антон. — У ребёнка есть чувство прекрасного. Слегка готичное, конечно…
— Тоха, я серьёзно, — мама нахмурилась сильнее и обернулась уже к Анфисе. — Фиска-лиска, слушай и запоминай. Нам с папой надо отъехать по важным делам. В садике карантин. Сидеть с тобой некому. Ты справишься без нас пару часов?
Не отрываясь от процесса окормления подопечных пластилиновыми спагетти, Анфиса неопределённо кивнула. Чего ж тут не справиться? Мультики в планшете, горшок под кроватью, печенье в кухонной тумбе. А разрисовывать стены — так она уже не мелочь бессмысленная, порядок понимает.
Маму Иру это успокоило не сильно.
— Есть такая штука, называется «закон». Знаешь, что это?
Анфиса знала. Папа сажает её в специальное кресло, когда везёт куда-нибудь на машине — закон. Мусор на прогулке кидают в урны — закон. Котиков нельзя таскать за хвосты и за уши — закон; к тому же котиков жалко, они мяучат. Получается, детей запрещено оставлять одних? Даже дома? Это тоже закон?
Отлипнув от дверного косяка, папа Антон подошёл к столику и сел на корточки.
— Ты дама взрослая, справишься. Верю. Только никому об этом ни слова, т-с-с! — он приложил палец к губам и сделал смешные круглые глаза. — Будет наша общая тайна. Договор?
Договор — это было ещё круче, серьёзнее и важнее, чем закон. Алиса внимательно посмотрела на папу, потом на маму и протянула ладони для закрепления сделки.
— Договор. И привезите мороженку!
— Взяточница, — вздохнула мама, положила куклу на покрывало и встала. — Ладно, Тоха, поехали. Опаздываем уже. Фиска-лиска, я оставила на столе оладушки и йогурт. Все только не съедай, оставь нам парочку.
Анфиса подумала и показала два пальца.
— Эта своего не упустит, — одобрительно ухмыльнулся папа Антон. — Я греть машину, спускайся.
Когда родители уехали, Анфиса прочла строгую нотацию куклам, чтобы те тоже вели себя прилично. Соблюдя таким образом вертикаль власти, она сходила на кухню и отведала оладий. Потом порисовала в раскраске. Потом достала было планшет… и вдруг насторожилась. Что-то было не так.
За окнами рос широкий, узловатый и кудрявый дуб. Папа рассказывал, что когда его брат был маленьким, он прикопал на газоне жёлудь, а потом долго ухаживал за молодым деревцем. В остальное время дуб Анфису не интересовал — во дворе хватало развлечений. Но сегодня на улице дул резкий, нервный ветер. Ветки дерева дотягивались до окон, просительно и в то же время тревожно постукивая и скребясь.
Сначала Анфиса разрешила себе испугаться. В конце концов, она ведь не только храбрая женщина, но и маленькая девочка. Но потом гордость взяла своё. Она притащила из кухни табурет, с пыхтением забралась почти на самый подоконник, потянула за рукоять форточки...
Когда окно распахнулось на установленную ограничителем ширину, Анфиса сердито крикнула во двор:
— Ну-ка прекрати! А то а-та-та!
Ветер стих. Дуб втянул ветви и съежился. За спиной скрипнула дверца шкафа, и знакомый глухой голос проворчал:
— Непременно а-та-та. Молодец, Анфисище, так его.
Папин брат вообще-то именовался Алексеем, но все называли его Леший. И немудрено: копна вечно спутанных волос до плеч, широкая борода с проседью, мешковатые балахоны всех лесных оттенков… Дядя Леший приходил редко — на семейные праздники, или когда надо было «посидеть с ребёнком». «Ребёнок» всякий раз приходил в восторг. Ещё бы: в бороде любимого гостя, казалось, обитало неисчислимое множество историй. Слушать их Анфиса могла часами, отрываясь только на печенье; но печенье — это святое.
Правда, последнее время дядя Леший почему-то не показывался. А сегодня и вовсе не должен был приходить. Однако же пришёл. Ну и что, что через шкаф; может, так удобнее.
Спрыгнув с табурета и сплясав вокруг пришельца приветственный танец, Анфиса крепко обняла знакомые, пахнущие свежими сосновыми досками колени.
— Я тоже скучал, душа моя.
Дождавшись, пока племянница разожмёт объятия, гость уселся на пол и сам аккуратно обхватил её широкими, почти медвежьими лапами. Только сейчас Анфиса поняла, что в их семье дядя Леший — самый большой. Выше и шире даже папы Антона.
Отстранившись, она уперла руки в бока и строго вопросила:
— Ты почему давно не приходил?
Леший улыбнулся, тепло, но виновато:
— Так ведь пришёл же. Всё, теперь никуда не уйду. Тут буду, рядом.
Новость вызвала такой восторг, что это стало поводом для нового танца. Выразив эмоции чередой дерзких па и буйных прыжков, Анфиса схватила дядю за пару пальцев (за всю ладонь всё равно не получилось бы):
В детской комнате игрушек хватало, но самый большой ящик с ними стоял в гостиной. Вытаскивая его из-за дивана, Леший шутливо простонал:
— Анфисище, да ты прям царь Кащей. Злато, серебро, каменья… Надеюсь, ты над ними не чахнешь?
Чахнуть Анфиса не планировала. Она принялась деловито извлекать на свет свои сокровища, комментируя каждое:
— Это мне мама подарила, когда зуб дёргали. А это — папа, на день рождения. Это от Миши из садика, он мне нравится, но дурак. А это…
Пристроившийся было на полу рядом с ящиком дядя Леший вдруг заломил бровь.
— Так, душа моя, подожди. А где мои подарки?
Вопрос подарков от любимого гостя Анфису волновал уже давно. В этом доме было не принято появляться с пустыми руками в принципе. Тем не менее, после дядиных визитов обычно не оставалось ничего; здоровенная кедровая шишка и банка мёда не в счёт.
Теперь выяснилось, что подарки были. И где?!
Леший встал, охлопал ладони одну об другую и зачем-то потянул носом воздух. Ну правильно, догадалась Анфиса, а как ещё, если не по запаху? Тем временем дядя широкими шагами направился в родительскую комнату. Оставлять предстоящее без внимания было никак нельзя.
Снова скрипнула дверца шкафа. Дотянувшись до верхей полки, Леший с натугой спустил на пол обширную коробку, замотанную в старые газеты и перетянутую бечёвкой. Анфиса дождалась распаковки и азартно нырнула внутрь.
— Кубики, — проворчала она через десяток секунд. Почесала кончик носа и вынесла вердикт: — У меня есть конструктор. Он интереснее.
— А не скажи, — гулко усмехнулся Леший.
Он принялся ловко расставлять деревянные бруски по ковролину. С вновь проснувшимся любопытством Анфиса заметила, что в каждом из кубиков на одной или нескольких сторонах прорезаны канавки, а в каких-то даже сквозные отверстия. Спустя минуту на полу появилась конструкция, чем-то напоминавшая ледяные горки, с которых было так здорово скатываться зимой.
Последним дядя Леший достал из коробки блескучий стеклянный шарик. Улыбнулся и поставил его на верхний кубик. Шарик сверкнул в солнечном луче — и устремился по жёлобу, виляя на поворотах, ныряя в тоннели и крутясь в петлях. Когда он выскочил на волю, Анфиса захлопала в ладоши:
— Теперь сама, — повёл широкой рукой Леший.
Сразу дело не задалось. Пыхтя и морща лоб, Анфиса переставляла кубики так и сяк, увивалась вокруг коробки, задумчиво пыталась запихнуть шарик в нос. Наконец траса сложилась, и стеклянный путник отправился в новое приключение. Погремел, повертелся — и вылетел в подставленную ладонь.
— Видишь ли, Анфисище, — задумчиво прогудел дядя, рассматривая шарик на просвет. — Жизнь человека, она как эти кубики. Поставишь не тот — и всё, долой с соревнований. Зато если подумаешь хорошенько, прежде чем запускать — будет интересно и нескучно.
Он снова улыбнулся, но теперь лишь уголком едва видного под усами рта:
— А самое главное — помнить, что любой путь всегда заканчивается…
Помолчал ещё немного, встряхнулся, как грозный соседский пёс Джокер после лужи, и опять потянулся к полке.
На этот раз газетный свёрток оказался поменьше. Из его недр вынырнула простая деревянная фигурка. Руки, ноги, тело, голова — без лица, без волос, без одежды. Анфиса задумалась.
— Кукла? У меня есть куклы. Они красивые.
— А ты попробуй вот так, — опустился рядом на колени Леший.
Он оторвал от газеты прямоугольный кусок, пробил пальцем дырку, накинул на плечи фигурки. Потом сходил на кухню и вернулся со спичиной, которую вложил кукле в кулак. Подвигал деревянные суставы, поставил поустойчивее. Поражённая преображением, Анфиса воскликнула:
— Рыцарь! Он идёт спасать принцессу, правда?
— Правда. Сейчас это рыцарь. У него впереди длинная дорога, множество приключений, опасности и подвиги. Но что, если…
Из газеты была сложена широкополая шляпа, плащ удлинился и укрыл фигурку почти полностью, а место спичины заняла палочка для суши. Анфиса потеребила губу, а потом догадалась:
— Волшебник. Будет разгадывать загадки и колдовать. Правильно?
Дядя Леший скрестил ноги и устроился поудобнее.
— Правильно. Точнее, так: и это тоже — правильно. Это твой герой. Он будет тем, кем захочешь. Он осуществит то, что придумаешь. Он отправится туда, куда пожелаешь. Как и ты сама. Главное — дать волю воображению… и, конечно, смекалке.
Он облокотился на шкаф и некоторое время наблюдал, как племянница обряжает героя в разномастные наряды, представляет другим куклам и разыгрывает сценки. Потом покачал головой, потянулся и снова встал.
Последний свёрток задел полку краем, и раздалось негромкое, но отчётливое «брынь!» Догадавшись, Анфиса взлетела на родительскую кровать и принялась скакать.
— Гитара, гитара, гитара!
— Ну не совсем гитара, — хмыкнул Леший, сматывая бечёвку. — Это называется «укулеле». Как раз под твою руку.
Рука тут же была требовательно протянута. Усевшись на краю кровати, Анфиса высунула от усердия язык и принялась дёргать струны.
— Хочу песню! — заявила она через минуту. — Научишь?
— Обязательно научу, — серьёзно кивнул Леший. — Давай только…
Вдалеке, в конце коридора ключ заскрежетал об замок. Анфиса кинулась на звук.
— Мама, папа! А ко мне дядя Леший пришёл! Мы играли!
Едва успев шагнуть через порог, мама Ира замерла, схватилась за сердце и медленно сползла по стенке на пол.
— Как Леший?! Ты что такое… Но он же…
— Спокойно, — мрачно рыкнул папа Антон. Он поднял маму, усадил её на пуфик и устремился по коридору. — Фиска-лиска, ты в норме? Сейчас мы этого дядю разъясним.
Маму бросать было нехорошо, но бежать за папой оказалось интереснее. Высунувшись из-за его ног, преграждавших путь в комнату, Анфиса огорчённо протянула:
— Ушёл… Зато смотри, сколько подарков!
Вечером, ложась спать, Анфиса долго думала над тем, что сказали родители. И про дядю Лешего, которого якобы больше нет. И про подарки, которые, мол, спрятали не со зла, а чтобы дочь до них «доросла». И про песню, которую так и не успели разучить. Наконец она зевнула, закуталась в одело и пробормотала:
Дуб за окном зашептал листвой. Дверца шкафа скрипнула. Знакомый глухой голос проворчал:
— Непременно а-та-та. Спи, душа моя. Я тут. Рядом.
