Знак на звере 1/2
За окном пронзительно закричала Глашка — любопытная девка схватила пепельницу из разбитой бутылки и ожидаемо порезалась. Потом что-то грохнуло — по звуку слово железное ведро покатилось по земле, бряцая ручкой. У Тохи сердце в пятки ушло. Что-то не так. Ну забыл он убрать эту чертову бутылку, забыл! Девчонка всего лишь должна была пораниться о донышко и побежать домой — мимо старухи с ведром. И все. Он выглянул в окно. Рыжая Глашка в сердцах выбросила стекляшку, которая ей сделала больно, и размазывала по лицу сопли и слезы. К ней с причитаниями спешила баба Света. На тропинке каталось опрокинутое ведро, рядом веселым ручейком по сухой земле струилась вода. За все дни, что он проторчал в этом странном месте, бабка никогда не успевала подойти к ней так близко, и Глашка убегала. В сознании дернулась болезненная мысль — почему старая кошелка пришла раньше? Что он сделал не так?
— Неееет, — неверяще протянул Тоха и тут же торопливо продолжил сам себя убеждать. — Но ничего плохого же не произошло? Не произошло. Ну порезалась. Да я в твоем возрасте со всяких строек и забросов не вылезал! Там и не такое бывало. А тут, подумаешь, всего лишь порез. Пете пизды надо дать, чтобы мусор свой не разбрасывал, но это ему пусть баба Света ввалит. Ну все-все-все хватит выть. Рученьку бо-бо, беги домой к маме.
К маме Глашка идти не торопилась. Она ревела белугой и захлебывалась слезами.
— Ну чего ты воешь? Дай гляну, — старуха подошла к девочке, по-свойски схватила ее за руку и наклонилась, чтобы получше рассмотреть. — Я уж думала, серьезное что. До свадьбы заживет.
Из окна Тоха видел, как баба Света подслеповато щурится, разглядывая рану. Глашка все еще орала. Он начал нервничать. Ну как начал… Он уже давно сплошной комок нервов — перетянутых, пережженных. И сам он весь такой же пережженный. У него крыша поехала от этой чертовщины. Еще немного и все — кукушечка выпорхнет окончательно.
— Иди домой! — почти умоляюще сказал он из своего укрытия.
Голос прозвучал нервно и плаксиво. Тоха был готов выбежать на улицу, схватить рыжую за шкирку и оттащить домой, как тупого щенка, но так это не работало. Да здесь вообще ничего не работало! Ни-че-го. Ничегошеньки. И снова в застарелое отчаяние вклинился голос надежды — но сейчас-то должно? Он же все просчитал. Тоха вздрогнул и впился взглядом в исписанную стену. Точно все. Подумаешь, стекляшка.
— Не хочу свадьбу! — сквозь слезы прерывисто выкрикнула Глашка.
Топнула ножкой и побежала в противоположную от ее дома сторону. Тоха заледенел. Прильнул к тусклому стеклу с трещиной и все увидел. Девчонка не успела далеко отбежать. Запнулась о незаметный в траве зеленый шланг и упала плашмя на землю. Тоху затрясло. Он обхватил себя руками. Истерично закричала баба Света. На ее вой тут же сбежались местные. Загудели-запричитали.
Тоха тупо смотрел в окно.
Что-то все-таки пошло не так. От этой мысли ему хотелось сдохнуть на месте. Окончательно. Без всяких воскрешений. Со стоном он выбежал на улицу, предчувствуя полный пиздец. За пару шагов до толпы он замер. Ноги к земле приросли. Он чуял, что облажался. Нерешительно и нехотя, скорчившись, он боком подошел к толпе. Рыжую уже перевернули на спину. В горле донышко от бутылки. Кровищи натекло — ууууу… Глашка пустыми глазами смотрела в небо. Тупая тварь! Вот кто ее просил сюда бросать? Кто?! А шланг здесь откуда? Не было же никогда. И тут Тоха вспомнил. Он же утром с Витей говорил. Старый хер снова жаловался, что канава пересохла, и ему тяжело воду набирать. А он, дебил махровый, возьми да скажи — да чего тебе, дядь Вить, спину гнуть, шланг к колонке прицепишь и польешь свою смородину. Вот и полил, видимо! Скотина! А шланг не убрал. Тоха беззвучно заплакал и ринулся обратно в дом. Там он плотно захлопнул дверь и сел на пол. Привалился к стене. Обхватил руками голову, завыл. Сначала тихо, тоскливо. Потом закричал. Тоха орал, пока голос не сорвался. Местные на него не реагировали. Он для них деревенский дурачок, который живет здесь… А никто не знает, сколько он тут, никому и не нужно знать.
Испугался смертушки, вот и вопит, болезный. Они же не знают, что теперь и за ним смертушка придет еще раз. Затрясло сильнее. Кричать больше не получалось, из горла только болезненный хрип вырвался. Тоха обхватил себя руками и начал раскачиваться из стороны в стороны. Пустым взглядом уставился в стену. Сколько там уже зарубок — двадцать шесть? Теперь еще одна будет.
— По лесу леший кричит на сову, — просипел Тоха, — прячутся мошки от птичек в траву.
С улицы донеслись тяжелые шаги, и он зажмурился. Ну вот и все, в этот раз даже быстро. Крики за окном стихли. Дух-хозяин пришел, его чтить надо. Местные знали — даром, что наутро ничего не помнили.
— Спит медведиха, и чудится ей, колет охотник острогой детей.
Из-под сомкнутых век потекли тяжелые слезы. Тоха поудобнее уложил голову на колени — как на плаху. Зажал уши ладонями.
— Плачет она и трясет головой: детушки-дети, идите домой.
Он все равно услышал, как распахнулась входная дверь. Несколько мгновений тишины, сердце забилось со всей силы. Вот бы разорвалось. Само по себе. Грохнула тяжелая поступь, и Тоха вздрогнул. Весь сжался и заскулил.
Дух-хозяин грузно прошел в дом. Сгреб его за плечи и поставил на ноги. Тоха смотрел в нечеловеческие глаза и дрожал, как осиновый лист. Если бы чудище его выпустило, он бы упал. Сил в нем не осталось. Ничего не осталось, одна пустая оболочка, в которой в агонии кричал кто-то, кто когда-то был Антоном Казаковым.
Смертный холод окутал с головы до ног. Жизнь уходила как вода из бочки, по которой Витька в сердцах вилами ударил. Тоха попробовал закричать. Скорее по привычке, чем в надежде на что-то. Живому существу все-таки сложно смириться, когда его убивают. Даже если не первый раз. С бледных бескровных губ сорвался мучительный стон. Он попытался вдохнуть и не смог. Тяжело упал на пол. Мертвый взгляд застыл на стене с зарубками.
Тоха.
Тошка-Тотошка.
А совсем недавно он был Антоном Казаковым, разработчиком в айти-компании. Особо завистливые говорили, что он родился с золотой ложкой во рту. Ну или в жопе — в зависимости от градуса зависти. Ложек у Антона не было. У него и родители трудились далеко не в самых престижных сферах. Отец — начальник какого-то там отдела на заводе, а мама фармацевт. Золотыми у Казакова были мозги. Они привели его и в крутую компанию, и на достойную должность.
И так все хорошо дальше пошло. Новые друзья нашлись, новое хобби. Неожиданное немного, но Антону нравилось. Он вообще сам по себе очень увлекающийся. Если уж затянуло во что-то, то с головой. Вот и охотой загорелся совершенно неожиданно для себя и друзей. На его счастье, среди коллег нашелся такой же увлеченный. Правда, иногда общее хобби подкидывало и конфликтов, но это ерунда. С рабочими срачами вообще не сравнить.
— Саш, ну только не говори, что ты ей поверил, — Антон закатил глаза.
Гаевский — взрослый мужик, а верит во всякую ерунду. Метки на зверях, проклятья… Для Казакова проклятье — это если ему среди ночи звонили, когда у них что-то падало, и требовалось срочно фикс накатить. Сразу плюс десять к недосыпу, минус двадцать к благодушию. А тут, подумаешь, какая-то бабка пригрозила проклятьем от духа-хозяина, если они убьют его зверя. Какого еще духа-хозяина? Какого его зверя? Антон в такое не верил.
— Поверил или не поверил, это не так важно, — уклончиво отозвался Саша. — Ты на охоту приехал, вот и будь охотником. Стрелять, в кого попало — такая себе идея.
— Да ну? — Казаков усмехнулся.
Дался Сашке этот ворон. Да, Антон даже отрицать не стал — ему хотелось новое ружье опробовать. Он ради этого и поехал. А тут так удачно ворон на верхушке дерева попался. Черный, большущий. Казаков на нем ружье и обновил. Он потом к нему подошел, пошевелил ботинком — реально огромный.
— Ну и чем, по-твоему, тот ворон отличается от какого-нибудь глухаря, на которых сейчас сезон открыт? Тем, что какой-то дядя решил, в кого можно стрелять, а в кого нет?
Занудство Сашки иногда раздражало. Не первый раз они вместе на охоту ездили. Он и раньше нудел время от времени, но сегодня сам себя превзошел.
— Отличается не тем, в кого ты стреляешь, а как ты это делаешь, — ответил Гаевский. — Тебе же что в консоль погонять, что сотню ворон перебить — одно и то же. Еще одна ачивка.
Антон с недоверчивым удивлением посмотрел на коллегу. Сашку совсем понесло. Так-то они хорошо ладили. Работали в одном отделе. Гаевскому сорок один, Антону тридцать недавно стукнуло, но общий язык они неплохо нашли. Сейчас проще все, это во времена их родителей авторитет и право голоса считались по возрасту.
— То есть, по-твоему, все эти дяди с ружьями за пару соток и больше ездят на охоту исключительно потому, что им жрать нечего? Ты сам-то что тогда здесь делаешь? Сомневаюсь, что жена тебя отправила мамонта добывать.
— Гуляю, — улыбнулся Сашка. — Свежим воздухом дышу.
Антон не ответил. Иногда разговоры лучше не продолжать, чтобы не перешли в ненужную ссору. Тем более, они только приехали. Еще весь день впереди.
— Может, я и загнался, — примирительно добавил Гаевский. — Неприятное у меня ощущение после той старухи. Сам не знаю, почему.
Казаков снова промолчал. Ему тоже немного не по себе стало, когда эта старая карга из ниоткуда появилась. Выросла на проселочной дороге как хер посреди поля, а Сашка добрый — остановился. Мало ли помощь какая нужна. А она на них глянула и скороговоркой выдала, что плохое время они выбрали для охоты. Но раз уж обратно не хотят поворачивать, пригрозила, чтобы ни в коем случае не убивали зверя, что носит метку духа-хозяина, иначе будет им проклятье. Сказала — как сама прокляла — и дальше пошлепала. Из ниоткуда в никуда.
Все мысли про проклятье вылетели из головы Антона, когда он заприметил зайца. Сразу замер, чтобы не спугнуть. Жестом велел и Сашке не шуметь. Кивком показал на зверя. Гаевский, к его удивлению, выглядел растерянным.
— Слушай, а может не надо? — тихо спросил он.
Казаков тяжело вздохнул.
— Может, тогда сразу обратно поедем, раз ты от старушечьих бредней так обосрался? — в голосе против воли прозвучали отголоски злости.
Ну и пусть. Может, Гаевский поймет, наконец, что достал его своими суеверными страхами. Антон замер на месте и вскинул ружье. Заяц не пошевелился. Сашка, к счастью, тоже не стал орать и отгонять зверя. Просто стоял рядом, а Казаков спиной чувствовал его неодобрение. Грохнул выстрел. С верхушек деревьев сорвалась воронья стая и с карканьем полетела куда-то вглубь леса. Антон подошел к зайцу. Если ворона он с чистой совестью оставил в лесу, то этого можно было и с собой прихватить. Он присел рядом, перевернул тушку, и почувствовал, как по хребту пробежал холодок. С виду — заяц как заяц, а на другом боку черная рябь в рыжевато-сером меху в рисунок складывалась. На двойную стрелку похоже, или на детский рисунок, когда нарисовали две стены-палки и крышу-галочку. Антон такого никогда не встречал. Он обернулся на Сашку… и не увидел его.
— Сааааш? — позвал Казаков.
Поднялся на ноги и заозирался. Гаевский как сквозь землю провалился.
— Са-ша!
Антон разозлился. Санек напугать его, видимо, решил. Приколист хренов. Ну ничего, пусть порезвится. Ключей от машины у него нет, так что никуда не денется. На своих двоих домой далековато бежать. Казаков сделал несколько шагов, и перед глазами потемнело. Да так сильно, что он едва успел за дерево схватиться и тихонечко на землю сесть. В голове звенело, словно он вчера до самого утра не просыхал. Антон потер ладонями лицо, потянулся к рюкзаку достать воды и с неприятным удивлением обнаружил, что его нет. Ни рюкзака, ни ружья. Казаков посмотрел туда, где только что тушка зайца лежала — ничего. И местность вообще другая. Он его подстрелил возле поваленного бревна, а теперь там были заросли кустарника. Антон потряс головой. Может, он просто вперед прошел, когда ему поплохело? А рюкзак и ружье где-то уронил. Верилось в это слабо, но других объяснений не было.
— Саш! — еще раз выкрикнул он. — Хорош уже прятаться, задолбал!
Лес ответил тишиной и шорохом опадающей листвы. Антон в замешательстве еще раз посмотрел по сторонам. Они от машины недалеко отошли. Наверное, Гаевский к ней и вернулся. Казаков подумал, что, может, он рюкзак вместе с ружьем прихватил, и тут же опроверг эту мысль. Санька, конечно, странный временами, но не такая крыса, чтобы его в лесу бросить, особенно, когда ему плохо стало.
Антон побрел в сторону, где он оставил внедорожник. Так ему казалось во всяком случае. В реальности все получилось иначе — он напоролся на болото. Казаков в полном недоумении смотрел перед собой. Болота точно не было, когда они сюда шли. И тут же выдохнул с облегчением — у него же навигатор есть! Он сразу взял в привычку держать его внутреннем кармане куртки. Да и телефон у него остался. Здесь места не совсем глухие, должна быть связь. Антон полез за навигатором и похолодел — его не было. Телефона тоже. Ключи от машины загадочным образом испарились, а он их всегда в куртке носил — пристегивал к специальному кольцу в кармане. Он почувствовал, как земля снова начала предательски пошатываться и прислонился плечом к ближайшему дереву. Помутнение какое-то. Без единого разумного объяснения. Он что, поехал крышей и все повыбрасывал? И не помнил? Да не может быть. Он же не больной и не психический. Казаков отстранился от дерева и прошел еще немного. Понимал, что нарушает самое важное правило потеряшки — если заблудился, стой на месте, пока тебя не найдут. Если он из лесу не выйдет, Сашка всех на уши поднимет. А если уж его самого накрыло преждевременной деменцией, то тем более надо было остаться на месте и ждать, но тревога оказалась сильнее. Она не дала усидеть на месте. Антон все шел и шел между деревьев, и чувство такое время от времени накатывало, как будто он выключался. Машинально брел, не сознавая, куда и зачем. Стало жарко. Казаков стянул с себя куртку и повязал вокруг пояса. Посмотрел наверх — солнце вовсю светило, а когда выезжали, пасмурно было.
Лес расступился неожиданно. Сначала незаметно поредел, а потом превратился в широченное поле с колосьями. Антон аж замер от удивления. Особо морозостойкий сорт какой-то? Давно же все убрали. Он подошел поближе и сорвал колосок. Похоже на пшеницу. Покрутил в руках — даже не дозрели. Им еще минимум месяц-полтора поспевать, к этому времени уже первые заморозки ударят.
За зеленым морем колосьев виднелись деревянные дома. У Казакова еще один камень с души упал. Ну теперь точно выберется. Холодок от перспективы блуждать и ночевать в осеннем лесу без снаряжения понемногу уходил. Антон пошел по меже. Справа и слева шелестели колосья. Пахло чем-то сладким. Он покопался в памяти и нашел объяснение — клевер так цветет. Казаков не удержался и провел ладонью по колосьям. Улыбнулся — ну как будто обратно в лето ненадолго попал.
