***

Багряно-красные стяги киевской дружины трепетали на ветру. Августовским утром 6504 года от сотворения мира, 996 года от Рождества Христова, небольшая рать великого князя Владимира - тысячи три конных и пеших бойцов - строилась под стенами деревянного городка-крепости Василёв: здесь готовились отражать нашествие печенегов хана Родмана.

Олаф Троггвасон, опытный тридцатитрехлетний командир наёмников, стоял с лучшими пешими бойцами-варягами в центре — в большом полку, как его называли русичи. Полки правой и левой руки состояли из городских ополчений, в основном из зажиточных киевлян. Владимир резонно решил не брать в битву тех, кто не мог позволить себе приличного снаряжения: легковооружённые бойцы стали бы слишком заманчивой целью для печенежских стрел. Правый фланг войска упирался в перелесок, не давая противнику обойти его, левый внешне казался открытым — за ним расположилась в засаде конная княжеская дружина. План Владимира состоял в том, чтобы выманить печенегов на атаку на центр и левый фланг, обрушиться на них со своими дружинниками и разбить. Олафу предстояло выдержать шквальный обстрел кочевников, принять на копья первый натиск и выстоять до того момента, как тяжелые всадники великого князя дожмут врага.

Для рубаки, прошедшего не один десяток боёв — не самая сложная задача, вопрос только в том, сколько войска привели с собой эти дикари. И какого.

Страха и волнения не было, лишь привычная в таких случаях сосредоточенность. Олаф прошёл вдоль строя, осматривая оружие и доспехи своих воинов: всё ли в порядке? Оценил расстояние до «волчьих ям»: пожалуй, стоит сделать шагов двадцать-тридцать назад на случай, если печенеги сразу обнаружат ловушки и начнут стрелять, не пытаясь подойти ближе. Оглядел собственную кольчугу, проверил, плотно ли сидит островерхний шлем. Потом перекрестился, словно защищая себя перед битвой, поцеловал серебряный нательный крест, висевший на груди. Слишком долгим был путь Олафа к истинной вере, чтобы сейчас пренебрегать Его защитой!

Вдали, примерно в полутора верстах, уже виднелись основные силы кочевников. Троггвасон прикинул на глаз: печенегов было раза в два больше, чем русичей и викингов вместе взятых. Обычно степняки, наступая, выпускали тучу стрел и сразу шли в ближний бой.

«Но у них всего лишь лёгкая конница, вооружённая луками и саблями, - отметил про себя Олаф. - Наш план должен сработать».

Князь Владимир тем временем объезжал полки с напутственным словом:

- Постоим крепко, братие, за нами — жилища наши, жёны и чада наши! Не осрамим перед язычниками воинскую славу и веру Христову!

Троггвасон мельком глянул на старых приятелей: Ульви отвечал за левый фас большого полка, Бранд — за правый. Что касается Эйнара Брюхотряса, то он остался в Василёве — командовать стрелками на городских стенах.

Странный крик, разнесшийся над полем, прервал размышления Олафа — то ли вопль умирающей птицы, то ли песня одинокого волка, мгновенно подхваченная сотнями голосов. И тотчас вся масса кочевой конницы пришла в движение, земля пока еще чуть заметно задрожала от топота копыт.

- Сомкнуть щиты! Копья готовь! - крикнул Троггвасон.

Кочевники, приблизившись на расстояние чуть меньше полуверсты, начали обстреливать княжеское войско из луков. Несколько воинов позади Олафа упали, их тут же уволокли вглубь строя. Но в целом этот дождь не причинил викингам серьёзного вреда — спасали крепкие доспехи. Однако дальше началось нечто необычное. Печенеги снова и снова подбирались на расстояние выстрела, спускали тетивы и отходили, упорно не желая лезть в рукопашную.

«Кто ими командует? - мелькнуло у Троггвасона. - Они сегодня дерутся совсем не так, как всегда».

Солнце давно миновало зенит, когда конная орда наконец перестроилась в подобие колонны и с диким воем кинулась на полки Владимира. Олаф заметил, как печенеги пытаются охватить, обтечь полк левой руки. Потом он услышал близкое ржание коней, пригнулся и воткнул копье древком в землю, направив острие в сторону атакующих. То же сделали остальные бойцы передних рядов, так что большой полк стал похож на громадного ежа из людей и железа. Лошади кочевников храпели, вставали на дыбы, отказываясь идти на наконечники, наставленные им в морды. Упавших всадников поражали мечами и секирами. Часть орды, спешившись, завязала рубку с викингами, в какой-то момент Олаф чуть не пропустил удар и уже видел перед собой скуластое лицо кочевника, его рот, открытый в воинственном крике. Но противник схватился за бок и рухнул на землю, не успев достать предводителя наёмников. Олаф обернулся — рядом стоял молодой викинг из его отряда по имени Хаген. Принц успел кивнуть в знак благодарности, юноша понимающе улыбнулся в ответ: в такой схватке не до благородных поединков один-в-один, сейчас выручаешь ты, через минуту — тебя.

В то время, как центр войска уверенно сдерживал печенегов, строй полка левой руки пришел в движение. Под громовые кличи русичей над ним взвился княжеский стяг — это шла в контратаку дружина Владимира. Троггвасон ждал, что вот-вот конные отряды схватятся между собой, и натиск врагов на пехоту ослабнет. Но печенеги продолжали давить на большой полк с прежней силой.

Вдруг откуда-то справа до Олафа донеслись визгливые, торжествующие вопли кочевников. Принц, почуяв неладное, отошёл из первых рядов и столкнулся с Брандом. На шлеме сотника зияла глубокая зазубрина, но сам он, похоже, пока был невредим.

- Плохо дело! - крикнул Бранд, перекрывая грохот боя. - Они почти разбили полк правой руки и теперь теснят нас!

Олаф на мгновение онемел. Правый фланг русичей казался неприступным, перед боем Владимир перевел оттуда самые боеспособные отряды в центр и на левый край. Печенеги обманули их, направив главный удар туда, где его никто не ждал!

- Бранд собирай своих и остатки полка правой руки, отходим! - заорал Троггвасон.

«Где же князь?» - пронеслось в голове. Но вместо Владимира неподалёку от Олафа показался Ульви — левый фланг тоже отступал.

- Кажется, жаровня вышла немного горячее, чем ты думал! - выкрикнул неунывающий сотник. Олаф бросился к нему.

- Где дружина князя?

- Ушла в степь мух ловить, - съязвил Ульви. - Их заманили в засаду притворным отступлением и окружили. Пробиваются обратно к своим!

- Отходи, Ульви! Прими командование над полком левой руки, занимаем оборону у ворот!

Викинги и оставшиеся в строю русичи медленно пятились под натиском врага. Им удалось избежать паники, чего в глубине души очень боялся Олаф. Поредевшее войско выстроилось полукругом, уперев фланги в ров перед городскими воротами. В это время из рядов печенегов показались великокняжеские дружинники, которым всё-таки удалось вырваться из кольца.

- Дорогу! Дайте дорогу! - послышался голос Владимира. Ряды пехоты, насколько могли, разомкнулись, пропуская дружину на мост перед воротами. Со стен Василёва в печенегов полетели стрелы — лучники русичей отгоняли противника, давая пешей рати уйти под защиту крепости. Печенеги удовлетворились победой, не стали искушать судьбу и отхлынули, продолжая обстреливать отступающих. Олаф со своими викингами прикрывал отход, одна из стрел пропела у самого уха, вторая ударила в наносье шлема, едва не оглушив принца.

Наконец ворота захлопнулись за последними беглецами с поля боя. Троггвасон тяжело осел на землю. Его товарищи уводили и уносили раненых.

***

Кочевники, хоть и были опьянены неожиданной разгромной победой, всё же не решились осаждать хорошо укреплённый Василёв. На следующий день киевский князь начал переговоры с печенегами о мире.

- Мой хан хотеть много стада, золото, женщины, и хотеть без помех вернуться в степь, - с порога заявил Владимиру Сулчу, посол печенежского предводителя.

Олаф присматривался к делегации, явившейся во двор крепости, и вдруг едва сдержался, чтобы не присвистнуть от удивления. Среди кочевых воинов и вельмож виднелась фигура невысокого человека в расшитом золотом хитоне. Троггвасон сразу узнал его, хотя они не виделись больше десяти лет: Алексей Комнин собственной персоной!

«Вот кто обучил тактике орду варваров! Интересно, как он объяснит князю своё присутствие?»

От взгляда Владимира тоже не ускользнуло, что один из послов — явно высокопоставленный ромейский чиновник. Великий князь нахмурился. Комнин, заметив, что на него обратили внимание, вышел вперёд.

- Мои приветствия и почтение тебе, князь Владимир. Ты храбро сражался, жаль, что фортуна на сей раз была не на твоей стороне, - сказал он.

«Разумеется - ведь ты сам об этом позаботился», - подумал Олаф.

- Великая империя весьма опечалена твоим раздором с народом, который мог бы стать нашим общим союзником, - продолжал тем временем Комнин. - По поручению своего владыки я помогу тебе преодолеть вражду и поспособствую заключению мира.

Олаф видел по лицу Владимира: тот догадался о том же, о чём и сам норвежец. Но князь сдержал себя:

- Передай, посланник, мою благодарность императору за то, что о мире печётся, и твоим присутствием почтил наш разговор. Помощь его воистину бесценна.

Закончив с вежливыми формальностями, стороны приступили к обсуждению условий перемирия. Требование «отдать женщин» князь сразу категорически отверг — продавать в рабство своих подданных-христиан он не собирался. Печенеги не стали настаивать, Комнин предложил взамен немного увеличить размер откупа. Кочевникам гарантировался свободный проход при условии, что они не будут нападать на беззащитные деревни и города. Владимир обязался отвести войска обратно в столицу.

Когда все вопросы были улажены, Троггвасон отыскал среди послов Алексея Комнина и попросил его о разговоре с глазу на глаз. Ромей, узнав своего давнего пленника, кивнул и отошёл в сторону.

- Ты всё так же любопытен, сын Троггви, - улыбнулся он. - Один раз это уже закончилось для тебя не лучшим образом.

- Здесь ты вряд ли продашь меня в рабство, - парировал Олаф. - Скажи, ромеи всегда уходят от ответа, или можно задать тебе прямой вопрос?

- Что ж, задавай.

- Зачем командир Второго дворцового легиона помог печенегам Родмана нас разбить?

- «Помог» - это слишком громко сказано, Олаф, - усмехнулся Комнин. - Но кое-какие ценные подсказки с моей стороны, не скрою, были. Говорю тебе это открыто, потому что ты не выдашь меня князю — и сейчас поймёшь, почему.

- Каким образом в этом деле замешан я? - удивился Олаф.

- Больше, чем ты можешь себе представить. Твоя персона весьма интересует императорский двор, и князю уже не раз делались намеки, что в его рядах служит тот, кто мог бы выполнить великую миссию — распространить веру Христа далеко на северные земли.

- А Владимир?

- Отказался, так как не хотел терять ценного наемника и отпускать с ним лучшие отряды. Пришлось, как видишь, пойти чуть далее намеков. Но не возгордись слишком сильно: ради тебя никто не начал бы целую войну. Это было одно из многих разногласий императора с князем.

Олаф почувствовал, как кровь хлынула ему в голову. Трон. Великая миссия! Норвегия под крестом истинной веры...

- И что теперь — я могу уйти? - спросил он.

- Да, можешь.

- И рассчитывать на поддержку императора в деле... - норвежец запнулся.

- ...Возвращения трона законному наследнику и обращения языческой страны к Господу нашему Иисусу Христу, - спокойно закончил Комнин. - Насколько это будет возможно — империя тебя поддержит.

- А как же нынешний конунг Хакон с его наемниками, которых он отправляет на службу императору?

- Хакон строптив и далеко не всегда выполняет наши указания, - пожал плечами ромей. - Кроме того, он всего лишь один человек, хоть и конунг. А мы говорим о целом королевстве благоденствия и истинной веры. Это несопоставимые вещи, Олаф. Теперь, когда ты готов к своему предназначению, ты должен это хорошо понимать.

- Я пойду в Норвегию, - выдохнул Олаф. И добавил уже более твердым голосом: - Да послужит мой клинок праведному гневу христианина!

- Прекрасно. Советую тебе, не откладывая, переговорить об этом с князем. Но помни, что для управления государством, кроме клинка, нужна еще и голова, - чуть усмехнулся Комнин. - Империя рассчитывает на тебя и будет наблюдать за тобой. А теперь позволь мне откланяться.

Комнин отвесил поклон и быстрым шагом направился обратно к печенежскому посольству. Олаф посмотрел ему вслед, отвернулся и подставил горевшее лицо ветру, всё ещё не до конца веря в услышанное. Но это был не сон — предстояли разговор с Владимиром и подготовка к походу.

***

- Без ножа режешь, сын Троггви, - вздохнул князь Владимир в ответ на просьбу Олафа отпустить его на родину. - И так, почитай, только от печенегов отбились, а ты своих молодцов с собой уводишь. Ну да Бог с тобой, ступай.

Владимир разрешил Троггвасону забрать большую часть наемников, но настрого запретил набирать «охотников» для похода в Киеве и окрестностях. Во всех остальных землях норвежец был свободен в выборе, а для подтверждения полномочий великий князь вручил уходящему соратнику именной перстень с печатью. Олаф с радостью принял эти условия: у него оставалась изрядная часть княжеского жалования, и он рассчитывал на золото ромеев — не зря же ему обещали помощь! Таким образом, часть воинства можно было собрать в пути.

Всего в распоряжении принца оказалось примерно полторы тысячи варягов и двадцать пять ладей. Не ахти какое войско и флот, но если рейд окажется неожиданным, вполне можно рассчитывать на успех. На сборы ушло больше полугода - лишь весной 6505 года от сотворения мира, 997 от Рождества Христова норвежская рать двинулась вверх по Днепру.

Поднявшись до Касплянского озера, викинги перетащили ладьи волоком и вышли в Западную Двину. Здесь Олаф обратил внимание, что деревни и села у них на пути окружены крепким частоколом с деревянными сторожевыми башнями.

- Зачем им такие укрепления, ведь граница со степью далеко? - спросил принц у Эйнара Брюхотряса, который (и это втайне порадовало Троггвасона) вызвался идти с войском.

- Беспокойные места, Олаф. Просто рай для местных разбойничков и головная боль для купцов, ведущих караваны по реке.

Двина, принимая в себя полноводные притоки, становилась всё шире, её каменистые берега давали неплохие места для стоянок, в лесах выше по склону в изобилии водилась дичь. Отдыхая на привале в небольшом шатре, Олаф размышлял, что в таких условиях пиратский набег действительно был бы удачным, и укрыться от преследования не составило бы труда. Его мысли прервал резкий сигнал рога. Принц выскочил из шатра, к нему уже спешил новоиспеченный сотник Хаген - долговязый юноша с буйными светлыми вихрами, который получил повышение за спасение жизни Троггвасона в битве с печенегами.

- Мой принц, на холмах неподалеку замечены вооруженные люди! Пока ведут себя смирно, но возможно, это разведка.

- Хаген, передай приказ: удвоить посты, всем находиться в полной готовности, доспехи не снимать, не спать!

Олаф, присмотревшись, действительно заметил на ближайшем холме легкое движение и увидел пару всадников, которые поспешно скрылись с глаз. Итак, кто-то решил подстроить ловушку. Грузиться на корабли нельзя — пока викинги будут перетаскивать свой скарб, им ударят в спину. Так что в случае атаки придется держать удар здесь, на берегу.

- Бранд!

- Я здесь, командир, - сотник был слегка заспан — видимо, вскочил по тревоге. - Такое чувство, что мы опять влипли...

- Хватит ныть! Надо срочно выслать лазутчиков: что за люди, откуда, сколько их, станут ли нападать.

- Вышлем, командир. Мои бойцы уже на ногах.

- Отправь самых расторопных, Бранд. Чтобы тихо, как мыши, но высмотрели всё, что нужно.

Потянулось томительное ожидание. Неизвестный враг не наступал. Наконец разведчики вернулись и доложили: люди по виду — местные воины, не пришлые, на балтов, викингов или киевлян не похожи. Разбиты на несколько отрядов, примерным общим числом около полутора-двух тысяч, почти все пешие, конников — считанные единицы. Троггвасон, услышав эти вести, немного успокоился. Численного превосходства у противника нет, в ближнем бою опытные рубаки викингов легко одолеют разбойников - в том, что он столкнулся с крупными силами пиратов, принц почти не сомневался. Но вечно стоять у ладей нельзя, значит, надо думать, как самим втянуть этих мужиков в сражение. Высылать отряд для заманной атаки небольшими силами — смерти подобно, эти прохвосты, конечно, прекрасно знают местность и устроят засаду. Выстраивать войско в боевой порядок — тоже не выход: враги не станут лезть в битву и предпочтут подождать, пока викинги начнут валиться с ног от усталости. Наконец Олафу пришла в голову отличная, как ему показалось, идея: «Разбойники хотят атаковать нас в спину — они это получат!» Он снова кликнул Хагена и ещё двух сотников — Эймунда и Странда.

- Так, слушайте внимательно. Ваши бойцы сейчас разберут лагерь и перегрузят наши запасы на корабли. Всем изображать крайнюю спешку! Будьте в любой момент готовы к обороне.

Отправив три сотни на погрузку, Олаф быстрыми, четкими командами рассредоточил основную часть войска по берегу с тем расчетом, чтобы любой отряд не ушел слишком далеко и мог прикрыть ладьи. Сам принц с сотнями Ульви и Бранда укрылся в ближайшем перелеске. Вскоре ему доложили, что воинство разбойников стронулось с места и быстро идёт к кораблям викингов. Передовые отряды пиратов с воплями бросились к берегу, рассчитывая прижать Хагена, Эймунда и Странда к воде и захватить добычу, а может быть, и не один десяток пленных. У кораблей завязался бой, но Олаф ждал, пока в мешок втянутся основные силы врага. Наконец, увидев, что его воины на берегу отступают, он понял: сеча разгорелась всерьез, и приказал трубить общую атаку.

Разбойники были в шоке, когда со всех сторон запели рога, и на них обрушилась главная рать Троггвасона. Запаниковав, они попытались было отойти, но в тылу у них уже вовсю хозяйничали викинги. Пираты, отбиваясь и отстреливаясь, пробовали укрыться в лесах, ещё совсем недавно служивших им надёжной защитой. Спастись удалось немногим: викинги замкнули кольцо вокруг врагов.

- Сдавайтесь! - выйдя вперёд и стараясь перекричать шум битвы, рявкнул Олаф. - Сдавайтесь, или перебьём всех! - и в подтверждение своих слов одним взмахом меча снёс голову ближайшему противнику, который пытался заставить его замолчать.

Пираты сбились в кучу, организованное сопротивление таяло на глазах. Троггвасон, поняв, что сражение выиграно, навскидку подсчитал потери. У викингов полегла пара десятков бойцов, в основном из тех сотен, что защищали корабли. Зато берега Двины были усеяны множеством тел разбойников — в окружении их оставалось не больше двухсот-трехсот человек. Увидев, что драться бесполезно, они побросали оружие и начали умолять о пощаде.

- Бой прекратить, никого не выпускать! - скомандовал Олаф своим и, обращаясь к пиратам, крикнул: - Где ваш вождь? Я хочу говорить с ним.

Из рядов разбойников показался плотно сбитый мужик. Его лицо, почти квадратной формы, точно вырубленное ленивым подмастерьем столяра, окаймляла густая черная борода. Пират был без шлема, в потертой кольчуге, надетой на вывернутые наружу меха, тёмные глаза из-под всклокоченных волос хмуро разглядывали Олафа.

- Вождь наш, Емельян, от твоих молодцев, витязь, по башке огрёб, да тут же и кончину принял, - сиплым голосом сказал он. - А меня Торопшей звать, по деревне нашей, а в крещении Иваном. Я теперь, стало быть, за главного.

- Кто вы такие, Торопша? Вам кто-то сообщил, что я буду здесь?

- Нет, княже, местные мы, пощади — пограбить хотели, сами с хлеба на воду перебиваемся, а мыслей супротив тебя иных не имели.

- Пощажу, если присоединитесь ко мне. Мы идём в дальний поход, войску нужно пополнение и хорошие проводники. У меня есть немного золота, буду платить вам жалованье.

- Пойдём, княже, как не пойти? - кивнул Торопша. - Всё лучше, чем кишками наружу на берегу валяться. А если ещё заплатишь — с головой твои будем!

- Называй меня конунгом, а не князем. Вас распределят по несколько человек на каждую сотню, оружие вернём после отплытия. Но смотрите: если хоть один попытается бунтовать или бежать — казним всех без разбора на правых и виноватых!

***

На пятый день после боя с разбойниками флот Олафа нагнала посыльная ладья. На борту оказался чиновник ромейского двора в Киеве - он передал Троггвасону пакет с вложенной в него грамотой. Норвежец распечатал пакет: на пергаменте стояла печать рода Комнинов.

«Привет и почтение тебе, друг империи Олаф! - писал Алексей Комнин. - Прими мой совет: зайди по пути на родину в город Новгород Великий. Ты, вероятно, не застанешь там князя Вышеслава, сына Владимира, поэтому обратись к местному посаднику Добрыне. Через него ты получишь то, что было обещано мной накануне похода. Воины Новгорода поставлены в известность о твоей миссии, власти не станут чинить препятствий при условии, что ты не уведешь с собой княжеских дружинников. Ответ передай посланнику устно.

Империя благословляет тебя, да поможет тебе Господь».

- Скажи Комнину: его совет принят, - бросил Олаф послу, пробежав письмо. Чиновник поклонился:

- Будет исполнено. Уничтожь послание, конунг.

Троггвасон кивнул, но грамоту тщательно спрятал в складках одежды, чтобы без лишних помех сжечь на ближайшем привале.

- Торопша!

- Да, мой конунг! - подскочил бывший главарь разбойников. Олаф, вспоминая прошлое, часто невольно улыбался, глядя на нового подчинённого: один неудачливый пират командует другим!

- Далеко отсюда до Новгорода Великого? Большой ли крюк придется сделать?

- Почитай, что никакого, мой господин. Возьмем чуть западнее, через реку Оболью, волоком протащим ладьи до Ольшанки и Ловати, через несколько дней выйдем в озеро Ильмень, а там и город недалече.

- Хорошо. Передай штурману приказ: меняем курс. И объясни направление.

Торопша подобострастно покивал и отправился выполнять поручение. Олаф задумался: Комнин, само собой, хорошо «поработал» с новгородцами, но кто знает, горят ли они желанием помочь ему деньгами и войском? Конунг вспомнил о перстне с печатью Владимира - самое время пустить подарок в дело.

К стенам Новгорода рать Олафа подошла рано утром на девятые сутки после встречи с послом. У ворот крепости, выстроенной по обе стороны реки, лежала пристань со множеством кораблей, в основном торговых, между двумя вратами раскинулся широкий деревянный мост. Крепость-детинец также была срублена из дерева, хотя по высоте почти не уступала киевской. За стенами на правом берегу угадывались очертания недостроенного купола храма.

На мосту в ранний час не оказалось ни души. Олаф в сопровождении Эйнара, Бранда и Ульви подошел к правобережным воротам и трижды громко постучал. На ближайшей башенке открылось окно, в нем показалась физиономия стражника с лохматой тёмной шевелюрой. Не сказав ни слова, он осмотрел гостей и убрался обратно. У Троггвасона зашевелилось нехорошее предчувствие.

- Открывайте! - громко крикнул норвежец. - Я — конунг Олаф, наследник трона Норвегии, друг империи и витязь великого князя Владимира!

Ответом ему стало тревожное пение рога. На ближайших стенах, слева и справа, появились воины с луками на изготовку. В окне башни снова возник стражник — теперь на нем были шлем и кольчуга.

- Кого к нам черти принесли в такую рань? - рявкнул он.

Олаф повторил приветствие и демонстративно поднял вверх руку с перстнем Владимира.

- Почем мне знать, что ты не тать, а печать не краденая? - огрызнулся стражник. - Стой, где стоишь, и говори, что нужно!

- Мне нужно увидеть посадника Добрыню. Доложи ему о моем прибытии!

- Добрыней велено вооруженных в город не пускать!

- Тогда мы войдем без особого приглашения! - Олаф, потеряв терпение, выхватил меч. Стражник громко, по-разбойничьи свистнул, и лучники на стенах натянули тетивы. Эйнар Брюхотряс положил руку Троггвасону на плечо:

- Отойдем, конунг. Посадник еще видит сны о ромейском золоте. Наступит день — недоразумение решится.

Троггвасон нехотя вложил меч в ножны, и вдруг в его ушах раздался противный свист летящей стрелы. Он успел поднять голову, увидел испуганное лицо лучника, случайно спустившего тетиву, потом боль пронзила правое плечо, накатила дурнота... Со стен слышались крики, Эйнар, Бранд и Ульви подхватили падающего Олафа на руки, и это было последнее, что он запомнил в тот день.

***

Троггвасон медленно приходил в себя. Сильно ныли плечо и правая сторона груди, но сознание прояснялось, туман перед глазами понемногу рассеивался. Он лежал в своем походном шатре, рядом на скамье пристроился Брюхотряс.

- Добро пожаловать на этот свет обратно, - заметил советник. - По крайней мере, в Новгороде еще не скоро забудут твое имя, конунг.

- Что произошло, Эйнар? - Олаф приподнялся на грубой, наскоро сколоченной постели. - Они напали на нас?

- Лежи, лежи... Нет, конечно. Эти дурни, узнав, кого они подстрелили, чуть сами не наложили в штаны, - ухмыльнулся Брюхотряс. - Я вел переговоры с Добрыней, он отвалил нам золота в полтора раза сверх положенного, только бы мы ушли с миром и не сообщали императору и великому князю о твоем ранении. Хотя набирать войско тебе придется в другом месте.

- Спасибо. Долго я провалялся без дела? Где мы сейчас?

- Дня четыре, Олаф. Было тяжело вытащить стрелу — ушла глубоко, но лекарь сказал, что легкие не задеты, остальное заживёт. Мы стоим лагерем на Волхове, в дне пути от города. Торопша рассказал, что отсюда удобно выходить на Балтику: вниз по течению через Нево.

- Отлично, так и сделаем, - Олаф опустился обратно на постель. В этот момент полотно шатра раздвинулось, и в проеме показался Ульви.

- Ба! Проснулся! Как отдыхалось, командир, пока мы разбирались с твоими должничками? - оскалился он. - Тут один вояка очень хочет поговорить с тобой. Вернее, не хочет... А придется!

В ответ на вопросительный взгляд Олафа Ульви сделал знак кому-то снаружи, и в шатер втолкнули молодого русоволосого воина лет двадцати двух-двадцати трех. Троггвасон узнал его лицо: это был лучник, выстреливший в него с новгородской стены.

- Вот, выдали тебе на суд. Кажется, теперь он не настолько храбр, как рядом с товарищами, которые его сдали, - ухмыльнулся сотник.

- Я знаю, кто он, Ульви. Иди, мы сами решим, что с ним делать.

Ульви иронически развел руками — мол, как хотите! - и удалился. Олаф пристально посмотрел на пленника. На широком лбу у лучника выступили капли пота, в голубых глазах явно читался страх, но взгляд он не отводил, глядя прямо на конунга. «Крепится, не паникует, пощады не просит, хотя понимает, что натворил. Молодец. Из него, пожалуй, выйдет толк».

- Как твое имя? - спросил Троггвасон.

- Дмитрий, княже.

- Я — конунг, зови меня так, - Олаф немного помолчал и продолжил: - Я не виню тебя за свою рану, Дмитрий. Для воина нет вины в том, чтобы поразить противника. Но ты стрелял без приказа, нарушив дисциплину, и это серьезный проступок. Я видел, что ты сам испугался. Рука дрогнула?

Дмитрий молча наклонил голову, по-прежнему не отводя взгляд.

- Впрочем, наказание ты уже понёс: к своим на службу тебе в любом случае не вернуться. Давай проверим, каков ты в деле. Эйнар, лучники — под твоей командой, возьми его и испытай в стрельбе по движущимся мишеням. Справится — бери в войско на общее довольствие. Не пройдёт пробу или откажется сам — пусть идёт на все четыре стороны.

Брюхотряс одобрительно покивал. Дмитрий выдохнул с заметным облегчением:

- Я справлюсь, конунг! Я докажу!

- Увидим. За тобой должок — прикрыть меня в бою, - улыбнулся Олаф. - А теперь дайте ещё немного отлежаться. Эйнар, отдай от меня приказ: готовимся к продолжению похода, выступаем завтра-послезавтра.

***

Тёплым днём ранней весны 6496 года от сотворения мира, 988 от Рождества Христова в тереме на княжеском подворье Киева сидели двое варягов. Один из них, молодой белокурый витязь в красном плаще, внимательно слушал другого — высокого, уже седовласого худощавого воина.

- Скоро исполнится пять лет, как ты служишь великому князю, - дядя Сигурд, как всегда, начинал серьёзный разговор издалека. Олаф внутренне подобрался, готовясь узнать что-то важное. - Мы с тобой ходили на полонян, на вятичей, но всё это были мелкие стычки, не слишком достойные настоящего викинга из рода конунгов. Теперь у нас будет возможность проявить себя.

- Что, станцевать на голове идола Перуна? - с деланной беспечностью улыбнулся Олаф. Сигурд нахмурился:

- Я думал, эти годы поубавили в тебе ребячества. Ты — будущий вождь, а не пьяный селянин!

Олаф непроизвольно прикусил губу. «Будущий вождь». Значит, Сигурд не забыл о норвежском престоле! Нет... Не сейчас, об этом потом.

- Хорошо, я весь внимание, дядя.

- Мы идём на ромейскую крепость Херсонес у самых границ Руси. Полагаю, ты и сам был бы не против свести некоторые счёты с этим народом?

- Возможно, но зачем? - изумился Троггвасон, теперь уже искренне. - Войны с империей нет, мы совсем недавно помогали им подавить мятежных болгар.

- Верно. Скажи, твои люди получили обещанное вознаграждение за тот поход?

- Пока нет. Но ты что-то скрываешь от меня. У нашего господина Владимира не настолько нищая казна, чтобы беспокоиться из-за одной дурацкой задержки караванов. Это может быть поводом к нападению, но истинные цели — совсем другие, верно?

- Вот теперь я слышу речь не мальчика, но мужа, - одобрительно кивнул Сигурд. - Ты прав, у князя далеко идущие планы. Мне было позволено посвятить во все тонкости дела тебя, но больше — никого. Так что закрой плотнее двери и ставни и слушай...

...- Но ведь ромеи никогда не отдадут женщину императорских кровей замуж за иноверца! Они потребуют, чтобы князь стал христианином, а это равносильно предательству! - Олаф говорил с такой горячностью, что сам себе удивлялся. - Это отречение от веры предков! Как Владимир намерен объясняться с народом, с дружиной?

- А ты думаешь, у них кто-то будет спрашивать? - спокойно отозвался Сигурд.

Троггвасон не нашёлся, что ответить.

- Послушай, Олаф, ты знаешь, что на Руси нет гонений ни на почитателей идолов, ни на христиан, - вкрадчиво, как-то совсем не характерно для северянина продолжил старый викинг. - Бабка Владимира, Ольга, была христианкой, её до сих пор чтут как умную и справедливую княжну. Но я скажу тебе, что за этой династической партией стоит нечто большее. Владимиру нужна надёжная опора для его власти.

- Разве не наши мечи — его опора? - вскинулся Олаф.

- Мы — его сила, - поправил Сигурд. - Однако у всякой силы есть предел. Нельзя повелевать только страхом. Вера, искренняя любовь и почитание — вот на чём держится реальная власть. И земное царство в глазах людей должно быть подобно небесному. Думаешь, почему Владимир так возвысил Перуна и почти не вспоминает о других богах?

- Один бог на небе — один князь на земле... - задумчиво проговорил Троггвасон. Горячность схлынула, уступив место обычной рассудительности.

- Именно. Мне кажется, великий князь считает, что прежняя вера изжила себя. Впрочем, я могу и ошибаться... Наше с тобой дело — служба, а там посмотрим, как всё обернётся, - Сигурд прошёлся взад-вперёд по терему, обдумывая что-то своё, потом повернулся к племяннику. - Собирай людей. Надо проверить экипировку, оружие, загрузить обозы. На всё недостающее получишь деньги из казны. Через три дня мы выступаем.

***

Херсонес, или, как его называли на Руси, Корсунь, после осады казался вымершим. Много дней город сопротивлялся с яростью, изумлявшей бывалых воинов Владимира: за что так отчаянно бьются эти ромеи? Но самая лучшая человеческая порода иногда даёт слабину: нашёлся предатель, который в обмен на жизнь и золото указал великому князю, откуда в крепость поступает вода. Русичи засыпали акведук, и через три дня Корсунь сдалась на милость победителя.

Олаф был мрачен: при осаде западной стены погиб его дядя Сигурд — человек, которому Троггвасон был обязан свободой, положением при княжеском дворе, а может быть, и самой жизнью. Когда очередной штурм захлебнулся, старый викинг пытался остановить отступающие войска и вернуть их к стенам, с которых градом сыпались стрелы, лилось кипящее масло и низвергался хорошо (слишком хорошо!) знакомый Олафу греческий огонь. Сигурд делал так всегда — в любом бою он был последним, кто смирялся с поражением. Но в этот раз в его шлем прилетел камень, выпущенный из городской катапульты...

- Командир! - перед Олафом посреди улицы возник сотник Ульви. Вся кольчуга в засохших пятнах крови, не понять, его собственной или чужой, на лице — совсем свежие шрамы, но довольный, как лис, добравшийся до курятника. - Не вешай нос, мы тебе подарочек приготовили! Берегли специально для тебя!

Под общий гогот бойцы вытолкнули к Олафу девицу лет восемнадцати в одной рубашке, с растрёпанными волосами. Троггвасон поморщился — в последнее время ему меньше всего хотелось думать о женщинах. Три года назад Владимир высватал ему Гейру, дочь полонского короля Мешко (вот где пригодилось знатное происхождение Олафа!), но та неожиданно умерла совсем молодой, и с тех пор норвежец предпочитал не связывать себя никакими отношениями. К тому же Сигурд, мыслями о котором была забита голова принца-наемника, не одобрял насилия над пленницами. Считал, что их можно продать, соблазнить, а то и взять в жёны, но издеваться над более слабым существом — трусость, недостойная настоящего викинга.

Хотя после тяжелой осады не мешало бы немного забыться. И с чего он взял, что эта молодушка ему откажет? Может, согласится сама.

- Благодарю, Ульви. Ведите ко мне в шатёр. И сами не усердствуйте по женской части: нам ещё договариваться с императором.

- Надо же, какой поборник морали нашёлся, - привычно съязвил Ульви, но увидев, как на лице Олафа заиграли желваки, сменил тон: - Никаких проблем, командир, мы просто развлекаемся. Даже никого ещё не убили... Ну, почти никого.

Троггвасон только махнул рукой и направился к своему походному шатру. Да, это война, а не посиделки со свирелями. И зачем простому воину битвы, если нельзя взять с побеждённых то, что причитается по праву сильного?

Пленная девушка сидела у входа. Высматривает, как бы улизнуть, догадался Олаф. Увидев Троггвасона, девица вскочила и попятилась внутрь шатра.

Принц вошёл следом, с интересом разглядывая ромейку. Хрупкая, темноволосая, с тонкими чертами лица и характерной горбинкой на носу — не совсем то, что предпочитают викинги, но что-то неуловимо притягательное в ней есть. К тому же, судя по ухоженности — наверняка аристократка.

- Чего ты хочешь? - срывающимся голосом спросила пленница. Она говорила на языке русов.

Вместо ответа Олаф жестом показал на походную постель. Глаза девушки расширились, она отчаянно замотала головой.

- Хорошо, - усмехнулся викинг. - Давай для начала хотя бы познакомимся. Я — Олаф Троггвасон, командир наёмников великого князя Владимира, наследный принц Норвегии. Как твоё имя?

- Зачем оно тебе? - вскинула голову девушка. Голос её дрожал, но была в нём какая-то незнакомая Олафу гордость. Или упрямство? - Мой дом — дальняя родня великой римской династии Ангелов. Для тебя этого вполне достаточно, варвар.

- Не лучшее начало разговора. Ты делаешь глупость — сейчас твоя жизнь в моих руках.

- Никто не может дарить и отнимать жизнь, кроме Господа!

Олаф почувствовал, как кровь медленно закипает. Он выхватил меч, приблизился к девушке, подцепил лезвием край рубашки на груди. Провёл вниз, немного вспарывая ткань. Такая нежная, соблазнительная молодая кожа...

Пленница вздрогнула, потом вывернулась, как кошка, плотно запахнула порванную рубашку.

- Слушай меня. Слушай внимательно, - сквозь зубы проговорил Троггвасон. - Ты молода, красива, я предлагаю тебе больше, чем просто жизнь. Никто из воинов не посмеет тронуть пальцем женщину командира. Ты в безопасности. Я даже, возможно, отпущу тебя на свободу, если мне будет хорошо с тобой. Решай. Или со мной и под моей защитой, или — на потеху толпе.

- Никто мне не защитник, кроме Господа моего, - чуть слышно пролепетала девушка. Потом взяла себя в руки, снова гордо вскинула голову: - Нет.

- Как знаешь, - пожал плечами Олаф. «Ничего, сейчас я дожму тебя. Надо показать самую малость — то, что тебя ждёт».

Он подошёл к выходу и окликнул стражников:

- Возьмите её. Верните обратно сотне Ульви, скажите: пусть делают с ней, что хотят.

Внезапно девушка кинулась к Олафу, с неожиданной силой оттолкнула его — так, что наемник еле удержался на ногах. Он машинально выставил перед собой меч, который по-прежнему крепко сжимал в руке, услышал, как вскрикнула молодая ромейка, а потом ее тело безвольно повисло на клинке. Олаф, опомнившись, подхватил ее, осторожно опустил на землю, попытался зажать рану - девушка всхлипывала от боли, из бледного лица стремительно уходила жизнь...

«Локи тебя забери! - мысленно выругался Троггвасон, когда воины выносили погибшую из шатра. - Зачем выбирать себе такую судьбу? Мои ребята всё видели, они подтвердят: на мне нет этой крови. Однако, сколько гордости у этих ромеек! Лучше умрут, чем станут прислуживать, даже хорошему хозяину. По мне, это неразумно: гораздо логичнее выжить и попытаться отомстить».

***

- Олаф Троггвасон, великий князь желает говорить с тобой, - голос дружинника был сухим и бесстрастным.

«Наверняка всё-таки доложили об этой стерве», - подумал Олаф, накинул плащ и вышел вслед за посланником.

Князь Владимир уже успел занять один из лучших домов города. Он встретил норвежца на пороге - подчеркнуто уважительно, но широкое лицо властителя не выражало радушия, а длинные рыжеватые усы слегка встопорщились, обещая Троггвасону неприятный разговор. Владимир протянул викингу руку для рукопожатия и дал знак следовать за собой. Когда дверь закрылась, и оба остались наедине, князь метнул грозный взгляд на подчинённого, его густые брови сошлись у самой переносицы:

- Нехорошие разговоры ходят по лагерю, Олаф. Что за девицу вынесли вчера мёртвой из твоего шатра?

«Он уже всё знает. Отпираться бессмысленно». Олаф честно и подробно рассказал князю, как было дело. Владимир внимательно выслушал, не упуская, как показалось норвежцу, ни одной детали, потом кивнул:

- Правду говоришь, сын Троггви. Вижу, не виноват ты напрямую в её смерти. Но тут момент тонкий: была бы она обычной девицей, никто бы внимания не обратил. А девушка эта — дочь градоправителя местного. Как бы до Цареграда история не дошла. Ох, надо было тебе держать себя в руках...

- Что я могу сделать, чтобы загладить вину, мой господин?

- А что теперь делать — погибшую не вернёшь. Впрочем... - Владимир пристально посмотрел на Олафа, и в синих глазах русича замелькали хитрые зеленоватые огоньки: - Есть у меня к тебе важное поручение. Помнишь ли ты свой разговор с дядей накануне похода?

- Да, конечно.

- Думал я, что Сигурд будет сопровождать будущую княгиню из Цареграда в Киев. Но вот не судьба ему. Значит, поедешь ты. А пока тебя при войске не будет, разговоры утихнут.

В последних словах Олафу почудилась лёгкая усмешка. Так, так... Слепой ли случай подсунул ему эту злосчастную девицу, или кто-то умело дёргал за ниточки, чтобы нашёлся повод услать его, Троггвасона, с поручением, заодно надавив на чувство вины?

- Я готов, мой князь.

- Добро. Да смотри, запорешь дело — в другой раз милости не жди! Невесту мою беречь, как зеницу ока! Возьми с собой сотню лучших варягов, сопровождать тебя будет Эйнар. Они с принцессой одной веры, быстро друг друга поймут.

Олаф чуть не прикусил язык от удивления. Эйнар Брюхотряс, этот болтун, проныра и пересмешник — тайный христианин?! Вот так фокус! Даже Сигурд ни словом не обмолвился, и знал ли он? Троггвасон вспомнил, что Брюхотряс никогда не участвовал в ритуалах в честь богов, но у викингов это не считалось предосудительным: верь в кого хочешь, а не хочешь — не верь вообще.

С другой стороны, если Владимир выдал такую тайну — вряд ли без согласия Эйнара! — значит, Олафу по-прежнему доверяют.

- Мы выполним поручение, мой князь, - норвежец поклонился. Взгляд Владимира потеплел, он дружески потрепал наёмника за плечо:

- Ступай. Боги в помощь.

Вернувшись из княжеского дома, Олаф приказал немедленно привести к нему Ульви.

- Звал меня, командир? - бывший соратник Троггвасона по плену хорошо повеселился накануне: по всему шатру разливался аромат крепкой медовухи. Правда, на ногах сотник держался твёрдо и внешне ничем не выдавал опьянения, разве что говорил медленнее, чем обычно.

- Да. Можешь точно сказать, откуда появилась та девица, которую... - Олаф запнулся. Вспоминать про «подарок» было явно неуместно. - Которая вчера пришла в мой шатёр?

Ульви почесал в затылке:

- Клянусь, не помню, командир. Мы были немного не в себе.

- Вспоминай. Это важно.

- Погоди... Кажется, её взяли дружинники князя. Отдали нам, предупредили: мол, вам девушка не по зубам, она знатных кровей, ведите к главному. Да, точно, так и было.

- Понятно. Я узнал всё, что хотел, можешь идти.

- И даже не нальёшь за службу? - подмигнул Ульви. Обычно его грубоватые шутки помогали разрядить обстановку, но на сей раз Олаф только изобразил улыбку краем рта:

- Раскручивай поставщиков, как умеешь.

Значит, всё-таки Владимир, думал норвежец, снова оставшись в одиночестве. Провернул интригу, чтобы Олаф не смог отказаться от поручения и вынужден был исполнить его наилучшим образом. Наверняка не обошлось без советов Эйнара! Но странно: Троггвасон почти не чувствовал злости, скорее — невольное уважение к Брюхотрясу. «Этот человек был бы мне полезен. Вопрос в том, как переманить на свою сторону такого хитреца, к тому же ещё и христианина?»

***

Командиром сотни, которая должна была сопровождать посольство в Константинополь, Троггвасон выбрал Бранда. Ульви хорош в драке, но язык у него всё же длинноват, а Олаф надеялся обойтись без открытых конфликтов. Стало быть, молчаливый Бранд в такой экспедиции будет полезнее.

Поход начался в апреле: три ладьи викингов шли по побережью Черного моря, через земли ромейских поселенцев, печенегов, болгар. И здесь Олаф, затаивший неприязнь к Брюхотрясу, вынужден был оценить дипломатические способности бывшего дядиного советника. Не раз и не два переговоры Эйнара позволяли избежать стычек и спокойно запастись провизией и питьевой водой. Параллельно Эйнар вкратце изложил Троггвасону политическую ситуацию в империи.

- Позиции императора Василия Македонянина не так крепки, как может показаться на первый взгляд, - рассказывал Брюхотряс. - В народе не любили его мать, гречанку Феофано, молва приписывала ей, что в юности она торговала своим телом, и став императрицей, частенько путалась с наёмниками. Самого Василия тоже за глаза упрекают варварским происхождением, хотя я искренне советую тебе не заикаться об этом ни единым словом с императором и его придворными. Но разговоры о вырождении династии уже идут, и Македонянину не помешает мощный союзник, чтобы укрепиться на престоле.

- Так он всё-таки наших кровей или нет? - полюбопытствовал Олаф.

- Увидишь сам, на что способно коварство неверной женщины, - только усмехнулся в ответ Брюхотряс.

Пока Олаф и Эйнар проводили время за беседами, остальной отряд откровенно скучал. Викингам не пришелся по душе мирный поход, даже Бранд начал ворчать, что, мол, было бы неплохо помахать секирами. Олаф предложил ему сразиться один на один. Сотник, однако, отказался.

- Воля твоя, командир, но я предпочёл бы не терять главу посольства или начальника отряда, а то и обоих вместе, - объяснил он.

Троггвасон кивнул, втайне довольный — именно на благоразумие Бранда он и рассчитывал. Тихое брожение среди викингов на время улеглось, а на девятую неделю путешествия наконец показались белые стены Цареграда.

Город господствовал над проливом Геллеспонт на высоту в несколько сотен локтей — куда выше, чем Киев с его каменной кладкой - и с моря казался абсолютно неприступным. Вход в главную бухту Золотой Рог был перекрыт массивной цепью — как поговаривали, тоже из чистого золота. Троггвасон, увидев цепь воочию, усомнился, что на сугубо тактические цели ромеи потратили столько благородного металла. Он вспомнил рассказы князя Владимира о походе его прадеда, вещего Олега, который перетащил ладьи волоком по суше и заставил сдаться беззащитную внутри бухты столицу империи. Много ли после этого стоит все золото ромеев?

Пока Олаф, ранее слышавший о Константинополе только через душный трюм для рабов, разглядывал грандиозные укрепления, со стен зазвучал сигнал тревоги. Цепи поползли в стороны, бухта открылась, и навстречу посольству вышла эскадра сопровождения. Норвежец отметил, что встретили их с опаской: ромеи выслали на тройку ладей викингов не меньше десятка боевых кораблей. Объединённый флот вошёл в Золотой Рог, где послов с их отрядом препроводили с почетом на берег. Варягов обступила ромейская конная стража, и вся процессия двинулась к императорскому дворцу.

Олаф с любопытством осматривал город изнутри. Константинополь отличался от всего, что доводилось видеть норвежцу: это был как бы грандиозный сад, где под сенью деревьев, за клумбами и зарослями аккуратно подстриженных кустарников, высились великолепные статуи и арки, роскошные виллы, храмы. Одна из церквей, с огромным куполом, была видна почти из любой точки столицы.

- Святая София — главный храм всех христиан империи, - вполголоса пояснил Эйнар, проследив за взглядом Троггвасона.

И вместе с тем острый глаз принца подметил недостаток, которого не было ни на родине Олафа, ни в Киеве. Цареград оказался городом не только неимоверной роскоши, но и откровенной, выпирающей нищеты. Тесные лачуги бедняков громоздились в несколько этажей, кое-где здания проседали на глазах, но никого, кроме их обитателей, это, похоже, не волновало. Навстречу попадались нищие и оборванцы, шарахавшиеся в стороны от конных стражей. От широких главных улиц отходили узкие переулочки - можно было только гадать, как умещаются в такой тесноте сотни тысяч жителей.

«Наверно, немногим лучше, чем рабы в трюмах», - подумалось Олафу.

Передние ряды ромейских конников разомкнулись перед мраморной лестницей. Троггвасон приказал своим воинам остановиться и ждать, потом кликнул Брюхотряса, Бранда, пару десятников понадёжнее, и первым шагнул на ступени резиденции императора.

Гостей провели через железные ворота в большую залу, выложенную мраморной плиткой и украшенную фресками с изображением битв, затем - по длинному широкому коридору, окаймлённому гигантскими гранитными колоннами. Ромейские сановники, встречавшиеся по пути, церемонно кланялись послам. Олаф попытался было приметить своего «заклятого друга» Алексея Комнина, даже неосторожно начал расспрашивать некого чиновника средних лет, чьё лицо показалось ему похожим. Тот действительно оказался представителем рода Комнинов и пояснил, что Алексея во дворце нет, он выполняет очередное поручение во славу империи. Большего Олафу добиться не удалось.

Двери в тронный зал прикрывали шёлковые занавески, откинув их, Троггвасон обнаружил, что створки целиком сделаны из драгоценного материала - слоновой кости. Послы вошли в огромное помещение с высоким позолоченным потолком. В глубине зала высились две одинаковых статуи ангелов, а между ними стоял золотой трон, на котором, окруженный многочисленной свитой, восседал император.

Приблизившись к Василию Македонянину, Олаф понял, что слухи о варварском происхождении монарха возникли не на пустом месте. Рослый, широкоплечий и светловолосый император был по крайней мере на полголовы выше своих сановников. Но в то же время в лице Василия просматривались, несомненно, ромейские черты — нос с характерной горбинкой, острый «греческий» подбородок. Троггвасон помнил по рассказам Эйнара, что император старше его на каких-нибудь лет пять, но на вид казалось, что правителю по меньшей мере сорок. Одет он был в традиционную тогу золотистого цвета, на голове — венец как символ верховной власти.

Василий встретил посольство милостивым кивком, но без тени улыбки. Троггвасон решил, что владыка не слишком доволен действиями князя Владимира и захватом Корсуни, и ничего хорошего от переговоров не ждёт.

Сдвинув брови, император заговорил первым, голос его был низким и немного грубым:

- Что привело вас ко мне, чужеземцы? Чего вы ждёте от империи, кроме немедленной войны, после вероломного и подлого нападения на наш город?

- Великий князь Руси Владимир шлёт тебе привет и почтение, владыка, - спокойно ответил Олаф. - Он весьма сожалеет о случившемся и хотел бы вновь обрести мир с твоей державой. Князь готов предложить некоторые условия, возможно, они заинтересуют могучего императора.

- Мир?! - загремел Василий, сбрасывая маску показной вежливости. - Как могу я доверять людям, не признающим ни Бога, ни собственных клятв, после того, как они в очередной раз нарушили слово?

- С твоего позволения, я отвечу на вопрос, владыка, - вступил в разговор Эйнар. Говорил он негромко и неторопливо. «Чтобы показать уважение, и одновременно — для большей убедительности», - понял Олаф.

- Князь Владимир согласен с тем, что разница в верованиях между двумя народами прискорбна и мешает взаимному доверию, - продолжал тем временем советник. - Однако на Руси много верующих в Господа нашего, и перед тобой — один из них.

Брюхотряс демонстративно трижды перекрестился на икону, висевшую над троном, и поклонился в пояс, что при его комплекции выглядело слегка комично.

- Наш князь признаёт многовековую мудрость ромейских владык. Изучив основы веры Христовой, Владимир пришёл к тому, что она соответствует устремлениям его собственного духа и чаяниям его подданных, - закончил Эйнар.

- Князь хотел бы стать христианином? - спросил Василий, явно заинтригованный, куда более мягким тоном. - Но, полагаю, это не единственное, о чём он намерен мне сообщить?

- Наш князь готов смиренно вернуть империи город Херсонес, - всё так же проникновенно отозвался Брюхотряс. - Но он просит у владыки, в бесконечной милости его, руки его сестры, прекрасной Анны. Кроме того, великий князь выражает готовность оказать империи военную помощь, если потребуется.

Император насупился. Несмотря на предельно вежливую, почти раболепную подачу, предложение было дерзким, если не сказать — наглым: захватчик не только не признает вину, но и требует породниться с самим императором! С другой стороны, перспектива иметь на северных границах мощное христианское государство, используя своё влияние в нём, показалась ромею очень заманчивой. Олаф чувствовал, что в душе Василия Македонянина борются гордыня и расчёт.

- Полагаю, что обязан узнать мнение самой принцессы о вашем... гм... сватовстве, - проговорил правитель. - Я встречусь с сестрой, и если сердце её расположено к князю, возможно, она согласится. Конечно, при условии, что муж её будет знатным и праведным человеком веры Христовой.

Василий встал с трона, сделал жест рукой, давая понять, что аудиенция окончена.

- Вас разместят в покоях, которые примыкают ко дворцу, - напоследок сказал он. - Если захотите прогуляться по городу великого Константина, позовите дворцовую охрану.

***

Неделю спустя стало известно, что принцесса Анна дала согласие на брак на оговоренных условиях: князь Владимир принимает крещение, а русичи отсылают в распоряжение императора армию для охраны границ. Василий изначально затребовал десять тысяч воинов, путём дипломатических уловок Олафу и Брюхотрясу удалось уменьшить это число до шести тысяч. Ещё одним несомненным успехом переговоров стало то, что взятый русичами Херсонес всё-таки отходил под покровительство Киева. Договор был подписан, скреплён взаимными клятвами, задерживаться в Константинополе не имело смысла: на Руси ждали вестей об успешном окончании миссии.

Будущую княжну Троггвасон впервые увидел на заключительном приёме у императора: стройная, кареглазая, небольшого роста, с красивой, словно точеной фигурой и темно-каштановыми волосами. Анна мало походила на брата, но вела себя так, как и подобает особе императорского рода — спокойно и с достоинством. С домом она прощалась без лишних слёз — во всяком случае, если они были, Олаф их не видел. Ласково поприветствовав послов, она выспросила их имена, должности и титулы, затем отослала во дворец ромейских охранников, сказав, что отныне вверяет себя клятвам, данным гостями. Посольство, сопровождая принцессу, отправилось в обратный путь.

Во время плавания на Русь Олаф всячески старался создать Анне более комфортные условия, чем те, в которых привык жить он сам. Отряд останавливался на берегу чаще обычного, раскидывал шатры на сутки-двое, чтобы принцесса могла отдохнуть. Чаще всего она общалась с Эйнаром, но вечером на одной из стоянок Троггвасону доложили, что ромейка желает видеть его у себя.

- Приветствую тебя, госпожа, - сказал по-ромейски Олаф, с легким поклоном входя в её шатёр.

- Здравствуй, Олаф, сын Троггви, - отозвалась принцесса. Она была одета в обычное длинное платье бежевого цвета — Олаф видел такие у простолюдинок Цареграда, и лишь неизменный венец на голове выдавал происхождение его собеседницы. - Мне говорили, в тебе течёт королевская кровь, так что мы можем говорить на равных.

- Я всего лишь изгнанник, отлучённый узурпатором от престола, - ответил норвежец. - Но что правда, то правда: сын конунга и законный наследник.

- Хорошо, - улыбнулась Анна. - Об этом я и хотела с тобой побеседовать. Мне предстоит помогать мужу властвовать над страной. Может быть, и для тебя, сын Троггви, ещё не всё потеряно? Поведай мне, как управляют державой, откуда ты родом.

- В Норвегии нет такой... - Олаф замялся, подбирая нужное слово, - жёсткой верховной власти, госпожа. Конунг, или король, как называют его наши соседи, даны и свеи — всего лишь первый среди равных. Вожди родовых кланов правят собственным умом, хотя военные экспедиции снаряжаются монархом. Он же имеет право издать — по-вашему — эдикт, обязательный для исполнения, и помиловать любого осужденного на казнь. Есть подати с каждого клана на содержание двора, они невелики и собираются раз в год.

- Значит, всё решает личный авторитет монарха среди родов, поэтому у вас так часто случаются перевороты? - осведомилась принцесса.

- Не знаю, госпожа. Возможно, ты права.

- А христианская церковь? Твой сподвижник Эйнар — верующий.

- Это так. Но я из тех, кого вы называете язычниками, я верю в мудрого Одина и могучего Тора, бога бури и войны. В Норвегии каждый может предпочесть ту веру, которую пожелает.

- И это большая ошибка, - тихо сказала Анна.

- Почему, госпожа? Разве человек не свободен в выборе?

- Истина не нуждается в выборе, - гордо заявила принцесса. - Кроме того... Скажи мне, Олаф, ты ведь задумываешься о том, чтобы вернуть себе престол?

Троггвасон молчал. Ромейка ждала ответа.

- Да, госпожа, - наконец выдохнул он.

- Вернешь, и что дальше, сын Троггви? Опять своеволие кланов, разброд, шатание и борьба за власть?

- Так было всегда.

- Но это не значит, что должно продолжаться вечно! - горячо заговорила принцесса. - Подумай, Олаф, что можно построить на фундаменте истинной веры! Империя счастья, свободная от бесконечных раздоров, государство правды, справедливости для всех, объединённое общими идеями, общими устремлениями и заповедями! И монарх, которого помазал на царство сам Господь! Он — избранник божий, и его забота - благополучие всех и каждого. Олаф, неужели ты не хотел бы видеть свою страну единой, сильной, процветающей — под твоей рукой?

- Но вера... Она должна идти от сердца, - возразил Троггвасон.

- Так открой ей своё сердце! Задумайся о том, что Иисус Христос умер за всех нас, за наши грехи — и за твои тоже, сын Троггви! Ты молод, силён духом, умеешь располагать к себе людей, тебя может ждать великая судьба. Всё, что тебе нужно — это путь к спасению твоей смятенной души. Скажи, много ли справедливости ты видел от ваших богов, Олаф?

- Наши боги нечасто вмешиваются в человеческие жизни, - нехотя ответил норвежец.

- А справедливость ты можешь получить, встав на истинный путь и поведя по нему свой народ. Подумай над моими словами, сын Троггви.

- Хорошо, госпожа. Мне пора идти проверять посты.

- До встречи, наследный принц, - Анна проводила Олафа до выхода из шатра, и сама прикрыла за ним полотно.

...«Лета 6496 от сотворения мира, - гласят летописи, - крестился в Корсуни великий князь Владимир, и в жёны взял Анну Ромейскую».

Вместе с князем русов христианскую веру принял норвежский наёмник, сын конунга Олаф Троггвасон, с большинством своих соратников.

Холодное сердце 2

Я никогда не любил мультфильмы дисней, всегда отдавал предпочтение пиксар или даже дримворкс, особенно я не любил, когда в мультфильме начинали петь, смазливых персонажей и ванильные истории. Но Холодное сердце растопило мое сердечко, а может я стал более сентиментальным, а может, наконец-то, научился смотреть произведения данного жанра. Так или иначе, Холодное сердце стало ярчайшим исключением в моих вкусах.

Сюжет, будем честны, он слегка притянут и ленив, так как завязывается на событиях прошлого, и напрямую связывает нас с уже понравившейся историей. Спаразитировать на прошлом проше, но раз уж такой ход работает... Графика, не пиксар, но на очень высоком уровне, цвета и окружающий мир выглядят шикарно, а от костюмов персонажей я не мог оторвать взгляд. Еще удивило огромное количество песен (да, да это самый что нинаесть мюзикл), но больше всего я был удивлен их качеством, они все мне очень понравились и я ими наслаждался. Огромная вишенка это Олаф, настолько огромная, что отвечает за весь юмор мультфильма, а юмор там добрый и великолепный. Можно было бы порассуждать о эмансипации, феминизме, колониализме, социально-политических проблемах. Но когда Эльза, уверенно смотря вперед, подвязывает свои волосы и бросается навстречу бушующей стихии, выпускает из рук лед, который с треском лопается и вместе с волной обрушивается на хрупкую, маленькую героиню, но она продолжает свою борьбу и в итоге укрощает бушующий океан. Туту уж простите, у меня просто мурашки по коже. И да, это все те же, невероятно харизматичные, обаятельные, милые, красивые любимые персонажи.

Ида, там будет клевый геккон.