- Это просто гниющее мясо… – прошептала она. Не в силах больше слышать эти страшные слова, я поцеловала её в лоб и прикрыла ей глаза, чтобы дать отдохнуть.

Было так трудно вернуть её к жизни. За это время запах, исходивший от её тела, который был сперва не сильнее, чем от забытого на солнце пакета с фруктами, многократно усилился, превратившись в сладкое и тяжёлое зловоние. То, что я с ней сделала, остановило процесс, но не обратило его вспять. Но, увы, её всё ещё сложно было назвать хорошенькой (особенно с этой новой стрижкой).

Половина её головы отсутствовала, она была разбита вдребезги. Я собрала все кусочки, какие смогла найти, и целый день складывала их, будто паззл, но найти удалось не всё, некоторые куда-то подевались. Заглянув внутрь, можно было увидеть, что череп пуст: мозг разбрызгался по полу и стенам, так что мне пришлось вытирать его тряпкой. Я наполнила черепную коробку старыми газетами и надела на неё вязаную шапочку, чтобы голова казалась целой. Вышло не так уж плохо, если бы не смятая половина лица, которую я была не в силах восстановить, по крайней мере, не сломав ей челюсть. И я хотела, чтобы она поговорила со мной. Она должна была объясниться.

С остальными частями тела было и проще, и труднее одновременно. Труднее, потому что тащить её на себе было нелегко, с моей-то многострадальной спиной и прочими болячками. Проще, потому что обмыть губкой сломанные руки и ноги, заштопать кожу и надеть на тело одежду не составило труда. Мне пришлось наспех переделать одну из её рубашек и юбку, чтобы можно было надеть их спереди, а также из-за веса, который она набрала за время отсутствия, но она всё равно выглядела прекрасно, совсем как в детстве, до того, как выросла и отказалась носить одежду, которую я для неё шила.

Я медленно вышла из подвала, не поворачиваясь к ней спиной, в точности повторяя последовательность шагов, которую использовала во время ритуала. Скорее всего, в этой предосторожности не было смысла, знаю, но я не решалась без причины нарушать свой шаг.

Когда я добралась, наконец, до кухни, полуденный летний воздух обжёг меня пощёчиной. Я рухнула на стул, пытаясь восстановить дыхание, и слёзы полились из глаз бурным потоком. Возможно, это было облегчение, или просто напряжение покидало тело. С ней всегда было так трудно.

Мы плохо расстались. Всю последнюю неделю перед её отъездом мы спорили почти без остановки. Я пыталась оставаться любящей и терпеливой матерью, но она продолжала отталкивать меня, хлопала дверями и отвечала односложно. Она хотела уйти из дома и отправиться учиться куда-то ещё, далеко отсюда, в место, где полно плохих людей, которые заставят её забыть всё, чему я её учила. Конечно, я не хотела её отпускать, и, как и положено хорошему родителю, объясняла ей, почему она не права, но она ничего не хотела слышать. Однажды вечером она просто собрала вещи и ушла с фермы.

Я пыталась преградить ей дорогу, умоляя передумать, но она не хотела слышать ни слова. Она просто оттолкнула меня, больно ударив по плечу, и исчезла в темноте. Я пыталась броситься следом, но она уже ушла, и я не знала, в каком направлении она могла отправиться.

Можете себе представить, каково это? Когда тебя ненавидит твой собственный ребёнок? Я не могла дышать, мне казалось, что я умираю. Мне казалось, что мои лёгкие и грудь заполнены битым стеклом. Всю ночь я выла и кричала, но она так и не вернулась. Я выпила полбутылки ликёра и расцарапала себе всё лицо и шею, пока, наконец, не уснула на диване.

На следующий день я проснулась от того, что эта её шавка лизала мне руку. Я отпихнула её и продолжила пить – всё, что смогла найти, лишь бы заглушить эту боль. Несколько дней прошло, как в тумане. Я выпила всё спиртное в доме, опустошила даже бочки с домашним ликёром, стоявшие в подвале. Меня рвало, когда я пыталась что-нибудь съесть, и я била собаку каждый раз, как находила в доме её мочу или дерьмо.

Скоро спиртное кончилось, а мой ребёнок так и не вернулся домой. У меня дрожали руки, и внутри осталась только обида и боль. Я увидела собаку, трусливо скулившую в углу, и она напомнила мне о ней. Я пинала её, пока она не попыталась меня укусить. Тогда я вышла из себя, взяла лопату и убила неблагодарную маленькую сучку.

Я пошла в ванную, чтобы привести себя в порядок. Впервые за несколько дней я была трезвой и могла ясно видеть себя. Видок у меня был не из приятных: я не мылась и не переодевалась, и вся одежда была измазана рвотой и кровью. От меня, наверное, разило, но я уже притерпелась к запаху. На лице было множество синяков, но я не помнила, откуда они взялись. Наверное, в какой-то момент я упала. Глаза были красными и опухшими, с сеткой лопнувших сосудов.

Из зеркала на меня смотрела грустная, старая женщина. Дом разваливался, а загоны с животными пустовали уже несколько месяцев, с тех пор, как я всех их продала. Дочь больше не будет приносить деньги в дом, а мои скудные сбережения закончатся за несколько недель. Выбор был невелик.

Я взяла бритвенное лезвие, лежавшее под раковиной. У меня так дрожали руки, что я порезала кончики пальцев до кости. Я представила себе лицо дочери, когда она вернётся и найдёт меня лежащей в ванной, но потом поняла, что она никогда не вернётся. Я умру и сгнию, забытая всеми, здесь, в глуши. Насекомые будут ползать по моему телу, пока от него совсем ничего не останется, а моя дочь обо мне и не вспомнит. Она будет счастлива там без меня.

Силы снова покинули меня. Слёзы потекли по щекам, я ударила кулаком в зеркало и задышала глубже, чтобы набраться смелости перед тем, как погрузить лезвие в плоть. Я говорила со своим отражением, что моя мать всегда запрещала делать, рассказывала ему о том, что чувствую, о своей беспомощности. Моя единственная вина была в том, что я слишком сильно любила своего ребёнка. Я просила у зеркала прощения.

И зеркало ответило.

Когда я пытаюсь вспомнить, что было дальше, всё будто затягивает дымкой. Я помню, что моё отражение вдруг заговорило и перестало быть похожим на меня. Или было похожим, но выглядело как-то странно. Существо, отражавшееся в зеркале, напоминало манекен с моим лицом, которое натянули на гладкий набалдашник, заменявший голову, но говорило оно моим голосом. Я не помню, о чём именно шёл разговор, но знаю, что оно задало мне вопрос, и я ответила.

Через несколько часов я проснулась. Уже стемнело. Я очень осторожно села, с удивлением обнаружив, что в мышцах нет ни боли, ни ломоты. Я уставилась на свою руку, и откуда-то из затылка пришло знание, которого там раньше не было, но которое я воспринимала, как свои собственные воспоминания. Я знала названия своих костей: ладьевидная, полулунная, трёхгранная и гороховидная, которые соединялись с трапециевидной, головчатой и крючковидной костями. Я знала названия всех костей, мышц, и органов в своём теле. Я знала, каким образом мои клетки расщепляют вещества, чтобы получать из них энергию. Голубоватый свет лился в окно, и я могла бы сказать, в какую именно секунду эти фотоны отразились от поверхности Луны.

Я закрыла глаза, сделала глубокий вдох и изучила новое содержимое своей головы. Я словно переехала из крохотной квартиры в пустой особняк, полный гулких залов, соединённых лабиринтом пыльных коридоров. Я чувствовала в голове ещё что-то, чьё-то приветливое и успокаивающее присутствие. Я пыталась сосредоточиться на этом ощущении, но оно, казалось, ускользало от меня. Я просто знала, что это было то самое существо из зеркала, которое теперь жило со мной и помогало мне. Оно наполняло моё сознание теплом и светом, и я поняла, что всё будет хорошо.

Теперь я знала, как устроен дизельный двигатель, или о том, как разобрать и собрать автомат. Я знала о вещах современных и давно забытых: о том, как, на самом деле, появилась наша планета, о жизни скрывающихся под землёй существ, которые были когда-то мужчинами и женщинами, о природе искусства, которое обычно называют «магией». Это был дар, данный мне кем-то, кто существовал вне нашей реальности, и он был дан мне, чтобы я могла применить его с пользой.

И я умела находить вещи, если хотела их найти.

Моя дочь отключила телефон, и я не могла ей позвонить, но сейчас я могла бы её разыскать. На самом деле, это было так просто. Но она злилась на меня, и, хотя она вела себя глупо, мне стоило проявить великодушие и подарить ей что-нибудь. И я придумала план.

Живых и мёртвых разделяет не стена, а мембрана. Она гораздо более гибкая, чем принято считать, и иногда, если действовать очень аккуратно, её можно преодолеть. Сделать что-то мёртвое по-настоящему живым невозможно, но вы можете подарить ему некоторые свойства живой материи при условии, что убьёте что-то по эту сторону. Вот одна из многих вещей, что я узнала.

Я положила собаку на кухонный стол. Прошёл всего день, но был июнь, и она пахла даже хуже, чем при жизни. Её шерсть свалялась от крови и дерьма, а во рту и глазницах копошились мухи.

Приготовления заняли целых два дня, и за это время живот псины успел раздуться, будто она была беременной, а глаза высохли и утонули в глазницах. К счастью, большую часть ингредиентов для ритуала в наше время можно найти в ближайшем супермаркете, а недостающее я добыла, пошарив сачком в пруду, вырытом у заднего двора, и установив в погребе несколько мышеловок.

Всё прошло быстрее, чем я ожидала. Я совершила последовательность действий, необходимых для того, чтобы дать Смерти понять, чего я хочу. Я пила то, что следовало пить, и произносила слова, которые следовало произносить, как вдруг невероятная слабость обрушилась на меня, и я почти рухнула на колени. Зрение на мгновение затуманилось. От стола донёсся тоскливый вой.

Собака зашевелилась: она не была живой, так как не дышала, но она двигала головой и шевелила языком. Её лапы дрожали и подгибались, пока она тщетно пыталась встать. Я сделала шаг в её сторону, и глаза шавки раскрылись, когда она узнала меня, и она замерла.

Тем же вечером я погрузила эту тварь на заднее сидение и поехала искать свою дочь. Я была измотана, потому что для того, чтобы заставить собаку снова двигаться, мне пришлось пожертвовать частью себя. На лице прибавилось морщин. Но я не хотела больше ждать.

Выследить человека очень легко, если знать, как это делать. Нужно просто следовать за луной и примечать следы, которые он оставляет повсюду в виде желаний и воспоминаний, как улитка, ползущая по травинке. Когда я узнала, где она остановилась, стало очевидно, что в ту ночь, когда она ушла от меня, всё было давно спланировано. Сначала я думала, что она сошла с ума, уйдя пешком, налегке, с одной лишь маленькой сумочкой, но её кто-то ждал. Наверное, она обзавелась мобильным телефоном, чтобы продумать план побега с человеком, у которого сейчас жила. И это была женщина!

Я смотрела на освещённые окна дома, в котором она пряталась, и до боли в руках сжимала руль. Шавка стонала на заднем сидении, но у меня не было сил заставить её замолчать. Я пыталась разглядеть в окне силуэт дочери, но ничего не было видно.

Я не спала всю ночь, не трогаясь с места. Я не двигала ни одним мускулом, пока моя спина не запросила пощады, а конечности не затекли настолько, что уже почти перестали меня слушаться. Я подумывала о том, чтобы войти в дом и отшлёпать её, в такой я была ярости. Но, в конце концов, любовь одержала верх.

Я видела, как она вышла из дома ранним утром, в самый тёмный предрассветный час. Наверное, она нашла работу, чтобы обеспечивать себя, раз уж матери не было рядом. Я медленно поехала рядом с ней и окликнула по имени. Она вздрогнула, а потом узнала меня.

Я сперва подумала, что она бросится бежать, но мне удалось её успокоить. Она увидела свою собаку на заднем сидении машины, и в её глазах мелькнула нерешительность. Я сказала, что отдам ей собаку, если она поговорит со мной хотя бы минут десять.

Я обещала, что не стану её ни к чему принуждать, что хочу просто поговорить с ней, но она была такой жестокой. Мне было так горько. Она не хотела возвращаться ко мне. Она говорила, что она уже взрослая, что я ей не нужна, что я душила её своей любовью. Она не хотела слушать, когда я говорила о приличиях и морали. Тогда я завела машину и поехала вперёд.

В этот момент она совсем обезумела от страха. Она судорожно пыталась открыть дверь со своей стороны и показать что-то знаками водителю грузовика, стоявшего на другой стороне дороги. Она пыталась отнять у меня руль, но я только сильнее вдавливала педаль газа. Затем она принялась меня умолять. Она плакала, слёзы текли по её щекам. Занимался рассвет. Мы были уже недалеко от дома, но я направлялась в другое место.

Я много раз думала о том, что тогда сделала, и до сих пор не могу найти оправдания этому поступку. Я могу лишь сказать, что была очень зла. Она накричала на меня и отвергла мою любовь, и я была в ярости. Я хотела преподать ей урок.

Загнать машину в пруд оказалось сложнее, чем я ожидала. Я знала, что не утону, потому что могу контролировать дыхание и работу тела, чтобы дышать водой вместо воздуха, но погружение в холодную воду меня напугало. Я видела неверие и ужас на её лице, когда машина начала тонуть. Она судорожно пыталась открыть двери (и ни разу не попыталась спасти меня), она почти выбралась, когда я повернулась к ней и удерживала, казалось, целую вечность. Она кусалась, пиналась и звала на помощь, но никто не приходил. Мы обе тонули, пока мутная вода заполняла машину, и в конце концов воздуха не осталось, и она начала задыхаться. Я держала её, пока она умирала у меня на руках, и в последние мгновения она прижалась ко мне, как будто снова была ребёнком. Тогда я поверила, что у неё ещё есть надежда. У нас есть надежда.

Вернуть её обратно было мучительно сложно. Кажется, несколько часов я оставалась на дне пруда, в мутной, холодной воде, пока не набралась смелости покинуть машину и вплавь вернуться с ней на поверхность. А потом мне пришлось тащить её несколько сотен метров до нашего дома. Пока я затаскивала её труп в подвал, у меня разболелись спина и колени.

Несколько часов беспокойного сна, и я снова приступила к подготовке ритуала. К счастью, кое-что из того, что я готовила для собаки, ещё оставалось. Кое-что ещё копошилось в клетках.

Вернуть человека сложнее, чем животное. Одним из компонентов была кровь матери. Не уточнялось, какая именно кровь нужна, так что я использовала засохшую кровь из гигиенических прокладок. На мгновение я пожалела, что никогда не пользовалась тампонами, с ними было бы гораздо легче, но я всегда считала, что порядочные женщины ими не пользуются.

Я невольно поморщилась, погружая прокладки в тёплую воду, чтобы смыть кровь. Сначала они пахли, как и прочие телесные отправления, мерзко и нечисто. Но уже через несколько секунд запах пота и других выделений исчез, и запах стал нормальным. Нет, не как у раны, например. Свежая рана пахнет, как хороший стейк. Менструальная кровь остро пахнет железом, и она несёт в себе обещание, обещание будущей жизни.

Выливая смесь крови и воды в миску, я почувствовала, как что-то шевельнулось в животе: мои яичники увяли. Вот от чего я отказалась, чтобы вернуть своего ребёнка, от этого и многого другого. Я боролась со слезами, но, с другой стороны, почему вообще я должна плакать? Ещё несколько лет, и месячные прекратились бы сами собой. Я напевала, бормотала и размазывала слюну по её векам, пока, наконец, по её телу не прошла дрожь.

Она вернулась не сразу. Сначала она пыталась дышать и выкашливала воду. Её тело напрягалось, как тетива лука, и она скулила, сжавшись в комок на столе. Затем она посмотрела на меня налитыми кровью глазами, и в них блеснуло узнавание.

Её движения были быстрыми, как у хищного зверя. Она кинулась на меня, изогнувшись так, как никогда не смогла бы при жизни. Я успела увернуться, но она едва не зацепила мою ногу.

К счастью, после возвращения она всё ещё была дезориентирована и слаба, а я успела достать молоток из ящика с инструментами и могла защитить себя. Это была грязная драка, и я легко её одолела. Я ударила её по голове множество раз, может быть, даже слишком много, но я хотела быть уверенной, что она не поднимется через некоторое время. Я пожалела о вынужденном насилии, но это было необходимо.

Я присела на корточки и раздробила ей локти и колени, чтобы она не могла двигаться. Перед тем, как взять её на руки и положить на стол, я перерезала сухожилия на её плечах и голенях канцелярским ножом, просто на всякий случай. Она не сопротивлялась, пока я привязывала её к столу и снова наряжала.

Я вернулась к пруду, чтобы проверить, не осталось ли каких-нибудь следов случившегося, или, может быть, обломков, всплывших на поверхность, но ничего не нашла. Лето было жарким и сухим, поэтому следов шин тоже не осталось. Некоторое время я смотрела на вонючую коричневую воду, размышляя, не осталась ли реанимированная собака на дне.

Я с энтузиазмом принялась восстанавливать наши отношения: каждый день после обеда я спускалась в подвал, чтобы поговорить с ней и скормить маленькие кусочки сырого мяса, чтобы поддержать её силы. Но первое оказалось невероятно неприятным, потому что она отказывалась отвечать, ограничиваясь лишь короткими, отрывистыми фразами, повторяя, что умерла. Было так больно это слышать. Я столько для неё сделала, а она отказывалась и пальцем пошевелить!

Кормить её было гораздо проще. Она пыталась сопротивляться, зажимала рот, но одной её воли было недостаточно. Её ноздри раздувались, и она смотрела на кусок мяса, маячивший у неё перед лицом, борясь с непослушными мышцами. Затем, каждый раз, её рот открывался сам по себе, и я опускала в него угощение.

В первые дни она плакала, когда жевала, слёзы текли у неё по лицу, но после еды она всегда выглядела немного лучше: её щёки на несколько часов розовели, а кожа приобретала более здоровый цвет. Но всё же с каждым днём она увядала.

Её кожа обвисла, как у старухи, а на щеках проступили тёмные пятна. Прошло недели две, и она снова начала пахнуть. Я подумывала какое-то время, что в наказание за её поведение можно позволить ей вонять, но решила, в конце концов, умыть её, и каждый день натирала духами. Я протопала пару миль до автобусной остановки, съездила в город и купила осушитель воздуха, чтобы она не сгнила.

Я прибегала и к другим способам, чтобы сблизиться с ней: каждый день делала ей новый макияж и переодевала, показывая ей её отражение в маленьком зеркальце. Она каждый раз закрывала глаза. Я пела ей колыбельные и вытирала тёмную жидкость, которая начала сочиться из уголков её рта.

Однажды я опустила покрывало с её лица и увидела, что кожа начала лопаться. На лице застыла издевательская ухмылка. Она что-то прошептала мне булькающим, вязким голосом. Кажется, она просила дать ей умереть. Я сказала, что позволю ей это, только когда она, наконец, полюбит меня, и она снова закрыла глаза. Я попыталась открыть их силой, нажав на веки, и одно из её глазных яблок лопнуло. Я стёрла тряпкой размазавшееся по ладоням стекловидное тело.

Меня разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, я чувствовала вину за то, что вот так её принуждаю, но другая часть меня твердила, что я во всём права. Мне была дана сила, о которой я раньше могла только мечтать, и она была дана не просто так. Моя миссия заключалась в том, чтобы спасти дочь, заставить её отказаться от своего глупого бунтарства и направить её на путь истинный. Я заслужила её любовь и признание за свои жертвы.

В тот вечер я снова поехала к дому той бродяжки, у которой она жила. Это было приземистое здание на обочине дороги, в паре миль от города. Не такая глушь, как моя ферма, но пробраться внутрь и позаботиться о той женщине не составило труда. Я застала её спящей, но оказалось, что она прячет пистолет под подушкой. Она даже попыталась оказать сопротивление, так что мне пришлось убить её быстро. Какая жалость.

На следующий день я принесла её голову в подвал и показала моей девочке. Я попыталась объяснить Клэр, что она была злой и несчастной женщиной, и что это было необходимо, надеясь, что она хоть как-то отреагирует на мои слова. И она отреагировала, но совсем не так, как я надеялась.

Она закричала. Она кричала и кричала в беззвучном вопле, который впивался в уши, и мне пришлось накричать на неё в ответ, чтобы она заткнулась.

И я заставила её съесть голову. Я отрезала от лица той женщины крохотные кусочки и бросала ей в рот. Я видела, как она пытается сомкнуть челюсти, но мёртвые мышцы снова предали её. Это было печально и отвратительно, но я не останавливалась, пока не остался лишь голый череп. Я сказала дочери, что мне очень жаль, что пришлось так поступить, но ей нужен был этот урок. Я поцеловала её в лоб, как и всегда, и вышла.

Когда через несколько дней после этого я спустилась вниз, её язык торчал наружу. Он так распух, что, фактически, заполнил собой весь рот. Я не могла кормить её, а она не могла говорить. Это было большим облегчением. Я молилась рядом с ней, обращаясь к Богу, в которого больше не верила, но мне хотелось, чтобы она чувствовала заботу.

Ночью я взяла ножницы и отрезала часть языка, которая высовывалась изо рта. Он был очень твёрдым, поэтому я не могла отрезать его целиком. Пришлось отстригать по чуть-чуть и запихивать кусочки ей в горло, чтобы мясо не пропадало даром. Она дрожала и билась в удерживающих её на столе ремнях. Потом я достала стакан из старого сервиза, семейную реликвию, и подложила его ей под подбородок, закрепив платком, чтобы рот оставался закрытым. Она снова выглядела чудесно.

Мёртвая плоть заживает не так, как живая: она стремится вернуть прежнюю форму, но толком не понимает, как. Её левый глаз пытался отрасти обратно, и сначала он стал слишком большим, до такой степени, что перекосил всё лицо и начал выпирать из глазницы. Затем он разветвился, как растение, и на нём появилась новая радужка. Теперь он напоминал одно из этих странных пустынных растений, суккулентов, поднимаясь у моей девочки из глазницы.

Последнюю неделю она вообще не пыталась со мной заговорить, но я видела, что она вздрагивает каждый раз, как я спускаюсь к ней. Я говорила, в основном, о счастливых временах, когда она была маленькой, и мы были вдвоём. Она лежала смирно. Помню, я начала надеяться, что она, наконец, прислушивается ко мне.

Вчера, вернувшись в подвал, я почувствовала, что запах стал гораздо сильнее, чем раньше. Она не вздрогнула и никак не отреагировала, когда я окликнула её. Я сняла повязку, но её глаза не повернулись в мою сторону.

Я ущипнула её за руку, и кусочек кожи остался в моих пальцах. Я воткнула в неё иглу, но и тогда она не пошевелилась. Энергия, приводившая её в движение, исчезла, она превратилась в сломанную куклу.

Я нашла ребёнка. Не спрашивайте, как; детей легко достать, если знать, где и как искать. Вернувшись домой, я избивала её, пока она не стала послушной. Затем я столкнула её с лестницы в подвал, а оказавшись внизу, оттащила маленькую соплячку к столу и перерезала ей горло на глазах у своей дочери, но и тогда она никак не отреагировала. Она и правда ушла от меня.

Я кричала, дёргала её за волосы, била кулаками. Помню, как её нос сломался с тихим звуком, будто хрустнула ветка, как я пинала труп соплячки и топтала его ногами. Я упивалась своей болью и бормотала бессвязные молитвы тому, кто был в зеркале, и разбила его, когда он не ответил. А затем на меня вдруг снизошло спокойствие.

Зеркальный Бог всё ещё был со мной, он не покидал меня с той самой первой ночи. Он являлся мне в самых разных формах: манекен с грубым подобием моего лица, нацарапанным на передней части головы, гниющая рыба, что-то огромное и влажное, скрытое в толще океанских вод.

Сейчас я стою в ванной и смотрю на своё отражение, дробящееся в тысячах лежащих на полу осколков. Издалека доносится слабое жужжание лампочки. Сквозь копоть, грязь и отчаяние я вижу себя и свою силу: на лице прибавилось морщин, из глаз ушёл блеск, я не могу выпрямить спину, но я ещё здесь.

Я не отступлю. Я буду бороться дальше. Я сделаю всё, что потребуется, чтобы вернуть мою девочку.

Интересное это занятие — изучать историю техники, отыскивая моменты, где развитие идет по спирали. В какой-то момент времени появляются необычные технические решения, расширяется разнообразие подходов, а потом в один момент схлопывается после нахождения оптимального пути. Но спустя какое-то время, отброшенный на задворки развития подход вновь опробуется, но в этот раз развивается и становится общепринятым. Давайте в очередной раз окунемся в глубины прошлого и посмотрим, откуда растут ноги у аппаратного ускорения операций ввода-вывода, знакомого нам сегодня по высокопроизводительным сетевым картами и RAID контроллерам. Приятного чтения!

Итак, на дворе 1996 год. Появившийся совсем недавно процессор Intel Pentium Pro впервые довел IBM PC совместимые компьютеры до уровня производительности, позволяющего конкурировать с RISC системами. Но конкурировать — не значит сравниться и, тем более, не значит — быть действительно быстрым. Большинство компьютеров того времени страдали от высоких нагрузок при выполнении операций ввода-вывода: в первую очередь работу с дисками и сетью. Производительность последних также росла и требовала еще больших затрат ресурсов системы для реализации их возможностей.

Еще недавно 10 мбит сети Ethernet справлялись с большинством клиентских задач, и только серверы использовали агрегированные подключения (например, 4-портовые адаптеры Cogent). Но приход 100VG-AnyLAN и Fast Ethernet с десятикратным ростом пропускной способности и появившиеся тут же многопортовые серверные адаптеры потребовали соответствующих затрат времени CPU на работу с ними: в то время сетевые контроллеры ещё не умели забирать на себя часть нагрузки, связанной с обработкой сетевых протоколов (например, TCP Offloading). О важности разгрузки процессора при работе с сетью говорит тот факт, что даже в начале 2000-х годов много более мощные машины с процессорами Intel Pentium III заметно просаживались при активной сетевой работе, если они были укомплектованы простыми карточками с чипом Realtek RTL8139, которые не умели в Offloading, но совершенно не замечали нагрузки, если установить “умную” карту от Intel или 3Com.

Процессоры Intel Pentium Pro

Не менее серьезно обстоит ситуация и с дисковыми операциями: скорости SCSI уже достигают 40 Мбайт/с на канал, на носу обновление стандарта для поддержки вдвое больших скоростей. Набирают популярность и дисковые массивы.

С другой стороны, нарастает проблема создания драйверов под растущий зоопарк операционных систем (Windows NT, OS/2, UnixWare итд) и… (барабанная дробь)… архитектур процессоров! Середина 90х — время больших надежд на скорую смерть х86 и приход RISCового будущего (спойлер — оно не пришло, и только сейчас пока еще робко, но все увереннее, снова стучится в дверь). Windows NT выпускается для четырех (!) процессорных архитектур, поддерживаемые ею RISC-машины относительно стандартизованы и уверенно развиваются.

В такой обстановке, недавно образованная Intelligent I/O Special Interest Group (I2O SIG) публикует стандарт I2O — интеллектуального ввода-вывода. Стандарт предполагает выполнение всех операций I/O с использованием поддерживаемых устройств — сетевых карт и контроллеров SCSI — на выделенном процессоре (IOP), в качестве оного подразумевался интеловский не сбывшийся (в очередной раз) RISC общего назначения i960 в специально доработанной версии (суффиксы RD/RP/RM/RN). Процессор выпускался с частотой от 33 до 66 МГц (позднее ее подняли до 100 МГц), снабжался собственной памятью, и работал под управлением операционной системы IxWorks от компании Wind River Systems, автора известной RTOS VxWorks. На материнских платах, как правило, устанавливали два выделенных слота SIMM с поддержкой до 64 Мбайт (позднее — 256 Мбайт) оперативной памяти — этого было более чем достаточно для ОС, всех возможных программных модулей и кэширования. Существовала возможность отключения интеллектуальных функций процессора и использование его в качестве обычного PCI моста.

Модель драйверов I2O. Источник — www.ixbt.com/mainboard/i2o.html

Фактически, взаимодействие с реальным железом ложилось на плечи этой ОС, для нее создатели устройств и должны были создавать собственные драйвера (в терминах I2O — HDM, Hardware Device Module). В свою очередь IxWorks предоставляла интерфейс для взаимодействия с драйверами основной операционной системы, в данной концепции именуемыми OSM — Operating System Module. При этом появлялась унификация драйверов для всех устройств одного типа. В случае повсеместного внедрения I2O производители железа должны были разработать драйвера только для IxWorks, а WindRiver совместно с производителями ОС разрабатывала бы драйвера OSM для поддерживаемых операционных систем.

Чуть позже появилась третья абстракция — модуль обслуживания интерфейса, Interface Service Modules (ISM). ISM — выполняемая под управлением VxWorks программа, позволяющая разгрузить центральный процессор от выполнения тех или иных задач, связанных с операциями ввода-вывода. Например, столь востребованная по сей день аппаратная обработка стека протоколов IP (TCP Offloading). Помимо разгрузки ЦП от сопутствующих вводу-выводу вычислений, ISM способна обеспечивать взаимодействие нескольких процессоров ввода-вывода в одной системе.

Итак — задумка чудесная. Но раз вы узнаете о технологии из ретроспективной статьи, значит что-то пошло не так! А не так пошло почти все, что только можно. Во-первых, не было представлено особо заметного ассортимента оборудования с поддержкой I2O. Внезапно, первой выпустила материнскую плату и сервер на ее основе Supermicro. Ее модели P6DNH и P6DNH2 на основе чипсета Intel 440FX поддерживали процессоры Pentium Pro (socket 8) и соответствовали форм-фактору Full AT с дополнительными слотами PCI, обслуживаемыми IOP, расположенными в верхней части платы. Платы располагали 10 слотами памяти SIMM, 8 из которых обслуживал контроллер памяти чипсета и 2 принадлежали IOP.

SuperMicro SuperServer P6DNH. Источник — www.itweek.ru/infrastructure/article/detail.php?ID=42074

На основе этих плат выпускались серверные платформы SuperServer, рассчитанные в первую очередь на поставку ОЕМ сборщикам и крупным системным интеграторам. В дальнейшем были выпущены еще две платы, уже для процессоров Intel Pentium II в конструктиве Slot1. Одна, модель 1997 года — на чипсете Intel 440LX, с поддержкой шины 66 МГц, другая, появившаяся уже в 1998 году, использовала чипсет Intel 440GX и, помимо поддержки 100 МГц и до 2 Гбайт ОЗУ, получила слот шины AGP (ее поддерживал и Intel 440LX, но на ранней модели платы поддержка не была реализована), что позволяло использовать ее не только в серверах, но в и мощных графических станциях. Эти платы использовали по 4 слота DIMM для системной ОЗУ и по 2 слота SIMM для памяти IOP.

SuperMicro P6DGH. Источник — theretroweb.com/motherboards/s/supermicro-p6dgh

Слоты памяти при этом были размещены рядом друг с другом. Когда я впервые увидел фото P6DGH, я был удивлен — зачем кому-то пришла в голову реализовывать поддержку SIMM EDO (чипсеты серии Intel 440 поддерживали как SDRAM, так и EDO) на топовой серверной плате, пока не увидел прикрытый радиатором процессора чип i960. Забавно, что встроенный контроллер SCSI Adaptec подключен напрямую к шине PCI, а не через IOP и для реализации RAID функций требует установки отдельной карты с процессором в выделенный слот.

При этом решений для 4-процессорных систем или систем на базе процессоров Intel Xeon в конструктиве Slot2 с поддержкой I2O компанией выпущено не было.

Как ни странно, вообще не отметилась в этом ряду сама Intel. Помимо SuperMicro, лишь Asus выпустила материнскую плату с I2O как отдельный продукт — модель Asus P2B-D2. Эта плата формата E-ATX поддерживала пару процессоров Intel Pentium II (Slot1) с частотой системной шины до 100 МГц и использовала чипсет Intel 440BX. В отличие от решений SuperMicro, здесь присутствует встроенная видеокарта и сетевой адаптер на основе чипа Интел. И снова встроенные устройства — и сеть, и SCSI — не подключены к IOP. Сам IOP может в свою очередь переключаться в режим PCI моста, в таком режиме установленные в управляемые им слоты PCI будут работать как обычные устройства.

Asus P2B-D2. Источник — руководство пользователя платы.

Изначально считалось, что недорогой (10-15 долларов США) процессор ввода-вывода будет интегрироваться на материнские платы или даже непосредственно на устройства для установки в PCI слот. Если в случае с первым подходом практика показала, что интеграция стоит куда дороже: процессор потребовал довольно сложной разводки, подключения к основной PCI шине и управляемым слотам PCI, и выделенных слотов памяти — то второй подход завоевал куда большую популярность и следы ее прослеживаются до сих пор.

Начнем с сетевых карт — их было выпущено… целая одна модель! Intel PRO/100 Intelligent Server Adapter, также известная как PILA8480 (две ревизии — 1997 и 1998 года).

Intel PRO/100 Intelligent Server Adapter

Как вы можете видеть, здесь присутствует IOP i960, но для память выполнена в виде двух чипов общей емкостью 1 Мбайт, расположенных на сетевой карте и расширение ее не предусмотрено. Впрочем, здесь оно уже и не требуется — HDM здесь будет выполняться только один и в отличие от обслуживания дисковых накопителей, задачи здесь не так требовательны к памяти.

Мне удалось приобрести две New Old Stock карты этой модели выпущенных в начале 1998 и конце 1999 годов. Сейчас эти карты заняли свое место в двух любимых сборках — "Dreamstation" и "Millennium Dream". В Windows 2000 уже есть драйверы для карты, для NT 4.0 пришлось потратить изрядно времени на поиск.

Контроллер RAID серии Mylex DAC960

Другое дело RAID контроллеры: на процессорах i960 их было выпущено огромное множество от разных производителей. Часть из них использовали собственные прошивки, иногда даже предоставлявшие интерфейс для операционной системы, совместимый с I2O OSM. Но несколько компаний пошли дальше — в первую очередь это была Intel, выпустившая набор для разработки RAID контроллеров под управлением IxWorks (Intel SMU22R), а также последователи — Symbios Logic (позднее LSI), AMI и DPT (позднее была приобретена Adaptec), а также использовавшие их наработки под собственным именем производители серверов, включая, например, Hewlett-Packard. Такие контроллеры часто имели на борту разъемы для установки и расширения памяти, обладали серьезной производительностью и поддерживали множество вариантов уровней RAID-массивов. Будучи включенными в режиме I2O (как правило, он выключен по умолчанию), могли использовать для работы стандартные I2O совместимые драйвера (OSM).

Одним же из выдающихся примеров реализации I2O стал контроллер HP NetRAID Integrated Controller, который поставлялся в составе серверов HP NetServer LH3 (Dual Slot1) и LH6000 (Quad Slot2). К счастью, младшая модель уже давно нашла свое место в коллекции Digital Vintage — получится более подробно познакомиться с ней.

Сервер HP NetServer LH3 — в процессе реставрации, виден неоригинальный DVD-привод

LH3 и LH6000 делят между собой общее шасси и младшая модель сравнительно легко может быть обновлена до старшей — требуется заменить основную системную плату, установить дополнительное охлаждение и приклеить новый шильдик из комплекта поставки. Само шасси — огромная по нынешним меркам “тумбочка” двойной ширины с прочными колесиками. Проверено — выдерживают более 100 кг дополнительной нагрузки — пару серверов Sun и HP сходного размера.

Форм-фактор — реализация стандарта NLX в версии для мощных серверов. В настольном варианте в объединительную плату устанавливалась лишь материнка, основные слоты расширения располагались на самой объединительной плате. Здесь же она играет лишь роль распределителя питания — к ней подключаются блоки питания и система охлаждения. В два слота на ней устанавливаются материнская плата и плата ввода-вывода. Отсек блоков питания расположен сзади, в нижней части шасси. Базовой конфигурации установлен лишь один блок питания, всего же их можно установить два.

Сервер HP NetServer LH3 — материнская плата и процессоры

Материнская плата выполнена на основе популярнейшего чипсета Intel 440BX, занявшего место практически во всех сегментах рынка — от ноутбуков и настольных компьютеров среднего уровня до мощных рабочих станций и серверов. На ней расположено два разъема Slot1 для установки процессоров Intel Pentium II и Intel Pentium III с частотой шины 66 или 100 МГц. Наш экземпляр укомплектован парой Intel Pentium III 500 МГц на ядре Katmai. Процессоры оснащены пассивными системами охлаждения — как и в современных серверах поток воздуха создается вентиляторами, установленными в шасси. Также присутствует 4 слота памяти DIMM, несмотря на то что чипсет поддерживает как регистровые, так и обычные модули памяти, в данном сервере необходимо использование исключительно регистровых модулей Registered ECC SDRAM. Установлено 4 оригинальных модуля общим объемом 512 Мбайт. На задней панели платы расположены стандартные порты.

Сервер HP NetServer LH3 — плата ввода-вывода

Сама же плата при снятых крышках шасси легко извлекается из слота и достается из сервера. Бок о бок с ней находится плата ввода-вывода, несущая разъемы расширения PCI64, PCI и ISA. На этой плате расположен мост для реализации дополнительной шины PCI64. Помимо него расположен процессор ввода-вывода i960, к которому подключены два контроллера SCSI Symbios и слот памяти, несущий 16 Мбайт модуль памяти типа SIMM. Также к нему подключен выделенный RTC Dallas с памятью для хранения настроек IxWorks и настроек работы с дисковыми массивами. Набор этих элементов формирует интегрированный контроллер HP NetRAID. Казалось бы, тут уже несложно было бы подключить к IOP хотя бы пару слотов PCI для работы с сетевыми адаптерами в режиме I2O, но нет, к сожалению, этого сделано не было, хотя все возможности для этого есть.

На переднем краю платы расположена пара SCSI разъемов для подключения расположенных во фронтальной части шасси двух дисковых корзин (в нашем экземпляре установлена одна) Hot Swap. Есть возможность подключения стримера. А вот привод оптических дисков уже обычный IDE, причем прогрессивный на то время DVD-ROM, заводская опция.

Сервер HP NetServer LH3 — кнопки управления и диагностический экран

Кнопки включения и перезагрузки сервера расположены под небольшой крышкой, защищающей их от случайного нажатия. Ниже расположен небольшой информационный экран и набор кнопок для управлениям им. Внизу передней части шасси расположены уже упомянутые дисковые корзины, запираемые на ключ. Также ключом фиксируется и пластиковая лицевая панель, открывающая доступ к демонтажу крышек шасси.

Сервер попал в коллекцию два года назад благодаря коллеге Артему Кашканову radiolok. Год спустя он прошел реставрацию и был доукомплектован. Лишь сейчас пришла очередь рассказа о нем — мне хотелось сделать не просто обзор сервера, но и более подробно рассказать о его особенностях, главной из которых оказалась поддержка технологии I2O. Постепенно именно сама технология стала главной темой статьи, но сервер стал единственным пока примером ее реализации, который можно было бы показать общественности. Других устройств с поддержкой I2O в коллекции Digital Vintage пока нет.

К сожалению, как часто бывает с вещами, опередившими свое время, век I2O был недолог. Немногие выпускавшиеся платы с полноценной реализацией технологии сейчас являются коллекционной редкостью класса “анобтаниум”, а немногие серверы с интегрированными дисковыми I2O контроллерами сошли с арены к концу 2002 года вместе с платформой Slot2. Куда более долог оказался век у RAID контроллеров — IxWorks переехала на архитектуру ARM и продолжила применяться в более новых SCSI и SAS устройствах. Со временем производители отказались от поддержки унифицированных интерфейсов OSM, но логика работы по сей день остается прежней — RAID контроллер полностью берет на себя выполнение операций ввода-вывода и отдает ОС уже сформированные блочные устройства. И только с приходом NVMe накопителей процессор ввода-вывода начал становится узким местом в серверных системах.

А вот в производительных сетевых картах во всю применяется разгрузка CPU от выполнения ключевых задач работы с стеком TCP/IP (тот самый TCP Offloading) и, иногда, протоколом iSCSI.

Сыграла свою роль из закрытость “клуба” I2O — благодаря усилиям Microsoft и SCO, доступ разработчиков открытых систем к спецификациям технологии был открыт уже под закат ее развития и драйверы для Linux и BSD появились с большой задержкой, а ведь эти системы тогда как раз очень сильно набирали популярность в серверном сегменте. Когда же поддержка появилась — актуальность ее была уже мала, но тем не менее, технология поддерживалась вплоть до 6 релиза RHEL, примерно в то же время, произошел отказ от поддержки и в других дистрибутивах открытых ОС.

Так замкнулся очередной виток истории ИТ. До новых встреч и до новых интересных историй, уважаемые читатели!

P.S. Пожалуйста, если вам интересна история техники и интересные экземпляры компьютерного железа, не забывайте подписываться:

• телеграм-канал: t.me/digitalvintage_ru

• зеркало в VK: vk.com/digitalvintage_ru

Еще больше новостей и статей в нашем блоге Timeweb Cloud.