Этого не может быть, говорили все, кому доводилось слышать о таинственном монахе, сидящем в одной из пагод недалеко от Ханоя с тех пор, как 200, а может быть, и 300 лет назад он решил впасть в медитацию и остаться в ней навсегда.

Я тоже не поверил в эти фантастические слухи. Но Восток есть Восток, и очень часто самое невероятное оказывается здесь очевидным. Поэтому отправился на поиски загадочного старца и через несколько дней обнаружил его в неприметной пагоде Дау.

В это действительно трудно было поверить. Передо мной прямо у алтаря, на высоком пьедестале, в стеклянном кубе, скрестив ноги и чуть подавшись вперёд, сидел неимоверно худой, абсолютно нагой старичок. Закрыв глаза, он, казалось, мечтательно улыбался приятным видениям, которые сопровождали его дух в многолетних странствиях по непознанной простыми смертными нирване.

- Его зовут By Кхак Минь, - поклонившись фигуре, пояснил бывший сельский староста, а ныне смотритель пагоды. - Он вознёс свою душу к вершинам Вселенной, а тело оставил нам, чтобы каждый приходящий сюда мог убедиться: человеку, познавшему мудрость бытия, подвластно всё.

В отличие от «классических» египетских мумий, эта не замурована в саркофаг и не окутана волокнами антисептической ткани. Её никогда не хранили в специальном микроклимате, на ней нет следов вскрытия.

Каких-либо древних документов, объясняющих это уникальное явление, мне найти так и не удалось. Поэтому не оставалось ничего другого, как попытаться поискать разгадку в легенде, которую местные жители охотно рассказывают приезжим.

Когда 300 лет назад настоятель монастыря By Кхак Минь почувствовал приближение смерти, он решил уединиться в крохотном святилище во дворе пагоды Дау. Захватил с собой один кувшин с водой, другой - с пальмовым маслом для лампадки. И обратился к братьям с последней просьбой: «Не приходите сюда сто дней. Если после этого вы не почувствуете трупного запаха, то покройте меня древесным лаком и перенесите к алтарю. Если же заметите, что тело разлагается, то засыпьте землёй моё последнее пристанище».

Вьетнамские учёные подтвердили, что на мумию нанесён защитный слой из лака и переваренной термитами земли толщиной от 2 до 4 миллиметров. А поверх него наложен ещё один, совсем тоненький и уже облупившийся во многих местах слой серебра.

Рентгеновские исследования выявили удивительные подробности, которые, впрочем, не приблизили к разгадке тайны. Оказалось, что у старца совсем не повреждена черепная коробка, не тронуты кости рук, ног и позвоночник, а ключицы, рёбра и грудина упали в опустевшую брюшную полость и лежат между костями таза. По мнению специалистов, это подтверждает, что скелет не укреплялся искусственно.

Очень маленький вес - всего 7 килограммов, и карликовый рост навели некоторых исследователей на мысль, будто труп монаха тщательно прокоптили или долго окуривали какими-то благовониями, и это уберегло его от разложения.

Из десятка самых разноречивых версий наиболее правдоподобной мне показалась такая. Специальная растительная диета, а затем длительное голодание доводят организм до полного физического истощения - того состояния, когда от человека остаются в буквальном смысле только кожа да кости. Психологическая подготовка, которой славятся буддийские монахи, позволяет, очевидно, довести это «умерщвление плоти» до крайней точки. Условно этот этап можно назвать самомумификаций.

Затем проводится «косметическая» обработка почившего. Особый состав лака и серебряная плёнка заменяют, по-видимому, в данном случае и древнеегипетские саркофаги, и современные консерванты, надёжно защищая мумию от разрушительного воздействия окружающей среды.

…Сквозь щели в черепичной крыше на улыбающегося монаха упал сноп солнечных лучей. Чему радовался человек в последний миг своей жизни 300 лет назад? Может быть, в этой улыбке и скрыта главная тайна бессмертного старца из пагоды Дау?

Двое - в одном:

В маленькой деревушке вблизи озера Нгами (Ботсвана) живёт уникальный юноша по имени Каомбу. Его неоднократно обследовали медики и другие специалисты, в том числе и антропологи, из Европы и США. Но объяснения этому феномену пока не могут найти.

Во-первых, у Каомбу два сердца: одно справа, другое - слева. Ещё одна странность - внутренние органы юноши почти вдвое крупнее, нежели у обычных людей. Однако феномен Каомбу в другом. В нём как бы живут два человека, условно их назвали дневной и ночной.

Так, Каомбу-дневной учится в светлое время суток в колледже городка Маунг (учится, кстати говоря, очень успешно). Затем помогает матери по хозяйству. А за полчаса до захода солнца ложится спать. Спит всего 30 минут. Солнце скрылось за горизонтом - Каомбу встаёт.

Но теперь это уже совершенно другой человек. Каомбу-ночной. Он знает своё имя, помнит членов своей семьи, но совершенно ничего не помнит о колледже. К тому же Каомбу-ночной - отпетый лодырь. Он категорически отказывается делать что-либо по дому. Вместо этого он целые ночи проводит в лесу, распевая во всё горло песни на неизвестном языке. За полчаса до восхода солнца Каомбу-ночной возвращается домой. Ложится на полчаса. Затем встаёт - теперь это бодрый и энергичный Каомбу-дневной, готовый к учёбе в колледже и любой домашней работе. Об этом феномене из Ботсваны рассказала своим читателям южноафриканская газета «Стар».

«Антология Непознанного. Неведомое, необъяснимое, невероятное. Книга 2», Николай Николаевич Непомнящий, 1998г.

Иван Сергеевич Разгуляев, мужчина сорока пяти лет, полный, с красным лицом, сидел за столом в бане на своей любимой даче. За окном стояла снежная зима, а в предбаннике было жарко, но не так жарко, как в парилке, из которой Иван Сергеевич только что вышел.

Мужчина налил очередную стопку водки, коротко выдохнул и махом выпил. С вилки закусил соленым огурцом, немного подождал, пока по внутренностям разольется приятное тепло, и большими глотками опорожнил кружку светлого пива, которое с трудом залезло в нутро. Пиво было ароматным, с легкой ноткой полыни, но не радовало.

— Вот раньше пиво было. Жигулевское! А сейчас так, пародия, — прошептал раздосадованный Иван Сергеевич, как будто боясь кого-то разбудить.

Но боялся Иван Сергеевич напрасно — рядом никого не было: ни жены, которая ушла от него, «алкаша», восемь лет назад, ни детей, которые изредка видели папу по праздникам. Он сидел один без трусов, голая задница была приклеена к деревянной скамье, а большой живот упирался в столешницу. Было отчего-то невыносимо грустно, водка не радовала.

Иван Сергеевич тяжело вздохнул: хочешь не хочешь, а надо идти в парную. Он уже много лет соблюдал банный ритуал. Зимой, когда выпадал снег по колено, мужчина ехал на дачу и затапливал баню. Он парился, между подходами выпивал водку под хорошую закуску, а после третьей парилки голым выбегал во двор и нырял в снег. Этой зимой снега выпало много и можно было хорошо окунуться. Главное, не застудиться и сразу бежать снова в баню греться на верхней полке, предварительно плеснув на камни ковш воды.

От мечты о скором нырке в снежную прохладу у Ивана Сергеевича выделилась слюна, хотя он был не голоден. Картошка, домашние котлеты с салом, которые он сам накрутил на мясорубке, салат из помидоров и огурцов плотно лежали в животе, придавленные пивом. Дышать было трудно! Но надо было продолжать париться. Иван Сергеевич, впрочем, как и многие люди, полагал, что банные процедуры защищают от болезней и положительно влияют на здоровье.

И вот настал долгожданный «третий раз», после которого можно нырять в снег. Как говорится, Бог любит троицу. Иван Сергеевич зашел в парную и закрыл за собой дверь…

Однако сегодня ему не довелось прыгнуть в белое одеяло и насладиться. Иван Сергеевич умер в парилке. Отказало сердце, за двадцать лет перегруженное вредной едой и алкоголем.

— Здравствуй, голубчик! — Ивана Сергеевича приветствовал невысокого роста старикашка в белой одежде.

Старик с длинной белой бородой до пупка сидел за большим деревянным столом, на котором не было ничего — ни листа, ни ручки, ни компьютера.

— День добрый. Где это я? — спросил Иван Сергеевич.

Он огляделся. Казалось, что это была небольшая комната с высокими потолками, но как бы и без потолков вовсе. Такое ощущение, что и стен-то не было, но они были. Чертовщина какая-то!

— Ну как где. Ты умер. И сейчас я приму решение, что с тобой делать. Хотя немного не так, выбор сделаешь ты, а я все устрою, как надо, — сказал старик. Он смотрел добрыми карими глазами на голого Ивана Сергеевича, к груди и плечу которого прилипли березовые листочки.

Иван Сергеевич глянул вниз и с удивлением увидел, что он двумя руками держит банный веник, прикрывая им срам. Вот так умрешь — и конфуза не избежать.

— Ну так что, у тебя будут вопросы перед тем, как мы все решим? Может хочешь узнать какую-то тайну, которая гложила тебя? Я все могу, все умею!

— Так ты Бог? — Иван Сергеевич освободил одну руку и неумело перекрестился, — Стыд-то какой!

— Бога нет. Разве ты не понял эту простую истину за свои неполных сорок пять лет жизни? — старик развел руками и улыбнулся. Его лучезарная улыбка вселяла надежду и дарила Ивану Сергеевичу спокойствие.

— Так Бога нет? — переспросил Иван Сергеевич. Он хотел перекреститься еще раз, но поднесенная к правому плечу рука быстро опустилась.

— Получается нет, — улыбнулся старик.

— А ты кто? Бог? — спросил Иван Сергеевич. Он все не мог понять, это игра, наваждение или испытание.

— Ваня, ты идиот? Я только что сказал, что его нет. А я так… Меня тут назначили блюсти порядок, — снова улыбнулся старик. Но в этот раз в его улыбке было что-то зловещее, как будто сам Дьявол смотрел сквозь узкие серые губы.

— А как же Христос? — не унимался Иван Сергеевич. Он взял веник в правую руку, так было удобней, — Христос же сын Бога.

— Это он сам так сказал, — выдохнул старик.

На этих словах Ивану Сергеевичу показалось, что лицо деда побледнело.

— Тысяча девятьсот девяносто лет назад он стоял тут передо мной, как ты стоишь сейчас, — продолжал старик, — с пробитыми насквозь ногами и руками, с дыркой в боку… Он стоял и радовался, что видит меня. На его загорелом и изможденном лице сияла такая любовь и такая человеческая радость, что даже у меня что-то защемило внутри и я, признаться, заплакал.

— Так Христос — это не выдумка! Я знал. Слава тебе, Господи! — Иван Сергеевич снова переложил веник в левую руку и стал неистово креститься правой, улыбаясь, как полоумный, — значит не зря Рождество отмечал. Это мой любимый праздник после Нового года! Хотя еще в детстве я поругался с родителями из-за сломанной гирлянды, которую отец не смог к бою курантов починить, и с тех пор не так жду Новый год...

— Иван, почему-то многие люди — не все, но большинство — переворачивают мои слова так, как им надо. Хотя я недвусмысленно говорю. Как это у вас, у людей, получается? — старик нахмурился. Было видно, что эмоции иногда овладевали им, — повторяю Бога нет.

— Ну как же. Вот ты сказал, что я умер. Но я стою тут перед тобой. Значит, после смерти я живой. Ты разговариваешь со мной. Пусть ты не Бог, ладно. Но кто-то же стоит за тобой, — алкоголь начал потихоньку отпускать Ивана Сергеевича, и мужчина ударился в философию, — я знаю, что Бог есть. А это испытание, которое нужно для того, чтобы решить, куда меня отправить: в ад, рай или небытие.

— Ой, да тут тяжелый случай, — нахмурился старик. Он положил свои маленькие ладони на стол и провел руками по столешнице от центра, не в силах дотянуться до краев.

Похожие разговоры старик вел миллиарды раз с разными людьми. Каждый раз люди цеплялись за соломинку в надежде на то, что жизнь — это не просто так, что что-то есть после смерти. И не просто что-то, а организованное Создателем некое жизненное пространство, которые у каждого в мечтах было свое, но все сводилось в сущности к раю и аду.

— Так я прошел испытание? — нарушил молчание Иван Сергеевич.

Внутри он радовался, что старик не смог его обмануть и сбить с верного пути. Бог есть, а дальше будь что будет — на всякий случай надо верить. И действительно, если Бога нет, то вера в него вроде ничего плохого не принесет — умрешь и не воскреснешь. А если есть, то неверие погубит душу и приведет прямо в ад, откуда уже не будет возврата. Ведь лучше по вселенским меркам недолго походить в эту скучную церковь, чем потом жариться вечность на углях. Ну и к тому же не его дело сомневаться в давно заведенном порядке: церкви, крещение, причастие, венчание и так далее. Что есть то есть, не просто так это все заведено!

Пока так про себя рассуждал Иван Сергеевич, старик смотрел на него честным и открытым лицом, думая о чем-то своем, будто что-то вспоминая.

— Нету никакого испытания, Иван. Я не взвешиваю на весах, что сделать с твоей никчемной душой, в которой не осталось сострадания ни к себе, ни к окружающим. Ты давно умер, а сегодня смерть оформилась еще и физически. Тебя больше нет. Ты вот стоишь здесь сейчас передо мной, но тебя нет. Ты почему-то говоришь о Боге, но жизнь свою прожил так, как будто его нет. Начиная с детства и кончая последним днем ты жил для тела, проживал свою жизнь, которая сгорела, как бенгальский огонь под бой курантов. Ты не жил. Тебя не было.

— Но как же, ведь ты сам сейчас сказал, что Христос был, был же! А значит все не напрасно. И жизнь моя была нужна. Я ходил в церковь, я верил искренне! Помнишь, как я молился, когда купил лотерейный билет? И хотя Бог не дал мне выиграть, я не перестал при случае покупать билетики и молиться! Я верил до конца! Я читал Библию, я верю в сына Божия Иисуса Христа! Иисус, верю в тебя, верю, что ты сын Божий и что умер за грехи всех людей, тем самым искупив их. И теперь не убоюсь я зла, не отвернусь от тебя и от отца твоего Бога и Духа Святого!

— Хочешь встретиться Иисусом? — вздохнул старик. Он казался еще меньше, чем был изначально. Возможно, устал сидеть и ниже опустился на стуле, только одна голова торчала из-за стола.

— Хочу! — радостно воскликнул Иван Сергеевич, вознеся обе руки вверх. Он уже не стеснялся. В левой руке мужчина держал веник.

В ту же секунду Иван Сергеевич очутился на берегу моря. Багровое солнце вставало с востока, заливая черную гладь спокойной воды неровным светом. Иван Сергеевич прищурился. Маленький старик стоял рядом — по праву руку — и тоже смотрел куда-то вдаль, будто ища глазами кого-то.

Вдруг Иван Сергеевич заметил вдалеке фигуру в белом одеянии. Одежда сливалась с блестящей водой. Иван Сергеевич поднес веник ко лбу, делая из него козырек от солнца, и стал всматриваться в идущего по воде человека.

— Это Христос, сын Божий. А Мария матерь его. Святой Бог, верую в тебя, — засмеялся Иван Сергеевич.

Он бросил веник в сторону и побежал к Христу.

— Вот оно доказательство! Истинное доказательство! — закричал Иван Сергеевич, обернувшись к старцу.

Но старик был отчего-то грустен. Как будто вспомнил что-то, о чем не хотел вспоминать, что тревожило сердце и теребило душу.

— Блаженны верующие, ибо слепы в вере своей, — крикнул старик вслед Ивану Сергеевичу, который радостно, как пес к хозяину, бежал к тому самому Иисусу.

Но недолго радовался Иван Сергеевич. Он заметил, подбегая к мужчине в белой ризе, что тот шел не по воде, а по берегу, который из-за отблеска восходящего солнца сливался с морем. Со стороны казалось, что человек идет по воде. Но на самом деле никакого чуда не было.

Иван Сергеевич замедлил шаг и остановился метрах в ста от человека в ризе. Был это Христос или нет — Ивану Сергеевичу было уже не важно. Хотя в душе он понимал, что это был тот самый Иисус Христос. Последнее доказательство не прошло проверку. А идущий к нему навстречу человек уже не казался фигурой сакральной. Все было понятно — Иван Сергеевич нащупал истину, которая оказалась не такой радостной и светлой, какой должна была бы быть в его изначальном представлении.

Человек в ризе поравнялся с Иваном Сергеевичем и кротко улыбнулся, а затем произнес: «תתעודד. זה אני, בן האל. אל תפחד ממני, חבר! בוא איתי». В переводе на русский это означало примерно следующее: «Ободрись. Это я, сын Бога. Не бойся меня, друг! Пойдем со мной». Но Иван Сергеевич не знал арамейский язык и поэтому ничего не понял. Он замахал руками и побежал назад к старику.

Но старика на прежнем месте уже не было. Все было кончено.

Добавил также аудиокнигу на свой рассказ. Читает Светлана Бастрикова.