В комиксе «Черные и белые» Хулиан Волох и Вагнер Виллиан рассказывают историю Бобби Фишера — эксцентричного гроссмейстера, доказавшего, что шахматист без проблем может быть такой же суперзвездой, как голливудские актеры. Вопрос в том, какую цену он готов за это заплатить?
В конце 2001 года одиннадцатый чемпион мира по шахматам Роберт Джеймс Фишер шокировал западную общественность, заявив, что стоя аплодирует организаторам террористических актов, произошедших 11 сентября. В интервью филиппинской радиостанции, в эфире которой прозвучало это откровение, он также выразил надежду на то, что Америка как можно скорее будет стерта с лица земли.
К тому времени Фишер уже почти десять лет не был на родине. В 1992 году он согласился сыграть товарищеский матч с Борисом Спасским за гонорар в несколько миллионов долларов. Поединок состоялся в Югославии, по американским законам гражданин США не мог получать деньги за деятельность в стране, из-за начавшейся войны находившейся под международными санкциями. Фишер проигнорировал предупреждения властей, без проблем обыграл давнего соперника, после чего отправился в Венгрию, а оттуда — в Японию. Умер гроссмейстер в Исландии, которая предоставила ему убежище: в родной Америке ему грозил длительный срок за многолетнюю неуплату налогов.
Последнее интервью добровольный затворник Фишер дал в 2005 году — российским журналистам, которых он принял за агентов КГБ. Он посетовал на то, что его многие годы ищут ЦРУ и Моссад, но он оказывается хитрее, а также поведал, как Борис Ельцин продал Россию династии Ротшильдов.
В помрачненном состоянии рассудка Бобби Фишер провел почти половину своей 64-летней жизни: странности в его поведении публика замечала всегда, но к концу 1970-х годов он попросту исчез, забаррикадировавшись в своей квартире. В прессе с тех пор он появлялся либо на страницах криминальной хроники, либо благодаря скучающим журналистам, которым интересно было посмеяться над рассказами Фишера о «Протоколах сионских мудрецов».
Какую злую шутку сыграл со своим обладателем гениальный ум одного из величайших шахматистов в истории? Ответ на этот вопрос доступными им художественными средствами ищут сценарист Хулиан Волох и художник Вагнер Виллиан на страницах комикса «Черные и белые. Победы и поражения Бобби Фишера».
В один роковой день послевоенного 1949 года юная жительница Нью-Йорка Джоан Фишер показывает своему младшему брату Бобби игру, которая целиком захватывает его воображение. Шахматы для него становятся не просто увлечением, а вообще единственной вещью в мире, которая его интересует. В четырнадцать лет он становится самым молодым в истории чемпионом США и вскоре бросает учебу, чтобы целиком посвятить себя игре.
Центральным событием повествования, разумеется, становится поединок за титул чемпиона мира против Бориса Спасского, который со скандалом прошел в 1972 году в Рейкьявике. Тот матч стал, наверное, самым известным в истории шахмат — не столько даже достоянием спорта, сколько массовой культуры. Симптоматично, что обе стороны воспринимали эту встречу прежде всего как политическую: накануне поединка Фишеру позвонил лично госсекретарь США Генри Киссинджер, а в советской печати, обеспокоенной возможным проигрышем Спасского, появился воспроизведенный Владимиром Высоцким штамп «уронили шахматный престиж».
На тот момент советские мастера уже тридцать четыре года удерживали главный шахматный титул, американцы до появления Фишера не могли даже надеяться на то, чтобы составить идеологическим врагам конкуренцию в этом виде спорта. Американец, как известно, победил, но запомнился не этим, а довольно шокирующим поведением — особенно для шахмат со свойственной им джентельменски-аристократической этикой.
Первым делом Фишер демонстративно не явился на жеребьевку, которая должна была определить, кому играть белыми в первой партии, — американская сторона объяснила это тем, что их гроссмейстер предпочитает спать допоздна и потому не смог прийти в полдень. В действительности, если верить авторам книги, Фишер отказывался играть со Спасским, пока ему не поднимут плату за участие. Ситуацию в итоге спас некий британский магнат, который согласился удвоить премиальный фонд из своего кармана.
На протяжении всего матча он скандалил с организаторами, то требуя выключить телекамеры, то убавить свет, то немедленно принести ему банку скира. Годы спустя не менее эксцентричный в своих общественно-политических взглядах Борис Спасский заявит: «Перед матчем с Фишером я получил письмо от одного американца русского происхождения. В письме говорилось, что на этого человека охотятся и используют против него ультракороткое излучение. Определенной частоты. Кажется, от 2 до 4 тысяч мегагерц. В этом письме он предупреждал меня, что существуют такие вещи. Такие приборчики действительно выпускаются. <...> Мне кажется, что там что-то было. Что-то таинственное».
Сейчас, конечно, понятно, что советский спортсмен скорее был деморализован не излучателями, а столкновением с качественно иной цивилизационной реальностью, где все святое легко конвертируется в шоу, которое в свою очередь конвертируется в деньги. Фишер продемонстрировал, что даже шахматист может быть поп-звездой, не совсем человеком, но тщательно сконструированным образом. Симптоматично, что тот же Спасский произвел не меньше яркого биографического материала, чем его оппонент, но комиксы рисуют не про него, фильмы снимают не про него, забыть никак не могут не его.
Шахматы в этой книге становятся ключом к пониманию того, что, вопреки распространенному мнению, мир действительно делится на черное и белое, на экстремально противоположные полюса без полутонов. В родных Штатах эта игра — привилегия, хобби для богатых врачей и адвокатов; в Советском Союзе ими на постоянной основе занимаются четыре миллиона человек — поистине народный спорт. В США еврейскому мальчику из бедной семьи изучить шахматную теорию позволил случай и состоятельный меценат, чудом разглядевший в ребенке талант; в СССР шахматам бесплатно учат в школах. В Нью-Йорке ему приходится выслушивать инструкции, как общаться с агентами ФСБ, подозревающими его мать в симпатиях к коммунистам; в Москве его встречают как звезду и выполняют любые его капризы (пока он, конечно, не начинает невольно демонстрировать капиталистические замашки).
«Быть шахматистом в Советском Союзе — это мечта», — такой вывод делает молодой Бобби Фишер, которого политика не интересует, хотя он живет в самый разгар холодной войны и охоты на ведьм, когда незаинтересованность эта легко могла стоить свободы: он, например, решительно не понимает, почему ему не стоит читать в общественных местах литературу на только что выученном русском. В другой сцене Волох и Виллиан изображают анекдотическую ситуацию: мать Фишера ведет сына к одному из меценатов, заинтересовавшихся вундеркиндом. Вскоре доброжелательный дантист из одноэтажной Америки оказывается не так прост: дом его увешан нацистскими флагами и портретами Гитлера. Роберт и здесь не видит ничего необычного и недоумевает, почему его мать-еврейка спешит унести ноги. Этот эпизод зарифмуется с судьбой Фишера через десятки лет, когда полиция в его доме найдет «Майн кампф», соседствующий на полке с мексиканскими комиксами про супергероических борцов луча либре.
Вообще, в «Черных и белых» самое интересное, пожалуй, то, как Хулиан Волох и Вагнер Виллиан иллюстрируют механизмы рождения и самовоспроизводства конспирологического мышления. В основе всякой жизнеспособной теории заговора лежит стремление объяснить непонятное через предельно понятное. Мало кто из нас понимает, как технически возможно отправить человека на Луну, но большинство хотя бы примерно представляет, как снимается кино. Так рождается теория заговора о том, что космонавты в действительности работают на голливудских студиях.
В этом смысле Бобби Фишер, которому в мире за пределами шахматной доски непонятно примерно все, оказывается идеальным конспирологом. Всю жизнь передвигая безвольные фигуры, он не может представить, будто люди наделены субъектностью и над ними нет манипуляторов. К сожалению, от Волоха и Виллиана ускользнул примечательный сюжет из жизни гроссмейстера: в какой-то момент он объяснил отказ от выступлений тем, что все его соперники жульничают. Но в современных шахматах на высоком уровне тщательно следят, чтобы у игроков не было никаких средств связи. В ответ на это резонное замечание Фишер выдвинул неожиданную версию: шахматистам никто не подсказывает, но это и не нужно, они просто учат наизусть ходы, которые предстоит разыграть. (Из этой параноидальной идеи в итоге родились «Шахматы-960» — тот случай, когда конспирология производит нечто полезное.)
Визуально «Черные и белые» исполнены, на первый взгляд, аскетично, если не сказать безыскусно. Это, впрочем, оптический обман. Если приглядеться, художник Вагнер Виллиан в подчеркнуто простом, без выдумки рисунке раскидал огромное количество мелких деталей, ловко дополняющих сценарий Хулиана Волоха: он обильно цитирует как хрестоматийные, так и не самые очевидные визуальные образы XX века, постоянно сдвигая границы между реальностью и воображением. Бурное столетие проходит мимо героя книги, но непрерывно напоминает о себе читателю неожиданным смещением акцентов: среди пассажиров рейса Нью-Йорк — Москва можно заметить Григория Распутина, а по охваченному беспорядками Лос-Анджелесу 1992 года разгуливает кот Феликс из ретромультфильмов.
Несложная, но добросовестно исполненная книга Волоха и Виллиана — замечательный пример того, как частная биографическая история разворачивается в масштабное повествование. Прием, конечно, набивший оскомину, но в умелых руках по-прежнему способный производить впечатление — как это и сделано в «Черных и белых».
Автор текста: Эдуард Лукоянов
Источник: fanfanews
