Как выглядит мир для слепого?
Никак.
Я его не вижу.
Но только зря вы думаете, что я ограничен.
Иногда меня называют инвалидом.
Что за нелепое слово - инвалид!
Вовсе я не ограничен.
Напротив, ограничены те, кто видит мир одним лишь зрением.
Однажды мне описывали мир зрителя.
Теперь я имею ясное представление о хаосе.
Вы когда-нибудь пробовали описать зелёный цвет тому, кто никогда ничего не видел?
Невозможно.
"Зелёный цвет" - для меня лишь слова, которые ничего не значат.
Но в мире миллионы слов, имеющих множество значений.
И для меня тоже.
Газонная трава - мягкая и короткая, напоминает волосы маленького ребёнка; а луговая - жёсткая и строгая, колкая и режущая, словно речь недовольного человека, прожившего долгую и трудную жизнь.
Лист тюльпана - гладок и прохладен, как рука красивой нелюбимой женщины.
Лягушка - капля влажной холодной жизни, собранная в странную форму роса позднего летнего вечера, пахнущая водой и землёй.
Лист дерева, сорванный в жаркий полдень - тёплый и лёгкий, тонкий, как клочок почти невесомой ткани, в который завёрнуто немного ветра.
Только представьте себе!
А мне говорят - зелёный...
Для меня слово "цвет" ничего не значит.
А кому-то кажется, что в нём заключён весь мир.
Но я тоже имею представление о мире.
Я знаю терпкий, ни на что больше не похожий запах шпал ранним ранним утром, мне ведом звук одинокого автомобиля, с огромной скоростью проносящегося мимо глухой ночью - мне приятно обернуться ему вслед и слушать этот тянущий в даль звук, пока он не затихнет вовсе...
Я слышу биение цивилизации в артериях огромного города - ночью давление спадает и закостеневшие бетонные сосуды улиц и мышцы зданий могут расслабиться; а вот середина буднего дня - сокращение, сжатие, центр удара искусственного сердца - жизнь продолжается...
Мир звуков и запахов, тактильных ощущений и вкусов - вот моя вселенная.
Вкус свежего укропа и запах новой книги, шершавость кокосового ореха и близкое стрекотание кузнечика - попробуйте-ка описать это с помощью одного только цвета.
Я не вижу, но знаю, что происходит вокруг.
Для меня люди очень индивидуальны, я превосходно различаю своих родных и близких.
Человек, дом, город, страна - всё имеет свой неповторимый запах и звук.
Немногие из моих знакомых понимают, что это за штука такая - вкус воздуха.
Это вовсе не запах.
Вкус.
"Ограниченный", "инвалид" - не знаю, какое отношение эти слова имеют ко мне.
Много ли вам ведомо об окружающем мире, зрячие?
Какие запахи вы навеки сохранили в памяти?
Какие чувства испытали, рвущие душу, меняющие разум?
Давно ли вы чувствовали полное доверие, позволяя вести себя в неизвестность?
Давно ли наслаждались идеальным взаимопониманием, доверяя другому часть собственного мира и пытаясь представить себе часть чужого?
Для меня "ограниченный" - значит "замкнутый".
В любых смыслах последнего слова.
Единственное, о чём я сожалею - что не могу увидеть написанных слов.
Я не умею писать.
Но весь мир для меня состоит из слов, которые я о нём говорю.
И значения не имеют только некоторые из тех сотен тысяч, что я могу произнести.
Но для многих других, кажется, важны только они - те, что ничего не значат для меня.
И это я ограничен?

интересная мысль.

в некотором смысле, то же самое можно сказать о современной России, хотя многими ура-патриотами сравнение с американцами будет воспринято резко отрицательно.

и зря.

"– Он считает, что самым большим недостатком Америки является наше легковерие. Он утверждает, что это национальная черта американцев. Мы верим во все, в чем нас убеждают, а потом, когда иллюзии рассыпаются и видна голая правда, мы сваливаем вину на всех, кроме себя. Никогда в жизни я не встречала никого, кто бы так странно подбирал себе чтение.
– А именно? – спросил заинтригованный Мейсон.
– Он необыкновенно старательно выбирает статьи самых лучших авторов в самых лучших журналах и просит читать их вслух.
– Да что ж в этом необыкновенного?
– То, что он выбирает статьи не менее четырехлетней, а то и двадцатилетней давности.
– Не понимаю.
– С этой целью вам нужно было бы прочитать эти статьи. Например, перед войной появились статьи о том, что мы в состоянии, словно щелчком, уничтожить весь японский флот в один прекрасный день до обеда. Или, когда ввели «сухой закон», вся пресса была полна статей о том, что независимо от развития событий абсолютно недопустима когда-либо отмена поправки к Конституции о «сухом законе». Или статьи из отрасли экономики и финансов, доказывающие, что при государственном долге в тридцать миллиардов весь народ стал бы нищим, а при пятидесяти миллиардах наступил бы всеобщий хаос. Все это отлично написанные статьи, на основе логичной аргументации, которая в свое время казалась совершенно правильной. При этом многие из статей написаны лучшими перьями страны.
Перри Мейсон вопросительно посмотрел на Деллу Стрит, потом снова на Диану Рэджис.
– К чему все это? Почему человек в здравом уме тратит время на чтение несовременных, устаревших бредней? В конце концов, даже самый проницательный публицист – это все же не пророк. Он только собирает факты и делает из них логичные выводы.
Диана Рэджис нервно засмеялась.
– Мне кажется, что я недостаточно ясно выразилась. Так вот, мистер Бартслер считает, что это самый лучший способ увидеть вещи с соответствующего расстояния, как он это определяет. Он утверждает, что единственным способом защиты от некритического проглатывания глупостей, подаваемых нам сейчас в виде неопровержимой логики, является знакомство с иллюзиями прошлого, украшенными внешне доказательствами, основывающимися все на той же неопровержимой логике.
– Ну что ж, – согласился Мейсон с улыбкой, – трудно отказать ему в определенной дозе правоты. Конечно, если кто-то хочет столько потрудиться, чтобы обосновать свой скептицизм."

(с)

а если заинтересуетесь, откуда цитатко, то поищите сами.

^_^