Обо мне и воде
Так уж срослось, что я жил в окружении водоёмов. И глобальных — таких как море, и локальных — река и озеро. Так случилось, что я в детстве зачерпнул ртом воды, и меня вытащил случайно оказавшийся рядом мужик. Вот с тех самых пор я плавать и не умею. Но это же никак не отменяет всевозможных надводных приключений.
Рыбалка с резиновой лодки — это просто часть моей кармы. Та лодка, на которой мы рыбачили, была лодкой особой. Она кем-то, когда-то, ещё в семидесятые годы, была взята на прокат и с тех пор беспрерывно прокатывалась. Сколько у неё было хозяев — неизвестно, но так или иначе, она перекочевала к нам. Досталась по наследству, можно сказать. Как ни странно, то место, где стояла печать, напоминающая о том, что лодка была прокатной, сохранилось до самого последнего дня её долгой рыболовной жизни.
Что руководило мной — совершенно непонятно. Но я, боясь воды в принципе, почти каждый день выплывал с песчаного берега в очередное рыболовное путешествие. Странным было то, что на ней заплаток было больше, чем своего родного материала. Большинство из них было сделано из велосипедных камер, поэтому лодка была у нас пятнистая, даже стильная немного. Название ещё пугающее — «Нырок-1». Каждый раз — как в последний путь. Где-то на подсознании мы понимали, что именно этот вояж может стать последним, и у нас как бы для сидений были с собой два огромных пенопластовых поплавка. Я думаю, от морских сетей. Они очень хорошо вписывались в интерьер лодки, и на них действительно было удобно сидеть. Ну и если что… Но я старался о «если что» даже не думать.
Она регулярно спускала через ниппельный отсек, и каждый час у нас была подкачка лодки. Иногда, в те редкие моменты, когда клевало, в азарте мы забывали о том, что тонем, и лодка принимала форму закрывающейся на закате кувшинки. Инстинкт самосохранения в какой-то момент начинал орать где-то в голове о том, что кувшинка вот-вот закроется, и мы подкачивали лодку. А на воде земли-то нет, чтобы встать, положить насос и накачать. Делалось это руками, коленями — как-нибудь. Главным правилом было — не перекачать. В общем, малолетний мазохизм какой-то. Я боялся утонуть, но рыбалка была важнее.
Главным нашим врагом была жара. А правильнее сказать — солнце. Жара-то, если облачно — бог с ней, а вот если палит солнце… Мало того что лодку распирало так, что аж заплатки улыбались растянутыми смертельными улыбками, так она ещё и страшно нагревалась и грозила взорваться к чертям. У нас была разработана система непотопляемости, и мы бережно обливали и протирали нашу ласточку забортной водой. Если палило по-взрослому, то приходилось откручивать ниппель и чуть подспускать воздух. Это были самые страшные моменты. Там этот отсек, как и вся лодка, помнит раннее Средневековье, и было страшно его выдернуть — тогда лодка спускалась бы очень быстро. Секунды, думаю, в три-четыре бы управилась. Я в такие моменты с лёгкой грустинкой и надеждой смотрел на берег. Но как-то обошлось. Наш «Титаник» ни разу не дал сбоя, и мне не пришлось изображать фонтан посреди озера — а это было бы впечатляющее зрелище планетарного масштаба со страшным звуком, настолько сильно мне не хотелось умирать молодым. Ну так я себе это представлял в моменты, когда меня кручинило.
Лодка отправилась в свой последний путь в мусорный контейнер после очередной зимовки в подвале. Она наконец-то прогнила так, что просто не накачалась. А там как раз Советский Союз закончился — и мы купили нормальную лодку.
Но не лодкой единой, что называется, была наполнена надводная жизнь в моём детстве. Утонуть у меня было много разнообразных возможностей, ничем не уступающих по опасности «Титанику».
Мы называли это камеры «от БелАЗа», но я сомневаюсь, что они были от него. Тем не менее, десять детей легко помещались на борту такой камеры, накачанной до каких-то неправдоподобных размеров. Плыть на ней получалось только туда, куда сама камера плывёт, потому что грести было никак. Она была слишком высокой, а мы — слишком маленькие. Я, как специалист по донному кролю, залезал на камеру только если на ней были все хорошо знакомые мне люди, которые знали, что если я утону — я им всем выскажу всё, что о них думаю. А так как недостатком словарного запаса я никогда не страдал — этого боялись.
Бывало, что камеру выносило на центр реки, где течение чуть быстрее, чем у берега, и нас сносило километров на пять вниз по реке. И уже оттуда мы шли домой пешком, сильно "хваля" ветер, течение, реку и друг друга — на всякий случай. Камеру оставлять было не жалко совершенно, потому что у нас рядом была свалка «Вторчермета», а там были старые машины, старые колёса и всё, что с этим связано. Всё, что не было металлом, сортировалось и откладывалось в сторонку. Вот в этой «сторонке» мы были регулярными посетителями.
Был у нас ещё один вид детского смертоносного плавания — каких-то нереальных размеров пенопластовый плот. Я так и не знаю, что это было на самом деле, но говорили, что это утеплитель с ж/д вагонов. Где там мог быть этот утеплитель спрятан — было совершенно непонятно. Да и даже если он там был, то толку с него не было никакого. В вагонах было либо жарко до такой степени, что десяток яиц приезжал в пункт назначения уже в варёном, вкрутую, виде, либо такая же дубачина, как на улице. Бывало, в удачные дни, после четырёхчасового путешествия на поезде в Ригу, люди выходили из поезда в позе мороженых окорочков с лицами тех же окорочков — и какой там, к чёртовой матери, утеплитель мог быть?!
Но для плавания, независимо от того, откуда он был родом, он подходил прекрасно. Туда тоже влезало порядка десяти малогабаритных детей, и точно так же плыли — хрен знает куда, тупо чтобы плыть. Зато, как любят ворчать диванные моралисты: «Детство у нас было прекрасное. Не то что эти вот — сидят целыми днями за компьютерами». Нынешние хоть виртуально жизнью рискуют. У нас было всё натурэль. Мне как-то повезло: ни я сам не утонул, ни никто в моём присутствии, но история знала и печальные случаи.
Ну и в меньшей степени смертельным аттракционом было моё управление катером в море, где-то милях в пяти от берега. Это вам не хухры-мухры — Атлантический океан, лодка с пластиковым дном, надувными бортами, двумя моторами по сто лошадей — и мной за рулём. Это был первый и последний раз в моей жизни, когда я нёсся по воде со скоростью 80 километров в час. Перескакивая с волны на волну, чувства страха и восторга так перемешались, что я и плакал от сильного ветра в лицо, и одновременно страшно улыбался — благодаря тому же ветру в харю. А губы беспорядочно метались по лицу, делая меня то безбожно красивым, то страшным, как вся моя предыдущая жизнь.
Ну и на десерт. Это была не знаю какая по счёту уже рыбалка, но очередная. А у нас в детстве было правило - чтоб в 4 утра уже стоял с удочкой как штык. Ты что опоздать - пацаны здороваться перестанут. Ну и хочешь - не хочешь стоишь с этой удочкой совершенно невыспатый. А у нас река так там текла у ж/д моста, что восход всегда был сзади. Плюс был в том, что солнце не слепило глаза на подъёме и хорошо было видно поплавок. Но, у солнца со спины, как оказалось в последствии, есть и свои минусы. Ну в 4 утра, понятное дело - сыро, холодно и промозгло. А в 6 утра как ни крути, солнце вставало из-за горизонта и приятно грело затылок. Дальше со слов подельников, потому что я всего этого не видел - я спал. Я стоял далеко в воде в болотных сапогах и фуфайке на голое тело - чтоб и не сильно жарко, но и не очень холодно. Бессонные ночи и бесконечные фотболы днём должны были когда-то посадить мои детские батарейки и они сели.
Солнце очень приятно ласкало затылок и я заснул. До того момента мне казалось, что "спать стоя" это байка. Фиг я угадал - я продолжал стоять с удочкой в руках почти по пояс в воде и мирно спать. Сначала меня немного покачивало ветром туда-сюда, но, оказывается, даже спя, можно держать равновесие. В какой-то момент законы физики победили и я начал покачиваться уже значительно. Земное притяжение никто не отменял и я со всего маху получил рекой по морде. Или мордой по реке, там определить было сложно, потому что весь берег ржал так, что некоторые аж ссать бегали по нескольку раз. А я спросонья вообще ничего не понимаю, ещё и больно блин, мордой об воду. Я выходил из воды как дядька Черномор в его лучшие годы. У меня ещё и болотные сапоги были полные воды под завязку, а это литров по 20 в каждом. Как же эти сволочи ржали, а?! Самое обидное было то, что я сам этого всего не видел - так бы поржал с ними с радостью. Вот такие непростые и противоречивые у меня с водой отношения.
