Из наряда на КПП-1 мы сменились без проблем. Шлагбаум был целый. Мы его не сожгли, не разломали. Даже удивительно как-то. Не заметили в темноте, скорей всего.

В караульной будке тоже почти ничего не разрушили. Раненую дверку на буржуйке мы прислонили на место. На одной петле и на шпингалете она почти ровно держалась. Почти не криво. Ну, в самом деле, это же не мы! Это так и было, как говорится. Оно само. Если внутри печки ничего не взрывать, то эта дверка вполне нормально послужит по прямому назначению. Так что, внутри караулки было всё путём. Правда, из печки ночью на пол выпадал раскалённый каменный уголь. Но, мы об этом никому не сказали. Пол в караулке сделан из утрамбованной земли. Мы потоптали его кирзачами, сделали всё как было. Теперь никто не догадается.

Пока мы сдали новой смене наряд по КПП-1, пока сменились, пока пришли в расположение, начало темнеть. День прошел. Можно было собираться на ужин. После ужина котелки и рожи помыть, провести вечернюю поверку и «ўсё», отдан ещё один день верной службы Родине. Так думал я. А Судьбина распорядилась по-другому.

После ужина я обнаружил, что в расположении взвода нет Женьки Филякина. Подходило время собираться на вечернюю поверку, а командир 3-го отделения отсутствовал. Как замкомвзвод, я провёл мини-расследование. Выяснил, что Женька вчера заступил дежурным по роте. После ужина он должен был сдать наряд новому дежурному и прибыть в расположение взвода. Дневальные, которые были в одном наряде с Женькой, прибыли на место, а Женька нет.

Первому дневальному Игорю Стрижевскому я принялся задавать наводящие вопросы:

- Вы уже сменились из наряда?

- Да.

- А где Филя?

- Возле речки лежит.

- Как это «лежит»?

- Ну, лежит и стонет.

- Как это лежит и стонет? Игорь! Ты по-человечески можешь сказать? Один раз.

- Ну его чурбаны отдубасили.

- Какие чурбаны? Ты почему такой тормоз? Когда это произошло?

- Ну, минут 20-30 назад.

- Бля, Игорь! Бегом показывай где Женька!

Мы Побежали. Если честно, я не до конца верил словам Игоря. Как такое возможно? Игорь должен быть совсем тормозом, чтобы было правдой то, что он сказал.

К сожалению, Игорь оказался редкостным тормозом. Всё, что он сказал, оказалось правдой. Женька лежал недалеко от воды и тихо стонал. Он согнулся бубликом, держался руками за пах. Видимо, ему дали с ноги по яйцам.

- Женя, кто бил?

- М-м-м-м-м.

- Стриж, давай, ты под ту подмышку, я под эту. Поднимаем Женьку и бегом в санчасть!

Женьку мы подняли. Потащили по тропе в гору к санчасти. Сам Женька идти не мог. Он висел на наших руках в той позе, в какой лежал на земле: руки к яйцам, нос к согнутым коленям.

Притащили Женьку в санчасть. Там забегали какие-то военные. Пришел высокий майор с залысинами.

- Это ты его отпи@дил. – Тоном, не допускающим возражений, заявил мне майор.

- Да вы что? Это ж мой друг!

- Ну, вот теперь рассказывай, что он твой друг.

- Вы у него спросите!

- М-м-м-м-м. – Это Женька.

- Ха! Он теперь что хочешь скажет. Он теперь тебя боится. – Это майор.

Я психанул:

- Следствие потом будете проводить. Сделайте ему что-нибудь обезболивающее! - Мне очень захотелось нагрубить майору обидными словами. Но, я не нагрубил.

Подошли два сержанта медслужбы, подняли Женьку, уложили на кушетку. Меня со Стрижевским выпихнули из санчасти. Мол, шуруйте домой, нет от вас никакого толку, лишь работать мешаете.

Пока мы в темноте приковыляли в расположение роты, пока достучались в запертые на ночь ворота дувала, пришла пора проводить вечернюю поверку. Проводил её старшина.

Старшина вышел во внутренний дворик с большой красной папкой. Встал перед строем роты. Поровнял роту, посмирнял, начал зачитывать фамилии военных. Он очень удивился, когда дошел по списку до фамилии «Филякин». Потому что в ответ на фамилию «Филякин» какой-то не Женькин голос выкрикнул:

- В санчасти.

- А что это стало с Филякиным?

- Его в санчасть снесли.

- А с какого хрена?

- Отпинал его кто-то.

- Ох, нихера себе!

Перед строем появился Рязанов.

- Кто отпи@дил сержанта Филякина? Выйти из строя.

- Я. – Из строя вышел рядовой Бердияров. Молодой солдат. Как говорится, «только с вертушки». – Я пы@диль.

- За что?

- Он минэ хлэб нэ даль. Он дэжюрьни. На@уй мэнэ пасылаль. Малядой, хилеб нэ палёжен. Я ё@нуль.

- Понятно. Встань в строй. Завтра поговорим. А теперь р-р-р-рота, отбой! Разойдись.

После команды «разойдись», строй медленно расползался. Никто не спешил уходить «в кроватку». Все солдаты топтались во внутреннем дворике, переживали случившееся происшествие. Как и все, я тоже топтался, тоже переживал. Не каждый вечер в нашей роте случались такие приключения. Пока я топтался и тупил, ко мне подошел Бердияров.

- Димон. Я взяль вина на сэбэ. Я нэ пы@диль. Я моя землак прикрываль. Он дэмбэль, ему пи@дэсь будэт. А я малядой. Рязанов мало-мало морда набьёт, а турма нэ пасадит. А дэмбэл турма пасадит.

- А кто твой земляк? Кого ты прикрыл?

- Нэт. Нэ скажу. Ему тогда пи@дэсь будэт.

Ну, и что теперь прикажете делать с Бердияровым? Отбить ему башку? А за что? Я уверен, что это не он дал Женьке по яйцам. Я точно знал, что это «почерк» одного Термезского дембелька, ибо испытал этот «почерк» на себе. Это произошло на Баграмском полигоне.

На фотографии Баграм, полигон. Сержант Тимофеев пристреливает мой пулемёт. Над Тимофеевым стоит Рязанов И.Г. Контролирует процесс.

На полигоне ситуация была точно такая, как с Женькой. Женька сегодня был в наряде, а тогда был я в наряде. Я был дневальным, раздавал жрачку. Один из дембелей решил, что я не очень уважительно отнёсся к его «сединам». То есть выдал порцию какому-то солдату вперёд этого дембеля. Дембель оскорбился, без предупреждения, без каких-либо препирательств засадил с ноги мне в пах. Я стоял за импровизированным деревянным «столом», сколоченным из пары досок. Доски были закреплены к столбикам на уровне моей груди, они закрывали мне обзор. Я не видел этого удара. Поэтому он влетел мне между ног, как футбольный мяч в пустые ворота. Однако, этот удар мне ничего не разбил, ничего не сломал. То ли дембель ногу держал криво, то ли ему роста не хватило – он был ниже меня почти на башку, чадо такое, недоделанное. Как бы то ни было, но из-за резкой боли я пришел в бешенство, выскочил из-за раздаточного стола, кинулся на этого сраного дембеля. Он трухнул, выставил вперёд руки, попятился назад. Пока я оббежал стол, дембель успел сделать три-четыре шага назад. Видимо, он думал, что я упаду, а я не упал. Теперь он не знал, что ему делать. Он пятился назад с перекошенной от страха рожей. Когда я оббежал стол, меня отделяло от обидчика метра четыре. Может пять. На этом отрезке я в три прыжка набрал разгон и со всей дури впечатал кирзачом дембелю в грудину. Всей стопой. Дембель отлетел, опрокинулся на спину, упал в йоговскую позу «халасана» - жопа выше головы.

- Болдэ - болдэ - болдэ! – Выскочили на «поле боя» пацаны из нашей роты. Часть из них обступили упавшего, часть обступила меня. Своими телами пацаны отделили меня от дембеля, не дали мне добивать упавшего. А я был в бешенстве! Я бы добивал.

- Болдэ - болдэ - болдэ! – Пацаны едва касались меня вытянутыми вперёд руками. Они не хватали меня, не толкали. Это был, скорее, предупреждающий жест. Пацаны стремились меня остановить. Никто меня не бил, никто не наваливался на меня. Однако, добивать упавшего мне не позволили. И хорошо. Иначе я втоптал бы его в землю, грудину бы ему нахер проломил. А потом пошел бы в дисбат. Короче, пацаны – молодцы, всё правильно сделали. Если не хочешь получить срок, то никогда не добивай упавшего. Вломил своему противнику, сбил с ног и успокойся. Если будешь добивать упавшего, то это уже не самозащита, а конкретная уголовка.

После вечерней поверки я стоял в Рухе, во внутреннем дворике. Вспоминал этот эпизод, смотрел на Бердиярова. Пришел к выводу, что это точно не Бердияров Женьке засадил по яйцам. Это тот хренов дембелёк из первого взвода. Я помнил его - эдакий цурипопик со шнобелем . Ну и что мне следовало делать? Пойти дать по башке цурипопику? Сказать: - «Я знаю, что это твоя выходка»? Однако, слова «я знаю» и «я догадываюсь» отличаются по сути друг от друга. Это не синонимы, как говорится – почувствуйте разницу.

Для того, чтобы не догадываться, а точно знать, мне следовало спросить у Женьки, кто его ударил. У Бердиярова я только что спросил, он не ответил на мой вопрос. И не ответит. Бердияров производил впечатление пацана с «дворовым воспитанием». Не удивлюсь, если окажется что перед призывом в армию он имел приводы в милицию за хулиганку. Вся его внешность, всё его поведение: поступки, мимика, интонации – это всё показывало, что пацан реально «из разбойничков». Такой не сдаст своего непутёвого земляка. Бить за это Бердиярова? Да ну нафиг! Я наоборот зауважал этого «душару» за то, что он быстро принимает решения, не боится ответственности за них. Мне подумалось, что из него получится замечательный боец и не его надо мочить, а землячка, которого он прикрыл.

После разговора с Бердияровым я пошел спрашивать у Стрижевского. Чтобы точно знать кто ударил Женьку. Стрижевский сказал, что ничего не видел. Полагаю, что с Женькой всё произошло быстро, без предупреждения, без словесной перепалки. Точно так, как со мной на Баграмском полигоне. Из пустоты прилетело «бац» по яйцам. Исподтишка. Быстро «бац» и всё. Поэтому Игорь Стрижевский ничего не видел. Поэтому он так тормозит: только что всё было нормально, а тут вдруг Филя лежит на земле и стонет. Ну, точно это выходка того носатого дембеля.

После Игоря я поговорил с двумя другими дневальными из Женькиного наряда. С Хайдаровым и с Камилом. Там прорисовалась та же картина - никто ничего не видел, никто ничего не знает. А даже если бы знали, то Хайдаров и Камил точно такие же земляки этому дембелю, как Бердияров. Поэтому, я не стал сильно усердствовать. Спросил, отрицательный ответ получил и пошел отбиваться в люлю. Подумал, что утром мне сам Женька скажет, кто его ударил.

Мне обязательно требовался Женькин ответ. Информация должна быть на 100% точной. Я не мог себе позволить прийти из второго взвода в первый и отоварить носатого чувака, если он не виноват. За него тут же вступятся земляки. Как мы понимаем – узбеки. Узбеков у нас в роте подавляющее большинство. Можно так выразиться, что у нас дембеля-узбеки «держат масть». Если я добадаюсь до неправильного персонажа, то не будет так, как было на полигоне. Там было всё просто и бесхитростно: меня ударили – я ударил. А если я приду в чужой взвод и устрою махач с невиновным чуваком, земляки этого чувака там меня и положат. Значит, я должен прийти туда не один, а со своими земляками-славянами. Получится, что я пришел в первый взвод и спровоцировал конфликт на почве межнациональной розни. Я буду являться зачинщиком. За такие дела мне будет светить не дисбат, а тюрьма лет на 12. Мне не хотелось 12 лет тюрьмы, я был морально не готов к такому наказанию. А раз так, то значит я должен на 100% верно выяснить кто виноват.

По итогу я решил, что завтра сразу после утреннего построения пойду в санчасть, навещу Женьку и спрошу у него. Он-то точно знает кто ему засадил по яйцам.

Период моей воинской службы «завтра после завтрака» наступил очень быстро. Сон у советского солдата здоровый и безмятежный. Особенно если солдат сытый и умытый. Отрезок времени, проведённый солдатом на нарах во сне в натопленном ослятнике, в стаж службы засчитывается, однако в мозгу у солдата бременем не откладывается. Поэтому после утреннего развода я пошагал в Санчасть. Боевых действий в горах нам не запланировали: зима-месяц на дворе. Поставили задачу ковыряться по какой-то хозяйственной бытовухе. Чего-то куда-то перетаскивать, что-то чистить, что-то строить, что-то копать во дворе. Фигня, короче. Пошел я к Старшине, отпросился, пошагал к Женьке.

А дальше случилось то, что случается всегда и везде: случилась всякая хрень, которую никто не мог заранее запланировать. Казалось бы, чего проще – приди, переговори с Женькой, вручи торжественно ему банку сгущенки от имени Второго Гвардейского взвода. Пачку печенья ещё можно вручить. Это, конечно же, не сковородка жареной картошки, но, печенье со сгущенкой – нормально. Пришагал я в Санчасть с печеньем и сгущенкой, а там меня известили, что рано утром прилетел из Баграма вертолёт и забрал Женьку Филякина в госпиталь. Потому что вертолёт всегда рано по утру прилетает.

А зачем Женьку понадобилось отвозить в госпиталь? А затем, что ему яичко зашивать потребовалось. В Рухинской санчасти такую операцию производить не было возможности.

Дальше – больше. Дальше началась вообще хрень несусветная. После того, как Женьке всё нормально заштопали, его забрал к себе Особист нашего полка. Капитан. Нихрена себе! Целый особый отдел вмешался в ситуёвину, в которой легко разобрался бы старший лейтенант Рязанов. Наш ротный командир. Да и это было бы «с перебором». Чтобы разобрать такой случай, не надо было напрягать Целого Рязанова. Хватило бы замкомвзвода, то есть меня, младшего сержанта. У нас было нормальное армейское подразделенье с нормальным боевым коллективом. Всего-то надо было взять за шкирку одного недоноска, выдернуть ему «бьющую ногу» вместе с её «коронным ударом» и с размаху засунуть куда положено. И в этот час, как говорится, стало бы всем теплей. Но нет же! В эту детскую ситуацию потребовалось вмешаться недетскому особисту. Делать ему больше нечего? А, может быть, в этом и состоит его работа? Я хрен его знает.

В общем, пристроил особист Женьку в свой кабинет печку-буржуйку топить, дрова к ней на второй этаж носить. Кабинет особиста находился в большом дувале на втором этаже. Рядом с дувалом Штаба Полка. Поэтому срочно потребовалось привлечь целого младшего сержанта из горно-стрелкового батальона, ибо у всех остальных из-за второго этажа будет голова от высоты кружиться.

Фигня всё это, конечно же. Целый Особист Полка подумал, что Женьке надавали по яйцам в его роте и теперь Женька будет «стучать» на своих обидчиков. А ещё будет ходить по полку, высматривать других каких-нибудь обидчиков и, опять же, снова ещё раз «стучать». С особым цинизмом и толстым пристрастием.

Ясный перец, что после такого оборота событий я не пошел на второй этаж дувала, расположенного возле штаба. Не пошел туда чтобы спросить Женьку о том, кто его ударил. С меня было достаточно того, что в Санчасти майор медслужбы заявил мне: - «Это ты его отпи@дил». Не хватало ещё услышать такие слова от особиста. А чё, логика у офицеров нормально работала: раз чувак суетится, значит знает кошка «чью мясу съела». Не захотел я «засветиться» перед особистом в таком нехорошем ракурсе.

Короче, сразу после прибытия Женьки из Баграма в Руху, я с расспросами к нему не пошел. А потом злостный дембелёк с большим носом и с любовью пинаться по яйцам исподтишка, получил на руки военный билет и отбыл на Родину в связи с окончанием срока службы. А потом особист на неделю уехал из Рухи в командировку. То ли в Кабул, то ли ещё в какую заразу. А Женька Филякин за эту неделю набаламутил двенадцатилитровый термос браги, выжрал её всю в одно рыло и к приезду особиста заблевал ему весь кабинет от рассвета до заката. Особист рассвирепел, на пинках отправил Женьку с занимаемой должности. Обратно нахрен, в Седьмую роту. Этого поступка я тоже до сих пор не могу принять. Как будто бы особист сам никогда не напивался до тошнотиков. Как будто бы капитан Советской Армии всю службу, как Дюймовочка, ходил только на цырлах, а нецензурную брань произносил исключительно после слова «извините». Не смешите меня! Я вас умоляю!

После того, как Женька вернулся к нам во взвод, я пытался выяснить у него как зовут ту сволочь, которая врезала ему по яйцам. Однако, Женьку больше заботило как бы его не посчитали засланным от особиста «казачком». Он многословно рассказывал о том, как особист хотел, чтобы Женька ходил по подразделениям и «стучал», а сам Женька очень сильно не хотел, чтобы он ходил по подразделениям и «стучал». О том, как особист домогался, а Женька не сдавался. Болтал он, болтал всю эту тугомотину, меня даже приморило. По итогу я сделал всего два вывода из всей этой болтовни. Первый вывод: Женькин обидчик уже уволился в запас и уехал. Поэтому Женьке наплевать на восстановление справедливости. Второй вывод явился логическим продолжением первого: это не Бердияров.

Рассказывает заместитель командира Рухинской Разведроты старший лейтенант (ныне подполковник) Бармин Валерий Юрьевич:

- В Руху я прибыл несколько позже описанных событий. Однако, способы разрешения проблем с неуставными взаимоотношениями были такие же, как прежде. Всё работало по отлаженной методике. Особисты неуставяком не занимались. Но, обстановкой в части межнациональных взаимоотношений в подразделениях владеть были обязаны. Ну и особисту нужен был денщик. Как и любому другому начальнику для обустройства и комфорта личного быта. О разбитых яйцах особист получил информацию или от медиков, или от штабных, которые вели учёт травматизма. Женя процентов на 99 раскололся у особиста. Иначе в то время было невозможно. И скорее всего, рассчитывал побалдеть у него в денщиках до конца службы. Но, по характеру своему вряд ли соответствовал "денщицкому уровню" и при первой возможности при отсутствии нового начальника решил расслабиться, борзанул и переборщил с выпивкой. От того и слетел с новой для себя "должности" денщика.

Вероятно, что между замполитом полка и особистом была устная договоренность определения Жени под крылышко особиста. Чтобы исключить продолжение конфликта, который легко мог перерасти в межнациональную мясорубку. Неизвестно что там наговорил Женя этому особисту. Потому как за подобные вещи своими должностями поплатиться за подобные инциденты могли многие. Дело явно замяли.

Несколько похожий случай был и в нашей роте, когда солдат азербайджанец загнобил славянского парня до последней крайности. Солдатик тот, затюрканый, по своему характеру, физическому развитию и волевым качествам был похож на персонажа Вовку Ульянова. Постоять за себя не мог совершенно. Фамилию этого мальчика я называть не буду. Не надо такого делать. Скажу лишь, что он был по-тихому переведен в комендантский взвод. Как в случае с Филякиным и в случае с Ульяновым, командиры сработали на опережение. Была высокой вероятность попытки суицида со стороны солдата, подвергаемого моральному давлению. Солдатика перевели, развитие нехороших событий предотвратили.

Потом, позже, уже в Джабале Уссарадже, перед самым выводом, бывший «мой» солдатик странно погиб в расположении взвода в ППД. Перед отбоем во время чистки обуви. Якобы шальная пуля прилетела из "зелёнки" и попала ему в бок. Совершенно невероятное объяснение гибели и не поверил я тогда. Но, это был уже не мой солдат, он служил в другом подразделении. У него были свои командиры, другие, не я.

Конечно, суть дела с неуставняком, с избиением Женьки Филякина, - это только мои предположения. Документов по «делу» я не видел, с офицерами «дело» не обсуждал. Потому что позже прибыл в эту часть. Однако, случай достаточно типичный, вряд ли было как-то по-другому.

Рассказывает Лейбенко Игорь Олегович, капитан запаса с 1989 года, Командир Седьмой Роты. Роту принял у Старцева С.А. Капитана присвоили осенью 1986 в Рухе:

- Ударить в пах сержанта, дежурного по роте – это выдающийся случай! Это мог сделать только выдающийся балбес! После того, как Роту принял я, все выдающиеся балбесы быстро были призваны к порядку. Вообще, про дедовщину в моей роте вот что скажу: я был там самый главный. Командир Роты был Воинский Начальник и самый главный авторитет. Этого никто не пытался оспаривать. Кроме того, я единственный из роты, кто прослужил в Рухе 25 месяцев от и до. В добавок ко всему у меня был серьёзный разряд по боксу. Нарушителям дисциплины очень не хотелось меня расстраивать. Поэтому они держались изо всех сил. Пинать сержанта при исполнении никто не мог додуматься. При мне такого не было ни разу. Кто бы им позволил!

Рядовой Бердияров, который взял на себя чужую вину, по сроку службы должен был попасть под моё командование. Однако, по фамилии не могу его вспомнить. Данияров узбек был помню, Бердымурадов туркмен - помню. За два года через роту прошло минимум 300 человек, не все и не всё остаётся в памяти к сожалению. Он, может быть, был в составе строительной команды, которая строила две столовых в Тёплом Стане. Может быть он оттуда дембельнулся. Остатки этой команды вернулись в роту в августе-сентябре 1986, Бердиярова среди них не было. Может быть и такой вариант, что он загремел в госпиталь, например, с лихорадкой. И, опять же, дембельнулся из госпиталя. В Рухе была беда - москитная лихорадка, бывало треть роты в лёжку с температурой (как правило с августа по октябрь). Может быть таким путём я разминулся с Бердияровым.

В общем, ничего не могу прояснить про дальнейшую судьбу Бердиярова. А поступок его – тут всё понятно. Как он сам объяснил, так тут не убавить не прибавить. Прикрыл урода, спас от дисбата.

Рассказы из книги "БОРТЖУРНАЛ 57-22-10. Хроники вертолётной эскадрильи.

Часть 2. Афганистан" (см. на сайте http://artofwar.ru/f/frolow_i_a/):

ДЕМБЕЛЬСКАЯ НОЧЬ

3 июля 1987 года у старших лейтенантов-борттехников истекли два года службы. В Союзе вышел приказ на увольнение двухгодичников призыва 1985 года. Но здесь этот приказ не работал - их не могли отпустить, пока не прибудет замена. Тем не менее, вечером этого знаменательного дня в комнате отмечали формальное окончание срока службы. Нажарили консервированной картошки, открыли тушенки, добыли у "двадцатьчетвертых" спирта, да и своя бражка поспела. Ели, пили, веселились.

В час ночи открылась дверь, и в комнату заглянул майор Г. с защитным шлемом и автоматом в руках.

- Празднуем? - сказал он. - Дело, конечно, нужное, но старшему лейтенанту Ф. через пять минут - колеса в небе. Пойдем с тобой "люстры" вешать, дембель!

Это означало, что где-то идет ночной бой, и нашим нужна подсветка. Предстояло лететь в место работы и сбрасывать САБы - световые авиабомбы на парашютах.

- Ну вот, блядь, приплыли! - растерянно сказал старший лейтенант Ф. - Абсурд какой-то. Я, гражданский человек (притом пьяный!), почему-то должен садиться в вертолет и лететь ночью, развешивать над боем "люстры"! Надеюсь, это не дембельский аккорд моей судьбы вообще?

И он ушел, попросив все не доедать и не допивать.

Почему-то летела пара из экипажей двух командиров звеньев - майора Божко и майора Г. - конечно же, не слетанных между собой. Майоры пошушукались, договорились о наборе высоты, о скорости и дистанции, и разошлись по машинам. Взлетели, пошли в набор по спирали над аэродромом.

Ночной полет в Афганистане отличается от идентичного в Союзе выключенными бортовыми огнями - никаких тебе АНО, концевых огней, проблесковых маяков - только один строевой огонек, невидимый с земли - желтая капелька на хвостовой балке, чтобы идущий правее и выше ведомый видел, где находится его ведущий.

Спиралью требовалось набрать три тысячи над аэродромом, и, уже по выходе из охраняемой зоны, продолжать набор по прямой. Машины карабкались вверх в полной темноте - правда, вверху были звезды, а внизу в черноте кое-где моргали красные звездочки костров, но это не облегчало слепой полет.

В наборе по спирали ведомый идет ниже ведущего метров на триста, и ведущий наблюдает его строевой огонек, контролируя опасное сближение. Когда высота уже достигла двух тысяч, ведущий сказал:

- 532-й, что-то я вас не наблюдаю. Высоту доложите.

- Две сто, 851-й.

- Странно. Давай-ка мигнем друг другу, определимся. На счет "три". Раз, два, три...

Обе машины на мгновение включили проблесковые маяки - и каждый экипаж увидел красный всплеск прямо по курсу! Вертолеты шли навстречу друг другу и до столкновения оставались какие-то секунды. С одновременным матом командиры согнули ручки и развели машины в стороны.

- Давай уже отход по заданию, - сказал ведущий. - Доберем по пути. Пристраивайся выше...

И они пошли к месту работы.

Борттехник, представляя последствия несостоявшегося столкновения, ощущал, как маленькое сжавшееся сердце теряется в черных просторах его грудной клетки. Ноги его были мокры и холодны. Если мы вернемся, - говорил борттехник кому-то, - то я в тебя поверю. Я же понимаю, что ты специально отправил меня в день приказа - чтобы я поверил в твое чувство юмора. Уже верю. Теперь тебе нужно доставить нас назад, чтобы не потерять неофита...

Добрались до места работы, связались с землей, скорректировали курс, высоту, зашли на боевой, один за другим кинули по одной бомбе. Внизу вспыхнули два синих солнца, повисли на парашютах, заливая землю мертвенным светом.

Пара пошла по кругу, дожидаясь, когда бомбы погаснут, чтобы сбросить оставшиеся.

- Вот теперь жди, пока прогорят, - сказал майор Г. - Сейчас выйдем из зоны засветки неба, и начнут по нам хуярить - мы такие выпуклые и яркие будем, - как луна! Правый, посмотри-ка, где мы бороздим - может нам в другую сторону закрутить?

- Щас, только фонарик достану, - сказал правак, копаясь в портфеле.

- Какой, нахуй, фонарик, сдурел, что ли?

Правак посмотрел в блистер на бледную землю, нагнулся к карте, расстеленной на коленях, чиркнул спичкой. Огонек вспыхнул в темной кабине как факел.

- Да что ты, блядь тупая, делаешь?! - заорал командир. - Ослепил совсем! Теперь зайчики в глазах!

- А как, по-твоему, я с картой сверюсь? - рассвирепел правак. - Я тебе кошка, что ли?

И в этот напряженный момент командир пукнул.

Борттехник понял это по запаху, вдруг пошедшему волной от кресла командира.

Обиженный правак демонстративно замахал сложенной картой.

Вдруг в наушниках раздался голос ведущего:

- 532-й, чувствуешь, чем пахнет?

- Чем? - испуганно спросил майор Г.

Борттехник и правак расхохотались.

Они хохотали так, как никогда не хохотали. Они давились и кашляли.

- Чем-чем! Жареным, вот чем, - сказал ведущий. - Наблюдаю, - со склона по нам работают. А у нас даже нурсов нет. Держись подальше от горы.

- Понял, - сказал майор Г., и, - уже по внутренней связи: - Ну хули ржете, кони? Обосрались от страха и ржут теперь.

- Это не мы! - выдавили борттехник с праваком, извиваясь от смеха.

- А кто, я что ли? - сказал бессовестный майор Г.

- Наверное, это ведущий! - сказал борттехник, и теперь заржали все трое.

Так, со смехом, и зашли на боевой. Кинули две оставшиеся бомбы, развернулись и пошли домой...

ВЗАИМОЗАЧЕТ

На следующий день после обеда старшие лейтенанты Ф. и М. лежали на своих кроватях и размышляли о своем нынешнем статусе. Раз приказ вышел - они уже гражданские люди. Но пока нет замены, они должны воевать. Старший лейтенант Ф. склонялся ко второму варианту. Борттехник М. думал иначе.

- Они не имеют права держать нас здесь! А если нас убьют? С них же спросят - на каком основании у вас воевали невоенные люди? Кто, спросят, послал их на смерть не дрожащей рукой?

В это время в коридоре раздались быстрые шаги, потом царапанье по стене возле двери, и голос инженера прокричал:

- А ну открывайте! - он постучал кулаком в стену. - Я знаю, вы там! - Ну, какого хуя закрылись! Ф., М.! - он уже начал пинать в фанерную стену ногами.

Старший лейтенант Ф. подошел к двери, открыл ее и увидел инженера, который, вбежав с солнца в темный коридор, сослепу промахнулся мимо двери и сейчас бился в стенку. Увидев, что дверь открылась, он метнулся в комнату.

- А ну, давайте на стоянку, борта мыть, - командарм приезжает!

Борттехник Ф., вздохнув, сунул ноги в сандалеты. Борттехник М., не вставая с кровати, поднял голову с подушки и высоким дрожащим голосом отчеканил:

- Я никуда не пойду! Хватит, отслужил свое!

- Кончай хуйней маяться, Феликс! - сказал инженер. - Отрывай задницу и бегом на стоянку!

И тут старший лейтенант М. произнес свои главные, увенчавшие собой эти два года армии, слова, о которых спустя двадцать лет почему-то забыл. Он сказал громко и внятно:

- Да пошел ты нахуй, товарищ майор!

Товарищ майор открыл рот, хотел что-то сказать, но передумал и, повернувшись, выбежал из комнаты.

- А что он мне сделает? - сказал борттехник М., успокаивая сам себя. - Я уже в запасе...

Прошло два месяца. Замены все не было, и дембеля-борттехники летали как обычно. И по налету подошло время второго профилактория. Старший лейтенант Ф. сказал старшему лейтенанту М.:

- А не поехать ли нам в Дурмень, чтобы в Ташкенте наведаться в штаб 40-й армии и узнать про замену. Вдруг про нас вообще забыли?

И друзья пошли к инженеру эскадрильи отпрашиваться.

Выслушав старшего лейтенанта Ф., майор Иванов сказал:

- Ты поезжай. А ты, Феликс, естественно, пошел нахуй!

Рассказы из книги "БОРТЖУРНАЛ 57-22-10. Хроники вертолётной эскадрильи.

Часть 2. Афганистан" (см. на сайте http://artofwar.ru/f/frolow_i_a/):

БОЙ С СОЛНЦЕМ

Привезли комдива в Геришк. Сели за городом возле дороги. Комдив уехал.

Солнце еще высоко, жара. Оставив вертолеты под охраной БТРа, летчики идут к речке. Белая мягкая как цемент пыль, всплывая, облепляет штаны до колен. Берег обрывист, его серый камень изрезан причудливыми проходами. У самой реки каменные плиты дырявы, как старое гигантское дерево, в дырах плещется вода. Тишина, легкий шелест камыша на другом берегу. Думать о том, что кроме цапель там может быть еще кто-то, не хочется. Тем не менее, автоматы, комбезы брошены у самой воды, один из отдыхающих с автоматом в руках дежурит возле. Летчики долго, с наслаждением лежат в мелкой горячей речке, - у нее каменное, слегка шершавое дно, - потом полощут комбинезоны - они высыхают на раскаленных камнях за несколько минут. Еще раз окунувшись, надевают горячие ломкие комбезы и бредут к вертолетам. Так отдыхающие идут с пляжа на обед в санаторную столовую.

Возле вертолетов их ждет комдив с местным пехотным майором.

- Вот что, мужики, - сказал комдив. - Тут у вас помощи просят. Полста километров на север духи обстреляли колонну, засели на горе, огрызаются, а наши их достать не могут. Если до темноты их не снимем - уйдут. Подлетните, обработайте сверху.

Взяли на борт майора, запустились, полетели. Через несколько минут полета показался торчащий посреди пустыни гигантский скальный выступ. Вышли на траверз, увидели - у подножия горят две машины, рядом, задрав стволы вверх, стоят один танк и два бэтэра.

-- Это называется послеполуденный стояк, - сказал командир. - Вот клоуны! Оставь ты бэтэры для перехвата, отгони танк подальше да ебани навесом...

- Духи на северном склоне! - прокричал майор. - Близко не подходите, шарахните вон по той террасе, они там в пещерах, нужна прямая наводка! Эх, жалко, наши танки не летают!

Пара прошла мимо скалы, удалилась километра на два и вошла в боевой разворот с набором, чтобы с "горки" отработать по горе залпом нурсов. И тут случилась неприятность, о которой в спешке не подумали.

- Черт! - сказал командир. - А солнышко-то на стороне врагов!

Распластав свою корону на полнеба, солнце сияло над вершиной горы. Оно било прямой наводкой, заливая кабины идущих в атаку вертолетов жарким желтым туманом. Борттехник пожалел, что не надел ЗШ со светофильтром. Но думать и жалеть было поздно.

- "Воздух", быстрее, они вам в лоб работают! - сказала земля.

Борттехник прицелился чуть ниже солнца и надавил на гашетку. Он водил стволом в разных направлениях, чтобы очередь захватила как можно больший сектор скалы. Навстречу тянулись чужие трассы, но ужас был в том, что ни трасс, ни тех, кто эти трассы посылал, летчики не видели - все заполняло огромное солнце. Борттехник давил на гашетку, пригнувшись к самому пулемету, чтобы хоть как-то уменьшить свою невероятно огромную фигуру. Обидна была внезапность встречи с пулей, которая могла вынырнуть из солнечного тумана в любой миг, и ты даже не успеешь осознать, что произошло. Чмок - и тишина. И ты уже не здесь...Вот тебе и помылись, постирались...

Вертолет вздрогнул, дым ворвался в кабину вместе с шипением - нурсы ушли в сторону солнца. Ведущий отвалил влево, давая ведомому отработать по слепящей цели. "Кажется, поторопился", - сказал командир.

- Воздух, я - Земля! Чуть выше положили! Еще разок, ребята! Сбросьте этих уродов, а мы уж добьем!

- 945-й, расходимся! - сказал командир ведомому. - Я - влево, ты - вправо. Это блядское солнце нас погубит. Подъем на четыреста, заход под сорок пять, работа по команде.

- Понял вас...

Вертолеты разошлись в разные стороны, одновременно развернулись и взяли гору в клещи. Забравшись повыше, наклонив носы, они устремились к горе, которая теперь была хорошо видна. Борттехник прищурился, нашел террасу, различил на ней суетящихся духов. Разделившись на две группы, они возились у двух приземистых треног с пулеметами. Как они их туда заволокли? - удивился борттехник. Через секунду понял по торчащим вверх стволам - вьючные ЗГУ. С ведомого борта к горе уже потянулись пулеметные трассы. Борттехник Ф. чуть приподнял ствол, нажал на спуск, увидел, как слегка искривленная огненная дуга соединила ствол его пулемета и край террасы. Приподнял еще, повел стволом, и очередь полетела по террасе влево, выписывая кренделя и разбрызгивая пыль и камень. ("Как будто ссу с крыши! - отметил про себя борттехник.) Трассеры свивались в пропасть гаснущим серпантином. Духи залегли.

- А-атлично! - сказал командир. И, обращаясь к ведомому: - 945-й, полной серией работаем. Приготовился...Огонь!

Оба вертолета сработали почти одновременно. Связки дымных струй с двух сторон воткнулись в скалу - и две цепочки черных лохматых бутонов косым крестом перечеркнули террасу.

Ветер тут же сдернул дымы, и стало видно: террасы больше нет - ее сравняло со склоном. Большие обломки и мелкие камни еще летели вниз, - ударяясь о выступы и подскакивая, они падали прямо возле танка и бэтэров.

На восток уносило бледнеющую гряду сизых тучек.

Вертолеты вошли в правый разворот, ведомый догнал ведущего, пара построилась и пошла по кругу.

- Ну, спасибо, мужики! - сказала земля. - Это класс! Это высший класс, бля! Спасибо вам!

Командир осведомился, нет ли внизу раненых, убитых, не нужно ли кого забрать. Но все были целы, и пара, качнув на прощанье фермами с почти пустыми блоками (оставили немного нурсов на обратную дорогу), пошла на Геришк.

- Кандагарцы нам бутылку должны, - сказал командир, - в их зоне работали. А вообще, хорошо сегодня отдохнули. Сначала искупались, потом рыбку поглушили...

Он посмотрел на часы и удивился:

- Представляете - купались-то мы всего пятнадцать минут назад! То-то, я думаю, комбез еще мокрый!

Помолчал.

- Или это я так вспотел? Аж в сандалетах хлюпает!

Через минуту:

- А почему они из ПЗРК не пальнули? Сейчас бы мы уже догорали... Не было, наверное...

Закурил, и, повернувшись к майору, сидевшему чуть сзади, на месте борттехника, спросил:

- Ну как, майор, понравилось?

- Нет слов! - сказал майор, и, подумав, добавил: - Мама, я летчика люблю!

ПСЫ ЧАГЧАРАНА

Чагчаран славился большим количеством собак. Когда прилетевшие вертолетчики выходили на яркий снег под горное солнце, они наблюдали два типа живых существ. Первыми были солдаты армии "зеленых", закутанные в какие-то лохмотья как фашисты под Сталинградом, и с лопатами в руках, которыми они расчищали полосу от снега для посадки дорогих гостей. Вторыми были удивительные псы - огромные, лохматые, они весело прыгали по глубокому снегу, проваливаясь по грудь и вырываясь в искрящейся на солнце снежной пыли - не собаки, а шерстистые дельфины, резвящиеся в снежных морях под темно-синим небом Чагчарана.

Несмотря на кажущуюся беззаботность, собаки (помеси водолазов с кавказскими овчарками, или вообще неизвестная местная порода) были вполне дрессированные и охраняли советский гарнизон. Очарованные их красотой, величиной и умом, многие гости Чагчарана хотели иметь от них щенка (именно так!). Но только один случай утечки чагчаранского генофонда известен автору достоверно.

Когда борттехник Ф. собрался в очередной "чагчаран", к нему подвалил командир 2-го звена майор Г. Он дал борттехнику пять тысяч афошек и сказал:

- Найди там прапорщика такого-то и купи у него щенка - там недавно сука ощенилась. Только не светись и больше ни у кого не спрашивай - эти кинологи могут побить и насильно депортировать. А с прапором я договорился в прошлый раз - он по-хорошему жадный. Я скоро борт гоню в рембазу - обещал сыну щенка.

Прилетев в Чагчаран, борттехник Ф. не торопился искать прапорщика. Он подождал, пока экипажи уедут в дукан, закрыл борт, и решил прогуляться. Взял курс на столбик печного дыма, поднимавшегося на краю поля. Подойдя, убедился, что армия по-прежнему предсказуема - дымила, действительно, кухня. Возле кухни на грязном утоптанном снегу с обледенелыми проталинами, вокруг помятого алюминиевого тазика с уже остывшим жиром на дне, крутились, повиливая хвостиками, три рыжих пушистых щенка. Борттехник, в очередной раз удивившись своей прозорливости, огляделся, подхватил ближайшего щенка под теплое брюшко, закинул его за пазуху куртки, застегнул молнию, и пошел, на вид слегка беременный, по тропинке вдоль каких-то пристроев.

Уйдя подальше, борттехник зашел к вертолету с другой стороны, открыл дверь, сунул в салон молчаливого щенка, и снова закрыл дверь на ключ.

Закурил и увидел, что со стороны кухни идет прапорщик, останавливаясь и оглядываясь - он явно искал пропажу. Борттехник встретил его вопросом:

- У вас тут погреться можно где-нибудь? Наши уехали, дверь захлопнули. ("Только бы не заскулил", - подумал он.)

- На кухне можно, там чай горячий, - рассеянно сказал прапорщик, не переставая крутить головой. - А вы, товарищ летчик, не видали тут щеночка? Не пробегал?

- Да я вот только подошел, думал наши вернулись. Вы у Ми шестых спросите, они все это время разгружались.

Прапорщик стрельнул у борттехника сигаретку, прикурил, и собирался двинуть на другую сторону поля, где стояли две серые слоновьи туши Ми-6, окруженные машинами. Но тут в закрытом вертолете раздалось слабое журчание, и через секунду из межстворочной щели на снег потекла светло-желтая струйка. Прапорщик насторожился, наклонился, заглядывая под днище.

- Вот, блин! Топливо через дренаж выбивает! - сказал борттехник, тоже наклоняясь. - Это все - от перепада давления...

Прапорщик выпрямился и вздохнул:

- Пойду на большие вертолеты схожу...А, может, он и сам уже вернулся?

Так щенок с чагчаранских гор транзитом через Шинданд оказался на Дальнем Востоке Советского Союза.

Рассказ Дмитрия Антоновича Бликовского, сержанта горнострелкового батальона 177 полк 1983-1985 гг Джабаль, Саланг, Чарикарская Зелёнка.

Оригинал находится по адресу:

https://proza.ru/2022/09/08/1717

Автор работает над текстом, поэтому окончательную версию надобно читать там.

Черновик публикую на "Пикабу" с разрешения автора Дмитрия Антоновича Блинковского. Потому что его рассказ пришелся в самую "десяточку" темы моего рассказа "Наряд на КПП-1".

"Орлы местного значения".

Как-то на одной операции, высоко в горах, мне было предложено курнуть косячок, случайно завалялась у товарища пластина в кармане.

Я ответил ему:

- Мне сейчас и так очень плохо и физически, и морально, так что любое вещество меня просто добьет, мой организм не примет еще и это издевательство, мозг просто не выдержит. Вот выкарабкаемся отсюда, вернемся вниз, тогда и гульнем-

На что мой товарищ сказал:

- Вот и я также думаю, но решил спросить у тебя, а то мне как-то не по себе от мыслей моих, вроде и курнул бы, что бы на душе полегчало , но боюсь, что хуже будет, да и в плену можно легко оказаться, с башкой отключенной зельем-

Все-таки там, в горах, в деле, так сказать, мы были взрослыми, мы были мужчинами. А вот в "тишине" мы опять превращались в обычных восемнадцатилетних пацанов. И становились подверженными влиянию некоторых "орлов" местного значения.

Ну что тут такого? Ходить по ржавым минам, или погиб кто-то, или ранен тяжело, так это все рутина, это все обыденно, это здесь, в Афгане с каждым может произойти. Да и выбора у нас в этом почти не было. Получил приказ и пошел.

А вот бухнуть, или курнуть - это поступок "героический", а если еще при этом и утворить что-либо неподобающее, тут уж настоящий пацан и об этом знать будут все и уважать будут. Тем более, что провернуть все это действо, надо под носом у командования. Поистине поступок, настоящий, мужской. Ну и плюс к тому уверенность в безопасности. Что и приводило, часто к трагическому финалу. Какая безопасность? Это только в башке бестолковой она. Да и не умели мы по настоящему ни пить, ни курить. Уж если человек постоянно употребляет, так его поведение ровное, без скачков и не полезет он на рожон никогда. Это еще одно из доказательств и причин гибели , не были мы ни наркоманами, ни алкашами, а после нечастых употреблений, башку срывало напрочь, и море по колено.

Вот также и из рассказов афганцев, вырывают из контекста, некоторые читатели, определенные эпизоды и говорят потом. Да они там все бухали или курили чарз, а то и вообще на героине сидели.

А ты, дорогой читатель, прочитай все. Не только пьянки, да гулянки. Попробуй прочувствовать каждую строчку, каждое предложение. Попробуй представить быт, бой, климат, горы, ночь, день, болезни, ранения. А потом делай выводы и заключения.

Вспомнил я один эпизод. Нехороший. Расскажу.

Был я уже "дедушка советской армии". У кого-то из ребят случилось день рождения. Отмечали мы его на восемнадцатом ОП. Все было отлично и весело. В качестве горячительного напитка присутствовал вполне хороший самогон. Гости-исключительно дембеля и деды. Немного нас было, человек восемь по-моему, остальные на заданиях (секрет, колона, усиление постов пехоты). В общем пару кружек я употребил, очень сильно захмелел и меня отвели спать. Спал я до развода. К разводу меня разбудили . Я конечно же сопротивлялся и говорил, что-то вроде, да я прибор ложил на всех и вся, я дедушка советской армии и не мешайте мне отдыхать. Но потом подошел наш старшина, прапорщик Балашов, он знал, что мы выпивали и сказал:

-Дима, не выноси никому мозг, вставай и иди на развод, а то комбат тебе популярно объяснит какой ты дедушка и думаю, тебе это сильно не понравится-

В общем меня практически силой и пинками поставили в строй. Стоял я в задней шеренге и почти " всю дорогу" икал. После развода, меня начало тошнить. Рвало очень сильно, чуть ли не вместе с внутренностями. Все это время надо мной стоял, мой прапорщик. Когда я немного успокоился, Балашов , каким-то почти отеческим тоном ( мне тогда так показалось) произнес слова. Я помню эти слова до сих пор и тон его кстати тоже.

- Мля, дитя ты еще, совсем дитя, молоко тебе через тряпочку пить, а не самогон-

Не заложил он меня ни кому. Поговорил, правда, на следующий день. Но это были не нотации, а разговор настоящего взрослого, мудрого, старшего товарища. Спасибо ему. Выводы я сделал, хотя и не сразу, но его слова запали мне в душу.

Написать эту миниатюру, меня подтолкнули некоторые высказывания, комментарии под рассказами афганцев. А именно, что в Афгане все бухали, курили или ширялись. Встречалось мне такое мнение иногда.

Так вот, о чем я хочу сказать. Да, и выпивали, и покуривали. Но, ведь было это только в часы безделья и чувства относительной безопасности. Уж на сколько свободно можно было достать и чарз, и героин у нас на маршруте, да и самогонный аппарат у нас был свой, но пьянства не было. И никто, именно никто, и никогда, не употреблял никакой гадости на боевой операции, на сопровождении колоны, в засаде и т.д

Рассказы из книги "БОРТЖУРНАЛ 57-22-10. Хроники вертолётной эскадрильи.

Часть 2. Афганистан" (см. на сайте http://artofwar.ru/f/frolow_i_a/):

ЗА "СТИНГЕРОМ"

17 апреля 1987 года. Уже пять дней идет операция по зачистке Герата - делают "уборку" к приезду генерального секретаря Наджибуллы. Эскадрилья стоит на грунте прямо вдоль ВПП гератского аэродрома. С востока ее прикрывает рота охраны - палатки, бэтэры.

Жара. Металл раскаляется - дотрагиваться можно только в тонких кожаных перчатках. От вертолета к вертолету едет водовозка, борттехники обливают борта изнутри и снаружи, потом лежат в одних трусах на мокрых полах грузовых кабин, наслаждаясь влажной прохладой. Выруливающий вертолет закручивает пыльные смерчи, они всасываются во все щели машин, пыль сразу липнет на мокрый металл, на мокрое тело. Вода под солнцем высыхает через пять минут, остается одна пыль и жара.

С утра борттехнику Ф. повезло - пару поставили на доставку в Герат боеприпасов. Прилетели в Шинданд, ждали погрузки до обеда. Пообедали в своей столовой, сходили в бассейн, искупались, и только потом полетели назад, загруженные под потолок ящиками с нурсами и бомбами.

Уже на дальних подступах было видно, что над Гератской долиной, словно ил в стоячей воде висит желтое облако - Герат бомбили. Над облаком с трескучим грохотом резали небо "свистки". Вертолетов возле полосы не было - все разлетелись по своим заданиям - высаживать десант, бомбить, работать по наводкам разведки. Прилетевшая пара разгрузилась, заправилась, борттехники уже собирались закрыть борта и идти к палатке командного пункта слушать радиообмен. Но к одинокой паре уже спешили летчики - замкомэска майор У. с праваком, и командир первого звена майор Божко с правым Колей Шевченко (получил кличку "Рэмбо" за то, что всегда летал в спецназовском лифчике, набитом гранатами с примотанными к ним гвоздями-сотками ).

- Кони готовы? - подходя, спросил майор У. - Тогда - по коням!

Божко, поднимаясь на борт, сказал борттехнику Ф.:

- За "Стингером" идем. Замкомэска хочет Героя. Вон и особист подъехал. Давай к запуску.

- Вот здорово, да?! - устраиваясь в кресле, сказал Рэмбо. - Настоящее дело идем делать! Повоюем!

- Хорошо, если мы за "Стингером", а не "Стингер" за нами, - скептически заметил борттехник.

- Не каркай, - сказал Рэмбо, доставая из портфеля сдвоенный длинный магазин.

Сразу, чтобы не жечь зря керосин, взяли курс на юго-запад. Шли на пределе, над крышами гератских кишлаков. Пылевая взвесь смазывала видимость, небо сливалось с желто-серой землей, расчерченной кривыми квадратиками дувалов. Ведущий впереди был еле виден - временами он терялся на фоне земли. "Как камбала исчезает", - злился Божко, вглядываясь в мутный горизонт. Борттехник Ф., сняв пулемет с упора и слегка опустив ствол, держал палец на гашетке, пытаясь контролировать улетающую под ноги панораму. Черные квадратики дверей пестрили в глазах - бесконечное количество скворечников раскидано перед тобой, а игра заключается в том, чтобы угадать или успеть увидеть, откуда выглянет кукушка. Правак, выставив автомат в блистер, нес такой же бесполезный караул по охране правого борта...

Вдруг справа, метрах в ста от вертолета бесшумно выросла черная стена до неба. Борттехник увидел, как в ней медленно кувыркаются бесформенные глиняные обломки и расщепленные бревна - успел заметить летящее чахлое деревце с растопыренными как куриная лапа корнями. Через мгновение плотный вал воздуха ударил по вертолету, - бабахнуло в ушах, пыльный ветер ворвался в правый блистер, карту с коленей правака швырнуло в ноги командиру, - машину как пушинку подбросило вверх, опрокидывая влево, - но командир среагировал - продолжил начатый вираж с набором, и снова вывел машину на курс.

- Неожиданно, однако, - сказал он. - "Свистки" бомбят, нас не видят. Сейчас как тараканов раздавят.

- "Скоростные", - запросил он, - кто работает на северо-западе от центра - подождите, под вами два "вертикальных"!

Ему ответил треск пустого эфира.

- На каком они канале, блядь?! - спросил командир правака. - Найди, скажи, чтобы тормознули.

Слева вырос еще взрыв. Божко, не дожидаясь волны, ушел вверх и вправо, но их все же тряхнуло. Правак крутил переключатель рации, запрашивал, но никто ему не отвечал.

- Они на выделенном, мы не знаем кода! - наконец сказал он.

- Ладно, - сказал командир, - сейчас речку пересечем, там уже не бомбят, там наши сейчас работают.

В эфире уже слышалась работа. Скороговорка сквозь треск:

- "Бригантина", я - "Сапсан"! Закрепился на бережке, сейчас пойду вперед потихоньку...

- "Сапсан", что ты там делаешь, блядь! Уходи оттуда нахуй! Сейчас вертушки подойдут, отработают по всему правому участку...

Шуршание, треск, щелчок:

- Ладно, сиди тихо, они чуть правее отработают...

Шуршание.

- "Воздух", я - "Сапсан"! Не ходи туда, там ДШК, там ДШК работает, как понял?..

Меланхолическое:

- А-э, понял тебя, "Сапсан"...Щас почистим, брат ... А, вот, наблюдаю во дворике...р-работаю!

- Наше второе звено, - сказал Божко. - Интересно, где это они работают? Сейчас как выпрыгнем в самое пекло...

Но Герат они миновали благополучно. Перевалили хребет, прошли между кишлаками Гульдан и Шербанд, Ведущий сказал:

- Присядем на нашем посту, афганского наводчика возьмем - покажет дорогу.

Зашли на бугристую, похожую на вспаханный огород, площадку, отделенную от поста рядами колючей проволоки. Когда садились, солдаты за проволокой прыгали, размахивали руками, стреляли в воздух из автоматов.

- Ишь, как радуются, - сказал Божко. - Сразу видно - давненько своих не видели...

Когда колеса коснулись земли, командир, не сбрасывая газ, попросил борттехника:

- Спрыгни, потопчись, посмотри на рельеф, куда садится. Подозрительное поле...

Только борттехник собрался встать, в наушниках прозвучал голос ведущего, который уже сидел справа от поста, возле вкопанного танка:

- 851-й, вы на минном поле!

На слове "поле" вертолет уже висел в двадцати метрах над землей - командир так резко взял шаг, что машина прыгнула с места вертикально вверх, как весенняя фаланга.

- Так вот чего солдаты так суетились, - сказал Рэмбо. - Предупреждали, оказывается...

Летели дальше, к иранской границе.

- Уже два звонка сегодня, - мрачно сказал командир. - То бомбой свои сверху едва не прихлопнули, то снизу своими же минами чуть жопу не разорвало. Хорошо еще, на "десятке" летим, она счастливой считается...

- Почему? - спросил Рэмбо.

- Потому что на ее борттехника не действуют законы природы и армии. В эту машину даже в упор попасть не могут. Если кто ее и завалит, так это сам ее хозяин-раздолбай. Правда, Фрол? - и командир засмеялся.

Рэмбо сверился с картой - летели вдоль советской границы, километрах в пятидесяти. Столько же оставалось до Ирана. Вокруг было каменистое плато

- Направо не пойдем, там водка по талонам, - пошутил ведущий.

Шли прямо. Рэмбо, расстелив на коленях карту, отслеживал маршрут, ведя карандашом. Плато плавно снижалось. Борттехник, оглянувшись, увидел, что карандаш подползает к реке Герируд.

- Командир, приближаемся к реке, - сказал Рэмбо.

Командир молча держал ручку. Ведущий упорно ломился прямо. Вертолеты промахнули широкий пляж, две тени скользнули по мелкой воде, и выскочили на другой берег.

- Командир, пересекли речку! - угрожающе сказал Рэмбо и посмотрел на командира. Тот молчал.

- Мы - в И-ра-не! - выпучив глаза, сказал правак. - Справа - кишлак Хатай!

- Ты заткнешься, наконец! - не выдержал командир. - Не наше дело. Видишь, идет? Значит, так надо.

Ведущий вдруг вошел в левый разворот и пробормотал:

- Блуданули малость.

- Во-от! - торжествующе сказал Рэмбо. - А если бы их погранцы не спали? Международный скандал!

Вернулись, перескочили реку, пошли над широким пляжем между водой и скалистым обрывом высотой с девятиэтажку.

- 851-й, наблюдаешь вон там, на вершине "ласточкино гнездо"? - спросил ведущий. - Вроде бы прилетели... Сейчас влево, поднимемся через ущелье...

Несколько секунд летели молча. Ведущий вдруг сказал:

- Близко стреляешь, 851-й! Прямо возле меня положил.

- Я не стрелял, - удивленно сказал командир.

Все трое посмотрели вверх и вперед. На вершине обрыва, углом сворачивающего в ущелье, сверкал огонь и пыхали белые шарики дыма.

- Стреляют, командир! - возбужденно сказал Рэмбо, показывая пальцем.

- Да посадку обозначают, - сказал командир.

Тут же между ведущим и ведомым, чуть левее пары, вспух взрыв. Ведомый пронесся сквозь дым, песком хлестнуло по стеклам. Ведущий уже заворачивал влево, по восходящей втягиваясь в ущелье.

- Я же говорил - работают по нам! - заорал Рэмбо, передергивая затвор автомата.

- "Второй", осторожно, по нам работают! - доложил Божко. Но ведущий молчал - он уже скрылся за углом.

- Странно, откуда работают? - сказал командир, вертя головой. - Наверное, погранцы иранские опомнились.

- Да вон оттуда! - хором закричали борттехник и правак, тыча пальцами в "ласточкино гнездо".

- Да они посадку обозначают, мы же к ним прилетели, - сказал командир, влетая в ущелье.

Вертолет поднимался по крутой дуге, огибая широкий угол обрыва. По нему вверх зигзагом вилась тропинка, на которой замерла женщина с ведром воды - прижав его коленом к тропинке, она закрыла лицо локтем.

На вершине, одиноким ферзем стоял лысый бородатый мужик в черной накидке до пят. Он смотрел, как всплывает из ущелья советский вертолет.

- Орел! - сказал Божко, когда кабина сравнялась с бородатым, и приветливо помахал ему рукой в открытый блистер. - Салям, дорогой!

Борттехник, повернув голову, и наклоняясь вперед, смотрел на бородатого. Он увидел, как на полированной лысине сверкнуло солнце, как мужик откинул накидку, как поднял к плечу зеленую трубу с тяжелым коническим наконечником и навел ее прямо борттехнику в лоб...

Время растянулось липкой резиной...

Медленно, мелкими рывками вокруг наконечника образовалось кольцо дыма, загибаясь грибной шляпкой вокруг тубуса, борттехник отчетливо услышал шипение, - он с интересом смотрел, как медленно вытягивается в сторону вертолета белая струя с зеленым наконечником, он видел, как наконечник - два килограмма смерти - медленно вращаясь, ввинчивается в воздух...

"Граната летит - медленно думал борттехник. - Нужно доложить командиру, но как это сформулировать? Работают или стреляют? Базука или наш РПГ? А если это не граната? И почему мне так спокойно, почему все так спокойно? Даже как-то неудобно шум поднимать...".

Пока он раздумывал и смотрел, вертолет едва переместился на метр. Потом борттехник прикинет расстояние - не больше двадцати метров до бородатого (он видел, как обшарпана ударная часть гранаты), и, учитывая скорость гранаты, вычислит, что от момента выстрела до его крика прошло не более четверти секунды.

- Пуляют, командир! - заорал борттехник, вытянув руку прямо перед носом летчика.

И время понеслось бешеной кошкой. Командир повернул голову влево, бросил шаг, двинул ручку вперед, вертолет ухнул вниз. Граната прошла над хвостовой балкой, ударилась в противоположную стену ущелья, лопнувший воздух лоскутом хлестнул уходящий вниз вертолет.

Командир перевел машину в горизонтальный полет, потом в набор.

- "Второй", эти друзья по нам опять отработали, что за елки-моталки?

- 851-й, это не те оказались, идем в другое место, не задерживайся, топлива не хватит.

- Разворачивай, командир! - заорал Рэмбо. - Их наказать надо!

- Без вас знаю, - проворчал командир.

Машина выскочила из ущелья, зависла на мгновение, разворачиваясь на месте с глубоким креном, и устремилась прямо на "ласточкино гнездо". Рэмбо, высунувшись в блистер по пояс, палил из автомата. Борттехник открыл огонь из пулемета непрерывной очередью - он увидел свои трассеры в тени дувала, две темные фигуры, бегущие по двору... Командир нажал на гашетку, и нурсы ушли вперед, распушив стальное оперение. Их дымные хвосты закрыли видимость. Машина пошла вверх с правым разворотом, и, вытягивая шею, борттехник увидел, как "ласточкино гнездо" покрылось черно-красным месивом разрывов. Затрещало, забабахало, будто в костер бросили горсть пистонов. Еще он успел увидеть, что нурсы со второго блока прошли мимо и, перекинув через речку дымный полосатый мост, рвутся на иранском берегу...

- Пиздец котенку, - удовлетворенно сказал Божко, и, уже не оглядываясь, они пошли за ведущим.

- Да, - сказал командир. - Как дураков вокруг пальца обвели - этот ебаный наводчик-самоубийца заманил на край страны, чтобы тут нас грохнули. Я только не понял, почему они так и не попали? Ведь и сверху на пляж кидали, и в упор сейчас этот абрек саданул. Фрол, признавайся, у тебя машина заговоренная?

- Да нет, - сказал борттехник. - Это я... Перед армией мама заговор сделала от лихих людей. Я смеялся...

- Ну и дурак, что смеялся. В это я верю, - сказал командир. - Передай маме наше спасибо.

- "Второй", - сказал он, - вы там с этим наводчиком разберитесь. Он нас конкретно подставил. Сейчас опять на ножи заведет.

- Да мы уже поняли, 851-й. С ним где надо разберутся. А мы сейчас присядем в одном месте, оружие прихватим - надо же что-то домой привезти.

...Садились в какую-то огромную воронку, спиралью уходящую в глубь метров на тридцать. Это было похоже на кимберлитовую трубку - может лазуритовая выработка, а может, вход в аид. На каждом этаже толпились люди, приветственно поднимая автоматы. На дне приняли на борт кучу старых стволов - английских, испанских, китайских, - и американских гангстерских автоматов времен сухого закона. Медленно, по очереди поднялись из воронки, выволокли за собой хвост пыли и ушли. Борттехник так и не понял, кто были эти подземные жители - скорее всего, одна из дружественных прикормленных банд.

...Мчались, уже не разбирая дороги. Топливо кончалось. С ходу перепрыгнули двухтысячник, заскользили вниз по склону, разгоняясь до 250, оставляя позади шум собственных двигателей - только посвист лопастей не отставал. Пересекли дорогу, уперлись в одинокий хребет. Огибать уже не было топлива, пошли в набор.

- Что-то я местность не узнаю, - вдруг сказал командир, - Мы, вообще, точно идем? Вот сейчас перепрыгнем, а там Герата и нет!

- Ну да! - сказал правак, пугаясь, и начал смотреть в карту.

Перепрыгнули, увидели дымный Герат. Влетели в гератские кишлаки. Прямо перед носом борттехника откуда-то вырулила красная "тойота", в кузове - три духа с пулеметом на треноге, - завиляла от неожиданности, духи присели, закрыв головы руками, борттехник нажал на гашетку, стегнув очередью по кузову и кабине - и дальше не задерживаясь, напрямик, к аэродрому.

Стрелка топливомера показывала 50 литров - невырабатываемый остаток. Сердца трепыхались - если двигатели сейчас встанут, никакая авторотация на такой скорости и высоте не поможет - вертолет мгновенно врежется в землю.

Вертолет прошел над КДП гератского аэродрома, снизился над полосой, по которой уже катил ведущий, коснулся колесами, порулил поперек полосы, въехал на грунт - и двигатели захлебнулись, переходя на затухающий пылесосный вой...

Поздно вечером в Шинданде, после восьми часов налета за день, борттехник долго плескался в бассейне.

Организм был перевозбужден и перегрет.

Он опускался на кафельное дно и лежал там. Всплывал, переворачивался на спину, смотрел через маскировочную сетку на яркие звезды. Снова нырял, выныривал, выбирался из воды, и, лежа на мокрых досках, курил, слушая, как в будке возится посаженный на цепь варан...

Герат. Апрель 1987 года.

Идет операция. Борттехник Ф. улетел за "стингером".

Борттехник Ф. прилетел.

Без "стингера".

Кажется, он перегрелся.

Рассказы из книги "БОРТЖУРНАЛ 57-22-10. Хроники вертолётной эскадрильи.

Часть 2. Афганистан" (см. на сайте http://artofwar.ru/f/frolow_i_a/):

ТОВАРИЩИ ПО ОРУЖИЮ

Борт №10 дежурит в ПСС (поисково-спасательная служба или дежурный экипаж). Играют в дежурном домике в бильярд, спят, к вечеру, когда жара спадает, выбираются на улицу. Борттехник Ф. и командир экипажа капитан К. играют в шахматы на скамейке у домика. Доктор наблюдает за игрой, поглаживая большого рыжего пса по кличке Угрюмый (ночью Угрюмый спит в коридоре летного модуля, храпя как пьяный летчик, днем лежит на крыльце женского модуля, норовя обнюхать каждую выходящую женщину. К двум местным сукам Угрюмый почему-то равнодушен).

Через забор с колючкой - площадка ТЭЧ, дальше видна "вышка" КДП (командно-диспетчерский пункт) и кусок взлетно-посадочной полосы. Слышен звук приближающихся "сушек".

- Афганцы летят, - вытянув шею, смотрит через забор капитан К. - Сейчас цирк будет!

Все подходят к забору - посмотреть на посадку пары истребителей, которые пилотируют афганские летчики. Первая белая "сушка" касается полосы, опускает нос. Ее переднее колесо начинает мелко вилять ("шимми!" - говорит изучавший истребители борттехник Ф.), самолет сносит с полосы, передняя стойка подламывается, и машина, вздымая пыль, бороздит "подбородком" по земле. Слышен скрежет и визг. Подламывается крыльевая стойка, самолет разворачивает, крыло сминается, он останавливается. К нему уже несется пожарная машина. Открывается фонарь, из кабины выбирается летчик в голубом комбинезоне, спрыгивает на землю и начинает бегать вокруг самолета. Потом, сообразив, что может рвануть топливо или боезапас, бежит прочь. Стоящие у забора дружно аплодируют.

Пожарная машина останавливается, но не успевает произвести необходимые операции - залить сокрушенный самолет пеной. В это время на посадку заходит вторая "сушка". Видимо, летчик второй машины загипнотизирован произошедшим на его глазах крахом ведущего. "Сушка" опускает нос, ее тут же ведет влево, точно по черным перепутанным следам первого, крыльевая стойка подламывается, самолет опрокидывается через левое крыло, наматывая его на фюзеляж, переворачивается еще раз, наматывая второе крыло, и, подъехав к хвосту ведущего, замирает в пыли и в дыму.

- Горит! - говорят зрители.

Пожарная машина, оставив первый самолет, бросается ко второму, начинает заваливать его пеной. Из кабины самолета никто не выходит.

- А вот сейчас как жахнут ракеты, если они у него есть, - говорит капитан К. - И прямо по нам, между прочим.

- Да уж... - согласно кивают зрители, продолжая смотреть.

Подъезжает санитарная машина, из нее выскакивают люди, бегут к белопенному самолету, вытаскивают из кабины неподвижное тело, за руки за ноги волокут его от того, что минуту назад было самолетом.

- Вот еще две единицы техники потеряла в боях за дело апрельской революции славная и хорошо обученная афганская армия, - говорит капитан К.

И все возвращаются к своим занятиям...

ДЕНЬ ДУРАКА

Первое апреля 1987 года. Пара Ми-8 в сопровождении пары Ми-24 идет к иранской границе, в район соляных озер. Летят в дружественную банду, везут материальное свидетельство дружбы - большой телевизор "Сони". У вождя уже есть дизельный генератор, видеомагнитофон, набор видеокассет с индийскими фильмами - телевизор должен увенчать собой эту пирамиду благополучия. В обмен вождь обязался информировать о планах недружественных банд.

Просквозили Герат, свернули перед хребтом на запад. "Двадцатьчетверки", у которых как обычно не хватало топлива для больших перелетов, пожелали доброго пути, и пошли назад, на гератский аэродром, пообещав встретить на обратном пути. "Восьмые", снизившись до трех метров, летели над дорогой, обгоняя одинокие танки и бэтэры, забавлялись тем, что пугали своих сухопутных коллег. Торчащие из люков или сидящие на броне слышали только грохот своих движков, - и вдруг над самой головой, дохнув керосиновым ветром, закрывая на миг солнце, мелькает голубое в коричневых потеках масла краснозвездное днище,- и, винтокрылая машина, оглушив ревом, уносится дальше, доброжелательно качнув фермами с ракетными блоками.

Ушли от дороги, долго летели пыльной степью, наконец, добрались. Пару встречала толпа суровых чернобородых мужиков с автоматами и винтовками на плечах. Ожидая, пока борттехник затормозит лопасти, командир пошутил:

- А зачем им сраный "Сони", если они могут забрать два вертолета и шесть летчиков. Денег до конца жизни хватит.

Взяв автоматы, вышли. Вдали в стороне иранской границы блестела и дрожала белая полоска - озера или просто мираж. Командир помахал стоящим в отдалении представителям бандформирования, показал на борт, очертил руками квадрат. Подошли три афганца, вынесли коробку с телевизором. Выдвинулся вперед вождь - хмурый толстый великан в черной накидке - жестом пригласил следовать за ним. Летчики двинулись в плотном окружении мужиков с автоматами. Борттехник Ф. докурил сигарету, хотел бросить окурок, но подумал - можно ли оскорблять землю в присутствии народа, ее населяющего - мало ли как среагируют. Выпотрошив пальцами остатки табака, он сунул фильтр в карман.

В глиняном домике со сферическим потолком было прохладно. Вдоль стен лежали подушки, на которые летчикам предложили садиться. В центре поставили телевизор. Гости и хозяева расселись вокруг. Над борттехником Ф. было окошко - он даже прикинул, что через него можно стукнуть его по голове. Справа сидел жилистый дух, и борттехник незаметно намотал на ступню ремень автомата, лежащего на коленях - на тот случай, если сосед пожелает схватить автомат. Левый нагрудный карман-кабуру оттягивал пистолет, правый - граната - перед тем, как выйти из вертолетов, экипажи, понимая, что шансов против такой толпы нет, прихватили каждый по лимонке. Гости здесь конечно - дело святое, но всякое бывает. Тем более - первого апреля...

Принесли чай - каждому по маленькому металлическому чайничку, стеклянные кружки - маленькие подобия пивных, белые и бежевые кубики рахат-лукума, засахаренные орешки в надщелкнутой скорлупе, похожие на устрицы. Вождь, скупо улыбаясь, показал рукой на угощение. Летчики тянули время, поглядывая с мнимым интересом на потолок. Пить и есть первыми не хотелось - неизвестно, что там налито и подсыпано. Приступили только после того, как вождь поднес кружку к бороде.

Гостевали недолго и напряженно. Попив чая, встали, неловко прижав руки к груди, поклонились, жестом дали понять, что провожать не нужно, пожали руки всем по очереди, обулись у порога, и нарочито неспешно пошли к вертолетам. Беззащитность спин была как никогда ощутима. От чая или от страха, все шестеро были мокрые. Несколько мужиков с автоматами медленно шли за ними. Их взгляды давили на лопатки уходящих.

Дошли до вертолетов, искоса осмотрели, незаметно заглянули под днища в поисках подвешенных гранат, на тот же предмет осмотрели амортстойки шасси - удобное место для растяжки гранаты - вертолет взлетает, стойка раздвигается, кольцо выдергивает чеку...

Запустились, помахали из кабин вождю, который все же вышел проводить. Он поднял руку, прикрывая глаза от песчаного ветра винтов. Взлетели, развернулись, еще ожидая выстрела, и пошли, пошли, - все дальше, все спокойнее, скрываясь за пылевой завесой... Ушли.

- Хорошо-о! - вздохнул командир, майор Г. - Еще одно такое чаепитие, и я поседею.

Через полчаса выбрались к дороге, подскочили, запросили "двадцатьчетверок" - идем, встречайте.

- Тоже мне, сопровождающие, - сказал командир. - Нахуя они мне тут-то нужны - должны были рядом крутиться, пока мы этот страшный чай пили.

Ми-24 встретили их уже на подлете к Герату. Пристроились спереди и сзади, спросили, не подарил ли вождь барашка.

- А как же, каждому - по барашку, - сказал командир. - Просил кости вам отдать...

И командир загоготал, закинув голову. В это время из чахлых кустарников, вспугнутая головной "двадцатьчетверкой", поднялась небольшая стая крупных - величиной с утку - птиц. Стая заметалась и кинулась наперерез идущей следом "восьмерке". Борттехник Ф. увидел, как птицы серым салютом разошлись в разные стороны прямо перед носом летящий со скоростью 230 машины, - но один промельк ушел прямо под остекление...

Командир еще хохотал, когда вертолет потряс глухой удар. В лицо борттехника снизу хлынул жаркий ветер с брызгами и пылью, в кабине взвихрился серый пух, словно вспороли подушку. Он посмотрел под ноги и увидел, что нижнего стекла нет, и два парашюта, упершись лбами, едва удерживаются над близколетящей землей.

- Ах, ты, блядь! - крикнул командир, выравнивая вильнувший вертолет. - Ну что ты будешь делать, а?! Напоролись все-таки! И все из-за "мессеров"! Кто это был? Явно не воробей ведь?

Воробьи часто бились в лоб машины, оставляя на стеклах красные кляксы с перьями, - борттехник после полета снимал с подвесных баков или двигателей присохшие воробьиные головы.

- Видимо, утка, - сказал борттехник, отплевываясь от пуха, и полез доставать парашюты, которые, устав упираться, уже клонились в дыру.

- Слушай, Фрол, - искательно сказал майор Г. - Если инженер спросит, что, мол, случилось, придумай что-нибудь. Если узнают, что я утку хапнул, обвинят в потере летного мастерства. Сочини там, ладно? - ты же пиздеть мастер!

- Попробую, - неуверенно пообещал борттехник Ф., думая, что же здесь можно сочинить. Ничего не приходило в голову. Совсем ничего! Может, сказать, что духи в банде разбили? А как? Ну, типа, играли в футбол - 302-я эскадрилья против банды - матч дружбы - пнули самодельным тяжелым мячом... Нет, не то - что это за мяч, об него ноги сломать можно...

Не долетая до гератской дороги, ведущая "двадцатьчетверка" начала резать угол через гератские развалины. Все повернули за ней. Мимо них неслись разбомбленные дувалы. В одном дворике борттехник Ф. увидел привязанного осла, и насторожился. Тут же промелькнули два духа, поднимающие автоматы, уже сзади послышался длинный треск.

- Стреляют, командир! Двое в развалинах справа, - сказал борттехник.

- Уходят под крышу! - сказал, глядя назад, правак.

- Куда смотрим, прикрытие? - сказал командир. - Нас только что обстреляли. Пошарьте в дувалах, минимум двое.

- Там осел рядом, - подсказал борттехник.

- Там осел рядом, - эхом повторил командир.

"Двадцатьчетверка" развернулись, ушли назад, покрутились, постреляли по развалинам из подвесных пушек, никого не увидели и пустились догонять пару.

Сели в аэропорту Герата, - осмотреть вертолеты на предмет дырок. Когда борттехник Ф. останавливал винт, покачивая ручкой тормоза, он увидел в правый блистер, как в двери ведомого появился борттехник Л. и, застряв на стремянке, вглядывается в их борт. Борттехник Ф. закурил, вышел на улицу. К нему подбежал борттехник Л.:

- Ты ранен? - заглядывая в лицо.

- С чего ты взял?

- Ну, вас же обстреляли, вон у тебя стекло выбито - когда сели, я смотрю, мешок для гильз до земли висит, ну, думаю, как раз попали, где ты сидишь! А сейчас ты выходишь - все лицо в крови! Чья кровь-то?

Борттехник Ф. провел рукой по лицу, размазал липкие капли птичьей крови, посмотрел на ладонь. Стоит ли признаваться? - подумал он. - Удачное стечение обстоятельств, скажу, что стекло разбило пулей! Тогда чья кровь?

- А хрен ее знает, - ответил он вслух самому себе. - Но точно не наша. Наверное, духа, которого я успел замочить. Забрызгал, гад! - и он засмеялся.

- Да, ладно, кончай! - недоверчиво сказал борттехник Л. и полез смотреть дыру. Засунул в нее голову, пробубнил:

- А где входное - или выходное? Куда пуля ушла?

У вертолета уже собрались все. Осматривали дыру, лезли в кабину, шарили по стенкам в поисках пули. Почему-то никто не обращал внимания на остатки пуха, который не весь выдуло в блистера. Экипаж майора Г. ходил вместе со всеми и загадочно молчал.

- Да где пуля-то? - наконец спросил командир ведомого у майора Г.

- А хуй ее знает! - пожал плечами командир. Он тоже понял, что на пулю можно свалить выбитое стекло. - Может, через мой блистер вылетела?

Добровольные баллистики снова осмотрели кабину и выяснили, что в таком случае пуля двигалась по сложной кривой, - обогнула каждую ногу командира и поднялась почти вертикально вверх в его блистер.

- Да хрен с вами! - не выдержал командир. - Шуток, что ли не понимаете? Вот такое первое апреля, блядь! С уткой мы поцеловались, вот вам первое апреля! Но всех попрошу молчать! Вы лучше свои борта осмотрите, нет ли дырок. Сгрудились тут, пулю какую-то несчастную ищут...

- А про обстрел - не шутка?

- Какая, нахуй, шутка! Залепили с двух стволов, а наше доблестное прикрытие никого не нашло. А может, вы с ними договорились? - подозрительно прищурился на "двадцатьчетвертых" командир.

- Товарищ майор! - вдруг закричал от своего вертолета борттехник Л. - У нас дырка!

Подошли. На самозатягивающейся резине левого подвесного бака темнела маленькая рваная дырочка с расплывшимся вокруг темным пятном. Борттехник Л. показывал на нее пальцем:

- Вот, пожалуйста! И как теперь домой лететь? Насосы заработают, начнет топливо хлестать. Эта резина ничего не держит...

- Да-а... - майор Г. вытер рукавом веснушчатую лысину. - Сейчас ебись, заплатку ставь. А кто ее будет ставить? Техбригаду что ли вызывать из-за такой малости?

Пока майор гундел, а лейтенант Л. гордо стоял возле него, уперев руки в бока, борттехник Ф. подошел к левому подвесному. "Почему левый? - подумал он, рассматривая дырку. - Стреляли-то справа". Он сунул палец в разрыв на резине - он был сухой и застарело-шершавый. Провел пальцем по металлу бака, прощупал его, описал пальцем круг под резиной. Дырки на металле не обнаруживалось! Порыв на резине был явно давнишний, и керосиновое пятно, скорее всего, подпитывалось керосином, льющимся верхом при заправке вертолета.

- Нет тут никакой дырки, - сказал борттехник Ф.

- Как это так? - удивились все.

- Вот так. Старый порыв резины, а бак цел. Смотрите сами.

Борттехник Л. подбежал, сунул палец, пощупал и покраснел.

- Что же ты, - сурово сказал командир. - Не можешь дырку от недырки отличить? Вводишь в заблуждение сразу четыре экипажа, нервы треплешь...

Летели домой. Неслись вдоль гератского шоссе, обсаженного соснами. Шли низко, ниже верхушек сосен, стелились над утоптанными огородами. Правак, угнетенный тем, что упустил двух духов, выставил в блистер автомат, обмотав руку ремнем, и следил за обстановкой, хотя здесь уже шла зона контроля 101-го полка.

- А знаете, - сказал борттехник. - Мы упустили хорошую возможность. Пуля могла разбить стекло скользом - они же стреляли нам почти вбок. Скользнула, разбила и ушла. И никакого отверстия!

- И что ты раньше думал! - вздохнул командир. - Теперь мы уже всем распиздели про утку...

Впереди показался одинокий глиняный хутор. Во дворе бегал мальчишка. Завидев летящие вертолеты, кинулся им навстречу. Встал на пути, прицелился из палки, начал "стрелять".

- Ах ты душонок! - погрозил правак автоматом.

Мальчишка бросил палку, поднял камень, замахнулся, весь изогнувшись, дождался, когда вертолет подлетит вплотную и - швырнул!

Трое в кабине инстинктивно шарахнулись, командир рванул ручку, вертолет поднял нос, камень гулко ударил в дно, как в консервную банку. Тут же коротко пальнул автомат правака.

- Ты что - в пацана? - крикнул командир. - Охуел?

- Да нет, да нет, - забормотал испуганный правак. - Я случайно, палец дернулся... Мы уже пролетели.

- Случайно!.. Потом отдувайся, - весь город поднимется.

- А если бы он нас сбил? - перешел в наступление разозлившийся правак. - Закатал бы сейчас тебе в лобешник камнем со скоростью пушечного ядра, даже охнуть бы не успел - так и размазались бы по огородам! Вот смеху было бы - мальчик сбил боевой вертолет камушком! После этого армия должна с позором покинуть страну. А ты бы навсегда вошел в историю войн, как самый неудачливый летчик, сбитый камнем в день дурака!

- Кончай пиздеть! - сказал хмурый командир. - Смотри за дорогой.

Прилетели в Шинданд, зарулили на стоянку. Увидев идущего инженера, летчики удалились, предоставив объяснятся борттехнику. Инженер подошел, посмотрел на дыру, спросил:

- Что случилось?

- Да мальчишка на окраине Герата камнем запустил. Относительная скорость-то - как из пушки...

- Ты мне лапшу не вешай! "Кожедубов" выгораживаешь? Наверняка на коз охотились, сели на песок, передняя стойка провалилась, вот и выдавили стекло. Вон, аж ПВД разъехались в разные стороны!

- Да какие козы, где они? И ПВД нормально стоят. Лучше посмотрите внимательно, товарищ майор!

Инженер снял темные очки, засунул в дыру голову, потом руку, и вылез, держа серый булыжник величиной с яйцо, который борттехник успел подбросить перед его приходом.

- Смотри-ка ты, не наврал! - покачал головой инженер, разглядывая камень. - И, правда - оружие пролетариата! Ладно, скажу тэчистам, чтобы из жести вырезали заплату - нет сейчас стекол.

Он повернулся, чтобы уйти, и борттехник увидел, что в волосах инженера застряла серая пушинка. Он протянул руку и ловко снял ее двумя пальцами...

P.S.

Борттехник Ф. от случая к случаю вел дневник. Вечером он достал из прикроватной тумбочки черную клеенчатую тетрадь и коротко описал дневной полет. На следующий день, когда борттехник, отобедав, вошел в комнату, лежащий на кровати лейтенант М. встретил его ехидными словами:

- Значит, все-таки пуля разбила стекло?

- А вот читать чужой дневник нехорошо! - возмутился борттехник Ф. - И какое тебе-то дело? Все знают, что случилось, а про пулю я написал для себя! Может, это художественный образ такой, гипербола! И, наконец, - что я, первого апреля сам себя обмануть не могу?

Рассказы из книги "БОРТЖУРНАЛ 57-22-10. Хроники вертолётной эскадрильи.

Часть 2. Афганистан":

БОГ ТОРГОВЛИ

1.

Каждый полет в Чагчаран, на сопровождение Ми шестых с грузами был мучением для "восьмерок". Ползли на высоте 4000 метров, прямо над снежно-скальными вершинами, на которых встречались не только горные козлы, но и отряды вооруженных людей. Чуть ниже, в горных распадках стояли в укрытиях зенитные горные установки и крупнокалиберные пулеметы ДШК, поэтому вертолетам приходилось тащится по самым вершинам. И самое обидное - не было возможности вступить в бой, даже если заметил, что по тебе работает какой-нибудь энтузиаст джихада. Даже минутная задержка съедала драгоценные литры топлива. Полная заправка с двумя дополнительными баками позволяла долететь до Чагчарана (почти 400 км!) и вернуться обратно - но едва-едва. Встречный ветер и прожорливая печка уже заставляли думать о дозаправке в Чагчаране, чтобы не упасть в горах на обратном пути. Дозаправка же заключалась в том, что керосин (недостающих литров 300-400) таскали ведрами с Ми-6 или тем же ручным способом "доили" своего, более экономичного напарника.

Страдания компенсировали чистым горным снегом, - им набивали большие армейские термоса, чтобы по прилете заварить цейлонский чай или "Липтон" с бергамотом на нормальной, не хлорированной, воде. Ну и, конечно, огромные сумки с югославским печеньем и конфетами тащили в чагчаранские дуканы и сдавали там по максимальной цене (следствие труднодоступности высокогорного рынка). Как правило, эти продукты не были собственностью летчиков - товар добывали наземники, имеющие больше связей с магазином. Перед вылетом они прибегали на стоянку и просили летчиков сдать их товар по максимуму.

Борттехник Ф. в первый же "чагчаран" понял стратегию шмекерского рейса ("шмекерить" на летном жаргоне - вести торговые операции). После двух с половиной часов тряски над морозными скалистыми вершинами, ухода от трасс ДШК (развернулись, но огневой точки не нашли - уже в следующие рейсы выяснилось, что пулеметы стояли в землянках с откатывающейся крышей), беготней от борта к борту с полными ведрами керосина, а потом и поездки в дукан, где мальчик при пересчете пятисот пачек конфет старался обсчитать борттехника - после всего этого обратный полет протекал в раздумьях с применением бумаги и карандаша. Борттехник прикидывал, сколько процентов с выручки стоит этот опасный рейс. Если одна пачка конфет принесла 26 афошек, то не будет ничего зазорного сказать, что сдал по 25. Нет, по 24. Через полчаса полета приемлемым казалось 22. Еще через час, когда обогнули место, где их обстреляли, - 20. Когда пара приземлилась с невырабатываемым остатком топлива в 50 литров, и хозяин сумки прибежал за своими деньгами, борттехник Ф., воняющий снегом и керосином, отдал ему пачку, перетянутую розовой резинкой, со словами:

- Сдал по 17.

И, глядя на вытянувшееся лицо торговца, пояснил:

- А ты что хотел? Сам сказал - по максимуму, но Ми шестые весь рынок затоварили. Вот это на сегодня и есть максимум. Хотел я одну афошку с пачки за труды взять, да постеснялся тебя грабить.

2.

Когда борттехник Ф. подсчитывал вырученную прибыль, к нему на борт заглянул лейтенант Л. Увидев рассыпанные на скамейке купюры, поинтересовался - откуда столько?

- Заработал, - важно ответил борттехник Ф.

Он коротко изложил борттехнику Л. схему получения прибыли.

- И, главное, все законно и морально. Это плата за наш риск. Наземник пригрелся возле магазина, ящиками конфеты берет, а нам - две пачки в одни руки!

- Вот, блин! - сказал лейтенант Л. - А я вообще ничего не беру с них. Но они, между прочим, неблагодарные свиньи - сдашь товар, отдаешь деньги, а они даже сто афошек не предложат на бакшиш.

- Вот и бери сам - все в твоих руках.

- Нет, так все же нельзя. Не могу я товарищей обирать.

- Еще один Феликс, блядь! - разозлился борттехник Ф. - А ты знаешь, какой бог покровительствует летчикам? Меркурий, он же бог торговли и обмана! Не зли его!

Через два дня после этого разговора борттехник Л. полетел в Чагчаран. На полпути его борт был обстрелян из ДШК, но вертолет без проблем (немного потряхивало) долетел до Чагчарана, и только на земле экипаж увидел, что в лонжероне лопасти зияет дыра величиной с кулак. Пришлось летчикам заночевать в чагчаранском гарнизоне в ожидании комплекта лопастей, и борттехник Л. вернулся в Шинданд только вечером следующего дня. Войдя в комнату, он сказал:

- Я становлюсь все более суеверным. В ближайший же рейс принесу жертву Меркурию...

3.

На следующий день борт лейтенанта Л. поставили на Фарах.

- Что кому привезти, заказывайте, - сказал он.

Лейтенант М., временно летавший на ВКП (воздушный командный пункт), и потому временно не имевший доступа к дуканам, вручил ему 850 афошек и попросил купить кроссовки.

Борттехник Л. улетел.

Он вернулся после обеда, вошел в комнату и с порога кинул на кровать лейтенанта М. сверток:

- Примерь, вроде твой размер.

Лейтенант М. развернул бумагу, взял одну кроссовку, примерил на правую ногу.

- В самый раз. Спасибо, Толик!

- Погоди благодарить, - сказал, улыбаясь, лейтенант Ф. - Ты вторую примерь.

Лейтенант М. взял вторую кроссовку, поднес ее к левой ноге и сказал:

- Еб твою медь!

Обе кроссовки были на правую ногу.

- Феликс, да у тебя ноги разные! - расхохотался лейтенант Ф.

- Вот сука дуканщик, наебал! - вскричал лейтенант Л., заливаясь густым румянцем. - Да я этого козла расстреляю в следующий раз!

- Кончай придуриваться, все свои, - сказал лейтенант Ф. - Уж мы-то знаем, что ты просто смахнул с прилавка в сумку две кроссовки сразу. Я сам первый раз так сделал. Естественно, на прилавке все на одну ногу. Нужно смахивать одну в одном дукане, а другую - в другом. В следующий раз смахни две левых - и будет целых две пары дармовых кроссовок.

- Дерьмовых, - поправил мрачный лейтенант М.

- Ладно, Феликс, - сказал, не сдаваясь, лейтенант Л. - Деньги ты больше не давай, я тебе на свои куплю.

- Еще бы, твою медь! - сказал лейтенант М.

- Повторяю - меня наебали!

- Это все Меркурий шутит, - примиряюще сказал лейтенант Ф. - В следующий раз отыграешься...

ОБОКРАННЫЙ ПРАПОРЩИК

Как-то прапорщик К., узнав, что на следующий день летит в хлебный Фарах, с вечера загрузил на борт товар - цветной телевизор, сумку конфет, сумку печенья, несколько упаковок голландского газированного напитка Si-Si (типа Фанты) и сверток из нескольких зимних бушлатов. Дверь, как полагается, закрыл на ключ, и опечатал личной печатью.

Рано утром, когда стоянку приняли у караула, К. пришел первым. Видимо, он хотел, перед тем, как сдать товар, полюбоваться на эту гору сокровищ и еще раз подсчитать прибыль. Он открыл вертолет, поставил стремянку и поднялся на борт. Через несколько секунд послышался гневный рев, переходящий в жалобный вой. Прапорщик выскочил из вертолета, обежал вокруг, приседая и заглядывая под днище, кинулся к контейнеру, открыл его, закрыл, плюнул и сел на землю, схватившись за голову.

- Что с тобой, знаменосец? - спросил проходивший мимо борттехник Ф. - Неужто вынесли все, что нажито непосильным трудом?

- А ты откуда знаешь? - К. вскочил на ноги и с нехорошим подозрением уставился на лейтенанта. - Видел, кто это сделал?

- Да ничего я не видел. Просто, раз прапорщик плачет, значит, потерпел материальные убытки. И много взяли?

- Весь товар - и мой и не мой. Но как?! Печати и на двери и на створках нетронуты, блистера изнутри закрыты. Как, Фрол? Как они просочились? - и К. затряс лейтенанта за плечи, брызгая слезами. - Это караул, я знаю. Я их выслежу, курков вонючих, я их утрамбую!

Потекли трудные дни дознания. Прапорщик рвал и метал, проводил допросы с пристрастием, но караульные только невинно пожимали плечами. К. лежал в засадах и крался безлунными ночами, вследствие чего однажды чуть не был застрелен все тем же чутким караулом. К. исхудал и почернел от тщетности своего расследования и от размера нависшего долга. Справляться приходилось своими силами - жаловаться вышестоящему начальству на то, что караул украл с борта боевого вертолета телевизор, сумки с конфетами, упаковку казенных бушлатов и еще много чего, не относящегося к боевым действиям, было бы глупо. Особист только и ждал, чтобы найти кого-нибудь, кто загнал дуканщикам в Турагундях передвижную дизельную электростанцию, - а лучшей кандидатуры, чем прапорщик и не сыскать...

А через неделю к борттехнику Ф., когда он, будучи дежурным по стоянке части, отдыхал в дежурном домике, подошел один из его "нарядных" бойцов.

- Тащ лейтенант, покурить не хотите? - вежливо осведомился он. Имелась в виду анаша. На это предложение лейтенант всегда отвечал благодарным отказом, тем самым, давая добро солдатам немного расслабиться. За это они всегда покрывали лейтенанта перед внезапно нагрянувшим начальством, когда тот, будучи в наряде, вместо стоянки находился в модуле на своей кровати. Иногда лейтенант отоваривал скудные бойцовские афошки, привозя часы, ручки, ногтегрызки, платки с люрексом, презервативы в красочных упаковках (для солдата ценна была именно упаковка с картинкой).

Но на этот раз боец не ограничился одним предложением. Помявшись, он спросил у лейтенанта, могут ли некие ребята рассчитывать, что товарищ лейтенант поможет им сдать кой-какой товар. Лейтенант, догадываясь, о чем идет речь, ответил, что некие ребята рассчитывать могут, но расчет в таких случаях бывает обоюдно выгодным.

- Возьму меньше, чем в комиссионке, но себя не обижу - за риск надо платить.

Боец понятливо кивнул и удалился.

Борттехник за два рейса сдал товар и сполна рассчитался с бойцами. Себе он оставил ровно столько, чтобы компенсировать стоимость меховой летной куртки.

Эту куртку прапорщик К., с которым перед Афганом лейтенанты Ф. и М. делили двухкомнатную квартиру, украл у лейтенанта Ф. и пропил, когда последний был в отпуске. Еще он пропил летный свитер лейтенанта М. - пришлось борттехнику Ф. взять с бойцов и эту сумму. Довольны были все. Кроме обокранного прапорщика.