0 просмотренных постов скрыто
Отцовство, к которому я не (был) готов
Привет!
Есть следующая ситуация: моя знакомая как-то давно попросила "а не завести ли ребеночка". У неё были свои мотивы, часть про иллюзию счастья, часть - про успешность (скорее атрибуты таковой).
Мысль интересная, - подумал я. У меня своих детей нет. В целом я сильно обжёгся в отношениях много лет назад, а после огрубел и закрылся. И ещё: у меня есть свои проблемы с поглощающей матерью.
Моё предположение о её выборе меня таково, что возможно ей показалось, что я буду удобным. Аспектов этого много, но в том числе, как мне кажется, и как удобным хотела сделать меня моя мать).
В этих взаимоотношениях я ощущаю, что у меня недостаточно прав: на мой взгляд, в её плане на будущее ребенка меня нет. Я понимаю, что мать - существо эгоистичное и имеет право быть таковой какое-то время, учитывая всё связанное с материнством, но тут я не совсем о себе (и одновременно с этим очень эгоистично о себе, об этом далее). Я пытался говорить об этом с ней, но это или игнорирование или бессознательный уход чуть ли не в скандалы.
А теперь, самая интересная (как по мне) часть.
У меня есть проблемы с поглощающей матерью.
В текущих отношениях с этой знакомой (будущей мамой) я вижу непередаваемое количество красных флагов, и моих фантазий, которые пугают меня (мне реально страшно). В основном это связано с контролем, идентификацией меня как недостаточно хорошего, лишения прав и игнорирования моих мнений. Это всё пугает тем, что я буду страдать, осознавая, что где-то бегает "моё", но при этом может испытывать страдания и страх, близкие к тому, что испытывал в детстве я. Замкнутый круг. И это будет базироваться на том, что есть мнение мамы и мнение мамы с которым все согласны. И я не смогу, как мне кажется, попытаться защитить, пожалеть или как-то повлиять в каких-то ситуациях. Хотя бы в силу дистанции. Мы с ней - не семья, даже дисфункциональная.
У меня есть свои опасения по поводу её характера и результатов воспитания таким характером.
Я пытался обсудить эту тему неоднократно с ней, но был проигнорирован.
Я (или что-то внутри меня) считаю, что я - не готов быть отцом.
Есть обстоятельства, которые решить проблему "героически" не позволят. Я бы смог принять в свою семью ребёнка и мать, но она не хочет переезжать. А я - мог бы, но не хочу стать частью "их семьи", которая выглядит больше как прайд львов (буквально). И это будет безответственностью с моей стороны по отношению к сложившимся и ценным отношениям, в которых от меня многое зависит. И ещё: получить меня маленького и меня текущего в мир категоричности было бы слишком круто.
Я не исключаю, что я мог запутаться в своих демонах и перенести часть своего весьма и весьма холодного и неудобного опыта с матерью на эти взаимоотношения. Но есть и признаки того, что я скорее прав (осторожно отмечу, что вероятно частично, но достаточно) в своей оценке другой стороны.
Формально я сейчас перед выбором: "сделка с дьяволом" и, несмотря на её биологический смысл, наблюдать как "маленький я" снова окажусь рядом со своей матерью (а может и хуже) без возможности своего влияния (я буду этого лишён с вероятностью в 99.9%) или выйти из этой ситуации не очень красиво, но... хоть и медленно и тупо, но кажется, начинаю понимать некоторые поступки греческих богов.
Если я обжёгся в печке в детстве, должен ли я снова сунуть туда и свою руку и руку своего возможного ребёнка в надежде на иной результат?
Я понимаю, что в иных обстоятельствах всё могло бы сложиться, но меня мои отношения с матерью в своё время оказались настолько неудобны, что мне пришлось специфически вооружаться для обороны.
Внаглую задам вопрос: что мне у себя спросить, чего я бы сам не смог спросить у себя ?
P.S.: Я бы лично всё равно воспитывал ребенка неправильно :) но всяко лучше чем было воспитание у меня (я бы именно так и думал)!
Показать полностью
Безотцовщина
как она есть
Ошибся
не понимаю как удалить
День исполнения желаний. Часть 5
Pin en Outfits Pinterest
Утро нового дня
Проснулась Лида от яркого солнечного света. Косой луч бил прямо в глаза. За стеной были слышны приглушенные голоса. Долго и возбужденно говорила женщина. Коротко и односложно отвечал мужской голос.
– Ну, вот и свершилось! Как просто все! Оказывается, и у нее есть не только отец, но и брат! На это она даже рассчитывать не могла! У нее есть родной брат и сейчас он служит в армии! С ума сойти! Какой он? Похож ли на Лидку?
Комната не выдавала тайн отсутствующего хозяина. Все было просто и обычно, как в студенческом общежитии, когда меняются жильцы, а предметы остаются. Ни полок с любимыми книгами, ни фотографий на стенах. В комнату тихонечко постучали. Дверь приоткрылась, заглянул отец.
Лидка мысленно выделила последнее слово. Оно еще жило само по себе. Как оторванная этикетка. Но все-таки это был ее отец!
– Давай, собирайся-умывайся, завтрак готов! Потом мы пойдем немного прогуляемся. Ты была в Харькове раньше?
– Нет, только проездом.
– Вставай! Дверь закрылась. Теперь у них были общие и пространство, и время!
Другая жизнь
Лидка быстро вскочила, заправила постель, аккуратно сложив стопочкой постельное белье. Надела фланелевый халатик, сшитый мамой накануне поездки, достала из сумки полотенце, пасту, зубную щетку и, постучав в дверь, вышла в большую комнату.
Стол был накрыт белой скатертью, на нем уже стояла хлебница, прикрытая салфеткой, тарелка с нарезанным сыром, лежали три яйца. На плоском, средних размеров блюдце лежали ровно три пластика сухой колбасы. Когда, покончив с утренним туалетом, прической и макияжем девушка вышла к столу, на столе уже дымился кофе. Завтрак был недолгим.
Скудость утреннего рациона хозяйка объяснила тем, что у нее язва. Почему на этой странной «диете» сидит отец, если язва у его жены, Лидка не поняла. Из-за стола она встала голодной
(продолжение следует)
Показать полностью
День исполнения желаний. Часть 1
фото с сайта Phonoteka.org. Спасибо автору.
Поезд в Зазеркалье
Поезд набирал ход. Стоя у окна, Лидка смотрела на удаляющийся город. Состав, делая правый поворот, оставил позади многоэтажные новостройки, незаселенные, и потому не живые. Потом промелькнули ярко освещенные корпуса завода «Красный котельщик». Прошло всего несколько минут, а состав, миновав на полном ходу одноэтажную северную окраину Таганрога, вырвался на степной простор, устремился в ночь, унося с собой пассажиров.
Лидка знала все, что оставляла позади. Это был ее город. Знала, что произойдет там завтра и в какой последовательности. Лекции в институте начнутся ровно в восемь. И именно завтра, «ПГ», как звали студенты своего замдекана Петра Георгиевича Голосова, в 309 аудитории, когда соберется весь поток вместе с гидроакустиками, сделает перекличку, и... прощай стипендия!
- Ну и пусть! - думала Лидка. Дело, ради которого она пожертвовала стипендией, было важнее. Подошла проводница, взяла протянутый билет.
- Куда едем? - спросила, разворачивая голубую бумажку.
- До Харькова.
Полистав кожаную «раскладушку», в кармашки которой были вложены билеты, проводница подвела Лидку к открытой двери купе, жестом показала на верхнюю полку слева:
- Располагайтесь. Белье брать будете?
- Да, спасибо. В котором часу будет Харьков?
- Утром, около семи. Проводница закрыла за собой дверь. Была середина марта. Поезда шли полупустыми. В купе были заняты только нижние полки. В дороге, не обремененные долгосрочными обязательствами, люди общаются легко. Молодая бабушка везла в Москву шестилетку внука. В Москве жила мать мальчика. Эту информацию попутчики выдали сразу, узнав, что Лидка едет только до Харькова. Приличия были соблюдены, знакомство состоялось, но развивать тему не хотелось, и Лидка, бросив свою небольшую дорожную сумку на третью полку, взобралась наверх. Женщина внизу, обняв внука, начала негромко читать ему Андерсена. Грустную сказку о Русалочке.
Лидка отбросила подушку, чтобы удобнее было смотреть в окно. Она старалась не пропустить ничего. Маленькие, едва освещенные полустанки, небольшие станции, потом снова черная степь, и только вдалеке, на горизонте, редкая цепочка огней. Земля казалась необитаемой. Нужно было осознать, наконец, происходящее. Стук колес помогал думать. Она ехала к отцу.
Лидия Георгиевна Ушкина - студентка третьего курса технического ВУЗа - ехала к своему отцу - Георгию Константиновичу Курлянскому. К человеку, которого никогда не было в ее жизни. Она еще помнит, как сидела в детском саду вечерами на подоконнике с тайной надеждой, что придет за нею однажды отец,- красивый, светловолосый человек, которого Лидка давно и хорошо знала по фотографиям. В третьем классе она часами дежурила в шалаше, сооруженном дворовой детворой в палисаднике напротив подъездов, и внимательно всматривалась в лица людей, входивших в дом. Если на дорожке появлялся военный, она, затаив дыхание, напряженно следила, в какой подъезд он свернет. Но гости в военной форме заходили в Лидкин подъезд редко. Отца среди них не было.
Лидка не хотела знать, что годы идут, что война давно закончилась, и все, кто хотел и мог вернуться, уже дома. Она не хотела знать, что человек, которого ждет, давно снял военную форму и даже постарел. Она не хотела знать, что где-то там, за горизонтом, он просто живет и, может быть, вполне счастлив без нее, - Лидки. Она была уверена, что отец придет, что она сможет узнать его сразу - по погонам, по наградам, и просто потому, что он ее отец! Впрочем, приметы и награды Лидка придумывала сама.
В шестом классе в кроне огромного тополя, стоявшего напротив дома, она устроила себе тайный наблюдательный пункт. Брала с собою на дерево одеяло, пару бутербродов, и почти всегда свою любимую книгу... И снова ждала. Часы, дни, годы. Она знала точно, что где-то там, далеко за горизонтом этот человек ЕСТЬ. Что он жив, что он существует. Письма, написанные Лидкой, не возвращались, значит, кто-то получал их.
Поезд все ускорял ход. Порой начинало казаться, что, еще мгновение и земля не удержит эту летящую железную громаду. Колеса рвались на волю, не желая мириться с колеей, увлекая за собой пассажиров... Но мгновение заканчивалось, а поезд продолжал полет. Бояться становилось бессмысленно и смешно. Лидка легла на спину, закрыла глаза. Она уже не помнила, когда и что писала отцу. Эти редкие письма просто падали с глухим звуком в синий почтовый ящик и навсегда исчезали в пространстве. Как в черной дыре. Кто-то получал их там, на другом конце этой непрочной, разорванной с одной стороны ниточки. Лидке всегда хотелось знать: почему? В чем виновата она?
Лида усмехнулась, вспомнив свою наивную веру. Теперь-то она твердо знала, что ждать больше нельзя. Нужно брать инициативу в свои руки... В самом деле, если отец ЖИВ, если они не разминулись на Земле во времени, если их разделяет только пространство, нужно преодолеть его! До Харькова всего-то одна ночь пути! И вот вчера наступил, наконец, этот день. Лидка решила, скорее даже почувствовала, что, если не сейчас, то никогда не увидит его. Теперь она ехала в Харьков на встречу с отцом, которого у нее никогда не было. Что ждет ее там?
Чужой город
Харьков встретил гостью пасмурной погодой. Низкое серое небо. Промокшие серые дома. Незнакомые, суровые люди. Все было чужим. Но было у этого города одно, самое главное преимущество, за что Лидка простила городу все: здесь жил ее отец! Лидка шла по улице и думала, что в эту самую минуту, где-то совсем рядом ходит Он, не зная еще, что его взрослая дочь уже в городе. Лидка невольно искала в толпе молодое, знакомое по фотографии лицо... Место в гостинице она получила сразу. В номере стоял огромный цветной телевизор, на тумбочке у кровати телефон. Дверца холодильника была открыта. Лидка прикрыла ее, чтобы пройти в комнату. Номер был двухместный. Вторая кровать пуста. Лидка поправила макияж, положила в каждый карман по носовому платку. Адрес она знала наизусть с детства, но для надежности, положила в сумочку тетрадный листок с записью. На другом листке она написала номер своего телефона и номер комнаты. Глянула на себя в зеркало и, глубоко вздохнув, сделала шаг к двери.
Новые дома
«Новi будинки», - так называлась улица, которую искала Лидка. Место для харьковчан известное, и первая же, встреченная на улице женщина, подробно объяснила девушке, как доехать. Около десяти часов утра по местному времени Лидка уже подходила к подъезду, в котором все эти годы жил ее отец. Лидка попыталась представить, что она - это Он. Она хотела смотреть его глазами. Вот так, каждый день подходит он к этому подъезду, поднимается на третий этаж. Вот так же, протягивает руку к звонку. Слышит этот неприятный, резкий звук, потом приближающиеся шаги. Чьи они?
- Кто там?- спросил из-за двери женский голос
- Георгий Константинович здесь живет? За дверью воцарилась тишина.
Дом, где разбиваются сердца
Наконец, щелкнул замок, в двери появилось женское лицо. Худая, высокая женщина с прямым пробором редких длинных волос недобро смотрела на гостью.
- Он на работе. А вы, собственно, кто? С работы?
- Нет, - коротко ответила Лидка и замолчала.
Слова остались в горле, там же, где стучало сердце. Женщина нахмурилась, посмотрела на Лидку внимательнее, но ничего не сказала. Пауза несколько затянулась. Наконец, словно на что-то решившись, женщина открыла дверь шире, сделала шаг в сторону, освобождая дорогу. Сказала:
- Заходи, Лида...
Девушка растерялась. Вот так просто: заходи, Лида? Словно они знакомы! Словно она напряженно ждала этого звонка в дверь! Сколько лет? Лидка шагнула за порог...
(продолжение следует)
Показать полностью
1
КОГДА НИЧЕГО УЖЕ НЕ ИСПРАВИТЬ. Киш-миш-лишь!
История из жизни
Когда собрались идти, было уже темно. Мама помогла Лидке одеться, завязала на спине шарф. Со шнурками Лидка справилась сама. Дождь все еще не закончился. Он шел сегодня с утра. Пока взрослые обменивались прощальными репликами, Лидка выпрыгнула за ворота. Выпрыгнула и замерла, утонув в тишине, густой и липкой. Дождь даже не шел. Он был везде. Вода просто существовала во взвешенном состоянии, заполняя ночь. Вдыхая, Лидка чувствовала влагу…
Тихо звенели подсушенные морозцем зеленые листья. Фонарь над крыльцом включить, наверное, забыли, поэтому на улице было темно, тихо и страшно, но Лидка была счастлива. Она любила эти нечастые визиты к родственникам, когда собирались в большом и сытном доме бабушкиной сестры родные, двоюродные сестры и братья с детьми и внуками. Постепенно глаза привыкли к темноте, стали видны беленые стены одноэтажных домиков с двух сторон обступивших улицу. В ближних домах сквозь закрытые ставни пробивался розовый свет.
Лидка боялась пошевелиться. Ей казалось, что стоит она на краю черной, бездонной пропасти. Сердце сжималось от этого нового, незнакомого еще чувства одиночества в ночи, но сделать шаг назад, к свету она не спешила. Она думала о том, что домой они пойдут втроем, с ними будет идти мамин двоюродный брат, дядя Коля, а значит ее, маленькую и неугомонную, взрослые будут держать за руки с двух сторон! Лидка еще никогда не ходила так. Она завидовала сверстникам, когда кто-нибудь из них, крепко держась за руки мамы и папы, мог перепрыгнуть через ступени, взлететь, или вовсе повиснуть на руках взрослых, поджав ноги. Она пыталась себе представить, что чувствует человек, когда с двух сторон между маленьким человеком и миром стоят мама и папа, пыталась, и не могла. Мама, нагруженная авоськами, вечно спешащая, тянула, обычно Лидку за руку, а та все равно отставала, потому, что вторая рука девочки оставалась свободна. Отца у Лидки не было…
Наконец, кто-то догадался включить фонарь, и теперь за ворота высыпали все: и те, кого провожали, и те, кто провожал. Гости прощались, расходились в разные стороны: кто-то спешил на автобус, кто-то пешком отправлялся в центр, и только Лидка с мамой и дядей Колей жили на Свободе, в нескольких кварталах от гостеприимного дома. Вечер прошел весело за шумными настольными играми, долгими разговорами. Пироги в этом доме были знатными. Лидка долго оглядывалась, махала рукой, кричала: Да-сви-да-ни-я!
Наконец, свернув за угол, они остались втроем в сырой, черной ночи. Впрочем, как только свернули, и не стало видно яркого огня, глаза к темноте привыкли быстро, и вскоре, стали различать предметы вокруг. Идти было далеко, мама крепко держала Лидку за руку, продолжая начатый еще в доме разговор с братом. Дядя Коля шел со стороны мамы.
Улицы размокли. Земля больше не могла впитывать воду. Развороченная самосвалами грунтовая дорога напоминала скорее лунный ландшафт, чем тихую городскую улицу. Лидка не могла найти повод, чтобы взять маму за другую руку, оказаться посредине. Взрослые шли быстро, Лидка не успевала за ними. Ботинки быстро промокли, чулки до колена отсырели. Лидка то и дело скользила, спотыкалась, попадала в лужи. Наконец, взрослые замолчали, и теперь в холодной тишине слышен был только дождь, да мокрый звук шагов. Так они прошли почти половину пути, и теперь на дороге стало видно светлеющее пятно большой лужи. Чтобы обойти ее, пришлось, всем троим, пройти по пешеходной тропинке, вдоль дома. В доме были слышны голоса. Люди то ли ссорились, то ли праздновали что-то. Ночь поглощала звуки и, отойдя всего на несколько шагов, Лидка перестала слышать что-либо. Все трое снова вышли на дорогу. Только теперь дядя Коля оказался рядом с Лидкой, и она стала даже подпрыгивать, чтобы не отставать. Мама по-прежнему, тянула Лидку за левую руку, но правая рука маленькой, пятилетней девочки была уже готова устремиться навстречу крепкой мужской руке…
Дядя Коля шел, нахохлившись, подняв плечи, засунув в карманы пальто обе руки. Дом стремительно приближался, уже были видны освещенные дома на улице Свободы. Уже показался дом, в котором жила Лидка со своей мамой. Лидкина мечта быстро таяла, ускользала, так и не успев стать реальностью. Нужно было что-то делать. Немедленно! И Лидка решилась. Потянув маму за руку, девочка прошептала, что хочет что-то сказать маме на ушко. Они остановились. Мама наклонилась к Лидке, заметив вслух, что до дома осталось совсем близко, поэтому можно, немного потерпеть. Но Лидка, обняв мать за шею, неожиданно горячо зашептала: - Мама, мамочка, ну, пожалуйста, скажи дяде Коле, пусть он даст мне руку! Пока Лидка формулировала свое самое заветное желание, дядя Коля ушел немного вперед, и теперь они ускорили шаг, чтобы догнать его. Когда поравнялись, мама обратилась к брату:
- Коля, дай ребенку руку!
В это время все трое вышли на широкую, хорошо освещенную улицу. Ноги больше не скользили по грязи, а твердо шли, упираясь в мокрый асфальт. Что произошло потом, Лидка не смогла бы объяснить и годы спустя, когда выросла и водила за руку уже своих детей. Дядя Коля, казалось, не услышал обращенной к нему просьбы. Он только глубже засунул руки в карманы и стал усиленно топать, стараясь освободиться от налипшей на ботинки грязи. Мама сжала Лидкину руку, но просьбу не повторила. Брат мог не расслышать ее. А мог не захотеть расслышать. В том и другом случае говорить было не о чем. Здесь, в городке на ярко освещенной улице стали попадаться редкие прохожие. В свете фонарей стали видны дождевые струи. Гремела вода в желобах, сливалась в бурные потоки. У хлебного стояла машина, остро пахло свежим серым хлебом. Грузчик вытаскивал крючком большие поддоны, ссыпал хлеб в приемное окошко полуподвального магазина, где женщина в белом халате складывала буханки ровными рядами. Купить хлеб можно было только без сдачи, под расчет. Пришлось уговаривать и ждать.
Хлеб был горячим, ароматным, с хрустящей корочкой, но Лидка не стала просить мать отломить кусочек. Она думала о том, почему ее добрый, умный и любимый дядька не дал ей, Лидке, руку. Может быть, рука у него болела?! А, может быть, болела душа? Лидка спрятала, наконец, свои замерзшие ладошки в карманы и не вынула их оттуда даже когда, доведя их с мамой до угла дома, дядя Коля стал прощаться. Лидка буркнула: - До свидания! - и пошла вперед. Поправить произошедшее было уже нельзя. Еще одна Лидкина мечта так и осталась мечтой, но сама она больше никогда в жизни не повторила свою просьбу. Однако день этот, холодный и дождливый участники этой маленькой трагедии все-таки вспомнили. Через много лет. Девочка и мужчина. Правда, при других обстоятельствах. Дядька Коля женился, постарел, пополнел. У него родилась, и уже подрастала дочь, и шалило сердце.
Приходя в гости к сестрам, он по-прежнему, весело барабанил в дверь, заглядывал в широкую щель, которую сам и прорезал когда-то для писем в этой толстой дубовой двери. Кричал грубым чужим голосом:
– Откройте! Киш-миш-лишь пришел!
Лидка жила с мамой, маминой сестрой и ее дочкой. Они все любили, когда дядя Коля приходил к ним. В доме становилось шумно, царило оживление. Домашние прекращали ссоры, садились за большой стол пить чай. Играли в лото на деньги, жарили семечки, обсуждали городские и семейные проблемы. Собеседником дядя Коля был интересным. Работал он на авиационном заводе. Все, что он говорил и делал, было значительно и необычно. Например, новогодняя елка у него в доме сверкала необыкновенными огнями! Это сегодня, китайские елочные гирлянды на любой вкус продаются во всех магазинах круглый год, и дети удивятся скорее отсутствию на елке огней, чем их наличию, а тогда это было чудо! Дядя Коля умел абсолютно все: столярничал, ремонтировал радиоаппаратуру, мастерил, выпиливал и вообще всячески благоустраивал жизнь.
Работал он в отделе технического контроля Машиностроительного завода, главным контролером, – следил, чтобы рабочие делали самолет правильно, не допуская просчетов и ошибок. И каждый раз, заслышав характерный стук, Лидка со своей двоюродной сестрой неслась к двери с криком:
- У-у-рр-ра! Киш-миш-лишь пришел!
Время шло. Лидка окончила школу, поступила на факультет радиотехники в институт. Теперь, приходя в гости, дядька Коля подолгу слушая Лидкины рассказы об институтских делах, студенческих стройотрядах, альплагерях и планах на жизнь, одобрительно кивал головой, и говорил Лидке:
- Ты, девочка, молодец! Ты далеко пойдешь! Ты еще всем докажешь!
Лидка окончила институт, уехала по распределению работать в Сибирь. Доказывать. В те времена все куда-нибудь уезжали. Все хотели быть физиками. Все писали стихи и слушали по ночам сквозь треск глушителей радио «Голос Америки»… Впрочем, кто-то делал это просто из любопытства, а кто-то, чтобы точно знать, что живем мы в самой лучшей стране в мире. Однако, убедиться в этом на практике советские люди смогут значительно позже, когда ничего исправить будет уже нельзя... когда глушить «Голос Америки» перестанут...
Вернувшись однажды в свой родной город, Лидка узнала, что дядя Коля болен, и уже давно не встает. Жил он теперь далеко от завода, в маленькой, однокомнатной квартире, где-то на Кислородной площади. После долгих лет ожидания в коммунальной квартире, когда и дочь его уже выросла, когда болезни одолевать начали, когда все-все вокруг уже давно получили отдельные благоустроенные квартиры, дошла, наконец, очередь и до Лидкиного дядьки. Но опять, нашелся на заводе кто-то более важный, более нужный, тот, кому нельзя было дать однокомнатную, кто привык к хоромам. Этот кто-то и получил предназначенную ветерану двухкомнатную квартиру недалеко от завода. А постаревшего дядьку Колю с семьей вселили в тесную, однокомнатную хрущевку. Спорить было не с кем и не о чем. От бессилия и обиды дядька слег. Завод, самолеты составляли суть его жизни, и теперь какая-то часть его души от такой горькой обиды просто перестала жить. Дядьку парализовало. Но главное, – он потерял интерес к жизни. И только когда узнал, что приехала Лидка, захотел увидеть ее.
Лежал дядька тихо, неподвижно, и только высоко вздымающийся живот выдавал в нем жизнь. В доме разговаривали шепотом, стараясь не потревожить больного. Когда прозвенел звонок, дядька Коля открыл глаза, увидев Лидку с матерью, чуть улыбнулся краешками губ, потом снова забылся. Все, кто были в доме, тихо разговаривали в маленькой кухоньке. Лидка была на балконе, когда уловила в комнате какое-то движение. Она заглянула в дверь, увидела, что дядька делает ей какие-то жесты, быстро подошла к постели. Дядька Коля и вправду пытался что-то сказать, но язык не слушался его, мешал звукам превращаться в слова. Получалось какое-то мычание. И все-таки слышалось в этих звуках что-то привычное, родное, давнее…
– Ки-и-иш…лишь – не хотел сдаваться умирающий.
- Киш-миш-лишь! - сказала за него Лидка и, уловив едва заметное движение дядькиной руки, навстречу ей, протянула свою.
Вот и сбылось! Дядька Коля из последних сил сжал Лидкину ладошку! Они смотрели теперь в глаза друг другу и думали об одном. Сильный, здоровый мужчина и маленькая, не знавшая отца девочка, были снова под дождем, на той ночной улице, на развороченной мокрой дороге, и замерзшую маленькую Лидкину ладошку держала сильная мужская рука.
Лидка могла теперь перелететь через любую лужу, но... было уже поздно!
Дядька Коля отдавал ей свой долг, просил у нее прощения и прощался! Умер он вскоре, так же тихо, как жил. Никто и никогда в этом мире не произнес больше это непонятное и странное слово: киш-миш-лишь. Больше всех плакала Лида.
Показать полностью