Пацаненку бы стоило оцепенеть, но он до такой степени хотел в туалет, что решил действовать. Если ты чернокожий парень из Атланты, то, напрудив в постель даже во время ночного кошмара, велик риск ходить посмешищем до серебряных висков. Черные братья, пережившие рабство, пекло на плантациях и сегрегацию, так легко не сдаются. Когда к ним приходит Фредди Крюгер, они в него стреляют.

С этими мыслями дрожащий Эрн вышел в коридор. Несмотря на темноту и незнакомый шорох, по сравнению с ожившей комнатой он казался родным. Пахло жареной курочкой бабушки, на стенах висели семейные фото, а в дальнем углу сидел здоровенный павиан и умиротворяюще сопел. Осталось спуститься с лестницы, потянуть за ручку и можно справлять нужду на радость всего района.

И все же Эрнест разочаровал близких. Когда он уезжал в Принстонский университет, на него возлагали большие надежды и рассчитывали, что этот малый перемахнет через забор из расовых предрассудков и ограничений. Но в итоге Эрнеста отчислили по сущей глупости — в очереди за обедом он повздорил с неким Гамбино то ли из-за произношения слова «zealot», то ли из-за последней порции блинчиков.

Так или иначе он вернулся в Атланту без образования и с пустыми карманами. Туда, где обаятельная девушка в одиночку воспитывает его дочь. Теперь всем своим видом некогда перспективный малый олицетворяет поражение перед равнодушной вечностью, словно в кошмаре к нему наведался не монстр, а двоюродный брат Альфред, который со смешком отвесил подзатыльник: «Приятель, ты слишком румяный для Принстона».

«А ведь он прав», — подумал семилетний Эрн и начал спускаться по ступеням. Вдруг половицы заходили ходуном, сквозь щели показались читающие рэп тараканы, а аккомпанировала им заводная обезьянка, фланирующая внутри стены и бьющая в тарелки. Когда паренек добрался до подножия лестницы, его ждал не прохладный пол, а распахнутая дверь, ведущая куда-то вниз — вглубь, казалось бы, знакомого дома.

Дариус развалился в потертом кожаном кресле и внимательно вглядывался в дверь на потолке. До третьего косячка ее там не было, но сейчас она соседствует с викторианской люстрой и норовит распахнуться в любой момент. Главное, пореже моргать, и тогда есть шанс не пропустить таинство. Правда дверь так и не открылась, зато ее позолоченные петли проскрежетали: «Однажды в Атланте родится абсурд, в ней же он скоропостижно скончается».

Эта мысль не оправдала надежд Дариуса. Он ждал, что за где-то там притаилось его счастливое нигерийское детство или, на худой конец, лимитированные кроссовки Nike. Все же Дариус понимающе кивнул, поднялся с садового кресла и отправился на кухню — готовить обещанные Альфреду блинчики, чей дом он оккупировал из-за отсутствия собственной крыши над головой.

В это же время Альфред сочинял рэп, который был для него единственной возможностью обрести достаток и положение. Единственной после продажи травки, но с ней он почти завязал. Так что этот грузный менестрель походит на полную противоположность Эрнеста, ведь он прошел типичный путь от мелкого преступника до рэпера, борющегося теперь с депрессией из-за неминуемой популярности.

Некоторое время Эрн смотрел под ноги, вглубь зазывающей двери. Тараканы уже замолчали и ждали, что решит мальчуган, но обезьянка настырно гремела тарелками. Эрн зажмурил глаза и закрыл двумя пальцами нос, будто стоял перед городским бассейном, что пахнет хлоркой и самую малость мочой, после чего нырнул в смольную прорубь.

Он приземлился в, заставленной стеллажами, и не было им ни конца, ни края, а к верхним полкам повсюду тянулись телескопические лестницы. По правую руку Эрн приметил табличку, на которой красовалось незнакомое имя — Франц Кафка. А ниже плясали несколько строчек: «Король бюрократического абсурда — мира, в котором индивид ничего не стоит, а воля подобна зыбкому туману».

Через пару шагов показалась другая табличка. «Кобо Абэ. Король сиротского абсурда — мира, в котором у индивида нет никого, а близкие подобны зыбкому туману». Даже пятилетний малец бы заметил, что фантазия у составителей подобных эпитафий давно иссякла, а почти взрослый Эрн расколол этих пройдох в два счета. Но ансамбль из букв, сложившихся в незнакомый «абсурд», он все же запомнил.

Юный исследователь долго шел меж стеллажей, которые оказались заставлены книгами без авторов и названий. Казалось, прошло не меньше пары часов, но за это время он увидел лишь одну фамилию, которую почему-то обделили унылым пояснением. Зато на полу немного поодаль от этого Вернона Салливана лежала музыкальная труба из жженой резины.

В итоге Эрн уперся в гладкую стену, в которой красовалось идеально квадратное отверстие. В глубине виднелись очередные буквы, но теперь они были выложены из лампочек размером с персик: «Сериал “Атланта”. Автор идеи Дональд Гловер». «Опять какой-то незнакомый хрен», — подумал Дариус, переключая радио, и перевернул очередной блинчик.

Эрн думал, что бродит в одиночестве среди пыльных полок и под светом ламп, почему-то похожих на кадки для цветов. Но из-за стеллажа, у которого лежали причиндалы джазмена, выехала дама на инвалидном кресле — в руках она держала штопор, а ее глаза воинственно лучились. И без того напуганный Эрн не стал дожидаться приезда незнакомки и нырнул в каверну. Лампочки погасли, вокруг вновь повисла тьма, но на этот раз не тревожная, а убаюкивающая.

***

Эрнест проснулся на лужайке перед домом Альфреда, под ним был потертый кожаный диван, а солнце задиристо выглядывало из-за облаков. Он потянулся и пошел в дом, где Дариус возился с блинчиками. Когда несостоявшийся выпускник Принстона добрался до зеркала, там его ждали привычная щетина, седой волос и тоска в глазах. Но теперь сквозь них проступили новые очертания — полные рефлексии и абсурда, из которых, как выяснилось, состоит каждый проулок Атланты.

PS. Если понравился текст — ищите нас в Telegram.

Либо заглядывайте на сайт, там уже можно почитать о «Возвращении в Сеул» молодой кореянки, что выросла во Франции, но гонимая внутренними демонами отправилась на родину.