Глава 3 - Джавад⁠⁠

Продолжаю работу над переписыванием от первого лица и упрощением. По-моему, вышло неплохо.

https://author.today/work/434487

Я так хорошо спал, что когда прозвенел будильник, долго не мог понять, что происходит. Продрал глаза, и тут до меня дошло — понедельник. Настроение сразу испортилось: во сне я был уверен, что каникулы уже настали.

В голове пронеслась четверговая драка, на душе заскребли кошки. Но что поделать — в школу-то надо! Пришлось вставать и шлёпать в ванную, ругая по пути судьбу-злодейку.

Внизу ждал ещё один сюрприз: папа. Он сидел за столом в чистой выглаженной форме и читал газету. Рядом, на стуле аккуратно покоилась фуражка.

— Привет, — поздоровался я.

— Здорово, — кивнул папа. — А ну, подойди.

Я подошёл, внутренне холодея. Неужели дедушка рассказал? Но дедушка не подвёл: папа просто крепко меня обнял и чмокнул в макушку.

Он был гладко выбрит, а ещё от него приятно пахло. Папа вообще такой — всё держит в порядке. Не то, что я, с вечным первозданным хаосом в портфеле.

Мы немного поболтали — о том, о сём. Давно так не было, но вышло недолго. Минут через двадцать папа посмотрел на часы, ещё раз меня обнял и ушёл.

Хлопнула дверь, во дворе завелась машина, а потом стало тихо. Я нехотя допил кефир, глянул в окно, а потом, изо всех сил тормозя события, принялся собираться в школу.

К школе я подходил в состоянии лёгкой трясучки. То ли я трус, то ли просто нервы слабые, но Толька мне мерещился за каждым углом. Поэтому когда я зашёл в класс, то не сразу заметил, что за моей партой кто-то сидит.

Собственно, я и не заметил — просто споткнулся о нового соседа. Я ещё подумал, что ошибся, но потом увидел вырезанное на столешнице сердечко и понял, что парта всё-таки моя.

На месте Сабины сидел смуглый черноволосый парнишка. Он вскинул на меня вопросительный взгляд и тут же привстал, чтобы я мог пройти.

— Спасибо, — грубовато буркнул я и протиснулся мимо паренька. Знакомиться не хотелось.

Я вынул из портфеля учебник и аккуратно его открыл, всем видом демонстрируя озабоченность. И всё равно я чувствовал, что паренёк на меня смотрит. Пришлось повернуться:

— Чего?

Это прозвучало совсем уж невежливо, но парень не обиделся. Вместо этого он улыбнулся и протянул мне руку:

— Джавад. Очень приятно.

Он хорошо говорил на нашем, но акцент чувствовался. И имя своё произносил как «Джауад».

Я пожал руку и тоже представился:

— Никита.

Джавад снова улыбнулся и кивнул. Я заметил, что волосы у него — как в рекламе: аккуратно подстрижены и блестят. И пахнут шампунем, настоящим. А не как у меня — «10 в 1».

Мне стало неловко — я забыл, когда последний раз мыл шею. Да и футболку не менял уже неделю, наверное.

Джавад о чём-то заговорил, но тут в класс вошла Марта Алексеевна.

— Наумов, вы уже познакомились? — кивнула она. — Молодцы. Джавад, представься остальным.

Джавад представился, затем начался урок латыни. Мы повторяли спряжения, и оказалось, что я умудрился их порядком подзабыть. А тут ещё Классручка спросила Джавада, а он вдруг начал шпарить, как по-писаному.

Я напрягся: не люблю отставать. И начал вслушиваться, забыв про соседа.

Ближе к концу урока я про него вспомнил. Глянул ревниво: что он там делает? Джавад не слушал. Вместо этого он что-то спокойно рисовал в тетрадке.

Я разозлился и ткнул его локтем в бок:

— Чего рисуешь? Всё знаешь, что ли?

— Ну да, — с готовностью подтвердил Джавад. — Мы же в Византии на ней говорим.

Ах, я балда! Как же я не понял, что он оттуда? На ум сразу пришли выпуски новостей: вооружённые автоматами парни куда-то бежали по разрушенному городу. Следом, проминая асфальт, полз танк с проржавевшей башней.

Тут Джавад подвинул локоть, и я увидел его рисунок. Про Византию я, надо сказать, тут же забыл.

— Это что, «Индевор»?!

Нарисовано было классно: треугольный корпус, двигатели, параболические антенны. Казалось, протяни руку — и можно прикоснуться к легендарному звездолёту капитана Леклерка. А Джавад, чтобы добить меня окончательно, порылся в рюкзаке и осторожно положил на парту книжку в мягкой обложке. «Горизонт: Миссия надежды». Новая, ещё даже не переведена!

Я бережно открыл книгу и впился глазами в строчки. Как обидно, что у меня по латыни трояк! Я дыру бы, наверное, прожёг от напряжения, но тут меня окликнула Марта Алексеевна и пришлось отвлечься.

Когда урок закончился, мы проговорили всю перемену. И старые сезоны обсудили, и новые. И все книжки, которые я читал. Помимо капитана Леклерка мы оба фанатели от офицера безопасности.

— А помнишь, как он вызвал на бой Заархена? — с жаром спросил я. — «Пусть слышат все! Я, Укмал, сын Мидара; воин Чёрных Песков, страж Третьего Дома Махаррана. Я вызываю тебя на бой, тарнак…».

— «…и пусть кровь смоет твоё бесчестье!» — закончил Джавад. Его ноздри воинственно раздувались, да и у меня по спине пробежали мурашки.

Та серия была, конечно, эпической. Никто и никогда не побеждал в схватке Заархена — двухметровую ящерицу с силой тигра и реакцией мангуста. А Укмал победил, потому что вспомнил слова Сааракского отшельника. А ещё потому, что иначе погибли бы все его друзья.

— «Ты нарушаешь порядок», — по-змеиному просипел Джавад. — «Но я признаю итог».

Это Старший Кладки сказал, когда Мидар отказался его добивать. Потом все ящеры побросали в круг оружие и отпустили заложников. А Старший подарил Укмалу амулет и пошёл к нему в услужение. Так и служит теперь на корабле, потому что «долг чести выше зова крови».

Я еле дождался конца занятий — очень уж хотелось пригласить Джавада домой. Весело болтая, мы выскочили на школьный двор и… носом к носу столкнулись с Толькой.

Я замер, сердце забухало и ушло в пятки. Но мало мне было этого. Рядом с Толькой стоял с дружками Денис Кротов и что-то оживлённо ему доказывал. Толька, набычившись, молчал, но вроде слушал. А я попытался незаметно проскочить мимо, но нас, конечно, заметили.

— О-о, Наумов, — расплылся в нехорошей улыбке Денис. — А это у нас что такое?

«Что» — это он про Джавада. Я возмутился, попытался возразить, но проклятый страх снова взял верх. Да и лучше так, наверное. Безопаснее.

Раньше мы дружили. Он и живёт рядом — на Приречной. Но потом их отец ушёл, и Денис будто закрылся. Перестал здороваться, стал хмурый и злой. Говорят, подрабатывает на стройке, чтобы помочь матери. Живут тяжело.

Кротов отлип от Тольки и не спеша приблизился. Одет он был, как всегда, неряшливо: заштопанные джинсы вместо форменных штанов, школьный пиджак небрежно накинут на плечи. Кротов был весь какой-то неблагополучный. Такой же, как их дом — запущенный и облупившийся. Папа даже пытался дать тёте Тане денег на ремонт, но она отказалась. Может, с тех пор Денис меня и невзлюбил?

Кротов подошёл вплотную и смерил Джавада взглядом. Затем осклабился и плюнул сквозь зубы, едва не попав Джаваду на сандали.

Джавад почернел и тихо выругался. Несмотря на разницу в росте, он, похоже, не боялся.

— Что сказал?

Денис надвинулся и толкнул Джавада корпусом. Джавад напружинился и выстоял. А потом сказал:

— Ты трус. Шакал.

Денис отшатнулся, как от оплеухи. Оглянулся на дружков — те тоже разом перестали улыбаться.

Дело шло к нехилой драке. Я быстро осмотрелся. На школьном дворе, как назло, никого не было.

— Рыжов, иди к нам, — оправившись, Денис ласково поманил Тольку пальцем. Тот нехотя подошёл и смерил меня взглядом.

— Мы сейчас их слегка поучим, как со старшими разговаривать, — сказал Денис, не сводя с Джавада взгляда. — Присоединяйся.

Толька не ответил — лишь скрестил на груди руки и надвинулся. Взгляд у него был странный. Я приготовился к худшему.

— Я так понимаю, тебе с Наумовым потолковать не терпится, — ухмыльнулся Денис. — Ну, а мы с этим разберёмся.

— Он не «это»! — выкрикнул я. — Он человек, ясно?

— Ах, челове-ек, — ощерился Денис. — Одни человеки Пролив раздолбали, другие к нам прутся. Что стоишь, Рыжов? Я же тебе объяснил.

Что он объяснил — я так и не понял, потому что Толька вдруг подошёл, развернулся и стал с нами плечом к плечу.

— Тю, — удивился Денис. — Ты чего это? Жалко стало?

— Нас четверо, их двое, — процедил Толька. — Нехорошо. Не по-пацански.

— С нами драться будешь? — недоверчиво уточнил Денис. — Со своими?

— Ты мне не свой, — отрезал Толька. — Я сам по себе, понял?

Денис нехорошо оскалился. С Толькой связываться ему явно не хотелось, но и отступать было поздно.

Он помедлил, затем картинно втянул воздух и хрустнул костяшками:

— Ладно. Сам напросился.

— Что тут происходит?

Виктор Егорович быстрым шагом пересёк двор и вклинился между нами. Следом осторожно шла Маруська.

— Ты опять за своё, Денис? — осведомился Северов. — Из кружка хочешь вылететь?

— Да плевать мне на ваш кружок! — взорвался Кротов. — Думаете, других нет?

— А ну, сбавил тон, — ледяным голосом осадил Виктор Егорович. — Я ведь и в морду могу. А ты уже взрослый.

— Только попробуйте! — злобно прошипел Денис. — В морду… Потом поймёте, кто был прав!

Смерив нас взглядом, он махнул дружкам и пошёл к выходу. Северов недобро глядел ему вслед.

— Виктор Егорович, чего это он? — настороженно спросила Маруська. Молодчина какая — это ведь она его привела!

— Думаю, с плохими людьми связался, — пробормотал Северов. Он ещё помедлил, потом повернулся к Джаваду и протянул ему руку:

— Виктор Егорович. Физрук.

Джавад крепко пожал руку и представился. Виктор Егорович чуть заметно улыбнулся.

— Нехорошо тебя город встречает. Надо бы исправить. Маруська, сегодня, вроде, в Орден принимают?

Мышка радостно кивнула. А я удивился — как я мог забыть? Совсем из головы с этим Толькой вылетело! А ещё подумал, что Джаваду сильно повезло: с последней церемонии прошло больше года.

— Тогда сегодня в семь у памятника Юргену, — подытожил Северов. — Никита, проводишь товарища в форт?

Я радостно кивнул: ещё бы!

— А ты, Анатолий? — спросил Виктор Егорович. — Придёшь?

Толька не ответил — просто развернулся и молча ушёл.

***

Мы немножко опоздали, но не из-за Джавада. Это я к нему пристал, когда увидел новенький «Виатор-Ювен» и попросил покататься. А потом нас облаял соседский пёс Рамзес, и Джавад сбегал домой, чтобы принести ему косточку.

Мы промчались по Пионерской, пересекли Гаранина и по Партизанскому проезду вырулили на Тихореченскую.

Под ногами дребезжало, старинная булыжная дорога змеилась в гору. Джавад меня обогнал: у Виатора передачи, а у меня велик с прошлого года не смазан. Я привстал в седле и отчаянно завилял, рискуя оторвать педали.

Мы влетели в зев ворот, над головой промелькнули ржавые зубцы поднятой решётки. В нос дыхнуло сыростью и холодом: за высокими стенами царил полумрак.

Мимо пронеслось здание казарм — приземистое, прямоугольное, из серого ноздреватого камня. Следом мы проскочили арсенал и колодец.

В глаза ударил свет. Я зажмурился: сквозь пробитую в стене арку лупило заходящее солнце.

Мы притормозили и выехали на небольшую ровную площадку. Посередине стоял памятник Юргену. Внизу, на сколько хватало глаз, простиралась Сиротка.

Вокруг памятника уже собралась небольшая толпа. Там же стоял небольшой складной постамент.

— Жаль, не успели форт посмотреть, — пропыхтел я, пытаясь отдышаться. Джавад не ответил: он во все глаза смотрел на памятник.

— Нравится? — спросил я.

— Угу…

— Никитка!

Маруська выскочила из толпы и понеслась к нам, как маленький ураган. Я «мама» сказать не успел, как она повязала нам Орденские повязки и повела к памятнику. Что ни говори, а Маруська — девочка организованная. Экскурсоводом будет, не иначе. Или учительницей.

— О-о, пришли! — приветствовал нас Маруськин папа Родриго: высокий, загорелый мускулистый и черноволосый. «Гроза тихореченских женщин», как окрестил его папа. Я тогда не понял, почему, а теперь уже понимал.

Он крепко пожал нам руки и белозубо улыбнулся. Джавад просиял — Родриго ему явно нравился.

— Ну что, идём? — спросил Родриго. — А то девушка волнуется.

На постаменте стояла Аня Шварц — волонтёр из городского приюта. От волнения она была пунцовой. Ей сочувственно улыбались.

Дальше началась церемония. Родриго поднялся к Ане, взял её за руку и попросил повторять за ним. Клятва у Защитников красивая, но больше всего мне нравится концовка: «Город жив, пока живут его дети».

Я слушал произносимые нараспев слова, и думал, как же всё-таки у Защитников здорово. Про толпу — это я приврал, всего-то пришло человек двадцать. Но они… как вам сказать… душа города, понимаете? Иногда они собираются у Родриго. Разводят костёр, бренчат на гитаре, смеются. И становится тепло и уютно, а я сижу с Мышкой в уголке, грею ладони о кружку с чаем и мечтаю, что когда стану взрослым, обязательно вступлю в Орден.

Я оглянулся и заметил Северова. Виктор Егорович подмигнул мне и улыбнулся. Я тоже улыбнулся и вдруг увидел, что за аркой стоит Толька. Он понял, что я на него смотрю, и отодвинулся в тень, словно прятался.

— Родриго, — тихо позвал я. — Тут человек…

Я запнулся — а что, собственно, «человек»? Друг? Враг? Не знаю. Но Родриго меня понял, словно шестым чувством. Прервал разговор, мягко протиснулся сквозь людей и сделал осторожный шаг к Тольке:

— Не бойся.

Он говорил подчёркнуто спокойно, как с ребёнком. Или с пугливым зверьком.

— Иди к нам. Иди, не стесняйся.

И Толька заколебался! Сделал неверный шаг, потом другой. А потом вдруг дёрнулся, обречённо и зло махнул рукой и вскочил на велосипед. Словно не смог преодолеть невидимую преграду.

— Погоди! — крикнул Родриго, но было поздно: Тольки и след простыл.

В груди кольнуло сожалением. Или разочарованием. Будто что-то хорошее могло случиться, но так и не произошло.

К нам тихонько подошла Аня — встала рядом и приобняла. И вокруг все замолчали, и стало как-то совсем непразднично.

Родриго ещё какое-то время вглядывался в арку. Словно надеялся, что Толька передумает.

— Ничего, — повторял он. — Ничего. Ничего.

А я стоял, чувствуя тонкую Анину руку. И хотелось крикнуть, и помчаться вслед за Толькой, чтобы вернуть его к людям.

Но я знал, что даже если догоню — не смогу ничего объяснить. Что Толька просто разозлится и, наверное, опять ударит.

Капитан Леклерк точно нашёл бы слова. Он бы встал, сдвинул брови и процитировал что-то из Шекспира или римских философов. И Толька понял бы, пусть и не сразу.

…только вот я — не капитан Леклерк. И поэтому просто грустно молчал.