Savelyuk

"Ничего такое утро. Бодрое." Эльма в задумчивости рассматривала камни по сторонам, в то время как Сметанка шагал по тропинке среди них. "А у Адама, значит, дела с местными. И этот исландский Гарри Поттер*, ни слова ведь не сказал про этих пернатых...Ладно. Запомним."
Каменную гряду тем временем проехали, и тропинка вновь стала дорогой.
Постепенно, по бокам появляются деревья. Сначала одиночки, затем небольшие рощи. Белый песок сдаётся под напором и вот уже вокруг вовсю шумит лес Опекунов, а белые плиты под копытами коня сменяет багровый песок альманди́ны, как здесь называют дороги, соединяющие обжитые части Перекрёстка.
Половина Перекрёстка считала, что это из-за альмандинового цвета (одно из названий тёмно-вишнёвого оттенка) верхнего покрытия дороги.
Вторая половина была уверена, что при строительстве, в основание дорог поместили натуральные альмандины. Драгоценные камни, известные как Камни Осязаемой Истины, они помогают проявить реалистичную версию физического мира. Плюс защищают от злых духов и колдовства. Что очень актуально, если живёшь в месте, где сходятся границы сотен разнообразных миров и не все из них "на замке". *
Альмандина по которой ехала Эльма, звалась Роковой. И вела от Пустыни к Замку Алада. Или от замка Алада к Пустыне. Это как посмотреть.
Совсем скоро к утреннему гомону птиц присоединился шумный плеск реки, а затем и она сама замелькала среди высоких стволов. Здесь Тэ́нкиль бежала, резво перепрыгивая через пороги. И только позже, в Долине, она растянется тягучим, ленивым потоком.
Из-под листвы сбоку, выскочил какой-то зверёк и помчался к воде.
Пылай в один прыжок махнул за ним с дороги в лес. Эльма свернула туда же.
Когда они со Сметанкой выехали на берег, Эльма похолодела. Сердце в момент забыло, как работать. Пылай и Сорва носились среди камышей, в попытке поймать, судя по ушам, хомушу. Но напугало её не это. А то, что и собака, и ласка, и чёртов хомуша были — синие. Чистейшего, без всяких там оттенков, синего цвета. Pantone Blue 072 C* во плоти, так сказать. Там, где раньше были белые шерсть и мех, во всяком случае. А всё не белое, теперь имело тот цвет, с которым в приличном обществе обычно не показываются.
Эльма развернула коня к камышам не обращая внимание на деревья и, закономерно, поплатилась. Цепкая ветка сорвала с неё шляпку. Но ей было не до этого. Спешившись, она кинулась к Пылаю.
— Ко мне!! Отрыщь!!!
Борзой остановился и послушно потрусил к хозяйке. Сорва, увидев что её компаньон вышел из игры, направилась за ним.
"Ох ты жжжж..." Эльма провела рукой по груди Пылая. Ладонь тут же стала синей.
"Что происходит?" Паника закручивалась сильнее. "Речная вода? Что с ней?! Она чистейшая всегда была, пить можно! Отрава? Откуда?" Она развернулась к реке.
— Эффектно! — Раздался восхищённый голос за её спиной.
Знакомый голос. Эльма крутанулась на месте. А́ларик. Бессменный владелец, повар и бармен единственного Трактира, стоящего на Перекрёстке. (Хотя, корректнее говорить — частично стоящего на Перекрёстке. И, технически, это не отдельный трактир, а обширный постоялый двор). Широкополая шляпа, прикрывающая лысину, съехала на бок. Рыжие усы, подкрученные вверх, жизнерадостно торчат в разные стороны. Из-за его спины выглядывал Пу́хля, лохматый пони-тяжеловоз, запряжённый в небольшую тележку.
Пылай и Сорва направились к ним здороваться, а Эльма собралась озвучить панику, но Аларик задал вопрос первым.
— Ты чего такая взъерошенная?
— Синие!! Ты видел?! Вода в реке...
Аларик успокаивающе замахал рукой:
— Всё в порядке! Дыши. Ничего страшного.
Он спустился вниз.
— Это просто ряска. Четыре дня, раз в год, она выделяет этот сок, или что там это такое. Ты что, детвору не видела? Со вчерашнего дня синие бегают, развлекаются. Краска абсолютно безвредная. Пекарям если лень до чистой воды идти, так весь хлеб с пирогами цветом, что твоя Дафни*. Я как раз за ней, за водой, и приехал.
Он кивнул в сторону тележки, из которой торчали две железные бочки.
— Погоди. То есть это не вся река такая?
— Неее... Только в нескольких местах... Да не переживай, ты! Отмоется за раз! — Он оглянулся на Пылая — Ну или за три...
Эльма выдохнула и села на траву.
— Чудесно. Просто чудесно. Именно так я и хотела провести этот день. Отмывая этих двух.
— Трёх.
Аларик многозначительно посмотрел в сторону берега.
Забытый в суматохе Сметанка стоял по колено в реке и с удовольствием пил прохладную воду.
— Етить твою налево... — После пережитого стресса у Эльмы не было сил даже на эмоции.
— Да брось! Ему-то как раз этот цвет очень идёт. Только язык странно выглядит... Но это дело привычки...А вот шляпку уже не спасти.
— Чёрт!! —Эльма вскочила и бросилась в воду.
Сорванная веткой шляпка, оказывается , не нашла ничего лучшего, чем плюхнуться в реку, где успешно имитировала Титаник.
— Вот теперь вы полностью сочетаетесь друг с другом! — Рассмеялся Аларик, разгружая тележку. — Союз синеногих!
— Очень весело... Обхохочешься...— Эльма печально разглядывала свои сапоги. — Вот хотела же надеть чёрные! Так нет, потянуло на гламурные из серой замши... Хорошо хоть непромокаемая. Ноги сухие.
— А куда собиралась-то?
— К Баррету.
— Ну вот! Сейчас ко мне заедем и приведём ваш Союз в порядок.
— Смысл? Смыться — не смоется, а до обеда проваландаемся. Нет, едем как ехали. Сам сказал: "Эффектно!"
— А то! Ты в любом виде у нас красотка!
— Мерси! — Эльма засунула остаток шляпки в седельную сумку и вернулась в седло. — Увидимся.
— Так ещё бы! — Пропыхтел Аларик в ответ, перекатывая одну из своих бочек ближе к воде.
***
"Хватит на сегодня развлечений. Едем тихонько по Роковой до холмов, а там срежем через поля. Шустренько так промчимся напрямик, и удовольствие получим, и время наверстаем." Эльма железно намеревалась выдоить из этого утра всё то прекрасное, что планировала за завтраком. Несмотря на то, что лес и река её подвели, цветущие поля должны были это компенсировать ароматерапией и красотой пейзажа.
Они и компенсировали. К ним — никаких претензий. Старались на совесть.
В отличии от их жителей.
Первые два пригорка миновали быстро. Эльма послала коня в галоп и Сметанка с восторгом нёсся по плотному, упругому травяному ковру, не сдерживаясь, в полную силу. Пылай летел рядом, иногда опережая серогривого друга на корпус, скромно напоминая, кто здесь настоящий бегун.
Сорву Эльма заранее посадила себе за пазуху, и та временами высовывала оттуда нос, неодобрительно фыркая. Очевидно, что безумные скачки не привлекали её даже в качестве жокея.
Неожиданно, Пылай резко бросился вперёд. Казалось, его тело превратилось в снаряд. Чёткие, ритмичные движения. Мускулы — эластичные стальные струны. За долю секунды киллер сменил балерину*.
Жертву было не разглядеть. Только мелькали в траве то маленькое копытце, то чёрная спина, то длинный, пушистый хвост.
По широкой дуге добыча, а за ней и охотник, стали огибать ближайший холм. Эльма же направила Сметанку прямо на его вершину, постепенно придерживая жеребца и переходя сначала на рысь, а затем и на шаг.
С вершины открывался вид на поля, лоскутным одеялом тянувшиеся до горизонта. И на одном из таких лоскутков, розовом от медоцвета, сейчас разыгрывалась старейшая из остросюжетных драм. Расстояние между охотником и добычей сокращалось. Оба неслись, почти не касаясь земли. Ещё немного. Ещё пара ударов сердца. Нос Пылая у чёрного хвоста, один прыжок и шейные позвонки зверька хрустнут в мощных челюстях борзого. Ещё один удар сердца... Для зверька — последний...
Эльма почти видела, как Пылай открыл пасть...
И вдруг перед ними, всё в траве, цветах и ... перьях? …, как подкинутое пружиной, вылетело некто, подпрыгивая на нижних конечностях и размахивая верхними.
Эльма то же подпрыгнула, но не из солидарности, а от неожиданности.
А Пылай и чернявый зверёк шарахнулись в разные стороны, сбились с ритма, пробежали метров двадцать и остановились, пытаясь вернуться в реальность.
Существо подпрыгнуло ещё пару раз, а затем сбросило с себя плащ, столь щедро украшенный местной флорой, и принялось прыгать уже на нём.
Пылай, повернув голову, посмотрел на хозяйку, ожидая команды.
Хозяйка покачала головой и переливчато свистнула "отбой". Затем коротко — "ко мне".
Пылай, пританцовывая, побежал в сторону холма. "Балерина" вернулась.
Чернявый пушистохвост незаметно исчез в траве.
Эльма спустилась навстречу борзому и, присев, обняла всё ещё растерянного пса.
— Ты был великолепен! Лучший! Это не твоя вина. Пошли, посмотрим чья.
***
Некто, испортивший охоту, всё ещё был на месте. Он больше не прыгал, а тихо сидел на своём плаще.
— Тэ́ре*! Мы не знакомы. Я могу подойти? — Эльмин тон был холоден настолько, что на нём можно было хранить мороженое.
— Тэре! Сюда же дошли, значит можете.
— Вы испортили мне охоту.
— Я?! Я?! Это вы испортили мою!!
Некто снова подскочил от возмущения.
Теперь было видно, что внешность у него вполне человеческая, насколько можно разглядеть, смотря против солнца. Но здесь это ни о чём ещё не говорило.
— И на кого шла охота, позвольте узнать?
— На хомуш, разумеется!
— Что?
— НА ХО-МУШ. — Странный охотник произнёс это громко и по слогам, как будто объясняя глухой старушке.
— Я прекрасно слышу, благодарю. — Незнакомец нравился Эльма всё меньше и меньше. — Какого лешего вы на них охотитесь? Да ещё в центре диких полей?
— А где же ещё? — Искренне удивился собеседник. — Хомуши умные!
— Хомуши-то умные. А вот насчёт тех, кто на них охотится разлёгшись посреди поля, лично у меня большие сомнения.
— Ну вы же ничего не понимаете!! Вы знаете, кто такие хомуши?
— Знаю. Большеухих пакостников знаю. А вас — нет.
— А я не представился? Драм. Учёный. Не представляйтесь! — Он затряс головой. — Вы — Хранитель! Я узнал по собаке. Великолепный экземпляр, кстати! Никогда таких не видел! Он разрешит подойти поближе? Какое строение скелета!
"Свихнувшийся учёный. Да, это именно то, чего мне так не хватало этим прекрасным, скучным утром!.." Эльма перегородила учёному дорогу.
— Не советую. Вам мало, что вы этот самый "великолепный экземпляр" только что чуть не убили?
— Я?! И не собирался! Ни секундочки!! Как вы можете так говорить?!
— А что, по-вашему, случается, когда 42 килограмма на скорости 80 км в час, впечатываются в 90 килограмм?!
— Я похудел!! Это маскировочная одежда! Во мне нет и 70 килограмм!!
— Отлично, тем легче было бы хоронить! Пострадай Пылай, я бы вас здесь и добила!! Лично! Это ж надо додуматься, выпрыгивать перед бегущим псом! Что мешало раньше встать?!
— Я их не видел!! Я ждал хомушей!
Пылай на всякий случай вклинился между хозяйкой и странным человеком. Сорва перебралась на плечо Эльмы и то же напряжённо следила за накаляющейся обстановкой. Сметанка задумчиво жевал медоцвет.
— Да почему здесь-то?! В любом жилье их пруд пруди! Спустился в погреб или подвал, и сиди себе хоть год в засаде!
— Я же говорю, они умные! В домах их не поймаешь! А здесь у них тропа. На ферму. И я её вычислил! А теперь они знают, что я их нашёл! Два года работы пропали!
— И хорошо! Будет чем заняться следующие два года и не шариться по полям, пугая окружающих!
Оппоненты, прищурившись, уставились друг на друга.
Драм вдруг отступил назад и снял шляпу.
— Вы правы. Это моя вина. Но, поймите, это труд моей жизни! — Он вздохнул. — Я погорячился и прошу прощения за своё недостойное поведение.
Эльма, продолжая внимательно наблюдать за учёным, тихонько подвинулась ближе к Сметанке. "Вот-вот...Резкая смена настроения один из симптомов неадекватных... Сейчас извиняется, а сейчас с ножом кинется... "
Драм взлохматил свои, итак стоящие дыбом, волосы и расстроенно снова сел на плащ, скрестив ноги и вертя в руках ветку.
— Может вы и правы. Может и стоит ловить их на ферме. Или в подвале. Но это так сложно! Рядом с людьми они так осторожны! ... Погодите... Вы сказали "в любом жилье"... Они и в Храме есть?
Эльма кивнула, но сразу насторожилась.
— А что?
— Так Храм же столько лет стоял пустой! Они ещё не привыкли к людям! Вы ведь позволите мне?..— Глаза Драма зажглись огнём вновь обретённой надежды.
— Только через мой труп. — Совершенно искренне ответила Эльма.
— Но я буду тихо! Вы меня даже не заметите!
— Заметим — там и похороним! Что б ближе 5 километров не подходил! Не то что к Храму, а вообще к Пустыне!
Драм снова поник.
— Я понимаю. Храм. Нельзя.
— Правильно. Храм — Нельзя! Зафиксируйте себе. На этой жизнеутверждающей ноте предлагаю и расстаться. Хорошего вам дня!
—Да какое там! Но, спасибо. И Вам того же. — Учёный Драм упёрся локтями в колени, сложил ладони и угнездив на них подбородок, отрешённо вперился взглядом в пространство перед собой.
Эльма аккуратно, стараясь первое время не поворачиваться к нему спиной, повела свою компанию дальше.
Справа поднимался невысокий, с плоской макушкой, но очень живописный холмик. Эльма с конём направилась к нему, а Пылай с Сорвой, решившей что с борзым спокойнее, двинулись в обход.
Вершина холма была плоской, укутанной белым пледом одуванчиков, с бахромой сочной зелёной травы по краям. Сметанка недовольно фыркнул — собака и ласка уже на полдороге к последнему холму, а они ещё здесь топчутся. Эльма успокоительно почесала ему за ухом. А обернувшись, поняла две вещи. Во-первых, у учёного хорошо с интуицией. И судя по стае из семи хомуш — у них действительно здесь тропа. А во-вторых, у Драма серьёзные проблемы с математикой. Потому что тропа была метрах в восьмистах от того места, где он её "вычислил" и караулил.
Иронии ситуации добавлял тот факт, что Драм, несомненно, был здесь сегодня. Корзины в центре поля, наполненные перьями и цветам, вытоптанный пятачок травы вокруг них — не надо быть Шерлоком, чтобы понять: именно тут Драм создавал свой маскировочный наряд.
Этическая дилемма: стоит ли вернуться и рассказать об этом учёному или так ему и надо, не успела озадачить Эльму. Потому что опять, как и всё сегодня, события стали происходить слишком стремительно.
Хомуш увидели Пылай и Сорва.
Хомуши увидели пса и ласку.
Начался бедлам.
Борзой ворвался прямо в центр группы. Он не охотился. Хомуши слишком ничтожная цель, после предыдущей погони. Он — развлекался.
Сорва была сыта. Ловить хомушей ей было лень. А вот навести суету — это другое дело. Поэтому ласка пронеслась под ногами Пылая и перерезала хомушам путь назад.

Хомуши же о том, что это дружеские салочки, понятия не имели. Они всерьёз спасали свои жизни. И бросившись врассыпную, припустили со всей скоростью в семи разных направлениях.
Но там, где хомуше нужно было сделать 20 шагов, борзому достаточно было одного прыжка.
"Балерина" паря в танце, вертя фуэте и пируэты, не позволял хомушам разбегаться. Ласка, синим всполохом появляясь перед самым носом бедолаг, идеально дополняла эту безумную тарантеллу*.
Слишком поздно Эльма заметила беду.
Как и куча-мала внизу.
Не пуская хомуш назад и вбок, синеногие солисты этого балета тем самым двигали их и себя вперёд.
Вперёд, к стоящим на пути корзинам Драма.
Совершая очередной прыжок, Пылай в последний момент осознал, что его великолепный гран жете* закончится непосредственно в корзине с перьями. Попытка затормозить в воздухе привела к худшим последствиям. Борзой, приземлившись боком, выбил страйк.
В воздух взлетело цветочно-перьевое облако, накрыв всю четвероногую труппу.
— Твою ж налево... — Только и смогла выдохнуть Эльма. — Как там Аларик сказал? "Эффектно"? Интеллигентный синоним для Армагеддона, ничего не скажешь ...
Однако, ни её пёс, ни ласка Гая, подобного мнения не разделяли. Неожиданный фейерверк привёл их в восторг. Хомуши были забыты. Теперь друзья с упоением носились среди корзин, прыгая на них в попытке повторить предыдущий "бум!".
С вершины холма было видно, что их меховые одеяния приобрели ту самую изюминку, которая отделяет Высокую моду от адекватной.
"Мать моя женщина... Я никогда всё это из псовины не вычешу... Золушка с её "перебрать бобы и чечевицу" — это детский сад "Солнышко", по сравнению с этим..."
— Пылай! Пылай, я тебе говорю!..Отрыщь!!.. Кому сказала, отрыщь !!!.. Сорва, етить твою налево!! А ну марш сюда!!! Паразиты, ну ты посмотри на них!
Эльма возмущённо топнула ногой и обернулась к Сметанке в поисках сочувствия и понимания. Как оказалось — напрасно. Воспользовавшись тем, что хозяйка отвлеклась, рысак потихоньку отошёл в сторону. И теперь, когда Эльма обернулась и осторожничать больше не было смысла, Сметанка победно фыркнул, притопнул передними копытами и помчался вниз по холму — к веселящимся среди мотыльков и медоцвета друзьям.
— Да вы издеваетесь! — Эльма в отчаянии хлопнула руками по бёдрам.
Понаблюдав с минуту и сделав пару глубоких вдохов, она перевела взгляд на небо.
— О'кей, Вселенная. Намёк понят. Ша! Уже никто никуда не идёт.
Целеустремлённость и упрямство, встретившись со злостью и обидой, превратили эмоциональный шторм внутри в звенящий, напряжённый штиль.
Эльма села в центре холма, а затем легла на спину, закинув руки за голову и бездумно уставившись в высь. Стойко игнорируя иногда долетающие сюда жизнерадостные топот, ржание и тявканье.
***
Время, великий шутник, сделало вид, что подстроилось под ритмичность лёгких касаний утреннего ветерка и неспешную тягучесть золотых от солнца облаков, и стало вечностью.
Мысли в голове были ни о чём и обо всём.
Глаза следили за облачной грядой.
Остановить внутренний бег и наслаждаться отсутствием любого движения здесь и сейчас, не думая о "после" — это умение, которое Эльма, с переменным успехом, тренировала последние два года.
Безмятежность летнего утра закончилась мурашками. Холодок пробежал от кончиков пальцев на руках до плеч.
Не отрывая взгляд от неба, Эльма равнодушно произнесла:
— Гард, давно не виделись.
— Приветствую Вас, Леди Оме́ла*. —Бесцветный тон, отсутствие эмоций. Если бы у сухого льда был голос — это был бы голос Гарда, Смотрителя Перекрёстка.
Смотритель или Талио́н (устаревшее наименование должности, сейчас используется крайне редко), главный и единственный представитель Закона на Перекрёстке миров. Он и полиция, и прокуратура, и адвокатура, и суд, и судебный пристав, и палач. Удобно, практично, экономно. Последние, никто не знает точно сколько лет, эту должность занимает Гард.
Издалека его можно было бы принять за человека. Но стоит подойти ближе...Такой белоснежной кожи, иссиня-белых, блестящих волос и глаз, с радужкой цвета молочного опала и без зрачков — у людей не бывает.
Ну и температура рядом с человеком в летний день до +5 не падает. Хотя последнее, судя по всему, зависело исключительно от прихоти Гарда. Было у Эльмы такое подозрение.
Но жители Перекрёстка боялись его не поэтому.
Никто не знал как, однако все были уверены, Смотритель умеет быть нигде и сразу везде. И в любой момент знает абсолютно всё что происходит, где кто и что делает, о чём говорит. Никогда не видели, что бы он куда-то приходил. Он всегда просто появлялся из воздуха. Двери, стены, личные границы — для Гарда их не существовало.
За одним исключением — Храм. К нему Гарду приходилось идти как и всем остальным — ножками.
Эльма предполагала, что он — Марид. Раса верховных джиннов, мариды были духами воздуха и воды. Рациональные и разумные, они умели принимать человеческий облик и отличались особой жестокостью и силой.
На мысль о земном Востоке её натолкнула не только внешность, но и одежда Смотрителя, напоминавшая костюм колдуна из советского "Аладдина".
Единственное, что останавливало Эльму от перевода этой гипотезы в аксиому, это то, что какими бы ледяными на внешность и на характер, не были мариды — они оставались джиннами. Созданиями огня. И этот огонь, хоть и скрытый, в них был.
А в Гарде — нет. Настолько "нет", что даже слово такое "огонь", рядом с ним улетучивалось из памяти.
— Ты бы всё-таки подумал над включением в свой наряд колокольчиков. Хотя бы одного.
— Леди Омела считает, что это так необходимо?
— Леди Омела сегодня уже три раза чуть инфаркт не словила. И леди Омеле очень не хочется, чтобы твои бесшумные материализации ей его окончательно организовали.
— Мне жаль, если я побеспокоил леди. Мною двигало лишь желание поздороваться и выразить своё уважение.
— Поздоровался и выразил?
— Да, миледи.
Над холмом повисла тишина.
Смотритель заговорил первым:
— Прекрасная погода. Идеальная для прогулки.
Теперь Эльма точно знала, он здесь не случайно.
Когда стало очевидно, что ответа не будет, Гард сделал ещё одну попытку.
— Леди великолепно выглядит. Полагаю, леди Омела, Ваше утро было благополучным.
— Леди тебе только что сказала, что трижды за это утро чуть не поседела. Угадай с трёх раз, было ли это утро для неё благополучным?
— Мне жаль, если невзгоды омрачили Ваше душевное спокойствие, миледи. Могу я Вам помочь?
"Чёрта с два! Жаль ему! У него глаза и уши по всему Перекрёстку, знал ведь, зараза, что у меня за утро."
— Нет, Гард, не можешь.
Ещё пара минут тишины.
— Леди куда-то направлялась?
— А так не видно? Леди едет к Аладу Баррету. Леди взбрело в голову с ним позавтракать.
— Сейчас полдень.
— Значит пообедать. Есть проблемы?
— Никаких. Разумеется, Алад, как и весь его двор, рад видеть прекрасную леди Омелу в любое время дня и ночи.
— Это потому что твой Алад бездельник. Вот и не знает чем заняться. В отличии от меня.
— Простите?
— Говорю Алад твой, весь день баклуши бьёт. А я человек занятой. У меня всё по графику. Часы приёма строго с 13 до 14. Кто не успел, тот опоздал.
Гард какое-то время переваривал эту информацию.
— Но сейчас полдень.
— Да, я в курсе. Ты очень любезно сообщил мне об этом минуту назад.
— Мне уйти и вернуться через час?
— Ну, это как тебе удобно. Можешь потом вернуться, можешь здесь сидеть.
— Тогда, если леди Омела не возражает, я подожду.
Эльма вздохнула. Этот ведь действительно будет тут торчать до морковкиного заговенья.
— Чего тебе надо, изверг?
— Прошу прощения?
— Гард, тебе что-то надо. Всем будет проще, если скажешь прямо.
Ещё одна долгая пауза. Затем Гард всё-таки заговорил.
— Перекрёсток уникальное место. Его история...
— Стоп! Без предисловий! Коротенько. Чего ты хочешь?
— Возвращение в Храм Хранителей стало очередной вехой и послужило возобно...
— Нет. Так не пойдёт. Вулканцы*, несомненно, тебя бы канонизировали, но я сейчас не в том настроении. — Эльма поднялась и, отряхивая руки от одуванчиков, встала прямо напротив Смотрителя.
"Высокий, зараза. Хотя, при моих-то 164, здесь практически все выше меня."
— Значит так. Представь себе — ты умираешь. Скоропостижно. Прямо сейчас. У тебя осталось 30 секунд. Что бы ты сказал?
— Горы.
Эльма не отводила взгляд от странных лунных глаз. Продолжения не последовало.
— Хорошо. Я тебе оказала первую медицинскую помощь, искусственное дыхание, непрямой массаж, всё что положено. Вырвала у смерти для тебя ещё две минуты. Есть что добавить?
— Почему только две?
— Здоровый образ жизни надо было вести, вот почему! Минута сорок секунд. Тридцать девять...
— Миледи, Вы были в Горах?
— Пару раз.
— Седой перевал. Там жила стая птиц. Их больше нет.
— Проход? Катаклизм? Отравление? Охотники? Миграция?
— Нет. Они были. А потом их ... не стало.
— Ты пытаешься сказать, что они исчезли в один момент? Вся стая?
— Не исчезли. Да, вся стая.
— Разверни мысль.
Гард перевёл взгляд на играющих в поле животных, пытаясь подобрать корректные слова.
— Сейчас — есть. Через мгновение — нет и никогда не было. Нигде.
Эльма пару раз качнулась с пятки на носок.
— Хмммм... Есть многое на свете, друг Горацио... Я скажу Хранителям, они там прогуляются.
— Быть может миледи...?
— Нет, нет, нет! Тебе прекрасно известно, я НЕ Хранитель. Сорри, не моя сфера деятельности.
— Возможно...
— Невозможно. Я — Ойу́н Улькадри́. Глаза Судьбы. А не руки и не ноги. Мальчикам скажу, они проверят.
Эльма внимательно наблюдала, как Гард отреагирует на арабские слова.
Никак не отреагировал. Впрочем, это не имело значения. Арабский язык знали на Перекрёстке. Версия с Маридом по-прежнему оставалась версией.
Сообщив то, что планировал, Гард пожелал леди Омеле приятной поездки, выразил надежду увидеть её сегодня ещё раз во дворце Алада и пока Эльма поправляла растрёпанную ветром причёску, исчез так же, как и появился.
"Глаза Судьбы" постояли, подумали... и решили, что хватит с них на сегодня "прогулок".
Спустившись к своей "банде", железной рукой остановили всё веселье и погнали всех напрямик, домой, в Храм.
***
Исландский Гарри Поттер* — Гарри Поттер из- за Совы, исландский — потому что именно там, в Исландии, долго жил Адам. Там его и нашла Эльма. И эту историю мы то же расскажем где-нибудь, как-нибудь, когда-нибудь потом.
Альмандины* — Какая из двух версий происхождения названия верная — раньше знали ребята из IX легиона, эти дороги и строившие. А в наше время — знает крайне ограниченный круг лиц. Эльма — знает.
Всего альмандин на Перекрёстке пять : Роковая, Сытая, Шустрая, Долгая и Тупая.
Pantone Blue 072 C* — Pantone компания из США, разработавшая систему стандартизации цветов и оттенков. Её подразделение ежегодно выбирает цвет года.
Дафни* — Дафни Мартини (Daphne Martini) — классический коктейль голубого цвета.
За долю секунды киллер сменил балерину* — про РПБ французы однажды сказали "киллер(tueur фр.) в облике балерины". С тех пор это выражение часто встречается среди зарубежных собаководов.
Тэ́ре!* — аналог земного "Привет!" на Перекрёстке. Как правило используется при встрече с незнакомыми разумными существами или когда хотят поздороваться не с кем-то в отдельности, а сразу со всеми присутствующими.
Тарантелла* — итальянский народный танец, исполняется в быстром темпе.
Фуэте, пируэт, гран жете* — виды поворотов и прыжка в классическом балете.
Леди Оме́ла* — Эльма это уменьшительное имя. Полное — Оме́ла И́горевна Русако́ва. Через 3 года она выйдет замуж и возьмёт фамилию мужа — То́рнвуд (Thornwood). Пока Эльма об этом не знает и так даже лучше. И для неё, и для Вселенных, и вообще.

Вулканцы* — инопланетная раса с планеты Вулкан из сериала "Звездный путь".

— Пы́лай! Пы́лай, я тебе говорю!..Отры́щь*!!.. Кому сказала, отрыщь!!! ... Со́рва, етить твою налево!! А ну марш сюда!!! Паразиты, ну ты посмотри на них!
Эльма возмущённо топнула ногой и обернулась к Смета́нке в поисках сочувствия и понимания. Как оказалось — напрасно. Воспользовавшись тем, что хозяйка отвлеклась, рысак потихоньку отошёл в сторону. И теперь, когда Эльма обернулась и осторожничать больше не было смысла, Сметанка победно фыркнул, притопнул передними копытами и помчался вниз по холму — к веселящимся среди мотыльков* и медоцвета* друзьям.
— Да вы издеваетесь! — Эльма в отчаянии хлопнула руками по бёдрам.
А ведь как хорошо всё начиналось...
***
Утро, тихое и нежное. Солнечный свет, лениво обнимающий сначала дальние горы, а затем и пустыню. Прохлада анфилад Храма. Столик в саду, под сенью лимонных деревьев. Жёлтые солнышки плодов — только руку протяни. Их цитрусовая свежесть, объединившись с тонкими нотами благоухающих по соседству пионов, смешалась с ароматами мёда, свежесваренного кофе и выпечки на столе, создавая притягательную атмосферу неги и лени. Одно слово — идиллия.
Казалось бы, сиди себе с чашкой у фонтана, внимай шёпоту водных струй, ешь круассан и наслаждайся жизнью и собой.
Так нет, как же, держи карман шире!
Где-то там, в недрах мозга, из кладовых Чертогов Разума, выбралась кристально простодушная Мысль: "А не проехаться ли по утреннему холодку до дворца Ба́ррета*? Только представь себе: разнотравье холмов, солнечные зайчики, пробивающиеся через раскидистые кроны леса Опекунов, шум порогов реки Тэ́нкиль, мерный стук копыт по бархату альманди́ны, восторженные взгляды местных. Мммм... Сказка..."
"А почему бы и не "да!" — Согласилась с Мыслью Эльма.
— Всем подъём! — Решительно звякнув чашкой о блюдце, она вскочила со стула и присела к дремавшему у стола Пылаю.
Почесала его нос. Подёргала за ногу. Взлохматила шерсть на боку. Попыталась поднять голову.
Пылай и ухом не повёл. В то время как люди тратят годы на обучение актёрскому мастерству, русские псовые* рождаются уже академиками. И в данный момент, на разноцветной плитке садовой дорожки, Пылай давал свой коронный бенефис, выступая в роли старинной, громоздкой шубы, из которой старательная служанка вытряхивает моль. Все мышцы его огромного тела, казалось, превратились в кисель. Причём в кисель, на который действует гравитация как минимум двух Юпитеров. Какую часть ни пытайся поднять.
Эльма сдалась и разжала руки.
— Ну всё, СиСи Кэпвелл*. Оскар за лучшую кому твой, претенденты отвалились ещё на отборочных. Вставай, гулять едем.
Пылай выдержал мхатовскую паузу, затем не торопясь отлепил плечи, шею и длинный нос от пола, принял позу "Клеопатра разрешает Цезарю подарить ей Рим" и открыл глаза.
— Гулять со мной пойдёшь, спрашиваю, ленивая ты жужелица?
Не выходя из образа, Пылай задумчиво скосил глаза на свой хвост. Косматое прави́ло* медленно сдвинулось сначала вправо, потом влево. Затем ещё раз. Создавалось впечатление, что борзой проводит перекличку и проверяет все ли детали организма проснулись и скоординировались в рабочем режиме.
— Ну, нет так нет. Хозяин — барин.
Эльма выпрямилась и повернулась в сторону выхода.
А там, у открытых створок двери, нетерпеливо пританцовывая, уже вертится, оправдывая кличку*, вся энергия Вселенной, утрамбованная в разноцветную собачью шкуру. И, разумеется, в глазах немой укор Великого Охотника, который уже давно собрался и стоит тут весь готовый, в то время как "Тебя, хозяйка, хоть за смертью посылай, честное слово!"
Вздохнув, Эльма собрала посуду со стола и пошла за Пылаем, который дождавшись первого шага хозяйки в сторону дома, умчался вперёд. Цокот его когтей постепенно затих где-то в глубине Храма.
Переодевшись для прогулки и закрепив на прическе очаровательнейшую серую шляпку с огненным топазом и кокетливой вуалью, Эльма направилась к конюшне.

Пустые коридоры Храма Перекрёстка жили своей жизнью, в которой, за неимением людей, главные роли играли свет, тени и звук. Квадратные плиты пола убегают вдаль, ряды высоких колонн сопровождают их с обеих сторон. Серый пористый камень сменяется розовым, сверкающим как оперение фламинго, мрамором. Мрамор — тёплой охрой запечённой глины, керамика — белоснежным бархатом штукатурки, выведенные рукой художника рисунки —узорами, созданными самой природой.
Неизвестный архитектор вдоволь поиграл с измерениями. Нефы* Храма перетекали один в другой без видимых границ и никогда не пересекались. Ты просто поворачивал в любую из сторон или обратно — и делал шаг уже в другом коридоре.
А там, за колоннами, спрятанные в тени деревянных сводов или наоборот, раскрашенные цветными пятнами лучей, пробивающихся сквозь стекла витражных крыш, ждали они — двери в иные миры. Окон здесь не было.
Звук шагов Эльмы то гулко отзывался эхом, то пропадал, делая тишину абсолютной. К акустическим странностям Храма привыкнуть было труднее, чем к другим. Ладно шаги, а вот когда ты перестаёшь слышать вообще всё — такое тотальное отсутствие звука, это поистине испытание для любой нервной системы.
Хотя, как затем решили Хранители, если незаметно завести в такой коридор Эльму, когда она отчитывает тебя по первое число, потому что ты слегка накосячил и зазря разбудил её в пять утра, когда она заснула только в четыре (до этого сутки разгребая твой другой косяк) — это на редкость полезный эффект и Храм не дураки делали.
Почувствовав на себе чей-то взгляд, Эльма оглянулась. На старых сундуках, сваленных у одной из колонн, сидел хому́ша. В лапе зажат кусок пирога. Круглые карие глаза внимательно следят за нахальной людью, прервавшей его завтрак.
"Ну чудненько. Где один — там и толпа". — Эльма мрачно разглядывала зверька.
Мышей на Перекрёстке не было. Как и крыс. То есть были когда-то, но очень давно, если верить Библиотеке, где в самых старых обрывках книг упоминались лишь легенды о них. Не успели мышастые тогда расположиться в новом мире, как их быстро вытеснили хомуши. Эдакая смесь коалы и зайца, ростом меньше ладони — они так же жили семьями (хоть и не такими большими) и тащили в свои зубастые пасти всё, что не приколочено. Бесшумные, серые, с коричневой мордочкой, цепкими лапками и пушистыми лопухами ушей — эти милашки наводнили весь Перекрёсток. Кроме гор. Вот их хомуши почему-то не любили.
Людей (а также не совсем людей, и совсем не людей) хомуши не боялись, однако под ноги не лезли, предпочитая жить своей невидимой, параллельной жизнью, у тех под носом. И за их счёт, желательно.
В целом хомуши были вегетарианцами. Но с радостью вносили в своё меню как кулебяки с мясом, так и свежие яйца из ближайшего птичьего гнезда. Кошек игнорировали. Собак — опасались. И не терпели лошадей. Была за ними такая странность. Никогда не селились в конюшнях и рядом с загонами для коней. Хотя та же овчарня или, скажем, свинарник, их абсолютно не смущали.
Избавиться от хомуш невозможно. Отраву чуют, ловушки вычисляют. Было дело, в старину один психанул, спалил овин и летнюю кухню. Хомуши, там жившие, дружно откочевали в ближайший лес. А когда бедолага отстроился заново, также дружно вернулись обратно, захватив с собой и своих лесных родственников, в своё время гостеприимно принявших погорельцев.
Так что жители Перекрёстка давно смирились с таким соседством. Максимум — тапок швырнут, если вдруг увидят.
У Эльмы тапка не было, а сапоги снимать долго. Поэтому она только погрозила хомуше пальцем.
— Твоё счастье, что Пылай тебя не видит. В миг бы сам в завтрак превратился, воришка ушастый.
Впрочем, угроза была липовой. Пылай, как и Сорва, ручная ласка Гая, обмозговав запреты своих нервных, но любимых хозяев, пришли к выводу, что вообще всё живое, что живёт в домах и дворах — это домашние животные и трогать их нельзя.

Внести корректировки в эти умозаключения ни у Эльмы, ни у Гая не получилось. Попытки других желающих "показать, как надо правильно воспитывать питомцев", привели к очевидному посрамлению "специалистов" и породили пару-тройку весёлых историй, ставших затем частью местного фольклора.
***
Конюшня Храма встречала запахом сена и яблок. Это было одно из двух мест, где круглосуточно кипела жизнь. Вторым таким местом была кухня. И там, и там, работали киве́йцы.
На конюшне их было пятеро. Жители дальнего мира из Триад Поймы, внешне они больше походили на магических существ, чем на людей. Ростом в половину человеческого, с руками и ногами длиннее, чем принято, они шустро сновали среди денников, обихаживая их четвероногих постояльцев.
Внимательные оранжевые глаза с вертикальными фиолетовыми зрачками, мгновенно распознававшие малейший непорядок, большой нос, способный почуять неприятности за милю, волосы, собранные на макушке в хвост, настолько длинный, что подметает пол в такт шагам хозяина — всё это выделяло их в любой толпе, даже в столь разношёрстной, как на Перекрёстке. И вдобавок ко всему — музыка. Руки и ноги кивейцев украшали затейливые браслеты. При любом движении владельца, они начинали звучать. Поэтому кивейцев всегда сопровождает негромкая мелодия, как будто рядом играет невидимая флейта.
Манна Та, главный конюх, радостно закивал Эльме, махая рукой в сторону стойла.
— А я знал! Леди возьмёт Танк! Не зря мыли, не зря гриву плели. Надо гулять, красу нельзя прятать! Нельзя дома сидеть!
Кивейцам было сложно выговаривать имя коня — Сметанка*, поэтому они сократили его до Танк, чем всегда здорово веселили Эльму.
Серый в яблоках орловский рысак действительно был заметно крупнее, чем обычные лошади Перекрёстка. Даже среди коней Хранителей, только Аки (конь Хика) и Тима (конь Адама) могли сравняться с ним ростом.
Хозяйка протянула руку и Сметанка тут же уткнулся бархатным носом в её ладонь.
— Да, красавчик. Поедем к Баррету. Знаешь же, как он к тебе неровно дышит.
Сметанка радостно тряхнул гривой и зайчики от вплетённых в неё блестящих бусин рассыпались по стенам цветным салютом.
***
Чтобы не плутать по коридорам, Эльма и шагающий за ней Сметанка, срезали путь к выходу, пройдя через главный внутренний двор Храма.
Там, расположившись на противоположных скамьях, обложившись горами книг и странных механизмов разных форм и конфигураций, Хранители Гай и Ла́ро вели весьма активную беседу.
С другой стороны двора, прислонившись к колонне, на них скептически взирал Хик.
Всем видом разделяя его пессимистичный взгляд на происходящее, на барельефе рядом, примостилась Сорва. От ласок из Земного мира она отличалась тем, что была всеядной и никогда не линяла, оставаясь шоколадно-белой независимо от сезона.
Если приглядеться, можно было заметить тонкую полоску серьги в её аккуратном ушке. Знак того, что у зверька есть хозяин. Когда Эльма впервые увидела Сорву — серьга была зелёного цвета, цвета бродячих артистов в мире Гая. Став Хранителем, Гай первым делом заменил серьгу на белую. Право на белый цвет в его мире принадлежало только королевской семье.
Занятие вакансии Хранителя, разумеется, никак не влияло на фамильное древо и в крови уровень аристократизма не подскакивал, оставаясь прежним.
Так что с точки зрения закона — Гай наглый самозванец, которого следует располовинить на лобном месте вместе с его зверьком и затем закопать частями в самых труднодоступных районах страны.
Однако дело в том, что закон законом, голубая кровь — голубой кровью, а жить королевским особам хочется ничуть не меньше, чем последнему оборванцу. Желательно, в целом виде и полном комплекте. А эта опция может очень быстро стать недоступной, если пытаешься мериться авторитетом с Хранителем Перекрёстка. И когда к королю прибежал радостный горожанин, сообщить что " премерзкий менестрель посмел", король, не раздумывая, приказал тут же отправить этого ревнителя порядка на городскую площадь и провернуть там с ним всё то, что полагается делать с коварными подстрекателями и хулителями монархии.

За наглую клевету на любимого троюродного дяди кузины бабушки — внука, со стороны папы.
Поэтому Сорва спокойно щеголяла белой серёжкой, а Гай — белой лютней и перевязью. Несмотря на крайнюю непрактичность последних.
— Где гулянка? — Менестрель приподнял бровь, оглядывая Эльму. — Почему без нас?
— Нипочему. Нет гулянки. Проедусь до Замка, воздухом подышу.
— В таком виде?!
— Что тебе не так? — Эльма остановилась и в упор посмотрела на Гая.
— Ты не так! Ты обычно нормальная. А сейчас вот — костюм, шляпа, сапоги!
— То есть нормально — это когда я выгляжу как голь перекатная*? Не выспавшаяся, не умытая, по горло в пыли и одетая в то, что под слоем грязи трудно опознать?
— Нормально — это не сверкая драгоценностями в 8 утра! Приличные леди...
— Приличные леди не сверкают драгоценными камнями в 8 утра, потому что они просыпаются в полдень! А просыпаются в полдень они, потому что никакие идиоты не колотят в их дверь в 5 утра...
— Я извинился! Не съезжай с темы, вопрос был о другом! Ты же понимаешь, я как мужчина, обязан обеспечить твою безопасность...
— Гай, ты ведь понимаешь, что ты себя закапываешь? — Ларо наблюдал за происходящим, по обыкновению чуть наклонив голову, чтобы не мешала чёлка.
— Угу. Обеими руками. — Хик поделился с Сорвой орехом. — Не мешай. Пусть продолжает.
Гай и Эльма замолчали, сверля друг друга взглядами. Но ритм ссоры сбился, праведный гнев превратился в развлечение для наблюдателей и к тому же Сорва, сообразив, что Эльма и Сметанка едут гулять, окончательно отвлекла спорщиков проскакав через зал и остановившись рядом с Эльмой. Встав на задние лапы, она вопросительно смотрела на хозяина.
Гай махнул ей рукой, мол едь, отпускаю.
Тогда Сорва повернулась к Эльме, умильно сложив передние лапки.
Эльма, наклонившись, протянула руку. Сорва мигом взобралась к ней на плечо, но здесь не осталась. Она ловко перебралась на Сметанку и удобно устроилась у того между ушей, крепко держась лапами за ремни оголовья и гриву. Сметанка приветственно фыркнул подружке и слегка качнул головой.
Эльма двинулась было вперед, но запнулась о какой-то нелепый клубок переплетённых железок.
— А что вы, собственно, здесь делаете? — Она с подозрением оглядела Хранителей.
— Пытаемся разобраться что здесь что. — Ларо качнул толстой книгой в руке. — Вот, например, Смыкатель, 3 части. Это, наверное, одна из них.
Он задумчиво кивнул на квадратное деревянное нечто. Костяные подвески на шпильках, скреплявших его черные, собранные в тугой пучок волосы, качнулись в такт.
— И зачем Вам это? — Подозрительность Эльмы усилилась.
— Ну надо же в конце концов порядок навести! — Гай разглядывал блескучий треугольник из непонятного материала. — Сама же возмущалась и требовала.
— Хи́льдерик*? — Эльма вопросительно глянула на Хика.
— Пусть. Свободное время есть, так хоть с пользой.
— А мог бы и помочь! А то все только речи толкают. А как работать — фиг кого найдёшь, все шибко заняты ничего не деланием! Правда, Эльма? — Пустил шпильку Гай в сторону подруги.
Хик слегка улыбнулся.
— Я как раз делаю. Слежу, чтобы те, кто вытащил сюда всё это барахло, не наигрался по-быстрому и не слинял в Трактир, к Аларику, жизнью наслаждаться, оставив здесь этот живописный хлам до следующих Хранителей.
Игнорируя возмущённое шипенье Гая и презрительный хмык Ларо, Эльма показала Хику большой палец, демонстративно поправила вуаль на шляпке и гордо двинулась к выходу.
***
Кто-то из Хранителей выпустил Пылая, и он уже ждал их слева от входа в Храм, с упоением проводя время играя с пыльниками. Как они называются на самом деле — никто не знал. Маленькие существа, ростом не больше муравья. Они жили стайками в песках рядом с Храмом и очень любили играть с Пылаем. То в одном месте, то в другом, пыльники создавали самые настоящие песчаные вихри, только высотой не доходящие и до лодыжек, а Пылай носился от одного вихря к другому, пытаясь прихлопнуть их лапами.
Всем было весело.
Кроме Эльмы. Которой потом предстояло вычищать из пылаевой шкуры весь этот песок.
Сорва, увидев Пылая, мгновенно соскользнула с коня и помчалась к нему. Дружелюбно тыкнувшись носами и совершив пару-тройку приветственных прыжков, Сорва забралась на пса. Держаться на нем ей помогал широкий кожаный ошейник с двумя небольшими железными скобами, специально под её лапки.
Так ласка обычно и путешествовала, то верхом на Пылае, то весело носясь по дороге, то верхом на Сметанке.
От ступеней Храма, через пустыню, к горам на Севере, Долине на Юге и Пустоте на Востоке, пролегал Храмовый путь. Хорошая, основательная, мощёная гладкими белыми камнями, над которыми не властен песок пустыни, дорога. Во всяком случае, такой она была для Хранителей. А для остальных — как повезёт. А поскольку, как правило, везение было со смертельным исходом — в Храм шли только сильно отчаявшиеся. Или настолько же сильно не умные. Ну и нынешние Алад Перекрёстка и его Смотритель. Смотритель — исключительно по работе и редко, Алад — исключительно самодур и с завидной регулярностью.
В самом благодушном настроении, Эльма и её четвероногая компания направились по этому пути на Юг. И целых 20 минут всё было как в песне: и солнце светило, и радуга цвела. (За радугу сошли переливы сияния над дальними горами, вызванные повышенной активностью границ между мирами. Обычное дело на Перекрёстке.)
Поэтому-то Эльма и расслабилась, напевая себе под нос и гладя пальцами затейливые переплетения гривы Сметанки, созданные руками кивейцев.
В реальность она вернулась быстро, но поздно. Эльма, пребывая в мечтах, совсем забыла о кустах чейневе́ра — пушистых зелёных кустиках, ветки которых были густо украшены плодами — шариками, размером с каштан и шипами, как у репейника. Обычно все попытки Пылая сунуть в них свой нос зорко отслеживались. Но не сегодня. Сегодня Пылай, не услышав привычного " Отрыщь!" и " Рядом!", не раздумывал дважды. В восторге от того, что у него наконец появился шанс исследовать эти, столь недоступные ранее, заросли, он стрелой влетел в них, оставив раздосадованную хозяйку позади.
Сорва спрыгнула с борзого и так же принялась исследовать местность.
Эльма в отчаянии наблюдала за происходящим. "Вот и погуляли..."
Но, погоревав пару минут, приняла волевое решение: "Ну и ладно! Я решила отдохнуть — значит пошло всё к лешему, отдыхаю! С колючками разберёмся потом".
Когда Пылай и Сорва догнали её, Пылай был один в один клайпедская тётушка из Эльминого детства, каждую ночь накручивавшая на голову большие пластиковые бигуди. Сорва же в отличии от друга, сверкала идеальной шубкой — маленькая и ловкая, она просто проскальзывала между колючек, не задевая их.
"Прекрасно, просто прекрасно!" — Эльма бросала осуждающие взгляды на Пылая. Пылай в ответ недоумённо махал хвостом.
"И прав, зараза. Сама виновата." Эльма вздохнула ещё раз. "Ну всё, хватит. Думай о хорошем!"
Хорошее подвернулось практически сразу.
Дорога, обогнув заросли чейневера, снова убегала в пустыню, а затем, сделав резкий поворот, начинала виться затейливой лентой, изгибаясь под разными углами, пока не упиралась в россыпь камней.
Именно здесь, на самом первом валуне, сидела зелёная сова. Абсолютно классическая, самая обычная, типичная сова. Но — зелёная. Оттенка селадон. Это Эльма могла заявить со всей ответственностью, уж в чём-чём, а в оттенках она разбиралась. 12 лет работы флористом, это вам не баран чихнул.
Она натянула поводья. Сметанка встал.
Сорва вытянулась, выглядывая из-за его ушей, внимательно разглядывая птицу и прикидывая — добыча это или напротив, охотник.
Пылай, рысивший рядом, замер в восхищении. Вот это подарок! Это не какой-то там плюгавый голубь или ворона. Если эту большую птицу напугать — её суматошные попытки взлететь будут гораздо веселее. Надо только решить, как интереснее — тихо подкрасться или прямо отсюда резко прыгнуть. Сложная задача. Правило борзого рассекало воздух все быстрее, с головой выдавая пса, пытавшегося изобразить равнодушие к пернатому, дабы не спугнуть того раньше времени.

Сметанка ничего не изображал. Он и правда был равнодушен к птицам. Ему что сова, что страус — бесполезные создания. Толку — ноль. Одни перья. От камня и того пользы больше — он хоть тень даёт. Поэтому конь просто терпеливо ждал, когда все перестанут играть в статуи и можно будет ехать дальше.
Над пустыней воцарилась тишина.
Эльма смотрела на сову ("Или это филин? Если с кисточками. Или кисточки от вида зависят?"). Сова смотрела на Эльму.
Теоретически, Эльма конечно знала о том, что на Перекрёстке, где-то в дальних Оранжереях, живёт стая разноцветных сов. Но она их себе представляла вроде Хогвартских — белые там, коричневые, рыжие. А оно вот значит как. Настолько — разноцветные.
Пауза затянулась.
"Да, необычно, но красиво. Совам идёт. Так подумать, а чему я удивляюсь? Это даже умно со стороны природы — зелёную сову труднее увидеть в лесу. Попугаи же вот есть зелёные. Чего б и совам не быть." Эльма откашлялась.
— Ну, доброго утра тебе, сова! А мы, пожалуй, поедем.
Она тронула поводья и Сметанка шагнул вперёд.
— Доброго утра!
Все снова замерли. Эльма, Пылай и Сорва от удивления, Сметанка - потому что поводья снова натянули.
Аларик говорил ей, что совы из Оранжерей не особо общительные. Но Эльма думала, что это в смысле не ведутся на "цыпа-цыпа-цыпа, возьми хлебушек".
А оно вот значит как.
— Доброе утро... Как жизнь? — Эльма в очередной раз почувствовала себя Алисой в Зазеркалье, на окраине Страны Чудес.
За эти первые четыре месяца пребывания на Перекрёстке Миров, ситуации "Алиса—это пудинг. Пудинг — это Алиса" происходили с завидной регулярностью.
И каждый раз приходилось ломать голову: кто это перед тобой? Или что. Представитель древней цивилизации соседнего мира или огородное пугало для сохранения урожая? (Был прецедент). Разумное существо или бестолковая элементаль? Ситуация, к тому же, усугублялась одним из главных правил Перекрёстка Миров.
Кроме Алада Перекрёстка и его Смотрителя, никто не вправе спрашивать собеседника, кто он и откуда. Если сам о себе хочешь рассказать — на здоровье. Хоть мемуары издавай. Но спрашивать другого, или ещё хуже, пытаться выяснить окольными путями — дурной тон и полнейшее отсутствие культурных манер. (В смысле —хамское наплевательство на закон страны и его представителей: Алада и Смотрителя. Счастливо после этого не живут. Не говоря уже о "долго".)
И вот как хочешь, так и вертись. Хранителям всё-таки помогало то, что они Хранители. А Эльме — то, что она работала на Судьбу.* Но то же далеко не всегда. В этот раз вот — совсем не помогало.
— Не жалуюсь. — Голос совы был вполне человеческим, только звучал с каким-то тихим треском, вроде белого шума в радиоприёмнике.
Было это связано с дыханием или это акцент такой, кто знает? Эльма не знала. Она и про то, что бывают говорящие совы-то не знала, что уж говорить про особенности их речи.
Эльма поправила шляпку. Нервная ситуация. От того что сова разговаривает, менее хищной она не становится. Клюв и когти у неё весьма работоспособные. Тут и у обычной совы, сидящей под солнцем! в центре пустыни!, не угадаешь, что ей в голову взбредёт, а уж у разумной...
— Позвольте заметить — великолепно выглядите! В наших местах редко кого встретишь. Вы по делам или как и мы, небольшая увеселительная прогулка?
Этикет и манеры — наше всё.
Сова не шевелилась и не моргала. Только клюв открывался, когда она говорила.
— Мне нужен Адам. У него была просьба. Я её выполнил.
— Ааа... Старина Адам. — Эльма выдохнула. Свои значит. — Скорее всего в Храме. Утверждать не берусь, утром его не видела, но вечером был. Я, кстати, Эльма.
— Я знаю. Сова.
— Прошу прощения? — Эльма растерялась.
— Сова. Моё имя.
"Логично."
— Приятно познакомиться! Такое чу...
Она остановилась на полуслове, потому что в ужасе увидела как Пылай, воспользовавшись тем что на него не смотрят, подкрался к самому камню и его вытянутый нос был уже в паре сантиметров от огромных когтей Совы.

Эльма собиралась крикнуть " Стоять!!!", но не успела.
Сова повернул голову, слегка наклонился к борзому и в упор уставился на него своими карими глазищами. Пылай замер.
— Всё в порядке. Я не ем собак.
Эльме почудилась лёгкая насмешка в голосе Совы. Пылай, тем временем, поняв что птица улетать не собирается, осторожно обнюхал её когти. А затем поднял голову и от избытка чувств, попытался лизнуть нового друга. Не успел. Сова шлёпнул его крылом по затылку. От неожиданности, пёс сел и чихнул.
— Будь здоров. — Сова перевёл взгляд с пса на его хозяйку.
— Не волнуйся. Мы их не тронем.
Эльма не сразу сообразила, что "мы" это, видимо, про остальных сов, а "их" — это и про Сорву. Которая от любопытства чуть ли не на носу у Сметанки висела.
— Хорошего дня. — Сова распахнул крылья и взлетел.
Эльма машинально кивнула, а потом спохватилась.
— Подожди, а как ты в Храм-то попадёшь? — Крикнула она ему вслед.
— Постучу. — Донеслось с неба.
В этот раз насмешливый тон Совы был очевиден даже Сметанке.
***
Правило* — так называют охотники хвост борзых (всех борзых, от ирландских волкодавов до уиппетов). Во время стремительного бега собак он буквально служит рулём. "Правило" борзых имеет саблевидную форму.
Пылай* — кличка борзого Эльмы. Имена русским псовым борзым никогда не давались просто так. В прежние времена было принято давать клички либо в честь качеств собаки, уже проявившихся или желаемых (Быстра, Резва, Злобач, Лютый, Удалой, Отвага), либо основанных на её характере, проявившемся или желаемом ( Нагла, Нахал, Шельма, Задира, Язва). Причём одним из любимых приёмов при этом было использование глаголов в повелительном наклонении — Долетай, Хватай, Примечай, Сверкай. Или как в нашем случае — Пылай, т.е. пожелание борзому "быть страстным, ярким, выделяющимся в своре, пылать страстью к охоте, к поимке зверя". Позже (ближе к 19 веку) борзых стали называть так же "географическими" кличками ( Енисей, Байкал), по названию драг.камней, подчёркивая их дорогую стоимость и индивидуальность ( Бирюза, Яхонт, Алмаз), "птичьими" кличками, чтобы подчеркнуть их скорость ( Беркут, Кречет, Сокол, Голубка) и природными явлениями с той же целью (Вихрь, Вьюга, Гроза)
Неф* — вытянутое помещение, часть интерьера, ограниченное с одной или с обеих продольных сторон рядом колонн или столбов.
Сметанка* — кличка коня Эльмы. Сметанка — орловский рысак. И здесь нужны исторические подробности. Или не нужны, но они нам нравятся, поэтому — будут. 28 июня 1762 г. Екатерина, которая совсем скоро получит свой главный титул и приставку II, вместе с бесшабашным братом своего фаворита, графом Алексеем Андреевичем Орловым, намереваясь совершить государственный переворот, сбежала из Петергофа в Петербург в карете, запряженной модными неаполитанскими конями. Но, не доехав до заставы, кони перешли на шаг, а затем и вовсе встали. Положение было отчаянным, потому что из Петергофа Пётр III мог послать погоню, а на заставе к нашим героям должны были присоединиться другие заговорщики. Каждая минута промедления грозила провалом, а чёртовы неаполитанские кони не могли сделать и шагу от усталости. Орлов, захватив с собой пару гвардейцев, кинулся в ближайшие деревни. Где деньгами, уговорами и угрозами, он раздобыл крестьянских рабочих лошадок. Неказистые, невысокие и коренастые, они смешно смотрелись на фоне кареты, но были невероятно выносливы и сильны. А кроме того, местные дороги и дураки, были для них родными. Алексей и Екатерина добрались-таки до заставы, а там и до Петербурга. А Орлов дал Екатерине слово, что выведет для неё российскую породу лошадей, которые будут так же неутомимы и сильны, как деревенские и красивы, и статны, как неаполитанские. Сделал он это, чтобы успокоить издерганную и всю на нервах Екатерину, или его самого привёл в бешенство факт, что тщательно продуманный, столько времени подготавливаемый и оберегаемый от чужих ушей и глаз, план, летит импортным меринам под хвост, потому что эти мерины "устали и не хочут"— доподлинно не известно. Зато известно, что слово своё Алексей сдержал. Родоначальником породы стал арабский жеребец светлой, серебристо-белой масти. Его продажа графу Орлову турецким султаном, который не хотел его продавать — так же достойна отдельной истории. В документах же зафиксирована лишь сухая итоговая цифра (правда, чудовищно баснословная по тем временам) — 50000 рублей серебром (для сравнения з/п конюха была — 3 руб. в год). Будучи сам командиром эскадры, выигравшим грандиозное морское сражение, Орлов знал эту кухню изнутри и закономерно не доверял морским перевозкам. Поэтому коня доставляли в Россию по суше, под охраной, 2 года. За необычный оттенок масти, Орлов назвал его Сметанный. Но очень быстро кличку сократили до ласкового —Сметанка. Под этим именем он и вошёл в историю. Сметанка был уникален ещё и тем, что родился с дополнительной, 19й парой рёбер. Это удлиняло корпус и давало способность к правильной рыси. От него получили 4 жеребцов, один из них — Полкан. Сын Полкана и голландской фрисландской кобылы — серый в яблоках жеребец Барс, и стал первым представителем и эталоном породы орловских рысаков. К сожалению, Сметанка прожил в России всего год. Его смерть, очередная легенда, на этот раз — детективная. Версий гибели коня несколько, а документов, их подтверждающих или опровергающих — не сохранилось. Знаем только то, что в тот же день конюха Сметанки нашли повесившимся на конюшне.
Как Вы уже поняли, Эльма назвала своего коня в честь патриарха его рода.
Голь перекатная* — Нищие люди, в поисках заработка вынужденные менять местожительство, работу, занятие.
Хи́льдерик* — полное имя Хика. Так же как Манлала́ро полное имя Ла́ро. А Гай —просто Гай. Во всяком случае он так уверяет. А́дам тоже только Адам. Несмотря на то, что иногда Эльма в шутку называет его Эдик —это просто шутка.
Работала на Судьбу* — Судьба — официальный работодатель Эльмы. А Эльма официально её Представитель. Трудовой договор, больничные, переработки, календарный отпуск 52 дня. С печатями, как полагается. Как так получилось — расскажем отдельно, в другом месте, с глазу на глаз.

— Пы́лай! Пы́лай, я тебе говорю!..Отры́щь*!!.. Кому сказала, отрыщь!!! ... Со́рва, етить твою налево!! А ну марш сюда!!! Паразиты, ну ты посмотри на них!
Эльма возмущённо топнула ногой и обернулась к Смета́нке в поисках сочувствия и понимания. Как оказалось — напрасно. Воспользовавшись тем, что хозяйка отвлеклась, рысак потихоньку отошёл в сторону. И теперь, когда Эльма обернулась и осторожничать больше не было смысла, Сметанка победно фыркнул, притопнул передними копытами и помчался вниз по холму — к веселящимся среди мотыльков* и медоцвета* друзьям.
— Да вы издеваетесь! — Эльма в отчаянии хлопнула руками по бёдрам.
А ведь как хорошо всё начиналось...
***
Утро, тихое и нежное. Солнечный свет, лениво обнимающий сначала дальние горы, а затем и пустыню. Прохлада анфилад Храма. Столик в саду, под сенью лимонных деревьев. Жёлтые солнышки плодов — только руку протяни. Их цитрусовая свежесть, объединившись с тонкими нотами благоухающих по соседству пионов, смешалась с ароматами мёда, свежесваренного кофе и выпечки на столе, создавая притягательную атмосферу неги и лени. Одно слово — идиллия.
Казалось бы, сиди себе с чашкой у фонтана, внимай шёпоту водных струй, ешь круассан и наслаждайся жизнью и собой.
Так нет, как же, держи карман шире!
Где-то там, в недрах мозга, из кладовых Чертогов Разума, выбралась кристально простодушная Мысль: "А не проехаться ли по утреннему холодку до дворца Ба́ррета*? Только представь себе: разнотравье холмов, солнечные зайчики, пробивающиеся через раскидистые кроны леса Опекунов, шум порогов реки Тэ́нкиль, мерный стук копыт по бархату альманди́ны, восторженные взгляды местных. Мммм... Сказка..."
"А почему бы и не "да!" — Согласилась с Мыслью Эльма.
— Всем подъём! — Решительно звякнув чашкой о блюдце, она вскочила со стула и присела к дремавшему у стола Пылаю.
Почесала его нос. Подёргала за ногу. Взлохматила шерсть на боку. Попыталась поднять голову.
Пылай и ухом не повёл. В то время как люди тратят годы на обучение актёрскому мастерству, русские псовые* рождаются уже академиками. И в данный момент, на разноцветной плитке садовой дорожки, Пылай давал свой коронный бенефис, выступая в роли старинной, громоздкой шубы, из которой старательная служанка вытряхивает моль. Все мышцы его огромного тела, казалось, превратились в кисель. Причём в кисель, на который действует гравитация как минимум двух Юпитеров. Какую часть ни пытайся поднять.
Эльма сдалась и разжала руки.
— Ну всё, СиСи Кэпвелл*. Оскар за лучшую кому твой, претенденты отвалились ещё на отборочных. Вставай, гулять едем.
Пылай выдержал мхатовскую паузу, затем не торопясь отлепил плечи, шею и длинный нос от пола, принял позу "Клеопатра разрешает Цезарю подарить ей Рим" и открыл глаза.
— Гулять со мной пойдёшь, спрашиваю, ленивая ты жужелица?
Не выходя из образа, Пылай задумчиво скосил глаза на свой хвост. Косматое прави́ло* медленно сдвинулось сначала вправо, потом влево. Затем ещё раз. Создавалось впечатление, что борзой проводит перекличку и проверяет все ли детали организма проснулись и скоординировались в рабочем режиме.
— Ну, нет так нет. Хозяин — барин.
Эльма выпрямилась и повернулась в сторону выхода.
А там, у открытых створок двери, нетерпеливо пританцовывая, уже вертится, оправдывая кличку*, вся энергия Вселенной, утрамбованная в разноцветную собачью шкуру. И, разумеется, в глазах немой укор Великого Охотника, который уже давно собрался и стоит тут весь готовый, в то время как "Тебя, хозяйка, хоть за смертью посылай, честное слово!"
Вздохнув, Эльма собрала посуду со стола и пошла за Пылаем, который дождавшись первого шага хозяйки в сторону дома, умчался вперёд. Цокот его когтей постепенно затих где-то в глубине Храма.
Переодевшись для прогулки и закрепив на прическе очаровательнейшую серую шляпку с огненным топазом и кокетливой вуалью, Эльма направилась к конюшне.

Пустые коридоры Храма Перекрёстка жили своей жизнью, в которой, за неимением людей, главные роли играли свет, тени и звук. Квадратные плиты пола убегают вдаль, ряды высоких колонн сопровождают их с обеих сторон. Серый пористый камень сменяется розовым, сверкающим как оперение фламинго, мрамором. Мрамор — тёплой охрой запечённой глины, керамика — белоснежным бархатом штукатурки, выведенные рукой художника рисунки —узорами, созданными самой природой.
Неизвестный архитектор вдоволь поиграл с измерениями. Нефы* Храма перетекали один в другой без видимых границ и никогда не пересекались. Ты просто поворачивал в любую из сторон или обратно — и делал шаг уже в другом коридоре.
А там, за колоннами, спрятанные в тени деревянных сводов или наоборот, раскрашенные цветными пятнами лучей, пробивающихся сквозь стекла витражных крыш, ждали они — двери в иные миры. Окон здесь не было.
Звук шагов Эльмы то гулко отзывался эхом, то пропадал, делая тишину абсолютной. К акустическим странностям Храма привыкнуть было труднее, чем к другим. Ладно шаги, а вот когда ты перестаёшь слышать вообще всё — такое тотальное отсутствие звука, это поистине испытание для любой нервной системы.
Хотя, как затем решили Хранители, если незаметно завести в такой коридор Эльму, когда она отчитывает тебя по первое число, потому что ты слегка накосячил и зазря разбудил её в пять утра, когда она заснула только в четыре (до этого сутки разгребая твой другой косяк) — это на редкость полезный эффект и Храм не дураки делали.
Почувствовав на себе чей-то взгляд, Эльма оглянулась. На старых сундуках, сваленных у одной из колонн, сидел хому́ша. В лапе зажат кусок пирога. Круглые карие глаза внимательно следят за нахальной людью, прервавшей его завтрак.
"Ну чудненько. Где один — там и толпа". — Эльма мрачно разглядывала зверька.
Мышей на Перекрёстке не было. Как и крыс. То есть были когда-то, но очень давно, если верить Библиотеке, где в самых старых обрывках книг упоминались лишь легенды о них. Не успели мышастые тогда расположиться в новом мире, как их быстро вытеснили хомуши. Эдакая смесь коалы и зайца, ростом меньше ладони — они так же жили семьями (хоть и не такими большими) и тащили в свои зубастые пасти всё, что не приколочено. Бесшумные, серые, с коричневой мордочкой, цепкими лапками и пушистыми лопухами ушей — эти милашки наводнили весь Перекрёсток. Кроме гор. Вот их хомуши почему-то не любили.
Людей (а также не совсем людей, и совсем не людей) хомуши не боялись, однако под ноги не лезли, предпочитая жить своей невидимой, параллельной жизнью, у тех под носом. И за их счёт, желательно.
В целом хомуши были вегетарианцами. Но с радостью вносили в своё меню как кулебяки с мясом, так и свежие яйца из ближайшего птичьего гнезда. Кошек игнорировали. Собак — опасались. И не терпели лошадей. Была за ними такая странность. Никогда не селились в конюшнях и рядом с загонами для коней. Хотя та же овчарня или, скажем, свинарник, их абсолютно не смущали.
Избавиться от хомуш невозможно. Отраву чуют, ловушки вычисляют. Было дело, в старину один психанул, спалил овин и летнюю кухню. Хомуши, там жившие, дружно откочевали в ближайший лес. А когда бедолага отстроился заново, также дружно вернулись обратно, захватив с собой и своих лесных родственников, в своё время гостеприимно принявших погорельцев.
Так что жители Перекрёстка давно смирились с таким соседством. Максимум — тапок швырнут, если вдруг увидят.
У Эльмы тапка не было, а сапоги снимать долго. Поэтому она только погрозила хомуше пальцем.
— Твоё счастье, что Пылай тебя не видит. В миг бы сам в завтрак превратился, воришка ушастый.
Впрочем, угроза была липовой. Пылай, как и Сорва, ручная ласка Гая, обмозговав запреты своих нервных, но любимых хозяев, пришли к выводу, что вообще всё живое, что живёт в домах и дворах — это домашние животные и трогать их нельзя.

Внести корректировки в эти умозаключения ни у Эльмы, ни у Гая не получилось. Попытки других желающих "показать, как надо правильно воспитывать питомцев", привели к очевидному посрамлению "специалистов" и породили пару-тройку весёлых историй, ставших затем частью местного фольклора.
***
Конюшня Храма встречала запахом сена и яблок. Это было одно из двух мест, где круглосуточно кипела жизнь. Вторым таким местом была кухня. И там, и там, работали киве́йцы.
На конюшне их было пятеро. Жители дальнего мира из Триад Поймы, внешне они больше походили на магических существ, чем на людей. Ростом в половину человеческого, с руками и ногами длиннее, чем принято, они шустро сновали среди денников, обихаживая их четвероногих постояльцев.
Внимательные оранжевые глаза с вертикальными фиолетовыми зрачками, мгновенно распознававшие малейший непорядок, большой нос, способный почуять неприятности за милю, волосы, собранные на макушке в хвост, настолько длинный, что подметает пол в такт шагам хозяина — всё это выделяло их в любой толпе, даже в столь разношёрстной, как на Перекрёстке. И вдобавок ко всему — музыка. Руки и ноги кивейцев украшали затейливые браслеты. При любом движении владельца, они начинали звучать. Поэтому кивейцев всегда сопровождает негромкая мелодия, как будто рядом играет невидимая флейта.
Манна Та, главный конюх, радостно закивал Эльме, махая рукой в сторону стойла.
— А я знал! Леди возьмёт Танк! Не зря мыли, не зря гриву плели. Надо гулять, красу нельзя прятать! Нельзя дома сидеть!
Кивейцам было сложно выговаривать имя коня — Сметанка*, поэтому они сократили его до Танк, чем всегда здорово веселили Эльму.
Серый в яблоках орловский рысак действительно был заметно крупнее, чем обычные лошади Перекрёстка. Даже среди коней Хранителей, только Аки (конь Хика) и Тима (конь Адама) могли сравняться с ним ростом.
Хозяйка протянула руку и Сметанка тут же уткнулся бархатным носом в её ладонь.
— Да, красавчик. Поедем к Баррету. Знаешь же, как он к тебе неровно дышит.
Сметанка радостно тряхнул гривой и зайчики от вплетённых в неё блестящих бусин рассыпались по стенам цветным салютом.
***
Чтобы не плутать по коридорам, Эльма и шагающий за ней Сметанка, срезали путь к выходу, пройдя через главный внутренний двор Храма.
Там, расположившись на противоположных скамьях, обложившись горами книг и странных механизмов разных форм и конфигураций, Хранители Гай и Ла́ро вели весьма активную беседу.
С другой стороны двора, прислонившись к колонне, на них скептически взирал Хик.
Всем видом разделяя его пессимистичный взгляд на происходящее, на барельефе рядом, примостилась Сорва. От ласок из Земного мира она отличалась тем, что была всеядной и никогда не линяла, оставаясь шоколадно-белой независимо от сезона.
Если приглядеться, можно было заметить тонкую полоску серьги в её аккуратном ушке. Знак того, что у зверька есть хозяин. Когда Эльма впервые увидела Сорву — серьга была зелёного цвета, цвета бродячих артистов в мире Гая. Став Хранителем, Гай первым делом заменил серьгу на белую. Право на белый цвет в его мире принадлежало только королевской семье.
Занятие вакансии Хранителя, разумеется, никак не влияло на фамильное древо и в крови уровень аристократизма не подскакивал, оставаясь прежним.
Так что с точки зрения закона — Гай наглый самозванец, которого следует располовинить на лобном месте вместе с его зверьком и затем закопать частями в самых труднодоступных районах страны.
Однако дело в том, что закон законом, голубая кровь — голубой кровью, а жить королевским особам хочется ничуть не меньше, чем последнему оборванцу. Желательно, в целом виде и полном комплекте. А эта опция может очень быстро стать недоступной, если пытаешься мериться авторитетом с Хранителем Перекрёстка. И когда к королю прибежал радостный горожанин, сообщить что " премерзкий менестрель посмел", король, не раздумывая, приказал тут же отправить этого ревнителя порядка на городскую площадь и провернуть там с ним всё то, что полагается делать с коварными подстрекателями и хулителями монархии.

За наглую клевету на любимого троюродного дяди кузины бабушки — внука, со стороны папы.
Поэтому Сорва спокойно щеголяла белой серёжкой, а Гай — белой лютней и перевязью. Несмотря на крайнюю непрактичность последних.
— Где гулянка? — Менестрель приподнял бровь, оглядывая Эльму. — Почему без нас?
— Нипочему. Нет гулянки. Проедусь до Замка, воздухом подышу.
— В таком виде?!
— Что тебе не так? — Эльма остановилась и в упор посмотрела на Гая.
— Ты не так! Ты обычно нормальная. А сейчас вот — костюм, шляпа, сапоги!
— То есть нормально — это когда я выгляжу как голь перекатная*? Не выспавшаяся, не умытая, по горло в пыли и одетая в то, что под слоем грязи трудно опознать?
— Нормально — это не сверкая драгоценностями в 8 утра! Приличные леди...
— Приличные леди не сверкают драгоценными камнями в 8 утра, потому что они просыпаются в полдень! А просыпаются в полдень они, потому что никакие идиоты не колотят в их дверь в 5 утра...
— Я извинился! Не съезжай с темы, вопрос был о другом! Ты же понимаешь, я как мужчина, обязан обеспечить твою безопасность...
— Гай, ты ведь понимаешь, что ты себя закапываешь? — Ларо наблюдал за происходящим, по обыкновению чуть наклонив голову, чтобы не мешала чёлка.
— Угу. Обеими руками. — Хик поделился с Сорвой орехом. — Не мешай. Пусть продолжает.
Гай и Эльма замолчали, сверля друг друга взглядами. Но ритм ссоры сбился, праведный гнев превратился в развлечение для наблюдателей и к тому же Сорва, сообразив, что Эльма и Сметанка едут гулять, окончательно отвлекла спорщиков проскакав через зал и остановившись рядом с Эльмой. Встав на задние лапы, она вопросительно смотрела на хозяина.
Гай махнул ей рукой, мол едь, отпускаю.
Тогда Сорва повернулась к Эльме, умильно сложив передние лапки.
Эльма, наклонившись, протянула руку. Сорва мигом взобралась к ней на плечо, но здесь не осталась. Она ловко перебралась на Сметанку и удобно устроилась у того между ушей, крепко держась лапами за ремни оголовья и гриву. Сметанка приветственно фыркнул подружке и слегка качнул головой.
Эльма двинулась было вперед, но запнулась о какой-то нелепый клубок переплетённых железок.
— А что вы, собственно, здесь делаете? — Она с подозрением оглядела Хранителей.
— Пытаемся разобраться что здесь что. — Ларо качнул толстой книгой в руке. — Вот, например, Смыкатель, 3 части. Это, наверное, одна из них.
Он задумчиво кивнул на квадратное деревянное нечто. Костяные подвески на шпильках, скреплявших его черные, собранные в тугой пучок волосы, качнулись в такт.
— И зачем Вам это? — Подозрительность Эльмы усилилась.
— Ну надо же в конце концов порядок навести! — Гай разглядывал блескучий треугольник из непонятного материала. — Сама же возмущалась и требовала.
— Хи́льдерик*? — Эльма вопросительно глянула на Хика.
— Пусть. Свободное время есть, так хоть с пользой.
— А мог бы и помочь! А то все только речи толкают. А как работать — фиг кого найдёшь, все шибко заняты ничего не деланием! Правда, Эльма? — Пустил шпильку Гай в сторону подруги.
Хик слегка улыбнулся.
— Я как раз делаю. Слежу, чтобы те, кто вытащил сюда всё это барахло, не наигрался по-быстрому и не слинял в Трактир, к Аларику, жизнью наслаждаться, оставив здесь этот живописный хлам до следующих Хранителей.
Игнорируя возмущённое шипенье Гая и презрительный хмык Ларо, Эльма показала Хику большой палец, демонстративно поправила вуаль на шляпке и гордо двинулась к выходу.
***
Кто-то из Хранителей выпустил Пылая, и он уже ждал их слева от входа в Храм, с упоением проводя время играя с пыльниками. Как они называются на самом деле — никто не знал. Маленькие существа, ростом не больше муравья. Они жили стайками в песках рядом с Храмом и очень любили играть с Пылаем. То в одном месте, то в другом, пыльники создавали самые настоящие песчаные вихри, только высотой не доходящие и до лодыжек, а Пылай носился от одного вихря к другому, пытаясь прихлопнуть их лапами.
Всем было весело.
Кроме Эльмы. Которой потом предстояло вычищать из пылаевой шкуры весь этот песок.
Сорва, увидев Пылая, мгновенно соскользнула с коня и помчалась к нему. Дружелюбно тыкнувшись носами и совершив пару-тройку приветственных прыжков, Сорва забралась на пса. Держаться на нем ей помогал широкий кожаный ошейник с двумя небольшими железными скобами, специально под её лапки.
Так ласка обычно и путешествовала, то верхом на Пылае, то весело носясь по дороге, то верхом на Сметанке.
От ступеней Храма, через пустыню, к горам на Севере, Долине на Юге и Пустоте на Востоке, пролегал Храмовый путь. Хорошая, основательная, мощёная гладкими белыми камнями, над которыми не властен песок пустыни, дорога. Во всяком случае, такой она была для Хранителей. А для остальных — как повезёт. А поскольку, как правило, везение было со смертельным исходом — в Храм шли только сильно отчаявшиеся. Или настолько же сильно не умные. Ну и нынешние Алад Перекрёстка и его Смотритель. Смотритель — исключительно по работе и редко, Алад — исключительно самодур и с завидной регулярностью.
В самом благодушном настроении, Эльма и её четвероногая компания направились по этому пути на Юг. И целых 20 минут всё было как в песне: и солнце светило, и радуга цвела. (За радугу сошли переливы сияния над дальними горами, вызванные повышенной активностью границ между мирами. Обычное дело на Перекрёстке.)
Поэтому-то Эльма и расслабилась, напевая себе под нос и гладя пальцами затейливые переплетения гривы Сметанки, созданные руками кивейцев.
В реальность она вернулась быстро, но поздно. Эльма, пребывая в мечтах, совсем забыла о кустах чейневе́ра — пушистых зелёных кустиках, ветки которых были густо украшены плодами — шариками, размером с каштан и шипами, как у репейника. Обычно все попытки Пылая сунуть в них свой нос зорко отслеживались. Но не сегодня. Сегодня Пылай, не услышав привычного " Отрыщь!" и " Рядом!", не раздумывал дважды. В восторге от того, что у него наконец появился шанс исследовать эти, столь недоступные ранее, заросли, он стрелой влетел в них, оставив раздосадованную хозяйку позади.
Сорва спрыгнула с борзого и так же принялась исследовать местность.
Эльма в отчаянии наблюдала за происходящим. "Вот и погуляли..."
Но, погоревав пару минут, приняла волевое решение: "Ну и ладно! Я решила отдохнуть — значит пошло всё к лешему, отдыхаю! С колючками разберёмся потом".
Когда Пылай и Сорва догнали её, Пылай был один в один клайпедская тётушка из Эльминого детства, каждую ночь накручивавшая на голову большие пластиковые бигуди. Сорва же в отличии от друга, сверкала идеальной шубкой — маленькая и ловкая, она просто проскальзывала между колючек, не задевая их.
"Прекрасно, просто прекрасно!" — Эльма бросала осуждающие взгляды на Пылая. Пылай в ответ недоумённо махал хвостом.
"И прав, зараза. Сама виновата." Эльма вздохнула ещё раз. "Ну всё, хватит. Думай о хорошем!"
Хорошее подвернулось практически сразу.
Дорога, обогнув заросли чейневера, снова убегала в пустыню, а затем, сделав резкий поворот, начинала виться затейливой лентой, изгибаясь под разными углами, пока не упиралась в россыпь камней.
Именно здесь, на самом первом валуне, сидела зелёная сова. Абсолютно классическая, самая обычная, типичная сова. Но — зелёная. Оттенка селадон. Это Эльма могла заявить со всей ответственностью, уж в чём-чём, а в оттенках она разбиралась. 12 лет работы флористом, это вам не баран чихнул.
Она натянула поводья. Сметанка встал.
Сорва вытянулась, выглядывая из-за его ушей, внимательно разглядывая птицу и прикидывая — добыча это или напротив, охотник.
Пылай, рысивший рядом, замер в восхищении. Вот это подарок! Это не какой-то там плюгавый голубь или ворона. Если эту большую птицу напугать — её суматошные попытки взлететь будут гораздо веселее. Надо только решить, как интереснее — тихо подкрасться или прямо отсюда резко прыгнуть. Сложная задача. Правило борзого рассекало воздух все быстрее, с головой выдавая пса, пытавшегося изобразить равнодушие к пернатому, дабы не спугнуть того раньше времени.

Сметанка ничего не изображал. Он и правда был равнодушен к птицам. Ему что сова, что страус — бесполезные создания. Толку — ноль. Одни перья. От камня и того пользы больше — он хоть тень даёт. Поэтому конь просто терпеливо ждал, когда все перестанут играть в статуи и можно будет ехать дальше.
Над пустыней воцарилась тишина.
Эльма смотрела на сову ("Или это филин? Если с кисточками. Или кисточки от вида зависят?"). Сова смотрела на Эльму.
Теоретически, Эльма конечно знала о том, что на Перекрёстке, где-то в дальних Оранжереях, живёт стая разноцветных сов. Но она их себе представляла вроде Хогвартских — белые там, коричневые, рыжие. А оно вот значит как. Настолько — разноцветные.
Пауза затянулась.
"Да, необычно, но красиво. Совам идёт. Так подумать, а чему я удивляюсь? Это даже умно со стороны природы — зелёную сову труднее увидеть в лесу. Попугаи же вот есть зелёные. Чего б и совам не быть." Эльма откашлялась.
— Ну, доброго утра тебе, сова! А мы, пожалуй, поедем.
Она тронула поводья и Сметанка шагнул вперёд.
— Доброго утра!
Все снова замерли. Эльма, Пылай и Сорва от удивления, Сметанка - потому что поводья снова натянули.
Аларик говорил ей, что совы из Оранжерей не особо общительные. Но Эльма думала, что это в смысле не ведутся на "цыпа-цыпа-цыпа, возьми хлебушек".
А оно вот значит как.
— Доброе утро... Как жизнь? — Эльма в очередной раз почувствовала себя Алисой в Зазеркалье, на окраине Страны Чудес.
За эти первые четыре месяца пребывания на Перекрёстке Миров, ситуации "Алиса—это пудинг. Пудинг — это Алиса" происходили с завидной регулярностью.
И каждый раз приходилось ломать голову: кто это перед тобой? Или что. Представитель древней цивилизации соседнего мира или огородное пугало для сохранения урожая? (Был прецедент). Разумное существо или бестолковая элементаль? Ситуация, к тому же, усугублялась одним из главных правил Перекрёстка Миров.
Кроме Алада Перекрёстка и его Смотрителя, никто не вправе спрашивать собеседника, кто он и откуда. Если сам о себе хочешь рассказать — на здоровье. Хоть мемуары издавай. Но спрашивать другого, или ещё хуже, пытаться выяснить окольными путями — дурной тон и полнейшее отсутствие культурных манер. (В смысле —хамское наплевательство на закон страны и его представителей: Алада и Смотрителя. Счастливо после этого не живут. Не говоря уже о "долго".)
И вот как хочешь, так и вертись. Хранителям всё-таки помогало то, что они Хранители. А Эльме — то, что она работала на Судьбу.* Но то же далеко не всегда. В этот раз вот — совсем не помогало.
— Не жалуюсь. — Голос совы был вполне человеческим, только звучал с каким-то тихим треском, вроде белого шума в радиоприёмнике.
Было это связано с дыханием или это акцент такой, кто знает? Эльма не знала. Она и про то, что бывают говорящие совы-то не знала, что уж говорить про особенности их речи.
Эльма поправила шляпку. Нервная ситуация. От того что сова разговаривает, менее хищной она не становится. Клюв и когти у неё весьма работоспособные. Тут и у обычной совы, сидящей под солнцем! в центре пустыни!, не угадаешь, что ей в голову взбредёт, а уж у разумной...
— Позвольте заметить — великолепно выглядите! В наших местах редко кого встретишь. Вы по делам или как и мы, небольшая увеселительная прогулка?
Этикет и манеры — наше всё.
Сова не шевелилась и не моргала. Только клюв открывался, когда она говорила.
— Мне нужен Адам. У него была просьба. Я её выполнил.
— Ааа... Старина Адам. — Эльма выдохнула. Свои значит. — Скорее всего в Храме. Утверждать не берусь, утром его не видела, но вечером был. Я, кстати, Эльма.
— Я знаю. Сова.
— Прошу прощения? — Эльма растерялась.
— Сова. Моё имя.
"Логично."
— Приятно познакомиться! Такое чу...
Она остановилась на полуслове, потому что в ужасе увидела как Пылай, воспользовавшись тем что на него не смотрят, подкрался к самому камню и его вытянутый нос был уже в паре сантиметров от огромных когтей Совы.

Эльма собиралась крикнуть " Стоять!!!", но не успела.
Сова повернул голову, слегка наклонился к борзому и в упор уставился на него своими карими глазищами. Пылай замер.
— Всё в порядке. Я не ем собак.
Эльме почудилась лёгкая насмешка в голосе Совы. Пылай, тем временем, поняв что птица улетать не собирается, осторожно обнюхал её когти. А затем поднял голову и от избытка чувств, попытался лизнуть нового друга. Не успел. Сова шлёпнул его крылом по затылку. От неожиданности, пёс сел и чихнул.
— Будь здоров. — Сова перевёл взгляд с пса на его хозяйку.
— Не волнуйся. Мы их не тронем.
Эльма не сразу сообразила, что "мы" это, видимо, про остальных сов, а "их" — это и про Сорву. Которая от любопытства чуть ли не на носу у Сметанки висела.
— Хорошего дня. — Сова распахнул крылья и взлетел.
Эльма машинально кивнула, а потом спохватилась.
— Подожди, а как ты в Храм-то попадёшь? — Крикнула она ему вслед.
— Постучу. — Донеслось с неба.
В этот раз насмешливый тон Совы был очевиден даже Сметанке.
***
Правило* — так называют охотники хвост борзых (всех борзых, от ирландских волкодавов до уиппетов). Во время стремительного бега собак он буквально служит рулём. "Правило" борзых имеет саблевидную форму.
Пылай* — кличка борзого Эльмы. Имена русским псовым борзым никогда не давались просто так. В прежние времена было принято давать клички либо в честь качеств собаки, уже проявившихся или желаемых (Быстра, Резва, Злобач, Лютый, Удалой, Отвага), либо основанных на её характере, проявившемся или желаемом ( Нагла, Нахал, Шельма, Задира, Язва). Причём одним из любимых приёмов при этом было использование глаголов в повелительном наклонении — Долетай, Хватай, Примечай, Сверкай. Или как в нашем случае — Пылай, т.е. пожелание борзому "быть страстным, ярким, выделяющимся в своре, пылать страстью к охоте, к поимке зверя". Позже (ближе к 19 веку) борзых стали называть так же "географическими" кличками ( Енисей, Байкал), по названию драг.камней, подчёркивая их дорогую стоимость и индивидуальность ( Бирюза, Яхонт, Алмаз), "птичьими" кличками, чтобы подчеркнуть их скорость ( Беркут, Кречет, Сокол, Голубка) и природными явлениями с той же целью (Вихрь, Вьюга, Гроза)
Неф* — вытянутое помещение, часть интерьера, ограниченное с одной или с обеих продольных сторон рядом колонн или столбов.
Сметанка* — кличка коня Эльмы. Сметанка — орловский рысак. И здесь нужны исторические подробности. Или не нужны, но они нам нравятся, поэтому — будут. 28 июня 1762 г. Екатерина, которая совсем скоро получит свой главный титул и приставку II, вместе с бесшабашным братом своего фаворита, графом Алексеем Андреевичем Орловым, намереваясь совершить государственный переворот, сбежала из Петергофа в Петербург в карете, запряженной модными неаполитанскими конями. Но, не доехав до заставы, кони перешли на шаг, а затем и вовсе встали. Положение было отчаянным, потому что из Петергофа Пётр III мог послать погоню, а на заставе к нашим героям должны были присоединиться другие заговорщики. Каждая минута промедления грозила провалом, а чёртовы неаполитанские кони не могли сделать и шагу от усталости. Орлов, захватив с собой пару гвардейцев, кинулся в ближайшие деревни. Где деньгами, уговорами и угрозами, он раздобыл крестьянских рабочих лошадок. Неказистые, невысокие и коренастые, они смешно смотрелись на фоне кареты, но были невероятно выносливы и сильны. А кроме того, местные дороги и дураки, были для них родными. Алексей и Екатерина добрались-таки до заставы, а там и до Петербурга. А Орлов дал Екатерине слово, что выведет для неё российскую породу лошадей, которые будут так же неутомимы и сильны, как деревенские и красивы, и статны, как неаполитанские. Сделал он это, чтобы успокоить издерганную и всю на нервах Екатерину, или его самого привёл в бешенство факт, что тщательно продуманный, столько времени подготавливаемый и оберегаемый от чужих ушей и глаз, план, летит импортным меринам под хвост, потому что эти мерины "устали и не хочут"— доподлинно не известно. Зато известно, что слово своё Алексей сдержал. Родоначальником породы стал арабский жеребец светлой, серебристо-белой масти. Его продажа графу Орлову турецким султаном, который не хотел его продавать — так же достойна отдельной истории. В документах же зафиксирована лишь сухая итоговая цифра (правда, чудовищно баснословная по тем временам) — 50000 рублей серебром (для сравнения з/п конюха была — 3 руб. в год). Будучи сам командиром эскадры, выигравшим грандиозное морское сражение, Орлов знал эту кухню изнутри и закономерно не доверял морским перевозкам. Поэтому коня доставляли в Россию по суше, под охраной, 2 года. За необычный оттенок масти, Орлов назвал его Сметанный. Но очень быстро кличку сократили до ласкового —Сметанка. Под этим именем он и вошёл в историю. Сметанка был уникален ещё и тем, что родился с дополнительной, 19й парой рёбер. Это удлиняло корпус и давало способность к правильной рыси. От него получили 4 жеребцов, один из них — Полкан. Сын Полкана и голландской фрисландской кобылы — серый в яблоках жеребец Барс, и стал первым представителем и эталоном породы орловских рысаков. К сожалению, Сметанка прожил в России всего год. Его смерть, очередная легенда, на этот раз — детективная. Версий гибели коня несколько, а документов, их подтверждающих или опровергающих — не сохранилось. Знаем только то, что в тот же день конюха Сметанки нашли повесившимся на конюшне.
Как Вы уже поняли, Эльма назвала своего коня в честь патриарха его рода.
Голь перекатная* — Нищие люди, в поисках заработка вынужденные менять местожительство, работу, занятие.
Хи́льдерик* — полное имя Хика. Так же как Манлала́ро полное имя Ла́ро. А Гай —просто Гай. Во всяком случае он так уверяет. А́дам тоже только Адам. Несмотря на то, что иногда Эльма в шутку называет его Эдик —это просто шутка.
Работала на Судьбу* — Судьба — официальный работодатель Эльмы. А Эльма официально её Представитель. Трудовой договор, больничные, переработки, календарный отпуск 52 дня. С печатями, как полагается. Как так получилось — расскажем отдельно, в другом месте, с глазу на глаз.