Luckyidiot

Александр брел вдоль ряда покосившихся серых гаражей, шаги его гулко отдавались эхом в пустынной ночной тишине. Осенний воздух казался вымороженным до предела, но он не замечал холода. Его кулаки до боли сжались. Челюсти были стиснуты так крепко, что казалось, зубы вот-вот треснут. Где-то на краю сознания, словно тень, мелькал его "спутник", темная гниющая фигура с глазами, блестящими, как у кота в темноте. Он улыбался, подмигивая этим холодным светом.
— Иди, — прошипел двойник, будто ветер скрипел ржавой дверью. — Я уже чувствую их.
Александр молчал, красная пелена перед глазами становилась гуще с каждым шагом. Гаражи закончились, выходя к заброшенной стройке, где виднелась группа молодых людей. Они стояли, переговариваясь на повышенных тонах, громкими насмешками разрывая ночную тишину — десяток, может, больше. Среди них выделялся амбал, который как раз рванул очередную затяжку сигареты, его массивная фигура, сравнимая с объёмом двух человек, казалась гротескно огромной.
— Кто главный? — голос Александра был резкий, как удар хлыста, с хрипотцой, которой он сам не ожидал. Смолкли насмешки, выкуренные бычки полетели в темноту.
Амбал окинул Александра тяжелым взглядом, смяв ногой остатки своей сигареты. Еще секунда — и он выступил вперед. Спущенные подтяжки покачивались в такт его громоздким шагам, спортивная куртка позвякивала молниями, а шнурки на его армейских берцах пронзительно отливали белизной.
Амбал остановился в метре от Александра, возвышаясь будто бетонный монолит.
— Ну, я и что? — прогудел он с кривой ухмылкой.
В этот момент что-то внутри Александра изменилось. Его взгляд потемнел, а челюсти сжались до рези в зубах. Казалось, что воздух вокруг него сгустился, становясь тяжелым, словно само пространство покорялось новой силе. Прежде чем амбал осознал, что происходит, Александр рванул вперед, его кулак вспорол воздух со свистом. Удар был мгновенным, сокрушительным. Послышался глухой хруст — словно ломали тупым топором толстую ветку. Голова амбала дернулась назад, как у тряпичной куклы, он рухнул на землю с глухим стуком, хватаясь за лицо и издавая странный, мучительный стон.
В ночи повисло молчание. Но пауза длилась недолго — больше десятка человек ринулись к Александру разом. Их крики заглушали собственный страх, они неслись вперед с яростью, с бравадой толпы.
Но Александр, словно заранее предугадывая их движение, отпрыгнул в сторону. Он двигался неестественно быстро и ловко, как зверь, привыкший уходить от стаи хищников. Сделав резкий маневр, он исчез за углом гаража. Толпа с матерными криками бросилась следом.
Тяжелые ботинки скинхедов стучали по земле. Александр искусно вел их по кругу, как загонщик, каждый шаг приближая их к заранее выбранной точке. Он сделал круг и вернулся к исходной. Там, у его ног, на треснутом асфальте, лежал все тот же амбал, корчась от боли.
Оставалась всего пара секунд. Александр будто почувствовал этот отсчет всем своим существом. Его взгляд остановился на распростертом человеке. Скинхеды были близко, их тени уже маячили за спиной.
Александр вскинул ногу в массивном армейском ботинке. Его движения вновь стали резкими, почти импульсивными. Раздался звонкий удар, короткий и гулкий, как удар молота по наковальне. Череп амбала разлетелся с сокрушительным треском. В разные стороны брызнула густая кровь с осколками кости, оставляя на земле алое пятно.
На мгновение мир замер. Только мерный стук приближающихся шагов разрывал мертвую тишину. Над телом амбала ещё витал запах железа и горячей крови, в воздухе казалось зависло само понятие неестественного ужаса… Александр поднял голову, глядя на тени своих преследователей.
Когда Александр поднял взгляд, оказалось, что он лицом к лицу с самим собой. Но этот второй "Александр" был неестественно искаженной версией его лица — бледным, почти мертвым. Глаза... Их невозможно забыть. Они сверкали словно у ночного зверя, отражая любой слабый свет, присутствующий в окружающем пространстве, будто издевались. Двойник широко улыбался, демонстрируя странно острые зубы, и вдруг разразился рвущимся из глубины грудной клетки, безумным хохотом.
— Да! — почти выкрикнул тот чужим, но каким-то до боли знакомым голосом. — А теперь остальных!
Всё вокруг стало расплываться: гаражи исчезли, земля ушла из-под ног. Он не заметил, как погрузился в эту густую, неестественную темноту. Но внутри все кипело. Его словно разрывало изнутри, как вихрем дикой, непонятной ярости.
В следующую секунду он уже не осознавал себя. Была лишь невыносимая жажда... уничтожить. Руки рвались, тело двигалось само собой, не испытывая усталости, словно превращаясь в машину разрушения.
Крики, хруст костей и влажные удары наполняли пространство вокруг него. Но он ничего этого не регистрировал. Там, внутри него, темное "Я", то, что пилотировало тело, безмолвно ликовало.
Когда мир вокруг проявился вновь, Александр пошатнулся, словно выбравшись из затяжного сна. Он смотрел вниз и не мог поверить собственным глазам. Повсюду кровь. Она заливала ему лицо, впилась в волосы, стекала ручьями по шее и одежде. Его руки дрожали, но не от страха, а от остаточного напряжения после чего-то ужасного, чего он не помнил.
На холодной земле перед ним лежала груда тел. Это было отвратительное нагромождение... Они почти утратили человеческий облик. Разорванные на куски, одна конечность валялась отдельно от тела, растянув цепь связок и мышц. Чьи-то ребра торчали наружу, словно взрывом вывернутые вдоль груди.
Александр сделал нервный вдох... и за этим вдохом раздался тихий смешок. Он пронзил его словно ледяной клинок. Он медленно обернулся — и увидел его. Своего двойника. Он стоял в отдалении, снова улыбался.
— Ну что, как ощущения? — протянул голос, полный насмешки. — Я же обещал, что буду с тобой.
Александр медленно опустился на колени. Мир вокруг начал тревожно вибрировать, словно всё происходящее было иллюзией. Кровь на руках уже не ощущалась так вязко - она будто стала частью его кожи. Его взгляд блуждал по груде человеческих тел.
— Это… — он пробормотал, пытаясь сложить слова. — я сделал?
Волна отвращения, пронзила все его тело. На какое-то мгновение она стала такой мощной, что Александру показалось, будто всё внутри него ломается – нет пути назад, он уничтожил не только этих людей, но и самого себя.
— О, прекрати! — высокомерный голос зазвучал в его голове, но в то же время замерцал прямо перед ним. Двойник. Всё такой же мертвенно бледный, с горящими глазами.
— Они? — двойник склонился ближе и ткнул пальцем в сторону одного из тел. — Это ничтожества, Александр. Ты действительно считаешь их людьми? Эти отбросы общества, мусор... их существование — как грязь под ногами. Посмотри вокруг! Разве мир не стал немного… чище?
Александр пошатнулся, слова двойника словно вязкая грязь начали проникать в его мысли, нарушая их ход, переписывая их. Он стиснул голову руками, пытаясь сосредоточиться, но слова темного отражения звучали всё громче, всё четче.
— Александр, — двойник понизил голос, почти прошептал, — ты ведь знаешь, что я прав. Это же справедливо. Ты избавил мир от тех, кому не должно было быть места. Ты — тот, кто сделал правильный выбор, тот, кто был сильнее.
Странная ясность и умиротворение, начали наполнять Александра. Он взглянул на тела снова, но теперь уже с меньшей тревогой. Неужели прав? Эти люди, эти... отбросы, действительно ли кто-нибудь будет о них жалеть?
Но где-то глубоко внутри, в самом углу его души, что-то снова защемило. Это была вина, тихая, едва заметная. Всё, что было человеческого в нем, как будто уходило, стираясь в чернилах бесконечной ночи. Он знал, что что-то потерял навсегда — что-то важное. Что-то незыблемое.
Но двойник победно улыбался.
— Добро пожаловать в новый мир, Александр, — сказал он с насмешкой. — В наш с тобой мир.

***

Макс лежал в холодной, сырой канаве за гаражами. Кирпичные серые стены угрюмо тянулись в обе стороны, утопая во мраке осенней ночи. Взгляд его упал на серую лужу рядом, в которой отражались тусклые звезды — от этого зрелища его словно накрыла еще большая волна бессилия. Все тело ныло, как будто было покрыто сетью мелких трещин, но он отлично знал, что это не просто ушибы. Простреливающая боль в ребрах мешала дышать, а хрустящий нос напоминал, что лицо теперь выглядит как после неудачного падения с третьего этажа.
«Господи, ну и как я до этого докатился?» — мысль едва вспыхнула в голове, но тут же потонула в нахлынувшей волне злости. «Нет. Это не конец. Я же не для этого выжил на войне. Я прошел через Афган, не для того чтобы сдохнуть здесь, как какая-то шавка», — стараясь подавить приступ слабости, Макс выдохнул и напряг руки, пытаясь приподняться.
Взрывы боли раскатились по телу, но он не остановился. Стиснув зубы, он крепко уперся в землю ладонями и… вдруг почувствовал странное тепло, словно внутри его что-то зажглось. Он зажмурился. Это тепло разлилось по всему телу, сменив боль странным, неестественным покалыванием. Он ощутил хруст: ребра, кажется, возвращались на место, нос перестал болеть. Макс застыл, не веря тому, что происходило.
«С ума сошел? Это просто шок… адреналин… да что угодно. Оно не может… это не может быть взаправду», — Максим поднял руку, проведя пальцами по носу. Ни боли, ни намека на перелом. Ничего. Он выпрямился, позабыв про страх и ужас, который всего мгновение назад парализовал его. Но вместо облегчения пришло другое.
Сначала это было едва уловимо — легкий укол в груди, будто сердце неудачно сжалось. Потом чувство нарастало, разливаясь по всему телу. Голод. Не тот, что напоминает о себе урчанием желудка на пустой кухне, нет. Этот голод не просто звал к пище, он жёг, опустошал и засасывал разум.
«Как будто внутри… пусто? Но ведь нет… это странно», — Макс ошарашенно прикоснулся к груди. Это чувство перекрывало боль, страх и даже мысли про свой идиотский вид со стороны. Только одно: где добыть то, что насытит?
Пальцы дрожали. Его взгляд скользнул в сторону звука — неподалеку, там, среди темного лабиринта гаражей, трое гопников еще ковырялись под капотом машины. Макс моргнул, и вдруг осознал, что у него пересохло в горле, будто там пылала необъяснимая жажда.
«Что это со мной?.. Господи, да что это такое?» — устало подумал он, чувствуя, как его тело будто перестает ему принадлежать.
Макс выбрался из канавы и, пошатываясь, побрел к гаражу. Холодный ночной воздух обжигал его кожу, а сознание, словно в тумане, ускользало с каждым шагом. Металлическая дверь гаража была приоткрыта, оттуда лился яркий свет, резко контрастирующий с тьмой улицы. Макс, будто движимый неведомой силой, распахнул дверь.
Гопники внутри обернулись, не ожидая гостей. Один из них, высокий и худощавый, сидел на капоте иномарки, другой, с массивным животом, ковырялся в аккумуляторе, а третий, помоложе, нервно размахивал неизвестно откуда взявшейся битой. Их разговор тут же затих, как только Макс шагнул внутрь, неестественно блестящие, ярко-синие глаза вспыхнули, отражая свет, словно у дикого зверя. Один из парней выронил сигарету из открытого в удивлении рта.
— Это чё за цирк? — пробормотал толстяк, но голос его, дрогнул, потонул в тишине.
Макс не отвечал. Его движения были резкими, но точными, словно он не человек, а чужая, голодная тень в человеческом обличье. Он шагнул вперёд, взгляд остановился на ближайшем — молодчике с битой. Не успел тот двинуться, как Макс буквально метнулся к нему. Пальцы впились в плечо парня, резким рывком разворачивая его. Макс склонился к его горлу, за долю секунды челюсти сжались, впиваясь в шею жертвы. Раздался влажный хруст, и кровь хлынула по шее молодого парня. Остальные застыли, сердце каждого готово было выскочить из груди.
Толстяк, побледнев от ужаса, вжался в угол гаража, не обращая ни малейшего внимания на своих товарищей. Высокий мужчина решил не сдаваться без боя — его рука схватила тяжелую металлическую трубу, валяющуюся возле колеса автомобиля.
— Да ты, мразь! — прохрипел он, поднимая трубу над головой и пытаясь ударить Макса, но его движения были медленными, словно перед ним не живой человек, а надвигающийся кошмар.
Макс с лёгкостью поймал трубу голой ладонью. Сила его хватки заставила металл поскрипывать. Вывернув оружие из рук нападавшего, Макс замахнулся. Высокий мужчина не успел сделать и шага назад, как труба обрушилась ему на голову. Глухой хруст раздался на весь гараж, куски черепа разлетелись в разные стороны, а тело рухнуло на бетонный пол.
Глухая тишина повисла в воздухе. Остался только толстяк, который не мог даже шевельнуться от ужаса. Он, прижавшись спиной к холодной стене, тяжело дышал, как будто воздух стал слишком густым, чтобы его глотать. Его глаза округлились, и казалось, что даже мысли о спасении покинули его разум. Макс двинулся вперед, его шаги эхом отдавались в тишине, будто сама смерть шепотом отсчитывала время до неизбежного финала.
Толстяк не шевелился - ни вздоха, ни слова, ни движения. Руки тяжело упали вдоль тела, и казалось, что он вот-вот готов был потерять сознание. Но Макс не остановился. Он наклонился, схватив мужчину за воротник куртки одной рукой и рывком поставив его на ноги, словно тот ничего не весил.
— Не надо... — выдавил толстяк, голос его сорвался на писк.
Но Макс уже не слушал. В следующий миг клыки пронзили кожу толстой шеи. Толстяк закричал, но почти сразу затих, когда теплые волны крови хлынули наружу и силы начали покидать его тело.
Макс жадно пил, его руки крепче стискивали беспомощную жертву, а во рту разливался металлический вкус жизни. Голод, терзавший его, начал отступать. Он замедлился, и выпустил из рук безжизненное тело, которое с глухим стуком упало на бетонный пол.
Несколько секунд Макс стоял неподвижно, он вглядывался в отражение света на масляной луже, будто размышляя о следующем шаге. Все было тихо, только капли крови, стекающие с его пальцев, ударялись в холодный пол. И, наконец, он отвернулся.
На выходе из гаража пнул ногой стоящую у стены канистру с бензином. Она качнулась и с мягким железным звоном упала, извергая тонкую струю горючего. Жидкость начала растекаться по полу, образуя блестящую дорожку, неуклонно продвигаясь к брошенному на пол дымящемуся окурку, случайно выпавшему изо рта одного из гопников. Макс несколько секунд смотрел на это, затем развернулся и вышел прочь.
Он не оглядывался. Ночь поглотила его силуэт, а горючая лужа уже почти достигла окурка.

***

Ольга сидела на краю кровати, обхватив себя за плечи, как будто могла унять дрожь, невидимой рукой скользящую по всему телу. Но какая дрожь? Тело ли это? Она не понимала. Каждое движение было ощутимым, но странным, будто она управляет куклой, а не собой. Она опустила голову в ладони, пытаясь не думать об особенно пронзительном мгновении — о мире, который стал странно серым, и о том холоде, что медленно вползал в ее сознание, когда она в зеркале больше не увидела себя.
Вопросов было слишком много. Что она теперь?
Она устало посмотрела на карты, которые лежали перед ней. Это ее единственная связь с чем-то реальным теперь. Нет, не с реальным. Со сверхъестественным. Иронично. То, что раньше было просто увлечением, стало частью настолько непонятного мира, что ей иногда хотелось больше не тянуть за эту ниточку. Не искать правды. Она боялась, что не вынесет ответов.
Карты на прикроватной тумбе больше походили на брошенные кусочки пазла, которые невозможно сложить. "Башня" с гулом разрушает стены каких-либо надежд, оставляя только обломки. "Дурак" — путешественник, который ничего не знает, не понимает... Может быть, она это и есть. "Повешенный" — застывший в подвешенном состоянии, вынужденный все видеть вверх ногами, не двигаясь вперед. Ольга глухо хмыкнула. Какая знакомая комбинация.
— Да если бы я могла перевернуть эту карту своей жизни… — проговорила она вслух, и голос ее отразился гулким эхом от пустоты комнаты.
Она снова ощутила это — странная пустота вокруг становилась как будто наживой... почти что волной, которая идет за ней, настигает. Воздух потяжелел. Шторы дрогнули, хотя окна были наглухо закрыты. Неужели она опять это чувствует? Пустота. Черная пульсирующая сеть, которая как будто зовет ее. Как будто шепчет краешком сознания: забудь, кто ты есть, мы расскажем тебе правду.
"Нет, нет, нет..." — мысленно выкрикнула она, с силой закрыв глаза. Гадалка ничего ей не сказала, но в том взгляде дряхлых глаз было что-то пугающее, что-то, как будто предупреждение: "Ты не должна знать. Ты не найдешь покоя". Она ведь не ошиблась? Она же не трогала то, что трогать было нельзя? Но почему тогда она до сих пор... существует?
Новый виток паники. Ольга прерывисто вдохнула, поставив руки ладонями на тумбу. Она не может так просто сидеть. Надо что-то делать. Надо дойти до сути.
— Ну же! — резко выдавила она, схватив карты, почти бросив их обратно на стол. Руки затряслись. Карты, словно издеваясь, посыпались хаотично, упав на пол. Одна особенно мягко и бесшумно опустилась рядом с кроватью лицом вверх.
Смерть
Серая, словно застывшая фигура с косой. Она не несла ужаса. Возвращалась другая эмоция. Чуждая... терпеливость? Или это было смирение?
Ольга подняла карту, осторожно коснувшись краев, и почувствовала странный холод, пробирающийся сквозь пальцы. Она наклонила голову. Символ странно притягивал, хотя ответов так и не давал.
Раньше эти карты казались ей такими загадочными, почти волшебными, будто за каждой из них прятался голос, способный ответить на важные вопросы. Но теперь — они молчали. Чужие. Немые. Она снова и снова раскладывала карты таро, но с каждым разом предсказания становились все более бессмысленными. Словно во всем этом не осталось ни тайны, ни возможности что-то разгадать.
Руки слегка дрожали, когда она тасовала карты, привычно чувствуя гладкий шелк старинной колоды под пальцами. Когда-то она любила гадать. Любила запутанность символов, таинственное предчувствие будущего, смакование нюансов. Но это было до… До того странного вечера, когда игра превратилась в нечто большее. В это жуткое "то", что теперь окружало ее уже вторую ночь.
Она разложила карты, сосредоточенно глядя на них. Башня. Повешенный. Суд. Луна. Снова Луна. Снова Повешенный. Символы начались как привычный ребус, но складывались в нечто подозрительно бессвязное. "Этого просто не может быть", — подумала она, вглядываясь в их измученные тени. Еще одна попытка. Карты, еще секунду назад выглядевшие хищными кусками ее таинственных решений, вдруг превратились в назойливый хаос.
— За что мне это? — шепотом произнесла Ольга.
Прежде, до всего мистического кошмара, расклады всегда, как будто знали, в каком направлении движется ее судьба. Пусть немного натянуто, интерпретации все равно находили связь с ее реальной жизнью: та ссора с подругой перекликалась с "Пятеркой Мечей", неудачная сделка на работе словно подстраивалась под "Десятку Пентаклей перевернутую". Обычно, небольшой прыжок мысли был тем мостиком между картами и ее судьбой. Но теперь.
Теперь карты выпадывали в откровенно случайном порядке. Какой смысл был в том, когда "Шут" ложился рядом с "Миром", а за ним следовал "Смертельный Суд"? Она раз за разом выкладывала новые расклады, и от каждого из них веяло только холодным абсурдом. Они твердили ей одно — ничего.
— Нонсенс... Это просто чертов нонсенс, — сказала она, почти рыча, и карты жалобно зашелестели под пальцами. Они будто смеялись над ней — точнее, над ее отчаянной попыткой найти ясность в этом хаосе.
“Может быть, именно этого ты и заслуживаешь?” — будто чужой, но знакомый голос выскользнул в ее сознание.
— Нет, — покачала она головой. — Это просто нервы. Или усталость.
Попытка за попыткой ощущение бессмысленности казалось только накапливалось. Абсолютно случайные предсказания. Как будто кто-то оборвал нити. Или как будто карты больше не могли видеть ни ее, ни ее истории.
Возникла новая мысль. А может, дело не в картах? Может, они бессмысленны, потому что теперь бессмысленна она? Может, они больше не видят ее судьбу, ведь у нее больше нет "судьбы"?
Ольга раздраженно отбросила карты в сторону. Они упали на пол, шурша, словно осыпавшиеся листья.
Карты остались лежать, но теперь их присутствие раздражало Ольгу чуть ли не больше, чем их равнодушие. Она опустила лицо в ладони, пытаясь собрать в кучу свои разбитые мысли. И секунду спустя память начала выуживать из глубин события, которые она предпочла бы забыть.
Далекие отзвуки прошлого всколыхнулись в ее голове, как тихая давящая боль. Она вспомнила, как впервые потянулась к мистической литературе и почему для нее это стало выходом. Когда она была еще подростком, мир внезапно обрушился на их семью. Это случилось в один из тех серых, безликих дней их жизни, когда ничего не предвещает беды.
Они ехали домой. Отец вел машину, мама, как всегда, пристегнулась в последний момент, подшучивая над его занудной осторожностью. Ольга сидела на заднем сидении, листая книгу, даже не обращая внимания на разговор родителей. Ей было всего четырнадцать, в тот момент казалось, что с ней ничего плохого произойти не может.
Но реальность оказалась иной.
Непонятный гул ворвался в ее сознание. А затем был грохот, рваный звук и... оглушающая вибрация, которая сотрясла машину, как будто кто-то запустил по ним огромный камень. Ольга видела вспышки света, осколки стекла, крошечные искры, которые проносились перед глазами. И вместе с этим — крики, столько криков.
Бандиты из конкурирующей группировки устроили перестрелку прямо возле особняка. Их машина превратилась в решето, вокруг были только железо, дым и кровь. Её отец, Сергей Ермолин, выжил. Но мать скончалась на месте, скорая помощь оказалась недостаточно скорой.
Эти события разорвали жизнь Ольги на "до" и "после".
Она долго не могла понять, как жить дальше, почему это случилось, какая во всем этом вообще могла быть справедливость. Её дом больше не чувствовался безопасным, даже игрушки и детские любимые мелочи теперь казались пустыми, ненужными. И тогда она нашла книги.
Всё началось с мистической литературы: таинственные истории, рассказы о духах, тайнах древности. Они притягивали ее своей загадкой, заставляли поверить, что за происходящим в мире хаосом стоит нечто большее, что есть ответ, даже если никто открыто его не произносит. Книги стали для неё укрытием, а позже — дверью в другой мир. Именно так оккультизм вошел в её жизнь: постепенно, ненавязчиво, предлагая решения на вопросы, которые никто не мог дать.
Она много лет пыталась разбирать карты, символы, колоды, вникая в кажущуюся таинственную логику судьбы. Пыталась найти "почему". Почему это случилось. Почему мать... Почему оставила её.
Но сейчас, спустя годы, сидя в своей комнате в особняке Ермолиных, где даже воздух казался застоявшимся, всё это начало терять смысл. Карты, которые когда-то помогали ей, больше не давали ничего: ни утешения, ни надежды, ни ответов.

***

Александр стоял между серых унылых гаражей, чувствуя, как холодный ночной воздух смешивается с запахом свежей крови. Его руки дрожали, а в голове не утихал строгий голос Романа Подлесных.
"Нельзя убивать смертных направо и налево!" – несколько часов назад Александр был с ним абсолютно согласен.
У его ног лежали тела. Бледные лица, остановившиеся глаза... Александр поморщился. Он не контролировал себя. Всё произошло в порыве животной ярости, которую он не смог сдержать. Их кровь всё ещё была теплой, покрывая его кожу, как напоминание о содеянном.
"Роман почувствует, второй такой случай и опять я подозреваемый. Он найдёт меня."
Он принялся шагать туда-сюда между гаражами, погружённый в свои мысли. Страх и остатки ярости хаотично сменяли друг друга.
Внезапно, в полумраке его взгляд зацепился за открытую дверь одного из гаражей. Это был едва заметный приоткрытый проём. Нечто странное было в этой двери. В этом районе редко кто оставлял гаражи не запертыми.
Александр остановился. Его взгляд на мгновение задержался на пятнах крови, которые он оставлял за собой.
Сделав глубокий вдох, он напряженно сделал несколько шагов к гаражу. Страх, смешанный с каким-то необоснованным любопытством, тянул его вперёд.
Он остановился у двери. На секунду он замер, прислушиваясь к окружающим звукам. Дрожащей рукой он слегка толкнул дверь, раздвигая её чуть шире.
Темнота внутри гаража казалась пугающе густой. Александр сделал шаг назад и замер, всматриваясь в горы хлама, в его голове возникла идея.
Александр сбросил безвольные тела в кучу между гаражами. Руки его были твердыми, он действовал быстро и расчетливо, отринув эмоции. Густая темнота скрывала его от посторонних глаз, в ней воняло кровью и страхом.
Закончив собирать тела, он вернулся в раскрытый гараж. Внутри он нашел то, что искал: растворитель, машинное масло, олифу. Собранное он вылил на мертвую массу, для верности закидал все сверху кипой макулатуры и старыми покрышками. Все было четко и по плану. В стопке старых коробок лежали и спички. Одну из них он зажег.
На миг пламя осветило его лицо. Оно горело ярко, словно дыхание другого мира. Александр стоял неподвижно, думал — финальная веха. Последний шаг. Он бросил зажженную спичку на рыхлую массу, и слабый, ленивый огонек тут же заплясал, распространяясь, как пустивший корни ярко красный цветок.
Поначалу пламя было не больше тусклого язычка, но вскоре запах гари наполнил воздух, а огонь ощутимо набрал силу. Александр смотрел, как разгорается костер. Его руки опустились, и он впервые за эту ночь дал себе передышку — внешний холод противоречиво сменялся неистовым жаром. Неконтролируемая ярость, которая вела его час назад, испугала его самого. Ему казалось, что это было что-то за гранью человеческого.
Когда пламя выросло, будто, стремилось обнять черное небо, Александр почувствовал странное: непривычное покалывание вдоль шеи, животный трепет, который проникал глубже мыслей. Горящий костер внезапно перестал быть просто огнем. Он ощущал его, как нечто живое и злое, что нависало над ним, скалясь красноватой пастью.
Секунды стали вечностью. Александр стоял, завороженный огнем, а трепет тронулся дальше, сменившись невыразимой паникой. Чудилось, что каждый всполох дает пощечину его разуму, приказывая бежать. Он даже не заметил, как рефлекторно попятился, а затем опрометью бросился прочь, не помня себя.
Бег был не похож на движение человека — бессознательный, будто он был марионеткой, управляемой только одним чувством: страхом. Позади, за гаражами, огонь продолжал разгораться, но Александр ни разу не оглянулся. Он знал: там пламя, и оно смотрит прямо ему в спину.
Кровь, которая покрывала его лицо и руки, уже начала липнуть, мешать движениям. Запах гари проникал в ноздри — огонь, который он сам разжег, чтобы уничтожить следы своего преступления, выходил из-под контроля.
На перекрестке между длинными рядами подсобных строений он внезапно выскочил прямо на плечистую фигуру. Столкновение сбило их с ног, и они кубарем покатились по мокрой земле.
Александр первым вскочил, инстинктивно ощетинившись, готовый защищаться. Второй человек тоже поднялся резко, в боевой стойке. Глаза блестели свирепостью, а кулаки были сжаты. Но спустя миг, вглядевшись внимательнее, Александр застыл. Лицо перед ним оказалось знакомым.
— Максим? — прохрипел он.
Тот бросил на Александра изучающий взгляд, а потом расслабил плечи. Бойцовская стойка исчезла, уступив обычному уличному хладнокровию.
— Ты, — коротко произнес Максим. Он провел пальцами по своему лицу, убирая грязь. — Ночь-то какая... Ты ведь тоже сегодня кого-то убил, верно?
Они стояли под тусклым светом одинокого фонаря. Александр наклонил голову, чувствуя, как чужая кровь уже начала сохнуть и трескаться на коже. Наконец, он буркнул:
— Кажется, мы оба в одной лодке… Сородич.
Максим прищурился, заглядывая молодому человеку в лицо:
— Иронично, да? — прокомментировал Макс. — Договаривались встретиться у Башни, а в итоге ловлю тебя вот здесь, на пустыре.
Они еще стояли некоторое время рассказывая друг другу о событиях которые привели их сюда, затем оба разом обратили свои лица к востоку.
— Скоро рассвет, чувствуешь? — пробормотал Максим, взглянув на слабеющую тьму на горизонте. — Слушай, если не хочешь сгореть к чертовой матери — пошли ко мне! У меня в коммуналке есть надежная комната. Как минимум до заката будем в безопасности.
Александр мельком взглянул на свои руки. Кровь кое-где засохла, и одежда выглядела настолько подозрительно, что появляться в центре города, да еще и чуть свет, было безумием.
— Хорошо, — согласился он. — Тебе придется дать мне во что переодеться... — он указал на свои запачканные одежду и лицо. — Не хочется, чтобы следующий встречный решил вызвать милицию.
Макс улыбнулся.
— Вся коммуналка и так пугается, когда я из комнаты выхожу, так что нас двоих даже никто не заметит. Но предупредить тебя должен: тесно, как в коробке. Да и район… мягко сказать, не из лучших.
— Меня это не пугает, — отрезал Александр. — Веди.

Александр Подагин открыл тяжелую дубовую дверь своей квартиры и шагнул внутрь. Привычный аромат дома — смешение древесного лака, мягкого запаха маминой парфюмерии и кухни — окутал его. Здесь было всё, как раньше. Тёплый свет люстр лился на дорогие ковры, стены украшали картины в массивных рамках, часы на полке размеренно отсчитывали время. Всё будто замерло. Всё, но не он.
— Саша? Саша, это ты? — послышался знакомый, до боли любимый голос из столовой. Там, у окна, сидела его мать — Ирина Андреевна. Она поднялась и быстро подошла к нему, взволнованно разглядывая его лицо, руки, одежду. — Где ты был столько времени? Я чуть с ума не сошла!
Александр смотрел на неё. Её глаза блестели от слёз, таких искренних, таких родных. Как ей объяснить? Как сказать, что он сам теперь не до конца понимает, кем стал? Он отвел взгляд и ответил коротко, почти отстранённо:
— Дела. Было много дел. Ты знаешь, как это бывает.
Ирина всматривалась в него, пытаясь уловить что-то, что осталось за словами, но он уже отступил назад, стараясь избежать прикосновений. Тогда из глубины дома, из закрытого кабинета отца, донесся резкий звук — звякнула гильотина для бумаг, по полу простучали шаги. Константин Павлович не утруждал себя выйти: как всегда, он находился "по уши" в работе. Этот человек, во всякий раз вызывает в Александре смесь презрения и отвращения, даже не знал, что его сына больше недели не было дома. Наверное, и не заметил.
Александр отвернулся, бросая короткое: 
— Я в своей комнате.
Ирина попыталась что-то сказать, но он быстро исчез за дверью. Внутри своей комнаты Александр сбросил дурно пахнущие вещи, которые одолжил у Романа. Он взглянул в зеркало, задержавшись на несколько секунд. Лицо. Это было его лицо, но в глазах… В глазах жил не тот человек, который смотрел на него неделю назад. Эти глаза видели слишком многое. Они молчали о крови.
На автомате переодевшись в свои любимые джинсы, поношенные армейские берцы с красными шнурками и чёрную футболку, Александр вновь вышел в прихожую. Ему нужно было выйти, иначе внутри будет слишком тесно. 
— Саша, ты куда?! — опять откуда-то появилась мать, но теперь её голос был тише, с ноткой боли. 
— На воздух, — кратко отозвался он, не сумев выдать больше ни слова. 
Она знала, что спорить бесполезно, и лишь наблюдала, как её сын вновь уходит из их уютного, но чужого мира в ночь. 
Снаружи холодный ветер обдувал его лицо, но он не чувствовал его. Перед глазами стояли лица людей, которых он… которых он, возможно, убил. Он торопливо зашнуровал куртку, чтобы хоть как-то спрятать этот комок отчаяния внутри, и направился вперёд. Сегодня он пойдет туда, где его ждут. К друзьям, которые еще называют его "своим". 
Только вот кто теперь они для него — союзники, соратники? Или всё-таки очередные жертвы?
Александр шел по пустынным улицам города. Фонари мерцали тусклым светом, выхватывая обшарпанные стены домов, затянутых паутиной трещин. Он направлялся туда, где всегда находил поддержку и понимание — в маленький молодежный клуб, в их убежище, где на грязных стенах висели красные флаги, а книги об истории революций валялись на полках или просто на полу. Здесь у них проходили тихие вечера с жаркими дискуссиями, докладами и наивными планами изменить мир. 
Но когда он толкнул скрипучую дверь въевшейся табаком комнаты, внутри горела только одна лампа. Пространство встретило его пустотой, запахом сигаретного пепла и давно выветрившегося кофе. Там сидел лишь Ванька "Кузнец", которого Александр узнал сразу по потертым куртке и кепке. Иван уже собирался уходить, забирая свой старенький рюкзак, когда услышал скрип дверей и поднял на него глаза. 
— Саша? — удивлённо выдохнул он, но тут же улыбнулся. Широко, почти искренне, с едва заметной растерянностью. — Ты жив?! Ты куда пропал, а? Мы все думали, что с тобой случилось что-то серьёзное. Тебя же всю неделю не было! 
Александр отвёл взгляд, словно не знал, что ответить. 
— Были дела... — буркнул он, подходя ближе. Он схватил стул, сел напротив Вани, затем спросил прямо: — Где все? Почему никого нет? 
"Кузнец" возился с рюкзаком, прежде чем наконец сказал: 
— Да разошлись уже, время-то позднее. Совещания у нас теперь короткие, сами понимаете — народ на нервах. Да ещё и это... с Матвеем Степановичем вчера… Знаешь же? 
Александр замер. Ледяной холод прошелся по его позвоночнику. 
— Нет... что? Что произошло? 
Ванька нахмурился, его голос стал серьёзным: 
— Его убили. Прямо на пороге дома. Кто-то вломил ему чем-то по затылку, а потом… пинали ногами, пока он не… Это было вчера ночью. Вот теперь все ещё больше напуганы. Ты ведь помнишь, Матвей всегда был в первых рядах, громче всех выступал. Ну а теперь-то что? Теперь они вот так решили разбираться с нами. 
Тишина накрыла комнату, словно кто-то сорвал все остатки радости из воздуха. Александр посмотрел на стол, будто пытаясь найти ответ среди лежащих на нем исписанных листов или стопки газет. В его голове молотом били вопросы. 
— Кто это сделал? Кто видел? — прорычал он, голос прозвучал тише, чем он ожидал, но в его тоне прозвучала угроза. 
— Никто ничего не видел. Опять эти уроды из скинхедов, кто ж ещё? Им что, первого нашего убийства мало?! Ну ты знаешь… — Ванька остановился, посмотрев на него пристально, — Ты ведь был там, на той акции. Ты знаешь, что они готовы. А теперь ещё Матвей… Никакого промаха.
Александр напрягся. Никто не мог знать, что его самого… изменили. Что его смерть и возвращение как-то с этим связаны. Но в подсознании, в самых потаенных уголках его теперь беспокойного разума, зашевелилась мысль. 
Он выдохнул через силу: 
— А ты-то? Они за тобой следят? Ты здесь один был? 
— Не… вроде нет. Ты чего такой напряженный-то, Сань? С тобой точно всё нормально? — Иван пытливо всматривался в его лицо, словно пытаясь разгадать загадку. 
Александр молчал. Внутри всё бурлило. Гнев поднимался, как волна, ударяя в грудь и сковывая дыхание. Мысли путались, мелькали обрывками, словно кто-то подбрасывал их специально, выуживая самые темные и неуправляемые стороны сознания. 
— Да, нормально, Вань. Просто день паршивый. Я пойду уже. Ты тоже давай, домой дуй. — его голос прозвучал грубо, как будто каждый звук давался с трудом через зубы.
— Ну ладно, бывай. — Иван чуть замялся, но всё же не стал дожидаться продолжения и быстро ушел. 
Александр остался один. Один на пустой улице, где только ветер гнал забытый мусор вдоль обочины. Однако тишина во внешнем мире никак не отражала ураган в его голове. 
И тут, словно из ниоткуда, появился голос. Но он звучал не со стороны — больше похоже, что кто-то говорил прямо в его сознании, используя те же мысли, которые мелькнули ранее. Только теперь они звучали чётче, громче, словно выделяя из массы всего остального: 
"Ты знаешь, кто это сделал. Знаешь, где они. Чего ты ждёшь? Это они убили Матвея… Это они, слышишь? Уродов вроде них не исправить. Пока ты тут стоишь, они ржут над тобой. Над Матвеем. Над всеми вами."
Александр судорожно вдохнул и сжал кулаки. Он не думал, что спорит с самим собой. Всё казалось естественным, словно это его собственные, отчетливые слова. 
"Они думают, что им это сойдёт с рук. Они думают, что ты боишься. Слабый, Саня? Слабый? А Матвею, наверное, это понравилось бы — они ведь его сделали слабым, когда били, пока он не перестал дышать. Пока ты пропадал неизвестно где. Всё ещё пропадаешь."
— Заткнись... — пробормотал он себе под нос, но в голосе уже не было твердости, словно вместо приказа это было жалкое шептание. 
"Заткнуться? Заткнуться, говоришь? Потому что правда режет тебе по самолюбию? Сам знаешь, что ничего кроме действия не остановит их. Иди туда. Гаражи. Ты знаешь, что они там. Ты знаешь, что именно они виноваты! Пойдёшь или опять будешь ныть?"
Александр чувствовал, как кровь стучит в висках. Он шагнул вперёд. Потом ещё. Городская улица словно сама подтолкнула его в нужное направление. Картина убийства Матвея не отпускала. Словно его собственные руки впитали ощущение этой чужой несправедливости, требуя расплаты. 
"Ты должен. Какой еще выбор? Говоришь, что справедливость важна? Покажи это. Ну же, Саня, не будь мямлей."
Впереди, в темноте, начали вырастать громоздкие силуэты гаражей. Арена для мелких разборок, укромная площадка для тех, кто считал себя "хозяевами" города. Именно тут, где-то среди этой стали и бетона, прячутся виновники его ярости. 
"Вот они. Прямо там. Ты ведь слышишь их смех? Чувствуешь, как легко будет заткнуть их раз и навсегда?" 
Смех действительно доносился из глубины гаражей. Резкий, злой. Александр замер и до боли сжал кулаки. Он не мог думать. Он не мог сомневаться. Голос внутри не утихал. 
"Покажи, кто здесь прав. Не бойся. Боль — это их удел, а ты можешь её раздавать. Никто больше не остановит их. Только ты." 
Ярость застилала взгляд. Ни здравого смысла, ни сомнений — только одна цель: действовать. Направить весь этот кипящий гнев туда, где его ждут.

***

Лариса, стараясь не издавать ни звука, медленно протиснулась в полумрак коридора старого студенческого общежития. Поздний час играл ей на руку — никто не выглядывал в щели дверей, никто не услышал лёгкие шаги на скрипучем полу. На ней висели обноски, которые она одолжила у Романа Подлесных. Этот странный костюм дурно пах полусгнившим мусором — запах, который разливался по коридору, пока Лариса шла к своей двери. Она поморщилась, но знала, что выбора у неё не было: или так или изодранная, в пятнах крови одежда которая привлекает слишком много внимания.
Когда дверь её комнаты закрылась за её спиной, Лариса с облегчением выдохнула и наконец позволила себе расслабиться. Она подошла к зеркалу, мельком взглянув на своё отражение. Покрытые засохшей грязью стены показались ей вдруг бесцветными, как в фильме ужасов. Она торопливо стянула чужую одежду и бросила в угол; этот запах точно нельзя здесь оставить надолго.
Стоя под слабым светом настольной лампы, Лариса тщательно вымыла руки до скрипа, смывая засохшую кровь и грязь. Душ в общежитии уже не работал на ночь, и потому ей пришлось обойтись холодной водой из раковины. Но даже тогда она чувствовала что-то странное.
Она чувствовала голод. Не тот отчетливый, когда хочется съесть бутерброд на ночь. А иной, непонятный, странно-пронзительный голод. Он исходил не из желудка. Этот голод, что-то вроде жажды... Но чего?
Жадно проглотив стакан воды, стоявшую на столе, она пила долго, судорожно, словно в пустыне, но это не помогло. Лариса почувствовала слабость в коленях. "Что со мной не так?" — мелькнуло в её голове. И вдруг поток ужасной догадки пронзил её: это была Жажда Крови.
Лариса сидела в полутемной комнате, глядя на своё отражение в треснутом зеркале. Жажда давила на неё изнутри, словно кто-то разжигал огонь в её груди. Вода не помогала. Мысли о еде, больше не вызывали ничего, кроме отвращения. Девушка закрыла глаза и попыталась убедить себя, что это пройдет. Она не чудовище... Верно? Её мысли путались. Тонкая струйка страха уже растекалась где-то в подсознании, но Лариса успокаивала себя: это временно... должно быть временно.
Но жажда не отпускала. Чем дольше она ждала и пыталась справиться, тем сложнее было дышать. Лариса всё понимала — она больше не могла пускать это на самотёк. Решение назревало. Если ждать ещё дольше, она может потерять контроль. Это нельзя допустить.
Она приняла решение — выйти на охоту.
Сложно было признать самой себе эту мысль. Она судорожно вздохнула, пытаясь мысленно проговорить: "Я ведь не монстр. Я просто возьму ровно столько, сколько нужно мне. Никто не умрёт."
Едва шевелясь, чтобы ни один сосед не услышал её шагов, Лариса подошла к окну. В общежитии, старом и обветшалом, существовал известный всем способ избежать лишних глаз — пожарная лестница за зданием. Девушка осторожно открыла раму окна, стараясь не скрипеть. Глухая ночь, воздух наполнен густым запахом города. Она на мгновение замерла, вслушиваясь в звуки: музыка из соседнего корпуса, смех на улице и вдали звук сирен. Никому не было до неё дела. Это было важно. Она не привлекала лишнего внимания.
Схватившись за холодный металл, Лариса ступила на лестницу. Сталь скрипела под её весом, но ночной шум всё заглушал. Каждая ступень давалась тяжело — словно часть её сопротивлялась спуску вниз, дробя собственные убеждения шаг за шагом. "Я не убью никого," — мысленно повторяла она, словно заклинание. Лестница вела во двор, где высокий забор соседствовал с глухими кирпичными стенами. Этот путь был её спасением. Или, возможно... ловушкой.
Наконец ступив на землю, Лариса вдохнула прохладный ночной воздух. Этот запах словно окутал её — воздух снаружи был насыщен тонкими нотами... чего-то живого. Где-то рядом бьются чьи-то сердца. Она чувствовала это.
Осень была в разгаре, и сквер возле Дома Молодежи наполнялся оживленным гулом. Она шагала медленно, притворно расслабленной, но её глаза напряженно скользили по фигурам, словно у хищника, высматривающего добычу. В этот вечер ей нужен был кто-то один: молодой, не слишком внимательный, и желательно, наивный. Однако задача оказалась сложнее, чем она рассчитывала.
Студенты заполняли каждый уголок сквера: кто-то громко щелкал зажигалкой и прикуривал дешевую сигарету, пара человек хихикала, передавая друг другу бутылку с мутной жидкостью, а несколько ребят галдели, оживленно споря о чём-то, размахивая руками. Шум, смех, мат — это казалось нескончаемым хаосом. Лариса еле слышно выдохнула через сжатые зубы. Она ненавидела подобные сборища — об учебе нужно думать, а не пьянствовать по подворотням!
Кружа взглядом по скверу, Лариса заметила троицу первокурсников, устроившихся на низкой бетонной стенке ближе к центру. Один из них, рыжий, с торчащими ушами и чуть смущенным видом, явно чувствовал себя как-то не в своей тарелке. Он что-то говорил друзьям, нервно ковыряя этикетку бутылки, но те лишь смеялись, явно более раскрепощенные. "Вот он, мой шанс", — мелькнуло у неё в голове.
Лариса решила использовать хитрость. Проходя мимо троицы, она сымитировала неуклюжесть: запнулась о бордюр и, будто теряя равновесие, упала на землю с тихим вскриком. Каблук её туфель громко стукнулся о плитку, привлекая внимание. Все трое студентов засмотрелись на неё, замолкнув. Ребята переглянулись, отпустив несколько язвительных комментариев, и только рыжий парень нахмурился и подошёл поближе.
— Девушка, всё нормально? — в его голосе звучала то ли вежливость, то ли жалость.
Лариса изобразила лёгкое смущение, прикрывая лицо рукой, словно ей было больно и неловко одновременно.
— Ох, не совсем… Кажется… кажется, подвернула ногу. Чёрт возьми! Прости за беспокойство… — она подняла на рыжего парня полные растерянности глаза. — Ты не мог бы мне помочь? Проводи меня…
Рыжий заметно замялся. Его друзья хихикали и подначивали парня.
— Ну ладно, держись за меня, — он тихо вздохнул подавая Ларисе руку.
— Спасибо… мне так неловко, я такая неуклюжая, — ослабила она голос, слегка опираясь на его плечо.
Они двинулись вдоль аллеи, оставляя позади шумную компанию. Лариса чувствовала, что дело движется нужным курсом. Вокруг становилось всё тише, по мере того как они удалялись от лишних глаз.
Рыжий парень осторожно поддерживал Ларису под локоть, помогая ей двигаться по едва различимой в темноте тропинке. Она хромала и иногда болезненно морщилась, как будто каждый шаг причинял ей муки. 
— Как же так получилось? — смущённо протянул парень, обращаясь к ней. Его голос выдал лёгкое волнение, казалось, он нечасто оказывался в таких ситуациях. 
— Ах, ну, невнимательность, наверное, — вздохнула Лариса с лёгкой улыбкой, позволяя себе посмотреть ему прямо в глаза. — Сама должна была быть осторожнее. Спасибо тебе ещё раз, ты просто настоящий рыцарь! 
Рыжий слегка покраснел, явно не привыкший к таким эпитетам. Он совсем не знал, как отвечать на кокетливый тон, и только сильнее попытался помочь Ларисе удерживать равновесие, чтобы избежать смущения. 
— А как тебя зовут? — спросила она спустя несколько секунд тишины. 
— Пётр, — ответил он тихо, надеясь, что сможет отвлечься от смущающей напряжённости между ними. 
— Пётр... Красивое имя, — произнесла Лариса с видом, будто наслаждается каждым звуком. 
Они прошли ещё немного, пока Лариса не поняла что они остались наедине. Около поваленного дерева Лариса вдруг остановилась и резко ахнула. 
— Ах, кажется, я не могу больше идти, Пётр. Это так больно. Можно я немного посижу? 
Парень кивнул, и она с грацией опустилась на покосившееся дерево. Её грация была совершенно не похожа на человека, хромающего от боли, но, конечно, Пётр ничего не заметил. 
Лариса задумчиво похлопала рядом с собой, чувственно проводя пальцами по поверхности дерева. 
— Ты не против, немного посидеть со мной? У меня еще и голова кружится... 
Пётр замялся, но всё-таки сел на край дерева. Его движения были нервными, почти механическими. Он опустил взгляд на обувь, пытаясь игнорировать, как Лариса медленно повернулась к нему, заглянув ему прямо в глаза. 
— Правда, ты такой добрый, Пётр. Спасибо тебе. — Она подняла руку, слегка коснувшись его плеча. Её голос звучал мягко, но в то же время в нем скользило нечто гипнотическое. Ее взгляд не отрывался от его лица, будто он был единственным, что ей сейчас интересно. 
Тишина повисла между ними, Лариса не была уверенна что делать дальше. Жертва была совсем близко, и тогда она решилась.
Лариса нежно провела рукой по щеке Петра, её прохладные пальцы слегка касались его кожи, вызывая у парня лёгкий трепет. Он замер, глядя на неё широко раскрытыми глазами. 
— Ты такой милый... — прошептала она с придыханием, почти касаясь его губ. 
Петра охватило смущение и волнение, и он едва заметно отвел взгляд, но не отстранился от её прикосновений. Его растерянность только подогревала интерес Ларисы, и она склонилась ближе, чтобы их лица были буквально в миллиметре друг от друга. 
— Ты мне так понравился, — добавила она тихо, медленно накрывая его губы своими. 
Поцелуй был долгим и чувственным. Лариса двигалась уверенно, плавно, ведомая собственным желанием, в то время как Пётр, теряя всякое ощущение реальности, начал отвечать ей. Всё его внутреннее напряжение куда-то исчезло, тело расслабилось, и он впервые почувствовал полное доверие к тому, кто сидел рядом. 
Она осторожно отстранилась, посмотрела на него с лёгкой улыбкой, а затем, словно исследуя свою добычу, плавно наклонилась к его шее. Её губы коснулось кожи Петра, заставив его закрыть глаза и замереть. В этот момент он уже не осознавал, что происходит, он не задавал вопросов. Он просто поддавался волне удовольствия, совершенно обезоруженный. 
Когда ее клыки прикоснулись к его шее, он снова почувствовал что-то похожее на покой и наслаждение. Она проникала глубже, осторожно впуская в себя его жизненную энергию. 
Кровь молниеносно затопила ее сознание. Каждая капля была тёплой, густой, и при этом сладкой. Лариса чувствовала, как нечто животное внутри неё буквально останавливает время. Это было похоже на самый первый, яркий и томительный опыт близости, который будоражил её до мелкой дрожи. 
Его тело оставалось расслабленным, а она, закрыв глаза, наслаждалась вкусом, забывшись в непередаваемом экстазе.
Вкус теплой крови, перекатывающийся во рту, словно искушение, заставлял её забыться. Лариса продолжала пить, чувствуя, как в её тело вместе с каждой каплей вливается жизнь. Однако где-то в глубине сознания раздался тревожный сигнал. Мысль вспыхнула словно молния: что, если она не остановится? Она отчетливо увидела воображаемую картину - тело Петра, обмякшее и безжизненное, склонившееся к земле. 
С усилием, почти физическим рывком, она заставила себя оторваться от шеи парня. Лариса посмотрела на него сверху вниз. Его лицо было расслабленным, кожа бледной, но на губах играла блаженная улыбка. Он обратил к ней затуманенный взгляд, прежде чем осесть прямо в грязную землю. 
— Прости, милый, — прошептала она, зализывая ранки от клыков, пока они полностью не исчезли.
Сделав последний шаг назад, Лариса заметила, что её жажда отступила, оставляя ощущение наполненности и странного удовлетворения. Но где-то глубоко внутри её сущности маленький огонёк желания продолжал тлеть.
Она поднялась с земли, оправив одежду, чтобы не вызывать подозрений своим видом. Вернувшись на тропинку, Лариса прошла мимо тех, кто еще недавно шумно болтал и смеялся вместе с Петром.
— Эй, — бросила она присутствующим студентам, не останавливаясь. — Там вашему другу нехорошо. Кажется, перебрал. 
Друзья сразу напряглись, стали переглядываться, а затем поднялись, бросившись в сторону, куда она указала. Один из них встревоженно крикнул его имя: 
— Петя! Эй, ты где? 
Лариса не обернулась и не задержалась дольше, чем требовалось. Она направилась своей дорогой, держась прямо, с еле заметной улыбкой на губах. Внутри она чувствовала лёгкую эйфорию от удачной охоты. 
Она знала, что это не последняя ночь, когда жажда вновь заявит о себе, но сейчас, в этот момент, она позволила себе ощутить лёгкость. Всё прошло идеально.

***

Максим Рыков брёл среди рядов мрачных гаражей, с каждым шагом погружаясь в окружавший его полумрак. Холодная осенняя ночь обхватила улицу своим пронизывающим дыханием — дул резкий ветер, где-то на горизонте вяло мерцал слабый свет фонарей. Его плечи слегка ссутулились от усталости, а обноски, которые он одолжил у Подлесных, пахли так, будто долго пролежали на самом дне мусорных баков. Максиму пришлось надеть их — запах помоев лучше чем вонь мертвечины. Только это напоминало о его недавних, словно вырезанных ножом, леденящих событиях, о которых он пытался теперь не вспоминать. 
Его ноги сами несли его туда, где на время можно было забыться — в гараж Майского. Этот гараж стал для них вторым домом, крепостью, пусть и чуть шаткой. Здесь стены были покрыты бесчисленными наслоениями пыли и трещинами. Но именно в этих стенах всегда звучала жизнь, полнилась возгласами, рваными аккордами и шумом старого усилителя. Максим представлял, как за пропитавшимися запахом металла воротами уже стоит Валера Майский, солист группы — с растрепанными светлыми волосами, в своем неизменном зеленом свитере с дырками у локтей, яростно настраивающий микрофон. 
Там наверняка был и Серёга "Мятая Рубашка" — барабанщик. Его кличка появилась после одной из вечеринок в этом гараже, когда он поспорил, что сможет барабанить без остановки двенадцать часов подряд. После этого парень ходил целый день в рубашке, на которой ещё застыла высохшая пена из пивных бокалов, кидаясь шуточками о совместных гастролях в "самом грязном стиле". А ещё, как обычно, должен был быть Витька Пастырь — их басист. Неформал до мозга костей, он назвал свой бас "Проповедь", и каждый его аккорд звучал так, будто заставлял слушателей поверить в то, что мир можно спасти панк-роком. 
Максим едва заметно усмехнулся, пройдя мимо старого куска выбитого бетона у гаражей. Предыдущая ночь была адской, но каждый раз, заходя в их скромное убежище, он словно оставлял всё плохое пилить на острую дробь ударов Серёги, разбавленную старыми хитами GAD'ов. В голове всплывали картины вечеринки, устроенной месяц назад, когда все четверо выпили чуть больше, чем следовало. Валера потом до утра продолжал орать в микрофон что-то о свободе, пока машина под воротами надрывно сигналила. 
Упершись рукой в холодные железные ворота, Максим вдохнул ночной воздух ещё раз. Он знал, что, едва он войдёт, его встретит запах масла для гитарных струн и дешевого портвейна. Всё могло бы стать проще здесь, за этой дверью. Хоть на немного. Но тяжёлое, гнетущее предчувствие никуда не девалось. Макс как мог его сдерживал — пьянящая мысль о гитаре, той самой, самодельной, связанной из тонких деревянных обрезков "на удачу", чуть приглушает тревогу. 
Ещё немного, и музыка вновь станет их щитом. Сейчас ему это было так нужно, как никогда. Максим резко вдохнул, сбрасывая с плеч тяготы прошедшего дня. Рука привычно дернула ручку двери гаража, ожидая увидеть знакомый, пусть и слегка хаотичный интерьер их места вдохновения. Но вид открывшегося пространства заставил его замереть.
Внутри царил хаос. Это был не тот привычный беспорядок, который оставался после репетиций: валяющиеся провода, разбросанные бутылки и скомканные листы со словами песен. Сейчас всё выглядело совершенно иным. Пол был залит кровью, инструменты, их гордость, — переломаны, словно груда мусора. Но хуже всего было то, что прямо в центре этого кошмара, скрючившись на полу в болезненной позе, лежал Валера Майский.
— Валера! — Максим бросился вперёд, чувствуя, как сердце бешено заколотилось.
Парень едва поднял голову, глаза не открывались из-за кровоподтеков, губы рассечены — побои были свежими.
— Макс... — пролепетал Валера, тяжело дыша. — Ты где пропал?
— Кто это сделал? Что случилось? — Максим сделал усилие, чтобы не кричать, хотя каждое слово вырывалось срывающимся тоном. 
— Да гопники чёртовы... из соседних гаражей... Им, видишь ли, не нравится наша музыка… — Валера стиснул зубы, пытаясь приподняться на локтях, но сил явно не хватало. — Пришли сюда, всё разнесли. Я хотел их урезонить, но их слишком много...
Слова Валеры утонули в тишине, но Максиму было достаточно услышанного. Заглянув в глаза друга, он ощутил, как внутри закипает праведный гнев. Каждый инструмент, каждая мелодия, каждый прожитый день в этом гараже — всё было слишком ценным, чтобы вот так легко потерять. И Валера, его лучший друг, ещё совсем недавно бесшабашный и веселый, вдруг оказался сломанным, униженным.
— Они за это ответят, — он произнёс это холодно и отчетливо, сжав кулаки так сильно, что ногти впились в ладони. Максиму больше не нужно было ни объяснений, ни долгих размышлений. Их музыка была не просто набором звуков, это был их мир. А ещё щит. Теперь щит разбит, а значит, настало время меча.
Максим быстро окинул взором руины в гараже, остановившись на старой кожаной куртке, что висела на стене, покрытой пылью и следами времени. Он резко сорвал её, накинул на себя почувствовав привычную тяжесть на плечах. Где-то в углу он нашёл кусок арматуры — грубый, неровный, но уже полностью готовый крушить черепа.
— Пусть попробуют, — буркнул он себе под нос и направился прочь.
Ему не пришлось долго искать. Гараж, где сейчас гудели низкие грубые голоса, цель была близко. Это место всегда вызывало у него странные ощущения — слишком много машин, слишком много грязи и людей, которые явно не были добропорядочными.
Максим не стал медлить. Вся его ярость, напряженная, как натянутая струна, требовала выхода. Зайдя в освещенное пространство, где двое парней курили и копались в какой то иномарке, он набрал воздух в лёгкие и крикнул:
— Эй, чучела сраные! Вам своей жизни мало, что вы чужую трогаете?
Поворачиваться начали не сразу. Видимо, не ожидали визитеров. Двое гопников, парень в клетчатой куртке и ещё один — с наглой ухмылкой, лениво посмотрели на него, изначально даже не принимая всерьёз. Но взгляд Максима заставил их замереть. Голубоватый свет, падающий от старого фонаря, отразился в его глазах, как будто это глаза дикого зверя, готовящегося к прыжку. Остальные детали будто размылись в этом свете, заставляя на миг забыть, кто перед ними стоял. 
Хулиганы попятились, Максим ощутил прилив самодовольства и даже чуть усмехнулся. Но он не заметил, что пока двое в нерешительности отходили назад, третий, молчаливый парень с массивной металлической трубой, крадучись обошел его со спины. Чувство превосходства сыграло с Максимом злую шутку.
Резкий глухой удар в затылок заставил мир померкнуть мгновенно. Пальцы разжались, а тело повалилось вперед, арматура со звоном выпала из рук. Перед тем как сознание потонуло в темноте, в голове ещё мелькнул яркий образ лица Валеры, лежащего на полу гаража.

***

Лариса поднялась по скрипучим ступенькам общежития. В голове роились - беспорядочные мысли. Мрачный коридор третьего этажа, тускло освещенный одной мигающей лампочкой, встретил ее затхлым запахом сырости и сигарет.
На полпути к своей комнате она вдруг остановилась: напротив, открытого к темному ночному небу окна, неподвижно стоял Никита Стрелков, один из ее сокурсников. Он наклонял голову то вправо, то влево, явно рассматривая что-то на подоконнике.
Подойдя ближе, Лариса почувствовала резкий запах анаши. Она не удивилась. За Никитой давно закрепилась репутация странноватого парня, которому были не чужды эксперименты с наркотиками.
— Ты что здесь делаешь так поздно? — негромко, но твердо обратилась она к нему.
Никита резко повернул голову. Его глаза, покрасневшие и чуть пустые, остановились на Ларисе. Он медленно улыбнулся, слегка пошатнувшись:
— За синичками наблюдаю... — пробормотал он, показывая на что-то перед собой.
Лариса, нахмурившись, сделала шаг вперед. Только теперь она заметила кормушку для птиц, притороченную к оконной раме: грубо сбитая из старых досок, она явно переживала свои лучшие дни.
— Где ты ее взял? — продолжила она, даже не пытаясь скрыть в голосе холодную отстраненность.
— Нашел... — равнодушно отозвался Никита. Он снова склонился к кормушке, словно изучая в ней что-то важное. — Хотел узнать, возвращаются ли птицы туда, где их когда-то кормили.
Лариса только тяжело вздохнула и покачала головой. Она знала: изменить таких, как Никита, невозможно. Все, что она могла сделать, — пройти мимо, не тратя на него ни слов, ни чувств, ни времени. И все же какая-то часть ее цеплялась за диковинные слова о птицах, которые казались неуместно искренними в этом прокуренном общежитии.
Лариса уже собиралась уйти, когда Никита вдруг спохватившись заговорил.
— Постой... Забыл сказать, — заплетающимся языком начал он. — Слышал сегодня в ректорате, как Федор Рафаэлевич возмущался.
Лариса замерла, будто уже зная, что последует дальше.
— Мол, ты пропала на неделю и из-за этого сорвался их практикум по орнитологии, — продолжал Никита. — Еще он говорил, что ничего другого не остается, как уволить тебя из лаборантов. Он прямо требовал, чтобы так и сделали.
Пару секунд царила тишина. Лариса не ответила сразу.
— Угу, понятно, — произнесла она холодно, явно подавляя раздражение. — Ладно, Никит, спасибо за предупреждение.
— Ты там смотри, осторожнее... — пробормотал он, снова поворачиваясь к распахнутому настеж окну, — Вербицкий рвет и мечет.
— Осторожнее, конечно, — она кивнула, уже отворачиваясь, и продолжила тихо себе под нос, — но если кто и должен волноваться, так это Федор Рафаэлевич.

На закате свет стал мягче, а тени в роскошной комнате Ольги потекли и сделались почти осязаемыми. Она приходила в себя медленно, как будто её самоощущение только что собрало себя по кусочкам. Широкая кровать с идеально выглаженными простынями. Высокие окна с бархатными шторами. Это место до боли ей знакомо — ее комната на втором этаже особняка Ермолиных. Часы на прикроватной тумбе показывали, что вечер давно наступил.
Вчера она вернулась сюда после недели странного небытия и с восходом исчезла, будто свет для нее стал чёрным провалом. Но теперь солнце опустилось за горизонт, и Ольга снова "жила". Слово это заставило её недоверчиво усмехнуться.
Спустившись по витой лестнице, она увидела Андрея. Он стоял на кухне — обстановка, мебель и даже посуда кричали о богатстве, но сейчас всё в этом помещении казалось пустым. Андрей, судорожно схватив бутылку водки, пытался налить себе стакан. Его руки дрожали так, что жидкость лилась мимо.
— Андрей, — позвала она лёгким голосом, будто несколько мгновений назад её душа не кипела от вопросов, которые жгли сознание. — Ты уже пьян или просто так нервничаешь?
Андрей подскочил, разлив остатки водки на стол. Он был выбит из равновесия с тех пор как Ольга вдруг вернулась. Исчезновение дочери босса — вещь, способная напрочь сломать человека в их мире, особенно если ты в неё тайно влюблён.
— Оля... Я думал... Ты же неделю...
Его голос запнулся. Ольга незаметно обошла стол и, делая вид, что поддерживает его, положила руку на его плечо и хитро улыбнулась:
— Тссс... Не переживай, всё под контролем, — она легко скользнула пальцами вниз по его пальто, нащупала карман и вытащила ключи от машины.
— Ты бы отдохнул, а? Отложи бутылку, — ободряюще сказала она и, не дожидаясь ответа, вышла в сторону гаража.
Стук её каблуков, эхом отразившийся по коридорам, успокаивающе настраивал её. Она открыла дверь гаража и почувствовала себя проще, увидев "Гелик". Массивный, черный, как будто поглощающий весь свет вокруг. Для неё это был простой транспорт — сейчас он был необходим, чтобы уехать отсюда к единственному человеку, который мог дать ей ответы.
Один оборот ключа, рёв двигателя — и она рванула по дорожке от особняка. За воротами ждала старуха-гадалка. Ольга знала: та больше чем просто шарлатанка. И если кто-то и сможет объяснить её "смерть", то только эта женщина.
Спустя какое то время Ольга заехала во двор серой, унылой “хрущевки”. Она вышла из машины, прошла через двор, увешанный бельевыми веревками, и поднялась на третий этаж. Она знала этот дом, после того как ее мать убили, Ольга увлеклась оккультизмом и часто гостила здесь у старой гадалки. В подъезде пахло сыростью, старыми газетами и чем-то кислым, давно впитавшимся в стены. Она остановилась у двери, облицованной обшарпанным дерматином, откуда-то изнутри доносилось тихое бормотание телевизора.
Три резких стука. Через несколько секунд замок щелкнул, дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы Ольга увидела уставленное на неё морщинистое лицо старухи. 
— Кто? — сухим голосом спросила та, прищурившись. 
— Это я, вы меня знаете, — ответила Ольга, пытаясь говорить мягко. 
Старуха выждала мгновение, что-то прикидывая, а потом распахнула дверь шире. 
— Ну, проходи… — с трудом проронила она, жестом приглашая внутрь. 
Ольга шагнула через порог, прошла мимо старухи и почувствовала ее взгляд — напряженный, изучающий, будто тот сверлил ей спину. В комнате, куда она вошла, пахло старым деревом, духами советских времён и чуть горелой пылью от антикварной настольной лампы. Но стоило Ольге обернуться, как пожилая женщина внезапно поменялась в лице. Она прищурилась сильнее, затем широко раскрыла глаза — губы ее задрожали, а лицо исказила смесь ужаса и отвращения. 
— Сгинь, нечисть! — выкрикнула старуха, пятясь, и наткнулась на угол стола. 
— Подождите, что вы... — Ольга не успела договорить. 
— Сгинь! Сгинь! Господи, спаси! — закричала женщина, руки ее дрожали, когда она, неистово крестясь, отшатнулась ещё сильнее, но ноги её подкосились. 
Ольга растерянно шагнула вперед, надеясь, что её слова остановят эту истерику.
— Успокойтесь, пожалуйста... Я не причиню вам зла! — попыталась она, но старуха вдруг зажала грудь ладонью, застонала и рухнула на пол, сбивая с тумбочки статуэтку. 
— Чёрт... — прошептала Ольга, поспешно подбежав к женщине. На мгновение ей показалось, что старуха больше не дышит. 
Она нервно блуждала взглядом по комнате, пока взгляд не упал на в углу аппарат с трубкой — дисковый телефон, как напоминание о реальном мире, который теперь казался ей чужеродным. Ольга бросилась к нему, она вызвала 03. Голос диспетчера был сух и формален: 
— Что случилось? Адрес? 
Ольга ответила, прохладно назвала адрес и покинула квартиру. Её запах, звуки — всё отталкивало ее теперь. 
Сев в машину, она молча смотрела в окно, хотя мысли в голове теснились, обгоняя друг друга. Зачем она вообще пошла сюда? "Люди слишком хрупкие. Какая-то чепуха вышла на этот раз..." Несостоявшаяся встреча была словно знаком: ей не стоило ждать помощи от смертных. В мире, который когда-то был её, она теперь чужая. 
Она жалела о случившемся. Но жалость была слабым утешением для кого-то, кто больше не чувствовал себя частью этой реальности.

***

Максим открыл глаза и тут же почувствовал, как тело словно придавил огромный невидимый груз. Он не мог пошевелиться. Его пальцы, руки, ноги — все отказывалось подчиняться. Лишь глаза могли двигаться, но вокруг была только тьма, густая и вязкая, будто дремучий туман. Веки тяжелели, и сознание снова погружалось во что-то невыразимо страшное. Так прошло несколько часов.
Когда это закончилось, он был уже в камере. Сознание возвращалось медленно, как и страх, который сдавливал грудь. Вскоре в коридоре послышались шаги. Металлический скрип замка вывел из оцепенения. В дверях стоял милиционер — безликий и равнодушный. Его лицо было пустым, словно за ним ничего не скрывалось. Он не сказал ни слова. Просто кивнул в сторону выхода. Максим почувствовал холод, когда поднялся на дрожащих ногах и ступил за пределы камеры.
Холодный и мрачный коридор словно дышал тревогой. Скудный свет ламп мерцал, отражаясь на стертых стенах. Звук его шагов разносился эхом, будто шаги следили за ним. Каждый поворот коридора казался бесконечным. Темные тени ползли по полу, и казалось, что они живут своей волей.
Лариса была следующей. Ее камера распахнулась бесшумно, словно ее открывали не руки, а нечто незримое. Она была растерянной, но подчинялась без раздумий — не имела выбора. Все ее движения были словно сквозь воду, тяжелые и медлительные. Коридор будто менялся — стены давили на нее, потолок опускался. Ее окружали лишь тени, которые как будто наблюдали, но никто не шел рядом.
Александра вывели последним. Его ноги едва двигались по полу; лицо оставалось пустым, взгляд не замечал деталей. Мир вокруг казался еще более чужим, чем прежде. Он шел, глядя прямо перед собой, сильно сжав кулаки, как будто надеялся почувствовать хоть что-то реальное в этом гнетущем пространстве. Коридор извивался и петлял, словно бесконечный лабиринт, угрожая никогда не дать выхода.
Каждый оказался перед дверью кабинета. Металлическая табличка на двери, казалось, впитывала тусклый свет, отбрасывая пугающие блики. Дверь была приоткрыта. Никто не звал их, но в замершей тишине слышалось что-то... словно отдаленное тикание. Каждый понимал — пути назад уже нет. За этой дверью их ждал он.
Пустая, широкая комната словно была мертва до их появления. Никаких окон, лишь блеклый свет ламп с высокого потолка создавал множество резких теней. В центре, за простым деревянным столом, будто вырастая из пустоты, сидел Роман. Его строгий костюм был идеален, но всё в облике этого человека внушало неосознанную тревогу. Казалось, что даже дыхание стоит задержать в его присутствии, иначе он услышит. Узнает. Осудит. 
Максим, Александр и Лариса замерли у стоящих трёх простых, почти аскетичных стульев. Они ещё не знали, что делать или говорить, поэтому предпочли просто молчать. 
— Садитесь. — Голос Романа разорвал мерзкое, липкое безмолвие комнаты. 
Они сели. Медленно. Настороженно. Как те, кто чувствует себя мышами перед взглядом змеи. 
Роман слегка склонил голову, долго рассматривал их, словно выбирал слова, которые они до сих пор не заслужили. 
— Вы знаете, почему вы здесь, — наконец проговорил он, словно выстрелив. 
Тишина повисла в воздухе, как петля. Никто из троих не сказал ни слова. Они не знали, что отвечать. И Роман не стал дожидаться. 
— Маскарад — это основа всего. Без него нет ни порядка, ни власти. Мы существуем благодаря этому правилу. Мы процветаем из-за него. Нарушение Маскарада — это не вопрос чести, это вопрос выживания. 
Он говорил быстро, четко, почти без эмоций. Но каждое его слово било по комнате, отражаясь от стен и стуча в головы собравшихся. Роман поднялся, обошёл стол. Руки в карманах, глаза скользят по каждому, как по пустой книге, в которой никогда не было слов. 
— Вы. Не. Понимаете. Маскарад — это наша кожа. Наша оболочка. Нарушив его, вы не просто ставите под удар своё существование. Вы ставите под угрозу всех нас. 
Он выдержал паузу, повернувшись к ним спиной. 
— Смертные… — тут он помедлил, словно подбирая слово более точное, но всё же продолжил: — Они не примут нас. Они боятся нас.
Лариса слегка повернула голову, кусая губу, но не рискуя даже шепнуть что-то. 
— А что делаете вы? Оставляете после себя гору трупов, еще и смертных посмотреть зовете. Этот хаос будет стоить вам жизни. Если, конечно, вы называете это жизнью. 
Роман снова замер, вглядываясь в их лица. Но ничего не произнес. Всё, что он сказал, для них оставалось бессвязной речью. Слова о Маскараде, традициях, смертных — они не могли понять. Их умы не были готовы принять это жуткое, ложное смирение, которое он ждал. 
Но Роман не спросил их мнения. Ему это было не нужно. 
— Молчите? Отлично, — произнес он, холодно улыбнувшись. — Может, это единственное, на что вы действительно годитесь. 
Он ещё раз пронзил их взглядом и снова сел за стол, сцепив пальцы перед грудью, как молитву. 
— У вас два варианта. Либо вы начнете видеть, либо вы исчезнете. Третьего не дано. 
Комната снова погрузилась в мёртвую, обволакивающую тишину. Лариса скользнула взглядом по Максиму и Александру, надеясь найти подсказку, но лишь встретила то же недоумение и тревогу, что терзали её саму. Она тяжело вздохнула и решилась заговорить: 
— Вот вы всё повторяете: смертные, сородичи, маскарад. Что всё это вообще значит? 
Её голос звучал искренне, почти умоляюще, без намека на вызов. Даже Александр, обычно резкий в ответах, молчал, будто стараясь не привлечь к себе внимания. 
Роман медленно поднял глаза на Ларису — в их блеске отражался ленивый свет, похожий на свет глаз ночного хищника, готового ударить в любой момент. Его рот тронуло что-то вроде скучающей усмешки. 
— Сородичи... — начал он, растягивая слова, как бы наслаждаясь паузами, которые еще больше нервировали других. — Такие как мы. Вампиры. Законы смертных для нас... второстепенны. — Он слегка пожал плечами, будто пояснение им казалось даже чрезмерным. — А вот традиции — строгие. Их нельзя нарушать. Никому. 
— Какие еще традиции? — переспросил Максим, пытаясь сохранить спокойствие, хотя его голос дрогнул. 
Роман усмехнулся, но не удостоил ответа. Наступила долгая пауза, в течение которой он просто смотрел на каждого из них в отдельности, словно взвешивал. 
— Это сейчас неважно, — наконец сказал он холодным, бесцветным голосом. — Совет города уже принял решение. 
Лариса сглотнула, её пальцы невольно сжались в кулаки. 
— Какое еще решение? 
Роман, не отводя своих светящихся глаз, объявил: 
— Вам придется найти себе покровителя. Кто-то из старших сородичей города должен согласиться взять вас под свое крыло. Иначе вы будете уничтожены. Это вопрос выживания. 
Висящее в воздухе напряжение стало почти осязаемым. Максим побледнел, Лариса уставилась в пол, а Александр стиснул зубы, пытаясь казаться спокойным. 
Роман продолжил, словно его совершенно не интересовали их реакции: 
— У вас мало времени. Те, кто мешкает, не остаются в живых. 
Тишина вновь накрыла комнату, но в этот раз она была иной — холодной и давящей, как предвестие чего-то страшного. Лариса опустила взгляд, напряженно молча несколько секунд. Потом она резко выдохнула и наконец задала вопрос, который, казалось, боялась озвучивать:
— Где же нам найти этих старших сородичей? 
Сидящий за столом мужчина приподнял одну бровь, словно это его слегка позабавило. Его безразличие казалось ледяным, пугающе отстраненным — как будто происходящее было незначительным событием, не заслуживающим его внимания. Он откинулся в скрипучем, износившемся кресле и бросил короткую фразу: 
— Ищущий да обрящет. 
Он молчал ещё какое-то время, потом, явно теряя интерес к теме, махнул рукой, отпуская их. 
— Проваливайте, пока я не передумал. 
Александр встретился глазами с Ларисой, но ничего не сказал. Их собственная одежда была изодрана в клочья, и даже от взгляда на неё можно было почувствовать липкий, затхлый запах крови. Лариса почти шёпотом попросила:
— Можно… взять у вас что-нибудь из одежды? 
Роман указал пальцем на старый, припыленный шкаф в углу комнаты. Его дверцы были перекошены, словно он давно просил ремонта или утилизации. Без лишних комментариев, мужчина остался сидеть за столом, даже не поднявшись для проводов. Максим было подошёл к шкафу, но тут же повернулся, морщась, — оттуда ударил кислый, густой запах отбросов. Александр и Лариса подошли следом, и вместе они осторожно открыли дверцы. 
Внутри лежала одежда. Штаны, рубашки, куртки, но всё это явно принадлежало людям из самых низов — изношенная, местами заплатанная, пахнущая так, будто пролежала неделями в мусорной куче. Александр скривился: 
— Ты серьёзно? Мы должны надеть это? 
— Тебе придётся, у тебя нет других вариантов, — коротко отрезала Лариса, уже вытягивая из шкафа серую куртку, которая, хоть и выглядела уныло, была целой и без пятен крови. 
Они переоделись прямо здесь. Свет в комнате был тусклым, а Роман даже не удосужился отвести взгляд. Лариса бросила на него мимолётный взгляд, но он даже не шелохнулся, устремив невидящий взгляд куда-то мимо них. Максим натянул замусоленные штаны, которые оказались чуть коротковаты, Александр застегнул куртку, стараясь не обращать внимания на её стойкий запах, а Лариса стащила с плеч испачканную кровью куртку и поправила рубашку, на которую ей пришлось закрыть глаза, чтобы надеть ее. 
Когда они были готовы, Лариса уверенно шагнула к двери, а остальные молча последовали за ней. Они спускались вниз по узким лестничным пролетам — угрюмая атмосфера Башни Смерти не отпускала их до последней ступени. Наконец, выйдя за порог, они оказались в прохладном вечернем воздухе. 
Они стояли напротив Башни Смерти, не решаясь снова взглянуть друг другу в глаза. Над горизонтом сгущались тучи; вечер медленно поглощал остатки света, одновременно потушив и последние попытки понять произошедшее. Все трое молчали, словно опасаясь разрушить хрупкое равновесие, удерживающее их от полного погружения в хаос.
— Хорошо, давайте еще раз, — Лариса глянула на остальных, решив сломать тишину. — Что дальше? Мы же не можем просто стоять здесь всю ночь, правда?
— Дальше? — Максим нервно засунул руки в карманы куртки. — Думаю, нам всем нужно немного... разобраться.
Александр откашлялся, словно собираясь что-то сказать, но замер, глядя куда-то вдаль, за их спины. Потом медленно кивнул. 
— Знаете... обо мне наверно уже забеспокоились. Я давно обещал появиться. Просто отвлекусь на какое-то время, приведу голову в порядок. Сейчас особенно важно выглядеть нормально, или хотя бы так казаться. — Последние слова он произнес с особым нажимом, но никто не осмелился развивать эту мысль.
Лариса поправила свою косу и посмотрела на Башню. От взгляда на ее острые вершины снова пробежал холодок по спине.
— Давайте так: мы можем встретиться снова... здесь. Ночью. Завтра. И попробуем... Ну, не знаю, хоть что-то понять. Время у нас еще явно есть, — добавила она, но не с уверенностью, а словно пытаясь убедить саму себя.
— Здесь? Возле этого кошмара? — Максим посмотрел на нее с недоверием, потом на Александра, но неожиданно выдохнул короткий смешок. — Ну а куда ж ещё? Башня Смерти — хоть какой-то ориентир. Всегда видно... даже если мы того не хотим.
— Значит, договорились, — произнес Александр. — Здесь же. Завтра. 
Лариса задумалась. Мелькнула мысль о том, как она встретит своих сокурсников в лаборатории. Кто-то может заметить странности. Или нет? Она искренне не знала. 
Максим пожал плечами, притопывая на месте: 
— Ну, тогда не вижу смысла медлить. Увидимся прямо здесь. И... давайте тогда не будем умирать раньше времени, ладно? А то мне жутковатой нежити хватает с лихвой.
Лариса коротко улыбнулась, Александр проглотил смешок. Каждый неловко посмотрел на остальных, ещё несколько секунд колеблясь, прежде чем разойтись. Всё это походило на немного театральное прощание — никто не хотел уходить первым. 
Они разошлись, каждый своей дорогой, а шпиль Башни Смерти возвышался, молча наблюдая за их спинами.

***

Ольга Ермолина мертва. Она знала это так же отчетливо, как знала, что держит руль из холодной кожи в своих побелевших, но странно послушных ладонях. Черный Гелендваген мягко скользил по ночной трассе. Мелькание фонарей слева и справа, встречные машины, озаряющие салон на мгновение, — всё это не отвлекало ее от размышлений. Мысли были вязкие, но острые, как стеклянные осколки.
— Я мертва... — проговорила она вслух, больше для себя. Голос в пустом салоне прозвучал чужим, сухим, словно сквозь песок. Ей не нужны были доказательства. Сердце не билось, дыхания не ощущалось, даже усталости от дороги не было. Но каждую секунду с этим знанием спорила другая мысль: она всё ещё здесь, за рулем, живая... Если это вообще можно назвать жизнью.
"Почему?" — думала Ольга, не отрывая взгляда от трассы. Этот вопрос пульсировал в ее голове. Почему смерть не забрала её полностью? Почему она по-прежнему чувствовала свои сильные пальцы, жёсткий взгляд, холод разума? Почему она вообще могла водить машину?
Мысли перескочили на отца. Папа знал бы, как поступить. Он всегда знал. Он сильный, всегда знает что сказать, как действовать. Больше всего Ольга восхищалась его способностью сохранять хладнокровие и руководить людьми, даже в самых мрачных ситуациях. Она всегда хотела быть похожей на него. "Что он скажет, если узнает, что я больше не та?" Но образ отца вытеснили другие мысли. Лица.
Она видела их всего один раз. Лариса. Макс. Александр. Даже их имён она не знала, но те странные, мимолётные взгляды, которыми они — каждый по-своему — измеряли ее в тот вечер, отпечатались в памяти. Они казались чужими, но необъяснимым образом родными.
Пальцы сильнее сжались на руле. Она понятия не имела, кто они, чем живут и почему даже одно их воспоминание вызывает внутри столько противоречий. Лица мелькнули однажды, и всё же зацепились в памяти. Почему она вспоминала их снова и снова? Почему тёплый, необъяснимый огонь вспыхивал в груди при мысли о них?
Фары осветили высокий забор и массивные металлические ворота. Охрана открыла их, едва машина подъехала ближе. Территория перед особняком, сияющим в ночи, мертво встретила её. Современный дом с огромными окнами, подсвеченный тёплым светом, казался, как всегда, спокойной крепостью. Её крепостью. Но этой ночью Ольга впервые почувствовала себя чужой.
Она остановила машину ровно перед входом, так, как привыкла, даже не думая. Руки достали ключ из замка зажигания. И тут она замерла, в голове стучала лишь одна, простая мысль: "Что, если они теперь тоже чужие?"
Ольга направилась к псарне, раздираемая своими мыслями и сомнениями. Ночь казалась слишком тёмной, а воздух пропитан странным, липким ощущением тревоги. Каждое шуршание по дороге заставляло её оглядываться, но дело было вовсе не в страхе мнимой опасности. Её терзала одна мысль: может ли она оставаться собой, если её натура больше не подчиняется привычным законам жизни?
Когда Ольга подошла к дверям ухоженной псарни, знакомый запах псины и сухого корма едва не вызвал у неё слёзы. Это был один из тех уголков её жизни, который казался неприкосновенным. Мишка и Феликс встретили бы кого угодно злостным рыком и клыками, но Ольга всегда могла подойти к их клетям, войти внутрь, зарыться в их теплую шерсть и чувствовать себя почти счастливой. Почти.
Она тихо отворила дверь. Её шаги были едва слышны по деревянному полу, но доберманы, конечно, зажглись мгновенной настороженностью. Мишка рванулся к прутьям, лая и клацая зубами, а Феликс тут же присоединился, издав глухое рычание. Ольгу обдало холодом по спине. Агрессия таких крупных животных производит впечатление.
"Они знают", — мелькнула мысль, и руки невольно задрожали. Ольга замерла, не двигаясь, не приближаясь, давая им время. Она боялась, что осознание доберманов станет последним и для неё самой подтверждением, что она чужда теперь всему живому.
Но вот, спустя несколько секунд, словно пробившись сквозь шум необъяснимой тревоги, Феликс внезапно уловил что-то, замер и перестал рычать. Он глухо фыркнул, поводя носом в воздухе. Мишка, подчиняясь примеру старшего, также замолчал, его блестящие, почти угольно-черные глаза внимательно наблюдали за девушкой.
Ольга медленно шагнула к клетке, попыталась заглянуть в их глаза — они смотрели на неё, как и раньше. Как на Ольгу, не на угрозу. Проверяя, она протянула руку. Феликс подошёл первым, осторожно нюхая ей пальцы, потом внезапно лизнул ладонь. Мишка уже оживился, завилял своим хвостом, немного неуклюже, как всегда, когда его переполняла радость. Через мгновение они оба уже уткнулись мордами в её руки, требуя ласки.
Собаки признали её. Как будто ничего не изменилось. Ольга почти рассмеялась. Она почувствовала, как клубок напряжения растворяется внутри. Собаки, эти стражи, чуткие к малейшим отклонениям, видели в ней нечто важное, что оставалось неизменным. Пусть не всё потеряно. Если они не отвергли её, значит и остальные не отвергнут. Значит, быть нежитью не так страшно.
Мир вокруг не рухнул. Пока нет. Она всё ещё была Ольгой — для них и для себя.

Запах смерти вытекал из выбитых окон и дверей. Слова Ольги — "Мусора нас с потрохами сожрут. Кто нам поверит?" — эхом звучали в голове. Жуткое предчувствие стягивало грудь, но никто не подавал вида, что боится. 
Мрак внутри заброшенного здания казался живым. Шум ветра трепал остатки металлического профиля, пробиваясь через разбитые стекла. Милицейские машины уже здесь: дрожь по спине хоть и не хотелось признавать, была от облегчения. Однако покой продлился всего несколько секунд. 
С визгом шин несколько машин резко затормозил рядом с ними, двери распахнулись, и из машины выбежали несколько человек в милицейской форме. "Стоять на месте!" — пронеслось хриплым рыком. Буквально одну секунду спустя на Рыкова налетели одновременно двое, рванули с силой, бросили лицом в грязь. Александр попытался что-то сказать, но кто-то молча пнул его в бок, опрокинув в ту же мерзкую слякоть. Наручники заковали руки за спиной едва ли не до хруста, Лариса вскрикнула, но её тоже схватили, уронив на землю. "Да вы что делаете?!" — попыталась она крикнуть из грязи, но сзади тут же последовало грубое "Заткнись!" 
Пока трое лежали лицами вниз, кто-то из милиционеров с ругательствами устремился внутрь склада. Раздались первые шаги, но тут же их прервал возглас отвращения. Оперативники вывалились обратно из двери, будто те, кто побывал на пороге ада. Один из них согнулся, хватаясь за живот, громко и рвано начал блевать в замерзшую грязь. Второй лишь покачал головой, растерянно пытаясь закурить дрожащими руками. "Черт побери, это что за мясорубка?!" — донеслось как будто несколько отдаленно. Кто-то же всё это сделал. И теперь подозрение падало на тех, кого со всей излишней злостью милиционеры обездвижили у разбитого склада.
Максим до последнего сопротивлялся. Его возмущенный голос оглушал темное пространство переулока: 
— Но это я вызвал милицию! Вы… вы не имеете права! Мы не делали этого! 
Человек в легком пальто шагнул вперед. Его взгляд — яростный, отражающий отблески дальних фонарей, как у ночного хищника, — остановил крик Максима на полуслове.
— Следователь убойного отдела, — сухо представился он, холодный голос обжигал уши:  — Подлесных. Роман Леонидович. 

Максим попытался заговорить снова, но не успел. Подлесных одним движением схватил его грубыми пальцами за подбородок, насильственно развернув лицо к себе. Глаза следователя будто пронзили его насквозь, поблескивая неестественным, почти мертвенным светом. 
— Заткнись и лезь в машину, — шипение прозвучало с такой силой, что Максиму показалось, будто это был не голос человека, а нечто далекое, из глубин самого его сознания. Голова вдруг закружилась, а где-то в затылке мелькнул болезненный холод. Макс мог бы поклясться, что почувствовал, как невидимые, ледяные пальцы, чуждые и неправдоподобные, копаются в его разуме. Все его мысли спутались, ярость сразу потухла, а тело перестало слушаться. Он автоматически ступил вперед и молча залез в милицейскую машину. 
Лариса, вся дрожащая, вжимала спину в прохладный металл машины. Александра посадили рядом, но лицо его оставалось пустым — он явно копался в себе, пытаясь найти ответ на этот кошмар: откуда кровь на их руках? Почему мертвые, холодные лица погибших преследуют их даже с закрытыми глазами?
Машина тронулась, оставляя за собой обледеневшую улицу, изрезанную тусклым светом фонарей. Молчание воцарилось внутри вместе с ощущением безысходности.
Башня Смерти вырастала перед ними среди ночи. Она всегда подавала себя внушительно: высокие бетонные стены, которые уходили ввысь, будто сопротивляясь законам пространства. Жуткий шпиль главной башни утопал в подрагивающем ночном небе, скрывая свою вершину в облаках. Снаружи это место олицетворяло что-то извечное, неизбежное и грязное. За воротами уже слышался шум. Лязг решеток. Крики.
Когда машина остановилась, Подлесных скомандовал холодно и коротко: 
— По одному. 
Их вывели с нескрываемой грубостью. Голос Александра, впервые прорвавшегося сквозь оцепенение, был тихим, но дрожал: 
— Что будет с нами? Мы не знаем, почему мы там оказались. Кто настоящий убийца? 
Подлесных даже не посмотрел на него. Он уже шел вперед, невыразимым, безразличным шагом глаза-хищника гасли под мертвыми фонарями серого коридора. 
Каждого из троих завели в отдельную камеру. Железные двери клацали, как челюсти чудовища. Единственной компанией каждого из них стало чувство полной оторванности от реальности.

***

Спустя час томительного ожидания дверь камеры громко скрипнула, и в проеме появился тот жуткий мужчина в легком пальто. Подлесных. Его холодный взгляд пробежался по Александру, прежде чем тот сделал шаг внутрь, плотно захлопнув за собой дверь. Тишина зазвенела в воздухе, как натянутая струна.
Подлесных сел напротив Александра. Его рука невзначай потянулась к блокноту, но не сделала записей — вместо этого он заговорил, ровным, но каким-то слишком уверенным голосом: 
— Александр, нам нужно обсудить сегодняшний инцидент. По показаниям свидетелей вас было пятеро, кто ваши сообщники? Зачем вы устроили бойню?
Александр упрямо прищурился. 
— Пятеро? Я не понимаю, о чем вы. С нами была еще одна девушка но она ушла.
Взгляд Подлесных стал тяжелее, а голос — ниже, будто каждое его слово обретало собственный вес. 
— У меня уже есть показания твоих друзей, — медленно произнес Роман, наклоняясь чуть ближе, так что Александр почувствовал напряжение, исходящее от его фигуры. — Не хочешь ничего добавить? Расскажи мне всё. Сейчас.
Однако Александр действительно не знал, о чем идет речь. Его взгляд метнулся вниз, он стиснул пальцы, ощущая, как начинает спадать сосредоточенность. Ему вдруг захотелось что-то сказать, очень важно и срочно… но что именно, понять он не мог.
— Вам не скрыть правду, — голос Романа стал мягким, пугающе спокойным. Его слова, словно тихий набат, начали проникать прямо в мысли. — Кто вас послал? Кто твой сир?
Александру вдруг показалось, что пространство в комнате стало тесным. Каждая из фраз оставляла сомнения, словно угадывала несуществующие ответы внутри его сознания. Голос Романа гулко отражался в нервной уйме мыслей. "Я ничего не знаю! Не понимаю!" — пытался воскликнуть Александр внутренне, но его сознание рвалось на части.
— Вы слышите меня? — процедил Подлесных. Его взгляд, точно ледяной штырь, словно прорезал биение страха в голове Александра. — Расскажите все.
Александр знал, что должен сопротивляться. Логика билась внутри него, как птица в клетке, но с каждым вопросом Романа становилось труднее цепляться за мысль, как за спасательный круг. Его разум будто окутала дымка — странная, холодная, и неприятная, чужая.
Проглотив подступивший ком в горле, Александр наконец выдавил: 
— Я... честно, ничего не сделал. Вы ошиблись.
Подлесных, напротив, выглядел уверенным. Он еще некоторое время смотрел Александру в глаза, а потом просто встал и вышел.

***

Максим сидел в углу своей тесной камеры, притворно лениво покачивая ногой. Серые стены угрюмо давили, но он, казалось, не замечал их. Губы его шевелились, едва слышно выводя строки:
(Сижу за решеткой в темнице сырой. 
Вскормленный в неволе орел молодой, 
Мой грустный товарищ, махая крылом, 
Кровавую пищу клюет под окном…)
— Интересный выбор, — раздался вдруг в комнате голос. 
Максим резко замолк, отрывая взгляд от пола. На пороге стоял Роман Подлесных; его силуэт четко выделялся на фоне яркого света из коридора. Прежде чем войти, он пристально осмотрел помещение, будто проверяя, не спрятано ли что-то в тени. 
Заглянув в равнодушные глаза Максима, Подлесных спокойно закрыл за собой дверь и сел напротив. Максим посмотрел на него, потом с усмешкой закинул руки за голову, будто устраиваясь поудобнее. 
— Творческая натура? — холодно начал Роман. — Или вы уже мыслями где-то высоко? 
Максим молчал. Только уголок его губ приподнялся в насмешке. 
— По показаниям свидетелей вас было пятеро, — Голос Романа был ровным, но в нем чувствовалась натянутая струна скрытого напряжения. — Где остальные? 
Максим закатил глаза, делая вид, что скучает. Но внутри него что-то защемило. Он не мог позволить себе слабости. 
— А вы сами так хотите найти их, — ответил он едва слышно, — чтобы кто-то взял на себя вину? 
— Не нужно отвлекаться. — Подлесных слегка прищурился. В его голосе чувствовалась угроза, но одновременно с этим холодный профессионализм. — Кто ваш сир? Кто вас обучал? 
Слово "сир" ударило Максима, как невидимый кулак. Его улыбка дрогнула, но он тут же вернул себе маску равнодушия. 
— Сир? — он изобразил притворное недоумение. — Вы о чем вообще? 
Но Роман не спускал с него глаз. Его вопросы казались не просто словами — они проникали в самое сознание, выискивали слабые места. 
— Что за ритуал вы там проводили? — продолжил Роман, слегка подавшись вперед. 
Максим чувствовал, как воздух в комнате стал тяжелым. Каждое слово Подлесных отзывалось в голове, как тяжелый валун, катящийся по нарастающему склону. Он словно уже не мог доверять собственному разуму. 
— Как долго вы этим занимаетесь? Кто привел вас в эту секту? Где проходят встречи? — Роман начал задавать вопросы быстрее, без пауз, оставляя все меньше пространства для маневра. 
Максим почувствовал, как его руки начинают дрожать. Сумрачные стены камеры начали будто сжиматься, становясь ближе с каждым мгновением. 
Роман, не моргая, смотрел прямо в глаза Максима. Его взгляд был колючим, ледяным, и словно видел больше, чем позволяли слова. 
— Говори правду. Или будет поздно, — сказал он спокойно, с нажимом на каждое слово. 
У Максима мутнело в голове. Казалось, что его вытаскивают из реальности, вытягивая остатки того, что он мог контролировать. Логика размывалась, будто таяла на глазах. Все сильнее он ощущал, что сопротивляться практически не осталось сил.
Его сознание словно пропадало, уступая место чему-то чужому, чего он никак не мог объяснить. Казалось, что мысли его не принадлежат ему, а слова вкладываются прямо в его мозг, раздробленный и изнеможденный. 
Подлесных, едва заметно улыбаясь, наклонился чуть ближе. 
— Нет смысла держаться, Максим, — сказал он низким... гипнотическим голосом. 
Максим почувствовал это воздействие — оно не было ни агрессивным, ни варварским: тягучее, как туман, оно заполняло сознание, нежно стирая у него оставшиеся силы для сопротивления. 
— Расскажи всё, — спокойно продолжил Роман. — Всё, что произошло. 
Горло пересохло, разум пульсировал уже не страхом, а каким-то отравляющим, странным спокойствием. Максим с трудом осознал, что слова сами сорвались с его губ. 
Он рассказал. Всё что помнил, все что понимал. Держась за голову, Максим осознал, что произнес слова, которые не хотел бы произносить никогда. 
— Что со мной? Что это вообще?.. — срывающимся голосом выдавил он, вцепляясь пальцами в свои волосы. 
Подлесных невозмутимо выпрямился. Его голос больше не обладал тягучей, "завораживающей" тенью, но холодная отчетливость слов пробирала до костей. 
— Это вполне естественно. Теперь ты нежить, — сказал он спокойно. 
Максим потупил взгляд. 
— Что?.. Ч-что это значит?.. — он рассмеялся, нервно и коротко.
Роман не ответил. Лишь хладнокровно потянулся к карману своего пальто. Его рука медленно достала пистолет. Теперь время будто замедлилось. 
Максим даже не успел осознать происходящее, как резкий звук выстрела будто размазал мир перед глазами. Удар пришелся прямо в сердце — или туда, где оно должно было быть. 
Дыхание перехватило на мгновение. Он зажмурился, ожидая агонии, паники, боли... но вместо этого ощутил лишь тупую пульсацию, будто выкрученную, приглушенную, как воспоминание в замедленной перемотке. 
Он открыл глаза. Его рубашка намокла от крови, но та не текла ручьями, как он ожидал, а вязко застыла, придавая странный металлический блеск. 
— Что... что вы сделали?! — выкрикнул Максим, оглядывая себя и замирая перед раной. Она мешала воздуху проникать в лёгкие, но вместо смертельного ужаса была только слабая, почти фонящая пустота. 
Подлесных оглядел молодого человека сверху вниз и удовлетворенно кивнул. 
— Вижу, начал понимать. Добро пожаловать в новый мир, Максим. Мы с тобой ещё поговорим. — Он убрал пистолет в карман и, не глядя на Максима, направился к двери. 
— Подождите! — Максим вскочил на ноги. — Что вы имеете в виду? Что вы со мной сделали?! 
Но Роман, не обернулся и не ответил.
Дверь прогудела тяжёлым металлическим звуком, закрывая за ним путь. 
Максим, оставшийся наедине с кровавой раной, вглядывался в свои руки — такие же, как прежде, но столь болезненно чужие.

***

Лариса сидела на холодных нарах, свернувшись как можно меньше, будто стараясь исчезнуть. Слабый свет, пробивающийся из угла камеры, делал её облик хрупким и почти невесомым. Но внутри всё кипело. Ничто из того, что она ощущала, не поддавалось простому объяснению. Усиленный слух ловил каждый звук за пределами камеры, будто стены внезапно стали бумажными. Она слышала, как милиционеры неспешно рассаживаются за рабочие столы, тихое жужжание переговорных устройств и даже шаги человека в другом крыле здания.
Внутри нее росло странное чувство. Оно не было лишь голодом в привычном смысле. Скорее это ощущение сочетало в себе тягучую жажду, которая липким воском обволакивала всё тело. Сама Лариса не понимала, что именно требует её организм, но это ощущение пугало её до остекленения. Она потеряла черту, отделяющую реальность от иллюзии. Или… что-то стало меняться?
Вдруг где-то позади, за стенами вытянутого, неприветливого коридора, она услышала тяжелые, уверенные шаги. Слишком чёткие, чтобы их спутать. Это был Роман Подлесных. Сперва он зашел в камеру к Александру. У неё даже не было нужды прислушиваться. Это был допрос, но каждое слово Подлесных звучало как нож. Чуть позже шаги снова затопали вдалеке. Она напряглась, прислушиваясь, и услышала, как загремел засов камеры Максима. Лариса слышала каждое произнесенное слово и содержание разговоров ее потрясло.
Раздался резкий звук выстрела. Лариса вздрогнула всем телом, резко прикрыла уши руками: звон пронзил её голову, будто пуля попала прямо в сознание. Однако что пугало сильнее — так это отсутствие у неё сил двигаться или протестовать. Она чувствовала, что её природа изменилась, но не знала почему.
Спустя несколько минут мир снова застыл в гробовой тишине. И вдруг… дверь ее камеры приоткрылась. Лариса затаила дыхание, интуитивно прижимаясь плотнее к стене. Поверив в чужую тень на пороге, она подняла взгляд. Конечно, это он — Роман Подлесных.
Он молча смотрел на неё несколько долгих секунд, но чего он ждал, Лариса не понимала. Она видела только холодный блеск в его взгляде, который пронзал любое её сопротивление. 
Роман обернулся, коротко выдохнув. — Да к чёрту! — и вышел, хлопнув дверью. 
Эхо его шагов гулко потонуло в коридоре. А спустя какое-то время всё вокруг стало нерезким; словно воздух наполнили густой тьмой, а стены поплыли. Ресницы Ларисы дрогнули, и вскоре мир перед её глазами окончательно померк.
Лариса снова оказалась в том бесконечном, лишенном логики пространстве. Её разум вновь погрузился в это стерильное царство тьмы, где не было ни стен, ни потолков, ни даже горизонта. Единственное, что воспринималось ее ощущениями, — это холодная, гладкая плоскость под ней, напоминающая водную гладь, но лишённая текучести. На этот раз место не было таким пустым, как прежде. Раньше тьма лишь угрожала, но теперь она взрывалась кровавой реальностью. Лариса остолбенела, когда её глаза стали различать изувеченные тела, хаотично раскиданные вокруг неё. Некоторые были порваны на куски так жестоко, что черты людей в них угадывались с трудом. Казалось, что эти несчастные пали жертвами рук безумного существа, которое не знало меры ни в жестокости, ни в ярости. 
Она почувствовала, как дрожь проходит по её телу, но двигаться не могла. Невидимые путы словно сковывали каждую клеточку её существа, подчиняя ее чужой силе. Паника растеклась по ее сознанию, нагнетаемая кошмарным видом: несколько тел были разодраны до состояния, где ткани и кости сливались в нечто неописуемо уродливое, но отталкивающе реальное. Тогда Лариса увидела её — личность, из которой ночной ужас соткал свою главную фигуру. 
Темный двойник. Её копия. Точь-в-точь она сама, но изуродованная смертью. Лицо, столь знакомое, казалось, слеплено из воска, что подтаял на пламени. Блеклые глаза без жизни были вперены в груды мертвых, а губы, почерневшие и потрескавшиеся, бесшумно шевелились, наслаждаясь внутренней пиршественной пляской. Лариса с ужасом смотрела, как её двойник с яростным аппетитом впивается зубами в очередной кусок плоти несчастного, раздирая его руками. Это неподвластное здравому смыслу пиршество длилось часы — бесконечные, страшные, лишенные времени. 
Затем двойник внезапно прекратил свой безмолвный ужин. Медленно повернув голову, он устремил свои мертвые глаза прямо на Ларису. Губы приоткрылись, и по молчаливой, холодной тьме разнеслось: 
«Принеси мне еще!» 
Эти слова, словно кинжал, вонзились в сознание. Лариса почувствовала, как её сердце бешено забилось, но в этот момент сцена словно рассыпалась. Она резко очнулась, ощутив грубую жесткость железных нар. Камера предварительного заключения вновь раскрыла ей свои холодные серые стены. Всё кругом было обычным и реальным. Но мысленный образ зверского двойника всё ещё стоял перед её внутренним взором, заставляя её судорожно глотать воздух и чувствовать, как её руки до сих пор сковывает призрачная неподвижность. 
Она не знала, где находиться сейчас хуже — среди залитых кровью теней или в этом равнодушном, лишенном объяснений реальном мире.

Ночной воздух был колючим и враждебным. Александр Падагин открыл глаза, чувствуя, как мир медленно пробивается в его сознание. Вокруг пустота, затхлый запах сырости и плесени будто разом навалился на него. Его разум отчаянно пытался ухватиться за хоть какой-то знакомый ориентир, но все, что он видел — нагромождение теней в неуютной, полуразрушенной коробке складского здания.
Тусклый свет от уличных фонарей просачивался сквозь выбитые окна узкими понурыми полосами. То тут, то там локоны света выделяли ржавый металл, горы мусора и подозрительные потемневшие пятна на полу и стенах.
С трудом приглядевшись, Александр смог различить троих людей неподвижно стоящих чуть в стороне. В них было не меньше теней, чем в самой комнате, они останавливали взгляд своей тревожной неподвижностью. Был ли это надзор? Или такие же, как он?
— Эй... — голос сорвался, и, несмотря на его попытки говорить громче, звук умер почти сразу, растворившись в темноте. Ни один из троицы не шевельнулся. 
Почему они не ответили? Александр почувствовал, как внутри начинает медленно брать верх чувство неправильности, но... еще была надежда. Поколебавшись, он сделал пару шагов вперед, неуверенный, но настойчивый. Его пальцы коснулись руки ближайшего человека. Холод. Каменный. Мертвый.
Взгляд невольно метнулся к лицу незнакомца. В тусклом свете Александр увидел пустые глаза, застывшие в бессмысленной тьме. Он на мгновение замер, чувствуя неестественный озноб, словно лед растворялся в его венах. 
Он дернулся назад, не замечая, что на полу позади оказалось что-то громоздкое. Запнувшись, Александр упал, ударившись локтем о мусор. Когда он коснулся пола, ладонь погрузилась в вязкую жидкость. Темный, гнилой запах крови разрезал атмосферу, будто ножом.
Он быстро убрал руку, но на бесцветных пальцах под тусклым светом остались темные полосы. Это кровь.
И не просто кровь. Стеной поднялся запах гниения, снова волной накативший на его сознание. Теперь паника пробивала последние бастионы разума.
Александр прижал ладони к полу, тщетно пытаясь отодвинуться подальше от троих, которые медленно, будто через плотный туман, начали приходить в себя. Их взгляды затуманены, фразы, что на мгновение сорвались с их губ, звучали бессмысленно, как у людей, едва пробудившихся после долгого кошмара.
Первая, юная девушка с длинной светлой косой и грубым разрывом на плече, медленно подняла голову. Её взгляд скользнул по полу, усыпанному остатками ткани, деревянными щепками и чем-то липким, едва подсохшим. Вторая, автоматически потянулась к груди, где на легком пиджаке отворился широкий, рваный разрез, но неожиданно замерла, разглядывая собственные пальцы, испачканные коркой крови. Она будто не верила, что эта рука принадлежит ей.
Третий, мужчина, резко вдохнул, чуя кислый, металлический запах, приторно напитавший воздух в помещении. Пытаясь быстро оценить обстановку, он встретился глазами с Александром. Разливающийся ужас в глазах последнего был настолько очевидным, что трое в замешательстве на мгновение взглянули друг на друга. Но этот момент закончился, когда их взгляды опустились на то, что лежало вокруг них.
Невозможно было смотреть. Усеченные части человеческих тел — точно перевёрнутые, ненормально изогнутые, как безразмерные куклы, складывались в непостижимые позы. В этот миг вся нейтральная непонятность окружения исчезла: кровь, застывшая на бледных лицах, на бледных руках и порванной одежде, напомнила, что все это — реальность, и нет возможности сбежать за грань сна.
— Где… где мы… что… — голос первой девушки вдруг оборвался, когда она заметила раскрытые, мертвые глаза одного из "вывернутых".
Александр, не отрывая рук от пола, покачал головой. Его движения были дергаными, почти болезненными.
— Не… не подходите… — прошептал он; голос его дрожал так, будто сам воздух вокруг давил на горло.
И тут все четверо, один за другим, словно подчиняясь внутреннему потоку паники, начали задом пятиться от тел. Это движение их и объединяло: отталкивать, избегать, не касаться той нечеловеческой жестокости, что застыла вокруг.
Однако где-то глубоко, на самом краю восприятия, у каждого из них появлялась невнятная мысль: "Почему же только четверо остались живыми?"
Некоторое время никто из них не проронил ни слова. Только взгляды, короткие, почти незаметные. Они не знали имен друг друга. Никто не знал прошлого другого. Словно каждый пришел сюда без воспоминаний – обнаженный перед страхом, перед безумием этого места. 
Первое осознание пришло тихо, как тень. Александр, поймал взгляд юной девушки, хаотично осматривающей мрак вокруг. Ее руки дрожали. И вместо того чтобы отвернуться, ведь он сам едва справлялся с собственным страхом – он сделал шаг вперед. Бессловесно, почти неосознанно. Она кивнула в ответ. Лед растаял.
Вокруг незнакомцы, но эти люди... Они вдруг стали ближе, чем кто-либо прежде. Теплее родных, искреннее друзей, надежнее целого мира. 
"Почему?" – спрашивал внутренний голос каждого их них. Почему я чувствую себя так, будто знаю их всю жизнь? Почему нет и тени сомнений, что я могу доверить им свою жизнь, свои самые сокровенные страхи? Но ответов не было. Остались только взгляды, движения, звуки тихих шагов в беспросветной темноте. Никто из них больше не попытался отдалиться. 
Была ли сейчас полночь или вот-вот начнется рассвет  – временной поток в этом месте утонул в сумасшествии. Но более не было одиночества. Тонкие, едва заметные нити, связавшие их, превращались в канаты. Вселенский ужас, давящий и всепоглощающий, дробящий личность каждого, уступал – потому что эти четверо теперь были чем-то большим, чем просто отдельные души. 
Выживут ли они? Полагаясь друг на друга, возможно. А если нет – то хотя бы встретят свое падение не в одиночестве. И что бы ни произошло дальше, они знали: они честны перед друг другом. Ведь никто больше не был одинок.

***

Лариса Крылова неожиданно осознала: каждое её чувство вспыхнуло с непривычной яркостью. Тьма помещения, казалось, сгустилась до предела, но почему-то она видела всё яснее, чем в самый солнечный день. Груда истерзанных тел, источающих зловоние, заполняла пространство вокруг. Каждый из этих трупов — словно застывший в позе последней агонии — казался материальным обвинением.
Она сумела оторвать взгляд от этой картины кошмара и перевести его на своих спутников. Точно ли это всё они? Или её глаза — теперь такие проницательные, такие... ненормальные — открыли ей их настоящую суть? Слова их звучали приглушенно и рвано, словно проходили сквозь грязно-зелёную воду, но слух одновременно уловил нечто совсем иное. 
Где-то снаружи раздался треск гравия под ногами бежавшего. Двое — чьи силуэты мелькнули за разбитыми окнами несколькими минутами ранее — теперь стремительно отступали прочь, едва не спотыкаясь на каждом шагу. Их слова доходили до Ларисы отрывками, но она отчётливо различила: 
— Беги, беги ради всего святого!.. Они там... Это же... Это невозможно! 
Ее новообретенный слух даже уловил, как бешено колотятся их сердца, готовые разорваться от панического страха. Однако понимание происходящего снаружи почти столь же сильно ужасало, как и то, что происходило здесь, внутри. 
Лариса шагнула ближе к одному из своих спутников — так близко, что даже в этой кромешной тени видела каждую деталь его лица, детали, которые казались бы невозможными при обычном свете. Все пятна, морщины, слабые следы старых ран... Но их тени — боже, их тени! — не совпадали с их телами. На мгновение ей чудилось, что они живут отдельной жизнью. 
Она мотнула головой, пытаясь отогнать эту мысль. Она снова взглянула на мёртвые тела. Неужели у них тоже были подобные "тени" до того, как они стали безжизненным мясом? 
Но слова сорвались прежде, чем она успела их сдержать: 
— Они смотрят на нас... нам нужно идти... прямо сейчас. 
Её голос прозвучал пронзительно ненормально, словно что-то чужеродное произнесло это за неё.
Мир вокруг на мгновение замер, когда они вырвались за порог здания. Лунный свет растекался по земле, окрашивая всё вокруг в холодные оттенки серебра. Даже ночной воздух не принес облегчения — он обжег, будто ледяной страх, который стал почти осязаемым. Они молчали, но это было неугодное, напряженное молчание, полное скрытых обвинений и сдержанного крика.
— Мы должны вызвать милицию, — первым нарушил тишину Максим, один из парней, с которым Лариса оказались в этой сумасшедшей истории. Его голос звучал резко, словно нож разрезал парус. — Это... это что-то чудовищное. Это преступление. Мы не можем просто уйти, как будто ничего не было.
— Они прибудут. Найдут трупы. А дальше что? — в переполненной тишине отозвался Александр, и на этот раз его голос звучал сдержанно, даже виновато. — Всё указывает на нас.
— Ну и что с того? — кипятился Макс. — Мы же ни в чём не виноваты! Разве вы этого не понимаете?! Трупы, кровь... Это не наша вина. Мы здесь жертвы!
Слова Максима звучали громко, даже слишком громко, как будто он пытался больше убедить самого себя, чем остальных. Лариса посмотрела на парня мельком: напряжение на его лице выдавало, насколько близок он к панике. В другой ситуации Лариса, возможно, почувствовала бы жалость. Но не сейчас.
— Всегда так говорят, — прорезался язвительный голос Ольги, второй девушки. Она стояла чуть в стороне, скрестив руки, будто защищаясь от ночного холода. Казалось, её взгляд пронзал, затаив за этим странное презрение. — Как же, власти разберутся, виновных найдут... По какому нибудь сюжету. Да только в реальности на такие дела всем плевать, сейчас людей каждый день убивают. Нас просто закроют. А на суде додумают остальное.
— Ольга, прекрати, — Лариса буквально прошептала, почувствовав, как внутри что-то дрогнуло от её слов. — Мы не убийцы и не чудовища. Мы расскажем, что всё уже было... так.
— Ты правда веришь, что им это будет важно? — Ольга бросила на Ларису почти презрительный взгляд и прищурилась.
— Ты чего боишься, Ольга? Что они нас сразу пристрелят? Или перед этим немного подержат за решёткой?
— А если сбежать... ты думаешь, это поможет? — вставил Макс, повернув голову к Ольге. Его голос звучал тихо, но твёрдо, как будто он уже устал от этого спора.
Ольга скривила губы в усмешке, но её глаза блестели яростью.
— Поможет или нет — это вопрос времени. Но чтобы остаться здесь и сдаться... Это точно не выход. Мусора нас с потрохами сожрут. Кто нам поверит? Ты сам подумай.
— Нам нужно действовать правильно! — воскликнул Максим, шагнув ближе к Ольге и размахивая руками, словно этим он мог убедить её. — Бегство только делает нас подозреваемыми. Как ты не понимаешь? Если мы расскажем всё, как есть, нас, возможно, задержат сначала, но разберутся. Они обязаны разбираться!
Лариса знала, что Максим старается быть убедительным, но его голос звучал так, будто это вовсе не он, а кто-то другой отчаянно цепляется за здравый смысл, который начал ускользать.
Ольга бросила на него испепеляющий взгляд. Она собралась бросить что-то ещё, но тут Лариса решила вмешаться. Их спор накалял воздух настолько, что она чувствовала, как нехватка кислорода становится явной.
— Он прав, — Лариса сделала шаг вперёд, ловя взгляды всех троих. Страх медленно и мучительно стягивал ее сердце ледяной хваткой, но она пыталась удерживать спокойствие. — Мы не можем сбежать. Это путь в никуда. Если мы останемся и всё объясним, если будем говорить правду…
— Глупая наивность тебя и погубит, — спокойно ответила Ольга, но в её спокойствии ощущалась угроза. — Нас не спасёт правда. Никакая.
Она чуть дернула плечами, словно говоря, что спор окончен, и сделала шаг в сторону переулка. Тихий звук её шагов эхом разлетелся по ночной улице.
— И что, ты просто уйдёшь? — Александр бросил ей вслед.
Ольга не обернулась. Лишь на мгновение она замедлила шаг, но всё же не остановилась и сказала напоследок:
— Делайте, что хотите. Я предпочитаю не встречаться с палачами.
Её фигура растворилась во мраке, оставив троих молчать. Грудь Ларисы сжалась от тяжести происходящего, но она знала, что отступать больше нельзя.

***

Лариса, Максим и Александр быстро шагали вдоль улицы, стараясь не оборачиваться назад. Окружающая их темная промзона, где были спрятаны склады и старые цеха, теперь казалась им настоящим лабиринтом кошмаров. От бледной, тусклой луны на асфальт и кривые стены падали тени, дополняя их и без того подавленное состояние.
Единственным спасением казался таксофон у дороги. Добравшись до будки, Максим первым выдохнул:
— Подождите здесь, я попробую объяснить. —  и спрятался внутрь. Ему предстояло совершить звонок, который он без остановки прокручивал у себя в голове, пока шел сюда. 
"Скорее всего, мне не поверят", - мелькнуло в затуманенном страхом сознании. Но делать было нечего. Макс дрожащей рукой снял трубку и набрал номер милиции. Его голос прерывался — пусть он и постарался сделать вид, что овладевает собой, внутри словно ломался стальной стержень. Он коротко рассказал о том, что произошло: про нечеловеческую жестокость что ему довелось увидеть. На другом конце линии голос диспетчера прозвучал строго и лаконично: "Не покидайте место преступления, оставайтесь поблизости. Сотрудники уже в пути". 
Положив трубку, Максим вышел из будки. На лицах остальных было только одно – нервный вопрос: 'И что теперь?'
— Ждём, – коротко бросил он, не добавив ничего лишнего. Эта пауза давила на всех троих. Лариса нервно смотрела в сторону промзоны, где начиналось всё то, что им так хотелось поскорее забыть. Александр молча сидел на бордюре, его руки слегка подрагивали.
— Почему так долго?! — выкрикнула Лариса, но ни один из них не ответил. 
Прошел час, который показался вечностью. И, наконец, на другой стороне улицы появились мигалки. Мягкое пульсирующее свечение разрывали красно-синие блики, моментально окатившие темные фасады и удаленные линии ЛЭП. Милицейские машины приближались. Лариса судорожно выдохнула: возможно, это хоть что-то изменит. Или всё только начинается?

***

После того как Ольга покинула остальных, нарастающая злость жгла её изнутри. Её шаги звучно отзывались в промозглой тишине — мокрая земля под ногами липла к подошвам, то и дело проваливаясь в холодную слякоть. Пронизывающий ветер трепал волосы, резал лицо, но ей было всё равно. Она спешила к реке, упрямо глядя вперёд, стараясь не думать о том, что уже случилось.
Она остановилась на берегу, и посмотрела на грязные Камские воды. Невозможная серость осеннего неба сливалась с холодной широкой поверхностью реки, покрытой темной рябью. Ольга молча смотрела, как её пальцы сами тянутся к воде.
Не задумываясь, она погрузила руки в ледяную влагу. Смывая кровь, она двигалась медленно, почти механически, словно всё происходило и не с ней вовсе. Грязные потоки стекали с её пальцев, унося багровые разводы прочь, и тут она вдруг поймала себя на мысли: вода не обжигает. Она знала, что должна была почувствовать – ледяная боль, судорога. Но её кожа будто бы не замечала холода. Ещё мгновение – и она, понимая это, напряглась, но не из-за тревоги: всё произошедшее за последнее время настолько вышло за рамки понятного, что сейчас её потревожила только одна мысль.
«Почему я всё ещё переживаю за этих идиотов?» — промелькнуло в её голове. Ольга знала: они совершают глупость, привлекая правоохранительные органы. На какую-то секунду она вспомнила их лица, их голоса — взывает ли их поступок к совести или это просто страх? Её злило это упрямство, это слабое желание переложить ответственность на кого-то. И всё же, несмотря на это, сердце её сжалось. Если что-то пойдёт не так, последствия могут быть плачевными. Они не понимают. 
Ольга снова провела ладонью по лицу, смывая чужую кровь. Ветер взвыл, поднимая в воздух капли холодной воды, обволакивая её руки сырым дыханием. Всё вокруг будто вымерло. И сама Ольга чувствовала себя странно — тело действовало всему вопреки, игнорируя холод или малейший дискомфорт. Она не знала, кем она стала теперь. Знала только то, что назад дороги нет.
Умывшись ледяной водой Ольга побрела вдоль улицы. Она остановилась у таксофона, опустив поникшую голову. На улице начиналось утро, и первые прохожие, закутанные в темные пальто, шли быстрым шагом мимо неё. Она пригладила растрепанные волосы, прекрасно понимая, какой ужасный вид представляет собой со стороны: порванная одежда, пятна запекшейся чужой крови. Только полное безразличие к происходящему помогало ей не потерять остатки самообладания.
Она вставила монету в автомат, несколько секунд молчала, вглядываясь в выбитые на жестяной панели цифры. Затем быстрыми движениями набрала домашний номер. Гудки. Один, второй. Только бы он ответил…
— Алло? — голос Андрея был сонным, но сразу узнаваемым. 
— Андрей? Это я. Приезжай за мной. Сейчас же, — её голос звучал ровно, но внутри всё пылало. 
На другом конце провода послышалось шуршание одеяла. Андрей явно пришёл в себя. Через секунду в его ответе уже мерцали тревожные нотки: 
— Ольга? Где ты, черт возьми, была? Твой отец всю неделю ищет тебя. Полгорода на ногах, — голос дрожал то ли от удивления, то ли от волнения. Затем он добавил уже более участливо: 
— С тобой всё в порядке? 
— Я в порядке, — отрезала она, облокотившись о прохладный металлический корпус таксофона. — Приезжай к будке на перекрестке Первомайской и Щербакова. И, пожалуйста, быстрее. 
Не дожидаясь ответа, она положила трубку, чувствуя, как взгляд местного дворника буравит ее с другой стороны улицы. Тот явно заметил её оборванный вид. Пришлось завернуть за угол, где утренний ветер остервенело трепал висящие на стене остатки объявлений.
Через полчаса по улице с хищным рокотом двигателя пронесся черный Гелендваген. Кто-то из прохожих обернулся посмотреть на машину, но мигом отвел взгляд — никто не хотел лишние несколько секунд любоваться символом власти семьи Ермолиных. Машина остановилась у бордюра, моргнула аварийкой. 
Из водительской двери вышел Андрей, почти сразу заметив фигуру Ольги в тени бетонного столба. В тусклом свете утренних фонарей он полностью разглядел её: разодранная одежда, грязь и кровь, словно её пытался живьем сожрать хищник. Его сердце сжалось. 
— Боже мой, Ольга... — несясь к ней с широко распахнутыми глазами, он замер на секунду, не зная, хватает ли ему храбрости обнять её или хотя бы спросить, что произошло. — Садись в машину, прошу тебя. 
Она не ответила. Просто неспешно села на заднее сиденье, бросив: 
— Едем. 
Гелендваген тронулся, а Андрей невольно смотрел через зеркало заднего вида на её отражение. Ему казалось, что её глаза смотрят в пустоту, как будто её здесь и не было вовсе.
Спустя час, Андрей медленно подъехал к массивным кованым воротам, ведущим на территорию особняка. Утренний воздух был пропитан ощущением чего-то зловещего, но это словно витало где-то вдалеке. Он мельком взглянул на Ольгу. Она сидела, не сводя глаз с окна, её лицо было белым как мел, словно даже отражение машинных фар вытягивало из неё остатки жизни.
Ворота медленно открылись, и автомобиль въехал на ухоженную аллею, ведущую к большому трехэтажному дому. Архитектура строения кричала о статусе владельца, как будто сама опиралась на базальтовые колонны амбиций и богатства. Охранники, стоявшие на воротах, вежливо кивнули, но их лица выражали механическое равнодушие. Ольга, не говоря ни слова, открыла дверь и выскочила наружу.
— Ольга, ты уверена, что всё нормально? Может, мне зайти? — беспокойно спросил Андрей, глядя ей вслед.
Она обернулась, но не встретила его взгляда, будто избегала чего-то. 
— Завтра... Всё завтра, ладно? Спокойной ночи. 
И не дожидаясь его ответа, скрылась в доме. Андрей оставался сидеть в машине ещё несколько секунд, с недоверием поглядывая на массивные двери дома, которые, казалось, проглотили Ольгу. Вдохнув глубже, он решил, что грядущий день действительно всё расставит по своим местам.
Ольга быстро поднялась в ванную комнату, чувствуя, как перехватывает дыхание. Она закрылась на замок, стараясь не смотреть в зеркала, и включила воду в душе, надеясь, что поток горячей воды сможет смыть этот странный ледяной страх, сковавший её сердце… если оно вообще билось. Оказавшись под струями, она долго стояла неподвижно. Ни жара, ни приятного ощущения расслабления тела ей это не принесло. Она просто стояла, механически намыливая себя, как манекен. 
Когда вода начала остывать, Ольга наконец выключила душ. В ванной комнате было тепло, даже пар стоял под потолком, но Ольга ничего не чувствовала. Завернувшись в махровый халат, она неуверенно подошла к зеркалу. 
Прямо на неё смотрела её собственная фигура. Бледная кожа, почти сероватого оттенка, мрачные тени под глазами... Она вспомнила, что её всегда считали красивой, но сейчас её лицо выглядело чужим. Безжизненным. 
Рука дрогнула, инстинктивно потянувшись к шее. Пульс. Его... его не было! Она судорожно нащупывала другие точки — запястья, грудь. Пусто. Как громадный черный провал внутри неё. Ольга резко выдохнула, но голос её прозвучал хрипло и глухо. 
В голове разорвалась вспышка боли, и перед ее глазами возник смутный образ человека в темной одежде. Грабитель. Нож. Его холодный блеск в лунном свете. Острая боль в животе, кровь. Всё кружилось перед глазами... Она затрясла головой, прогоняя это воспоминание, но оно прочно врезалось в подсознание.
— Нет! Это... невозможно...! 
Мутные тени в ванной слегка качнулись. Её отражение всё ещё стояло неподвижно напротив, но в нём было что-то не так. Фокус в глазах едва ощутимо сместился, а губы… они медленно расползались в тонкую, леденящую кровь улыбку. Ольга хотела отстраниться, но зеркало будто слегка замедлило её движения, отбрасывая иную, меньшую часть её интуитивных жестов. 
— Что… что я…? — только и прошептала она. 
Отражение замерло, стараясь сохранить зловещее спокойствие. Её страшно мутило, мир сузился до одной единственной реальности: ее неживой, бледной и холодной сущности. Она мертва. Её тело не принадлежит ей, оно теперь просто отсутствующее эхо жизни.
Ольга, всё ещё находясь в ванной комнате, ловила ртом воздух, будто пытаясь вдохнуть хотя бы малую частицу ускользнувшей жизни. Но внезапно нечто странное и необъяснимое начало сгущаться в воздухе вокруг нее. Это было чувство — яркое, всепоглощающее, почти материальное. Оно пришло не из ванной, не из дома, а откуда-то с востока.
Огромное, необъятное, как само небо, это Нечто было там, за горизонтом — и Ольга знала, что оно ищет её. Она не понимала, как именно чувствует это присутствие, но знала одно: время истекало. Нечто раздраженно переливалось волнами огня, не терпя промедления… И оно стремительно приближалось.
Ольге показалось, что она видит его взгляд. Нет, не глазами — чем-то ужасающим, касающимся улиц, домов, людей. Оно заглядывало в окна, просачивалось в узоры света на занавесках, шло между фонарными столбами, считая свои жертвы еще до того, как они осознают его неминуемость. Оно искало ее. Её и тех, кого она случайно встретила этой ночью. Эти совестливые дураки, которые, возможно, сейчас уже мертвы. Нечто видело всех их, знало их лица, и, возможно, уже скользило между домов в омерзительном возбуждении.
Внезапно ее пронзило ощущение ужаса: будто бы стены особняка вокруг неё могут оказаться недостаточной защитой. "Они знают его зов", мелькнуло в голове. С дыханием, полным беспокойства, она медленно обернулась, посмотрев на светлеющее небо за окном, и внезапно поняла, что за стеклом что-то может смотреть в ответ.
Скорее, скорее в спальню. Её ноги двигались быстрее, чем она успевала осознавать их движение, и через несколько секунд она оказалась в своей комнате. Она захлопнула дверь и, не оборачиваясь, потянула тяжёлые шторы по обе стороны окон, не оставляя даже крошечной щели. Затем метнулась, словно зверь, бегущий от охотника, бросилась в постель.
Забравшись под плотное одеяло, она натянула его до самой головы, оставляя лишь тонкую прослойку прохладного воздуха внутри. Она вдруг осознала, что дрожит. Её сердце все еще не билось, а это значило, что страх поселился глубже — в её разуме, в самой сущности.
Она закрыла глаза, но картина видений всё равно заполняла её внутренний взор: это Нечто шевелило свое бесформенное тело, словно тесто, заглядывая в окна соседних домов. Оно раскаленной дымкой проходило через улицы, оглядываясь. И Максим с Александром, и Лариса... Ему было плевать. Им всем было просто не выжить.
Шторы были закрыты, но ей казалось, что за ними что-то могло появиться в любой момент. Что-то всепожирающее, яркое, и оно никогда не останавливается.

Это хроника моей компании по Vampire the Masquerade 5e записанная в виде литературного произведения при помощи ChatGPT v4o и отредактировано в ручную.

Пролог.

Субботний вечер выдался холодным и ветреным. Лариса, студентка-биолог, закуталась в старую куртку и поднялась по скрипучим лестницам на крышу общежития. Там, под мутным светом луны, стояли её самодельные ловушки для голубей. Еще на втором курсе она согласилась взять на себя заботу о пополнении запасов для практикума по орнитологии. Вскрытие и изучение голубей — это неотъемлемая часть лабораторных занятий.
Сессионная подготовка и горы учебников почти полностью захватили её внимание. Лариса совсем забыла о птицах — через два дня уже практикум, а голуби еще томились в ловушках, она совсем выпустила птиц из виду. Сейчас деваться уже некуда, и времени в обрез: к понедельнику в 8:00 утра всё должно быть готово.
Поднявшись на крышу, Лариса замерла на мгновение, вдохнув свежий воздух. Звезды сияли так ярко и красиво, как будто весь мир окутала волшебная тишина. Она направилась к первому ящику, наслаждаясь минутой умиротворения, когда она почувствовала, как ее нога скользит по мокрому от росы шиферу. Сердце забилось быстрее, и прежде чем она успела осознать происходящее, Лариса уже летела вниз.

***

Максим Рыков, возвращался с концерта домой. Работник Пермского Моторного Завода, слесарь сборочного цеха, он был хорош в своём деле, но в душе всегда грезил музыкой. Сегодня ночью было особенно холодно, осенний ветер продувал насквозь, улицы пустовали и царила зловещая тишина.
На его плече висела гитара, единственный свидетель его свежей радости — концерт прошёл на славу. Группа "GAДы", исполняющая панк-рок, буквально взорвала сцену в каком-то заброшенном подвальном баре. Максим, злоупотребивший алкоголем, всё ещё ощущал эйфорию недавнего выступления и мечтал о том, как скоро они будут давать концерты в более достойных местах.
Проходя мимо заброшенного здания, он остановился, чтобы справить нужду. И вдруг услышал злополучное: "Сигаретки не будет?". Обернувшись, он увидел трёх хулиганов в кожаных куртках. Не успел он произнести ни слова, как получил кастетом по лицу.
Боль пронзила его, нападающие вырвали из его рук гитару и кошелек. Они начали жестоко избивать Максима, смеясь и обмениваясь фразами, не имеющими никакого смысла. Он пытался сопротивляться, но силы покидали его.
Макс остался лежать на холодном асфальте, без надежды на спасение. Ночь поглотила его, а огни города продолжали мерцать безучастно, словно не замечая, что где-то рядом умирает мечта.

***

Ночь выдалась холодной и безлюдной. В узком переулке нежился сумрак, источая опасность. Ольга стояла, кутаясь в легкий пиджак. Ее раздражение было очевидно — водитель задерживался, а долгие минуты ожидания приводили в бешенство.
На шее у нее поблескивало ожерелье с жемчугом, подчеркивая ее статус — дочь криминального босса. И хотя в её глазах читалась уверенность, чувствуя подвох, она оглядывалась по сторонам. Внезапно, из темноты шагнул мужчина. Его намерения были очевидны.
— Отдай сумку и ожерелье, и останешься жива, — его голос прозвучал угрожающе.
Гордо подняв голову, девушка крикнула:
— Ты знаешь, кто мой отец?
Она надеялась, что имя её отца вселит страх в грабителя. Но мужчина лишь усмехнулся. Их взгляды встретились — в его глазах горел холодный расчет, в её — вызов. Каждый миг казался вечностью, но внезапно все оборвалось.
Последнее, что она почувствовала — холод металла. Острая боль пронзила еë живот, тихий стон сорвался с губ. В переулке вновь воцарилась тишина, поглотившая её крик и гордость.

***

Поздний вечер уже уверенно брал своё, когда Александр, молодой активист, возвращался домой после долгого собрания. Он был увлечен обсуждением новых идей и разжигал в себе надежду на перемены. Об этих собраниях знали все, кто хоть немного интересовался текущими событиями в его городе. Александр порой шутил, что его политическая активность — это его настоящая страсть, и ему казалось, что он делает что-то значительное.
Улицы были пустынны, тихий ветер только усиливал чувство одиночества. Шагая по вымощенной мостовой, Александр думал о будущих протестах и мероприятиях. В голове роились планы, пока что-то не привлекло его внимание. Он услышал шаги позади. В этом районе редко встречались случайные прохожие в такое время.
Александр на мгновение замер, затем обернулся, желая убедиться в своей безопасности. Но тут всё стало туманным и расплывчатым, как в замедленной съёмке: сильный удар по голове отправил его в темноту. Возможно, его подвела невнимательность, может, его политическая деятельность мешала кому-то влиятельному, а может, это была простая случайность — серия неудачных стечений обстоятельств.
В конечном счёте, жизнь молодого идеалиста прервала свой путь в тёмной подворотне. Он остался там, в холоде, среди теней, безмолвный и забытый.

***

В бескрайней, словно бесконечной пустоте, где не было ни верха, ни низа, ни времени, четверо лежали, распростертые на черном зеркальном полу. Пол словно отражал их искаженные, бледные силуэты, мерцая тихо багровыми отблесками. 
Каждый из них был уверен, что один: ни звука, ни следа другого присутствия. Но это одиночество не становилось облегчением — наоборот, ощущалось как давящее бремя, беспокойство, которое с каждой новой вспышкой их сознания наползало, вытесняя надежду. Все они — умерли. Эта мысль звучала тихим эхом, зависая в темноте, но никогда не исчезая совсем.
Над каждым склонился силуэт. Высокая, непреодолимая тень, лишенная плоти и формы, но совершенно осязаемая. Не было видно ни лица, ни глаз, лишь общий абрис, обманчиво человеческий. Незнакомец медленно поднял руку, держа кадило. Его движения были расчетливо размеренными, как у служителя древнего культа. Из кадила струился тонкий кровавый поток, извиваясь против естественного течения, словно управляемый волей теней. 
Молния боли сожгла каждого из лежащих, будто долгий, бестелесный хлыст. Кровь стекала на тело, капля за каплей, обжигая каждый нерв, заполняя каждую мысль болезненным ревом мучения. Они хотели закричать, но голос их не слышался даже им самим. Вечность тянулась мучительными потоками желания истребить эту пытку — и невозможности сделать это. 
“Небесное царствие им даруй и, невольные и вольные согрешения все им прости и, христиан православных всех и, сородичей, моего сира: Твоих рабов усопших души, господи, упокой.”
Незваная тень шевелила губами, произнося немыслимые слова. Каждое било по сознанию словно молот, раскалывая их внутренний покой на осколки. 
Так продолжалось... минуты? Часы? Сутки? Они больше не могли различить ни времени, ни своей сущности. Их сознания едва не уплывали в бездну, в зевы тьмы, что окружала лежащих. 
И тогда, из пустоты перед их глазами, что-то начало выползать. Смутный силуэт, постепенно обретающий форму, — форму их самих. Темные, почти эфирные отражения, полностью идентичные оригиналу, но кривой усмешкой чуждой, невообразимо неправильной энергетикой. Эти отражения приблизились сосредоточенно, будто уже давно знали, что должны сделать. 
Когда темные двойники практически слились с их ипостасями, их прикосновения были неожиданно мягкими. Холодное, чуждое объятие — и внутренний голос, наконец успокаивающий: 
— Все кончено. Успокойся. Теперь я с тобой. 
Муки растворились во мгновение, оставив за собой лишь пустоту и тревожное, липкое чувство обмана, исходившее от того, что теперь поселилось внутри каждого из них.

Зовут Ганс