D.Vl

Прежде всего представлюсь, потому как монолог хоть и не особо длинный, но за всю его протяженность у некоторых может возникнуть потребность сказать: “да кто это вообще такой и с какого хрена он считает, что надо именно так”.

Поэтому с самого начала. В девяносто лохматом году я прошёл отбор в группу специального назначения “Вымпел”. Тогда названия подразделения менялись чуть ли не по два раза за год, потому пишу именно так — как было принято с самого начала. Группа тогда переформировывалась, получала новые, ранее не особо освоенные направления, одно из которых — антитеррор и контртеррор. Методика работы по этим направлениям включала в себя отработку всех этапов противодействия террористам. Начиная с их появления на территории и до момента ликвидации. И лучше, естественно, как можно раньше. Особенность отработки задач заключались в том, что группе были необходимы и те, кто выступит в роли террористов, на ком они, собственно говоря, будут учиться… 
Имея за плечами полноценное оперативное образование (уже тогда начался уклон в военные специальности и это стало редкостью) и некоторый опыт, в том числе и агентурной работы я, несмотря на юность и недостаток опыта, только перешагнув порог отдела попал в категорию “условных террористов”. Это наложило печать на весь период моего пребывания в “Вымпеле”. В то время как основной костяк почти не вылезал из командировок по горячим точкам, я, зачастую, ограничивался одной поездкой и всё остальное время был либо на дополнительном обучении в Академии ФСБ, либо на курсах при Академии СВР. Учили там плохому и хорошему, в результате чего почти каждый год проводились учения по проверке готовности отдельных регионов и служб к отражению террористических атак на объекты особой значимости. Если в то время вы проживали на территории различных ЗАТО, или к примеру, в Кандалакше, Красноярске, Балаково, Удомле и иже с ними и застали по местному радио или телевидению объявление типа: “в городе идут учения, просьба всем жителям сообщать о посторонних лицах”, то этим посторонним был я. Я (обычно не один, а в паре или тройке таких же “одарённых”) с документами прикрытия забрасывались на территорию региона и в течении кратчайшего времени должен был легендироваться, обосноваться, закрепиться, завербовать агентуру и разработать план захвата стратегического объекта (или осуществить проникновение на него и изобразить теракт самостоятельно). После чего обычно начинался отыгрыш “тяжелых”, которые гремя броней, сверкая блеском касок все как машины шли на штурм меня и моих товарищей. Восемь лет такой работы, с совершенно различными объектами от АЭС, ГЭС, БЖРК до совершенно гражданских объектов дали мне некоторое представление о том, что такое терроризм и как с ним бороться. 
Повторю еще раз — я считаю себя человеком, который разбирается в террористической угрозе, но не экспертом по терроризму. Эксперты — это те, кто сейчас в настоящее время находятся внутри агентурных сетей террористических ячеек и знают что и как происходит именно сейчас. 
Я также два года был снайпером (учился, стрелял, соревновался по мишеням и не только) — но я давно не снайпер и молча смотрю на то, как другие стреляют без комментариев. Хотя навыки не проходят бесследно, а тем более не меняется теория, но — я предпочту сам послушать того, кто именно сейчас в этом моменте в теме.
Два года я был подрывником — проходил учёбу в НИИ-2 (может кто знает) и других, менее известных местах, изучал все виды штатных и нештатных взрывных устройств, учился на практике на полигоне и не только. Но, когда сейчас я вижу новости про подрыв — стараюсь молчать, потому что всё, что я учил — оно может и осталось, но появилось множество нового о чём я даже понятия не имею и лучше дать сказать настоящим — действующим спецам. Если они сочтут нужным.
После этого уточню: люди, которые служили в спецназе и были “тяжелыми” (то есть осуществляли антитеррористические операции без оперативной работы), а также все иные специалисты, которые так или иначе “спецы” во многих вещах, начиная от парашютного спорта с космическим базированием и заканчивая подземным плаванием, но при этом прямого отношения к работе внутри самого террористического звена не имеют — не являются специалистами ни по противодействию терроризму (потому что знают что такое терроризм только в прямом столкновении и ограниченных вариантах), ни по разработке антитеррористических мероприятий. Для этого нужно: а) оперативное образование (комплекс знаний) и желательно не одно и б) непосредственный опыт на практике (и желательно с двух сторон).

Вступление закончено, теперь начинается предисловие…

Люди очень часто и очень быстро забывают то, как было. За годы прожитые в одной и той же стране я убеждаюсь в этом, видя, что каждое следующее поколение воспринимает историю предыдущего уже как сказку. А зачастую и в одном поколении память хранится не более десяти лет. Мало кто уже помнит или вспоминает Беслан, стирается из памяти Норд-Ост, взрывы в вагонах метро. И это не плохо. Плохо жить болью и страдать вечно. Если поступать так, то это означает дать террору как методу борьбы победить и показать свою эффективность. 
Терроризм — это не только взрывы, захваты заложников и убийства. Еще на заре нового тысячелетия мной было упомянуто, что ужесточение контроля за боеприпасами и оружием будет недостаточно, так как массовые теракты возможны и без них. Именно так и стало со временем. Зачем собирать взрывчатку или пытаться купить (собрать) оружие, когда есть крупногабаритный транспорт, который сам по себе средство повышенной опасности. И нет, не самолеты. Самолеты — это сложно и опасно. Одним из первых и самых кровавых нападений в Европе был теракт, произошедший 14 июля 2016 года в Ницце — грузовик въехал в толпу празднующих на Лазурном берегу в День взятия Бастилии. Погибли более 80 человек.
Какие можно сделать выводы из этого? Очень простые. Средства террора могут быть совершенно разнообразные. Необязательно собирать толпу накаченных идеологией и наркотиками людей, обучать, давать им оружие и прорываться через кордоны. Спектр вариаций устрашения растёт с каждым годом. Замыкаться на представлении об опасности лишь в одном или двух спектрах угроз было бы совершенно неверно.
И ещё. О сути терроризма. Считается, что у террора одна цель — дестабилизация деятельности органов власти либо воздействия на принятие ими решений. Это почти верно, но определение, на мой взгляд устарело. На мой скромный взгляд цель терроризма не изменилась, но ее воздействие расширилось. Теперь органы власти и их прямая дестабилизация стали опосредованной целью, а основной целью стало именно население, через устрашение которого и можно добиться нужного результата во власти. Но и это не всегда так, зачастую мы воспринимаем терроризм как что-то глобальное, надгосударственное и масштабное. Это тоже неверно. Терроризм есть бытовой, есть местечковый и он может совершенно не интересоваться как его действия отразятся за пределами не просто страны, а даже региона или еще больше (вернее — меньше) организации. 
Люди очень часто и быстро забывают… Да. Вот заехал автобус в подземный переход и начали ставить бетонные блоки. Со временем люди забудут зачем это делается и останется как бы традиция на каждом подземном переходе сооружать дополнительно бетонный блок, разделяющий входной поток так, чтобы машина не смогла проехать. Вот мальчик зашёл в школу и пострелял людей. И всё, люди забыли, что в школу могут зайти не только мальчики — все стали как оглашенные думать, что именно можно сделать против мальчиков с дробовиками. Давайте городить завалы из парт, блокировать двери…

Предисловие окончено. Основная часть.

Запомните раз и навсегда: если на определенной территории возникла чрезвычайная ситуация связанная с опасностью для жизни, то гарантированно останутся в живых только те, кто успеет ее вовремя покинуть.

На этом можно было бы закончить, но я сделаю отступление и выскажусь чуть подробнее. Весь мой монолог касается в первую очередь ситуаций связанных с ЧП в зданиях.

Для полноценного анализа угроз предприятию, организации, сообществу, зданию, территории необходимо учитывать все предшествующие угрозы, которые возможно осуществить в настоящее время, угрозы, которые были ранее, но могут быть модифицированы новыми технологиями и возможностями и угрозы, существование которых имеет вероятность отличную от нуля. Задача эта архисложная. Карты рисков одного предприятия могут представлять собой альбомы репродукций всех картин Третьяковки по толщине. Но. Все угрозы и риски должны быть сведены к максимально единообразному, максимально простому, максимально доступному способу выведения из под удара максимально возможного количества живой силы и ресурсов. Малейшее усложнение в таком решении — чревато чрезмерными жертвами и потерями. Это для штурма вырабатываются детали, это штурмующие могут тратить время на подготовку в ходе которой учатся правильно заходить за угол и понимать как действовать под прямым огнем противника. Гражданские этого не знают, не умеют и, более того, научить всех и каждого противодействию терроризму нереально. Для гражданских самое оптимальное — это простое, стандартное и понятное решение, которое нужно воплотить в жизнь максимально быстро и максимально эффективно.
Пожар — покиньте территорию.
Наводнение — покиньте территорию.
Маньяк — покиньте территорию.
Террористы — покиньте территорию.
Любое усложнение — это промедление, которое будет вызвано необходимостью выбора между решениями. Любое промедление — это лишние жертвы. 
Если на какое-то учреждение совершено нападение, то единственный и верный выход — эвакуация.
Если в каком-то учреждении начался пожар, то единственный и верный выход — эвакуация.
Если в каком-то учреждении… — эвакуация. 
Эвакуация — это само по себе не так просто как кажется. Каждый находящийся в любой точке здания в любой момент времени должен знать в какой стороне находится эвакуационный выход и как к нему пройти кратчайшим путём. Это только кажется, что всё просто. На деле это требует далеко не разовой и пошаговой отработки с различными вводными. И всё равно, в определенное время в данном здании скорее всего окажется некоторое количество человек, которые этой информацией не обладают. И множество других, ранее не учтенных деталей, начиная от неработающих световых указателей эвакуационных путей в паркинге и прочем. Поэтому даже организовать один единственный (это минимум) эвакуационный маршрут, который все выучат и будут ему следовать — дело весьма трудоемкое. Каким должен быть маршрут, как его организовать, как следовать — эти вопросы за рамками сути моего посыла, так как требуют конкретики в привязке к местности. 
Вернемся к самой сути эвакуации. В эвакуации крайне важен параметр скорости. Это критическая величина, которая играет одну из самых ключевых ролей в том, насколько успешна будет сама эвакуация. И в этом параметре самым важным подпараметром является время старта. Старт же зависит от получения сигнала тревоги и его идентификации. В большинстве учреждений он унифицирован. То есть, пожар или наводнение, или иное бедствие, а равно и теракт будет сопровождаться одним и тем же звуковым сигналом. То есть, в большинстве случаев индивид, находящийся в здании и услышавший сигнал тревоги никогда не сможет точно идентифицировать что именно случилось по этому сигналу. Это не задача сигнала дать информацию о конкретике. Задача сигнала подать команду на эвакуацию. Это уже по пути вы можете увидеть огонь, воду и стреляные гильзы, после чего понять хотя бы приблизительно, что происходит. Вы не сможете понять какой очаг возгорания и как быстро он вас застигнет. Вы не сможете понять через сколько торнадо снесёт этот дом. Вы не сможете определить какой газ идёт из вентиляционной шахты и как быстро он заполнит ваше пространство. Вы не сможете понять по сигналу сколько и чем именно вооруженных вошло в здание и имеют ли они какую-то подготовку, взрывчатку или нет. Сигнал тревоги даёт вам только один посыл — эвакуация. Чем раньше этот сигнал будет воспринят и чем раньше начнётся эвакуация — тем больше шансов на то, что она пройдёт успешно. Любое промедление, попытка осмыслить или просто сделать какой-то выбор в действиях — это потеря времени, счёт которого зачастую идёт на секунды.

Теперь основная часть закончена и прошу некоторое внимание на моё отступление и заключение:

Некоторые из вполне уважаемых своим боевым прошлым моих знакомых и товарищей после событий в том же Пермском университете, когда при нападении стрелка вместо организованной эвакуации был хаос и все обошлось только случайностью начали хвалить преподавателя, который отказался эвакуировать своих студентов и более того, не предпринял никаких мер для этого. Дескать, молодец — выдержка спасла. 
Нет.
Не спасла. Спасли другие люди. А господин преподаватель совершил преступление. И люди, которые его оправдывают, а более того, начинают пропагандировать узконаправленные решения для экстренных ситуаций по сигналу тревоги — тоже совершают преступление. Потому что может быть не ружьё. Потому что может быть не один. Потому что. 
Потому что закрыв дверь можно получить не спасение, а просто подарить террористам добровольных заложников в лучшем случае, а в худшем — мясные консервы и фарш от взрывчатки. И, если не дай то все на свете боги, такое случится и вы увидите по телевизору как выносят на руках трупы детей, которые заперлись в надежде на спасение вместо того, чтобы бежать — вот тогда что вы скажете им…? 
Окститесь, друзья. Кто-то из вас хорошо поёт песни. Кто-то хорошо метает ножи. Другие неплохо стреляют. Третьи — выживают в лесу с одной спичкой даже не используя её. Давайте будем профессионалами. Быть профессионалами — это прежде всего отдавать себе отчёт в ответственности за всё сделанное и сказанное и, еще более того — знать пределы своих способностей и умений. Они есть у каждого. Людей, которые разбираются во всем и всегда нет. Отдавайте себе в этом отчёт и не пытайтесь быть учителями в том, что не является вашим предметом. Я читал ваши советы по баррикадированию и оправданию того преподавателя и с трудом сдерживался, стараясь не задеть ваши чувства. Я не называю ваших имен и фамилий, не собираюсь тыкать и обижать вас, но прошу: прекратите. Не плодите ошибочных ситуационных решений, которые могут привести к гибели замешкавшихся в чрезвычайной ситуации людей. Поверьте, мне тяжело выговаривать вам это. Я ценю ваши заслуги и опыт, но промолчать и написать каждому в отдельности (а вас очень много) не могу.

Теперь для обычных людей повторю:

Запомните раз и навсегда: если на определенной территории возникла чрезвычайная ситуация связанная с опасностью для жизни, то гарантированно останутся в живых только те, кто успеет ее вовремя покинуть.

Если вы озаботитесь своим чадом, которое ходит в школу, университет или просто на кружок кройки и программирования, то убедитесь в том, что чадо понимает (в любом возрасте), что раздавшийся сигнал тревоги (а в школе это банально звонок, который может просто просто звенеть неурочно или отрывисто) — это сигнал к тому, чтобы покинуть место. И если преподаватель не реагирует — сделать это самостоятельно. Потому что сессию можно пересдать, а жизнь вернуть — нет. Может быть дети боятся показаться смешными и нелепыми, если все будут сидеть, а они пойдут к двери — объясните им, что быть смешным действительно для ребенка может быть страшно, но бояться быть мертвым гораздо страшнее.

Свободно для распространения.
Ссылка на исходник: https://samsebesam.ru/pamyatka-o-chp/
К полноценной дискуссии не готов, но, по возможности, постараюсь ответить, если вопросы будут по существу

Статистика вещь неблагодарная. Но цифры, особенно, если они ровные и четкие придают вес повествованию. Скажешь вот — четырнадцать метров и как-то неблагозвучно, неровно всё… То ли много, то ли не дошёл слегка… Неуютность какая-то от таких цифр. В моём повествовании цифры будут. Какие-то из них будут точными. Какие-то проверенными. Какие-то просто для отражения вторичных фактов рассказа. Но самая главная цифра точна.
Новый, 2000 год уже наступил. За плечами было несколько командировок, в том числе и та, где наш вертолет сбили у Ца-Ведено, после чего я отлеживался в госпитале и благополучно сбежал оттуда. Азарт и юношеское безмерное желание приносить пользу и ощущать себя нужным заглушали головные боли при жаре от тяжелой травмы, а тренированный, но тоже пострадавший позвоночник, принимая привычный груз станкового рюкзака лишь изредка просил принять позу уставшего оленя на водопое, чтобы почувствовать временное облегчение и обманув зажатые нервные окончания и ноющую боль от осколков, снова зашагать по горам.
Счастье у каждого своё. Даже тогда, когда в теплой ванне после командировки ты отмокаешь всю ночь без сна с чашкой кофе в руке под звуки ненавязчивой классической музыки и с тишиной мирного города вокруг ты счастлив только потому, что всё это происходит после. После определенных событий, которые предшествовали твоему состоянию и из которых оно сложилось именно таким. Гул в ушах от контузий и травм постепенно проходит, сменяясь более привычными и приятными звуками. Вкус крови от пересохших и растрескавшихся губ постепенно сменяется на приятный кофейный и ты начинаешь ощущать …
Да неважно что ты начинаешь ощущать. Если не понять какой был вкус, то описать послевкусие будет невозможно.
В этом рассказе я о многом умолчу. В этом рассказе есть много ошибок. Наших. Они не предмет обсуждения для меня. Я начал писать этот рассказ лет двенадцать назад, но бросал каждый раз. Трижды стирал дочиста почти написанный текст и понимал, что так нельзя. В этот раз я решил дописать. Ради памяти.
28.08.2000. Утро. НП Новогрозненский.
Группировка наших войск располагалась на возвышенности за населенным пунктом, контролируя дорогу из Гудермеса на Хасавюрт и Центорой. Условия были вполне сносными, за полгода переменный состав группы обжился и соорудил себе практически все блага цивилизации. Даже газ провели по резиновому шлангу до палаток, подключив к нему горелки и готовя еду. Голь на выдумки хитра, а спецназ ещё хитрее, как говорилось у нас в ту пору. До обустройства Ханкалы эта дислокация у нас считалась самой комфортабельной с точки зрения быта и условий.
Наша точка расположения была практически на самой возвышенности, в центре войск. Такое расположением палаток спецназа обуславливалось малой численностью, которая не позволяла осуществлять самостоятельный контроль части периметра и нести караульную службу. Ничем не выделяясь среди остальных дислокаций, наши палатки были также почти полностью вкопаны в землю и огорожены бруствером, который позволял занять позиции при атаке противника практически сразу, а между собой палатки соединялись траншеей, которая позволяла перемещаться не показываясь на поверхности вплоть до штаба группировки. Начало двадцать первого века наша армия встречала уже не разрозненными и растерянными группами, а четким и слаженным монолитом, в котором каждый знал куда и зачем он пришёл. А цель у нас всех была одна — мир. К тому моменту уже вполне четко разделились наши противники на тех, кого не устраивала Россия в целом и тех, кого Россия не устраивала в частности. Непримиримые становились изгоями, теряя свои позиции ото дня ко дню, а примиримые приходили на их место и обустраивали новую власть. Заново открывались школы, магазины, организовывалось снабжение. Но иногда в уже вполне сформированные очаги мирной жизни вклинивались и те, кто был несогласен с тем, что мир прогнулся не под них. Дать населению ничего кроме страха и уже набившей оскомину “священной войны”, в которой итак перемололо множество случайных людей они не могли. Но страх еще был и за счет него они держались. В какой-то период федеральные силы перетянули на себя практически все противостояния, чтобы не умножать кровную вражду между теми чеченскими силовиками, что сражались на нашей стороне и теми, кто еще не принял окончательного решения. Острием на этом противостоянии были мы.
07:00
Утренняя дымка уже рассеялась и солнце начинало пробиваться сквозь пологи палаток, но после ночного выхода, прошедшего под дождём и не принесшего нам в свободной охоте никаких особых результатов, большинство отсыпалось, игнорируя завтрак и манящее последними теплыми деньками скупое августовское солнце.
Пока личный состав, имея право на полный день отдыха после ночного, неспешно пробуждался ото сна, командиры групп были собраны начальником отдела в своей палатке и получили разнарядку на текущий день. Основной задачей было выведено проверка информации о трех адресах, в которых были замечены боевики из числа непримиримых. Адреса были связаны с их роднёй и требовалось провести рекогносцировку, дополнительно собрав информацию о том, появились ли в адресах посторонние, то есть отсутствующие в предыдущие годы жители.
Часть совещания была совмещена с присутствием представителей контрразведки и руководством группировки, что, с одной стороны, давало преимущество в организации взаимодействия, а с другой стороны резко увеличивалось возможность утечки информации о готовящейся операции. Чтобы исключить расширение круга лиц, которые имеют отношение к самому проведению операции нашей группой было принято решение о том, что доразведку мы проведем своими силами, а взаимодействие будем осуществлять по факту, не ставя в известность общевойсковое начальство о времени начале операции и ее точных локациях
09:00
Сразу же после совещания часть командиров выехала на приданном транспорте в Центарой. Это селение имеет особенную историю, хотя, по сути, любое селение вполне может сказать про себя также. Но здесь и сейчас особенность Центарой была в том, что оно было родовым селением Кадыровых, глава которых Ахмат чуть менее года назад поняв, что в Чечне уже невозможно противостоять одновременно и ваххабизму и федеральной власти, выбрал сторону России. Его выбор был разумен и своевременен. Тем более, что альтернативы Кадырову на тот момент были и иные, и, продумай он чуть подольше, то вполне вероятно, и фамилия чеченского лидера была бы сейчас иной. Но у истории нет сослагательных наклонений, а у Чечни нет другого лидера, потому на тот момент, когда его клан только-только начинал прибирать к рукам бразды правления — его поведение отличалось некоторой горячностью, изжить которую они смогли только спустя долгое время…
Обычно боевики спускались с гор ранним утром, ещё в сумерках. Они отсыпались за день — другой и потом, точно также ночью уходили обратно. Не всегда ночевали в своих домах, зачастую выбирали дома соседей или родственников. С каждым годом всё чаще не по доброй воле, а по принуждению и из-за страха за свои семьи им эту возможность предоставляли их односельчане. Иногда они меняли адреса ночь от ночи.
С каждым годом всё чаще кто-то сообщал нам о таких фактах. Всё чаще мы проводили захваты или ликвидации, а террористы, в свою очередь изобретали все более новые способы устрашения населения или же противодействия захвату…
13:00
Три точки охватить было сразу довольно сложно. Надо было и осмотреть их и, в то же время, не дать понять, что ты проявляешь к ним интерес. Воздушная разведка в те дни не действовала, так как было принято ограничить перемещение летного состава без крайней необходимости в связи с существенными потерями (около десяти машин с начала года). Да и опять же пролёт над вроде бы мирным селением может как раз всполошить именно тех, кто в нём находится не с мирными целями. К тому же увидеть с вертолёта или самолёта все равно много не получится. Только если заснять обстановку во дворе, которая никогда на картах не отображалась и на имеющихся схемах очень мало когда было видно то, что на самом деле построено за высоченным забором. А за забором в течении пары дней можно было соорудить на месте обычного двора и сарая вполне себе укрепрайон районного масштаба, залив бетоном стены, вырыв траншеи и закрыв из сверху досками, поверх которых присыпать землёй и мусором. Вырыть ямы, наставить мин… Вариантов было куча. Встречалось такое все реже, так как на долгий срок сейчас боевики не останавливались в селениях, но, иногда что-то подобное находили. Инструкции по оборудованию укрытий и укреплений гуляли у нас с боевиками по рукам одинаковые. Мы штудировали вьетнамские и корейские наставления наших советников, а они фактически те же самые переводы в арабском, конспектируя их на своих базах под диктовку инструкторов… Мы иногда находили при захвате такие тетради. Смысла в их переводе не было — зачастую картинки, нарисованные в конспектах были один в один с нашими наставлениями по минно-взрывному делу и прочим направлениям.
16:00
Группы доразведки вернулись в расположение. Два из трёх адресов были изучены хорошо. Третий — самый дальний, группа осмотреть не успела из-за риска спугнуть наших клиентов. Что находилось во дворе и в округе того адреса мы могли знать лишь по данным топографической съемки, которая устарела уже на год как минимум, из скудных описаний окрестностей без привязки к конкретному адресу наших коллег и собственных догадок. В целом, про третий адрес мы не знали практически ничего. Поэтому на него планировалась наша группа во главе с командиром отдела.
17:00
Выдвигаться должны были тремя группами на три разных адреса. Рассчитано было так, чтобы начать штурм практически одновременно, не давая возможности никому из троицы подать сигнал оставшимся или же спугнуть и дать время на подготовку к обороне начавшейся перестрелкой.
Адреса были на удалении друг от друга. Поэтому приходилось рассчитывать время убытия из ППД и прибытие в адрес тщательно.
18:00
Разведка доносила, что на одном из адресов видно шевеление — много людей, разговоры. Пришлось ждать. Появилась некоторая внутренняя неурядица, так как до захода солнца оставалось полтора часа, а с заходом солнца обстановка могла измениться непредсказуемо и вместо сонного боевика мы могли натолкнуться на готового к выходу на позиции террориста. Темнело в горах очень быстро, потому решили ускорить процесс и определиться со штурмом уже ближе к месту. Планы у нас предварительные у всех были. Доведены они были в общих чертах, так как до одного из объектов, как я и говорил ранее, разведка так и не дошла в силу его отдаленности и наличия людей, которые могли быть наблюдателями. Был выделен резерв, который возглавил наш заместитель командира, он договорился с “броней”, не выдавая цели, о поддержке. Мы начали грузиться в нашу фирменную “буханку”, которая выручала нас не единожды и своей неприхотливостью и своей неприметностью.
18:30
Выехали молча. Все не влезли в буханку, потому за ней тащился еще УАЗик, где сидели ещё четверо. На остальные адреса, которые располагались ближе выдвигались пешими с расчётом, что их заберет броня. Транспорта не было. Наша точка была самой дальней и потому именно мы были на колесах. Ощущения были тягостные. Почти у всех. Практически все, кто вышел из госпиталя после отлежки со сбитого вертолёта были тут. Месяц почти уже отходили, отработали, мин поснимали и понаставили. Карты полей сделали. Засады отработали. В целом, адаптация после прошлой командировки прошла на “ура”. А на этот выезд не клеилось многое. И информация неточная. И точки разбиты далеко. И суета в адресе. И команду ждали долго. И буханка наша заводится не хотела долго… Ранее только днем бодро катавшаяся и никогда не подводившая нас, чихала, кашляла, но каждый раз глохла. Удалось добрым словом уговорить как родную, завелась…
Темнело уже. Вечерело…
По дороге кочек практически не было — укатанная грунтовка, да еще с горочки вела нашу трепетную и с трудом заведённую буханку и УАЗик без особых хлопот. В голове прокручивал варианты — на буханке мы катались на рынок, к ней уже привыкли. Но рынок в Центарое к моменту нашего выезда уже обезлюдел. Они вообще редко торговали дольше первой половины дня. Легенда не катила. Как мы смотрелись на этой дороге от группировки в село было непонятно. Будут ли наблюдатели видеть нас. Есть ли они на маршруте. Успеем ли до их оповещения. Много чего крутилось в голове. Мы с Толстым сидели в УАЗике и должны были проехать дальше буханки и, выскочив, отсечь бегство боевиков через огород, прилегающий к дому. На задачу мы оба снайперские приблуды не брали, так как махать длинным стволом в ближнем бою было критически невыгодно. А дистанция предполагалась не более ста метров. Скорее меньше. На этой дистанции мы прекрасно обходились нашими штатными АК-74М.
19:00
У самого дома была густая поросль кустарника. Соседские дома смотрели на нас темными окнами чердаков, как бы приглашая угадать, в каком из них на нас смотрел наблюдатель, а из какого пулемет или что ещё.
Очередная незадача оказалась в месте высадки. УАЗик не глядя с водителем шуганулся после нашего десантирования на вторую точку, где выгружалась остальная группа, а мы вдвоем остались у ограды. А ограда была длинная и высокая. Нет, не металлический забор, как любят строить многие горцы с непроницаемыми высоченными железными листами, выкрашенными, по обыкновению, в зеленый цвет — здесь нас встретил забор из сетки и металлических прутьев, перекусить которые нам было нечем, а разогнуть не хватало сил. Высота была больше двух метров. Мы рванули до конца забора, но, он очень быстро закончился… Следующая незадача оказалась в том, что на старом плане дом был отмечен как стоящий с краю села, а в настоящих реалиях, которые диктовали свои условия, за этим домом находились еще строения. Длина забора была не более тридцати метров. Стоять и думать перед ним было совершенно недосуг, а потому, сначала я подсадил Толстого, который со всей осторожностью перевалился через ограду у самой стены следующего дома, а за ним перевалился сам. Умудрившись сделать это с минимальным шумом, мы аккуратно вышли из кустов на открытое пространство, чтобы рассмотреть место для позиции. Уже стемнело и дом нашего подопечного скрывался в сумерках. А вот мы — нет. Глухая стена соседского дома была заботливо и тщательно выбелена и на ее фоне мы смотрелись как две отличные мишени. Первоначальный план, по которому мы должны были засесть на краю участка и прикрывать штурмующую группу, а также предотвратить бегство огородами летел ко всем чертям. Места тут не было никакого. Даже если бы мы чудесным образом умудрились бы окопаться за пару мгновений с головой — смысла в этом не было, так как ограда, которую мы перелезли была в темноте и прикрыта кустами, а окон дома мы уже почти не видели в сумерках.
19:15
Мы молча кивнули друг другу на дом и двинулись в его сторону. Тихо, не производя шума. Рации были включены на ту минимальную громкость, которая позволяет понять, что началась передача и стоит прислушаться. Никаких нормальных гарнитур тогда еще не было, а те что были, мы в полевых условиях брать не рисковали. Так как расстояние до дома было ничтожным по мерках городского боя, то единственно верным решением в этой ситуации было прокрасться до стены здания и под ней ожидать команды на штурм, контролируя окна. Темнело стремительно, наши силуэты уже не были видны на фоне стены, от которой мы отошли. Двигались мы крайне медленно, вглядываясь в темные проемы окон и стараясь прикрыться теми кустарниками, которые там были. Скорость движения была таковой, что даже горячие эстонские парни на нашем фоне показались бы спринтерами. Делали мы это осознанно, так как у медленно перемещающихся в сумерках габаритных силуэтов совершенно иное восприятие со стороны зрителя, нежели чем от тех силуэтов, которые двигаются со скоростью человека… Этот маленький и еще масса таких же не особо изощрённых приемов часто помогали нам. Рация молчала.
19:20
На половине пути, когда до стены дома оставалось не более пятнадцати метров мы внимательнейшим образом в потемках старались выловить движение, которое выдало бы противника или уловить на слух хоть какое-то шевеление, чтобы опознать врага. В этот момент практически полную тишину разорвал звук автоматной очереди. Послышался звон разбитого стекла. Рация зашипела, пошла команда второй группе на штурм. Кто, в кого стрелял в первые мгновения было непонятно. Мы взглянули друг на друга и кивнули головами синхронно. Это вряд ли в нас, так как дистанция и количество выстрелов в этом случае говорило бы за то, что мы бы это почуяли на себе без всяких сомнений…
В нас?
Нет…
Во второе мгновение это перестало быть для нас спорным моментом. В замедленном времени, как будто окунувшись в кисель, было видно как разлетаются осколки стекла в окне напротив нас и за ним сначала вспыхивают желто-белые огоньки… а потом всё это настигает звук. Вспышки медленно били практически в лицо, но ни пуль, ни их свиста ни я, ни, как потом подтвердил Толстый, даже рядом не почуяли. Очередь была из восьми выстрелов. Мы это умели считать на лету. На первой пуле в нас мы осознали, что это по нам. На второй пуле каждый из нас убедился, что напарник осознал это также хорошо, как и ты сам. На третьей пули, вылетевшей в нас, мы уже разлетались в разные стороны, потому оставшиеся пять, в уже обычном ускоренно-нормальном режиме просвистели мимо вполне уверенно. С обратной стороны дома также раздались выстрелы.
19:22
Начался штурм. Мы уже были под окнами, стиснув зубы от напряжения, держали под прицелами снизу фрамуги окон и надеялись, что оттуда не вылетит граната, так как укрыться здесь было негде… Фактически вместо группы прикрытия и засадных действий мы стали участниками штурма.
… чуть ранее с той стороны
Выгрузившись с машины, основная штурмовая группа осмотрела ворота, убедившись в отсутствии растяжек и мин, смогла без лишнего шума открыть калитку, у которой оказался простой засов, поднимаемый вверх лезвием ножа и вполне бесшумно вошла во двор. В это время на улицах и дворах тогда мало кто был, так как с 19:00 фактически вводился комендантский час. Свет в доме не включался. Сумерки уже сгущались, солнце скрылось за горизонтом. Аккуратно рассредоточившись перед входом, группа приготовилась к штурму… Выстрелы не застали группу врасплох, но тот факт, что они были направлены в другую сторону, несколько озадачили. Прозвучала команда “вперед” и первые в группе распахнули дверь. Андрей “Высота” стоял первым. Вторым был Саня, который уже вытащил чеку из гранаты, чтобы в случае подавляющего огня со стороны противника приобщить сей аргумент к общему делу. Следующая очередь раздалась уже в проём открывшейся двери. “Высота” и Саня успели уйти с линии огня. Перед броском гранаты, еще не разжав пальцы на спусковом рычаге, Саня дернулся к проему, чтобы оценить расположение стен и внутренних перегородок и отпрянул назад.
Дети!…
Рука сильнее сжала рычаг, теперь уже бесполезной гранаты. Остальная группа заняла позиции за углом здания, поливая огнём верхнюю часть проемов на высоте чуть выше человеческого роста, скорее для острастки, нежели чем с целью попасть.
Выходи, будешь жить!
В ответ полетели пули. Из-за спин детей, собранных в доме специально для прикрытия. В доме загорелся свет почти во всех комнатах.
19:24
С нашей стороны распахнулось окно и я приготовился открыть огонь. В темноте из окна по пояс высунулась фигура женщины в белом платке, благодаря которому она и была видна, закричала нам что-то про бараш… бераш… дети… Не знаю, увидела ли они мой кивок головы или же от безысходности не стала ждать, понимая, что обычный штурм обычной войсковой группы может оставить мало шансов выжить тем, кто оказался на пути, но через мгновение она исчезла и снова появилась в проеме, держа в руках ребенка лет трёх от роду, которого спустила на землю и за ним из окна посыпались остальные дети. Комната, из которой посыпались дети не была освещена,отсутствие света не позволяло видеть доподлинно кто именно выпрыгивает из окна. Под непрекращающейся пальбой с той стороны я пытался разглядеть каждого, чтобы не пропустить вместе с агнцами и того самого боевика или же гранату… Обычно пишут, что моментально вспотели пальцы, но в моём случае наоборот, высохшие губы, пальцы, горло, даже глаза резало от сухости и жара напряжения, в котором я пребывал, пытаясь распознать силуэты прыгавших из окна, при этом не выстрелить в дитя и не пропустить шакала.
Перед поступлением в спецназ мы проходили множество разных тестов, среди которых был один, когда надо было сидеть перед монитором и нажимать на клавишу номер один при появлении красного круга и клавишу номер два при появлении желтого квадрата, игнорируя все остальные сочетания фигур и цветов. Темп ускорялся, кто-то начинал нервничать и ошибаться. Я тогда не ошибся ни разу. Но тогда мне было всё равно — я просто начал воспринимать это как игру, отвлеченную и не имеющую значения. Успокоился и просто выжидал, держа в уме в зрительной памяти у себя перед глазами всего две нужные фигуры. Когда их образ совпадал с теми, что появлялись на экране, то просто нажимал одну из клавиш.
Здесь фигур было больше. Они были разные. И их почти не было видно. И вместо клавиш у меня был спусковой крючок автомата со снятым предохранителем, с патроном в патроннике. Крики детей, женщин, ор боевика, нашего командира, все это было сопутствующим задаче нажать вовремя спусковой крючок и не нажать его не вовремя.
Толстый переместился к углу здания. Где мы находимся вторая группа не знала, предполагая, что мы, как и планировалось, залегли на окраине участка. У нас были бронебойные 7Н22, которые мы называли “черноголовкой” для простоты опознания. Эти пули прошивали деревянные стены насквозь, что иногда играло нам на руку, а иногда совсем наоборот. Пользоваться ими надо было грамотно расставляя людей при штурме. В нашем случае, переместившись, мы попали в зону обстрела своей группы и не могли высунуться. Радиостанции, как обычно бывает, в этот самый момент, начали сбоить, фонить и передать сообщение о своей смене дислокации нам не удалось.
А я всё считал выпрыгивающих из окна детей. Вот девочка постарше остановилась, выпрыгнув и испуганно глядя на меня, протянула руки к окну, откуда ей передали закутанного в пеленки младенца. Я хотел верить, что это младенец, потому что знал, что это вполне могло быть и СВУ. Словно почуяв напряжение, мелкий, еще только коснувшись рук девочки заорал, рассеяв мои худшие ожидания.
19:25
Между нашими группами было существенное расстояние. Вся стена дома. Темнота. Дети выпрыгнули очень быстро, часть их добежала до конца участка и плача вернулась обратно, так как они не смогли перелезть через забор, а часть растворилась в ночи, куда именно я даже не понял. Они уже не плакали, смотрели в темноте, сверкая белками глаз, пытаясь понять, что им делать дальше. Обычные дети… Всего я насчитал полтора десятка. От грудничка до вполне подростков лет двенадцати. Считать было легко, так как каждого выпрыгивающего мне приходилось сопровождать стволом автомата, идентифицируя и оценивая его в уже почти сгустившейся тьме. В доме вырубился свет.
19:26
Вырубившийся свет лишил преимущества нашу штурмовую группу и, фактически почти ослепшие в одно мгновение, первая двойка начала отход от дверного проема. В этот момент очередь из дома, скорее всего также пущенная наугад прошила Андрею бок, зацепив ногу, бросившемуся на помощь Коляну. Саня успел вытянуть за угол Андрея. В этот момент раздался звон стекла на промежуточной стене между нашими группами.
19:27
Часть детей, оставшаяся в доме прыгала из другого окна. Вместе с ними прыгнул и боевик. Штурмовая группа, вернее, та часть, которая прикрывала первую двойку вела огонь через стену и дверной проем на уровне выше головы, а так как дом находился на склоне, то с нашей стороны это было как раз на уровне головы и чуток пониже. Нам приходилось пригибаться и “Толстый” уже без всякой станции орал “Свои! Не стрелять! Он ушёл!” Стрелять по боевику, который бежал среди детей он не решился. Та группа, которая держала дверь не видела, как выскочил наш клиент.
“Высота” — 300!
Не стреляй, свои!
Докричались…
19:28
Поняв это, мы рванули в погоню. Вдвоём. Нас увидели, идентифицировали и мы проскочили без последствий участок двора, который простреливался. Перепрыгнув махом через ограду, мы выскочили на улицу, где уже никого не было. Но по восточному обыкновению у своих домов уже высыпали обыватели, смотря на нас с испугом и интересом. Слегка освещенные лица светом из окон домов как фотокарточки откладывались у нас в памяти, когда мы смотрели на них, пробегая мимо, стараясь не пропустить ни малейшего подозрительного взгляда. Следы ног на земле казались нам едва различимыми и в потемках все менее видимыми. Нам повезло, то бежавший был в обуви с ребристой подошвой и его след выделялся на глинистой дороге, но терялся там, где грунт был плотно утрамбован колесами и ногами сотен прохожих.
Потеряли…?
Мгновения шли, утекая как кровь из раны.
У дома рядом с нами стояли мужчины, сжав губы, как статуи… и вдруг… вот, за спиной этих двух пожилых, низкорослых по сравнению с нами, уже с сединой в волосах — женщина, державшая на руках младенца, прижимая его с силой к себе широко открыла глаза и кивнула нам, как бы указывая путь. Мы, лишь замешкавшись и чудом уловив этот знак, кинулись в один из множества проулков. Попутно я вспомнил, что это, скорее всего ее младенца передавали на руки из окна.
Вот они… снова те самые следы на глинистой почве — нога поскользнулась и остался свежий след, который выдал человека, который бежал. Взрослый размер отличался от детской стопы и не давал возможности пойти по ложному следу. Уже пренебрегая осторожностью, мы прытью старались нагнать хотя бы так, чтобы увидеть силуэт, но увы. Минута всё решила. След оборвался у каменного сарая. Темный проем двери приглашающе был открыт, но тут уже мы притормозили и разойдясь по обе стороны от проема заранее, чтобы не попасть на траекторию выстрела, сдерживая дыхание, собрались на последний бросок. Прислушались. Тишина могла быть обманчивой. Только что оглушённые выстрелами, мы могли многое пропустить мимо ушей помимо своей воли. Нырять в темноту было почти сродни самоубийству, но азарт преследования и желание отомстить за ранение своего товарища и наказать подлость прикрывающуюся детьми, сыграли свою роль. Толстый дал очередь в проём, а я скользнул по нижнему сектору максимально открыв глаза…
Там было уже пусто. Вторая дверь скрипя на петлях, болталась полуоткрытой. Боевика там не было. Время было упущено.
19:35
Из сарая мы вышли настороже. Осознав, что вокруг могут быть и другие недруги, обратно к своей группе мы шли неспешно, оглядывая окрестности насколько это можно было сделать в сумерках. Радиостанция шипела и хрипела. Кто-то прорывался на соседних частотах. Наших позывных было почти не разобрать. Подав условный опознавательный знак, мы идентифицировавшись, соединились с группой.
Салют, Бэкет, как Высота?
Двухсотый Высота…
Трехсотый же
Двухсотый
Да не, я же слышал — трехсотый
Двухсотый, Диман… двухсотый.
В первое мгновение я думал переспросить еще раз, но не стал. Осознание того, что у нас первая потеря за всё время существание нового состава пришло быстро и утвердилось злостью и желанием вернуться к сараю, продолжив поиски… Толстый положил мне руку на плечо.
Найдём.
В небе закладывал дикий вираж Ми-26, хлопая лопастями по воздуху так, что казалось, он пытается не лететь а плыть в сгустившемся вечернем сумраке… Это был ближайший борт к нам в воздухе. Получив сигнал о раненом он всё ещё спешил на посадку, чтобы забрать “Высоту” и умчать в спасительную сень военного госпиталя, где творили чудеса наши доктора. Они могли сделать всё. Кроме как вернуть к жизни перемолотые легкие и сердце пулей со смещённым центром тяжести, вошедшей в бок, ровно между пластинами бронежилета.
Остальные два адреса отработали группы без всяких эксцессов. Взяли тепленькими, сонными, не успевшими схватить оружие. Детей там не было…
20:10
“Высота” был уже “запаян” в мешок. Он лежал в том самом Ми-26, который спешил, не зная, что уже не имеет смысла. Сейчас, распахнув заднюю рампу, эта махина стояла и ждала, никуда не спеша. Внутри нее и лежал “Высота”. Я сел рядом с ним, положил руку и почувствовал уходящее тепло еще час назад бывшего живым товарищем. Слез не было. Горечь душила, обида, досада, злость…
Андрея хоронили 1 сентября. Первый погибший из нас. Наша группа оставалась в Новогрозненском. Прилетели позже… На Николо-Архангельском свежий памятник и море цветов. Флаг ВДВ, где раньше служил Андрей. На памятнике значок “Вымпела”…
Шакал, прикрывшийся детьми даже не ведая, как ему повезло, пробегал еще пару месяцев.
И вот двадцать лет прошло. Могилы на Николо-Архангельском уже в пять рядов. Но до сих пор вспоминаю тот день. Пятнадцать пуль почти в упор. Пятнадцать детей среди хаоса и стрельбы. Первый наш погибший
Будь мы бесчеловечны и жестоки как наши враги, то Андрей был бы жив, а боевик бы не ушёл в тот день. Я долго размышлял над этим. Но был и остаюсь при том мнении, что если бы мы допустили смерть детей, спасая самих себя, то перестали бы отличаться от тех, с кем сражались. И смысл этой борьбы был бы потерян. И не только для нас. Он был бы потерян и для тех, ради кого мы сражались — простых мирных жителей. И многие из них снова бы ушли в леса. И нам снова бы пришлось начинать всё с начала.
Иногда в интернет-спорах я слышу (читаю): да давить их всех надо танками без разбора...
Ну да… Татары сжигали наши города, а мы, побеждая, брали их на службу. Французы жгли наши города и веси, а мы, придя в Париж, платили за еду без торга. Германцы уничтожали миллионами мирных жителей на протяжении всего своего вторжения, а мы, дойдя до Берлина, организовали питание для тех, кто остался и поверил нам. Наша страна побеждала силой и милосердием. Всегда. Благодаря милосердию мы и стали самой большой державой, в которую вошло множество народов, большинство из которых либо воевало с нами ранее, либо спасалось у нас от войны с другими. Мы научились побеждать оставаясь людьми и сохранить это свойство для нас важнее всего. Это значит сохранить самих себя. Даже если стреляют в упор.

первоисточник: https://samsebesam.ru/151-2/