BabaNaka73

Сегодня снова привезли на проживание старушку обманом. Посмотрела я на нее, послушала, да и рассказала правду. Бабушка, вполне, может о себе позаботиться сама. Дом у нее отличный. Огород посажен, огурцы солит. В городском хоре поет. Ну, а с сыночком своим они сами поговорят, да и помирятся. Хочется думать, что я вернула ее в жизнь. По крайней мере, мы с ней так решили. Улыбаюсь теперь весь вечер, даже после прививочные недомогания переносятся легче. Правда, родственники обещали пожаловаться на меня в прокуратуру, но это уже другая история.

Если честно, приезд Лялиной меня очень удивил. Не думала, что родственники все-таки решатся оформить старушку в дом интернат. Не устают меня удивлять люди.

Месяц назад пришла на прием интересная женщина. Интересовалась, возможностью поместить в усадьбу бабушку на один день в воспитательных целях. Чтобы поняла старая, что дом-интернат - это не рай на земле, что в её возрасте нужно слушаться детей, принимать изменения и «не качать права», иначе останется доживать в богадельне.

– Что же она творит? – спрашиваю посетительницу, представляя уже бабушку с деменцией покрывающей стены экскрементами.

– Да она сыну жизни никакой не дает! – возмущенно отвечает та. – Вот сколько бы у него женщин не было, ни с одной не дала ему жить. Во все его дела вмешивается. Не женился он до сих пор, все маму слушает.

– А вы, простите, ему кто?

– Я его женщина. Вы понимаете, она его до инфаркта довела. Николай в больницу попал.

Он работает вахтами по три недели. Потом приезжает, и мы вместе приходим жить к нему домой, а там эта его мама. Старая же уже, сиди и радуйся, что сын не один, что семья у него будет, нет же. Все ей не так. Никакой жизни.

– Ну, зачем же вы идете жить в дом к маме? Живите у вас, а к маме приходите в гости.

– Вы что? – посмотрела на меня посетительница как на умалишенную. – Я же на квартире живу. Там неудобно. Вот вы жили бы на квартире в «однушке», если бы у вас был бы почти свободный дом? Николай и так оплачивает эту квартиру, что бы я маму не травмировала пока он на вахте.

Вот представьте: приехал он в этот раз, я сшила шторы красивые, повесила в гостиной, так эта старуха их сняла, сложила мне в пакет и снова повесила свое старье. В доме скандал, Колю с инфарктом в больницу, а я сразу к вам. Помогите мне. Надо эту старуху проучить.

Свернув неприятный разговор, я тогда объяснила, что мы подобные услуги не предоставляем, и временно стариков не размещаем, а фамилию бабушки на всякий случай записала.

И как оказалось не зря. Привезли сегодня Лялину. Сказали ей, что у нас прививают и наблюдают за привитыми стариками. Обязательное трехмесячное проживание. Думали, что этого времени хватит, чтобы старушка привыкла, а новая хозяйка дома обжилась. Не получилось. Отправила я старушку домой. Пусть живет и радуется, в хоре поет и заготовками занимается. А сын, наверное, снова не женится…

На этой неделе в усадьбе случился страшный скандал. По селектору сообщили, что санитарку Дурилову из отделения «Милосердие» срочно вызывают на проходную. Если бы санитарка Дурилова в тот день была на рабочем месте и вышла бы на проходную, не случилось бы этой истории, не узнали бы мы с вами о новом способе дополнительного заработка. Но, санитарка Дурилова - личность одиозная и неоднозначная. После майских праздников на работе так и не появилась, по причине душевной болезни. Запила.

Старательная, внимательная всегда безотказная тетенька с косичкой до пояса и вечным перегаром проработала в усадьбе лет десять. С ней проводили беседы, лишали премий и стимулирующих выплат, уговаривали и пугали. Она клятвенно обещала, на время даже «завязывала», а потом, снова устраивала праздники для души, после которых пила свои законные три дня. Майские выходные для нее так и не закончились.

Посмотреть, кому это понадобилась наша Дурилова, на проходную вышла нянечка отделения - Семёнова. Ну, мало ли…

Гостьей оказалась красивая женщина средних лет. Ухоженная вся такая: ресницы, ногти, волосы, грудь. Удивленная Семёнова объяснила, что Дурилова у нас больше не работает. Посоветовала красавице связаться с ней по телефону. Чего ж зря ноги-то бить?

– Да не отвечает она на звонки. Запила, значит, – задумчиво так говорит, красавица. – Последнее время она плату водкой только и брала. Послушайте, а может, вы теперь мне будете помогать? – оживилась она и с такой надеждой смотрит на нашу Семёнову.

Понимаете, я занимаюсь магией, да не смотрите вы так, все официально. У меня даже салон оформлен. Для некоторых обрядов мне нужны специфические атрибуты, понимаете? Ну, там вода с покойника, бинты, в которых человек умер…

– Чего? Ненормальная что ли? Это че Дурилова тебе все это продавала? Вот баба чёкнутая – засмеялась Семёнова.

– Да поймите, я же не бесплатно, я буду хорошо платить.

– Женщина, да не обмываем мы покойников, мы их в морг отправляем, да и ни кто вашей этой фигней заниматься тут не будет. Шла бы ты отсюда. – разозлилась Семёнова, – ишь, чего удумала, ненормальная. – Дурилова тебе воду из под крана продавала. Я че, ее не знаю?!

– Я вас научу. Вот когда кто-нибудь умрет, вы ноги водой полейте, а воду мне соберите, никто вас не увидит. Я вот и мыло вам принесла несколько пачек, вы им потрите покойника, и спрячьте, договорились?

И сует Семёновой в руки пакет с кусками мыла.

– Вот, я все приготовила. По пятьсот рублей за кусок буду платить. Ну, хотите, я вам кого-нибудь приворожу или порчу наведу, хотите заговор на красоту дам?

–Ах, ты, Тварина такая, – закричала Семёнова, – а ну, пошла отсюда гадина! Я тебе наведу, я тебе наведу…

И отхлестала красавицу этим пакетом с кусками мыла куда попала. На шум выскочили охранники, оттащили нашу Семёнову от взлохмаченной женщины. Семёнова выбросила порвавшийся пакет, пнула рассыпавшиеся мыло и хотела уже зайти на территорию, а красавица поправила волосы и так зло ей вслед крикнула:

– Ну, смотри, корова - переломаются твои руки крюки, будешь знать, как на ведьму их поднимать.

Семёнова, в ответ послала красавицу русским народным заклинанием подальше на все буквы и благополучно забыла о происшествии. А сегодня шла по мокрому кафельному полу, поскользнулась, упала да и сломала руку.

Теперь вот все няньки отделения спорят - совпадение или кара ведьминская?

Нет в нашей усадьбе ничего сверхъестественного. Случается иногда что-нибудь эдакое, претендующее на аномально-мистическое, но всему находится объяснение. Все остальное – мракобесие.

Ванька мамку свою любил. Не было в его недолгой жизни человека главней. Мамка была с ним с самого первого момента, когда себя помнил. Всегда. А больше родных у него и не было. Трудно они жили с мамкой, бедно, тоскливо. Это Ванька потом начал понимать, а пока каждый вечер забирался в скрипучую мягкую кровать у окна, прижимался к мамкиному плечу щекой, дышал любимым запахом уставшего тела и банного мыла. Долго грел заледенелые ноги о теплые мамкины колени и рассказывал о своих приключениях за день, пока глаза не слипались и Ванька не проваливался в сон. Не видел, как мамка смотрела на него спящего, отодвигалась на край, снимала обнимающие ее руки и отворачивалась до утра. Плакала.

До пятого класса Ванька жил беззаботно пока не услышал от пьяной соседки, что он обуза. Значение этого слова он понимал плохо, а вот о том, что ненавистным камнем висит на шее бедной женщины до него дошло сразу. Ну, а потом мамка, отхлестав мокрым полотенцем за прожженные сигаретой единственные штаны, крикнула в сердцах: мол, жалко не утопила тогда в коровьем сливе, не мучилась бы теперь с ним всю жизнь.

Ошарашенный Ванька долго потом был послушным. Испугался. Не собирал больше бычки у клуба, не лазил по чужим садам, не дрался с деревенской шпаной. Старался стать хорошим изо всех сил. Но уставшая мамка его стараний не замечала. И специально оставленный с заработанной четверкой дневник на столе не посмотрела, а только накричала, что порядка в доме нет никогда, что устала она быть мужиком, и пора Ваньке взрослеть, зарабатывать себе на пропитание. Ничего с ним не случится, пойдет завтра после школы на колхозный ТОК. Там помощники нужны.

Сначала Ванька учился и работал, через год в школу почти не ходил, а в седьмом классе совсем забросил. На что она ему, ученым все равно не быть? Аттестат о семилетнем образовании ему выдали как всем. На этом Ванькино детство закончилось.

Мамка из колхоза ушла. Устроилась в магазин уборщицей. Легче стало жить, сытнее. Только добрее она не стала. Радовалась, когда Ванька оставался на Току всю уборочную страду. Оживала, расправляла плечи, молодела даже. Генералила дом, оставшийся в наследство от бабки. Белила кухню и печь, стирала занавески, подзоры с кровати, расставляла по дому банки со срезанными в палисаднике цветами. Жила, будто освободилась от повинности – легко, красиво. С возвращением Ваньки снова чернела, закрывалась.

Не любила она сына. Однажды в пылу ссоры рассказала ему, что больно ей, когда тот рядом. Уж так сильно на отца – змея походит повадками, вихрами на голове дурной, да глазищами черными. Ухмыляется так же злобно с малолетства самого. Как сложно порой сдержаться от желания стереть эту ухмылку противную с рожи навсегда. С самого рождения Ванька – наказание ей. Кара божия. И никуда ни деться, ребенок же. Он ручки тянет к маме, ласки требует, а ее при виде него в холодный пот кидает.

Рассказала, какой страшный человек отец его был. Лишний человек, случайный в ее жизни. Сиделец, не ценивший ни жизни человеческой, ни знавший, ни любви, ни доброго слова. Чудовище без души. Рассказала, как напал на нее, почти девчонку после похорон матери прям на кладбище. О том, как выжила чудом, как лечилась потом долго в психической лечебнице. А потом оказалось, что не одна она уже.

Когда Ванька народился, пришлось уехать в деревню в бабушкин дом подальше от глаз. Выжила. Только с каждым днем все сложнее получалось уживаться ей с сыном. Однажды, нашло не нее помутнение. Схватила вечно орущего Ваньку, завернула в шаль, да и побежала к ферме. Бросила в жижу, даже не думая, что кто-то увидит. Лишь на мгновение испытала облегчение, когда тот умолк и руки освободились.

Увидел их тракторист. Ваньку спасли, подумали, что выронила доярка случайно. Уставшие руки не держат. Быстро спасли, ребенок даже не нахлебался. С годами боль не утихала, с каждым взглядом сына, с каждым жестом, неудачей становилась только сильнее.

Ванька слушал мать и кривился от брезгливости. Выскочил в сени, еле сдерживая дурноту. Когда его перестало выворачивать. Молча, покидал в рюкзак вещи и ушел из дома. Освободил мать.

В военкомате его не приняли. Не дорос. Получил расчет на ТОКу, как раз хватило на билет до края света. Тогда все ехали на коммунистическую стройку. Вот и Ванька нашел себя на БАМе. Работал, завел друзей, получил койку в общежитии. Увидел жизнь, людей узнал. Профессию освоил. Только с женщинами не везло ему. Не получалось. Каждый раз как знакомился с девушкой, вспоминалась мать и ее ненависть, и не любовь. Накатывал на Ваньку страх, немело тело и кроме злости ничего он больше не чувствовал и выразить не мог. В таком месте слухи расползаются быстро. Стали девушки Ваньку сторониться. Однажды, ему повезло. Нашлась барышня и для него. Только, снова все пошло не так как хотелось, не совладал с собой Ванька. Девушка сопротивлялась. Ванька сердился. Не рассчитал…

Посадили Ваньку за убийство на долгие-долгие годы.

Василиса, узнав о судьбе сына, не удивилась. Плакала горько. Винила себя. Нельзя было отпускать мальчишку из дома. Не справилась, не вынесла свой крест до конца. Может быть, уберегла его от беды, если бы молчала. Если бы терпела.

После тюрьмы Ванька вернулся домой. К матери. Решил отдать ей долг. За то, что детства лишила, за то, что жизнь испортила. И отдавал методично, сразу после пенсии. После очередных побоев увезли Василису в больницу с открытым переломом, множественными ушибами и сотрясением мозга. Возвращаться домой она больше не захотела. Привезли Василису на проживание к нам в усадьбу. Всю неделю бабушка, словно исповедовалась, рассказывала свою горькую жизнь. Через неделю умерла.

И сразу судмедэкспертиза инициировала расследование ее неестественной смерти Наверное, это первый случай в усадьбе за много лет. Заинтересовались в морге синяками, старыми порезами и сломанной рукой старушки. Искренне удивились, что каждый десятый поступающий в дом престарелых приезжает в таком состоянии.

Их, как правило, привозят уже из больницы, или паллиативного отделения, когда ушибы, синяки, переломы почти зажили. И все же каждая отметина на теле тщательно описывается принимающим доктором, как раз на такой случай. Только все эти описульки остаются в личном деле не востребованными: синяки стирает время, душевные раны обиженные старики прячут поглубже, не жалуются, не обвиняют и стараются как-то жить вопреки.

Случай с Василисой все изменил. После вскрытия затребовали документы с описанием физического состояния во время поступления, контакты родственников, медицинское заключение комиссии ВТЭК при оформлении. И скорее всего за нашу Василису заступятся хотя бы после смерти. Виновные, обидившие старого человека, будут наказаны.

Нет не так. Сын ответит за убийство матери.

Приезда бабы Нади мы ждали с конца апреля, решили уже, что передумала старушка. Случается. Родственники звонят, занимают место, проходят целый месяц медицинскую комиссию, собирают ворох справок и ходатайств, а потом передумывают и не привозят стариков. Вот и бабушка Надя все не ехала и не ехала. Мы уже решили ее место отдать другой желающей, когда с проходной сообщили, что баба Надя поступает.

Первые минуты, я даже не поняла, что вот эта щупленькая девочка в платочке и есть наша долгожданная бабушка. Потом рассмотрела: испещрённое глубокими морщинами лицо. Темные глаза омуты и не пропорционально длинные рабочие руки с большими ладонями, совсем не вяжущиеся с маленьким тельцем. Старушка охотно отвечала на все вопросы, не смотря на возраст красиво размашисто расписывалась в приемных актах и документах.

– Какой красивый почерк, – удивилась я – кем же вы работали? – спрашиваю.

– Старшей пионерской вожатой– гордо отвечает Надежда и держится за бок.

Замечаю, что кривится тайком, скорее всего от боли.

– Что у вас там? – киваю на бок, – болит?

– Та, – отмахнулась, старушка, – ободрала немного, когда через форточку лезла.

– Через какую форточку? – не поняла я. – покажите.

Старушка расстегнула платье, а там от самой подмышки вся кожа ободрана.

– Господи, как же вы терпите?

Срочно вызвали процедурную сестру, обработали раны. И рассказала нам баба Надя свою историю.

– Работала я всю жизнь в городской школе вожатой. Слёты, летние лагеря, мероприятия. До самой пенсии активная педагогическая жизнь. Столько идей, задумок! Сейчас вспоминаю и сама себе удивляюсь, какими же мы были увлеченными! В той же школе доченька выросла, а потом и внучку туда определили.

После перестройки дочь с семьей переехали в деревню. Думали там выжить легче. По первой так и было. Огород сажали, корову завели. С продуктами легче стало. Мне помогали. Только работы в деревне хорошей для себя не нашли. Зять стал выпивать, да пристрастился так, что не заметил, как спился. Остались мои девочки одни. Не захотели возвращаться в город. Деревня, она засасывает. Так и жили, справлялись, все меня к себе звали, но я человек городской. Подрабатывала, репетиторствовала, жила как-то.

Потом внучку замуж отдали, да так неудачно. Такой прохиндей достался, что не приведи Господь. Лентяй и тунеядец, несмотря на то, что вырос в деревне. Только дай ему. Вот он доченьку мою и сжил со свету. Только я это поздно поняла, далеко от них жила, не видела всего. Заболела моя девочка от горя, да и померла.

После похорон муж внучкин и говорит мне: «Продавай бабушка квартиру свою и перебирайся к нам, чего ты там будешь сидеть одна в городе своем. Будешь нам помогать, детей наших нянчить, дом новый купим большой

Я ж дура старая и поверила. Продала квартиру и поехала. Надо помочь детям-то. Деньги они мои быстро пропили. Новый дом так и не купили как хотели. Все прахом пошло. На работу зять не устроился. Деревня почти развалилась. Живут на мою пенсию. Ругаются, дерутся. Пьют. Детей нет. Разве это жизнь? А ехать мне уже было некуда.

Поплачу и живу дальше. Убираю, готовлю, в огороде управляюсь. Так незаметно время и проходит.

А потом узнала от соседей, что можно в интернат устроиться. Переехать в город, жить нормальной жизнью. Тайком собрала документы, комиссию прошла, ну и сказала, что переехать от них хочу. Что тут началось?! Скандал страшный! Побил меня зять. Кричал сильно, чтобы из дома не смела выходить.

Карточка с пенсией и так у них, а теперь они меня из дома перестали выпускать. Испугались, что останутся без пенсии если я уеду. Как жить-то будут? Вот и заперли меня. Следили за мной, что бы не сбежала. Приедут ко мне из социальной службы, а они их не пускают. Наврут чего-нибудь.

Спасибо Вере Александровне, не поверила им. Пробралась через палисадник к окну, да и постучала тихонечко. Я ей все рассказала, что не выпускают меня. Так она целую неделю ходила у меня под окнами, ждала. А после пенсии, когда внучки мои перепились и уснули, покидала я в форточку документы, халатик, тапочки, да и вытащила Вера меня. Хорошо я маленькая – пролезла. Ободралась только немного.

А теперь боюсь – проснутся мои, догадаются, что я здесь и приедут за мной. Что мне потом делать?

Бабушка Надя закрыла большими ладонями маленькое лицо и горько так заплакала.

– Не плачте, – обняла я старушку, не пустим мы их к вам. Ничего они вам больше не сделают. Живите спокойно. У нас хорошо, как у вас в лагере когда-то было. И песни под гармошку, и в столовую дружно, и кино по вечерам и танцы…

В доме престарелых люди оказываются по разным причинам. Кого-то привозят родственники обманом, кто-то оформляется сам, чтобы избавить родных людей от тягостного присутствия, освобождая заветные жилые метры. Кому-то требуется круглосуточная помощь и уход, кто-то остался на старости лет обездоленным, а для некоторых интернат становится единственным убежищем от семейного насилия. Бегут старики от любимых детей и внуков от страха и безысходности, даже порой через форточку.

Со снятием в интернате карантинных ограничений, старики стали выезжать к родственникам в отпуск. Какое счастье вырваться после полутора лет вынужденной изоляции на целый месяц! Не видеть надоевшие лица. Шагнуть за забор в бурлящий, раскаленный город, смешаться с толпой, пройтись свободно по улицам, паркам и магазинам, поговорить с «домашними» людьми, съездить на дачу к друзьям, к реке порыбачить или вернуться в родную деревню гостем. Столько разговоров в усадьбе об отпуске! Договариваются кто поедет вместе, кто по очереди. Все желающие, кого готовы забрать родственники пишут заявления, собирают вещи, готовятся. Одинокие старики, которым выехать некуда - завидуют. Пишут записочки с просьбами «на волю», письма знакомым, как будто почта не работает. Так интересней. Гонец с запиской своими глазами увидит и после будет дооолго пересказывать как они там… Как встретили, что сказали, а как посмотрели, обрадовались ли? О чем расспрашивали? И гостинцы, непременно гостинцы передадут. Отпуск – это радость на целый год.

Василькову ехать было некуда. Никто его нигде не ждал. Никого он не любил и не помнил. Общее оживление и сборы вокруг его страшно раздражали. Особенно, разговоры о везучем старике из «Активного долголетия» тот снова купил путевку на море, на целых пять дней. Василькова аж затрясло от этой новости. Почему он должен оставаться в интернате? Ему тоже надо туда, за забор, в отпуск, куда-то туда, где хорошо, по-другому, туда где он хоть кому-нибудь нужен. Собравшись с мыслями, старик пришел ко мне.

– Решил я в отпуск поехать, на месяц, – говорит. – отпускайте меня. Я хочу поехать куда-нибудь. Надоели вы мне все.

– Хорошо. Ну, куда же вы решили поехать? Родственников у вас нет. Друзей, готовых вас принять, тоже. Жилье давно не пригодно для проживания. Не можем же мы вас отпустить просто на улицу. Вы же понимаете? – отвечаю я ему.

– Тогда придумай куда я поеду – не унимается дед. – пусть меня кто-нибудь возьмет.

И так по кругу целую неделю. Каждый день он приходил ко мне и просился в отпуск к кому-нибудь. Ну, думаю, может найду родственников. Бывает так, что попадает старик в дом престарелых, а родственники даже не знают. Не все же общаются с оставленными после развода детьми, с двоюродными родичами или крестниками. Те потом разыскивают пропавших стариков, навещают, иногда даже забирают к себе доживать. Позвонила я в сельский совет родного поселка Василькова на удачу, вдруг, кто-нибудь найдется.

На удивление, Василькова в родной деревне отлично помнили. Радушная тётечка с большим интересом расспросила о жизни и самочувствии деда и с удовольствием рассказала мне странную историю его жизни. Вспомнила всех родичей, соседей. Рассказала с кем гулял, на ком женился, где служил и кем работал. Клад, а не сотрудник администрации!

В итоге, ехать Василькову все равно не к кому. Не осталось у него родных людей и тех, кто бы его приютил тоже. Но, оказывается, были в его жизни времена, когда его очень любили. Женщины ради его внимания были способны на многое…

Васильков не был красавчиком. Высокий, могучий, косолапый парень с курносым носом и бесцветными волосами, бровями и ресницами. Вот такой огромный, добрый бесхитростный богатырь с широкой улыбкой и открытым сердцем. Всем улыбался, всем помогал, всех любил и всех жалел.

Отслужил в Морфлоте и вернулся в родную деревню жизнь налаживать. И ведь женился сразу, через месяц. На Марии. Долго не выбирал. Да и не за чем, любила его Мария еще сызмальства, так и бегала за ним по пятам. Маленькая, слабенькая, худенькая. Заберется к Василькову на загривки, а тот таскает ее по всей деревне. Ну, а после армии как увидела своего богатыря в форме тут же и открылась ему. Рассказала о любви своей светлой, о мечтах заветных. О том, как дом поднимут высокий, как деток родят, как жить будут дружно да весело.

Не устоял Васильков. Обнял он Марию, заглянул в глаза жгучие и понял, что вот оно его счастье. Чего еще ждать от жизни? В судьбу можно верить, а можно и не верить, но бога лучше не гневить. Раз любит его Мария – значит и он полюбит. Вон какая красавица его, неуклюжего полюбила. Ему ли выбирать? Поживет - разберется что за любовь такая? Может и он любит, просто не знает, что это любовь и есть. Кто ж этому учит? Нравится ему Мария, и смотреть на нее нравится, и целоваться тоже. От поцелуев ее бесстыдных голова дурной становится, а сила прибавляется. Ничего подобного Васильков не испытывал прежде.

Не обманула мужа Мария. Жили они дружно, весело. И дом срубили высокий, и достаток всегда был на зависть соседям. Васильков ведь никакой работы не боялся. Хорошие деньги зашибал. Все сбылось, только деток у них не было. Мария плакала, лечилась, к бабке знахарке ходила за советами, но проку от этих советов не было. Васильков конечно успокаивал жену, хоть и переживал сильно. Может это из-за него деток не народилось? Может на флоте облучение какое? Переживал и молчал. Так и жили. Огромный бесцветный мужчина и маленькая жгучая женщина в светлом тихом высоком доме. Смирились. Ну, а на старости лет Васильков полюбил.

Как в кино: приехала в деревню по распределению молодая агрономша. Слышал Васильков, что прислали бабу, что хваткая не по возрасту. Обсудил с мужиками, да и забыл. Едет однажды на своем ГАЗоне вдоль полей и видит стоит у берез красавица. Высокая, дородная, пышногрудая, косища пшеничная толщиной с руку. Даже не поверил, что женщина реальная. Не было в их деревни отродясь таких красавиц. Полюбовался, да и проехал. Время идет, а красавица не забывается. Стал искать встреч с агрономшей, подвозил пару раз по делам и без надобности, просто, что бы увидеть и совсем пропал.

Долго скрывал Васильков нежданную любовь. Мучился. Не позволял себе видеться с красавицей. Только снилась она ему. Каждую ночь кружил он в танце агрономшу, так легко, так нежно касалась ее щека его плеча. Проснувшись же удивлялся: надо же, отродясь не танцевал, а тут - нате, пожалуйста, да еще и с чужой женщиной, с молодухой. И представлял, как укрывают его любушку распущенные соломенные волосы, как прижимается он к пышной молодой груди и стыдился своих мыслей, и снов, и мечтаний.

А потом, по итогам уборочной страды отправили агрономшу и ударников социалистического соревнования для награждения в райцентр. После торжественного собрания праздновали в ресторане. Нежданно-негаданно Васильков танцевал. Трезвый, счастливый, у всех на виду. Пригласил свою любушку на танец. Прижал ее к себе, а губы виска касаются и сердце замерло, и дышать больно. Взял он ее за руку и повел из зала, а она и не сопротивлялась.

О том, что Васильков спутался с агрономшей в деревне узнали сразу. Злословили. Мария плакала и скандалила, а он любил. Любил всем сердцем, не стесняясь. Жену жалел. Пытался объясниться, развестись, но разве она поймет, отпустит?

Два года жили страстями. Ссорились, мирились. Мария Василькова прогоняла, потом видя, как счастливы они с агрономшей возвращала домой. Шантажировала бездетностью. Корила его, что молодость ее украл, что детей не подарил. Кому она теперь старая нужна? Ходила к знахарке, тайком делала приворот. Возвращался Васильков на время. Толи старая привязанность, толи ответственность, толи любовь, толи действовали бабкины настойки.

А потом агрономша забеременела. Вся устроенная жизнь Марии рухнула. Ушел Васильков окончательно. Решил официально оформиться с любимой, дите должно родиться в семье. Снова побежала Мария к бабке за приворотом. Не известно, что уж та ей насоветовала или какой отвар приготовила, только Васильков неожиданно жениться передумал и снова вернулся к жене.

Ну, а беременная женщина от страха остаться одной, решила за любимого мужчину бороться до конца. Перепробовав все мыслимые способы ничего лучше не придумала как навестить ту же знахарку. Уговорами или угрозами заставила бабку сварить и ей настойку для любимого.

Ну, а дальше, если верить тётеньке из сельсовета, Васильков так и бегал от жены к агрономше и обратно. Привораживали его женщины любимые и родные. Опаивали, одурманивали, обманывали пока его любушка не умерла во время преждевременных родов.

После похорон Васильков в себя не пришел. К жене не вернулся. Говорят, сошел с ума. Стал жить у берез на поле. Ночевал там до самых морозов, а потом и вовсе пропал.

В усадьбу Василькова привезли спустя восемь лет. Сильно пил. Дважды лежал в психоневрологическом диспансере, жил на улице. Ничего не помнит. Никого не любит. Мария умерла, но ему все равно.

Васильков не красиво состарился. Побитый жизнью и алкоголем сморщенный худой сутулый старик с седыми волосами, седыми бровями и ресницами. Руки трясутся, злой и безумный. Он хочет в отпуск, куда-то туда, где хорошо, туда, где его любили, где он хоть кому-нибудь нужен.

О том, что в усадьбу оформляется Яков Семёнович стало известно за неделю до его приезда. Сотрудники КЦСОН советовались, присылали сканы анализов и документов, справок, актов и ходатайств, чтобы в день приема у меня не возникло вопросов и весь пакет документов был подготовлен идеально. Случалось, что из-за просроченных анализов или сомнительного документа мы не могли принять человека и отправляли на до оформление. В этот раз все отработали замечательно. Специалисты прислали даже фото личных документов: паспорт, СНИЛС, медицинский полис.

Деда Якова привезли из соседнего города. После изнуряющего переезда по жаре старик из машины выйти не смог. С трудом пересадили его в кресло коляску, завезли в прохладное приемное отделение. Сидит дед голову повесил, руки трясутся. По щекам струйки не то слез, не то пота. Жарко. Няньки вокруг него суетятся. Напоили, протерли влажными салфетками лицо и шею.

Села напротив него на стул знакомиться. Дед Яков говорить совсем не может. После инсульта речь не восстановилась. Мычит только. Я задаю вопросы, он пытается отвечать. Беседуем. Что-то понимаю по глазам, они у деда ясные-ясные, умные, не затронутые болезнью. Смотрю в документах в графе «место работы» - следователь. Интересно, думаю, каких только людей не приводит судьба к нам в усадьбу. А дед, наблюдая за моей работой с документами вдруг заволновался, замычал, пытается что-то сказать, ничего не выходит. Специалисты из КЦСОН на него «шикают», что бы угомонился. Устал, говорят дед.

– Давайте уже оригиналы документов, подпишем акт и будем определять деда Якова в карантин. – смотрю я на сопровождающих.

Специалист из КЦСОНА, до этого такая активная, вдруг как-то замялась, притихла.

– Нет у нас оригиналов документов. Они у сына.

– Как это у сына? Зачем они ему?

– Вы деда примите, – оживилась снова социальщица, - а документы мы вам потом передадим. Мы же из другого города, мы же не можем за ними сбегать. – пустилась она в пространные размышления.

А дед тем временем дотянулся до моей руки и сжимает ее. Надувает щеки, открывает рот, только слова не выходят…

– Без паспорта мы никого принять на проживание не можем. Поэтому у вас два выхода, – успокоила я социальщицу, которая уж совсем разнервничалась и начала повышать голос, пытаясь оправдаться. – Либо вы звоните сыну и он передает документы с рейсовой ГАЗелью, а ваш водитель встречает и привозит их, пока вы с дедом ждете на территории интерната. Либо вместе с дедом уезжаете обратно к себе, собираете все документы и на следующий день возвращаетесь, и оформляетесь как положено.

Давая понять, что вопрос не обсуждается, я попросила няньку накормить деда обедом и устроить его на кушетке, пока документы передадут.

Водитель и социальщица остались ждать на улице в беседке. Просидев час в тенечке и увидев, что дед благополучно отдыхает на кушетке, наши гости решили сбежать. Завели свою затарахтевшую на всю округу машину и рванули к воротам, не подумав о том, что их просто не выпустят. Поругавшись с охраной социальщица вернулась к приемному отделению и снова закатила скандал обвиняя меня в жестокости и черствости.

– Вы что не понимаете, что документы точно есть, я не обманываю, я же сотрудник КЦСОН, я эти документы в руках держала, копии делала, вот же копии. Что вам еще надо?

– Ну, раз вы держали документы в руках, вы должны были привезти их с собой, – объясняю я ей, – вы же должны это знать. А копии вы могли эти сделать и полгода назад. За это время с документами могло произойти все, что угодно. Поверьте моему опыту. Люди способны на многое.

Просидев еще час сотрудники КЦСОН наконец дозвонились к сыну деда Якова. Оказалось, он не может им передать документы, потому что проигрался в карты и оставил паспорт деда в залог. Что и требовалось доказать…

Благодаря тому, что дед Яков был следователем в маленьком городе, где его знают и помнят вопрос удалось решить за два часа. Правдами и неправдами передали паспорт нам. Социальщики просидели почти пять часов, пока привезли документы. Но, это был их выбор.

Деда Якова определили на проживание как положено. Теперь он уже в своей комнате. Ему спокойно, но он плачет. Сын снова его подвел.

Потом стало известно, что сопровождающая женщина из КЦСОН подружка сына. От большой любви решила помочь дорогому другу решить проблему: пристроить деда в интернат, развязать руки. Думала, что сумеет засунуть без документов. Копии же есть. Не удалось.

По старой памяти друзья и коллеги деда теперь займутся родственником и его подругой.

С годами, у всех сотрудников усадьбы, происходит деформация: мы по-другому начинаем относиться к людям. Как бы этому не противились. Нет, мы не становимся черствее или добросердечнее к чужой боли. К этому привыкнуть невозможно. Каждая история волнует, задевает, поражает, возмущает, учит. Хочется думать, что учит. За семь лет я узнала почти тысячу людей с разными судьбами. Ни одна не повторилась под копирку. Люди уникальны и ведут себя в схожих ситуациях абсолютно непредсказуемо. Находят выход, оправдание, ресурсы. А вот родственники до противного поступают одинаково. Каждый раз не понятно зачем оправдываются, изворачиваются, накручивают одну ложь на другую, пытаясь выглядеть чище и достойней. Отбирают обманом квартиры и счета, остатки пенсии, оформляют на стариков кредиты, открывают ИП. Потому что могут себе позволить – родственники ведь, родные люди, а родство является основным элементом большинства семейных правоотношений. Имеют право по-родственному, вопреки любви и совести.

Сегодня в первый раз после снятия карантинных ограничений в усадьбу приехал буфет из кафе. Манящий аромат свежей выпечки призывно наполнил этажи и потянулись старики со всех отделений занимать очередь за плюшками, румяной самсой и сочными мантами. Сегодня будут кутить. Все на радостях брали много, с запасом вдруг, открыли ненадолго. Пировать начали еще в обед, пока горячее. Накрывали столы, угощали соседей сладостями. Усадьба ожила. Только из комнаты тети Кати слышалось сначала недовольное ворчание, затем странное постукивание на которое радостные соседи не реагировали, пока тетя Катя не начала истошно вопить. Вот тут-то и разнеслась по всему отделению новость: «Толстая Катька упала»

О том, что приехал буфет из «Бистро» тете Кате проговорилась санитарка. Только оттуда привозили самую вкусную самсу в городе. Обрадованная женщина заказала для себя целую коробку вкусностей. Долго упрашивала занятую санитарку сбегать в холл к буфету. Ну, а когда осталась одна, не удержалась и съела все. Все двадцать пять штук. Да, тетя Катя так умеет. Ее поэтому муж и привез в интернат. Не мог с ней справиться самостоятельно. При росте 160 см. она весила 230 кг. Имела неуемный аппетит, скверный характер и нелюбовь ко всему, что нельзя было съесть.

Одежду для такой шикарной женщины подобрать не удалось, поэтому наша швея придумывает для тети Кати невероятные наряды сшивая между собой три платья самых больших размеров. Железных медицинских специализированных кроватей таких габаритов тоже не выпускают. Слесарь интерната приварил к новой современной кровати почти половину от старой немного ее доработав. Получилась отличная многофункциональная кровать – шедевр инженерной мысли. Она занимает почти половину комнаты, поэтому тетя Катя живет одна.

За пятнадцать лет в усадьбе она похудела до 208 кг. Перессорилась со всеми жителями отделения, выжила парочку санитарок и трех медсестер. И все же невероятным способом обходила все запреты и бдительную слежку, подкупала недалеких доверчивых ребят из психоневрологического отделения (ПНОР) и добывала запрещенные больным сахарным диабетом продукты. Меняла хлебцы на газировку, сигареты на ватрушки и объедалась тайком ночами до приступов.

Сегодня тетя Катя была счастлива. Наелась. Сидела поперек кровати опершись о стену, смотрела в окно как проживающие высаживают рассаду на участке, разбивают клумбы. Дышала воздухом в открытое окно, мечтала, да и не заметила, как сползла на край, свесилась и плюхнулась на пол.

Женщина поворочалась, поерзала на холодном линолеуме, но перевернуться не получилось. Она приподняла голову и пару раз крикнула, позвав на помощь. Через закрытую дверь увлеченные покупками соседи ее не услышали. Тетя Катя стала стучать, шлепая ладонями по полу. Глухой стук никого не привлек. От отчаяния она треснула кулаком о перекладину кровати, но только поранила руку. От бессилия женщина закричала.

Дверь в комнату открылась.

– Твою ж мать! Катька упала. Зовите подмогу. – крикнула баба Шура на весь коридор.

Прибежали медсестры, санитарки со всего этажа. Поднять притихшую тетку не получалось. Походили вокруг, посовещались. Поднимут вчетвером ногу, а руки вдвоем только получается сдвинуть. Мучились, мучились не выходит ничего. Только больно ей сделали.

– Лежи пока теть Кать, – распорядилась главная медсестра, мы мужиков позовем.

Оставили измученную женщину на полу, а бежать некуда. Выходные дни. Основной персонал работает до трех часов. Как назло, наши немногочисленные мужчины уже или дома, или в отпуске. Пригласили ПНОРовцев. Мальчишки идти не хотят. Знают, что тетя Катя неподъемная. Еле уговорили.

Заходит толпа молодых мужчин, а теть Катя в слезы: «Не трогайте меня, не хочу, чтобы дурачки меня лапали». Кричит, головой мотает, руки одергивает.

Ребята кривятся, матерятся… поднимают, а в открытую дверь заглядывают все, кто сумел протиснуться.

Удалось всё-таки с третьего раза ее поднять. Кряхтят, торопятся, два шага сделали, тетя Катя как закричит: «Ой отпустите, ой ссу…. Ой, все, точно ссу» ПНОРовцы бросили тетку и разбежались с криками.

Лежит тетя Катя на полу в луже, плачет. Матерится, обещает всех засадить, когда поднимется.

–Ну, не реви, что уже теперь, – успокаивает ее санитарка. Придумаем что-нибудь, не останешься же ты на полу.

Вытерла лужу вокруг. От мокрого платья теть Катя быстро замерзла и начала икать. Пришлось вещи разрезать и вытащить из-под нее. Накрыли голую тетку одеялом.

Не известно сколько бы пришлось еще лежать тете Кате, но на счастье известие о падении толстухи дошли до гаража усадьбы. Пришел механик с двумя домкратами и поддоном. Поколдовал несколько минут и поднял несчастную тетю Катю к кровати. Медсестры перекатили женщину на кровать. Обмыли и оставили отдыхать.

А через полчаса собрались опять все на крик в комнате тети Кати. Перенесшая страшный стресс женщина проголодалась. Обнаружила пустую коробку и вопила пуще прежнего. Обвиняла ПНОРовцев в краже самсы. Начисто забыла, что съела ее сама. Обещала написать жалобу на всех в прокуратуру. И ведь напишет.

Казусы, сплошные казусы и нелепица.