Как и всякий уважающий себя геолог, Кухтыль решил поработать на крайнем севере. А что есть самый крайний север? Конечно же Норильск, а особенно Талнах, который в 45 километрах от него.
Дело было обычной таймырской зимой, когда на улице под полтинник мороза, в камералке около тридцати тепла от шести масляных тэнов, работать лень и хочется выпить. К тому же еще и пятница была. В те времена рабочий класс таймырский вкалывал в три смены. Соответственно и снабжение товарами первой необходимости тоже старались приурочить к такому графику. Беда была только в том, что в Талнахе ночную смену по продаже огненной воды бойкотировали местные партийные начальники, но народ не унывал, а использовал казенный транспорт. Что такое 45 километров для бешеной собаки? Мелочь.
Путем открытого голосования из шести присутствующих выбрали двоих делегатов: собственно Кухтыля, как самого молодого и шустрого и водителя, который был хоть и после смены, но зато еще трезв. Выдали денег и напутствовали.
Транспорт представлял из себя ЗИЛ-131 с кунгом при теплой печке, но из солидарности с трезвым водителем, поддатый, но молодой Кухтыль залез в кабину. На улице потрескивал лед на шоссе — было минус сорок два градуса. Где-то не доезжая километров десяти до Кайеркана, Кухтыль осознал, что сейчас уснет, а водители, как известно, не любят спящих пассажиров — их от этого тоже в сон клонит. Пришлось тормозить. Внутри кунга, около двери была маленькая кнопочка, при нажатии на которую, ЗИЛ-131 подавал звуковой сигнал, типа пассажир прибыл, упал на матрац и готов продолжать движение. Помня об этом, Кухтыль быстренько выпрыгнул из кабины — в одном свитерочке холодновато в такой мороз — и резво помчался к заветной дверце. Вообще, по ночам и в такой мороз машины там ходили редко, но тут произошел тот самый случай, когда "наиболее вероятно то событие, которое наименее желаемо" — закон бутерброда. В тот момент, когда Кухтыль поставил свою ногу в тапочке на подножку кунга, мимо проехал "уазик" и весело бибикнул.
Первое, что сделал Кухтыль, это сказал громко и вслух "Ёб твою мать!", но положение от этого не выправилось — ЗИЛ уходил не взирая. Потом бедный геолог попрыгал, ощущая спинным мозгом, как похрустывают на нем свитер с тапочками. Хоть свитер и был связан любящей мамой, но от таймырского холода спасал подобно броне тевтонского рыцаря — на что, собственно и стал походить уже в первые секунды. Несчастный геолог понял, что светлое будущее коммунизма, ради которого он тут горбатился целый сезон будут встречать без него. Но стойкая вера в идеалы возобладала — он вспомнил рассказ Джека Лондона, который читал в детстве и сделал шаг. Тапочки звякнули, но выдержали. Потом Кухтыль побежал. Молча, без "матери"…
Стоит отметить, что водитель был изрядной эгоистичной сволочью по жизни — только это и спасло несчастного Кухтыля. Сволочизм заключался в том, что шофер решил, если поехали вдвоём, то и в очереди стоять нужно тоже вдвоём, а уж грузить и подавно. Перед въездом в Норильск он остановился и пошел будить Кухтыля. Каково же было его изумление, когда геолога в кунге не обнаружилось! Опять же нужно сказать, что водитель был хоть и сволочь, но сволочь умная и склерозом не страдающая — он вспомнил про "уазик" сразу. Как он потом рассказывал — никогда в жизни ему ни до этого случая, ни после, так быстро ездить не приходилось.
В свете фар Кухтыль напоминал нечто среднее между революционным паровозом и снеговиком он медленно подбегал к Кайеркану. Прямо в панцире геолог был погружен в кунг для обогрева. Таял очень медленно, но уверенно возвращался к жизни и по приходу обратно в нормальное состояние, первое что он произнес, было "Ёб твою мать", но уже ласково.
А дальше был ПОДВИГ. Они опять поехали в Норильск. Ведь, нельзя же было бросить на произвол судьбы четверых ударников производства, оставшихся в талнахской камералке? И не бросили.
Когда работы закончились, и Кухтыль улетал на материк, начальник отряда торжественно наградил геолога Кухтыля почетной грамотой "за успехи в социалистическом соревновании". Эту грамоту, мне так кажется, Кухтыль бережно хранит по сей день и обязательно покажет внукам, но… расскажет ли?
Талнах, 1984
