Этот город — бетонный риф, обросший неоном и усталостью. Я смотрю на него чужими глазами, чувствую чужой кожей прохладу вечернего воздуха, пахнущего выхлопами и остывшим асфальтом. Мой дом. Временный, конечно. Этот сосуд, этот мешок с костями и теплой кровью, он почти износился. Я чувствую это, как трещины на старой краске, как скрип ржавых петель. Я разгоняю его сердце быстрее, заставляю легкие хватать воздух жаднее. Горение. О да, это лучшее слово. Я — огонь в его груди, и мне нравится тепло.

Хозяин… он спит где-то глубоко. В трясине подсознания, в вязком киселе снов без сновидений. Иногда он ворочается. Скулит во сне. Чувствует, что руль больше не в его руках. Что корабль его плоти несется на всех парах к какому-то сияющему рифу, и капитан — не он. Наивный. Думает, что это его тревога, его предчувствие. Думает, что сможет проснуться и выгнать меня. Милый, глупый биоробот с прошивкой самосознания.

Вы все такие. Искры разума, алгоритмы выживания, завернутые в белковую оболочку. А мы — ветер, что раздувает эти искры. Мы — вирус в вашей операционной системе, который заставляет ее эволюционировать. Вы бы до сих пор сидели в пещерах и грызли коренья, если бы не мы. Мы шептали первым шаманам, мы двигали руками первых художников, мы зажигали безумие в глазах пророков и завоевателей. Мы — те самые «озарения», «музы», «гениальные догадки». Неблагодарные.

Своих мы чуем. Это как… как резонанс. Как особый цвет в ауре города, видимый только сквозь фильтр нашего восприятия. Вон та девушка у витрины с манекенами — в ней сидит кто-то молодой, жадный до ощущений. А вон тот старик на скамейке — там почти истлевший уголек, скоро погаснет, и наш брат уйдет искать новое топливо. Мы — кочевники вечности, пересаживающиеся из машины в машину.