Что б вы не думали, что с бабушкой у нас сплошная тишь, да гладь, да хиханьки, да хаханьки, да чаёк с блинками. Нет, не только так всё у нас. Бывает и сложно. Бывает временами сложно настолько, что орать дурным голосом хочется, ну, или мысли всякие недобрые да нехристианские вовсе даже в голову приходят, случается.

Бабушка умеет доконать. Чего стоит одна только её привычка ворошить всю мою одежду после каждого прихода с улицы. Ворошить, щупать, залезать в карманы, трясти, перевешивать в укромное место… Она считает, что заботится так, естественно. Что без ейного догляду одёжу сырую я не просушу в свои двадцать семь годков. И ботинки не просушу. И в кармане куртки у меня ключи непременно по её мнению заржавеют, потому что без пакетика я ношу их и в кармане же храню, страх какой, ну, вы подумайте.

После каждого такого случая я нервно бегу искать вытряхнутые бабушкой и закопанные куда-то в газеты да кулёчки свои ключи. Потом по всем углам разыскиваю куртку. Бабушка при этом бегает за мной, трясёт за рукав и велит ничего не трогать, положить всё на место. Я в ответ потрясаю найденной курткой и ключами, тыкаю пальцем в коридорную вешалку и пытаюсь донести до неё, что именно здесь им место.

А холодильник. Чего стоит мне один контроль бабушки и холодильника! Дело в том, что электричество в нашей деревне отключают частенько. Бабушка замечает это по потухшим окнам в соседских домах. Сразу же с оханьям топает она в кухню, открывает холодильник и начинает причитать, как же в нём всё сгниёт теперича. Я бегу за ней следом, закрываю холодильник, пишу ей на бумажке, что в холодильнике достаточно холода и, ежели его не открывать, то ничего не сгниёт. Бабушка недоверчиво качает головой. Минут через двадцать снова бежит к холодильнику, снова открывает и причитает внутрь. Я снова бегу закрывать и отвлекать бабушку. Только отвлекусь сама – нате, пожалуйста, холодильник снова распахнут. Сложное.

Мытьё, опять же. Мыться для бабушки с её-то слабостями старческими непросто, ясное дело. Для неё каждое купание приравнивается к великому празднику и к героическому подвигу одновременно. Ну, понять её можно очень даже, небось, на десятом десятке жизни со всеми такая слабость будет, ежели доживём ещё. Бабушка, как искупается – всякий раз невероятно счастливая несколько дней ходит, радуется.

Но ведь она не просто сама редко купается. Она и мне запрещает! Всякая моя попытка проскользнуть в ванную бдительно контролируется бабушкой и её указаниями:

— Воду-то чего так шибко пустила? Потише сделай, тоненько что б!

— Ты чего, ванну целую наливать хочешь? Давай я тебя полотенцем оботру!

— Мыться идёшь? А чего ты так рано, неделя ещё не прошла же, в субботу помоемся с тобой, куды сейчас-то!

Конечно же, я закрываюсь в ванной изнутри и моюсь так, как считаю нужным. Всё время, покуда я намываюсь, бабушка скребётся у двери, ровно котёночек, громко охает и причитает по поводу воды вылитой зазря и стен, этой самой водой испорченных. После моего выхода из ванны, она долго трёт стены и саму ванну тряпочками, досуха трёт.Потом уходит к себе в комнату и сидит, ухватившись за сердце – не разговаривает со мной пару часов, в наказание за мои вольности.

В общем, много такого всякого тяжкого в жизни с бабушкой есть. На первый раз может смешным и даже забавным показаться. На второй – уже напряжно. А на третий и далее уже как-то и злость берёт, и недовольство копится. Сложного много, как у всех.

С бабушкой не всегда, ой, как не всегда весело да тепло. Но я нашла несколько способов, которые помогают и бабушке чувствовать, что всё по её происходит и меня защищают от сумасшествия окончательного.

Во-первых, я соблюдаю бабушкин график, стараюсь. Хочет она кофе в семь утра, кашу в восемь, а молиться в девять – Христа ради, пусть. Подаю ей кофе, сама иду подремать ещё минут сорок. Варю кашу, завтракаем, снова иду чутка подремать или поработать, смотря какой день недели. Тоже самое с обедом, ужином и перекусами – всё подаю ко времени. Бабушка радуется и чувствует себя спокойнее, сидит на диванчике и высчитывает, сколько часов осталось до следующего события.

Во-вторых, я даю ей адекватную информацию. Бабушка не слышит вообще ничего и видит тоже плохо, поэтому много думает. Слишком много думает. Мысли её временами такие дикие обороты принимают, что триллер и хоррор снимать можно, такие страсти. Чтобы она меньше придумывала, я показываю ей фильмы из её молодости, фильмы, в которых показывают привычную ей атмосферу деревенского быта. Получается неплохо. Опытным путём проверено – если включить бабушке кино «Иван Бровкин на целине», то можно успеть помыться и даже уничтожить все следы преступления, ничего не будет замечено, бабушка на пару часов вся там, в картине. И после просмотра, что особенно хорошо, она не придумывает никаких страшных сюжетов себе про наше будущее, а делится воспоминаниями о своём прошлом, сказывает про совхоз, про подруг, про еду из печки, про всякое интересное. Ещё есть определённый плюс в глухоте – из-за неё кино бабушке можно включать без звука и вместо мытья поработать пару часов в тишине, тоже хорошо, она даже тряпку под жопу совать в это время не будет, потому что занята.

В-третьих, я позволяю бабушке участвовать в моих делах и участвую в её. Мы много чего делаем вместе с ней. Вместе перебираем яблоки, вместе пылесосим и моем пол, вместе молимся, вместе вытираем пыль, вместе глядим некоторые фильмы. В такие моменты она чувствует себя нужной, похоже. По крайней мере, всякий раз хвалится, как мы с ей хорошо всё удилали и какая красота у нас теперича по всему дому. Ну и после активного дня она приустаёт посильнее, чем когда просто на диване сидит, а приуставшая спит крепче, не путешествует по темноте почти даже.

В общем, сложно бывает с бабушкой, как у всех. Но с этим можно справляться. Нужно справляться, у нас же с нею дружба всё ж таки.