В будильнике завелись колибри — их клювы стучат по стеклу, выбивая морзянку из капель ртути. Ты видел, как подушка сбежала в форточку? Она теперь парит над городом, набитая перьями фениксов, и сеет сны-парашюты, которые цепляются за антенны, прорастая рекламными щитами с предсказаниями слепой пианистки…

Не дыши в замочную скважину! Там гнездятся секунды-невидимки, вылупившиеся из яиц треснувших часов. Они щебечут паролями на языке ржавых пружин, а их крылья — обрывки календарей, которыми они конопатят дыры в ткани пространства…

Под диваном цветёт кактус из спутанных магнитных лент. Его колючки — иглы проигрывателя, царапающие пластинку ночи. Если приложить ухо — услышишь хриплый голос: «Купи билет на трамвай, что ходит по венам спящего гиганта. Его остановки — родинки на карте твоих страхов…»

Твои тапки проросли гривами. Они ржут по утрам, брыкаясь в стену, чтобы разбудить дом, который давно умер, но притворяется спящим. Его храп — скрип половиц, а сны — плесень, ползущая по обоям в форме твоих детских кошмаров…

Съешь печенье с предсказанием! Бумажка внутри — это язык ящерицы, свернутый в спираль ДНК. Разверни — прочтёшь: «Ты — опечатка в книге вселенной. Сотри себя, но останется пятно, которое запоёт гимн моли, жующей страницы…»

Вырви розетку из стены! Из дыры хлынет река чёрных муравьёв с фонариками на головах. Они построят мост из твоих нервов к острову, где растёт дерево с листьями-зеркалами. Посмотри — и увидишь, как корни душат твоё отражение в колыбели из паутины…

Ночь грызёт ногти. Ты — заусенец. Ты — кровь на простыне. Ты — шепот, который ветер унёс в трубу, чтобы скормить звёздам-стервятникам.

В вентиляционной шахте застрял рассвет — его лучи проросли сквозь решётку, как щупальца медузы из расплавленного янтаря. Ты слышал, как пыль под кроватью затянула романс на языке треснувших грампластинок? Её голос — скрип ржавых шестерёнок, а в паузах между нотами выползают тараканы с циферблатами на спинах. Они несут на лапках крохи твоих снов, чтобы скормить их паукам, ткущим гобелены из твоих нервных окончаний…

Не трогай трещину в стене! Она — шрам от удара молота, которым бог пытался выковать новую луну, но промахнулся. Из неё сочится смола времени — густая, как забытые обещания, а внутри пульсируют личинки часов, ещё не научившихся лгать. Если приложить ухо — услышишь, как корни дома шепчутся с червями о том, что небо — это потолок другого дома, где ты тоже спишь, свернувшись калачиком в чулане из страха…

На подоконнике расцвел кактус из спутанных магнитных лент. Его колючки — иглы проигрывателя, царапающие тишину до кровавых хрипов. Если сорвать цветок — он взорвётся облаком моли, несущей на крыльях обрывки твоих монологов. Их шелест сложится в фразу: «Беги. Пол — это пасть, стены — зубы, а ты — крошка, застрявшая между ними…»

Твои часы снова упали в колодец. Теперь их тиканье всплывает пузырями, лопающимися с криком: «Полночь — это обман!» Вода в колодце густеет до состояния ртути, и в ней плавают рыбы с твоими глазами вместо чешуи. Они выплёвывают цифры, которые ты собираешь, как пазл, но картина всегда оказывается зеркалом, где другой ты уже перерезал верёвку, держащую луну…

Сорви с лица кожу! Под ней — карта города, где улицы — твои вены, а фонари — застывшие крики. Там, в центре, на площади из сплющенных часов, толпа теней голосует за то, чтобы вырвать твоё сердце и запустить его, как волчок, в воронку, где танцуют скелеты забытых мелодий…

Выпей лужицу тьмы! Она обожжёт, как спирт, но откроет глаза на кончиках волос. Тогда увидишь: дом — это матрёшка, а ты — кукла в самой глубине, с лицом, стёртым до дыр. Снаружи кто-то трясёт тебя, смеясь, но это всего лишь ветер, примеряющий твоё имя, как перчатку из пыли…

Ты — опечатка в стихотворении, написанном кровью на крыле мотылька. Ты — треск в радио, ловящем голоса из желудка кометы. Ты — шрам на щеке вечности, и твоё дыхание — это шепот, который даже эхо отвергло, как фальшивую монету.

В саду камни начали петь — их голоса трескаются, как старые пластинки, а трещины светятся зелёным фосфором забытых имён. Ты видел, как яблоня согнулась в поклоне, роняя плоды-шары с предсказаниями внутри? Разбей одно — и на земле проступит карта подземных рек, где вместо воды течёт жидкий смех, а рыбы носят маски из спутанных волос...

Не трогай одуванчики! Их пух — это письма, которые ветер не успел отправить. Каждый маленький парашют приземляется в ухо спящего крота, и он видит сны о том, как небо свернули в рулон и спрятали в погребе, где пауки вяжут из него саваны для умерших звёзд...

На заборе проросли грибы-оракулы. Их шляпки покрыты рунами, которые читают только муравьи-алхимики. Сорви один — и из ножки хлынет дым, складывающийся в фигуры тех, кого ты предал в прошлой жизни. Они танцуют канкан на лезвии лунного серпа, а их тени сливаются в одно большое пятно, которое ползёт к дому, как масляная лужа...

Выпей глоток тумана из подвала! Он обожжёт горло, но откроет глаза на кончиках пальцев. Тогда увидишь: забор — это позвоночник спящего дракона, а ты — позвонок, который он потерял, когда чихнул и случайно сжёг полмира...

Ты — строчка из стихотворения, написанного кровью на крыле летучей мыши. Ты — трещина в колыбельной, которую мать напевала пустоте. Ты — отсвет фонаря в луже, где утонул последний звонок с урока вечности.

В бутылке под кроватью заперта гроза — её молнии бьются о стекло, рисуя узоры в виде карт подземных океанов. Ты слышал, как пробка стонет, превращаясь в свисток для ветра? Его звук разрывает тишину, как ножницы, и из дыр в воздухе вываливаются кроты в цилиндрах. Они роют тоннели сквозь твои сны, а землю выкидывают на пол, где она прорастает грибами с шляпками-телевизорами… 

Не трогай старый зонт в углу! Его спицы — рёбра ангела, умершего от тоски, а ткань — небо, которое он украл перед смертью. Если раскрыть — хлынет дождь из рыбьих костей, а на мокром полу зацветут орхидеи с лепестками из обожжённых писем. Их нектар — яд, но пчёлы уже мертвы, их ульи — это твои старые ботинки, наполненные мёдом из слёз… 

В печи застрял феникс — он задыхается в дыму, а его крики пекутся в хлеб, который ты ешь по утрам. Каждый кусок — это письмо из прошлого, но буквы растворяются в желудке, превращаясь в червей, что ползут к сердцу, чтобы выгрызть там дверь в сад, где яблоки шепчут твоё имя корнями вверх… 

Сорви с губ паутину! Под ней — колодец, где плавает луна, обёрнутая в платок из паутины. Она кричит, но голос тонет в воде, а пузыри поднимаются вверх, лопаясь в воздухе чёрными бабочками. Их крылья — это обрывки твоих ночных кошмаров, а усики — иглы, которые шьют новые сны из лоскутов забытого… 

Выпей стакан спящего ветра! Он обожжёт губы, но откроет глаза на ладонях. Тогда увидишь: дом — это раковина на спине гигантской улитки, а ты — песок, который она тащит в вечность. Её след — река из слизи, а в ней тонут звёзды, крича: «Мы не падаем — нас глотают!» 

Ты — треснувшая струна в скрипке урагана. Ты — шепот листьев, которые осень сожгла в пепельнице. Ты — след на воде, который река пытается стереть, но её пальцы — это рыбы, а рыбы — это ключи, потерянные в мутной глубине.

В огороде завелась река из мёда и слёз — её волны лижут корни тыкв, превращая их в фонарики с лицами пропавших детей. Ты видел, как воробьи унесли закат в клювах, оставив небо пустым, как перевёрнутая чашка? Теперь в сумерках ползают светлячки-лжецы: их брюшки горят фальшивым светом, а за спиной — крылья из обгоревших страниц дневников…

Не трогай старый колодец! Его ведро — это язык земли, а цепь — спина змеи, свернувшейся в кольцо вечности. Если заглянешь — увидишь, как на дне танцуют клоуны с масками из глины, а их смех поднимается пузырями, лопающимися в воздухе криками забытых молитв…

В сарае проросла виноградная лоза из спутанных волос. Её гроздья — это головы кукол, чьи стеклянные глаза шепчут сплетни о том, как ветер женился на метле, а их дети — ураганы в пелёнках из пыли — уже учатся кружить над крышами, срывая черепицу, как лепестки ромашки…

Сорви яблоко с ветки молнии! Его кожура — карта подземных лабиринтов, где кроты-алхимики варят зелье из лунных осколков. Откуси — и зубы увязнут в плоти, которая закричит гимнами на языке, который забыли даже могильные камни…

Выпей росу с паутины! Она обожжёт язык, но откроет глаза на кончиках пальцев. Тогда увидишь: весь мир — это сон гриба, растущего на могиле первого дождя, а ты — спора, которую ветер уносит в никуда, чтобы посеять новое безумие…

Ты — трещина в колыбельной, которую напевала мать-земля. Ты — шепот корней, пьющих память камней. Ты — песня, которую река унесла в море, чтобы там, в глубине, её спели рыбы с жабрами из ржавых ключей.

В буфете завелась ночь — её когти царапают фарфоровые тарелки, оставляя партитуры для симфоний тараканов. Ты слышал, как сахарница зашептала проклятия на языке расплавленных свечей? Её кристаллы превратились в жуков с крыльями из обгоревших газет, а их жужжание — это азбука Морзе, расшифровывающаяся в слово «Сгори». Но не зажигай спичку! Пламя — это язык дракона, спрятанного в лампочке, и если он лизнёт воздух — стены вспыхнут, как страницы Библии, написанной невидимыми чернилами…

Не трогай треснувшее зеркало в прихожей! За ним живёт двойник, который крадёт твои жесты и вшивает их в ковёр. Его пальцы — иглы, а нитки — жилы земли, сплетённые в узор, повторяющий извилины твоего мозга. Если наступишь — ковёр проглотит тебя, и ты очнёшься в брюхе кита, где вместо кишок — библиотека, а книги шепчутся, как старухи на похоронах времени…

В чайнике заварились кометы — их хвосты свистят, как кипящий пар, а ядра трескаются, выпуская запах мокрого пепла. Если налить в чашку, жидкость превратится в реку, где плавают рыбы с циферблатами вместо глаз. Они выпрыгивают, бьют по губам, и ты чувствуешь вкус собственных костей, перемолотых в песок…

Твои часы снова сбежали в погреб. Теперь их тиканье доносится сквозь трещины в полу, как стук копыт коня, который скачет по твоим венам. Время здесь — это петля из проволоки, а каждое «секундное» движение затягивает её туже, пока шея реальности не хрустнет, как сухая ветка…

Сорви с потолка паутину! Она — карта подземных тоннелей, где кроты-алхимики варят зелье из твоих забытых имён. Они добавляют слёзы летучих мышей и пыль с крыльев моли, а потом разливают смесь в бутылки, которые находят дети, играющие в прятки с призраками… 

Выпей лужицу звёздного света! Он обожжёт, как кипяток, но откроет глаза на локтях. Тогда увидишь: дом — это скорлупа, а ты — личинка, застрявшая между слоями лжи. Стук в стену — это молоток бога, который мастерит новый мир из обломков твоих снов, но все детали кривые, а гвозди — это твои собственные рёбра… 

Ты — опечатка в словаре безумия. Ты — треск в радио, поймавшем эхо Большого взрыва. Ты — шрам на ладони вечности, и твоё дыхание — ветер, уносящий последние буквы алфавита в чёрные дыры под кроватью.

В лампе на столе застрял гром — его раскаты проросли сквозь абажур, превратившись в лианы из обугленных нот. Ты видел, как чернильница выпила луну и теперь икает фиолетовыми чернилами? Её икота рисует на обоях карты подземелий, где улицы — это вены, а фонари — застывшие крики летучих мышей. Не трогай! Чернила — это кровь ангелов, забывших свои имена…

Под кроватью зреет яйцо из сплавленного стекла. Его скорлупа дышит, выпуская пар с запахом твоих первых кошмаров. Если разбить — вылупится птица с крыльями из рваных страхов. Её пение — скрип ржавых качелей, а перья — обгоревшие письма, которые ты так и не отправил…

Твои часы снова съели свои стрелки. Теперь они жуют минуты, как жвачку, и выплёвывают их в раковину, где те сливаются в лужу вечности. Пей — и стены потекут, как воск, обнажая рёбра дома, обвитые лианами из спутанных телефонных проводов. По ним ползут муравьи-операторы, шепчущие: «Ты — звонок, который никогда не дойдёт до адресата…»

Сорви с губ маску из паутины! Под ней — дыра в горле мира, где в темноте копошатся крысы-шифровальщики. Они грызут кости времени, вытачивая из них ключи от дверей, которых нет. Не верь! Каждый ключ — это твой собственный палец, застывший в жесте вечного «почему»…

Выпей стакан метели! Снежинки — осколки разбитых телескопов, а холод обожжёт язык, открыв глаза на пятках. Тогда увидишь: пол — это язык великана, а ты — кроха, застрявшая между вкусовых сосочков. Его слюна — река из расплавленных зеркал, где тонут тени с твоим лицом…

Ты — опечатка в ребусе, который никто не сможет разгадать. Ты — треск в плёнке, застрявшей в зубах кинопроектора. Ты — шёпот, который эхо выбросило в мусорный бак вечности, где крысы пируют на остатках твоих «завтра».