Вот раньше минусы круто работали: Появлялся какой-нибудь хер с горы типо мундака, так его комьюнити Пикабу мгновенно по минусам спускало и чел блокался. Да и само общество было сильнейшим и чувствовалось как единое целое, как маленький городок где можно было у любого попросить помощи и все постараются чем-то помочь. Это был сильнейший инструмент которого видимо боялись. В этом увидели опасность и решили все это аккуратно "пофиксить". Зато сейчас у нас говнозалупа и ни плюсы ни минусы нихуя никому и не сдались больше и вот такие вот начинают видеть свет и размножаться. Раньше набрать 2к или попасть в горячее считай выиграл в лотерею, можно в рамочку вешать. Раньше листаешь горячее и просто оторваться не можешь от количества интересного контента от разных людей. Чтобы набрать 11к тебе нужно было придумать или рассказать такую ебанутую душевную историю, которая действительно была оригинальной и приключилась именно с тобой. Или в целом ты можешь дать сообществу что-то такое интересное или смешное, что весь Пикабу тебя благодарить будет потом. Труп Бати, Deathman и куча ещё клёвых ребят после перепродажи Пикабу и введения кучу ограничений просто свалили и Пикабу превратилось в какую-то жопу. Что я тут делаю? Ищу проблески прошлого. Имхо.
Вот про СВОшников от первого лица. Так как сам, некоторым образом, причастен к этой войнушке, могу рассказать одно.
Страна поддерживает нас. По деньгам особенно. От случайных людей в отпуске всегда слышал много теплых слов. Очень приятно, честно.
Но, вот, читая пикабушку, в очередной раз наталкиваюсь на уродов. Хотелось бы немного разграничить людей, которые принимали участие в этой войне. Да, там имеется:
1. Спецконтингент. Они же шторма. Зэки, недозеки, либо отморози. Искренне им благодарны за то, что их кидают в самое мясо, спасая тушки мобиков и контрактников. Выживаемость минимальная, цифры приводить по потерям не буду, но там шансы мизерные.
2. Мобилизованные. Они же мобики. Люди, которых мне больше всего жалко. По-факту, гражданские, которых втянули в жесть. Только вот начали их потихоньку отпускать. Последний год ребят берегут.
3. Добровольцы. От совершенно чудесных людей, до чинуш, которые пришли за вбд либо прекращением уголовки. Тут вообще все зависит от человека. В некоторые добровольческие отряды, которые "придворные", попасть стоит 10кк.
4. Контрактники. Костяк армии, люди, которые знают, зачем пошли и чего можно ждать от СВО. Не просят жалости к себе, кто-то зарабатывает деньги, кто-то из-за долга. Прямо вот героев-героев, как это описывают в фильмах, я не встречал. Обычные люди, в-большинстве своем, хорошие.
5. Жулики. Крутящиеся вокруг армии, сво. Собирают какие-то деньги, вне фондов, что-то мутят. Когорты просто баб, которые пытаются любыми путями отжать денег. Начиная от ложных извинений в изнасиловании со стороны бойцов, заканчивая походными женами, которые приносят и бухло и наркоту, в-основном, штормам, чтобы уболтать на заключение брака. Пытаются любыми путями влезть в список гражданского персонала части, чтобы там мутить.
Так вот, государственная пропаганда выставляет нас героями. А мы - обычные люди, зеркало общества. И хочется предостеречь людей, которые далеки от этой войны, но сопереживают нам - смотрите внимательно. Сейчас все больше и больше жулья пытаются подлезть к теме этой войны. Вот, как вариант - от имени, якобы, контуженного бойца, начинают рекламить свои каналы, чтобы монетизировать их. Знаете, поддерживая таких, вы нихрена никому не поможете.
Хотите реально помочь - киньте банку сгущенки в любой официальный фонд, который возит на передовую гумку, с удовольствием схаваем ее и помянем добрым словом жертвователя :)
Есть ребята - ветераны, в том числе и инвалиды, которые пытаются чем-то заняться в мирной жизни, таких стоит похвалить, когда они выкладывают свои хобби, поделки, творчество. Пусть даже оно и не слишком хорошее.
А еще лучше - купите пачку нормальных сигарет, сходите к любому военному госпиталю, угостите ребят, поболтайте с ними. Им там так херово, что просто даже поболтать со случайным сопереживающим человеком, будет огромной поддержкой. Морально тяжело будет, но это будет хорошая помощь.
И просто шлите нахуй тех, кто что-то требует не от государства, а от окружающих, потому, что он - ветеран сво. В 99% случаев это будет гондон.
…Концерт начинается с волынки. Медленная, словно ленивая, музыка, потихоньку нарастает, вот уже появились первые резкие звуки и внезапно возникает ощущение, что где-то стоит огромная армия, которая совсем не собирается отступать. Нет у неё такой цели. Вдруг вступают барабаны. Волынка и барабан, больше ни одного инструмента, словно на дворе действительно 13 век....
Что-то знакомое чудится мне в архитектуре этого двухэтажного дома. Старый, стёкла в рамах держатся, как будто из последних сил. И рамы сами чёрные, давно не крашенные, полусгнившие, только тронь — разлетятся миллиардами осколков, осыпая кусками стекла и занозя того наглеца, что посмел потревожить столетний покой некогда жилого строения, того, которое уже давно покинул самый стойкий и упрямый домовой.
Дождь. Тогда не было дождя, но было очень холодно. Апрельская ночь, трех-, а не двухэтажный дом, какое-то заброшенное муниципальное строение, что числится на балансе города, но постепенно приходит в негодность.
— Ты давай, возвращайся, уже второй раз звонили, спрашивали, где казачок, а тебя нет! — абсолютно игнорируя наше присутствие звонит кому-то полицейский. — Да, нам сказали дожидаться особиста, я их внутрь не пущу.
— Ой, что у вас в Северодонецке, вот у нас в Рубежном! Прилет за прилётом, дома шатались! — потихоньку начинаем понимать, что мы вдали от боевых действий, люди начинают немного расслабляться и, естественно, хвастаться. Так же, как хвастаются своими болезнями в очереди к врачу. И чем рассказчику было хуже, тем в более выгодном свете он предстаёт перед окружающими. Поэтому каждый упомянутый "прилет", "удар", "плюс" начинает обрастать всё более шокирующими подробностями. Пока слушаю других, вспоминаю то, что уже ничем не вытереть...
...третий или четвертый день нет воды, но это пока не страшно: с 14 года у нас почти каждый день была наполнена ванная. На балконе стоит медовуха, есть закрытые соки, немного питьевой воды в баллонах, ближайшие пару недель будет, что пить, хотя запасы на второй день и начали таять: когда всё, что ты можешь — сидеть в коридоре, ожидая артобстрела, то выпить стакан чая кажется не самым худшим развлечением. А вот с технической водой сложнее. Смотрю в окно: течёт что-то по улице. Хоть и февраль, но таять нечему: вчера было +13°, Донбасс.
— Схожу на улицу, эта вода откуда-то же берётся. Если далеко — не пойду, попробую, возможно, тут, под домом, наберу воду для туалета, а если получится набрать питьевую — вообще хорошо: у нас скоро закончится, так что подожди меня в квартире, — говорю Лисе.
— Никуда ты один не пойдёшь: ты на палочке еле ходишь и вдруг "загребут", нет, на улицу — только со мной! — решаю, что спорить незачем.
Долго слушаем, кто ходит по подъезду: слишком сильны слухи, как украинские вояки самовольно занимают квартиры, расстреливая владельцев. "Война всё спишет".
Вроде бы никого нет, берём вёдра, спускаемся. У входа в подъезд стоит соседка, старенькая женщина. Кажется, ни один глаз её не видит и слышать должна с трудом. Но нет:
— Вчера вечером прилетала "птичка", поэтому соседний дом разбит, и осколками сестёр убило, — полностью адекватно, чётко, исключая лишние подробности, по-военному, рассказывает соседка. Почему-то вспоминаю, что лет 15 назад она была участковым врачом нашего района.
Соседний дом действительно разбит, вывернута наизнанку целая квартира, куски плит, мебели, тканей разбросаны по двору. Эту ракету мы слышали вчера днём, лёжа на полу и ожидая неизбежного попадания в нас. Оно было, но — в соседнюю квартиру и, к счастью, ракета не разорвалась.
Где-то на окраине слышно "Град". Мы уже отличаем некоторые виды вооружения. Мина — это свист и 3 секунды, чтобы спрятаться. Град — это шорох и 14 секунд...и прилёты отличаются тоже. У "Града" — очень быстрые взрывы один за другим.
За углом разбитый коллектор подачи воды, отсюда она и течёт вниз по улице, заполнив всю воронку, появившуюся после взрыва, и перетекая на асфальт. Холодная, питьевая. В городе все знают, что питьевая вода поступает из артезианских скважин: так оказалось проще, чем создавать системы забора и очистки на маленькой речушке Боровой или на Северском Донце. Рядом с разбитым коллектором лежат, накрытые простынёй, два женских тела, на асфальте — бурые следы, уходят в этот импровизированный колодец. Набираем воду с противоположной, от стекающей в лужу крови, стороны....
— Мужики, вы тут не первая партия, ваши "прилёты" мне уже надоели! — Останавливает бурное обсуждение полицейский. — Реально, каждый день, как вы приезжаете, только и слышно, как куда прилетело. Хватит! Вы в России! С того момента, как вы перешли границу, должны понять: сзади теперь возникла стена, которую никто не пересечёт, ни одна пуля, ни одна ракета! И, кстати, зачем вы притащили с собой котов и собак?
...раннее утро, мы идём на рынок: еды почти нет, денег — тоже. Но, если мы можем обойтись сухарями, хоть пару недель, то коту нужен корм, печенье он есть не умеет. Возле единственного на весь район ларька, торгующего сигаретами, стоит огромная очередь, люди шутят, подбадривают продавцов, в голосах не слышна агрессия или раздражение, все ещё надеются, что "будет, как в 14м: одни уйдут, другие — зайдут, всё закончится за неделю". Где-то на балконе жалобно мяукает забытый кот. Не специально, но замечаю, где стоят машины ВСУ, какие, сколько военных... хромаю, смотрю перед собой, всё фиксирует боковое зрение.
— Мы уже 7 часов стоим, где продавец?! — кипятится очередь в зоомагазин.
— Я её знакомая, скоро будет, она тоже человек, войдите в положение: ей надо в другом магазине скупиться! — говорит какая-то женщина и очередь немного остывает, все понимают: так — везде и ты сам за себя.
— Слушай, ну, мы её не дождемся: магазин до 16, сейчас 15:30, её нет, перед нами 20 человек, через полтора часа комендантский час, давай не ждать, нет смысла, может, с утра прийдём? — предлагаю Лисе.
— Ты свихнулся?! Мы с утра стоим! А если она сегодня уедет? — Лиса намекает на эвакуацию: — Мы коту что, лук будем скармливать?
Гух-гух-гух-гух-гух — неожиданно очень близко звучат разрывы, часть очереди в панике разбегается, часть, психуя, отказывается от своих мест и уходит. Мы остаёмся стоять и примерно через полчаса появляется продавец:
— Давайте быстренько, по одному входим, сразу заказываем, я всех отпущу, но торопитесь! — командует девушка. Лиса исчезает за дверью, и радостная возвращается через несколько минут:
— Взяла! Взяла! 2 килограмма того корма, что ему можно, последние! — выдыхаю с облегчением: теперь мочекаменная кота отступит и на месяц примерно ему хватит еды.
На обратном пути начинается сильный обстрел города "Градом". Понимаю, что идти, хромая и опираясь на трость, нельзя. Сцепив зубы от боли и припадая на одну ногу, пытаюсь бежать, укрываясь за домами и постоянно корректируя наше с Лисой положение: чтобы между возможным местом взрыва и нами было хотя бы дерево. Так и движемся, короткими рывками от дерева к дереву, прикрываясь стенами домов.
Возле единственного на весь район ларька, в котором продавали сигареты, кровавые пятна, тела уже убраны, множество разбитых стёкол. По стене чётко видно: прилетела мина — направленный удар с мелкими осколками, застрявшими в бетоне. Там же висят части человеческих внутренностей. Где-то на балконе, поняв, что никто не придёт, истошно кричит забытый кот...
— Кто первый? — строгим взглядом обводит людей особист.
Мне надоело ждать, надоело мёрзнуть, тем более, что я не собираюсь ничего утаивать, да и нечего:
— Разрешите?...
— Пройдём! — Не "пройдёмте", а "пройдём", словно я преступник, особист крепко берёт меня повыше локтя и подталкивает перед собой. Естественно, а как ещё они должны к нам относиться? Мы ведь — с той стороны....
"Ты вспомнил? Ты точно ВСЁ вспомнил?" — смотрит на меня подслеповатыми глазницами старенький дом.
тот самый дом. в этом году стал оживать
Перевёрнутый крышей вниз, этот старичок отражается в ближайшей луже. Его соседям повезло: такие же точно дома, но с пластиковыми окнами, выкрашенные в нарядный солнечный цвет, оштукатуренные и утепленные, с перекрытыми крышами весело подставляют свои стёкла майскому дождю. Он же — покинут, забыт. Круглое слуховое окно уже давно лишилось не только своих стёкол, но и рам. А вот за ним виднеется...
— Здравствуйте, Сан Саныч? Я по объявлению. Болгаркой и перфоратором пользоваться умею, также с электрикой имел дело! — первый звонок в новой для меня стране.
— У нас оплата — полтора рубля в день, устроит?
— Ой, конечно устроит! Мне из Берёзовой Рощи в город — 65 рублей, да обратно столько же, да по городу от силы 60, значит, 1000 точно мне останется, даже с обедом! — еле сдерживаю свою радость: Лису уложили в больницу на две недели, никаких выплат беженцам не положено, хотя местные думают обратное и очень завидуют. Только услышав, что я с ЛНР, даже не прекращают разговор — бросают трубку. А вопрос, откуда я, возникает постоянно: выдаёт говор. И, пока я пытаюсь найти хоть какую-то подработку, деньги, обменянные на границе и выданные для оформления документов, медленно кончаются.
— Из Берёзовой Рощи?!...Вы знаете, наверное, ничего не выйдет: Вы будете приезжать поздно, уезжать рано, и, в конце-концов, тысяча — это очень мало. — Теряется человек на том конце провода.
— Да Вы не переживайте! Давайте попробуем? — очень, очень сильно надо его убедить.
— Хорошо, приезжайте завтра на Шмидта 22, к девяти.
И вот, раннее утро, маршрутка в город опаздывает, со слипающимися глазами пытаюсь держаться за поручень: нас, в поисках подработки, много, а ещё местные, чьи места в маршрутке распределены уже много лет, потому что отправление — раз в полтора часа. Ехать надо через всю Пензу. С ужасом узнаю, что в огромнейшем городе нет метро и нет подземных переходов. А ширина дорог — от силы две полосы. Стоим в правом повороте, ожидая своей очереди на проезд, почти сорок минут.
— Я же говорил — Вы будете слишком поздно приезжать, ну, раз уж приехали, давайте попробуем, что получится. — Судя по всему, я единственный, кто откликнулся, вероятно, оплата очень сильно занижена.
Меня знакомят с бригадиром, который ставит задачу и раз в два часа подходит, неодобрительно цокая языком, да приговаривая "что ж, день покажет..." К концу дня мне предлагают:
— Два рубля в день устроит? В остальном всё нормально, но у нас, чтобы хоть что-то заработать, надо быть на объекте в 8 и уезжать в 18.
Просто не могу передать, насколько я счастлив. Много позже понимаю, что Сан Саныч выторговал мне эти дополнительные 500 рублей. Значит, действительно никого не было, кроме меня.
Мы уже месяц на стройке, каждый день возникает желание всё бросить: очень тяжело, бригадир требует выполнения больших объёмов, но и я уже знаю: приехать можно к 9, к 17 всё будет сделано, местные уйдут в полдень, они никогда не работают всю смену, остаются только узбеки, да мы, кому некуда деваться.
— Хохлы, берите кабель и несите на 14 этаж!
— Не называй меня "хохол"! — злюсь, но говорю, как будто в шутку.
— А кто вы?
— Я из ЛНР! Или обращайся по имени!
— Ладно-ладно, не кипятись, — примирительно поднимает руку бригадир, — несите кабель. Кстати, я знаю, что у вас печек нет, могу мультиварку продать, за полторы тысячи. Бесплатно не отдам, но это половина цены. Пойдёт?
Конечно, пойдёт, эта мультиварка выручает нас не один год после того разговора… Мы стоим на балконе пожарной лестницы. С восьмого этажа открывается красивый вид, всё в зелёных деревьях, как будто не в центре города, а в лесу, но вот, если подняться выше, будут видны не деревья, а сплошные гаражи, да парковки, очень удручающее зрелище:
— Наиль, а что это там, с боку?
— Это ж дом, возле которого проходная, где ты заходил, а крыша пробита — наверное, обвалилась, дом заброшен... И вот ещё что, у тебя же нет одежды нормальной для стройки, завтра привезу тебе футболки: ты моего роста, должны подойти.
— Ой, неожиданно, спасибо, сколько я тебе должен? — Наиль насмешливо смотрит на меня:
— Не выдумывай.
Нас перебивает бригадир, обращаясь ко мне:
— Ты с лоточными системами работал? Нет? Ладно, научишься.
Мы работаем на школе. Работа много проще той, что была, но очень часто приходится подниматься и спускаться с лесов, передвигая их. Настолько, что через пару недель я начинаю нравиться себе в зеркале. Лето, жарко. В воздухе огромная влажность: Поволжье. Идём на обед в вагончик.
Внезапно замираю и не могу пошевелиться, не могу сосчитать количество прилётов — очень, очень, очень много, просто миллион, я не знаю такого вооружения, трясётся земля, трясётся всё, никакого свиста нет, а это значит, что летит по мне, что последние секунды... почему-то через минуты тряски я ещё жив, потихоньку взгляд фокусируется на выезжающем из-за угла тракторе с трамбующе-вибрирующим устройством.
— Ты бы видел себя, ты белый, как стена, был, — переглядываются между собой мужики, — мы зовём, а ты замер и всё, только белеешь прямо на глазах.
Прошло два года, всё ещё просыпаюсь от грома, всё ещё считаю количество стен между мной и улицей, когда снаружи проезжает, гремя всеми вагонами, поезд. Наиль в "Вагнере", а я так и не вернул ему книжку о Короле и Шуте...Бригадир — борется с раком...
И о нас напоминают лишь огромные, 16-тиэтажные дома, новенькие, с огороженной территорией, даже в пасмурную погоду сверкающие отделкой и зеркальными окнами. Отделкой, куда я тоже приложил руку. Высятся они, затмевая дом с проломленной крышей, разбитым слуховым окном и чёрными рамами, отражающимися в луже...
...концерт заканчивается короткой музыкальной пьесой, то ли клавесин, то ли орган, то ли синтезатор, просто тянут ноты, одну за одной, уже не лениво, а будто обречённо. Кланы маршируют, волынщики играют, никто не собирается сдаваться.
Во-первых, ПТСР (тэг стоит, ориентируюсь на него) — это диагноз, который ставит врач. Было бы неплохо понимать, ТС сам себе диагноз такой поставил или есть бумажка. ТСа такое хамство в любом случае не красит, но скидку на ПТСР можно было бы сделать.
Для меня ещё непонятно стало, что год как отвоевал, "Два месяца после госпиталя, я жил в этом цеху". А остальное время? Снимал? С хронологией вообще беда — нихера непонятно когда перестали родственники и друзья общаться, общались ли вообще, что за проекты были, почему не пошли.
У тебя же времени дофига свободного, как я понимаю, напиши, опиши, сделай серию постов. Это ж тебе в плюс пойдёт. А то, деньги мне заплатили, я их прооебал — заходи в ТГ канал... Я зашёл, там нет услуг плотника, расценок, образцов, описания, расписания. Ничего нет. Есть только сегодня я "помародёрил" и нашёл значки. Если ты хочешь просто ТГ продвигать и пилить контент, тогда такая подача понятна, но есть сомнение, что с таким отношением к людям что-то пойдёт.
Насчёт "без рейтинга", мог и не знать что да как, я про то, что тег не проставил. Хер знает. Но вообще после людей, которые наживаются на теме СВО (разоблачали тут недавно одного сапёра, уверен пикабушники поняли о ком я, сам найти не смог, у меня лапки) особенно новореги вызывают минимум настороженность.
Ну и немного настороженность вызывает твои "неудачи с людьми", очень уж они перекликаются с твоим отношениям к людям в комментариях. Даже если это следствие ПТСР (бумажку покажи и лечись, если это так) людям с тобой работать будет неприятно. Подумай об этом.
Я действительно старался высказаться помягче, допускаю, что ты лучше чем кажешься, хоть в это и не верю особо. Вся твоя жизнь только твой выбор. И СВО, и трата денег, и решение с пикабу и ТГ (со всеми вытекающими), так что не бросайся на людей. Всех благ.
Итак, граждане, пожалуйста обратите внимание на этот пост и поставьте плюсик.
Мне очень нужна ваша помощь.
Год назад я вернулся с Войны. Точнее, год назад меня вывезли с пункта эвакуации в госпиталь. Вывезли, сняли перед этим окровавленный и обблёванный броник (выдали в мин обороны, нормальный броник), сняли горшок. Горшок выдало мин обороны. Отличный шлем, единственное, необходимо комплектовать их крутилочками на затылке сразу. Я свою крутилочку заказал на вб и сам поменял. С меня сняли разгрузочный пояс. Пояс я купил сам, вместе с напашником и поджопником, а так же, я сам закомплектовал содержимое пояса. Подсумки под магазы + два маленьких подсумочка на молнии. Там доки, гаджет, и инструмент. Крючки рыболовные, булавки, крепкая леска, изолента, кусачки, ножницы и хороший секатор. Я сапёр, такой вот у меня хабар. Я надеюсь, эта разгрузка принесла удачу тому, кто забрал её с эваки и пошёл доделывать работу, которую я там оставил. Я надеюсь, шлем, с удобной системой фиксации на черепе, помог тому, кто взял этот шлем с эваки и пошёл доделывать работу, которую я там оставил.
Мне, увы, шлем не помог, я получил ранение в голову.
Два месяца госпиталя, три месяца дрочки с врачебной коммисией. Понижение категории годности. Увальнение с назначением пенсии.
Мин обороны хорошо мне заплатило за пролитую кровь и трещину в черепе. Спасибо Родине.
Так как я всю жизнь был нищим, то такой бабос быстро разошёлся. Сейчас я на мели. Единственное, что осталось с тех денег, это плотницкий Цех.
Два месяца после госпиталя, я жил в этом цеху. У меня нет дома и я имею некоторую слабость к гаражным кооперативам (в похожих гаражах осталась лежать группа, которой меня придали в качестве штурмового сапёра), поэтому первое что я арендовал - это хороший гараж с удачной локацией. К тому же, я не мог долго находится в людном месте. И плохо говорил.
Первое время спал и жрал. Делал вылазки за хаваниной. Жратвы брал только на один день, иначе вообще бы не выходил на улицу. Пытался налаживать контакты с людями, нихера не вышло, одни расходы. Родственники, друзья, сослуживцы - исчезли из моей жизни. Чтобы не ёбнутся разумом, подался в рукоделие. Работа занимает разум и руки. Меньше думаешь гавны всякой. Взял пару объектов, один под инженерку, другой под постройку. Потерпел жуткое фиаско. Все кто участвовал в этой содомии - я зол на вас. После череды неудач с работой и в отношениях с людями, впал в анабиоз. Жрал, курил, спал. Из анабиоза меня вывели цифры на моём банковском счету.
Несколько месяцев, Цех выглядел очень мрачно, ибо я занимался всякой хернёй и совсем в него не заходил.
Как дела у Цеха сейчас - можете посмотреть в телеграмм канале Плотницкий Цех Имени I_lichA.
Мне сейчас жизненно необходима ваша поддержка. Для начала хотябы плюсиком.
Некоторые исследователи уверяют, что ПТСР новое явление, якобы связанное с изнеженностью или инфантильностью современных поколений людей.
Но чем больше изучаешь историю, тем больше понимаешь что это не так.
Описывая битву при Марафоне в 490 г. до н.э., греческий историк Геродот записал историю о человеке, который ослеп после того, как во время битвы стал свидетелем смерти своего товарища (Геродот, VI, 117).
До недавнего времени считалось, что это самое раннее известное упоминание о явлении, называемом в современной медицине посттравматическим стрессовым расстройством. Но ещё 10 лет назад группа учёных заявила, что самое раннее упоминание симптомов посттравматического стрессового расстройства, датировано временем между 1300 до н.э. и 609 г. до н.э. Они опубликовали свои выводы в журнале «Early Science and Medicine» в статье с названием «Нет ничего нового под солнцем».
Воины в Древней Ассирии были обязаны проходить службу циклами по три года. Уже тогда существовало разделение на "молодых" и "старослужащих". В первый год, для привития дисциплины, солдаты служили в своеобразном стройбате. Они занимались всей "чёрной работой": земляные работы, строительство дорог, мостов, зданий и других объектов. Только на второй год они отправлялись на войну, а в третий — возвращались на отдых к своим семьям. После чего начинался новый цикл несения службы. К тому же у ассирийских воинов после боя было принято выкалывать глаза противникам и подтверждать свои победы отрезанием ушей или голов.
Изучая переводы известных текстов, историки заметили, что типичные симптомы ПТСР были и у ассирийских солдат. Соавтор исследования профессор, психолог Джейми Хэкер Хьюз (Jamie Hacker Hughes) поделился наблюдениями:
«Букет симптомов, получаемых после битв, очень типичен, сейчас эти симптомы чётко ассоциируется с посттравматическим стрессовым расстройством...
Ассирийские воины рассказывали, что слышат и видят призраков, говорящих с ними, — призраков людей, которых они убили в бою — и это именно то, на что жалуются современные солдаты, имевшие опыт рукопашной схватки.»
Кроме того, ассирийские воины испытывали навязчивые воспоминания (флэшбеки), нарушение сна и плохое настроение. А также сильные вспышки агрессии.
Древние тексты говорят, не только о простых воинах но и что царь Элама «изменился в уме», то есть стал психически неуравновешенным. Авторы исследования полагают, что царь, скорее всего, страдал от «вьетнамского синдрома».
Сейчас известно, что ПТСР возникает в результате одной или нескольких психотравмирующих ситуаций. В такой роли могут выступать участие в войне, тяжёлые физические травмы, сексуальное насилие или угроза смерти. «Вьетнамский синдром» выражается в состоянии интенсивного страха, беспомощности и ужаса. Иногда синдром приводит к мыслям о суициде, часто – к повторяющимся кошмарным снам и непроизвольным, навязчивым воспоминаниям.
ПТСР не было клинически признано в США до 1980 года, пока не произошёл всплеск заболевания в среде профессиональных солдат, возвратившихся домой с войны во Вьетнаме. До этого для констатации психологических расстройств на почве войны применялись такие термины как "военный невроз" или "контузия", а множество солдат, либо из-за внешнего давления или из-за собственного чувства стыда, молчали об эмоциональных травмах, нанесённых войной. Во множестве стран ПТСР до сих пор не признаётся и не лечится.
Это новое исследование демонстрирует, что хотя болезнь лишь недавно получила признание, она также стара как человеческая цивилизация.
В целом, ночь прошла достаточно спокойно. Тяжёлые удары отдавались гулом где-то вдалеке и лишь слегка пошатывали улицу.
Уууууум......уууууум.......ууууум......гух-гугкх-гугукх — совсем рядом разгрузили фуру железа. Работники ленивые, явно просто сбрасывают на землю каждую металлическую плиту... С этими мыслями и заснули. Гух-гух-гух — плиты падают всё быстрее и ближе....
Когда сонный попадаешь под обстрел — нельзя вскакивать. Эта мысль постоянно стоит на страже и отталкивает все остальные. Эта мысль спасает от осколков. В доме ты хоть немного укрыт. Но единственное, что хочется — бежать сломя голову. Ноги считают, что они умнее головы. И параллельно, стаккато, звучит другая: "еслиприлетитчтобсразу, еслиприлетитчтобсразу, еслиприлетитчтобсразу... Кому ты инвалидом нужен? Ни себе, ни другим, не хочу". Несколько прилетевших мин и снова тишина, сон.
Будильник звенит в 6:00. Ещё комендантский час. До семи. Но тут уж не до перебора вариантов, нужно успеть. Два дня назад сказали, что с Джаза едет колонна на Старобельск. Вчера мы в этом убедились. Записи — нет. Спонтанные машины, спонтанные люди. Давка. Перекрикивают один другого:
— А мы записывались! — С вызовом.
— У вас какой номер? — Настойчиво.
— Завтра будете? — Растеряно и как будто извиняясь за сам вопрос. Сегодня мы должны там быть. Если не получится уехать — пойдём в подвал. Нас звали, он оборудован, но я не совсем готов: рядом гостиница «Мир», а значит, где-то там совсем скоро могут начаться активные боевые...
Бум-дзинь-бум — шаги с тростью напоминают какую-то мелодию. Бум — делаю шаг, дзинь — переставляю трость и одновременно — бум, заканчиваю ход. И снова...
Бум — где-то на окраине падает то ли мина, то ли снаряд, дзинь — стёкла, бум — приходит дрожь по земле. Понимаю, что упало совсем рядом. Настолько сосредоточен на цели, что не замечал ничего вокруг.
Но кадры искалеченного города попадают в глаза и остаются там навечно. Следы траков какой-то тяжёлой техники на асфальте, мы слышали ночью, как она шумела, следы "Урала" на песке под домом, следы блокпостов, следы мин, следы, следы...и множество стёкол... Идти тяжело. На плече в сумке кот, даже не мяукает, будто понимает напряжение момента. Вторую, на колесиках, с трудом тянем...
Что люди берут с собой, когда решают хотя бы попробовать эвакуироваться? Когда бегут? Когда резко вычеркнули всю прошлую жизнь, и хорошую и плохую, и даже запретили себе не только вспоминать её, но и вспоминать сам запрет? Берут всё. Вся жизнь в этих футболках, ботинках, куртках, у кого получилось — в золоте, но особо — в бумагах. Если хоть одна пропадёт — исчезнешь.
Я видел людей, у которых были забиты машины добром, видел людей с пакетом гречки и месячной девочкой на руках. Но всех их объединяли бумаги. На квартиру, на ребёнка, на себя...все ехали в неизвестность. У нас не было только бумаг на кота.
— Сиди в подъезде, слышишь: прилёты? Вот здесь, в углу, тут безопаснее всего, если прилетит, хоть укрытие есть, — накануне я видел, как в начале улицы собиралась колонна. — Схожу, может, удастся места "добыть".
На часах 7:15, мы на ТЦ «Джаз». Самая маленькая, самая простейшая часть пути сделана. Насколько позволяет сломанная, но уже достаточно зажившая, нога, торопясь, выхожу из подъезда. Теперь не остановят. Комендантский час закончился. Бум—дзинь—бум. Мне кажется, что после бас-бочки звучит треугольник и снова бочка. Бум—дзинь—бум. Шаг — трость и шаг закончен. Бум...дзинь...бум — ложатся мины.
— ЕСТЬ!!!! ЕЕЕСТЬ!!!! — перекрывая шум пока ещё далекого, но с каждой минутой становящегося всё громче и громче миномётного обстрела кто-то кричит сзади. Голос кажется знакомым, но не в крике. Не обращаю внимание: прилётов рядом нет, а до колонны — кажется, уже вижу первые машины — я так и не дошёл.
— Возвращайся!!! — решаю глянуть назад. Да, зовут меня. Спешу. Против правил, по встречке, под "кирпич" залетело такси. Daewoo Lanos. Фишка «Рикс». Дорога в Старобельск — 150 долларов с человека. Есть желающие? Это было то самое "ЕСТЬ!!!"
— Меня зовут Нариман, со мной вы абсолютно точно доедете до Старобельска. — представляется водитель.
— Вот и хорошо, а то мы переживали, — радуется успешной сделке моя спутница, Лиса. Примерно то же самое говорит и другая пара, старики. Муж и жена. Стараюсь не смотреть в окно, но замечаю обиженно-злые глаза у одной из оставшихся женщин. Успокаиваю себя мыслью, что людей очень много, все бы в такси не поместились, да и в самом деле, потихоньку начинает подтягиваться колонна.
Едем неспеша. Пружина в груди и не собирается расслабляться. Сколько мы уже слышали, как снимают с блокпостов, как отправляют...куда? Неожиданно дорогу преграждает колючая проволока и самодельные деревянные шлагбаумы. Видно, что спешили, когда их ставили. Пока ещё черта города. Проходная завода, остановка "Аммиак".
— Куда едете? — устало спрашивает сонный полицейский.
— На Днепр! — Нариман знает, как возить людей, он нам только что сказал, что разговоры будет вести самостоятельно.
— Проезжайте. - Пружина не расслабляется. Бум — удар крови в висках. Дзинь — какая-то железка в багажнике. Бум — налетаем на кочку. Отчаянно силюсь вспомнить продолжение или слова. Второй блокпост, здесь на нас смотрят внимательно сквозь окна, но мы едем в город, а не из, поэтому пропускают.
Завод «Линос». Когда-то тут проверяли воздух в шинах. Чтоб не сепарский был. Стояли отморозки. Но сейчас — чёрная форма. Полиция. Много, очень много машин. Проверяют быстро. На мне задерживаются:
— Дайте, будь ласка, паспорт. Куди їдете? — подчёркнуто вежливо, но паспорт не выпускает из рук.
— Днепр! — пока это единственный ответ, который оба прошлых раза сработал.
— Щасливої дороги! — отдаёт документы, трогаемся.
«В сердце комом… томится...» Нет, не она! Бум... Не успевает прозвучать "дзинь" — мы сворачиваем в какое-то поле на грунтовку.
Я доверяю Нариману: сам таксовал, поэтому считываю его настроение. Нету там ни жажды наживы, ни попытки как-либо «кинуть». Он действительно переживает. Глаза всматриваются в дорогу, но я не вижу ничего, кроме противотанковых ежей на обочине. На каждом съезде. Говорят, теперь в полях не пахота, а мины.
Прямо над дорогой, на столбе огромное гнездо. И в нём сидит...аист. Живой, вертит клювом. Он кажется чудом. Мы проезжаем, боясь даже вздохнуть, боясь лишний раз добавить газ, чтобы невзначай не потревожить единственное, что нас связывает с мирной жизнью. Бум — огорошил нас своим появлением, дзинь — поравнялись, бум — исчез в зеркалах Ланоса....
...Дорога на Красный Лиман недавно построена. Хорошая. Широкая. Добротная. Здесь нет никого ни навстречу, ни попутного. Едем быстро. Несколько разрушенных мостов и вот мы уже на "последнем блокпосте", как сказал Нариман. Дальше — русские.
— Значит, так: впереди идут боевые действия, поэтому мы пропускаем на Боровую только по прописке. — ледяной тон. Ледяные ощущения. Ледяная ситуация. Возвращаемся к ряду ларьков. Надо размяться. Два часа уже в пути. Что делать — ни у кого абсолютно никаких мыслей. Нариман замер. Лиса нервничает, но держится. Пара стариков всё же на взводе, им совсем немного надо, чтоб сорваться. Но никто не истерит. Нельзя истерить. Этот закон все поняли на второй, максимум — третий день. Ты можешь орать, топать ногами, кататься по полу, но — потом.
— Давайте попробуем попроситься? — наивно предлагает женщина. С удивлением слышу, что остальные поддерживают. Не хочу думать, не хочу сглазить, не позволяю чувствовать.
—....А будете мне мозгА ебать — пойдёте все вместе окопы рыть! — это было ожидаемо.
Бум...
— Что же делать-то, а, что? — растеряно спрашивает женщина. Лиса предлагает спросить местных, но они уже и сами подходят с советом объехать пруд и попробовать выехать с другой стороны.
Дзинь...
— Да там такой же блокпост!!! — таксист уже не сдерживается. Его южный акцент сейчас проявляется сильнее, — в полэ ми нэ поедэм, там мины! А так — просто расстрэляют!
— Слушай, Нариман, — я молчал, потому что вспоминал его имя, а тут он сам натолкнул на мысль, — по нам будут стрелять, если мы будем прорываться. Но, если мы подъедем и попробуем проехать, предъявив документы — неизвестно. Никто из нас не знает, что будет на том посту, может, пропустят? Давай попробуем?
— Э! Куда ехать, э? Ми одна машина, одна! Нэ колонна! Там ещё один блокпост в концэ моста, что тогда?
Бум...
Я не знаю, что ему ответить. И он не знает...Открываю сумку, пытаюсь погладить кота. Это всё, что я могу сделать. Мозг уходит в какую-то прострацию. Через долгие полтора часа принимаем решение возвращаться. Обратно — пустят. Сказал же этот, "ледяной", с окопами, что «по прописке проедете». Значит, пустят. Идём к машине... Мимо проезжает колонна. На зеркалах — белые тряпки. Гражданские. Эвакуация. Много.
— Нариман?
— Выжу, нэт!
— Нариман, давай попробуем? Если нет — вернёмся обратно.
...Очередь пролетает незаметно, выезжаем.... Очередной блокпост. Вояка, даже не обращая внимания на таксиста, берёт у меня id-карту, все остальные паспорта его не интересуют:
— Женат?
— Да...вон, сзади жена.
— Документы? Свидетельство о браке?
— Мы не расписаны...
— УРУГВАЙ!! - Кого-то зовет по позывному. Не знаю, нужно быть благодарным полевой кухне или просто лени, но кто-то прокричал, что "Уругвай" пока не доступен... Он долго не хотел отдавать документ, очень долго. Пока сзади не подъехало ещё несколько машин. Потом, скривившись, всё-таки протянул пластик обратно.
300 метров. Следующий блокпост. Здесь id-карту, словно пропуск, который не должен был у меня оказаться, но всё же почему-то оказался, проверяют по множеству баз.
Ещё 300 метров, заправка. Прямо на ней блокпост. Полицейский берёт мой паспорт и на месте прикладывает к какому-то сканеру. Возвращает. Едем.
— С этой стороны, по этой дороге это — послэдний блокпост. — Пружина начинает расслабляться. Выезжаем с блокпоста-заправки, объезжаем уже начинающие зеленеть кусты. Дорогу преграждают два БТРа. Жёлтые повязки. "Айдар". Машут остановиться. Наблюдаем, как перед нами пропускают красные "Жигули", внутри мордатые хлопцы, весёлые, проезжают. От БТРа отходит парень, лет тридцати. Снова проверка документов.
— Все проезжайте, а он не едет, — показывает на меня.
— Как...не...едет? — Лиса с трудом находит силы на этот вопрос.
— Вот так, — и уже мне, — выходи!
Отходит к БТРу. Понимаю, что смысла препираться нет. Пружина полностью расслабилась: Лиса и кот выехали. А в деревне я видел много заброшенных домов, весна, не пропаду. Это действительно последний блокпост. Открываю дверь, беру трость, поворачиваюсь к Лисе отдать кота. Она — белее белого, суёт пару сотен баксов в руку: "Иди, договаривайся, как хочешь". Краем сознания летит усмешка: "двести баксов? На такую ораву айдаровцев?"
— Ну, быстрее! Проезжай! — подгоняют с БТРа. Я сидел, скрючившись, почти шесть часов, у меня болит нога, свело все мышцы. Реально не могу идти. Пытаюсь сделать шаг и с трудом передвигаю трость. Ланос отъезжает.
— Чого мовчав, що ти хворий?! — кричит другой мужик с БТРа. — Проїзжай!
Это всё занимает какие-то мгновения, до сих пор не могу понять, как попал рукой по багажнику, прося остановиться. Бум...
— Нариман, ты только молчи, что это был "последний блокпост", — прошу таксиста. Дзинь...
На перекрёстке стоят люди в камуфляже с белыми повязками на руках...Бум....
...над землёй мороз...
Мы догоняем колонну, от которой отстали. Водитель нервничает и пытается её обогнать. Мартовская оттепель, на асфальте ещё много луж и льда.
...что ни тронь, всё — лёд...
Летим в кювет. Хорошо, что скорость небольшая: ехали в горку после поворота. Поэтому падаем левым бортом на придорожные кусты. Не переворачиваемся. Просто висим.
...лишь во сне моём поёт капель...
Несколько машин останавливаются, нас быстро возвращают на дорогу. У меня уже нет сил нервничать. Пружина, выполнив своё задание, больше не хочет сжиматься.
...а снег идёт стеной, а снег идёт весь день....
Вспоминаю, что сегодня — 31 марта.
...а за той стено-ой — Стоит апрель...
...а он при-дёт и при-ве-дёт за со-бой ве-сну,
И рас-сеет серых туч ва-ай-ска-а-а...
...а когда мы все посмооотрим в глаза е-го —
На нас из глаз его посмооотрит тоска...
Сватово. ЛНР. Мы выбрались из этого ада. Теперь вокруг - свои.
...и откроются двери домо-о-ов,
Да ты садись, а то в ногах правды не-э-эт.
И когда мы все посмотрим в глаза е-го,
То увидим в тех глазах солнца свет...
Четыре минуты тридцать девять секунд — именно столько звучит песня, однажды ставшая для меня самой важной. Но длилась она больше 12 часов...
