Кому не нравится -- проходите мимо... Безвкусных не берем...

ГЛАВА 1: ВИНСЕНТ ВАН ГОГ — ИСКУССТВО ЗА ГРАНЬЮ

(Сцена: тёмная театральная площадка. Тишина. Один резкий прожектор выхватывает кресло, накрытое холстом. Ведущий выходит, будто из прошлого века — манерный, утончённый, надменный. Взгляд холоден, голос — плавный и стальной.)

ВЕДУЩИЙ
(обращаясь к залу)
— Дамы, господа и не определившиеся, сегодня мы имеем честь поговорить не просто с живописцем. Мы встретились с болью, с мазком агонии, с человеком, который сам себя сделал и уничтожил. Он — не портрет. Он — палитра страданий. Его имя — Винсент Ван Гог.
(пауза)
Простите ему ухо — он оставил нам голос.

(Аплодисменты. Из-за кулис медленно выходит Ван Гог. Бледный. Куртка обвисает с плеч. Взгляд встревожен, но не сломлен. Он садится в кресло, не отводя глаз от Ведущего.)

ВАН ГОГ
— Здесь… слишком светло. Я привык к полумраку.
(короткая пауза) И слишком много лиц. При жизни… я вряд ли бы решился на такую встречу.

ВЕДУЩИЙ
(с насмешкой)
— И тем не менее вы здесь. Не в музее. Не в шизофреническом учебнике. А — на сцене. Среди тех, кто покупает принты ваших «Подсолнухов» в IKEA. Вас любят. Вас продают. Вы — бренд. А ведь при жизни вы были… ничем. Не кажется ли вам, Винсент, что это ирония, достойная пера Чехова?

ВАН ГОГ
(сухо)
— Если меня покупают после смерти — я этому не завидую.
(пауза)
Живой я писал, чтобы не исчезнуть. Чтобы остановить эту… как это сказать... фрагментацию внутри. Холст был зеркалом, где я хотя бы узнавал себя. Никто не звал меня гением. И я сам себя так не называл. Я просто… не мог не писать.

ВЕДУЩИЙ
(наклоняется вперёд)
— То есть вы утверждаете, что писали не ради славы? Тогда почему все ваши письма — к Тео — звучат как крик? Вы хотели, чтобы вас поняли. Значит — чтобы вами восхищались. Глубоко внутри — вы мечтали быть увиденным. Так не лукавьте, Винсент.

ВАН ГОГ
(вскидывается, глаза загораются)
— Я мечтал быть услышанным, не обожествлённым. Восхищение — это каприз. А я жаждал сопричастия. Кто-то, кто увидит в моих воронах — не птиц, а смерть. В этих подсолнухах — не радость, а исступление. Если ты не один в этом… хаосе — уже легче дышать.

ВЕДУЩИЙ (всматриваясь в него)
— А сегодня вас видят миллионы.
(в сторону зала)
Instagram-страницы, TikTok-песни, NFT-аукционы. «Звёздная ночь» — в телефоне подростка с лавандовыми волосами.
(снова к Ван Гогу)
— Это ли не признание? Или вас тошнит от такого бессмертия?

ВАН ГОГ (глухо)
— Если кто-то, даже через экран, остановится… почувствует… пусть даже он не знает, кто я. Если его сердце дрогнет — я не зря страдал.

ВЕДУЩИЙ (вскидывает бровь)
— Как благородно. А теперь скажите — почему вас не покупали? Почему даже бедный мэр Арля не захотел повесить ваш пейзаж в кабинете? Быть может, дело не в публике, а в вас? В вашем… отталкивающем бунте?

ВАН ГОГ
— Я не рисовал по заказу. И не умел... льстить взгляду. Я писал, как дышал. Слишком грубо. Слишком ярко. Людям не нравится, когда их глаза начинают… кричать.

ВЕДУЩИЙ
(хмыкает)
— Или вы просто не умели жить. Признайтесь: вы презирали людей. Вы искали одиночество. Не пытались быть понятым — вам было удобно быть непонятым.
(пауза)
Это же — поза.

ВАН ГОГ
(жёстко)
— Поза — это притворство. Я не играл в безумие. Я в нём жил. Я не искал одиночества — оно искало меня.
(отводит глаза)
Я приглашал Гогена. Я писал Тео. Я открывал дверь…
(пауза)
Но каждый раз, когда кто-то заходил, я терял свой голос.

ВЕДУЩИЙ
(мягко, почти с сочувствием)
— Винсент… а вы не думали, что вы не художник, а симптом? Что вся ваша палитра — это не стиль, а диагноз?

ВАН ГОГ
(вспыхивает)
— Если диагноз рисует лучше академика — пусть живёт диагноз!
(в сторону зала)
Я слышал цвет. Я трогал пространство. У меня не было выбора, я просто был открытой раной.

(Молчание. На заднем плане вспыхивает проекция «Пшеничное поле с воронами». Вороны будто летят по залу.)

ВЕДУЩИЙ
— И всё же… сегодня вы — товар. Футболка. Постер. Иллюзия. И ваше имя звучит, как бренд страдания.
(наклоняется ближе)
Вы — не художник. Вы — маркетинговая аллюзия на боль. Что скажете?

ВАН ГОГ
(долго молчит)
— Пусть так.
(смотрит в зал)
Если кто-то перестанет бояться своей ранимости, увидев мои краски — даже на подушке из массмаркета — значит, боль не была напрасна.

(Зал замирает. Ведущий медленно встаёт. Смотрит в глаза Ван Гогу. Тот не отводит взгляд.)

ВЕДУЩИЙ
— В таком случае, Винсент… вы — не легенда. Вы — предупреждение.

(Занавес. Свет гаснет. Финал страницы 1.)

(Свет тускло возвращается. На сцене остались Ведущий и Ван Гог. Между ними — тишина, натянутая, как струна. За их спинами мерцает фрагмент «Автопортрета с перевязанным ухом».)

ВЕДУЩИЙ
(сидя, скрестив ноги, смотрит в зал, затем резко — на Ван Гога)
— Хорошо, вы страдали. Превосходно страдали. Вы закатывали холсты, как бинты на открытую рану. Но… давайте без театра.
(жёстко)
— Вы отрезали себе ухо. Это был жест. Это был акт. Вы знали, что вас будут обсуждать. Что скажут: «Посмотрите — безумный художник! Настоящий!»
(пауза)
Вы сознательно превратили боль в спектакль.

ВАН ГОГ
(не моргая)
— Вы ошибаетесь.
(напряжённо)
Я не ставил сцен. Я… пытался вырезать боль. Физически.
(бросает взгляд в сторону экрана)
Когда тебе кажется, что ты — звук, который не слышит никто… ты готов уничтожить любое ухо, чтобы не слушать молчание.

ВЕДУЩИЙ
(наклоняется вперёд)
— Или вы просто захотели стать легендой. И поняли: если не можете продать картину — продайте свою рану. А мы купим. Позже. После. Когда вы уже не помешаете нам интерпретировать вас как удобно.

ВАН ГОГ
(пауза)
— Если я стал удобным — значит, я умер дважды.

ВЕДУЩИЙ
(резко)
— Но вы и жили как мертвец. Антисоциальный, бродячий, оторванный. Вы обвиняли публику, что она вас не понимает, но сделали всё, чтобы она вас не услышала. Вы создали собственный язык и… выбросили словарь. Где ответственность художника перед зрителем?

ВАН ГОГ
(тихо, с болью)
— А где ответственность зрителя перед художником?

(Тишина. В зале замирают даже движения.)

ВЕДУЩИЙ
— Прекрасный ответ. Но скажите — разве вы не понимали, что каждый ваш мазок — это саморазрушение? Ваши краски будто сжигали полотно изнутри. Это был не живопись, а самоубийство на замедленной съёмке.

ВАН ГОГ
— Вы говорите как бухгалтер. А я был пожар.
(вскидывает голову)
Да, я выгорал. Но только в пламени ты видишь цвета, которых нет при свете.

ВЕДУЩИЙ
(улыбается, но глаза становятся жёсткими)
— А что насчёт искусства сегодня?
(откидывается в кресле)
Вам не кажется, что в эпоху NFT, метавселенных и нейросетей, вы — атавизм? Мученик на фоне художников, рисующих мышкой за 5 секунд и продающих за миллионы?

ВАН ГОГ
— Искусство не в инструменте. А в боли, которую ты не можешь не выразить.
(смотрит в зал)
Если ИИ начнёт страдать — может быть, он тоже станет художником.

ВЕДУЩИЙ
— То есть, по-вашему, страдание — обязательное условие творчества?

ВАН ГОГ
(жёстко)
— Нет. Но это — индикатор подлинности.
(пауза)
Я не доверяю счастью с кистью в руках. Оно — рисует украшения. Боль — рисует внутренности.

(Экран за сценой медленно показывает «Пшеничное поле с воронами». На сцене будто становится холоднее.)

ВЕДУЩИЙ
— А вы знали, что умрёте? В тот день, когда взяли револьвер?

ВАН ГОГ
(долго молчит)
— Я думал — нет. Я думал, просто остановлю боль. Что выстрел… это просто точка.
(пауза)
Но оказалось — это была запятая. И фраза продолжилась без меня.

ВЕДУЩИЙ
— А сегодня… фразу переписывают. Ваша смерть — превратилась в сюжет. Ваши картины — в инвестиции. Вас цитируют те, кто не прочитал ни одного вашего письма.
(грубо)
Вы — труп, превращённый в логотип.

ВАН ГОГ
(спокойно)
— Но, если кто-то… где-то… всё же услышит крик в моих воронах — пусть даже среди лайков — я не зря ушёл.

(Сцена затихает. На экране появляется надпись его рукой: “Я рисую не то, что вижу, а то, что чувствую”.)

ВЕДУЩИЙ
— Это и есть цена бессмертия, Винсент. Быть проданным после смерти — дороже, чем быть купленным при жизни.

(Медленно гаснет свет. В тишине — лёгкий звук метели. Конец страницы 2.)

(На сцене меняется освещение — теперь более холодное, болезненно белое. В зале воцаряется тишина, как после слов, которые никто не осмелился повторить. Ведущий и Ван Гог сидят лицом к лицу. Атмосфера словно электризована.)

ВЕДУЩИЙ
(медленно, с почти отеческой интонацией)
— Винсент, сегодня ваш образ — это и шрам, и сказка.
(поднимает бровь)
Вы — герой трагедии, идеальный кандидат на роль "святого художника". Вы безумны, бедны, красивы в своей разрухе. Вас превратили в архетип.
(пауза)
Но кто вы на самом деле?

ВАН ГОГ
(устало улыбается)
— Я был просто человеком, который не мог молчать.
(вздыхает)
Я не святой. И не мученик. Я не хотел страдать. Я хотел жить…
(пауза)
Просто у меня не вышло.

ВЕДУЩИЙ
— Но ведь вы были в психиатрической клинике. Вас считали сумасшедшим.
(наклоняется)
Скажите честно: безумие — освобождало вас? Или уничтожало?

ВАН ГОГ
(смотрит в пространство)
— В некоторые дни — это было окно. В другие — это была клетка.
(сжимает руки)
Проблема не в диагнозе. Проблема — в одиночестве внутри него.
(жёстко)
Безумие — не освобождает. Оно только делает тишину громче.

ВЕДУЩИЙ
(кивает, неотрывно глядя в глаза)
— То есть вы хотите сказать, что не безумие сделало вас художником?

ВАН ГОГ
— Нет. Художником меня сделала потребность… говорить.
(пауза)
А безумие… это было последствием. Отголоском мира, который не слушал.

ВЕДУЩИЙ
— Почему же вы не стали счастливым?
(жёстко)
Брат вас любил. У вас был талант. Была страсть. Почему вы не нашли счастья — в живописи, в любви, в Боге?

ВАН ГОГ
(медленно)
— Потому что всё было громче внутри, чем снаружи.
(глядит в зал)
И я искал Бога не на небесах, а в мазках. В цвете.
(пауза)
А счастье… оно требует покоя. А я был бурей.

ВЕДУЩИЙ
— Хорошо.
(берёт карточку, которую тут же рвёт)
Оставим классификации.
(прямо)
Что вы думаете о художниках сегодня? Те, кто рисует по референсу из Pinterest, продаёт через Instagram, копирует тренды, живёт в лайках.

ВАН ГОГ
(глухо)
— Им… тяжело.
(пауза)
Тяжело быть подлинным, когда платформа требует формата. Когда глубина — это плохой алгоритм.
(вскидывает взгляд)
Я не осуждаю. Я сочувствую. Потому что им, как и мне, приходится молчать — но в цвете.

ВЕДУЩИЙ
(иронично)
— То есть вы бы не осудили художника, который рисует ради лайков?

ВАН ГОГ
— Нет. Но я бы напомнил ему: лайк — не признание. Это тик.
(жест руки)
Внутренний отклик — вот что важно. Если ты рисуешь только, чтобы понравиться — ты создаёшь упаковку. А не искусство.

ВЕДУЩИЙ
(встаёт, делает круг)
— А теперь давайте сыграем в условность. Представьте: вы родились сегодня.
(пауза)
Вы — Винсент 2.0. У вас iPad, Procreate, ArtStation, нейросети. Мир — шумный, быстрый, всё поглощает.
(поворачивается к нему)
Кем бы вы были?

ВАН ГОГ
(молчит долго, затем отвечает медленно)
— Тем же.
(твёрдо)
Потому что одиночество не исчезло. Оно просто стало цифровым.
(вздыхает)
Может быть, я бы рисовал на экране. Может, выставлял бы в NFT.
(пауза)
Но в каждом слое был бы тот же вопрос: “Ты меня слышишь?”

ВЕДУЩИЙ
(посмотрев на экран, где показывается современный арт-интерфейс, цифровая «Звёздная ночь»)
— Возможно, сегодня вам было бы легче. Вас бы узнали сразу. Приняли бы.
(смотрит в зал)
Но тогда, Винсент, вы бы не стали тем, кем стали.
(смотрит в глаза)
Вас сделала именно боль.
(пауза)
И это — трагедия искусства.

ВАН ГОГ
(тихо)
— И его спасение.

(Занавес опускается. Финал страницы 3. Камера медленно отдаляется, экран темнеет. Звук: капли краски на пол.)

(Сцена — почти темна. Один узкий луч света — только на лицо Ван Гога. Ведущий отходит в полутьму, становится голосом вне поля зрения. Переход от диалога — к исповеди. Затем — снова в столкновение.)

ВЕДУЩИЙ
(почти шёпотом)
— Скажите, Винсент…
(пауза)
Вы ведь себя ненавидели?

ВАН ГОГ
(долго молчит)
— Нет. Я себя боялся.
(вздыхает)
Каждое утро я просыпался с ощущением, что внутри меня кто-то кричит. А потом… кисть. Цвет.
(тихо)
И становилось чуть… тише.

ВЕДУЩИЙ
— То есть живопись — это было лекарство?

ВАН ГОГ
(мягко)
— Нет. Это было дыхание.
(в сторону)
Лекарство предполагает болезнь. А я — просто жил. Как умел.
(поворачивается)
Я не рисовал, чтобы исцелиться. Я рисовал, чтобы не исчезнуть.

ВЕДУЩИЙ
(серьёзно)
— Вы часто писали Тео, что не справляетесь. Что мир вас не слышит.
(пауза)
Что бы вы сказали ему сейчас?

ВАН ГОГ
(глубоко, сдержанно)
— Прости.
(тихо)
За всё. За страх. За ярость. За бремя, которое я на него взвалил.
(взгляд вверх)
Но ещё — спасибо.
(пауза)
За то, что он не сдался раньше меня.

ВЕДУЩИЙ
(выходит из темноты, приближается)
— Ван Гог, вы были… болезненно честны. Вас не интересовали правила, школа, галереи.
(прямо)
Но неужели вам никогда не хотелось — просто быть понятым?

ВАН ГОГ
(горько улыбается)
— Хотелось.
(в сторону зала)
Каждой клеткой.
(поворачивается)
Но если выбирать — понимание или честность…
(твёрдо)
Я бы выбрал честность.
(пауза)
Потому что фальшь… в живописи — это предательство жизни.

ВЕДУЩИЙ
— А смерть — была для вас честной?

ВАН ГОГ
— Она не спрашивала.
(пауза)
Но я принял её не как поражение. А как завершение мазка.
(тихо)
Я просто поставил точку.

ВЕДУЩИЙ
(внимательно)
— Но вы же не умерли сразу.

ВАН ГОГ
— Нет. Я ещё два дня лежал.
(взгляд в сторону)
И Тео был рядом. Он держал меня за руку.
(губы дрожат, но голос ровный)
Я не просил прощения. Не объяснялся.
(пауза)
Просто смотрел на него. Он понял. Без слов.

ВЕДУЩИЙ
— Вы жалеете, что ушли?

ВАН ГОГ
(пожимает плечами)
— Иногда.
(пауза)
Когда слышу, что кто-то плачет у моих картин.
(улыбка)
Значит, ещё живу.

(Пауза. Сцена погружается в глубокую тишину. Медленно начинает звучать едва уловимый звук ветра. На экране — «Пшеничное поле с воронами», вороны движутся по экрану медленно, как мысли.)

ВЕДУЩИЙ
(стоя спиной к залу)
— Скажите, Винсент, если бы можно было переписать свою жизнь — что бы вы изменили?

ВАН ГОГ
(глубоко, почти шёпотом)
— Я бы попытался простить себя.
(пауза)
Не быть менее страстным, не рисовать меньше…
(вздох)
А просто простить себя за то, что не выдержал.

ВЕДУЩИЙ
— И тогда, может быть, вы бы дожили до славы. До музеев. До признания.

ВАН ГОГ
(качает головой)
— Признание приходит к мертвецам.
(тихо)
Живым нужно — тепло.
(смотрит в зал)
Мне не хватило… именно его.

(Занавес не опускается. Свет на лице Ван Гога гаснет. Остаётся только слабое отражение «Звёздной ночи» на полу сцены.)

(Сцена подсвечена мягким золотистым светом. Ван Гог сидит в кресле, словно чуть ближе к зрителям. Ведущий стоит в стороне. Их разговор превращается в финальную дуэль смыслов.)

ВЕДУЩИЙ
— Давайте проясним.
(поворачивается к зрителям)
— Что такое художник без зрителя? Без глаза, без реакции, без внимания. Он — существует?

ВАН ГОГ
(спокойно)
— Существует.
(пауза)
Но как шёпот в глухой комнате.
(вздыхает)
Он не исчезает, он просто не находит собеседника.
(пауза)
Но даже в одиночестве художник — говорит.

ВЕДУЩИЙ
— Значит, между вами и зрителем есть некий… невидимый договор?

ВАН ГОГ
— Да. Но он односторонний.
(глядит в зал)
Художник даёт. Без гарантий. Без обратной связи. Это… акт доверия.
(тихо)
И риска.

ВЕДУЩИЙ
— Но ведь зритель тоже несёт ответственность?
(в сторону зала)
Он может исказить. Он может превратить боль в товар, а крик — в обои. Он может… забыть.

ВАН ГОГ
(с грустью)
— Это его право.
(пауза)
Художник не командует интерпретацией. Он — просто сжигает своё «я» в цвете.
(в сторону)
А что сделают с этим пеплом — уже не его дело.

ВЕДУЩИЙ
— Но вы ведь изменили искусство. Оказали влияние, которое трудно измерить.
(взмах рукой)
Импрессионисты, постмодерн, психоделическая эстетика, даже мемы!
(внимательно)
А если бы вы были поняты при жизни… всё было бы иначе?

ВАН ГОГ
(медленно)
— Возможно, я стал бы… спокойнее.
(улыбка)
И, может быть, это убило бы мою живопись.
(пауза)
Понимание — утешает.
А утешение… успокаивает огонь.

ВЕДУЩИЙ
— Получается, ваше искусство — это результат боли?
(наклоняется)
Если бы вы были счастливы — вы бы не писали?

ВАН ГОГ
— Я бы, наверное, писал… но иначе.
(пауза)
Может быть, акварелью.
(улыбается)
Но, скорее всего, просто смотрел бы на небо. Без желания его поймать.

(На экране — фрагмент «Ночное кафе». Тихий гул фоновой музыки. Пространство замирает.)

ВЕДУЩИЙ
— Винсент, что бы вы сказали тем, кто сегодня только берёт в руки кисть? Тем, кто ищет себя? Кто боится быть неуслышанным?

ВАН ГОГ
(твёрдо)
— Не бойтесь молчания.
(пауза)
Оно не всегда знак пустоты. Иногда — это просто… вслушивание.
(пауза)
Пишите, даже если никто не смотрит.
(смотрит в зал)
Пишите, как будто вас уже нет.
(пауза)
И тогда, возможно, вы останетесь.

ВЕДУЩИЙ
— Вы сказали когда-то: «Я рисую не то, что вижу, а то, что чувствую».
(поворачивается)
Вы бы повторили это сегодня?

ВАН ГОГ
(смотрит на свою руку, словно она — кисть)
— Да.
(пауза)
Потому что чувство — честнее взгляда.
(в зал)
А правда — страшнее красоты.

ВЕДУЩИЙ
(шаг назад, голос громче)
— Тогда последнее. Ваше финальное откровение.
(строго)
Кто вы, Винсент?

ВАН ГОГ
(встаёт. Смотрит в зал. Голос — без вибрации, абсолютно ровный.)
— Я был человеком.
Который просто хотел, чтобы цвет — говорил.

(Молчание. На экране — автопортрет Ван Гога. Он смотрит прямо на зрителя. Свет гаснет до одной тусклой лампы над его головой. Финал страницы 5.)

(Сцена снова темна. За спиной героев — проекция пустого поля, слегка колышущегося. Цветовая палитра холодная. Ван Гог сидит, уставившись в пол. Ведущий стоит, сложив руки за спиной.)

ВЕДУЩИЙ
(спокойно, почти отстранённо)
— Винсент… интересно.
(пауза)
Вы умерли. Но не ушли.
(глядит на него)
Вы — висите в музеях, живёте в кофейнях, звучите в подкастах, как марка… как миф.
(пауза)
Что вы чувствуете — видя свою славу после смерти?

ВАН ГОГ
(неподвижно)
— Ничего.
(пауза)
Потому что это — не моя слава.
(в сторону)
Это… интерпретация боли. Коммерциализация шрама.
(вздыхает)
Я не для этого писал.

ВЕДУЩИЙ
(приближается)
— Но она ведь вдохновляет. Тысячи новых художников. Миллионы, кто плачет у ваших картин. Кто читает ваши письма. Кто боится жить так же — но, может быть, на шаг ближе к себе.
(пауза)
Разве это не продолжение жизни?

ВАН ГОГ
(пауза)
— Возможно.
(смотрит в зал)
Но мне бы хватило… одного человека. Одного — кто бы понял. Кто бы сказал: “Я чувствую то же”.
(пауза)
А не: “Это гениально”.

ВЕДУЩИЙ
— Тогда скажите — зачем искусство?
(твёрдо)
Если оно не спасает. Если не делает счастливым.
(вздыхает)
Может, искусство — это просто форма боли, которую мы узаконили?

ВАН ГОГ
(внимательно)
— Искусство — это след.
(жест рукой)
Как у руки на стене пещеры.
(пауза)
Знак: “Я был. Я чувствовал”.
(тихо)
И ты не один.

ВЕДУЩИЙ
— А если бы вы знали, что умрёте — и всё это будет? Футболки. Музеи. Слова… вроде этих.
(смотрит прямо)
Вы бы продолжили?

ВАН ГОГ
— Да.
(пауза)
Потому что я писал не для потомков.
Я писал — потому что иначе бы умер раньше.

(Сцена становится теплее. Поле за спиной меняется — появляются первые штрихи нового холста.)

ВЕДУЩИЙ
— Скажите…
(вдруг мягко, искренне)
— А если бы… я был на вашем месте?

ВАН ГОГ
(поворачивается)
— Вы бы сошли с ума.

ВЕДУЩИЙ
(улыбка без радости)
— Возможно, я уже там.
(пауза)
Я ведь тоже говорю в пустоту. Тоже создаю — не зная, услышат ли.

ВАН ГОГ
— Тогда вы понимаете.

(Молчание. Оба — как в зеркале. Их силуэты похожи. Образы сливаются.)

ВЕДУЩИЙ
(поворачивается к залу)
— Мы живём в мире, где боль — стыд. Где слёзы — слабость. Где глубина — угроза.
(пауза)
И всё же — он рисовал.
Он кричал мазками. Он верил, что кто-то услышит.
(в сторону Ван Гога)
Он не был учёным. Не святым.
(к залу)
Он был… просто раной.
И рана — стала иконой.

ВАН ГОГ
— Не надо икон. Надо — честность.

ВЕДУЩИЙ
— Тогда будьте честны до конца.
(пауза)
Кто вы?

ВАН ГОГ
(встаёт. Тихо, почти на выдохе.)
— Я был…
(пауза)
Человеком, который чувствовал — слишком громко.

(Свет тускнеет. На заднем плане — «Звёздная ночь», медленно растворяющаяся в белом фоне. Финал страницы 6.)

(На сцене снова тишина. Лишь шум дыхания микрофона. Проекция позади исчезла. Пространство пустое. Только два человека — два одиночества — сидят друг напротив друга.)

ВЕДУЩИЙ
(тихо)
— Вы знаете…
(пауза)
Мне всегда казалось, что быть понятым — значит исчезнуть.
(глядит в пол)
Но когда вы говорили — я, впервые за долгое время, почувствовал себя… не одиноким.

ВАН ГОГ
(медленно)
— Значит, я не зря здесь.

ВЕДУЩИЙ
— Когда я впервые увидел ваши «Подсолнухи», я… рассмеялся.
(вздыхает)
Мне показались они — наивными, грубыми. Без техники.
(пауза)
А потом я стоял перед ними… один.
И понял, что это — я. Сломанный, горящий, живой.

ВАН ГОГ
— Мы все — подсолнухи.
(улыбка)
Тянемся к свету, даже когда давно — ночь.

ВЕДУЩИЙ
(смотрит в глаза)
— Винсент, вы боитесь забвения?

ВАН ГОГ
— Я уже умер. Всё, что будет дальше — это… эхо.
(пауза)
Но если это эхо что-то в ком-то пробудит — пусть даже на миг…
(взгляд вниз)
Мне не страшно.

ВЕДУЩИЙ
— А вы готовы уйти сейчас?
После этого диалога?

ВАН ГОГ
(медленно встаёт)
— Я никогда не приходил.
(тихо)
Я был здесь всегда.
(смотрит в темноту зала)
В каждом, кто боится быть честным. В каждом, кто пишет вместо того, чтобы кричать.

(Он делает шаг вперёд. Ведущий остаётся сидеть. Пространство будто замирает. Оба — фигуры тишины.)

ВЕДУЩИЙ
(вздыхает, всматривается в спину Ван Гога)
— Скажите…
(почти неслышно)
Что важнее: быть услышанным… или быть собой?

ВАН ГОГ
(не оборачиваясь)
— Быть собой.
(пауза)
А если кто-то услышит — это… подарок.

(Ван Гог исчезает в темноте. На экране появляется строка: «Я чувствовал слишком громко». Зал затихает. Ведущий встаёт. Подходит к центру сцены.)

ВЕДУЩИЙ
(тихо, но твёрдо)
— Он ушёл.
(в сторону)
А может, стал частью нас.
(пауза)
Его мазки — это мы, когда не хватает слов. Его безумие — это наши ночи без сна. Его крик — это тишина, которую мы боимся нарушить.

(Поворачивается к залу, смотрит каждому в глаза.)

— Искусство — это не краска.
Это не стиль.
Это не гений.
(пауза)
Это след.
Это: «Я был здесь. Я чувствовал. Я — не пустота».

(Пауза. Мрак. Свет исчезает. Финальный экран: «Глава 1 завершена». Затем медленно появляется картина: «Ночное кафе».)

Если бы художники прошлого стали lifestyle-инфлюенсерами. Ван Гог в лофте, Вермеер после съемки, Пикассо на современной выставке. Визуальный эксперимент на стыке эпох и медиастилей.

1. Винсент Ван Гог

2. Фрида Кало

3. Клод Моне

4. Пабло Пикассо

5. Рембрандт ван Рейн

6. Леонардо да Винчи

7. Сандро Боттичелли

8. Эдвард Мунк

9. Ян Вермеер

Источник