Начало - ЗДЕСЬ.

"МСТИТЕ ЗА КАПИТАНА ХАНТА" или "КАПРАЛ С ФОТОГРАФИИ".
Было бы несправедливо валить ответственность за военные преступления на исключительные поэтические садистские наклонности Гарри Моранта. Он поступал точно так же, как сотни других британских офицеров во второй Англо-Бурской войне. Особая вина или беда нашего героя заключалась в том, что он в какой-то момент "слетел с катушек" и стал "беспределить" слишком густо за короткий отрезок времени.

Гарри Харборд Морант не был беспринципным человеком, вернее, знал только два принципа: самоуважение (или эгоизм) и дружбу. Дружить он умел крепко и преданно, хоть и не бескорыстно, пример - отношения с командиром его эскадрона капитаном Перси Хантом. На путь кровавой мести лейтенанта Моранта толкнула трагическая гибель Ханта 2 августа 1901 г.

Как и в случае с очень многими хаотическими боестолкновениями с "взаимным поражением" сторон, о бое близ фермы Дуйвелсклуф, в котором был убит капитан Хант, существуют противоречивые сведения. Общая картина примерно такова: Хант получил от своего информатора немецкого миссионера и из источников в туземных племенах известие, что на ферму из похода в Капскую колонию вернулся ее хозяин - бурский фельдкорнет Баренд Вильжоэн с остатками своего отряда, известного как "коммандо Летаба", все обессиленные малярией и голодом. Решив застать буров врасплох, Хант быстро поднял в ружье взвод Карабинеров и по меньшей мере 200 чернокожих союзников из племени Лобеду и выдвинулся на ферму. Фельдкорнет Вильжоэн со своим младшим братом и еще одним бюргером были застигнуты врасплох за мирным занятием - они чинили крааль для скота, и британцы изрешетили их пулями. Однако в каменном фермерском доме и возле него оказалось еще не менее 20 партизан, которые открыли яростный ответный огонь. Капитан Хант пытался повести атаку в пешем строю, был поражен пулей в грудь и упал, возле него были убиты сержант Эланд и один из солдат. После чего и британцы, и буры отступили каждые в свою сторону, оставив павших на поле боя, а само поле боя - за туземными воинами Лобеду, которые залегли при первых же выстрелах.

К фото: Несмотря на декларацию "войны белого человека",англичане активно прибегали к услугам местных союзников в качестве разведчиков, военных строителей, возчиков, а нередко - и легкой пехоты.

Местные воители с удовольствием попользовались одеждой и оружием убитых белых людей. А чтобы духи мертвецов не тревожили покой живых, поступили как учили их колдуны: растоптали убитым лица и перерезали сухожилия на ногах. Всем - и британцам, и бурам - к этому выводу пришел в 2012 г. южноафриканский историк Чарльз Лич, собрав свидетельства очевидцев и официальные британские документы (Charles Leach. The legend of Breaker Morant is dead and buried : a South African version of the Bushveldt Carbineers in the Zoutpansberg: May 1901–April 1902). Британский полковник Дж. Сент-Клер в конфиденциальном отчете военному министерству в Лондоне о "деле Моранта" в 1902 г. вовсе отрицает факт издевательств над телом капитана Ханта: "Утверждение о том, что с телом капитана Ханта жестоко обращались, никоим образом не подтверждено, и репрессии, предпринятые лейтенантом Морантом по этому поводу, были совершенно неоправданными".
Сам Морант также не видел своего друга мертвым. В то время, как Бушвельдские Карабинеры дрались с бурами, отступали, снова собирались с силами и забирали своих павших, наш герой приятно проводил время в гостях у местной красотки, обслуживавшей английских офицеров. Он приехал в "форт Эдвард" час спустя после похорон капитана Ханта. Версия о том, что буры жестоко добивали его и терзали труп родилась исключительно в поэтическом воображении Моранта. Жестокость к поверженным врагам вообще не была характерна для бурского боевого стиля.
Как вспоминал третий обвиняемый "процесса над "Укротителем" Морантом" австралийский лейтенант Джордж М. Уиттон, узнав о смерти Ханта, "Морант сделался как безумец, он бросился собирать отряд в погоню за бурами и не смог сдержать слез, обращаясь к солдатам". Масла в огонь подлил капитан военной разведки Альфред Тейлор, также находившийся в "форте Эдвард", который сказал: "Мстите за капитана Ханта". Потом он отрицал, что эти слова имели форму приказа, но как иначе должны были воспринять их младшие по званию?
Собрав взвод Карабинеров и "группу поддержки" из племени Лобеду, Гарри Морант пустился по следу остатков бурских коммандос убитого фельдкорнета Вильжоэна и 9 августа догнал-таки... другой бурский отряд, бивуакировавший в низине. Партизаны, с которым столкнулись карабинеры, принадлежали к Саутпансбергскому коммандо; с людьми Вильжоэна они вместе сражались в Капской колонии - и только. Но Моранту было все равно, для него в смерти друга был виноват любой бур.

Однако атаки врасплох не получилось, хотя усталые бурские часовые дремали в обнимку со своими "маузерами". Лейтенант Морант сам все испортил. Вспоминает участник боя 9 августа ординарец Моранта рядовой Теунис Якоб Бота, бурский ренегат на британской службе: "Вся группа коммандос легко была бы поймана, но, как подтвердит любой другой человек в патруле, из-за собственной трусости Морант приказал стрелять с 2 000 ярдов, не замкнул окружения и не приближался".
Бурские партизаны были мастерами выпутываться из подобных передряг. Они связали карабинеров огневым боем, заставили спешиться, а потом внезапно вскочили на лошадей и рассеялись по широкому вельду - попробуй, догони!
Тем не менее, одного бура карабинеры все же догнали. 20-летний военный телеграфист Трансваальской Государственной артиллерии Флорис Виссер, квартирмейстер отряда, пытался спасти двуколку с боевыми припасами. Но пуля раздробила ему щиколотку, одна из лошадей была убита и повозка опрокинулась. Карабинеры вытащили раненого из-под телеги и приволокли "пред ясны очи" разгневанного Моранта. Так он нашел первую жертву.

С легкой руки официозного историка Англо-Бурских войн из ЮАР периода апартеида Брейтенбаха (Breytenbach J.H.(1969–1996). Die Geskiedenis van die Tweede Vryheidsoorlog in Suid-Afrika, 1899–1902 - The History of the Second War of Independence in South Africa, 1899–1902.) несчастный Флорис Виссер получил посмертное прозвище "капрал с фотографии". Действительно, накануне войны он сфотографировался в полной парадной форме Трансваальской Государственной артиллерии, при сабле - получилось крайне харизматично и фотография приобрела большую популярность. О нем известно, что он был сыном почтальона, в регулярных войсках Трансвааля служил с 16 лет (возраст призыва в республике), быстро стал классным телеграфистом и через 2 года заслужил звание капрала. За время войны "капрал с фотографии" возмужал, оброс бородой, но, главное, снял истрепавшийся мундир и переоделся "по гражданке". Как кадровый военный он знал, что по законам войны его за это могли объявить шпионом и поставить к стенке. Поэтому Виссер не стал раскрывать свой статус регулярного солдата, чем, возможно, усугубил положение. Точно так же, хорошо зная английский, он делал вид, что говорит только на африкаанс, вероятно, чтобы при допросе через переводчика иметь время обдумать ответы. Ординарец лейтенанта Моранта солдат Бота был хорошо знаком с пленным, они вместе ходили в школу, но из сострадания к школьному дружку принял его правила игры.
Перед расстрелом "капрал с фотографии", жестоко страдая от раны, проделал 15-мильный путь в фургоне, сопровождая отряд Моранта. Наутро Морант допросил пленного с помощью переводчика карабинера Боты. Последний вспоминал, что Морант пообещал сохранить Виссеру жизнь в обмен на ответы. Есть мнение, что "Флорис Виссер раскрыл информацию о передвижении отряда, которая подвергла опасности его товарищей", однако это спорно. Он знал, что после британской засады и отступления партизаны логично изменят маршрут - так и случилось, больше никто из этой группы карабинерами Моранта схвачен не был. К несчастью для Виссера, в трофейной повозке были найдены британские кавалерийские брюки и сапоги более раннего происхождения, которые, как посчитал Гарри Морант, принадлежали убитому капитану Ханту. Посовещавшись с двумя другими офицерами, лейтенант Морант объявил капралу Виссеру, что он будет расстрелян. "Как насчет обещания сохранить жизнь?", - спросил тот через переводчика. "Это была пустая болтовня (It was idle talk)", - не моргнув глазом, ответил наш герой, истинный хозяин своему слову: хотел - дал, хотел - взял обратно. Как вспоминал карабинер Бота, "Виссер только плюнул на землю с презрением и больше не сказал ничего".

Несколько свидетелей сообщали, что карабинеры не хотели расстреливать пленного. Тогда Морант примитивно взял подчиненных "на слабо": "Если вы такие трусы, я застрелю его сам". Он назначил расстрельную команду из четырех человек, включая ординарца-переводчика Боту, и тот малодушно побоялся отказаться стрелять в друга детства, хотя целился мимо. Флориса Виссера усадили (стоять на перебитой ноге он не мог) на холмик спиной к винтовкам. Жутковатой торжественности моменту добавляли воины Лобеду, исполнявшие боевой танец. Грянул залп; пленный был еще жив, и его добил выстрелом из револьвера второй лейтенант Гарри Пиктон.
"Капрал с фотографии" встретил смерть, может быть, не как плакатный герой, но, несомненно, как честный солдат. Сценаристы австралийского фильма "Укротитель Морант" не обременяли себя выяснением биографии Флориса Виссера и вывели его каким-то перепуганным ополченцем, носившим "родной" китель капитана Ханта.
Единственный из всех жертв мести лейтенанта Моранта "капрал с фотографии" получил хоть отдаленное подобие суда. После этого поэтическая натура "Укротителя" вошла во вкус убийства и больше не заморачивалась условностями.

"ПРИКОНЧИТЬ ИХ ВСЕХ!"
20 августа 1901 г. Гарри Моранту представился новый случай проявить абсолютную власть над безоружными людьми - этот эпизод упоминается в материалах процесса над ним как "дело восьми бурских военнопленных". Начнем с того, что среди восьмерых расстрелянных военнопленными являлись только трое, а пятеро остальных были вполне официально гражданскими лицами.
Уже упоминавшийся военный разведчик капитан Тейлор получил от своего шпиона информацию, что в швейцарской больнице в местечке Элим, имевшей, кстати, нейтральный статус, лечатся трое бойцов Саутпансбергского коммандо буров, привезшие из рейда в Капскую колонию какую-то форму лихорадки (малярию?). Лейтенанту Моранту было поручено схватить больных партизан, что само по себе являлось нарушением Женевской конвенции 1864 об облегчении участи раненых и больных воинов. Гарри Морант, разумеется, впервые узнал о ней на суде. Тогда же, собрав патруль из восьми карабинеров во главе с сержантом Ренчем, пылающий гневом и местью лейтенант помчался по указанному адресу. Как сообщил позднее сержант: "Морант был очень взвинчен, гнал всю дорогу галопом и бил солдатских коней (mounts) своим стеком". Следом выехали, не желая пропустить "занимательное приключение"; постоянный подельник Моранта лейтенант ветеринарной службы Питер Хэндкок и недавно прибывший в гарнизон 27-летний лейтенант Джордж Р. Уиттон, тоже австралиец (в фильме "Укротитель Морант его показали совсем юнцом, но на деле он был взрослым мужчиной).

На свою беду, в то же время больных партизан в Элиме решил навестить миссионер преподобный Карл Август Даниэль Хиз, южноафриканец немецкого происхождения, работавший на Берлинское миссионерское общество. На этой войне он пытался сохранять нейтралитет, и приходилось скромному слуге Божьему нелегко. Обе стороны недолюбливали его, считали информатором противника, но к его пасторской помощи все же прибегали. Чтобы послушать проповедь преподобного Хиза, в больнице также собралось дьякон голландского реформатского прихода Карл П. Дж. Смит (родственник информатора британской военной разведки был должен ему денег, не это ли послужило поводом к доносу?) и четверо голландских школьных учителей во главе с директором школы в Потгитерсрусе Вильгельмом Вархмайером (многие голландцы работали в Трансваале - покровительство исторической родины голландской ветви буров). Двое из голландцев ранее были добровольцами в бурском ополчении, но после поражения сложили оружие и вернулись к своей мирной профессии - лорд Китченер гарантировал в этом случае личную неприкосновенность. Это религиозное собрание и "накрыл" взмыленный Морант со своими людьми. На став разбираться, кто есть кто, он приказал карабинерам схватить "всех бородатых" и гнать их под конвоем в сторону форта Эдвард. Проповедник единственный сумел избежать ареста, показав пропуск от британских военных властей. Он даже попытался протестовать, но Морант грубо осадил его... и запомнил.

Показания свидетелей последовавшей расправы позволяют примерно восстановить ее ход. Немного отъехав, лейтенант Морант отослал сержанта Ренча и трех солдат пострелять в воздух, чтобы изобразить бой с бурскими партизанами, якобы хотевшими отбить своих товарищей. Затем он приказал отогнать пленников к обочине дороги и скомандовал: "Прикончить их всех!" Ветеринар Хэндкок лично застрелил двоих. Великан-дьякон Смит, не желая сдаваться без борьбы, бросился на лейтенанта Уиттона, но лейтенант сумел уложить храбреца выстрелом в упор. Остальных убили солдаты. Сам Гарри Морант не стрелял.
Восстановить подробности гибели преподобного Хиза, который слышал стрельбу и понял все, до конца не удалось. 23 августа он был застрелен на дороге в своей повозке вместе с чернокожим слугой. Была выдвинута версия, что лейтенант Морант послал Хэндкока убить его, чтобы миссионер не рассказал о расправе над пленными. На суде наш герой категорически отрицал это; возможно, бравый лейтенант ветеринарной службы "проявил инициативу", тем более, что саквояж и часы преподобного Хиза оказались в его вещах.
Разложившиеся тела миссионера и его "боя" были обнаружены солдатом, которого позднее послал на поиски Гарри Морант, публично изображая беспокойство за судьбу преподобного. "Его убили бурские коммандос за шпионаж!" - в один голос заявили офицеры форта Эдвард. Однако обман был шит настолько "белыми нитками", что один из карабинеров, Б. Я. Ван Бюрен, бур и верующий человек, открыто обвинил командиров во лжи и в убийстве.
Двумя днями позже лейтенант Хэндкок взял строптивого солдата на патрулирование и в нескольких милях от форта выстрелил ему в затылок, предупредив остальных рядовых, "что с ними будет так же". В фильме 1980 г. "Укротитель Морант" в очередной раз допустили ошибку, изобразив солдата Ван Бюрена свидетелем обвинения на суде против Моранта со товарищи, а к этому времени он уже догнивал где-то в вельде с простреленной головой.
7 сентября 1901 г. состоялся последний акт мести лейтенанта Моранта, полностью в его безжалостном и лицемерном стиле. К форту Эдвард под белым флагом приблизились трое бурских партизан. Рулф ван Стаден и его сыновья, 16-летний Рулф-младший и 12-летний Кристиан (в бурских отрядах сражалось немало подростков, об этом упоминается даже в популярной в те годы песне "Трансвааль, страна моя") отстали от своего коммандо, заболев той самой "африканской лихорадкой", косившей ряды измученных и полуголодных бурских бойцов.

Отлежавшись в заброшенном краале, отец более-менее поправился, но оба подростка были все еще очень больны, особенно плох был младший. И тогда Рулф ван Стаден-старший решился на отчаянный шаг: обратиться за помощью к британцам: они регулярные войска, у них должен быть доктор с лекарствами. Не будучи местным уроженцем, он не мог знать, на кого попадет в форте Эдвард - на "спевшуюся парочку" лейтенантов Моранта и Хэндкока. Вместе с сержантом, капралом и троими солдатами они приняли капитуляцию буров. После того, как те сложили винтовки и патронташи (на троих оставалось 8 патронов), солдаты отогнали их в сторону, при чем младшего сына отец нес на плечах. По словам уже упоминавшегося ординарца и переводчика карабинера Боты, Морант и Хэндкок посовещались, смогут ли обреченные вырыть себе могилу, и пришли к выводу, что - нет, они слишком слабы. Последовал приказ Моранта: "Огонь!", стреляли лейтенант Хэндкок и двое солдат. Морант, как всегда, не убивал лично. Сержант и капрал ушли в лагерь еще до этого. Солдат Бота на сей раз нашел в себе достаточно мужества отказаться выполнять преступный приказ, подрался с Хэндкоком и был помещен за это на стуки "под арест со связыванием".

"С КЛЕЙМОМ ПРЕСТУПЛЕНИЙ".
После убийства семьи ван Стаден "безумная душа поэта" (цит.) Гарри Харборда Моранта на некоторое время насытилась ненавистью и местью. Следующую операцию против бурских коммандос, которые были замечены в окрестностях Питерсбурга 16 сентября, Морант провел на удивление бескровно. Несколько обессиленных малярией "биттер эйндеров" на разбитых лошадях во главе с ирландским добровольцем на бурской службе Келли в течение недели уклонялись от облавы эскадрона Бушвельдских Карабинеров, которых вел лейтенант Морант. После 130 миль (более 200 км) и почти недели преследования, наш герой таки проявил в первый и последний раз талант антипартизанской борьбы. Выследив вставших бивуаком буров, он приказал солдатам спешиться за 2 мили, скрытно окружил партизан и под покровом ночи нагрянул на их лагерь. Часовые были скручены, не успев пискнуть. Под стволами "ли-метфордов" сонные буры подняли руки. Лейтенант Морант лично взял в плен Келли в его палатке. За эту победу наш герой получил благодарность от британского коменданта Питерсбурга полковника Холла и посулы производства в капитаны. Довольный, он отбыл в двухнедельный отпуск в Преторию. Несмотря на растущее недовольство нижних чинов, Морант был до конца уверен в своей безнаказанности и не чувствовал, как над его хитроумной головой собирается гроза.

В отсутствие Моранта в форте Эдвард его подчиненные в количестве 15 человек подали коллективный рапорт о преступлениях своего командира командовавшему в Питерсбурге полковнику Хиллу. Текст составил наиболее юридически грамотный солдат Роберт М. Кокрейн, бывший мировой судья в Западной Австралии: "Мы не можем вернуться домой с клеймом этих преступлений, связанных с нашими именами. Поэтому мы смиренно просим, чтобы имперские офицеры провели полное и исчерпывающее расследование, чтобы установить истину и восстановить справедливость". Далее следовал полный перечень злодеяний Моранта, Хэндкока и еще ряда офицеров Бушвельдских Карабинеров с указанием свидетелей. Мотивацию подписантов теперь установить невозможно, очевидно одно: жесткий, высокомерный и вспыльчивый Морант достал всех. Считается, что солдатский рапорт дополнил своим доносом на Моранта и военный разведчик из форта Эдвард капитан Тейлор, так или иначе причастный к большинству убийств, чтобы оказаться в позиции обвинителя, а не не обвиняемого. Последним "подтянулся" к обвинению командир Бушвельдских Карабинеров майор Ленеган: он донельзя распустил подчиненных и утратил управление подразделением, и теперь боялся отвечать.
Словом, против Гарри Моранта "со товарищи" произошло комплексное наступление, не реагировать на которое вышестоящее командование не могло. 23 октября 1901 г. лейтенантов Хэндкока (убийцу, не скрывавшего этого), Уиттона (застрелил дьякона Смита) и второго лейтенанта Пиктона (добил "капрала с фотографии" Виссера) вызвали в Питерсбург, арестовали и посадили на гарнизонную гауптвахту. Под домашний арест угодил и военный разведчик Тейлор - донос не помог. Главный "виновник торжества" Гарри Харборд Морант был взят под стражу после возвращения из отпуска в Претории.
Пока шло следствие, режим содержания подозреваемых был очень мягким, они могли гулять по всему британскому лагерю и фактически не были ограничены в общении. Обаятельный Гарри Морант по полной программе использовал свою харизму, умение вести себя как светский джентльмен, байронический образ гонимого поэта и знание стихов, чтобы очаровать офицеров Питерсбургского гарнизона.
Вспоминает капитан де Бертодано: "Однажды днем, прогуливаясь по лагерю, я встретил Моранта на спортивной тренировке с молодым лейтенантом Уилтширского полка… Морант подошел ко мне и сказал, что суд над ним по делу о расстреле миссионера был скандалом и позором для армии, что он невиновен и был выбран жертвой, потому что застрелил нескольких проклятых буров, и что тем, кто выступает против него, должно быть стыдно за предательство своих собратьев-офицеров".
Аргументы апологетов "Укротителя" Моранта в те времена и сейчас примерно одинаковы: не Морант был невиновен, а почему из множества виновных (в т.ч. чинами повыше лейтенанта) наказали именно Моранта._________________________________________________М.Кожемякин.

ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ.

Австралийский художественный фильм "Укротитель Морант" (варианты: "Объездчик Морант", "Жестокий Морант"; англ. Breaker Morant; 1980) по одноименной драме Кеннета Росса неплохо знаком отечественным любителям военного кино. Сюжет построен вокруг расстрела по приговору британского военного суда во время второй Англо-Бурской войны известного поэта Австралии Гарри Харборда Моранта, служившего в колониальных войсках. Главный герой в ярком исполнении актера Эдварда Вудварда предстает обаятельным джентльменом и храбрым офицером, этаким благородным рыцарем в хаки, который, узнав о зверском убийстве бурами своего лучшего друга и по совместительству командира, в ослеплении мести приказывает расстрелять нескольких пленных.

За это его и еще двоих австралийцев коварные британцы делают "козлами отпущения империи" (цит.) и после короткого фарса трибунала ставят, вернее, сажают перед расстрельной командой (лейтенантов Моранта и Питера Хэндкока, третьего приговаривают к пожизненному заключению).

Гарри Морант до сих пор почитается в Австралии как национальный герой и один из знаковых поэтов страны. С последним не поспоришь - его стихи, вобравшие как влияние британской поэзии байроновского направления, так и оригинальный колорит Австралии, представляют собой замечательный пример австралийской литературы. Они достаточно сложны для поэтического перевода, поэтому предлагаю заинтересованным ознакомиться с ними в англоязычном оригинале - ЗДЕСЬ.
Однако, как отметил южноафриканский, т.е. менее ангажированный, биограф Гарри Моранта Артур Дейви (Arthur Davey. Breaker Morant and the Bushveldt Carbineers, Second series no 18, Cape Town, 1987): "Восстанавливая жизненный путь знаменитого Гарри Харборда Моранта, известного также под своим прозвищем "Укротитель", трудно поверить, что этот человек был поэтом". Несомненно, жизнь "Укротителя" Моранта была похожа на приключенческий роман. Он сам создавал ее такой, а там где не хватало реальных событий, пускал в ход богатую фантазию. При чем "факты из своей жизни" Гарри Морант сочинял настолько искусно, что историки до сих пор гадают, где правда, а где вымысел. Вот только главный герой этого романа предстает на деле личностью не рыцарственной и не романтической, а скорее довольно отталкивающей.

"МОИ РАННИЕ ГОДЫ".
Спор между правдой и ложью окружает нашего героя с самого рождения, произошедшего, то ли в 1865 г. в Байдфорде, графство Девон, Англия, то ли годом ранее в Бриджуотере, графство Сомерсет, опять же Англия. Так что никакой он не австралиец, а природный англичанин. Достоверно известно, что матерью его была школьная учительница и медсестра Кэтрин Рили, женщина в молодости очень красивая и отличавшаяся смелым свободным поведением, а своего законного мужа, грубого и простоватого смотрителя работного дома Эдварда Мюрранта, прочно державшая под каблуком. Наш герой впоследствии утверждал, что его настоящим отцом являлся адмирал Британского Королевского флота сэр Джордж Дигби Морант, имение которого находилось неподалеку. Историки в основном считают это фантазией. Но перед расстрелом в 1901 г. в Претории Гарри Морант передал свои личные вещи и записи одному из офицеров суда, майору Болтону, наказав: "Проследите, чтобы мои близкие получили их" - и назвал адрес адмирала. Майор, по здравому разумению, счел это неправдой; однако его юная дочь Лили, заочно попавшая под демонические чары расстрелянного поэта, через пару лет явилась к отставному адмиралу с нехитрым наследством покойного. Услышав имя: лейтенант Гарри Морант, почтенный старец вдруг рассвирепел, набросился на бедную барышню с отборной матросской бранью и в тычки выставил ее из дома. Чересчур эмоциональна реакция для постороннего человека, isn't it? Словом, вопрос о том, являлся ли "Укротитель" Морант адмиральским бастардом, не закрыт.
Юный Морант/Мюррант, при рождении получивший имя Эдвин Генри, был обязан своим хорошим знакомством с английской литературой бывшей учительнице-матери. Она добавила к тогдашнему школьному образованию, довольно поверхностному для бедных, неплохое домашнее. Писать стихи Эдвин Генри начал очень рано, и был замечен еще одним богатым соседом - писателем, шотландским аристократом и ветераном колониальных войн Британской империи сэром Джорджем Уайтом-Мелвиллом. Тот взял талантливого подростка под свое покровительство и, как считается, привил ему не только культуру правильного стихосложения, но и джентльменские манеры, навыки верховой езды, игры в крикет и в поло, охотничьей стрельбы в лет. Какие еще "шалости" могло означать в Великобритании конца ХIХ в. подобное "литературное покровительство" неплохо известно на примере злосчастного Оскара Уайльда и юного лорда Альфреда Дугласа, однако достоверных доказательств здесь нет.
Итак, наш герой вступил в годы юности не только с неплохим образованием и болезненными амбициями, но и с убийственной для вычурного и моралистического викторианского общества репутацией бастарда и "бедного воспитанника". В Британии, где якобы существовала умеренная конституционная монархия и на пути человека из народа наверх было меньше официальных "сословных тормозов", их роль с успехом выполняла пресловутая "репутация". Единственным путем оставалась военная служба, но начинать ее простым "томми" без гарантии карьерного роста, зато с тяготами и опасностями солдатской жизни, юному честолюбцу не светило. После того, как провалилась попытка поступить в военно-морской колледж, наш герой решил, что места на родной земле ему не осталось, и пора искать счастья за океаном. Типично английский выбор для того времени - многим молодым людям в Британской империи колонии казались чем-то вроде страны воплощенного счастья Шангри-Ла. Исполненный надежд, наш герой в 1883 г. обчистил на предмет ценностей ящики письменного стола в доме своего покровителя (которому, справедливости ради, уже изрядно надоел) и на вырученные у барыги деньги купил билет на пароход SS Waroonga - до Таунсвилла, Квинсленд, Австралия. В списке пассажиров он в последний раз отметился как Эдвин Генри Мюррант.

"МИЛАЯ, Я СПЕР СВИНЬЮ, МЕНЯ ПРЕСЛЕДУЮТ".
В Австралии путь нашего героя оказался отнюдь не усыпан лепестками роз. Несколько месяцев он мыкался по крупным городам, тщетно разыскивая "достойную джентльмена" вакансию, пока не протратил остатки вырученных за краденное добро покровителя денег и не дошел до совершенной нищеты. И тут его внезапно выручил талант, который молодой поэт и честолюбец до этого не рассматривал как профессию. Приобретенное на игре в поло и парфорсных охотах на лис умение прекрасно держаться в седле и знание лошадей помогли Моранту устроиться жокеем в цирк. Там он очень быстро приобрел известность хорошего наездника, а это был весьма востребованный в Австралии ресурс.
Особенности природы и колонизации Австралии в XIX в. создали на границах между узкой "цивилизованной каймой" побережья континента и огромными пространствами дикого живописного буша в его центральной части общественно-экономическую систему, очень напоминавшую североамериканский Дикий Запад. Сообщество фермеров, скотоводов-пастухов и авантюристов всех мастей точно так же перегоняло огромные стада своего и чужого скота, ковырялось в негостеприимной жесткой земле, балансировало на грани закона и преступления, играло и пьянствовало, жило и умирало вдали от громоздких викторианских приличий. Были при этом "фронтире" и "индейцы" - австралийские аборигены, хоть и не столь воинственные, как какие-нибудь команчи или апачи, вполне умели постоять за себя. Только, в отличие от легкомысленных американских ковбоев, всадники буша предпочитали длинноствольное оружие.

"Подвижный в подвижной среде", Гарри Харборд Морант, как стал называться среди "людей буша" наш герой, вскоре почувствовал себя там как рыба в воде. К исходу 1884 г. он успел зарекомендовать себя лихим наездником-пастухом, продать в Квинсленде чужих лошадей, поработать репортером в местной газете в Хьюэндене, устроиться бухгалтером на крупную скотоводческую станцию в Эсмаральде и сбежать оттуда, прихватив изрядную сумму. Гарри Морант с одинаковой легкостью примерял на себя образы и рубахи-парня из народа, и изысканного денди (когда водились деньги). Всюду его сопровождали интрижки с женщинами разных цветов кожи и сословий, невыплаченные долги и неоплаченные счета, скандалы и пьяные драки, кражи скота и прочего движимого имущества. Австралия того времени, словно для пущего сходства с Диким Западом, представляла собою ряд самоуправляющихся территорий, каждая из которых была связана с Британской короной собственными колониальными отношениями. Ловкому Гарри Моранту достаточно было перебраться из Квинсленда в Новый Южный Уэльс, а оттуда - в Южную Австралию, чтобы "рука закона" оказалась бессильна. Можно было пускаться во все тяжкие снова.

И тут на пути нашего героя попалась Женщина; не просто очередная мимолетная любовница, а действительно сильная страсть. Огневолосая ирландка Дейзи Мэй О'Дуайер, гувернантка из городка Фаннинг-Даунс, была девушкой не только красивой и хорошо образованной, но также волевой и целеустремленной; впоследствии она зарекомендовала себя как известный в Австралии ученый-антрополог. К тому же старше ветренного искателя богатства и приключений на 4 года. Под ее благотворным влиянием Гарри Морант, возможно, сумел бы, что называется, остепениться.
Приписав себе лишний год для британского совершеннолетия (21 год), Гарри Морант повел свою возлюбленную Дейзи Мэй под венец... И тут после церемонии бракосочетания с ужасом обнаружил, что накануне спустил все деньги на буйный "мальчишник", и ему нечем расплатиться за свадьбу. От стыда юный Гарри не нашел ничего лучше, чем взгромоздиться на лошадь, как был, во фраке и белых перчатках, и ускакать куда глаза глядят. Молодая жена осталась расплачиваться с пастором и объясняться с гостями.
Прошло несколько времени, как писали в неспешных романах викторианской эпохи, и Гарри Морант предстал на пороге безутешной Дейзи Мэй в самом затрапезном виде. Накануне он украл у аборигенов-пастухов седло и свиноматку с поросятами, и теперь рассерженные "черные" висели у него на хвосте. Как вспоминала впоследствии сама несостоявшаяся "миссис Морант", Гарри обратился к ней за помощью на ужасном сленге "людей буша": "Милая, я спер свинью, меня преследуют!" ("Lace,'ve borrowed a swine n'm chased". Bob Reece. Daisy Bates: grand dame of the desert. Canberra: National Library of Australia, 2007). Для гордячки Дейзи Мэй это оказалось слишком, и она прогнала нашего героя прочь. Формально их брак так и не был расторгнут.

Аборигены поймали Гарри Моранта, навешали ему крепких тумаков и передали в руки полиции. От тюрьмы его спасло только то, что он был белым, а обвиняли его "черные". Несмотря на то, что Британская империя на словах декларировала дееспособный правовой статус туземцев, фактически расизм процветал на всех уровнях.
Последующие годы до 1899 (начала второй Англо-Бурской войны) Гарри Морант провел, путешествуя по Австралии между необозримыми просторами пустыни и светскими гостиными, пробавляясь то опасным ремеслом всадника буша, то долгами у приятелей из "хорошего общества". В те годы он в совершенстве овладел искусством объездчика молодых лошадей под седло. Его манера была крайне жестокой, основанной на силовом подавлении строптивости животного и принуждении его к подчинению болью и страхом. Возможно, именно с этим аспектом связано расхожее прозвище Гарри Моранта - Breaker, дословно: "Тот, кто ломает". В верховой езде действительно очень много значит демонстрация для лошади силы и воли всадника, поэтому такой метод милосердным с точки зрения зоозащитников отнюдь не назовешь, но фактически он существует и действует.
В то же время смазливый и галантный Гарри Морант продолжал оставаться любимцем женщин, и дешевых "жриц любви" из пограничных борделей, и барышень из общества. По его собственным утверждениям, он дважды был помолвлен (спорно: имелся не расторгнутый прежний брак) и однажды женился по аборигенскому обряду на дочери главы туземного клана, которая скончалась, родив ему сына. Впоследствии, когда имя нашего героя обласкала лучами посмертная слава, несколько полукровок претендовали на роль "сыновей лейтенанта Моранта", но никто не смог ничего доказать.
Несмотря на то, что образ "Укротителя" Моранта поэтическим не назовешь, стихи были органической частью его разгульной и безответственной жизни. Современники вспоминали, что он сочинял их с большой легкостью, часто не успевал записывать и забывал. Поэт Гарри Морант работал в жанре "баллад о буше", в Австралии того времени было такое направление. Со многими его представителями наш герой был знаком, переписывался и соперничал в своеобразном литературном "родео", а с одним из известнейших поэтов буша - Уильямом Генри Огилви, добродушным шотландцем, даже был дружен. В балладах Моранта воспеваются девственные красоты буша и прелести его подружек, конные приключения и удалые друзья, свобода и мужество - настоящие "пацанские" ('m sorry) стихи. Австралийская пресса охотно публиковала их, особенно газета с красноречивым названием The Bullet (Пуля). Чопорная публика из литературных салонов даже искала общества Гарри Моранта - ведь он воплощал все то, чего в "воспитанном обществе" было не найти.

"С ГОЛЛАНДЦАМИ СРАЖАТЬСЯ".
"Дожив без цели, без трудов" (цит) до 35 годов, Гарри Харборд Морант, наездник и мошенник, поэт и жулик, осознал, что песок в его часах быстро утекает. Ни богатства, ни уважаемого положения у него нет, а есть многочисленные долги и претензии закона. Военная служба, от которой на заре туманной юности он высокомерно отшатнулся, представлялась последним шансом. Военному герою простятся прежние грехи, откроют двери в "хороших домах"; а если подвиги не сложатся - человеку с литературной фантазией их недолго придумать.

Когда в Британская империя стала набирать для трудно и кроваво идущей второй Англо-Бурской войны (1899-1902) австралийские воинские части, Гарри Морант 13 января 1900 г. завербовался во второй контингент Южно-Австралийских Конных Стрелков (South Australian Mounted Rifles). Австралийские добровольцы при поступлении на военную службу подписывали достаточно сложную присягу, согласно которой они "де юре" имели двойное подчинение - колонии и короне, а "де факто" - только короне. Как умному человеку, нашему герою должно было стать предельно ясно: ни на какой особый статус, кроме знаменитых широкополых шляп, австралийским частям рассчитывать не приходилось. В т.ч. и в отношении подсудности военным судам, а британские трибуналы были суровы.
Как местная знаменитость, младший капрал Гарри Морант получил короткий всплеск оваций за свой патриотический поступок, и даже якобы был принят в резиденции губернатора Южной Австралии лорда Теннисона. В стихотворении того периода "поэт-солдат" на потребу восхищенной публике воспел храбрецов, отправляющихся "за моря с голландцами сражаться" (overseas to fight the Dutch), не дав себе труда разобраться, что представляли из себя их будущие враги - буры. Однако долго гулять в новенькой форме по Аделаиде, собирая улыбки дам, ему не дали. Война и империя алчно требовали свежего пушечного мяса, и уже 26 января нашего героя ждал заблеванный трюм войскового транспорта и малоприятное морское путешествие в кампании таких же бедолаг в хаки до Южной Африки.

Назвать Гарри Харборда Моранта недостаточно смелым или решительным человеком осмелился бы мало кто из современников; однако погибать от бурских пуль в первых рядах в его планы никак не входило. Едва освоившись в своем подразделении, проворный и обаятельный новобранец умело подольстился к начальству и был назначен на уютную должность военного курьера при корреспонденте лондонской газеты Daily Telegraph Беннете Берли. Для солидности на его рукав "капнули" сержантские нашивки. Впрочем, сопровождать своего подопечного в опасных фронтовых командировках новоиспеченный сержант Морант не спешил. Он воспользовался багажом и документами добряка-корреспондента, который был только рад отвязаться такой ценой от военного "куратора", и с комфортом проживал в отеле Mount Nelson в Кейптауне, сам выдавал себя за военного журналиста и весело проводил время в обществе британских сестер милосердия. В конечном итоге наш герой наделал долгов у собутыльников-офицеров и сбежал оттуда, оставив в гостинице неоплаченный счет с обязательством погашения "своим отцом, адмиралом сэром Джорджем Морантом".

Пришлось возвращаться в часть. Гарри Морант принимал участие в наступлении британской Летучей колонны полковника Лоу на Блумфонтейн и в нескольких сражениях доставлял донесения под огнем противника. Затем ему удалось выхлопотать себе перевод в штаб Кавалерийской дивизии генерала Френча, где его ждало королевское производство в чин второго лейтенанта. Это означало не только стремительное продвижение по службе, но и переход из австралийского контингента собственно в Британскую армию. Гарри Морант наконец мог почувствовать себя джентльменом без всяких условностей, а личное очарование и поэтический талант обеспечили ему теплый прием в офицерских кругах. Особенно сдружился он с 28-летним капитаном 13-го гусарского полка Перси Фредериком Хантом, "настоящим английским джентльменом" не семи пядей во лбу, который полностью попал под влияние своего старшего по возрасту и несомненно куда более хитроумного товарища.

При содействии капитана Ханта Гарри Моранту удалось получить в конце 1900 г. шестимесячный отпуск в Англию, якобы чтобы "уладить вопросы с семьей" - С какой? Мать умерла в 1899 г., предполагаемый папаша-адмирал не хотел признавать своего бастарда. Ловкий "свежий" офицер и джентльмен использовал пребывание в метрополии, чтобы наделать новых долгов, прикрываясь своей формой и статусом, и вдоволь поупражнять умение покорять дам. Неурегулированный статус супружества с Дейзи Мэй О'Дуайер в Австралии нимало его не заботил. "И забыл о тайном браке, всюду ласки расточая" (цит.) За время отпуска Гарри Морант успел заключить помолвку с девушкой из благородной семьи, родной сестрой невесты своего боевого товарища капитана Ханта. Вопреки мнению некоторых биографов, сам капитан Хант не отгулял отпуск вместе со своим лукавым другом, а остался подставлять немудрую башку бурским снайперам в Южной Африке.

"ПЛЕННЫХ НЕ БРАТЬ".
К тому моменту, как отдохнувший Гарри Морант весной 1901 г. вернулся из отпуска, ситуация на театре второй Англо-Бурской войны существенно изменилась. Бурские республики потерпели от британцев ряд серьезных поражений, потеряли большую часть территории и лишились возможности продолжать фронтовое сопротивление. На смену их армиям-ополчениям пришли мобильные средние и малые отряды партизан "биттер эйндеров" - в переводе с африкаанс: "искателей горечи", отчаянных храбрецов, не желавших отдавать захватчикам красную землю родного вельда.
К борьбе с таким неприятелем регулярные силы Британской империи оказались готовы слабо. Чтобы противостоять конным партиям буров, прекрасно знавшим местность и владевшим тактикой "бей-беги", британцы катастрофически нуждались в аналогичной кавалерии. Английский военный историк Майкл Барторп, автор хрестоматийной монографии "Англо-Бурские войны. 1815-1902" пишет: "Когда прибыли конные подкрепления, которые запрашивал Китчинер (британский командующий в 1900-1902 гг.), вместе с 26 000 регулярной кавалерии и конной пехоты (MI, Mounted Infantry), которые уже действовали на театре войны, у него образовались конные силы в 80 000 чел., треть всей его армии. Многие имели слабую военную подготовку и недостаточные навыки верховой езды, однако Китченер сразу бросил их в бой, что повлекло за собой огромную убыль в лошадях и сделало их легкой добычей для опытных и боеспособных (бурских) коммандос". В подобных условиях британское командование формировало конно-стрелковые подразделения из всех, кто худо-бедно умел держаться в седле, даже из морских пехотинцев. Австралийцы, лихие наездники родного буша, становились крайне ценными кадрами. Гарри Харборда Моранта ждало сразу две вакансии "полного" лейтенанта. После долгих раздумий он отказался от места в Южно-Африканской Полиции (South African Constabulary) и 1 апреля (sic) принял предложенное все тем же незаменимым другом капитаном Хантом королевское производство в лейтенанты новосозданного конно-стрелкового подразделения Бушвельдских Карабинеров (Bushveldt Carbineers).

Выбор лейтенанта и поэта с солидным стажем уголовника предельно ясен: полиция комплектовалась жесткими дисциплинированными офицерами, а в Карабинерах, одном из многочисленных импровизированных подразделений для карательных операций против бурского населения и мелких партизанских групп, дисциплина была чисто символической. Зато там предоставлялись возможности для веселой жизни. В основном Карабинеры занимались воплощением в жизнь тактики "выжженной земли" лорда Китченера: жгли бурские фермы и угоняли жителей в концентрационные лагеря, чтобы лишить партизан поддержки местного населения. Конфискованные скот, ценности, а зачастую и "живой товар" предоставлялась легкая возможность присвоить себе и продать, командование смотрело на это сквозь пальцы.

Карабинеры, всего ок. 320 солдат и офицеров, были укомплектованы примерно на 40% из австралийских военнослужащих, также насчитывалось около полусотни бурских ренегатов, пошедших на службу к британцам, чтобы защитить от репрессий свои семьи и имущество, остальные были набраны из различных британских и колониальных частей. Командовал формально майор-ирландец Роберт У. Ленеган, однако фактически эскадроны и взводы, разбросанные по укрепленным заставам и постам ("фортам") в районе Питерсбурга, Трансвааль, подчинялись только своим командирам. Офицеров вообще было непропорционально много. Молодой Уинстон Черчилль, участник той войны, в своих мемуарах прекрасно объяснил, что привлекало в подобные формирования молодых джентльменов: "Начался веселый поход, длившийся вместе с остановками около полутора месяцев. (...) Чудесный воздух и климат Южной Африки, великолепный ландшафт, жизнь, полная непрестанного движения и разнообразных случайностей... Каждый день мы видели новые места, каждый вечер мы устраивали бивуак возле какого-нибудь нового ручья. Питались мы овцами, которых гнали с собой, и курами, которых отлавливали в покинутых селениях. Под откидным дощатым дном моей кибитки лежал двухфутовый слой консервов и бутылок со стимулирующими напитками — наилучших из тех, какими мог снабдить меня Лондон. Мы не нуждались ни в чем, и дни напролет я только и делал, что в юношеской беспечности своей рыскал в поисках приключений, подвигов и примеров для подражания" (У. Черчилль. Мои ранние годы. 1878-1904).
Когда Бушвельдские Карабинеры встречались в бою с бурским партизанами, действовал принцип "пленных не брать". Этот приказ приписывается лично лорду Китченеру, хотя сам командующий впоследствии его отрицал, и документальных доказательств не найдено. Несмотря на то, что в то время уже действовала Гаагская конвенция 1899 г. о законах и обычаях сухопутной войны, предписывавшая гуманное обращение с военнопленными, приказ: "Пленных не брать" не был воспринят большинством британских офицеров как военное преступление. В гарнизоне "форта Эдвард", где стоял эскадрон ближайшего друга нашего героя капитана Ханта, эта мрачная директива была без возражений доведена подчиненным самим Хантом. По словам южноафриканского историка Артура Дэйви, «Ханту было всего 28 лет... Его пребывание на посту командующего офицера регулярной армии было недолгим, и можно предположить, что его знания военного права были поверхностны".

На такой службе лейтенант Морант с его прошлым искусного наездника и угонщика скота оказался даже более успешен, чем его друг-командир регулярный капитан Хант. Наш герой быстро зарекомендовал себя полезным для начальства, заработал уважение среди товарищей-офицеров и авторитет среди подчиненных. А для солдат, не проявлявших к нему должного почтения, у Моранта всегда были наготове методы, опробованные на строптивых жеребцах: связывание в скрюченном положении с удавкой на шее и прочный стек. Его подручным во всех темных делишках стал другой австралиец с криминальным прошлым - лейтенант ветеринарной и транспортной службы Питер Хэндкок. Вот некоторые из повседневных "художеств" поэта и карателя лейтенанта Моранта, зафиксированные обвинением военного суда:
- 2 июля 1901 г. взвод лейтенанта Моранта расстрелял на ферме в поселении Вальдезия шестерых вернувшихся к мирной жизни буров - мужчин и подростков - ради кражи их денег и скота; сам Морант утверждал, что приказ об убийстве отдал капитан военной разведки Тейлор, но добро-то он прикарманил по собственной инициативе.
- Месяцем позднее Морант выселил оттуда же в концентрационный лагерь четыре семьи партизан, их дома были сожжены, скот и имущество украдены, а женщин, стариков и детей карабинеры 11 часов гнали по жаре без воды и привала, в результате скончались грудной ребенок и пожилая женщина (снова валил "командную ответственность" на военного разведчика Тейлора).
- При формировании конвоев снабжения летом 1901 г. Морант и Хэндкок помещали в открытые повозки насильно удерживаемых бурских женщин, чтобы предотвратить обстрелы партизанами (Морант ссылался на приказ мертвого к тому времени капитана Ханта).
- 5 сентября 1901 г. сдаваться в "форт Эдвард" прибыл обоз бурских женщин и детей, ранее сопровождавших партизан. Приказ стрелять по ним был отдан лейтенантом Христианом Ханнемом, бурским ренегатом, якобы из личной мести, но Гарри Морант с удовольствием принял участие в "увлекательной охоте", на которой были убиты два мальчика 5-ти и 13-ти лет и ранены несколько женщин и 9-летняя девочка.
- В тот же день Морант и Хэндкок украли из обоза британских регулярных войск посылки для солдат Кавалерийской дивизии и бочонок алкоголя, а также угнали 7 упряжных лошадей.

______________________________________________________________М.Кожемякин.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

Начало: ЗДЕСЬ.

Когда успешное контрнаступление войск лорда Робертса и генерала Буллера весной 1900 г. опрокинуло силы бурских республик в беспорядочное отступление, многие ополченцы разбежались по своим фермам и, разумеется, увезли с собой фургоны с добром и прислужников-"кафров". Вопреки распространенному мнению, среди тех, кто решился продолжать борьбу с английскими захватчиками в партизанских отрядах, сельские бюргеры составляли меньшинство; следовательно, немного осталось и "кафров".

Знаменитый партизанский командир генерал Христиан Де Вет из Оранжевой республики в своих мемуарах (Девет Христиан Рудольф "Воспоминания бурского генерала. Борьба буров с Англиею", СПб.: Изд. А.Ф. Маркса, 1903) поведал, что распорядился оставить при обозах только тех чернокожих "нестроевых", которые выросли в бурских домах. То есть в условиях массового перехода туземцев на британскую сторону буры продолжали доверять этому наиболее интегрированному в их общество негритянскому элементу. Дальнейшие события войны показали, что по крайней мере в ряде случаев это доверие было полностью оправдано. Драматический рассказ содержится в деле по обвинению британским военным судом известного поэта из Австралии, уголовника и садиста лейтенанта Гарри Харборда Моранта (был расстрелян) и его подельников в военных преступлениях против местного населения. Речь идет о капитане военной разведки Альфреде Тейлоре (отделался символическим взысканием): "После расстрела раненого бура Ф. Виссера верные кафры отказались раскрыть местонахождение своих бурских хозяев. Предположительно, они сами ухаживали за ними в буше. Один кафр под прицелом капитана Тейлора, вместо того, чтобы сообщить местонахождение раненого бура, коротко ответил: "Кона", что было прямым отказом. Капитан Тейлор застрелил его из своего револьвера" (Arthur Davey, Breaker Morant and the Bushveldt Carbineers, Second Series No. 18. Van Riebeeck Society, Cape Town, 1987).
Южноафриканский историк Андр Весселс, занимавшийся участием туземцев в войне 1899-1902 г., утверждает, что к концу войны немногие остававшиеся в рядах последних бурских партизан чернокожие слуги "фактически стали равноправными бойцами-всадниками, наравне с другими участвовавшими в боях и получавшими равную долю скудного пайка и военной добычи" (Andr Wessels. The Anglo-Boer War 1889-1902: White Man's War, Black Man's War, Traumatic War. Sun Press, 2010).

Единственный случай, когда бурское командование прибегло к целенаправленному призыву на службу туземных воинов в качестве строевых, пока боевая удача была на стороне Трансвааля и Оранжевой, относится к осаде Мафекинга. Тогда печально знаменитый бурский генерал Пьет Кронье (сдался британцам со своей армией при Паардеберге 28 февр. 1900 г.) обратился к старейшинам народа тсвана с просьбой прислать в его распоряжение отряд разведчиков, и получил согласие. Вероятно, речь идет именно о легкой пехоте для патрулирования района боевых действий: насколько известно, буры практически не прибегали к услугам негров-шпионов, о подобном упоминает только русский доброволец Евгений Августус, и то со слов какого-то немецкого авантюриста. Ни о численности, ни о боевом применении воинов-тсвана на бурской службе пока не удалось найти достоверных данных, однако, скорее всего, они все-таки дошли до передовой и воевали. Иначе почему в 1900-1902 г. британцы обрушили на народ тсвана жестокие репрессии с формулировкой: "за лояльность бурам"? Об этом и об участии туземцев во второй Англо-Бурской войне на стороне англичан будет рассказано далее.

НА СТОРОНЕ БРИТАНЦЕВ.
Одним из важных британских пропагандистских тезисов второй Англо-Бурской войны 1899-1902 гг. было утверждение о якобы защите прав туземного населения от произвола бурских республик.
Знаменитый литератор Артур Конан-Дойл, не только современник, но и участник этих событий (военный медик), в своей "Великой Бурской войне", первой фундаментальной истории боевых действий в Южной Африке, выразил официальную позицию по "черному вопросу" на первых же страницах. "Имперское правительство всегда придерживалось благородно гуманных взглядов на права аборигенов и считало своим долгом отстаивать закон, - писал он. - Мы полагаем (и справедливо), что британская Фемида должна быть если не абсолютно слепой, то по крайней мере не различать цвета кожи... Британское правительство в Южной Африке всегда играло непопулярную роль друга и защитника чернокожих...".
Проще говоря, британские колонизаторы, чтобы воспользоваться чернокожим населением Южной Африки в своих интересах, активно задвигали ему сказочку о том, что "бедным неграм под сенью Британской короны жить станет лучше, жить станет веселее".

Насколько этот тезис имел отношение к реальности - вопрос спорный, английская и южноафриканская историография придерживаются его по сей день. "Большинство политически сознательных групп чернокожих... в Южной Африке считали, что поражение буров будет означать, что им будет предоставлено больше политических, образовательных и коммерческих возможностей, - заявляют сторонники этой точки зрения. - Они надеялись, что франшиза Кейптауна (иносказательно - вольготный правовой статус британских владений) распространится на всю Южную Африку" (Role of Black people in the South African War. sahistory.org.za. SA History Online. 31 March 2011). Несмотря на некоторые "технические" преимущества, британский колониальный режим не оставлял туземцам иного выхода, как выживать внутри него и по его правилам. "Шаг влево - шаг вправо" уже рассматривались англичанами как нелояльность, в худшем случае - как мятеж; Британская империя показала на примере индийских сипаев, как она расправляется с мятежниками.

Преимуществом же положения чернокожих в Трансваале и Оранжевой республике была возможность изолированного сосуществования с бурским обществом: как хочешь, так и живи, пока бурам не мешаешь. Это можно назвать примитивной формой апартеида, а можно - фактической самостоятельностью туземных племен и общин.
Логичнее выглядит иная причина достаточно широкой поддержки туземцами англичан против буров. "Бедность чернокожих была основным стимулом для призыва в британскую армию", - пишет южноафриканский историк Андр Весселс (Andr Wessels. The Anglo-Boer War 1889-1902: White Man's War, Black Man's War, Traumatic War. Sun Press, 2010), занимавшийся участием туземцев в войне 1899-1902 г. Точнее не скажешь. Стоит напомнить, что буры, как правило, не пытались материально заинтересовать своих чернокожих "нестроевых" и вспомогательных рабочих. Британцы же предлагали им за услуги реальную оплату. Именно английский серебряный шиллинг отнял у буров большинство их черных помощников, в основном он же привел на британскую службу в 1899-1902 гг. десятки тысяч туземцев.

Помощник русского военного агента (атташе) при бурских силах капитан Михаил Антонович фон Зигерн Корн в своем подробном рапорте о роли "кафров" в войне так описывает комплекс обстоятельств, способствовавших массовому переходу туземцев от буров к англичанам: "Англичане скоро поняли, что в лице кафров они могут иметь весьма полезных союзников. Достаточно им было сделать несколько платонических обещаний, как среди чернокожих с невероятной быстротой распространился слух, что англичане, победив и изгнав буров, даруют
всем кафрам полную свободу, возвратят им их землю, дадут им права гражданства, право самоуправления и т.п., а пока что всякого кафра принимают к себе на службу и платят хорошее жалованье.
Слухи эти имели, без сомнения, свое основание. Все санитарные и обозные войска англичан комплектовались почти исключительно кафрами. Всякий английский офицер имел прислуги по несколько человек кафров. Все явившиеся к англичанам кафры принимались на службу без отказа и получали по 2-3 ф.ст. жалованья в месяц.
Все мужское черное население охотно бежало от своих хозяев к новым благодетелям.
Само собой понятно, что и те немногие кафры, которые почему-либо остались, были всецело на стороне англичан и помогали им шпионством, доносами, служили проводниками, грабили бурские фермы, оставшиеся на руках одних женщин, и т.п.".
Вознаграждение, выплачивавшееся неграм за различные работы в британских войсках, нестроевую или строевую службу, было достаточно значительным. Для сравнения: рядовой "томми" в регулярных войсках Британской империи в начале войны получал в месяц около 2 фунтов. В то же время и в оплате англичанами услуг "кафров" существовали градации. Указанные 2-3 фунта - это верхний порог, так сказать "черная элита": нестроевые чины в войсках или бойцы туземных вспомогательных формирований действующей армии, к тому же из их жалования высчитывалось за питание. Рабочие на фортификационных или иных военных работах имели меньше: 30-50 шиллингов (1 фунт равен 20 шиллингам) в месяц при трехмесячном контракте, а вычеты за питание и содержание могли достигать половины жалования. Слуга у офицера-джентльмена оплачивался им самим по договоренности; возможны были варианты и хороших денег, и "за харчи" плюс стеком по черным плечам. Ситуационное вознаграждение в зависимости от выполнявшихся заданий получали от офицера-нанимателя и чернокожие шпионы, курьеры, лазутчики и диверсанты. Наиболее дурную славу заслужил в этом отношении капитан военной разведки Альфред Тейлор, прозванный народом тсвана "Булала Тейлор", что переводится примерно как "Убивающий Тейлор": он платил своим туземным осведомителям тем, что не расстреливал их самих и их семьи.

Согласно оценкам историков, на стороне англичан в войне 1899-1902 г. участвовало около 100 тыс. туземцев.
Наиболее распространенное их применение - рабочие на фортификационном строительстве и железной дороге, возчики, грузчики, нестроевые, слуги и т.п. - известно лучше всего, и всегда подвергалось среди буров сомнению: "а не есть ли это скрытые черные воинские люди?". Известный партизанский командир и автор первых изданных в России бурских мемуаров генерал Христиан Де Вет (Девет Христиан Рудольф "Воспоминания бурского генерала. Борьба буров с Англиею", СПб.: Изд. А.Ф. Маркса, 1903) неоднократно описывал, как его всадники, захватив на очередном британском объекте ораву чернокожих вспомогательных рабочих, придирчиво обыскивали их на предмет оружия и боеприпасов, не веря, что "кафры не стреляли". Бурские ополченцы были правы и не правы в своих подозрениях одновременно: эти не стреляли, стреляли другие.
Вооруженные чернокожие "ауксиларии" Британской армии в Бурской войне - полезная находка и предмет замалчивания со стороны империи. Командовавший английскими войсками на завершающем этапе боевых действий в Южной Африке лорд Горацио Герберт Китченер, заслуживший репутацию безжалостного карателя, "неохотно признал" после войны, что вооружил 10 053 негров для участия в боевых действиях против буров. "Его лордство" мог бы назвать более приблизительную цифру, тогда его грубая ложь выглядела бы не такой вопиющей. Легкой пехоты, фронтовых разведчиков и диверсантов из числа местных племен, получивших винтовки от британцев, было гораздо больше, скорее всего - в разы.

В самом начале войны, осенью 1899 г., британская разведка сделала ставку на вторжение рейдовых отрядов туземцев с территории соседних британских владений в отдаленные районы Трансвааля, где сеть дорог была развита слабо, краали (фермы) буров стояли далеко друг от друга и, как казалось захватчикам, были плохо защищены. Угроза семьям и имуществу бурских ополченцев должна была вызвать их массовый отток с фронта. Уже существовал фундамент для данной операции: на севере и особенно северо-западе Трансвааля давно пошаливали шайки удальцов из местных вольных племен, промышлявшие грабежом бурских хозяйств и угоном скота. Чернокожие рейдеры с удовольствием сменили свои устаревшие ружья на "Ли-Метфорды" и приняли инструкции "слуг белой королевы Виктории, над землями которой никогда не заходит солнце". Но английские разведчики не учли, что система пограничной безопасности Трансвааля на дальних границах основывалась в первую голову не на ополчениях местных бюргеров, а на заставах Туземной полиции ZARP, укомплектованной чернокожими констеблями на бурской службе, которые с началом войны никуда не двинулись ("война белого человека", как-никак). С вторжениями рейдеров они справлялись примерно в той же степени, что и в довоенные годы: не с каждым, но в целом ситуацию держали под контролем. Самый удачный "наскок" отряда чернокожих воинов из британского Бечуаналенда в декабре 1899 г. близ Дердепорта стоил бурам 32 жизней и был отражен местными силами после вмешательства отважного трансвальского полицейского капитана Сарела Элоффа.

Замысел британской разведки создать "черными силами" на севере Трансвааля "смертельную язву" обернулся на деле обычной чесоткой. Бурские ополченцы и без участия черных диверсантов массами дезертировали на свои фермы; но, к неприятному изумлению британского командования, остававшихся у Трансвааля и Оранжевой очень ограниченных сил регуляров, более сознательных городских ополченцев, жадной до приключений молодежи и иностранных волонтеров хватало, чтобы держать инициативу на фронте вплоть до февраля-марта 1900 г.
В отличие от провалившихся рейдеров, в начальный период войны успешно действовал другой вооруженный туземный отряд. При осаде бурами города Мафекинг в британской Капской колонии, его вынужденный комендант полковник Роберт Баден-Пауэлл, человек живого и неординарного ума (впоследствии основателю скаутского движения), прибег к помощи чернокожих горожан. Это были люди, долгое время жившие вместе с англичанами, некоторые из них работали в домах "белых хозяев", многие служили в полиции, и давняя привычка к конформизму с колонизаторами сделал их лояльными. Из 109 британских туземных полицейских из племени баролонг и примерно 200 черных ополченцев Мафекинга полковник Баден-Пауэлл сформировал полноценное боевое подразделение. Оно получило полуироническое прозвище: Black Watch, "Черная стража", по названию одного из прославленных шотландских полков. "Черная стража" Мафекинга доказала свою боеспособность 12 мая 1900 г., когда ее упорная оборона сдержала штурмовую атаку буров под командой уже упоминавшегося "бича черных рейдеров" комманданта Сарела Элоффа и помогла гарнизону перегруппировать силы для победы. Большинство потерь защитников Мафекинга в тот день составили негры.

На примере "Черной стражи" Мафекинга британское командование получило образец успешного боевого применения туземцев в качестве боевой легкой пехоты. 7 сентября 1900 г. помощник русского военного агента (атташе) при британских войсках капитан Николай Михайлович Иолшин в секретном донесении в Петербург предупреждал: "Англичанам не придется кафров... насильственно брать в ряды, а только разрешить им поступление в войска, и они массой нахлынут в английские ряды, т.к. они буров очень не любят за их бывшее жестокое с ними обращение и очень любят солдатскую службу и гордятся ею, как это видно по тем кафрам, которые занимают нестроевые должности в английской армии".
Вторая волна набора черных "ауксилариев" относится уже к более позднему периоду 1900 г., когда британцам удалось переломить ход войны в свою пользу и захватить центры бурских республик, но перед ними замаячил новый грозный вызов: успешная и мобильная партизанская борьба буров.
Чтобы лишить бурских партизан их главного козыря - стремительного перемещения конными отрядами по просторам родного вельта - британское командование к концу 1900 г. начало кампанию по строительству на угрожаемой территории сети укрепленных постов - так называемых блокгаузов, расстояние между которыми просматривалось и простреливалось. Примерно 8 000 таких крепостей, выросших на девственных просторах Южной Африки буквально за несколько месяцев, охраняли 50 гарнизонных батальонов. Для патрулирования пространства между опорными пунктами британцы использовали собственные мобильные войска: кавалерию, а так в ней чувствовался серьезный недостаток - гораздо более эффективную легкую пехоту, набранную среди туземных племен. Историк Англо-Бурских войн Майкл Барторп (Michael J. Barthorp. The Anglo-Boer Wars, Blandford Press, 1987) сообщает, что в обороне системы блокгаузов было задействовано 16 тыс. чернокожих бойцов. Они представляли собой подразделения смешанного типа: основанные на воинских и мужских братствах конкретных племен, но наскоро прошедшие подготовку по британской солдатской программе и обычно имевшие двойное командование - местный военный вождь плюс британский младший командир. "Союзная" туземная легкая пехота Британской армии, согласно воспоминаниям современников, хорошо справлялась со своей главной задачей: обнаруживать и выслеживать передвижения бурских партизан. А вот погибать в "войне белого человека" она не любила, в случае успеха буров легко рассеивалась, чтобы потом так же легко собраться; большего от нее и не требовалось.

Отразив первоначальный натиск бурских партизан, империя нанесла ответный удар. Лорд Китченер с бульдожьим упрямством принялся методично "выгрызать" ресурсы, которые могли обеспечить неприятелю снабжение. 90 летучих колонн британских войск продвигались вглубь южноафриканского вельта, разрушали бурские краали, конфисковывали скот, повозки и запасы продовольствия, а население угоняли в адскую тесноту голодных концентрационных лагерей. Состав всех колонн был смешанным - британские регулярные части и/или подразделения, выставленные субъектами Британской империи (австралийцы, новозеландцы, канадцы и др.), в боевой связке с разведчиками, проводниками и патрулями из туземной легкой пехоты. Численность последних достигала 20 тыс. человек. Разумеется, часть из них были выделены из системы обороны блокгаузов, однако в стационарных гарнизонах продолжало оставаться достаточное количество чернокожих бойцов. Точных данных найти не удалось, но напрашивается вывод, что под наступление британских колонн на завершающем этапе войны прошел третий массовый "призыв под ружье" черных "ауксилариев", и размеры его определяются десятком тысяч человек как минимум.

Европейская публицистика времен второй Англо-Бурской войны, симпатии которой были на стороне бурских республик, живописала зверства черных наемников Британской империи над беззащитными женщинами и детьми. Многие конкретные эпизоды выглядят явно надуманными, однако предельная жестокость вооруженных чернокожих подручных англичан не вызывает сомнения. Английская журналистка Эмили Хобхаус, бывшая свидетельницей этих событий, писала: "Вооруженные люди (туземцы) с ассегаями и винтовками опустошили фермы на большой территории и теперь владеют значительными стадами, которые они награбили. Для одиноких бурских женщин они представляли такую угрозу, что многие мужья сдались после оккупации Питерсбурга, чтобы вернуться к семьям и избавить их от расправы. Когда, наконец, семьи буров воссоединились, их вероломно захватили и доставили в расположение войск (английских) целые черные отряды, экипированные и поддерживаемые британцами". Война между буром и "кафром" много поколений шла без пощады и жалости...
Помимо черной легкой пехоты в действующей армии, британской колониальной администрацией были созданы формирования из туземцев, проживавших на подконтрольных англичанам территориях, для защиты от возможных вторжений бурских партизан. В Бечуаналенде отрядами территориальной обороны руководили военные вожди Кгатлы и Кгаме Нгвато, получившие от англичан 200 и 100 винтовок, а также 6 000 и 3 000 патронов соответственно. В Натале местная полиция, набранная из воинственного племени зулусов, была вооружена новыми "Ли-Энфилдами"; часть ее переформировали в Натальскую Зулусскую Конницу (Natal Zulu Horse) под командой капитана Ланселота Дака для патрулирования границы. В Гершеле (Капская колония) была укомплектована вооруженная огнестрельным оружием полиция из 200 чернокожих констеблей для охраны рубежей с Оранжевой республикой.

Однако наиболее долговременное - практически на протяжении всей войны, очень активное и довольно успешное применение на британской службе получили чернокожие шпионы, лазутчики и курьеры для передачи секретных донесений. Практика сосуществования буров и "кафров" на одних территориях облегчала выполнение секретных заданий: как бы ни складывалась "война белых людей", туземцы преспокойно ходили мимо по своим делам в великом множестве. О том, насколько эффективной была при этом деятельность "агентов под прикрытием" и как сильно досаждала бурам, говорит то, что вскоре они стали видеть шпиона в любом праздно шатающемся негре.
"Бегство чернокожих к англичанам... имело влияние на характер военных действий, - не без основания утверждал другой русский наблюдатель, капитан фон Зигерн-Корн. - Не говоря уже о том, что, получив в лице кафров превосходных лазутчиков и проводников, англичане были лучше осведомлены о расположении
неприятеля и вообще почувствовали себя увереннее, с другой стороны, все действия буров были значительно затруднены".

А русский доброволец на бурской службе подпоручик Евгений Августус оставил яркие описания случаев характерной "шпиономании" в этой связи, как почти комичного, так и трагического:
"Дорогой нам встретился кафр, закутанный в пестрое байковое одеяло, с медными браслетами на руках и ногах; немец наш счел долгом слезть с коня, остановить и обыскать кафра.
«Зачем вы это делаете, - спросил я его, - разве англичане пользуются кафрами как лазутчиками?»
«Ох, и как еще! - ответил он. - Буллер и Вайт (два британских командующих) прекрасно сносятся друг с другом, несмотря на бдительность наших брандвахт, посредством этих черномазых дьяволов, жадных к английскому золоту. Впрочем, и мы их услугами подчас пользуемся»."
"К палаткам подъехала группа всадников; задние волокли за собой связанного веревкой кафра. Ехавший впереди высокий бур с седой бородой ловко соскочил с коня и, подойдя к генералу, стал что-то такое ему рассказывать, размахивая руками и указывая на кафра.
- Они поймали кафра, лазутчика из Ледисмита, - объяснил Кок (бурский генерал) и, в свою очередь, стал спрашивать негра.
Тот только испуганно вращал белыми зрачками. Из-под лоскутьев его одежды выглядывало обнаженное бронзовое тело, мускулистое, жилистое. Лицо его, со следами кровоподтеков и синяков, побурело от страха и стало грязно-желтым, как кожа его ладоней. Он, точно в лихорадке, стучал зубами и на все расспросы отвечал какими-то непонятными гортанными звуками: «Baas! Baas!» (Господин! Господин!).
- Да скажешь ли ты наконец, alla Krachta (бурск. - черт побери), были у тебя какие-нибудь бумаги или нет? - проревел фельдкорнет и ткнул несчастного ногой в живот. Тот толыю закряхтел, и белки его забегали пуще прежнего.
- Обыскали вы его как следует? - вмешался Кок. - При нем ничего не было?
- Накрыли мы его в краале, где он, видно, хотел провести ночь; уж тормошили, тормошили мы этого дьявола, да ничего при нем не было, кроме этой палки. Да ясно, что он лазутчик, чего уж тут, ни одного бюргера по имени назвать не сумел.
- Сознайся, goddam! (англ. - черт подери!) - напустился он снова на кафра и для пущей убедительности хватил его палкой по голове. Палка разлетелась вдребезги, и из нее вывалилась свернутая в трубку бумажка.
Все подскочили к ней, развернули ее, и Кок с торжествующей улыбкой показал нам отчетливо вычерченный в горизонталях с приложением масштаба план укрепленных бурами End-Hill и Langer-Hill; на плане значились все отдельные орудия буров и расположение искусственных препятствий из колючей проволоки.
- Уж это не в первый раз, - говорил нам Кок, - что в наши руки попадаются лазутчики-кафры, доставляющие англичанам самые точные сведения о нашем расположении. Эти молодцы устраивают чуть ли не почтовое сообщение между Буллером и Вайтом. Расстрелять его! - обратился он к бурам...
А злополучный кафр стоял, широко раскрыв глаза, точно загипнотизированный направленной на него блестевшей на солнце мушкой. Видно было, как у него тряслись колени, судорожно шевелились пальцы, лицо его из бурого стало почти белым: «Baas! Baas!». Раздался сухой треск выстрела, бур озабоченно завозился с затвором винтовки, выталкивая гильзу, лошади только на мгновение повели ушами и затем продолжали пощипывать зеленую травку; а всего в нескольких шагах от нас пластом лежал сраженный пулей прямо в бровь кафр и рыл босыми ногами землю. На затылке его вместо курчавых волос алело громадное пятно крови и мозга. Нам всем стало как-то неловко" (Е. Августус. Воспоминания участника Англо-Бурской войны).
С пойманными шпионами, как видно из этого опуса, буры не церемонились. Остается только гадать, сколько невиновных людей они отправили на тот свет по одному подозрению. Однако очевидно: на одного расстрелянного черного лазутчика или якобы лазутчика приходились десятки и сотни прошедших. Остановить это явление, принявшее размах катастрофы, бурские комманданты и генералы не смогли.
Туземные союзники и наемники британцев вне всякого сомнения внесли очень важный вклад в победу англичан во второй Англо-Бурской войне. При этом большую роль в боевых действиях начиная с 1900 г. играла многочисленная и боеспособная черная легкая пехота. Британская империя признала ее заслуги в собственном стиле: "После войны чернокожим, служившим разведчиками или бойцами, было отказано в медалях за участие в кампании, на которые они имели право" (Role of Black people in the South African War. sahistory.org.za. SA History Online. 31 March 2011).

____________________________________________________________________Михаил Кожемякин.

Предыдущий мат-л: Буры в мундирах, 1899-1902 гг.

"Война белых людей", - так позиционировали вторую Англо-Бурскую войну 1899-1902 гг. обе противоборствовавшие стороны, и бурские республики, и Британская империя. Однако начнем с того, что "исключить из процесса" местное чернокожее население не получилось бы просто в силу его огромной численности.

В "Военной энциклопедии" Российской империи (Т.1, СПб., 1911), где был систематизирован опыт изучения недавних боевых действий в Южной Африке, Генерального штаба подполковник П.Э. Вильчевский определял соотношение между европейскими и африканскими обитателями ТВД следующим образом: "Число белых доходило до 400 т.ч., в том числе собственно буров 250 т.ч., остальные же 150 т.ч. приходились на долю пришлого элемента, главным образом англичан, немцев и голландцев... Черное население, принадлежащее к племенам бечуанов и базутосов, доходило до миллиона чел.". Современные южноафриканские и британские авторы сильно корректируют эту статистику в пользу чернокожего населения, однако предпочтительнее руководствоваться данными, обнародованными в эпоху, когда пресловутая политкорректность еще не двигала пером историков.

Стоит также отметить наличие в Южно-Африканской Республике (Трансваале) и окрестных британских колониях конца XIX в. достаточно сплоченных групп трудовых мигрантов из Индии и Китая, однако их участие в войне было незначительно (один индийский полевой лазарет на британской стороне, в создании которого, кстати, принял участие будущий Махатма Ганди), и речь в данном случае не о них.
Британский историк Англо-Бурских войн Майкл Барторп (Michael J. Barthorp. The Anglo-Boer Wars, Blandford Press, 1987) охарактеризовал роль туземцев во второй Англо-Бурской войне предельно емко: "Политика "войны белых людей" интерпретировалась очень гибко". Проще говоря, обе стороны активно прибегали к помощи чернокожих "ауксилариев", хотя непосредственно на поле боя они были представлены только в определенных кампаниях и районах.

Палитра туземных племен и народностей, вовлеченных в конфликт, была пестрой, как нынешний флаг пост-апартеидной ЮАР. Присутствовали представители народов зулу, коса, свази, басуто, сотос и др., при этом существовало дальнейшее деление по племенам и родам. Большая часть чернокожего населения была знакома с "белой цивилизацией", многие - так или иначе интегрированы в нее. Что важно для данной темы: навыки владения огнестрельным оружием были развиты хорошо, хотя, понятно, "белый человек" был от этого не в восторге. Авторитет племенной аристократии сильно деградировал под влиянием "плодов цивилизации", зато сама она изрядно "нахваталась" политической грамотности в европейском понимании. Это позволяло местным вождям занимать прагматичную позицию: решать с точки зрения интересов собственных и своих соплеменников - с кем из колонизаторов выгоднее пойти по тропе войны, или может "выгореть" и самостоятельная игра.
Сложившийся десятками поколений традиционный боевой стиль туземных воинов претерпел жестокую ломку результатами Зулусской войны 1879 г. и, в несколько меньшей степени, ряда военных конфликтов между местными племенами и бурами. Ассегай против скорострельного оружия уже "не прокатывал", а массовые атаки туземной пехоты превращались (за редким исключением Исандлуаны) в героическое самоубийство. Однако прекрасное знание местности и уникальные навыки выживания в природе, прирожденная воинственность и благоприобретенное умение быстро и выборочно набираться полезных знаний у "белого человека" делали воинов многих племен Южной Африки реальной боевой силой.

Итак, к участию "черной силы" в "войне белых людей".

"КАФРЫ" В БУРСКИХ РЕСПУБЛИКАХ.
Нескольким словами положение туземного населения в Трансваале и Оранжевом Свободном государстве можно описать: оно существовало параллельно бурской государственности. "Кафры" - общее бурское название для всех "черных людей", дальнейшим распределением "сынов и дщерей Хамовых" по языку и народности длиннобородые начетчики Ветхого Завета не заморачивались. Где было необходимо для комфорта и безопасности "титулярного" населения, на "кафров" накладывались определенные запреты и повинности. Также их охотно нанимали на работы и, гораздо реже и только в Трансваале, на военизированную службу. Но вопрос о предоставлении неграм гражданского статуса даже не стоял как в бархатных штанах у дверей престарелого президента Пауля Крюгера лакей. Разумеется, происходили многочисленные стычки буров с окрестными туземными племенами за жизненное пространство или просто ради взаимного грабежа, принимавшие несколько раз характер ожесточенных военных кампаний, не всегда удачных для "белых людей". Но обыденные отношения бура и "кафра" можно описать скорее как вынужденное сосуществование, под спудом которого не затухали угли скрытой обоюдной вражды.

Русские добровольцы, участвовавшие во второй Англо-Бурской войне, оставили замечательные и очень информативные очерки о жизни и быте бурских республик. Но в большинстве своем они скопировали поведенческую модель буров, замечавших "кафров" постольку, поскольку те помогали или мешали им жить. Лишь когда буры застрелили беднягу-"кафра", обвинив, что шпионил на англичан, или, наоборот, кафр за пару шиллингов покормил и устроил на ночь уставшего русского путешественника, они появляются на страницах воспоминаний Евгения Августуса, Леонида Покровского, таинственной Марии З. (Ольги Поповой) и даже обстоятельного Алексея Едрихина (Вандама). Но несколько наших соотечественников, искавших в Трансваале и Оранжевой не приключений и славы, а конкретных военно-технических знаний, объективно оценили важную роль черного населения в событиях 1899-1902 гг. и посвятили положению угнетенных "кафров" в бурских республиках интересные заметки.
Наиболее подробно пишет об этом талантливый военный инженер капитан Михаил фон Зигерн-Корн, в 1900 г. командированный в Трансвааль в качестве помощника российского военного агента (атташе). Кое-какие нарративы "белого человека" присутствуют и у него, но фактов и разумных выводов больше, так что имеет смысл привести здесь пространную выдержку из его отчета: "История отношений буров к кафрам дает много ценного материала не только для нравственной характеристики буров, но и для ясного понимания характера военных действий в данный период.
Рабство в Капской колонии было уничтожено англичанами в 1833 (1834) году. Эта важная социальная реформа повлекла за собой целый ряд самых плачевных последствий для голландских колонистов. Возвышенная идея освобождения рабов как акт христианского человеколюбия превратилась в орудие тяжкого политического гнета. Реформа эта была проведена с таким жестоким экономическим насилием и так дурно в административном отношении, что положение буров в стране стало невыносимым.
С одной стороны, буры, лишившись рабочих рук, были разорены, а получение денежного вознаграждения было обставлено большими затруднениями; с другой стороны, дикие племена, неожиданно получившие свободу, были деморализованы и предались неистовому грабежу и разбоям, жертвами которых стали прежде всего их прежние владельцы.
Буры принуждены были покинуть свою старую родину и переселиться на новые места за Драконовы горы, в Наталь, за реку Оранжевую и далее за реку Вааль. В 1858 (1852) году создалась таким образом Южно-Африканская Республика, или Трансвааль.

Буры не были никогда убежденными и закоренелыми, так сказать, рабовладельцами. Доказательством этому служит тот факт, что на следующий же год после основания ими республики на одном из митингов, весьма многолюдном, решено было добровольно и единогласно отказаться навсегда от порабощения чернокожих и от торговли невольниками. В таком духе была издана соответствующая прокламация. Она не вызвала ни одного протеста ни с чьей стороны и никем впоследствии не нарушалась.
В сущности, ею было отменено лишь формальное право собственности на живой человеческий товар, отношения же к покоренным чернокожим остались прежние. Оно и понятно. Буры никак не могли считать диких, только что побежденных ими врагов за равных себе. Слишком свежо еще было воспоминание продолжительной и кровавой борьбы с ними. В каждой почти семье еще оплакивали убитых ими близких родных — где отца, где мать, где брата...
Установились, однако, относительно мирные отношения. Вся территория по праву победителей перешла во владение к бурам. Побежденные негры, лишившись земельной собственности, остались волей-неволей жить на земле фермеров и таким образом подпали под полную экономическую зависимость от своих хозяев. Установлен был над ними строгий полицейский контроль, и все они от мала до велика были зарегистрированы, каждый имел свой известный номер, нечто вроде паспорта. Взамен за право жить на чужой земле, представленной чернокожим, фермер стал широко пользоваться всеми живущими на его земле как почти даровой рабочей силой. Заномерованному кафру бежать было нельзя, да и некуда.
Подобное положение дикарей, конечно, недалеко ушло от рабства. С другой стороны, трудно было и требовать, чтобы сразу же после жестокой и беспощадной борьбы установились вдруг сердечные и мягкие отношения между победителями и побежденными.
Да, отношения эти были суровы и остались такими и по сие время.

Кафр по натуре ленив, упрям, жесток и мстителен. Ему присуши все низменные инстинкты дикаря-раба: лицемерие, коварство и глухая, затаенная, ничем непреоборимая ненависть к своему господину. Он долго терпит, тупо и молчаливо, но ни минуты не забывает, кто он и что рабства нет, и при малейшей возможности сводит кровавые счеты с ненавистным ему белым человеком.
Бур это отлично знает. Пока черный слуга служит ему с покорностью и преданностью, он относится к нему спокойно, справедливо и даже добродушно. Но достаточно, чтобы бур почуял в чернокожем малейший оттенок коварства, малейшую искру возмущения, как спокойный и добродушный хозяин превращается в грозного, неумолимого палача и подвергает непокорного жестокому наказанию, не смущаясь никакими последствиями.
Еще Конфуций сказал, что есть два пути для покорения человека: путь милосердия и путь жестокости. При всей своей религиозности бур не мог следовать по первому пути просто из чувства самосохранения. Он сам был всегда предметом насилия, с оружием в руках отстаивал свою жизнь, жизнь своих близких и привык верить в могущество физической силы и оружия. Он глубоко верил, что сражается во имя Господа Бога, который «благословил его меч».

Буры весьма недружелюбно относились к различным миссионерам, в особенности английским и американским, которые, просвещая дикарей, прежде всего вселяли в них идеи равенства. «Вы такие же люди, мол, как и белые, перед Богом все равны, ваша кожа черная, но сердце белое» и т.п.
Не будучи в состоянии изменить натуру дикаря и привить ему христианские добродетели, они фактически возбуждали в нем только дух возмущения и поощряли всякий с его стороны протест. Всякий дикарь, принявший крещение, пользовался всевозможными пособиями и покровительством миссии. Ради этого главным образом он и приступал к обряду крещения, кроме чистейшей пользы для себя он в этом ничего другого не видел. В результате черные неофиты стали никуда не годным, вредным элементом в стране, ленивыми тунеядцами и безнравственными, мстительными проповедниками свободы и эмансипации.
До войны спокойствие твердо поддерживалось как полной экономической зависимостью черного населения от землевладельцев, так и строгими полицейскими мерами. С началом же войны условия те изменились. Англичане скоро поняли, что в лице кафров они могут иметь весьма полезных союзников. Достаточно им было сделать несколько платонических обещаний, как среди чернокожих с невероятной быстротой распространился слух, что англичане, победив и изгнав буров, даруют всем кафрам полную свободу, возвратят им их землю, дадут им права гражданства, право самоуправления и т.п., а пока что всякого кафра принимают к себе на службу и платят хорошее жалованье. (...)
Надо заметить, что коренной бур не привык работать у себя на ферме. Все его благосостояние основано не на земледелии, а на скотоводстве, а потому и работы по хозяйству было мало и вся она исполнялась своими кафрами. Бур проводил целые дни на охоте, в гостях у соседей и черную работу считал недостойным для себя занятием. При данных условиях он оказался без рабочих и на ферме, и на биваке, и на позиции.
Хотя каждый взрослый кафр, с 16-летнего возраста, может быть привлекаем на государственные работы — своего рода повинность — на четыре месяца в году, но настало наконец такое время, после взятия Претории, что на сто километров кругом не собрать было и полсотни кафров. Это единственная причина, почему буры после взятия Претории, а в особенности сразу после взятия Миддлбурга, отказались от всяких фортификационных работ на позициях. Если это обстоятельство и не имело заметного влияния на боевые успехи обеих воюющих сторон в рассматриваемый период времени, то только благодаря тому, что театр военных действий передвинулся в местность гористую, пересеченную, не нуждающуюся в усовершенствовании.
Исчезновение чернокожих было особенно заметно на станциях железной дороги. В мирное время все мелкие служащие, стрелочники, сцепщики, носильщики и т.п. рабочие были исключительно кафры".
Капитан Зигерн-Корн правильно определяет участие "кафров" в экономической жизни Трансвааля двумя направлениями - патриархальным, в качестве прислуги и батраков на бурских фермах, часто выросших в семье белого "бваны/бааса", и промышленным.

На бурно развивавшихся золотых приисках и алмазных копях Трансвааля, подаривших этой республике в конце XIX в. интенсивную модернизацию и богатство, а равно и зависть английского империализма, чернокожие рабочие были очень востребованы. В городах (особенно в "мегаполисе", "новом Вавилоне" Йоханнесбурге) группировались наиболее пассионарные элементы негритянского населения. Они оторвались от привычного уклада жизни, зато стремительно "цивилизовались" по методу пролетариата эпохи промышленной революции со всеми вытекающими - криминал, пьянство и т.п. Согласно данным другого русского, инженера Владимира Рубанова, посетившего Трансвааль в 1900 г., заработки чернокожих рабочих были не совсем уж ничтожны: "Что касается негров, то минимальная плата для них - 18 шиллингов в неделю, или 16 рублей в месяц. Это чернорабочим, годным лишь для самой простой, не требующей никакой подготовки работы". Для сравнения, бурский ополченец в действующей армии получал 5 шиллингов в день, а в Российской империи средний месячный заработок рабочего в 1900 г. составлял 16,175 рублей. А вот на обязательных государственных работах "кафрам" приходилось горбатиться "за харчи", как в мирное, так и в военное время. Для уклонистов же были предусмотрены штрафные меры: 5 фунтов штрафа, 4 месяца "тюремных работ" (фактически то же самое) или 25 ударов кнутом.
Выборочную порку для обуздания мятежного духа рабочих применяла в Йоханнесбурге и местная полиция, почти не подотчетная и коррумпированная до полного беспредела. Также практиковались меры по запрету на ношение оружия и продажу спиртного; здесь следует оговориться, что не только для "кафров", а вообще для всех "уитлендеров", т.е. трудовых мигрантов, "понаехавших" в понимании буров. Правда, ни один их этих запретов толком не соблюдался, т.к. лишать зулуса его ассегая небезопасно для жизни, черный "бой" должен носить за "бваной/баасом" на охоте запасное ружье, проверять что под блузой у каждого рабочего немногочисленным полицейским Трансвааля было не под силу, а дешевую паленую выпивку предлагала доступная полулегальная и нелегальная торговля. Словом, в рамках общемировых тенденций положения фабричного пролетариата рубежа XIX-XX вв. "промышленным кафрам" жилось не хуже и не лучше других. То же самое можно сказать, примеряя более знакомое нам понятие "батрак" к черным слугам в бурских краалях (фермах).

"КАФРЫ" В БУРСКИХ МУНДИРАХ.
Шанс поступить на службу в республиканские вооруженные силы у чернокожих и полукровок был только в Трансваале. Оранжевое Свободное государство, в отличие от своего богатого соседа, экспресс-темпами догонявшего Европу, таких "вольностей" не предусматривало.
В Трансваале с момента создания в Йоханнесбурге первого отделения Южно-Африканской Республиканской Полиции (Zuid-Afrikaansche Republiek Politie; ZARP) в 1886 г. принимали на службу любых наемников, в т.ч. черных. С началом упорядочивания правоохранительной системы в 1890-х гг. в составе ZARP была сформирована на правах отдельного структурного подразделения Туземная полиция. Она набиралась из негров и мулатов - уроженцев Трансвааля, ее компетенцией была охрана порядка в поселениях и районах компактного проживания чернокожих, где белые расисты "не хотели пачкать руки". В Йоханнесбурге и Претории туземные констебли несли охрану порядка вместе с белыми коллегами, а в приграничных районах, куда забредали в поисках грабежа шайки вольных туземцев, чернокожие полицейские стояли на постах заставного типа, как правило, под началом собственных сержантов. Черных офицеров не было. Численность Туземной полиции на 1899 г. оценивалась примерно в 300-350 (из примерно 1 500 списочного состава ZARP) сотрудников, с учетом того, что "на фронтире" не все новобранцы были учтены.

Полукровкам от бура-отца и крещенной негритянка-матери предоставлялась "путевка в жизнь" в виде права в 16 лет (призывной возраст буров) вступать добровольцами в Государственную артиллерию Трансвааля (Transvaai Staatsartillerie), куда вообще охотно принимали иностранцев. Здесь бурское политическое руководство уместно вспоминало цитату уже из Нового Завета: "Несть ни эллина, ни иудея". Никаких ограничений по службе им не делалось, но офицеры старались компактно зачислять "не белых" рекрутов в команды и расчеты, чтоб минимизировать "троллинг" со стороны их товарищей европейского происхождения. Очень вероятно, на одной из самых известных фотографий Трансваальских артиллеристов у 75-мм гаубицы Круппа в ходе второй Англо-Бурской войны запечатлена именно такая "боевая артель" мулатов.

Теоретически не был закрыт путь в командный состав. Единственный унтер-офицер артиллерист с долей негритянской крови, вахмистр Тобиас Мелле Ван Хойк (квартерон, сын известного голландского проповедника и его помощницы-мулатки), отлично проявивший себя как командир подразделения 37-мм скорострелок Максима в коммандо (отряде) прогрессивного молодого генерала Вильжуэна, был произведен им в младшие лейтенанты. В общем, в ходе второй Англо-Бурской войны немногочисленные регулярные чернокожие защитники Трансвааля зарекомендовали себя "ровно" на фоне весьма неплохого профессионального уровня и еще лучшей мотивации кадровых военных Трансвааля. Прозвучал отдельно разве что лейтенант Мелле Ван Хойк, и то потому, что он был один такой. Однако и негативных отзывов не зафиксировано.
На долю Туземной полиции ZARP выпала неблагодарная и мало описанная в официальной историографии работа по противостоянию проникновению и подрывной деятельности наемников британской разведки из числа местных и соседних африканских племен. Судя по тому, что Британии не удалось успешно разыграть "черную карту" до 1901 г., в первый год войны она худо-бедно справлялась. Наиболее известный эпизод этой "войны внутри войны" связан с именем самого знаменитого трансваальского полицейского офицера этой кампании - 29-летнего капитана, впоследствии комманданта Сарела Элоффа, одного из бесчисленных внуков президента "папаши" Крюгера. Вторжение подстрекаемых британской агентурой местных племен на северо-западной границе Трансвааля вынудило его осенью 1899 г. вернуться с военной службы к полицейской работе. Перешедшие границу в районе пограничного поста Дердепорт чернокожие воины сожгли полицейский участок и принялись громить бурские фермы в окрестностях, на которых оставалось мало боеспособных мужчин (общее число жертв рейда - 32 человека). Возглавив небольшой отряд Туземной полиции и горстку местных ополченцев, капитан Элофф в декабре 1899 г. стремительно нанес рейдерам поражение и отомстил ответным набегом на территорию Бечуаналенда, безжалостно сжигая поселения местных жителей. Такова была война белых и черных в Южной Африке, без пощады...

Летом 1900 г., когда основные центры Трансвааля были захвачены британцами, начался переход бывших полицейских ZARP на службу британской короне. Все-таки полицейский - в первую очередь охранитель порядка и пристойности на своем участке, а не регулярный солдат и не ополченец. Бурских полицейских, продолживших службу под сенью Британской короны, захватчики организационно приписали к своей Полиции Южной Африки (British South Africa Police). Туземная полиция на этом фоне сохраняла верность Трансваалю даже дольше, на протяжении всего 1900 г. - пока буры контролировали северную часть республики, где в основном располагались ее заставы. Хотя напрашивается простой вывод: чернокожие констебли просто защищали себя в условиях роста пробританских выступлений местного населения при самоустранении осколков бурской власти. Когда британские войска в 1901 г. перешли к строительству сети укрепленных лагерей и блокгаузов на территории бурских республик, чтобы покончить с партизанским движением, Трансваальская Туземная полиция стихийно и не очень заметно самораспустилась. Во всяком случае черные полицейские не выстраивались в очередь записываться на службу англичанам, в отличие от многих своих белых коллег в Йоханнесбурге и Претории. Трансвааль очевидно перестал существовать как государственное образование - они перестали ему подчиняться, и все.
"Кафры" в бурских мундирах в ходе войны 1899-1902 г. честно выполняли свои обязанности в рамках, наложенных на них службой, а артиллеристы даже "above & beyond", как принято говорить в англоязычной военной традиции. Среди черного населения республик они имели самый высокий статус, и полностью его отработали.

"КАФРЫ" В БУРСКИХ ОБОЗАХ.
Современные южноафриканские историки полагают, что в первый период второй Англо-Бурской войны правительствами Трансвааля и Оранжевого Свободного государства было мобилизовано по трудовой повинности более 10 тыс. чернокожих рабочих ("Role of Black people in the South African War". SA History Online. 31 March 2011). При том, что численность полевых войск буров в лучшие времена не превышала 30 тыс. бойцов, соотношение: 1 нестроевой к 3 строевым гарантировало от нехватки вспомогательной рабочей силы армии. "Казенные кафры", как выразительно окрестила их русская женщина-доброволец и литератор Мария З. (Ольга Попова), использовались в качестве рабочих на фортификационных работах, как грузчики и подсобный персонал тыловых баз и складов снабжения, возчиками в гужевых обозах, санитарами в полевых лазаретах и т.п. Команды мобилизованных черных рабочих власти республик придавали в качестве обязательного "предмета снаряжения" отрядам иностранных добровольцев. Ну не укладывалось в понимании сибаритов-буров, как белый человек может сам заниматься тяжелой и рутинной повседневной работой в лагере и в походе!

Колоритную группу таких подневольных помощников, подчиненную весной 1900 г. русскому добровольческому отряду, описал в своих воспоминаниях подпоручик Евгений Августус: "Приданные нашему отряду по просьбе Ганецкого (выборный командир отряда) кафры забились под колеса фургонов и оттуда искоса поглядывали на своих новых господ. Среди них выделялся рослый седобородый зулус, который помнил еще короля Кетчевайо; другой, базутос (басуто), оказался грамотным и читал все время подаренную ему миссионером английскую Библию; остальные, закутанные в жалкие лохмотья байковых одеял, принадлежали к племени машона" (Е. Августус. "Воспоминания участника Англо-Бурской войны"). Тот же автор честно признается: "Наши кафры-прислужники работали неохотно, неумело".
Этот "диагноз" смело можно отнести к большинству мобилизованных бурами черных "нестроевых". Причина видится не столько в ненависти угнетенных "кафров" к бурам и их завышенных ожиданиях от "культурных" английских колонизаторов, этот мотив активно продвигала именно британская пропаганда. Вероятнее всего, причина чисто экономическая. Бурское командование даже собственным ополченцам начало платить "фронтовые" только в 1900 г., а призванных на службу негров заставляло работать за тощую пайку, да и та выдавалась впроголодь благодаря массе злоупотреблений. "Кафры", привыкшие за период промышленного расцвета Трансваля к сносной оплате своего труда частными работодателями, разумеется, на бесплатной бурской войне работали только из-под палки надсмотрщика и при первой же возможности разбегались. Это относится и к наиболее квалифицированной их части - железнодорожным рабочим и специалистам. До войны железные дороги Трансвааля и Оранжевой республики находились под управлением Нидерландско-Южноафриканской железнодорожной кампании (Nederlandsche Zeid-Afrikaansche Spoorwegmaatschappij), которая с началом боевых действий перешла под контроль правительств бурских республик. Персонал был автоматически призван на военную службу; для обученных черных сотрудников это означало переход из неплохо оплачиваемой категории "синих воротничков" в разряд бесправных и бесплатных мобилизованных "кафров". Логично, как только бурские войска начали терпеть поражения и контроль ослаб, негры-железнодорожники "показали пятки" вслед за своими соплеменниками-разнорабочими. Летом 1900 г., после последовательного падения Блумфонтейна, Йоханнесбурга и Претории, вспомогательные формирования буров из "казенных кафров" перестали существовать.
Другая многочисленная категория "нестроевых кафров" при войсках буров - прислуга, сопровождавшая бюргеров-фермеров ("бюргерами" именовались граждане республик), отправившихся на войну с собственными фургонами, груженными припасами и разным барахлом для походного уюта. Они, как правило, пользовались доверием своих "баасов" как многолетние проверенные помощники, и исполняли в военных лагерях трансваальских и "фрейстаатерских" коммандо функции возчиков, поваров, оруженосцев, водоносов и т.п. При этом продовольственного рациона им не полагалось: командование считало, что каждый хозяин должен сам кормить своих "кафров".

Эпизоды, при которых чернокожие слуги подменяли хозяев с оружием в руках, носили систематический характер. Например, при осаде Ледисмита, после ночной вылазки англичан в ночь на 9 ноября 1899 г., когда было выведено из строя 155-мм орудие Шнайдера (Крезо), практически не охранявшееся расслабившимися бюргерами, трансваальский генерал-коммандант Петрус Якобус Жубер стал еженощно выгонять своих подчиненных на "брандвахты". Но заставить среднестатистического бурского сельского ополченца, лежебоку, любителя комфорта и "офицера самому себе", мерзнуть на холодной земле (а ночи в Южной Африке весьма зябкие) в передовом дозоре - дело безнадежное, и в пикеты ходили почти исключительно регуляры-артиллеристы, которые не хотели больше терять своих пушек, и более сознательные буры-горожане. Значительная часть длиннобородого селяцкого войска преспокойно дрыхла в своих палатках и фургонах, а чтобы старый "Пит" Жубер не сердился, вручала винтовки "кафрам" и отправляла их в караул вместо себя. События 11 декабря, когда британский гарнизон повторил вылазку, показали, что черные "подменные войска" на передовых позициях оправдали доверие. Пока сонные бурские вояки продирали глаза, "кафры" не хуже других давали ожесточенный отпор неприятелю. Что легко объяснимо: "томми" со штыком наперевес не станет разбирать, кто перед ним, хозяин или слуга - проколет; следовательно - не надо его подпускать.
__________________________________________________________________________М.Кожемякин.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

Начало: Буры в мундирах, 1899-1902 гг. Полиция Трансвааля - "юарпы".

Один из офицеров Трансваальской полиции стал успешным коммандантом бурских сил, выполняя как боевые, так и специфические полицейские задачи. Он происходил из известной бурской семьи, в роду были священники, госслужащие, и приходился внуком президенту Трансвааля Полю Крюгеру. "Волосатая лапа" дедушки-президента явно присутствовала, однако Сарел Элофф на самом деле был толковым, отчаянно смелым, инициативным воякой, получившим к тому же хорошее образование.

В юности записавшись в Южно-Африканскую Республиканскую Полицию, он, благодаря природным честности и добродушию, избегал злоупотреблений по службе, а благодаря своим талантам и влиятельной родне сделал блестящую карьеру. К началу войны он, будучи 29 лет от роду, успел отличиться при поражении рейдеров Джемсона, получить звание капитана полиции и стать комендантом Йоханнесбургского форта - компетентных полицейских офицеров в Трансваале порою ставили на военно-административные должности. В первый период войны капитан Элофф командовал артиллерией в соединении генерала Х.К.Я.Ван Ренсбурга, защищавшем северную и северо-западную границы Трансвааля. Вторжение подстрекаемых британской агентурой местных племен на северо-западной границе Трансвааля вынудило его вернуться к полицейской работе. Перешедшие границу в районе пограничного поста Дедрепорт чернокожие воины сожгли полицейский участок и принялись громить бурские фермы в окрестностях, на которых оставалось мало боеспособных мужчин (общее число жертв рейда - 32 человека). Возглавив небольшой отряд Туземной полиции и горстку местных ополченцев, капитан Элофф в декабре 1899 г. стремительно нанес рейдерам поражение и отомстил ответным набегом на территорию Бечуаналенда, безжалостно сжигая поселения местных жителей - такова была война белых и черных в Южной Африке, без пощады...

После усмирения нарушителей границы Сарел Элофф был переброшен под осажденный бурами Мафекинг, уже в звании комманданта полиции. Вялая флегматичная манера, в которой вели осаду слабого британского гарнизона бурские генералы Пьет Кронье и Якобус Снайман, раздражала энергичного молодого комманданта. Он разработал план штурма города, ставшего одной из немногих штурмовых атак буров в этой войне и, наверное, самой яростной.

В 4 часа утра 12 мая 1900 г. под прикрытием артиллерийского огня и отвлекающей имитации наступления с другого направления Сарел Элофф повел на приступ 240 отборных бойцов, включая 25 конных полицейских и иностранных добровольцев. Им удалось прорваться через британские укрепления, захватить несколько ключевых пунктов Мафекинга, включая казармы полка Протектората, и взять в плен полковника Гора и еще 29 защитников города. С рассветом Сарел Элофф передал по гелиографу в штаб Кронье: "Мафекинг взят, если генерал поддержит меня общей атакой". Однако бурские воинские начальники переоценили оптимизм этого рапорта и не стали рисковать своими силами, решив, что "бешеный коп справится сам". Британцы же среагировали грамотно, подняли в ружье все наличные силы, включая регуляров, иррегуляров и местное чернокожее ополчение, отрезали людям Элоффа сообщение со своими и смелыми контратаками рассекли их на три изолированные части. Одна из них вскоре сдалась, вторая сумела прорваться/просочиться обратно из города, а сам Сарел Элофф с кучкой "юарпов", бюргеров и иностранных добровольцев держался в казармах полка Протектората до 19 часов вечера, пока не закончились боеприпасы. Видя, что положение безнадежно, молодой коммандант, скрепя сердце, решил сдаться осаждающим-осажденным. Капитуляция была выполнена в декоративно-джентльменском стиле, в то время еще не вытесненном до конца из практики войн. Раненый Сарел Элоф с перевязанной головой церемониально передал саблю и Маузер британскому коменданту полковнику Баден-Пауэллу (впоследствии основателю скаутского движения). Всего в плен к британцам попали, по разным данным, от 108 до 117 бурских бойцов, от 30 до 60 были убиты и ранены. Гарнизон Мафекинга потерял 12 убитых и 8 раненых, большую часть из которых составили негры.
"Конец был характерным, - пишет Артур Конан Дойль. - «Добрый вечер, коммандант, — сказал Поуэлл Элоффу, — приглашаю вас на ужин». Пленников — бюргеров, голландцев, немцев и французов — угостили самым отменным ужином, какой только позволили бедные кладовые города". Действительно, в Мафекинге пленных буров содержали гуманно, насколько возможно в условиях осады. Но после деблокады города плен повернулся к Сарелу Элоффу более прозаической и чисто британской стороной. Первым делом у него отобрали форму, чтоб не смущать конвоиров тем, что перед ними офицер, а затем закатали за пол-океана, в печально знаменитый лагерь Дедвуд на острове Св.Елены, ставшем могилой для многих буров...
Мужественный полицейский из Трансвааля не сдался - в заключении он поддерживал павших духом товарищей, сочинял для них шуточные и патриотические песни, смело протестовал против бесчеловечного обращения с военнопленными, вызывал британских охранников на поединки по боксу (зная, что "джентльмены" не посмеют отказаться) и, если получалось, бил. Дважды Сарел Элофф пытался бежать, но с острова далеко не убежишь - оба раза англичане ловили его и водворяли в карцер. Вернувшись после войны на Родину, в отличие от многих бывших высокопоставленных офицеров Трансвааля и Оранжевой, Сарел Элофф не стал ни в какой форме сотрудничать с захватчиками. До конца своей долгой жизни (1870-1944) он фермерствовал и воспитывал детей и внуков.

Командиры. В отношении бурских республик в Южной Африке в конце XIX в. (Трансвааля и Оранжевого Свободного государства) к формированию своих постоянных воинских и военизированных формирований главенствовал чисто практический подход: необходимый минимум профессионалов специальностей, которые невозможно заместить ополченцами. Однако на финансировании этих проектов ни золотоносный Трансвааль, ни более скромная Оранжевая Республика не экономили и даже позволяли себе некоторые эстетические развлечения, более свойственные для "старых" военных держав - например весьма сложную систему униформы.

Государственная артиллерия Трансвааля и Артиллерийский Корпус Свободного государства (Оранжевой), а также Южно-Африканская Республиканская Полиция были обеспечены формой одежды со вкусом и знанием дела, о чем было рассказано в предыдущих материалах. Однако на этом униформированные контингенты вооруженных сил бурских республик не исчерпывались.
Показательно, что командный состав бурских вооруженных сил, соответствовавший их милиционной структуре (всеобщее ополчение), не имел установленной законом формы одежды или знаков различия. В мирное время военная иерархия в Трансваале была такова: делами обороны ведал военный командующий - коммандант-генерал, в распоряжении которого находился небольшой штат ассистент-генералов (нечто среднее между адъютантами и штабом), ниже следовали окружные и районные воинские начальники - комманданты (17 душ) и фельд-корнеты (менее сотни). Это были скорее военные администраторы и логисты, чем классические офицеры. В военное время существовал также статус фехт-генерала (досл. с африкаанс: "сражающийся генерал"), что-то типа "бревета", т.е. временного генерала в английской военной традиции. Отсутствием официальных мундиров трансваальское правительство как бы подчеркивало демократизм и доверие, которым эти должностные лица были обличены от имени народа. Оранжевое Свободное государство, как всегда, повторяло модель своего преуспевающего соседа, но в более скромных масштабах.

Однако демократичность институтов власти - дело хорошее, но с личной гордостью, присущей военному человеку всех времен и народов, сочетается плохо. "Нежность к мундиру", воспетая Грибоедовым, была не чужда генералам, коммандантам и фельд-корнетам Южной Африки. Коммандант-генерал Трансвааля Петрус (Пит) Якобус Жубер, занимавший этот пост с 1880 г., позаботился, чтобы его статус был подкреплен соответствующими регалиями: для него была разработана особая форма командующего. Она представляла собой парадный мундир, схожий с теми, которые носили высшие британские офицеры - темно-синий однобортный, спереди обшитый по застежкам атласными черными лентами. Роскоши добавляли витые золотые погоны с красной подложкой, богато расшитые золотом рукава и воротник, и, разумеется, заветные генеральские штаны с толстыми лампасами из золотого галуна. Некоторые другие бурские генералы в торжественных случаях использовали форму Государственной артиллерии образца 1890 г. - двубортные темно-синие кителя с обшитыми золотом воротниками, свидетельствовавшими об их принадлежности к старшим офицерам. Подобно президентской ленте Трансвааля с массивным изображением герба, известной по официальным фотографиям "папаши" Пауля Крюгера, высшие военные командиры Трансвааля носили схожие знаки отличия своей должности - сине-бело-красные, по основным цветам знамени (там был еще зеленый), кушаки. Совсем не подходил к элегантной генеральской форме парадный головной убор - старомодный цилиндр; но что уж поделать, если буры считали его признаком "большого человека". Одного только Пита Жубера было невозможно заставить надеть при мундире аляповатый цилиндр, и он предпочитал кепи артиллериста или широкополую шляпу с национальной кокардой.

В начальный период второй Англо-Бурской войны 1899-1902 гг. кое-кто из бурских генералов даже воевали в таком броском наряде. Утверждается, что в проигранном бурами сражении при Эландслаагте 21 октября 1899 г. "генерал Кок, одетый в цилиндр и парадный мундир, возглавил контратаку, размахивая своим цветным поясом" (Charles Rayne Kruger. Goodbye Dolly Gray: The Story of the Boer War. London: Cassell, 1959). Генерал был смертельно ранен и взят британцами, его пробитый окровавленный мундир затем был выставлен в Лондоне на потеху зевакам как свидетельство "британского триумфа".
Вторая Англо-Бурская война была первой хрестоматийной "войной цвета хаки", и понятно, почему генерал Йоханнес Кок, человек старшего поколения, оказался в своем ярком мундире в положении, более свойственном в первую Англо-Бурскую 1880-81 гг. для британских офицеров. Большая часть бурских командиров, будучи сами разработчиками своей униформы, учли жестокий дух времени. Генералы, комманданты и фельд-корнеты, "обшиваясь" мундирами, призванными выделять их положение среди одетых в штатское ополченцев, в абсолютном большинстве выбирали защитный цвет. Фотографии периода второй Англо-Бурской войны содержат богатый материал по униформологи бурских командиров. Этого достаточно, чтобы наметить основные тенденции.

В покрое кителей прослеживается подражание британской модели - удобная однобортная куртка с карманами и матерчатыми погонами. Брюки предпочитали свободного покроя или, опять же на британский манер - галифе, а практически безальтернативным головным убором являлась широкополая или более компактная круглая шляпа, как правило, с подогнутым под кокарду полем. По своему усмотрению некоторые командиры дополняли полевую униформу декоративными элементами - матерчатыми розетками цветов бурских республик, металлическими республиканскими гербами, полосками галуна на рукавах (предположительно, соответственно званию).

Стоит еще раз оговориться: форму носили далеко не все бурские командиры (например, генерал Пьет Кронье принципиально одевался только в штатское), она не была регламентирована никакими актами республик и представляла собою по сути плод личной фантазии ее обладателей.

В случае попадания бурских командиров в плен к британцам, никаких привилегий в режиме содержания такие мундиры не обеспечивали. Британцы, крайне болезненно относившиеся к переодеванию некоторых буров в трофейную британскую форму (по законам и обычаям войны это приравнивается к акту шпионажа и карается смертью), угрожали поставить пленного бурского командира к стенке, если его мундир казался им слишком похожим на британский. Так, например, произошло в случае с самым молодым коммандантом Оранжевой Республики капитаном Гидеоном Шиперсом, которому на британском военном суде в 1901 г. хотели вменить в вину такой эпизод. Лишь показания другого пленного ополченца (кстати, еврея из России), который сам сшил командиру эту форму, сняли обвинение. Но Шиперса это не спасло. "Когда он поправился (был захвачен тяжело больным), то предстал перед судом, обвиненный в нарушении военных законов и в убийстве нескольких туземцев. По приговору суда лидер мятежников в декабре был казнен. Своей отвагой и молодостью — а ему было только двадцать три года — он вызывал симпатию..." (Артур Конан Дойл. "Великая бурская война").

Полевые медики бурских вооруженных сил, наоборот, получили единообразную установленную форму одежды. Историк Йен Найт в своей работе Boer Wars 1898-1902 (Man-at-Arms/Osprey Military, 303) приводит образец - китель и брюки цвета хаки стандартного покроя, на воротнике - броские белые петлицы с эмблемами Красного Креста. Бурские военные врачи единственные во всей армии республик спокойно носили в зоне боевых действий пробковые шлемы (вообще-то ставшие для буров символом англичан-захватчиков), но только в сочетании с хорошо заметными знаками отличия Красного Креста: эти международные символы милосердия буры весьма уважали и не вели по ним огонь.

Подавляющее большинство бурских ополченцев воевали в своей повседневной одежде, однако среди них также был контингент, вышедший на поля сражения в униформе собственной военизированной общественной организации. Речь идет об участниках "Добровольческого корпуса" из Йоханнесбурга (Vrywillingerkorps Johannesburg). Это формирование появились в 1865 г. как Стрелковый корпус Претории, нечто вроде мужского молодежного патриотического клуба, члены которого совершенствовались в стрельбе, верховой езде и тактических навыках, безвозмездно оказывали властям помощь в охране порядка, делали добровольные взносы на обороноспособность и шефствовали над воинскими подразделениями (когда таковые появились). С выходом промышленного Йоханнесбурга на первое место среди городов Трансвааля штаб-квартира Добровольческого корпуса переехала в этот "мегаполис". По состоянию на 1898 г. председателем (капитаном) Корпуса был Я.П.Йоост.
Добровольчество было развлечением не для бедных, зато участники Корпуса могли позволить себе шикарную парадную форму: короткие синие однобортные кителя с обшитыми декоративной тесьмой воротниками и нагрудными карманами и расшивкой на рукавах, аксельбанты, нарядные кепи с белыми плюмажами и клубные брюки. Для боя она не годилась, но когда в 1899 г. началась война с Великобританией добровольцы в полном составе вступили в Йоханнесбургское коммандо в общей для всех щегольской полевой форме: замшевые куртки цвета хаки с черными бархатными воротниками и обшлагами, брюки-галифе с кожаным "очком", широкополые шляпы с черным страусовым плюмажем справа.

Эти любившие наряжаться молодые богачи, тем не менее, проявили себя храбрыми, самоотверженными бойцами. Помимо многих отличий в боях, они продемонстрировали запредельный для войск Трансвааля уровень потерь: с фронта не вернулась половина участников Добровольческого корпуса (средний уровень безвозвратных потерь по бурским республикам - 6,6%).
Собственную форму или ее элементы носили также некоторые отряды иностранных волонтеров на бурской службе, однако они не являются предметом этой серии материалов.
____________________________________________________Михаил Кожемякин.

Начало: Буры в мундирах,1899-1902 гг. Артиллерия (часть 1) ; часть 2.

Вторым по значимости во второй Англо-Бурской войне после артиллерии военизированным контингентом буров, носившим единую форму одежды, была Южно-Африканская Республиканская Полиция (Zuid-Afrikaansche Republiek Politie; ZARP). В обиходе бурских полицейских называли по аббревиатуре их службы - Zarp; в издании автобиографического произведение Уинстона Черчилля "Мои ранние годы. 1874-1904" это прозвище перевели на русский язык как "юарпы", далее буду придерживаться этого названия.

Если артиллерию бурских республик породила опасность вторжения внешнего врага - британских колонизаторов и воинственных африканских племен, то полиция была обязана своим появлением необходимостью сдерживать "врага внутреннего", или казавшегося бюргерам таковым.
Пока общественное устройство буров было относительно монолитным, потребности в полицейских силах не возникало. Охрана порядка в поселениях велась методами, очень напоминавшие средневековые - вообще, в государственном устройстве этих консервативных переселенцев из Голландии сохранилось очень много традиций минувших веков. За безопасность улиц отвечали ночные сторожа, назначавшиеся в порядке очереди из полноправных жителей (и даже жительниц, если глава домохозяйства по какой-либо причине не мог выйти на стражу лично). Судебную власть исполнял выборный мировой судья (landdrost), за местную каталажку отвечал надзиратель (wyksmeester), а если возникала потребность в более масштабных правоохранительных действиях (например, отогнать шайку чернокожих) - районный воинский начальник фельд-корнет формировал вооруженный отряд, коммандо.

Однако экономика бурских республик в своем бешеном темпе роста всегда обгоняла социальное развитие. Обнаружение в 1886 г. в Трансваале золота (Витватерсрандская золотая лихорадка) привело к быстрому росту промышленности, городов, сети железных дорог и телеграфа, появлению профессионального образования, формированию пролетариата и интенсивной трудовой иммиграции в некогда тихую и благочестивую фермерскую республику. Шахтеры и мастера на золотых приисках и шахтах Йоханнесбурга и других промышленных локаций были в большинстве своем мужчинами в расцвете сил, оторванными от своих семей и нуждающимися в грубых развлечениях после тяжелой работы. Буйным цветом расцвели притоны, там усталым работягам предлагали дешевый алкоголь, азартные игры, продажную любовь. Добропорядочные религиозные бюргеры были готовы пожурить и простить свою молодежь, пустившуюся в городах и на приисках во все тяжкие, однако разгульный образ жизни "уитлендеров", т.е. трудовых иммигрантов, буквально доводил их до белого каления. Особенно болезненно бурская общественность реагировала на наплыв англоговорящих рабочих из британских колоний (Капской и Наталя), а также на продажу алкоголя и проституток чернокожим рабочим, в глазах убежденных расистов-буров "уравнивавшую" их с белыми. Поразмыслив, трансваальский вольксраад (парламент, народное представительство) решил наслать на "дебоширов и развратников нового Вавилона" (проще: рабочий класс Йоханнесбурга и особенно бедняцкого пригорода Хайвельде) "руку закона", иначе говоря - полицию.

В сентябре 1886 г. в Йоханнесбурге был создан первый полицейский участок, комиссаром которого стал германскоподданный Карл Фридрих фон Брандис. Этот бывший якобы барон вошел в историю правоохранительных органов Южной Африки как классический пример коррумпированного "плохого копа". Первым делом он подчинил себе проституцию в городе: под предлогом изоляции больных венерическим заболеваниями уличных женщин организовал собственные бордели. Потом обрушил репрессии на рабочих и мелких предпринимателей из числа "русских низкого происхождения и польских евреев", обвинив их в продаже алкоголя чернокожим - наверное, у фон Брандиса обострились родовые травмы тевтонского рыцарства. Барыжить паленое виски черным шахтерам после этого стали сами "юарпы".
Справедливости ради стоит рассказать, что был в ранней Южно-Африканской Республиканской Полиции и "хороший коп" - лейтенант Жерар Ван Дам. Он пытался бороться с коррупцией, но не преуспел. Впоследствии, уже в чине капитана, Ван Дам храбро сражался в войне с англичанами.
Под чутким руководством "барона" Брандиса "юарпы" первого набора были мало похожи на полицейских. Из бурской молодежи порочному комиссару удалось набрать не так уж многих, и тогда он прибег к услугам наемников - как европейцев, так и черных африканцев и полукровок. Всего в первые годы существования Южно-Африканской полиции было навербовано около 900 сотрудников, из которых лишь меньшинство были бюргерами, т.е. законными гражданами Трансвааля. Разнузданные, вечно навеселе, они шатались по городам и весям как уличные банды, разыскивая, кого бы избить, ограбить и отволочь в "холодную". С особенной жестокостью "юарпы" относились к чернокожим, в отношении которых применялась практика "превентивного наказания" - проще говоря, выборочная порка. Журналист газеты "Йоханнесбург обзервер" в 1889 г. сообщал, что в результате этого наказания "вся спина заключенного от шеи до поясницы представляет собой обнаженный кусок мяса". В год только в Йоханнесбурге производилось в среднем до 7 000 таких прилюдных казней. С 1892 г. телесным наказаниям было разрешено подвергать граждан любой расы.

Шокирующее описание "трудов" блюстителей трансваальского правопорядка оставил канадский писатель Эмерсон Бристол Биггар, посетивший бурские республики накануне начала войны с Великобританией: "Пьяные "юарпы" (полицейские) хвастаются, размахивая револьверами, время от времени расстреливая бедных туземцев за пустяк и оскорбляя уитлендеров, которым не разрешено носить оружие, всякий раз, когда появляется повод". Но все ли было так удручающе на самом деле?
Жестокие расправы над трудовыми мигрантами и чернокожими продолжали оставаться повседневной реальностью, однако с началом 1890-х гг. Южно-Африканская Республиканская Полиция начала постепенно обретать регулярные формы. Во-первых, к руководству пришли офицеры бурского происхождения, и среди сотрудников также стали преобладать уроженцы Трансвааля. Полууголовный "балласт" времен немецкого "барона" фон Брандиса безжалостно отправлялся в отставку. Были созданы четыре основных структурных подразделения. Конная полиция, смыкавшаяся по своим задачам с европейской жандармерией, обеспечивала охрану порядка в сельской местности и особенно на границах с агрессивными соседями - британцами и туземцами; эти были самыми дисциплинированными и боеспособными. Пешая полиция - городская, наиболее многочисленная; она сохранила сильное влияние "старых времен", была более коррумпирована и хуже подконтрольна правительству. Туземная полиция набиралась из негров и мулатов - уроженцев Трансвааля, ее компетенцией была охрана порядка в поселениях и районах компактного проживания чернокожих, где белые расисты "не хотели пачкать руки". Существовала и Женская полиция из нескольких десятков сотрудниц - яркий пример совмещения бурским обществом патриархального уклада с прогрессивным подходом к проблемам; применялась для пресечения преступлений среди женщин, чтобы коллеги-мужчины не распускали рук.

Звездный час полиции Трансвааля наступил в конце декабря 1895 г. при отражении первой попытки Британской империи захватить эту бурскую республику, используя, как выразились бы сейчас, методы "гибридной войны". Конная полиция сыграла активную роль в разгроме рейда британских прокси-сил доктора Джеймсона, закончившемся 2 января 1896 г. пленением всего пробританского отряда и его главаря. Из шести погибших тогда буров было двое "юарпов". Одновременно полиция Претории и Йоханнесбурга сработала в качестве политической и разоблачила синхронизированный с вторжением "рейдеров" Джеймсона заговор уитлендеров, планировавших захватить городские форты и раздать оружие недовольным трансваальским государством. Всего было арестовано 63 несостоявшихся мятежника (38 британских подданных, 15 буров-ренегатов, 6 американцев, 1 датчанин, 1 немец, 1 швейцарец и 1 турецкоподданный).
"Суд над ними состоялся только в конце апреля, - пишет Артур Конан Дойл в своей истории "Великой Бурской войны". - Всех признали виновными в государственной измене... Заключение, по свидетельству участников событий, было в высшей степени тяжкое и мучительное, его усугубляла грубость тюремного надзирателя Дю-Плесси. Один из заключенных перерезал себе горло, а несколько человек серьезно заболели вследствие ужасного питания и антисанитарных условий". Писатель не скрывает, впрочем, что приговоры по итогам апелляций оказались относительно мягкими. "Узники совести Трансвааля" вышли на свободу к 1897 г., откупившись огромным штрафом в 212 000 фунтов стерлингов. После этих событий в Трансваале была создана небольшая Тайная полиция с традиционными для подобной структуры задачами.
Хотя эффективность Южно-Африканской Республиканской Полиции к концу XIX в. возросла, ее методы оставались прежними, весьма далекими от главенства закона. Один кровавый эпизод с участием полицейских, произошедший в январе 1899 г. - в общем-то обычная "бытовуха" - был активно поднят на щит британской пропагандой, выискивавшей объяснения для начала войны против буров. Вот как инцидент описал в статье для российской газеты "Новое время" доброволец на бурской службе поручик А.Е.Едрихин (псевдоним: Вандам), талантливый литератор и военный разведчик: "Во время Рождественских праздников 1898 г. пьяный англичанин Эдуардс ударил одного рабочего и убежал к себе в комнату. Городовой, из англичан же (сотрудники английского происхождения в полиции действительно были не редкостью - М.К.), желая арестовать буяна, начал ломиться в квартиру и, встретив сопротивление, выстрелом из револьвера убил Эдуардса. Арестованный властями, городовой по представлении залога в 50 рублей был выпушен на свободу. Собравшийся митинг рабочих потребовал или нового арестования городового или предоставления залога в 5000 рублей. Залог был внесен, но вмешательство посторонних лиц сильно раздражило судей. Городовой был оправдан.Тогда англичане составили петицию королеве, прося ее защитить своих подданных от произвола трансваальских властей". Вольно или невольно, те, кому надлежало защищать мир в Трансваале, создали один из самых громких информационных поводов к войне.

На момент начала второй Англо-Бурской войны в Южно-Африканской Республиканской Полиции по приблизительным штатам числилось 10 офицеров, 100 сержантов и 1400 констеблей (в т.ч. несколько сотен туземных полицейских). Конная полиция была частично разбросана по пограничным и сельским участкам в вельде небольшими командами. 1 конный эскадрон был дислоцирован в Претории и "дивизион" - в Йоханнесбурге: к этим урбанистическим центрам Трансвааля примыкали совершенно дикие территории. Пешая полиция в основном сконцентрировалась в городах. Самые крупные ее контингенты, в общей сложности до 800 чел., размещались в Претории и Йоханнесбурге. Туземная полиция действовала там, где большинство населения составляли чернокожие.
Несколько иное расписание Южно-Африканской Республиканской Полиции приводит непосредственный участник событий, административный секретарь отряда Русского Красного Креста на театре войны штабс-капитан А.С.Потапов, выполнявший также кое-какие "деликатные" поручения Петербурга: "К числу войск, содержимых в мирное время, относится полиция, разделяющаяся на пешую и конную. В мирное время полиция рассеяна по городам: в Johannesburge было 600 человек пешей полиции и 250 конной при 2 офицерах и 1 инспекторе, в Претории - 200 человек пешей полиции и 100 человек конной. Всего в Трансваале считалось около 2500 человек полиции при 1 commandant, 4 lietenant и 2 inspector. Тайной полиции - 43 человека при 1 captain". К слову, полицейских капитанов было явно больше: поименно известны Сарел Элофф и Жерар Ван Дам, носившие эти звания к началу боевых действий, и оба они служили не в Тайной полиции.

Особого места заслуживает описание формы одежды "юарпов", столь же нарядной и даже вычурной, как у большинства "буров в мундирах". Вот как описывает ее Иен Найт в своей работе, посвященной войне 1899-1902 гг., вышедшей в известной своим интересом к униформологии серии Man-at-Arms/Osprey Military (303): "Форма полицейских была синей с синей фуражкой или белым тропическим шлемом для особых случаев. Обычно ее не носили в поле; тем не менее, в качестве замены существовал синий полевой китель простого покроя, застегивавшийся на крючки, с плоской черной плетеной каймой спереди по застежке и вокруг обшлагов, носившийся с широкополой шляпой. Брюки были цвета хаки, покроем для верховой езды. Многие "юарпы" сражались на начальной стадии войны в униформе цвета хаки гражданского покроя. До 1899 г. они были вооружены Мартини-Генри (карабинами), но с началом боевых действий им выдали Маузеры (винтовки)" (Ien Knight. Boer Wars 1898-1902.).
Дополнительные сведения по униформологии полиции Трансвааля предоставляет коллекция профильных музеев ЮАР. Щегольский белый пробковый шлем "юарпов" украшали роскошная эмблема с трансваальским девизом: "Eendragt Makt Magt" (Единство дает силу), а также чешуйчатый подбородный ремешок и острое навершие, выполненные из желтого металла. Круглые фуражки были британского образца, с лакированными козырьками; на них, как и на пряжках амуниции, и на пуговицах, помещалась монограмма ZARP, настолько витиевато зашифрованная, что напоминала скорее какой-то зулусский узор. Литеры из желтого металла ZАR (Zuid-Afrikaansche Republiek) на правой стороне стоячего воротника, наоборот, были совершенно простыми. Вооружение полицейского дополняли револьвер, сабля и деревянная дубинка, которую многие "юарпы" заменяли убойным длинным бичом для скота. Офицеры носили лядунки с кожаными перевязями, украшенные полицейскими эмблемами и бляхами со свистком на цепочке. Сотрудницы женской полицейской службы форменной одежды не имели, а только эмблему полиции при гражданском платье.
Небольшие полицейские силы существовали и у Оранжевого Свободного государства. Пишет тот же Иен Найт: "Полиция Свободного государства, которая насчитывала всего 150 чинов в 1899 г., включая конных и пеших полицейских, носила схожую форму одежды, но с нагрудными карманами на полевых кителях и значками Свободного государства на шляпах". Об участии в войне полицейских-"фрейстаатеров" данных не встречал.
С началом боевых действий с Великобританией для разных категорий "юарпов" привычный порядок службы претерпел различные изменения. Конная полиция, и так проводившая большую часть времени в седле, патрулируя просторы вельда и часто вступая в опасные стычки с нарушителями закона, почувствовала основную перемену в том, что "плохими парнями" теперь стали регулярные солдаты европейской армии с сильным стрелковым и артиллерийским вооружением. Туземные полицейские в боях против британцев не использовались: буры позиционировали войну как "дело белых людей". Но на их широкие черные плечи легла борьба с активизировавшимися под плодотворным влиянием британской разведки вторжениями воинственных чернокожих же соседей, а так же с сетью разведчиков/шпионов/диверсантов из числа "кафров" (так расисты-буры, не вдаваясь в племенные различия, называли всех негров в границах Трансвааля). Логично предположить, что Тайная полиция переключилась на контрразведку. Хуже всего пришлось Пешей полиции, большей части которой предстояло сменить вольготное сытное житье городских полицейских на жестокую долю фронтовых бойцов.
Штабс-капитан Потапов 4/17 марта 1900 г. доносил в Россию из бурского лагеря под Гленко: "С объявлением войны йоганнесбургская полиция образовала отдельную команду, полиция других городов вошла в состав различных лагерей, а полицейская служба в городах возложена на граждан".
Отчасти это верно в отношении застав конной полиции, которые были территориально распределены между местными ополченческими коммандо. Но об отдельном отряде йоханнесбургских полицейских численностью более 75 человек (именно столько их участвовало в бою под Бергендалем 27 августа 1900 г., где сражался ранее потрепанный эскадрон конной полиции), либо об отдельном "коммандо полиции", не сообщают ни британские авторы, ни официозный историк Англо-Бурских войн из "апартеидной" ЮАР Йохан Хендрик Брейтенбах. "Юарпы", в т.ч. йоханнесбургские, сражались в составе разных частей и подразделений бурских сил, будучи разделены на группы по нескольку десятков людей. Кое где - очень хорошо, но самостоятельной роли не играли. Классический эпизод их применения описывает в своих замечательно интересных мемуарах бурский генерал Христиан Девет, когда рассказывает о сражении 30 ноября 1899 г. при Нихольсонснек: "С нашей стороны в этом сражении принимали участие, кроме 300 гейльбронцев и 20 кронштадтцев, еще 40-50 человек из иоганнесбургской полиции под начальством капитана Ван Дама, которые подоспели к месту сражения и храбро бились вместе с нами" (Девет Хр. Воспоминания бурского генерала Хр. Девета. Борьба буров с Англиею. — СПб., 1903). Бурское командование отказалось от логичного вроде бы решения бросить в бой целыми подразделениями эскадроны конной полиции и контингенты пеших "юарпов" из Йоханнесбурга и Претории, за единственным исключением Бергендаля, и предпочло дробить их и рассредотачивать - видимо, у него были свои резоны.

К тому же большая часть пешей полиции Претории на фронт так и не отправилась. На нее была возложена задача по охране созданных в трансваальской столице лагерей для британских военнопленных. Это была самая продолжительная по времени операция, осуществлявшаяся "юарпами" в ходе войны - с момента, когда первые пленные англичане прибыли в Преторию 22 октября 1899 г. до захвата города британскими войсками фельдмаршала лорда Робертса 5 июня 1900 г. Военнопленные были размещены в двух локациях. Офицеры, около 130 чел. и "приравненные к ним лица" - фактически только один военный корреспондент, молодой Уинстон Черчилль, содержались в здании Государственной образцовой школы. До 3 900 нижних чинов было сконцентрировано в 14 км от Претории, на территории ипподрома в местечке Ватервааль. Охрану офицерского лагеря несли около 40 "юарпов", солдатского - более 100 при двух пулеметах Максим, плюс городское ополчение. С учетом смен, там хватало работы для всего личного состава пешей полиции Претории, и для подкреплений из других городов тоже нашлись бы вакансии.
Согласно запискам Уинстона Черчилля и других "сидельцев" офицерского лагеря, режим в нем был очень мягким, не в последнюю очередь потому, что у офицеров водились деньги. Пленным было позволено покупать в городе необходимые вещи и дополнительную провизию, переписываться с родными и близкими, получать посылки; главным испытанием для них являлась скука. "Юарпы" ограничивались тем, что "с прохладцей" охраняли периметр, а на "британской территории" практически не появлялись. Не удивительно, что среди пленных офицеров созрел план восстания, от которого отказались буквально в последнюю минуту, и были предприняты многочисленные попытки побега. Однако трансваальские полицейские показали себя лучшими охотниками (буры, дети вельда!), чем сторожами: все беглецы, за исключением четырех, были легко пойманы. Среди убежавших счастливцев оказался молодой Черчилль.

"Давайте признаем, что буры очень хорошо обращались с пленными, доказательством этого мог послужить их внешний вид", - пишет Артур Конан Дойл, участник описываемых событий, но оговаривается по поводу солдатского лагеря: - ...Питание было очень скудным, но в остальных аспектах обращение оставалось хорошим". Уинстон Черчилль рисует несколько иную картину положения простых "томми" под охраной "юарпов": "Мы были прекрасно осведомлены и о настроениях... тысяч наших пленных соотечественников, и об условиях, в которых они жили. Нам стало известно, что среди них растет недовольство. Они страдали от однообразия, от скудости питания, от плохих условий. Их одолевал голод и гнев. Был случай, когда они накинулись на караульного, и, хотя до кровопролития дело не дошло, мы понимали, как трудно бурам удерживать в повиновении такую толпу". Можно признать, что в целом отношение полицейских Претории к британским пленным было вполне джентльменским, но случались серьезные инциденты, а нижним чинам постоянно не хватало еды. С профессиональной точки зрения с ролью "вертухаев" (извините мой африкаанс) "юарпы" справились удачно.
На поле боя все обстояло не так гладко. Единственный бой, в котором бурские полицейские (неполный эскадрон конной полиции из Йоханнесбургского гарнизона) выполняли самостоятельную боевую задачу, показал это. Имеет смысл привести подробное описание этого противостояния, произошедшего 27 августа 1900 г. в рамках сражения при Бергендале, которое дано в известной монографии британского историка Майкла Барторпа по истории Бурских войн: "Копье (высота) Бергендаль была передовой позицией, вынесенной перед основной линией обороны буров... и удерживалась всего 75 йоханнесбургскими полицейским - "юарпами", справа и слева от них располагались небольшие группы иностранных добровольцев. В 11 часов 27-го началось то, что стало одной из последних настолько тщательно спланированных атак в этой войне. В течение трех часов 38 орудий Буллера (британского командующего) подвергли артиллерийской подготовке Бергендаль и территорию вокруг него. Плотность огня была такова, что никакое подкрепление не могло пробраться к "юарпам", а сами они не могли отступить, даже если бы хотели. Мрачно лежали они на дне своих траншей, ожидая атаки пехоты и зная, что от бомбардировки больше шума, чем реального вреда; уверенности им придавал прекрасный сектор обстрела перед позицией. Как только показались передовые цепи пехоты, они открыли интенсивный огонь из винтовок и имевшихся у них Максима и "Пом-пома" (37-мм скорострельного орудия), несмотря на продолжавшийся артиллерийский огонь, прикрывавший наступающую пехоту. Действовавший слева 2-й батальон Стрелковой Бригады (2nd Rifle Brigade), приближавшийся короткими перебежками, вскоре стал нести потери от стрельбы "юарпов" и до сих пор невидимого иностранного подразделения позади них. Но он продолжал наступать, поочередно перебегая и стреляя, в то время как резервные роты успешно установили общий фронт атаки с правофланговым батальоном, 1-м Иннискиллингского полка (27-й пех. полк, ирландский). Офицер Стрелков, лейтенант Эспиннел, вспоминал, что по мере приближения к объекту атаки, "когда они поднялись в последний раз, они издали дикий боевой клич... и все вместе ринулись вверх по склону копье". Доблестные "юарпы" продолжали стрелять до самого конца, но когда дело дошло до штыков, некоторые из них побежали, более 40 были убиты, ранены или взяты в плен, включая их храброго командира Филипа Оостхюйзена (точнее: 14 убитых, 19 пленных, около десятка раненых отправлены в госпиталь). Стрелковая Бригада потеряла 15 убитых и 68 раненых, включая своего полковника, а Иннискиллингцы - 17 раненых". 37-мм скорострелка и пулемет буров достались победителям в исправном состоянии.

Британские авторы-современники, и благорасположенный Артур Конан Дойл, и едкий консерватор-мизантроп Леопольд Эмери, как и позднейшие академические историки, не скупились на похвалы "юарпам" за упорную оборону Бергендаля. Однако за их панегириками явственно угадываются слова иного фронтового писателя о войне иных времен, Константина Симонова: "Да, враг был храбр. Тем больше наша слава". Что же имеется по единственной самостоятельной боевой операции "юарпов" в "сухом остатке"? При Бергендале у британцев было многократное огневое и численное превосходство; но буров это редко смущало. Эскадрон "юарпов" не сумел отразить первую же британскую атаку, был полностью разгромлен, оставил неприятелю ключевую позицию (вскоре после этого развалилась вся бурская оборона) и тяжелое вооружение. Потери британцев оказались велики, однако это было обычным делом, когда "томми" бросались в штыки, не щадя себя. Вывод: обычный неудачный для буров бой, ничего из ряда вон выходящего. Считается, что после этого Южно-Африканская Республиканская Полиция прекратила существование как организованная сила.
Контрастом с обороной при Бергендале выступает добровольная сдача в плен 5-6 июня 1900 г. всей полиции, охранявшей пленных в Претории, при вступлении в город войск лорда Робертса. Капитуляция 52 вооруженных до зубов "юарпов", стороживших пленных британских офицеров (их перевели из Образцовой школы и усилили охрану), перед всего двумя выехавшими вперед английскими аристократами - Уинстоном Черчиллем и герцогом Мальборо - выглядит каким-то трагикомическим фарсом: "Едва завернув за угол, мы увидели территорию тюрьмы — длинный железный барак, окруженный плотным кольцом проволочного ограждения. Взмахнув шляпой, я издал приветственный клич. На клич этот моментально отозвались изнутри. Все, что произошло потом, напоминало финал мелодрамы в театре "Адельфи". Нас было всего двое, а перед нами стояла бурская охрана с ружьями наизготовку. Мальборо, великолепный в пылании алых штабных петлиц, призвал коменданта немедленно сдаться, по счастью догадавшись пообещать ему расписку за сданное оружие. Заключенные хлынули во двор — кто в военной форме, кто в штатском, кто без шляпы, кто без кителя, но все в крайнем возбуждении. Караульные побросали винтовки, ворота распахнулись, и, пока последний из охранников (всего их насчитывалось пятьдесят два) стоял в замешательстве, не зная, что дальше делать, истомившиеся в заключении офицеры окружили их и разобрали оружие". На следующий день бурская полицейская охрана лагеря для нижних чинов в Ватерваале так же дисциплинированно сдала оружие своим "подопечным" при приближении британской кавалерии.

Показательно, что уже через несколько дней бывшие "юарпы" вышли на улицы захваченной Претории в прежней функции стражей порядка, только без винтовок и под контролем британской военной администрации. Подобная же ситуация имело место в Йоханнесбурге. Бурских полицейских, продолживших службу под сенью Британской короны, захватчики организационно приписали к своей Полиции Южной Африки (British South Africa Police).
А вот среди "биттер эйндеров", отчаянных "Искателей горечи", бурских партизан последнего этапа войны, "юарпов" было немного. Все-таки полицейский - в первую очередь охранитель порядка и пристойности на своем участке, а не регулярный солдат и не ополченец.

______________________________________________________________________М.Кожемякин.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

Начало: Буры в мундирах,1899-1902 гг. Артиллерия (часть 1)

Бурские артиллеристы участвовали в большинстве крупных сражений и множестве боев первого этапа Англо-Бурской войны. Уинстону Черчиллю часто приписывают следующие слова, характеризующее их боевые качества: "Лучшие артиллеристы мира, они могут преподать Королевской артиллерии (Великобритании) пару уроков". "Убийственными дьявольскими канонирами" назвал артиллеристов противника в одном из стихотворений австралийский военный поэт лейтенант Гарри Хаборд Морант, к слову, расстрелянный в 1902 г. по приговору британского военного суда за зверства над бурскими военнопленными и гражданскими лицами (более известен нашей публике по худ. фильму Breaker Morant, 1980).

Принцип действий бурской артиллерии, приведший к высокой результативности в условиях многократного превосходства британских орудий, определил уже упоминавшийся советский военный теоретик А.А. Свечин: "Группировка орудий в батареи потребовала бы группировки конной пехоты в значительные массы; поэтому буры, чтобы сохранить свой метод ведения операций небольшими подвижными колоннами, приняли и соответственную артиллерийскую тактику: артиллерия действовала поорудийно; каждое орудие занимало особую позицию, тщательно маскировалось; на артиллерийский огонь англичан буры не отвечали; пушки их начинали стрелять лишь в критический момент боя... Тяжелые пушки буров, дававшие шрапнельный огонь на дистанции 8 км, оказались очень ценными в полевых боях и вынуждали англичан к осторожному, заблаговременному развертыванию". Не столь хвалебно отзывается о боевой работе пушкарей Трансвааля и Оранжевой предметно изучивший артиллерийский компонент той войны Олег Тодер, он признает их объективные слабости: " На поле боя пушки использовались в типичной для буров манере. Они размещались индивидуально, редко сводились в батареи и во многих случаях играли роль дальнобойных ружей. Взаимная работа орудий координировалась слабо, что делало концентрацию огня на отдельных целях почти невозможной. Маскировка проводилась очень тщательно, а орудия (в большинстве случаев) располагались на максимальном удалении от противника. Когда противник подступал достаточно близко, орудия немедленно отводились с позиций. При этом нужды в эскорте обычно не возникало. На открытой местности буры очень неохотно рисковали своими пушками, и эта осмотрительность вполне объяснима, если учесть соотношение количества стволов". Сам же командующий артиллерией Трансвааля подполковник Тришар отозвался об участии его подчиненных в боевых действиях в лаконичной манере: "Везде, где могли, мы делали что могли, к сожалению, оказалось недостаточно".

Любая фундаментальная историческая работа по второй Англо-Бурской войне содержит материал о том, в каком сражении и сколько использовалось бурских орудий, и какую роль они сыграли. Повторяться не имеет смысла, однако на некоторых ярких эпизодах следует остановиться ради характеристики артиллеристов Трансвааля и Оранжевого Свободного государства как бойцов и людей.

Выигрышный боевой стиль бурской артиллерии - действия отдельными орудиями или малыми группами, избегание артиллерийских дуэлей - не был абсолютом и рождался методом проб и ошибок. Показательно, что во втором крупном сражении войны - при Эландслаагте 21 октября 1899 г. - бурские орудия попытались вести классическую контрбатарейную борьбу против англичан. У командовавшего тогда бурскими силами генерала Йоханнеса Кока начальником артиллерии был лейтенант Максимилиан Майк Дю Тойт, смелый офицер, получивший образование в Европе. В его распоряжении находились три полевых пушки и, по некоторым данным, два скорострельных орудия системы Максима. Командуя двумя полевыми 75-мм орудиями Максим-Норденфельт (не путать со скорострельными), лейтенант Майк Дю Тойт вступил в артиллерийскую дуэль с британскими орудиями. Всего в бою участвовало 18 стволов Королевской артиллерии, однако очевидно с трансваальскими пушкарями состязалось не более одной батареи.

Артур Конана Дойл, участник и очевидец Бурской войны, красочно описывает это артиллерийское противостояние: "Британские пушки открыли огонь на 4000 метров, и теперь на темном фоне стали видны быстрые бездымные вспышки бурского ответа. Схватка была неравной, но буры держались мужественно. Удар, еще один, чтобы нащупать цель, столб дыма от разрыва снаряда в том месте, где находились орудия, за ним еще и еще. Подавленные, оба бурских орудия замолчали, лишь время от времени нарушая тишину короткими взрывами бешеной активности. Британские батареи потеряли к ним интерес и начали поливать гряду шрапнелью, подготавливая путь наступающей пехоте". Далее следует живописание решающей атаки батальонов 92-го шотландского полка Гордонских горцев, Манчестерского полка и спешенной Имперской легкой кавалерии вверх по каменистому склону, сбившей буров с оборонительных позиций. "Скалолазы взошли на край плато. Там стояли те два орудия, которые так ярко вспыхивали раньше. Теперь они молчали, вокруг лежали мертвые артиллеристы, а у хобота лафета стоял раненый офицер". Замечательный рассказ!

На деле все выглядело менее романтично. Военный историк Майкл Барторп (Michael J. Barthorp. The Anglo-Boer Wars, Blandford Press, 1987) на основании рапортов командующих британских офицеров утверждает, что артиллерийская перестрелка продолжалась не более получаса. Этого хватило, чтобы бурские артиллеристы, впервые оказавшиеся под огнем, не только вчистую проиграли ее, но и совершенно деморализовались под влиянием всех ужасов артиллерийского боя. Настолько, что когда их командир лейтенант Майк Дю Тойт, видя, что противник стремительно наступает и вывезти орудия не удастся, приказал своим уцелевшим людям отступать - они выполнили это с превеликой готовностью. Т.е. побежали от пушек со всех ног.
В бою погибли четверо бурских артиллеристов, трое было тяжело ранено. Всего в неудачном сражении при Эландслаагте пали 46 буров, включая смертельно раненого и вскоре скончавшегося в плену у англичан генерала Кока. Лейтенант Майк Дю Тойт получил типичное для артиллериста ранение - его "обсыпало" мелкими осколками. Поэтому или по иной причине он не смог отступить и сдался британцам, чтобы проследить, как его тяжелораненым подчиненным окажут помощь.
Захват британцами двух почти исправных (осколочные повреждения) орудий украсило то обстоятельство, что, как выяснилось, это были пушки Британской Южно-Африканской Полиции, захваченные бурами в 1986 во время злополучного рейда воинственного зубного техника д-ра Джеймсона.

Пленным при Эландслаагте трансваальским артиллеристам не повезло вдвойне: они были заключены британцами в тюрьму Ледисмита, который вскоре осадили бурские войска. Там они вынуждены были в бессилии слушать в своих камерах, как гремят на окрестных холмах орудия их боевых товарищей. Незадолго до снятия осады трое нижних чинов были отпущена на долечивание в нейтральный госпиталь в Интомби в 5 км от города. Лейтенант остался в заключении до конца войны.
Вывод из поражения при Эландслаагте напрашивается сам. Бурские артиллеристы отнюдь не были стальными воителями, они терялись в адском грохоте и пламени артиллерийской дуэли, а при приближении неприятеля не были готовы умирать на лафетах с саблями в руках, в отличие от артиллеристов военных держав старой Европы. Поэтому бурское командование учло этот урок. В полевых сражениях оно больше никогда не доводило до самоубийственного обмена залпами "кто кого" с британскими батареями. При том контрбатарейной борьбы при осаде укрепленных британских гарнизонов артиллерия бурских республик отнюдь не избегала, а в случае с Кимберли и Мафекингом, где орудия осажденных были слабы, даже не позволяла им особенно "тявкать".
Впрочем, именно при осаде Ледисмита артиллеристы Трансвааля позволили британцам снова нанести себе чувствительное - и технически, и для самолюбия - поражение. Боевую работу бурской артиллерии под Ледисмитом ярко описывает русский военный атташе в бурских войсках подполковник Ромейко-Гурко, побывавший на позициях: "С раннего утра трансваальцы открывают огонь из своих тяжелых орудий и производят подряд от пяти до десяти выстрелов, на которые англичане немедленно отвечают; затем назначаются люди для наблюдения за неприятелем, а огонь возобновляется лишь в случае появления какой-нибудь хорошей цели. (...) Под вечер огонь совершенно смолкает, а ночью трансваальцы никогда не стреляют, опасаясь, чтобы ответный огонь англичан не причинил вреда осаждающим". При этом русский военный агент оговаривается, что стрельба бурских пушек доставляет немало проблем осажденным, а британская "ответка" почти безрезультатна. Но складывается общая картина расслабленности и самонадеянности буров, что вообще очень характерно для их действий в начальный период войны. Южноафриканский историк Брейтенбах пишет, что, отстояв смену у орудий, трансваальские артиллеристы отправлялись отдыхать в основной лагерь своих войск, оставив у орудий только часовых... или часового (Breytenbach J.H.(1969–1996). Die Geskiedenis van die Tweede Vryheidsoorlog in Suid-Afrika, 1899–1902 - The History of the Second War of Independence in South Africa, 1899–1902.).

Опасное пренебрежение буров караульной службой отмечали и их собственные комманданты, и иностранные добровольцы. Проблему сублимировал французский современник-писатель Луи Буссенар в некогда культовом романе "Капитан Сорви-голова": "Буры - храбрые, но беспечные воины - были плохими сторожами и разведчиками. Впрочем, дисциплина вообще не пользовалась особенно большим уважением в этой скроенной по-семейному армии. Приказы командиров выполнялись спустя рукава, а часовые были далеки от сознания лежащей на них огромной ответственности, которое свойственно дозорным европейских армий". Как видно, даже самые регулярные из бурских войск, артиллеристы, грешили тем же.
Военная контрразведка в патриархальном воинстве южноафриканских бюргеров также находилась на зачаточном уровне, гарнизон Ледисмита регулярно получал ценные сведения из трансваальского лагеря от шпионов - пробритански настроенных или завербованных буров и чернокожих наемников. В том числе и о неудовлетворительном состоянии караульной службы. Ответный ход осажденных стал только вопросом времени.
Когда 8 ноября несколько рот британского гарнизона Ледисмита - Имперская легкая кавалерия, Натальские карабинеры, конная пехота, все в пешем строю, и Королевские саперы под командой 43-летнего генерал-майора Арчибальда Хантера - предприняли дерзкую вылазку против орудийных позиций буров, часовой-артиллерист таки заметил приближающийся отряд и окликнул его. Однако бедолагу ввел в заблуждение ответ на африкаанс бура-ренегата, служившего британцам проводником. В итоге британцы легко ворвались за бруствер, вывели из строя подрывными зарядами 155-мм орудие Шнайдер (Крезо), знаменитый "Длинный Том", и 120-мм гаубицу Круппа, а 37-мм скорострелку Максима утащили в Ледисмит в качестве трофея. "Длинный Том" быстро восстановили в железнодорожных мастерских в Претории, но из бомбардировки Ледисмита он был выключен. Данные о действиях при этой вылазке бурских расчетов рознятся: Конан Дойл с имперским высокомерием пишет: "Артиллеристы испарились", официозный историограф ЮАР Брейтенбах утверждает, что расчеты по тревоге бросились к орудиям, но британцы остановили их интенсивным винтовочным огнем. Не суть важно, по факту трансваальские пушкари проспали свои орудия. При этом во время вылазки ранен был только один британец - майор Хендерсон, и погиб только один бур - тот самый артиллерист на карауле, запоздало защищавший свой пост.
В случае с успехом вылазки из Ледисмита "два снаряду упали в одну воронку": 11 декабря британцы повторили этот опыт, и вновь успешно: была выведена из строя еще одна бурская гаубица Круппа. Вторая вылазка встретила отчаянное сопротивление буров, и стоила британцам более 50 убитых и раненых и 6 пленных, а бурам - как минимум пятерых убитых и "большого числа" раненых. Сообщивший о потерях в письме в Преторию сын стаатс-секретаря Трансвааля Дениз Рейтц не конкретизировал, были ли среди них артиллеристы. Зато в своих воспоминаниях этот юный ополченец, а впоследствии участник Первой мировой войны и британский колониальный чиновник, сообщает о тяжелых потерях бурской артиллерии в последней попытке отстоять Йоханнесбург от наступающих войск захватчиков 31 мая 1900 г.: "Впервые за много дней у нас тоже была артиллерия, несколько находящихся рядом орудий Крезо (вероятно, 75-мм полевых). Артиллеристы сильно пострадали, я насчитал семь человек, убитых меньше чем через пятнадцать минут одним особенно сильным разрывом". Системы Крезо на вооружении "фрейстаатеров" не было, из чего можно заключить, что досталось снова трансваальцам...

Таким образом эти семеро, убитый горе-часовой при Ледисмите, а также четверо погибших и четверо раненых при Эландслаагте - единственные документально зафиксированные кровавые потери бурских артиллеристов во второй Англо-Бурской войне. Конечно, были и другие убитые и раненые, но достоверно известно только об этих. Всего в боях в 1899-1902 г. погибли около 4 тыс. буров из примерно 60 тыс. воевавших (приблизительная цифра, одномоментно под знаменами республик редко стояло более 30 тыс. бойцов), т.е. 6,6%. Если принять численность личного состава артиллерии бурских республик посредством сложения численности известных подразделений за 1 200 чел. и применить к ним общий процент безвозвратных потерь, то в боях должно было полечь 79-80 бурских артиллеристов. Конечно, это очень условный расчет, к тому же артиллерия часто страдает в боях меньше, чем пехота.
Самое массовое пленение бурских артиллеристов британцами произошло 27 февраля 1900 г., в "день Маджубы", при Паардеберге на берегу реки Моддер. Знаменитый бурский генерал Пьет Кронье со свой 4-тысячной армией сдался британскому фельдмаршалу Робертсу после 9-дневных боев в окружении и тяжелой бомбардировки. Российский военный агент при войсках лорда Робертса Генерального штаба полковник П.А.Стахович доносил с места событий:" Было взято в плен 38 офицеров, 4010 нижних чинов, в том числе 161 раненый; 2/3 сдавшихся были трансваальцы, 1/3 - буры Оранжевой Республики; орудий взято шесть: четыре Крупповских 7,5-сантиметровых и два скорострельных Максима-Виккера (имеется в виду 37-мм Максим, известный как "Пом-пом")". Среди сдавшихся было примерно 40 "униформированных" артиллеристов, большинство - "фрейстаатеры" (3 из захваченных крупповских орудий были "оранжевыми", 1 - трансваальским). Они смело потребовали у победителей особого уважения к себе как регулярные войска. И британцы охотно предоставили им "уважение по-имперски". Артиллеристы разделили судьбу плененной армии Пьета Кронье - перевозка в Кейптаун по железной дороге в вагонах для скота, мучительное морское путешествие в переполненных трюмах на остров Св. Елены, а затем заключение в лагерях вплоть до 1902 г. на этом суровом пристанище другого проигравшего битву Британии, Наполеона Бонапарта... Среди могил умерших в плену на Св. Елене буров сохранилось надгробие по крайней мере одного артиллериста - Т.Йонта (Йонтса?).

По мере того, как буры теряли инициативу в войне, территории, силы и боевой дух, изменилась и роль их артиллерии. Пришлось отказаться от тяжелых орудий, бесполезных в условиях полупартизанской и партизанской войны, к которой перешли те из бюргеров-ополченцев, кто сохранил волю к борьбе. Все "Длинные Томы" были взорваны своими расчетами в течение осени 1900 - весны 1901 гг. Примерно в то же время схожая судьба постигла 120-мм крупповские гаубицы. Артиллеристы, чтобы не оставлять их врагу, разбирали их на части и топили в реках, либо разбрасывали по вельду. Но это не помешало британцам триумфально объявить о взятии тяжелой артиллерии неприятеля: для них это имело не техническое, а пропагандистское значени. В трофеи для выставки в Лондоне годился даже ствол без затвора на лафете со снятыми колесами.
Все больше артиллеристов лишались своих орудий и трансформировались в обычных для бурских войск конных стрелков. Это касалось даже офицеров; при чем известно, что собственные коммандо водили только двое из них: начальник артиллерии подполковник Тришар и капитан Пит ван дер Мерве. Свою эффектную форму при этом многие меняли на цивильную одежду - не в качестве какой-то демонстрации, а потому, что "по гражданке" удобнее партизанить.

Тем не менее, британский историк Майкл Барторп в своей истории Англо-Бурских войн слишком поспешно делает вывод о том, что с 1901 г. артиллерия буров "очевидно перестала представлять силу". Полевые орудия 75-мм и другого калибра бурские партизанские коммандо возили за собой по вельду и не раз успешно применяли в своих дерзких нападениях. Для их мобильности было увеличено число лошадей в запряжках. Впрочем, это сыграло с бурами злую шутку - уходя от преследования британской кавалерии, "усиленные" орудийные запряжки часто переворачивались на бешеном галопе. Кроме орудий, британцы так набрали в плен и несколько травмированных артиллеристов, которые не могли успеть за здоровыми товарищами. Последнее из 75-мм Крупповских орудий артиллерии Оранжевого Свободного государства, последнее остававшееся на тот момент у буров в строю, было захвачено британцами только в июне 1902 г. у Хейлборна, т.е. уже после официального окончания боевых действий (мирный договор подписан 31 мая). Остальные еще раньше были взорваны/разобраны или брошены бурами, либо стали добычей англичан.
Но подлинным символом бурской партизанской артиллерии может быть назван 37-мм скорострельный Максим. "Эти орудия идеально вписывались в "скрытную" тактику буров, а небольшой вес немало способствовала их популярности на партизанской стадии войны. - пишет Олег Тодер, исследовавший артиллерийское вооружение сторон во второй Англо-Бурской войне. - Особенно эффективно орудия действовали против пулеметных команд и конной пехоты, деморализуя огнем и людей, и лошадей. Правда, несмотря на сильный моральный эффект, реальные потери от огня "пом-помов" были не столь значительны".
Когда бурские коммандо терпели поражения или распадались, Максимы захватывались британцами, выводились из строя своими расчетами, но даже в последний год войны в распоряжении дравшихся до конца партизан "биттер-эйндеров" (Bittereinder, на африкаанс: "искатель горечи", непримиримый) находилось по меньшей мере полдюжины таких орудий. Артиллерия бурских республик воевала до последнего дня.
Помимо распространенного названия "Пом-пом", буры-артиллеристы придумали для своего любимого оружия собственные уважительные прозвища: "Бомбический Максим" (Bommeksim) и даже "Колокол смерти" (Doodsklok). В их обычае было давать своим орудиям имена. "Длинный Том" для 155-мм Шнайдера - самое известное из них. 120-мм гаубицу Круппа называли "Молоток" ('N hamer), 75-мм пушку Крезо - "Малышка" (Вава), а пулемет Максим - "Говорун" (Katlagter).
Когда 31 мая 1902 г. в Феринихинге был подписан мирный договор, представлявший по сути почетную капитуляцию буров и ликвидацию их государственности, далеко не все артиллеристы Трансвааля и Оранжевого Свободного государства смирились со свершившимся фактом и отправились на британские аванпосты складывать оружие. Один из оставшихся у них 37-мм Максимов и одно устаревшее орудие они вывезли через границу в португальский Мозамбик, чтобы не оставлять "проклятым рыжим" (vervloekte rooikoppe) - так буры в обиходе именовали английских военных. Их расчеты предпочли интернироваться в колонии Португалии, чтобы избежать унизительного разоружения перед победителями.

Начальник трансваальской артиллерии подполковник Стефанус Петрус Эразмус Тришар также не смог ужиться с новыми хозяевами бурских земель. До войны, помимо своих служебных обязанностей, он был состоятельны землевладельцем и скотопромышленником - в аграрном бурском обществе свой крааль и коров старались держать даже технические специалисты и офисные работники, для общепонятного статуса. В годы войны британцы разграбили и сожгли имение подполковника. Когда он подал иск о возмещении ущерба, Британская корона попыталась откупиться суммой в 300 фунтов. Тришар швырнул жалкую подачку к ногам британского колониального чиновника, а когда англичанин в ответ набросился на "неблагодарного бура" с оскорблениями, бывший трансваальский подполковник "нокаутировал" его. Пробританский суд отправил неуживчивого ветерана за решетку на шесть месяцев. Выйдя на свободу, Тришар со своим сыном Шарлем, также участником войны, в начале 1903 г. присоединился к проекту найти бурам "новое Отечество". В поисках "земли обетованной", что было весьма в духе бурского свободолюбия и протестантизма, подполковник Тришар с единомышленниками объехали в 1904-05 гг. Мадагаскар, Танзанию, Германскую Восточную Африку. Но пристанища, равного их потерянной стране, они нигде не нашли. В конечном итоге начальник трансваальской артиллерии и его сын обосновались в Кении, в городке Накуру.
Стефанус Петрус Эразмус Тришар впервые в своей бурной жизни получил избыток свободного времен. Он начал писать воспоминания об участии бурских артиллеристов войне с Великобританией. К сожалению, эти записки остались неоконченными. В 1907 г. подполковник Тришар в возрасте 60 лет погиб на охоте.

И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще...
(Н. Гумилев)

Преемственность Трансваальской Государственной артиллерии декларативно продолжали две южно-африканских артиллерийских части под британским командованием: полк Трансваальской Конной Артиллерии (Transvaal Horse Artillery), сформированный в 1904 г., и полк Южно-Африканской Тяжелой Артиллерии (The South African Heavy Artillery ) созданный в 1915 г. для участия в Первой мировой войне. Англичане не возражали - это были уже не мятежные буры, а управляемые южноафриканцы.
___________________________________________________________Михаил Кожемякин.