Скелеты в антикварных литовских шкафах
автор pavel-shipilin
Знакомьтесь: Рита Ванагайте, автор книги «Наши» о добровольном участии десятков тысяч литовцев в Холокосте в годы войны.
Бестселлер «Не бабье лето» помог ставшему популярным в Литве писателю получить заказ в крупном издательстве на книгу о массовом истреблении евреев ее соотечественниками в годы войны. С тех пор писателя на родине возненавидели. Фото Viganto Ovadnevo / Žmonės.
Прошу прочитать стенограмму ее выступления в Интеллектуальном клубе Светланы Алексиевич.
Рута Ванагайте говорит по-русски очень хорошо, но иногда чуть-чуть путается. Поэтому я слегка подредактировал ее выступление, не меняя сути. Проверить, насколько честно я все сделал, вы можете, просмотрев ролике (ниже).
Официальная Литва не очень хочет меня признать. Меня не приглашают ни на конференции, ни в школы, ни на мероприятия в Литве, потому что у нас остается этот нарратив, будто наших евреев убила горстка выродков, которые сотрудничали с нацистами, а вся остальная большая Литва, наши предки, наши родственники ни при чем. К сожалению, это остается, это меняется медленно. Но будет меняться. Если Германии понадобилось пятьдесят лет, чтобы они признали свою вину, вину простых немцев, ординарных людей, Литве понадобится еще двадцать – тридцать лет.
Поэтому я удивлена и очень рада, что литовское посольство предоставило это помещение. Я даже не представляла, что при таком отношении официальной Литвы к этой книге это может произойти. Это очень смело, замечательно с вашей стороны. Если вам не понравится, что я буду говорить, уважаемый посол, — уходите. [Улыбается, видимо, послу] Я не обижусь.
Почему я эту книгу написала? Почему у женщины средних лет (мне было 59 лет, когда я написала эту книгу) отсутствует чувство самосохранения? Почему я пишу книгу, из-за которой на меня будут нападать?
В первую очередь, я не знала, что эта книга вызовет такой ажиотаж. Я думала: какие-то две тысячи экземпляров, какие-то ультрапатриоты прочтут, будут ругать меня, что я такая-сякая, сама, наверное, еврейка и все такое (я не еврейка, кстати, — ни капли еврейской крови).
Мой дедушка был замечательный человек, он пострадал от советской власти — его арестовали, сослали в Карлаг, и он там умер. Я прочитала его дело в архивах КГБ. В отличие от Белоруссии, у нас архивы КГБ открыты, и ты можешь идти и читать любое дело, их там десятки тысяч. Можно читать все допросы, что там с ним происходило.
Я прочитала, что когда пришли немцы в 1941 году, и он стал в маленьком городке Каварскасе участником нацистской комиссии, которая составляла списки советских активистов. Эти советские активисты были, конечно, евреями. Потом этих евреев через пару дней расстреляли. А ему дали двух советских военнопленных для работы в полях.
Ну, как-то расстреляли и расстреляли.
Мой другой родственник был высоким начальником — комендантом города Паневежис и начальником полиции. И когда русские пришли в 1944 году, он убежал в Америку, и все советские годы мне, моей сестре, моим родственникам присылал джинсы. Он был такой замечательный дедушка! Но я не знала, почему он уехал, почему он скрывается под чужой фамилией — знала, что там что-то с евреями. Где-то он в чем-то участвовал.
Но ведь какое у нас было советское образование? Евреев не было, слова «Холокост» не было. Были простые советские мирные жители, которые пострадали. И сейчас по всей Белоруссии вот такие памятники, к ним 9 мая пионеры приходят, потому что это были мирные советские жители. Я не знала. Откуда я могла знать?
В независимой Литве был другой нарратив. Оказывается, литовцы были жертвой, всю жизнь кто-то их угнетал — то советы, то поляки, то немцы. И мы, смелые люди, сбросили гнет и стали героями, потому что разрушили Советский Союз. Мы выпрямились, стали героями, и так мы и остались: жертва / герой. Признать, что мы, наши нормальные люди участвовали в убийствах нормальных людей — детей, стариков… Нет, это просто невозможно.
В школах нам преподают Холокост, моим детям преподавали Холокост: один урок в десятом классе, один урок в одиннадцатом. 200 тысяч человек погибли, выродки их убили, потом выродков тоже не стало и сейчас мы жертвы и герои.
И тут в 59 лет я оказалась в одном семинаре для учителей. Вышел литовский историк и сорок минут он рассказывал, как было на самом деле. Когда пришли немцы, литовское правительство решило, что немцы дадут нам независимость. Поэтому надо бороться против Советов и помогать Гитлеру во всем. Вся немецкая пропаганда была взята литовским правительством на вооружение.
Литовское правительство восстановило все структуры в 1941 году, всю гражданскую администрацию — двадцать тысяч человек работало на немцев. Были созданы батальоны — полицейские, армейские, это еще двадцать тысяч человек. Вся пирамида была подчинена убийствам. Я слушала этот рассказ и думала: «Боже мой, значит, мой дедушка был частью этого». Мой другой родственник тоже был частью этого.
Когда 200 тысяч евреев погибли, вся Литва пошла за их имуществом. Ведь дома-то остались! Кровати остались, полотенца — все осталось. И я подумала: «Боже мой, когда моя бабушка умерла, у нее в доме осталась антикварная кровать, антикварный шкаф и часы — откуда они? Купила? А может быть, эти вещи с 1941 года?»
Я не могу пойти в антикварный магазин [видимо, чтобы продать], потому что не знаю, откуда эти вещи. Литовцы-то были крестьянами. Любой литовец должен себя спросить, откуда у него дома антикварные вещи.
Мало того, те люди, которые убивали евреев, не получали [зарплату]. Потому что немцам нужно было отдавать золото, кольца. Что осталось? Зубы остались. Они шли в эти ямы и вырывали зубы. Один из этих убийц, который убивал в Каунасе, в седьмом форте, одном из первых мест массового убийства, десять лет после войны работал зубным техником. Сколько наших бабушек и дедушек умерли и пошли на католические кладбища с еврейскими зубами во рту?
Представляете, какой это для меня был шок?
Я подошла к этому историку: «А можно я вас на обед приглашу? Я хочу больше об этом знать. Можете мне рассказать?» А что мой дедушка делал?
Он говорит: «Хорошо, встретимся, но только не в кафе — в парке».
Через день мы встретились в центральном парке Вильнюса, он подошел с одной стороны, я с другой. Он принес пластмассовый мешочек, где были списки убийц, они были изданы в Израиле. Знаменитый список Меламеда, называется «Преступление и наказание». Там есть пять тысяч имен. Мы посидели в этом парке, он сказал: «Я тебе дам на несколько дней, ты сделай копии, в понедельник вернешь в этом же парке». И мы разошлись в разные стороны.
Когда-то я уже бывала в таких ситуациях: вот также в парках мы получали на один день книги Солженицына или Оруэлла. И сейчас, через 26 лет независимости я с кем-то в парке встречаюсь? Думаю, этого я так не оставлю.
Потом я стала интересоваться. Историки литовские правду пишут. В исторических книгах, статьях, в огромных академических талмудах эта правда есть. Как они потом мне сказали: «Мы можем писать потому, что нас никто не читает». Это тексты профессионалов для профессионалов. А широкая общественность не знает, в школах не преподают, на телевидение, в большие аудитории они не вхожи. И когда я сказала историкам, что буду писать книгу, они ответили: «Оказывается, эти лекции читать очень опасно. Мы больше этого делать не будем».
Вы не будете уходить, амбассадор? [Улыбается послу] Он сидит — кто-то держит его за руку.
До этого я написала одну книгу, которая в Литве у женщин моего возраста очень популярна. Называется «Не бабье лето». Это бестселлер и все такое. И самое большое издательство Литвы мне сказало: «Ну, давай, Рута, еще что-нибудь напиши — про женщин, про мужчин, про любовь». Говорю: «Скоро будет, но другая, про Холокост». Они: «Только не это. Ведь геополитическая ситуация такая, ты что, не знаешь? Путин, Россия, угроза».
Говорю, вы знаете, Путин только и ждет, когда Ванагайте напишет книгу, что литовцы тоже убивали. И сразу будет инвазия. А с другой стороны, когда эта геополитическая ситуация изменится? В Литве вообще нет гражданского общества, потому что если мы что-то скажем против своей власти — сразу Путин воспользуется. Если бы Путина не было, надо было его выдумать. Потому что он удобен. Он держит мою страну в тишине и спокойствии.
И тогда мой издатель согласился, что я могу эту книгу писать, и он даже заплатит мне 1500 евро. Я заработаю на Холокосте 1500 евро.
Я полгода писала эту книгу — сидела в архивах, читала дела, допросы. Историки встречались со мной в парках и других местах, указывали, что читать, куда идти, какие самые скандальные вещи. Они мне давали информацию. Я не могла их угостить даже кофе. Они мне говорили: «Вот когда все уладится, стихнет, тогда мы с тобой и кофе выпьем, и пообедаем. А пока нет».
Что я нашла в этих архивах? Люди были нормальными, убийцы были нормальными людьми. Поскольку правительство пригласило их защищать родину от Советов, и это начало новой литовской независимой армии, они пошли в эти батальоны. Студенты, учащиеся ремесленного училища в Вильнюсе, восемь человек, после окончания учебного года в 1941 году решили, что должны где-то поработать. Оказывается, есть работа в зондер-командах, нужно ехать в Панару евреев стрелять.
Сначала никто не стрелял — они их охраняли, конвоировали. Немцы были умные, понемножку втягивали. Эти 16-летние ребята, восемь человек, каждый день ездили в Панару, стреляли людей. Они отработали лето и вернулись на учебу.
Шесть человек — почтальоны Главпочтамта тоже поработали. Некоторым работа не нравилась, и они перешли в другие батальоны.
Самое страшное для меня открытие: они все были волонтерами. И весь этот официальный литовский нарратив, что если бы ты не стрелял в еврея, то сзади стоял немец, который бы тебя застрелил — это неправда. Во многих местах массовых убийств вообще не было немцев, или они лишь фотографировали. А работали литовские офицеры из независимой армии, которые хотели служить своей родине.
Мало того, я узнала, что стреляли не только батальоны, стреляли полицейские. За три месяца было убито 150 тысяч человек. Какая банда выродков могла бы это сделать? Это было возможно, потому что была сделана пирамида убийств. Это очень трудно признать.
Мало того, наши ребята так хорошо работали, что стали привозить евреев из Австрии, из Франции, из Чехословакии. В Каунасе есть Девятый форт, там один наш батальон стоял. Чешским евреям сказали, что их везут в Аргентину или Бразилию, и нужно прививку сделать. Им всем велели закатать рукава, и они шли в эти ямы для прививки. Их всех там расстреляли.
Почему эти ребята стреляли? Одно дело, что их постепенно к этому вели. Другое дело, они немножко заработали. Третье — это антисемитизм, который и католическая церковь, и наше государство, правительство развело тогда. Когда я читала сны этих убийц, письма детям этих убийц, то заметила, что они не называли их «евреи» или «советские люди». Они их называли «обреченные». «Я стрелял в обреченных», «Обреченные»… В их сознании сидело: эти люди были обречены до них — правительством, нацистами, гражданской администрацией. Им осталось нажать на курок. Если я не буду стрелять, рядом со мной кто-то будет стрелять. Их спрашивали [на допросах]: «Вы не чувствуете вины?» Они отвечали: «Нет, это же была работа моя такая грязная. Это Бог позволяет такие убийства. Нас правительство послало». И когда они рассказывают про все эти убийства…
Видео есть, где один парень рассказывает, как они убивали в Руденске, в Белоруссии — батальон, 457 человек работали в Руденске целых полгода. 15 тысяч человек убили здесь. Он рассказывает: была вырыта яма, и евреи идут, как бараны. Он удивлялся: «Почему они так тихо идут, не сопротивляются? Тихо, спокойно, как овцы. Ложатся рядком, мы их расстреливаем». У них разрывные пули были. Там все горит, головы горят, одежда горит. И на эти горящие тела ложатся следующие.
Корреспондент у него спрашивает: «А если отец с сыном ложатся на эти горящие тела, кого вы стреляете первым — отца или сына?» Он отвечает: «Да вы что, мы же не звери, чтобы на глазах у отца ребенка расстрелять. Конечно же, первым стреляем отца. Потому уже ребенка, он же ничего не понимает». Человек верит в то, что говорит.
Это и было самое страшное, что я узнала: люди были нормальными. Просто несчастные обстоятельства, вот они и дошли до такого.
Что интересно, этот мой родственник, с джинсами своими замечательными, потом он умер в Америке в замечательном красивом доме в Майами. Я потом поехала туда к тете моей, его вдове. Она прекрасный человек, доктор, нежная, маленькая женщина. Но однажды речь зашла о евреях, ее затрясло, настолько она их ненавидела. Этот антисемитизм был в них так силен, что они убивали не людей — они убивали евреев. Клопов давили.
Это все шло от правительства, от той пропаганды, которая была переведена на литовский язык и была без меры.
Почему Литва так трудно это признает? Все просто. Наш первый президент Витаутас Ландсбергис, который вывел нас из проклятого Советского Союза, завоевал нам независимость — его отец был в первом правительстве Литвы. Его отец был членом кабинета министров, который создал первый концентрационный лагерь в Литве. Может быть, если бы мой отец был таким, я бы тоже говорила, что мы только жертвы и не хотела бы признавать преступлений. Хотя я думаю, что признала бы.
В общем, написала я эту книгу. Потеряла многих друзей. Когда я писала, я рассказывала некоторым своим друзьям, очень интеллектуальным, о Холокосте — они вскакивали с места и начинали кричать: «Ты что? Ты продаешь свою родину! Что эти евреи тебе сделали хорошего? Они же все нквдисты. Сколько они тебе платят?» Моя близкая подруга сидела у меня дома и спросила: «Рута, сколько ты получила денег от евреев? Смотри мне в глаза» Я смотрела и боялась моргнуть, потому что она бы решила, что мне платит Путин, евреи, я не знаю кто.
Потеряла я друзей. Потеряла родственников, которые мне напомнили: «Ты джинсы брала. Когда он джинсы тебе присылал, ты их носила. Почему ты сейчас наговариваешь на человека, который не может себя защитить?»
Только потому, чтобы другие посмотрели в свои семьи, посмели это сделать, рассказать. Чтобы мы посмотрели на вещи, на свои зубы — откуда это? Чтобы мы просто задали эти вопросы себе.
Мои дети мне сказали: «Мы тобой очень гордимся». Уже ради этого стоило эту книгу написать. Мой сын учится в университете, его друзья просят заплатить за пиво, потому что мама столько денег от Путина получила.
Сначала я боялась физической расправы. Когда была книжная ярмарка, издательство наняло мне трех охранников, потому что были угрозы: «Она евреям продалась».
Книга издана тиражом 19 тысяч экземпляров — огромный тираж для Литвы. И постепенно стало меняться отношение к Холокосту. Старшие по-прежнему полны предрассудков, а среди молодежи, которая мыслит по-европейски, стало модно жалеть евреев. И даже политики стали проговариваться, мол, не только изверги стреляли.
Центр Визенталя пригласил меня в Париж, и меня наградили медалью за смелость. На выступление у меня было две минуты. И я сказала:
«В Литве есть 227 мест, где совершались казни евреев. Каждый литовец может доехать до места, где совершались массовые расстрелы, за полчаса. Но я думаю не о статистике, а о тех людях, которые там лежат слоями, — четыре слоя, пять слоев. Я думаю об этом отце, который лежит, обнимая своего сына. Обычно, согласно протоколам эксгумации, бывает так: входное отверстие в голову 0,8 сантиметров, выходное — от 8 до 15 сантиметров. Значит, эти пули были разрывными. Они разрывали головы этих образованных людей, которые читали с детства, которые могли стать цветом нашего общества. Я думаю о том ребенке, который лежит рядом с ним уже 75 лет и у которого наверняка голова целая — многих закапывали живыми, потому что в них очень трудно попасть. Я думаю о том, что 75 лет спустя отец все еще обнимает своего сына. И всегда будет обнимать. Вы сейчас, когда будете пить шампанское, вообразите этого отца и сына. Они навсегда там останутся».
И некоторые даже заплакали.
Если вы посмотрите ролик дальше, то увидите растерянность Светланы Алексиевич, почувствуете ее нежелание принимать правду во всем ее многообразии. Нобелевский лауреат, как и все стерильные либералы, привыкли к черно-белому восприятию мира и совершенно не готовы к его многогранности и неоднозначности.
Я всегда считал, что XX съезд и его порождение — Александр Солженицын нанесли колоссальный, непоправимый репутационный ущерб моей стране. Вот уже почти 70 лет мы только и делаем, что защищаемся. Но нам не верят, ибо однажды узнали от властей о преступлениях, совершенных самими же властями. Такого подарка никто из наших врагов не ожидал.
Каждая власть совершает преступления — такова ее природа. Тем более, во время революций и войн, когда приходится принимать трудные решения, жертвовать малым ради спасения большого. Но не каждая власть об этом рассказывает, нет идиотов, готовых демонстрировать миру свое грязное белье.
Нашлись только у нас.
Я с сожалением понимал, что мы не дождемся польского писателя, который расскажет правду о фашистском режиме и концлагерях Пилсудского, французского режиссера, который бы снял фильм о массовом коллаборационизме французов во время войны. Зато в Европе всегда будет много писателей, режиссеров, журналистов, обличающих Россию в праведном гневе, — со ссылками на чистосердечное признание Хрущева и «Архипелаг ГУЛАГ».
И вот в Литве появилась Рита Ванагайте, которая сдула пыль с антикварных шкафов, доставшихся ее соотечественникам после массового истребления евреев, в котором они также массово и с удовольствием принимали участие. В шкафах оказались скелеты, сотни тысяч — старательно забытые, вычеркнутые из национальной памяти. Облик чистой, невинно пострадавшей от советской власти Литвы (как, впрочем, и других прибалтийских стран) внезапно померк и засочился кровью.
Мне бы хотелось, чтобы ее книгу прочитали в других странах — в соседних Латвии и Эстонии, в Великобритании, Франции, США. С предисловием о том, что она написана по материалам архивов КГБ и что Советская власть была абсолютно права, когда приговаривала коллаборационистов к длительным срокам и ссылала в Сибирь. Что «лесные братья», о которых НАТО сняло фильм, — это упыри, которые просто не успели убежать, а воевали они за свою никчемную жизнь, потому что их руки были по локоть в крови мирных жителей. Они знали, что пощады не будет.
О них эта книга. Читайте. Узнавайте и принимайте правду такой, как она есть. А не такой, к какой вы привыкли, дорогие русофобы.
Вот таким должно быть предисловие.
В наших интересах перевести книгу «Наши» на все языки мира и сделать все, чтобы ее распространить во всех странах.
