TeaNe

Город дышал сквозь трещины в асфальте, выдыхая ржавчину и соль чужих слёз. Он шёл, сжимая дрожащие руки, чувствуя, как тени цепляются за его куртку. Рукав был липким от чего-то тёплого — крови того, кого не спас.

«Семья» ждала у Чёрного моста.

— Украли девочку из алтаря, — проскрипела женщина с глазами-трещинами.

Святилище было пусто. Ребёнок с серебряными волосами исчез.

— Кровь за кровь, — проворчал мужчина, точа нож.

Но когда они нашли девочку в подземелье, подвешенную на ржавых трубах, он замер. Её запястья сочились смолой, а не кровью.

— Убей её! — крикнула женщина. — Она проводник!

Нож дрожал в его руке. Воспоминания нахлынули: отец, истекающий кровью; мать, чьи раны он прижигал, чтобы остановить ложь.

— Не могу… — прошептал он, отбрасывая лезвие.

Девочка взглянула на него чёрными глазами. Смола хлынула, затопив пол. Тени впились в его кожу, а в луже смолы он увидел своё отражение — существо из колючей проволоки.

— Ты часть узора, — сказала женщина, но её голос дрогнул.

Он отвернулся, сжимая ладони.

Так появилась кровь. Кем она является — до сих пор не знал.

Она вошла в мою жизнь не как мать, а как отражение в разбитом стекле — цельное на расстоянии, но острое вблизи. Её руки, тонкие как лезвия, не обнимали, а вырезали из меня силуэт, удобный для чужих глаз. Мы не делились секретами под одеялом. Наши тайны были иными — они висели в воздухе, как струны расстроенной лютни, дрожа от каждого несказанного слова. Первое, что она мне вручила в семь лет — зеркало. Не украшение, не предмет роскоши, а щит с поверхностью, отполированной до ледяного блеска. «Мир не видит, что ты прячешь, — прошептала она, направляя стекло мне в лицо. — Он видит лишь то, что ты разрешаешь украсть». Её улыбка была похожа на трещину в фарфоре — изящной, но готовой расколоться на осколки. Я не понял тогда, кого она боялась больше: себя или меня.
Так появилась моя мать, кем и является до сих пор.

Он вошёл в мою жизнь не как отец, а как тень, притаившаяся за спиной у судьбы. Его руки, изборождённые шрамами-архивами, никогда не касались моего плеча для утешения — только чтобы толкнуть вперёд, в жерло мира, где я должен был научиться не гореть. Мы не делились историями у огня. Наш огонь был другим — он пожирал всё, к чему прикасался, оставляя пепел молчания. Первое, что он мне подарил в десять лет — нож. Не игрушку, не символ, а орудие с лезвием, отточенным до звенящей прозрачности. «Город не спрашивает, кто ты, — сказал он тогда, втискивая рукоять мне в ладонь. — Он спрашивает, чем ты готов стать». Его голос звучал как скрип ржавых ворот в запретные переулки памяти. Я не знал, кому он солгал раньше: себе или мне. Так появился мой отец, тем и является до сих пор

На тёмных улицах безликого города, поглощённого холодной тьмой, царила тишина. Лишь редкие отблески света от рекламных щитов освещали пустоту вокруг. Ночь крепко сжимала город своими объятиями, создавая иллюзию покоя и безопасности там, где их давно не существовало.

Моя память начинается с одиночества и отчаяния. Жизнь кажется бессмысленной цепью случайных событий, лишённых смысла и цели. Мир равнодушно скользит мимо, оставляя лишь призрачные воспоминания о днях, прожитых впустую.

Время замедлилось, растягивая мгновения, превращая их в тягучую вязкую субстанцию. Каждая секунда становилась испытанием, каждая минута — пыткой. Но однажды всё изменилось.

Среди тени, среди шума улиц, между двумя мигающими фонарями я почувствовал нечто новое. Это была искра понимания, проблеск осознания собственной роли в этом абсурдном спектакле жизни. Я понял, что существует скрытый порядок, тайная сила, управляющая миром, невидимая большинству смертных.

С тех пор моя судьба изменилась. Из простого наблюдателя я превратился в активного участника игры, где ставки бесконечно высоки, а цена поражения — потеря всего, что имело значение раньше.

Так появился я, кем являюсь до сих пор.