Статью написал американский писатель и журналист Юджин Лайонс, который работал корреспондентом в Москве на рубеже 1920-х - 1930-х годов. Он был свидетелем появления и расширения культа личности Сталина.
Личная встреча Юджина Лайонса с вождём и удивление несоответствию образа всемогущего вождя из пропаганды и живого человека Иосифа Сталина, вдохновила его изложить свои мысли в пространной статье для американского мужского журнала, выдержки из которой мы предлагаем вашему вниманию.
Царь наших дней
Как личность Сталина раздувается до масштабов Ленина, а Троцкий предаётся забвению
Вероятно, ни один правитель в наше время не является объектом такой безудержной и экстравагантной лести, как Иосиф Сталин, диктатор всемогущей коммунистической партии и, следовательно, диктатор всего Советского Союза.
Год или два назад Бенито Муссолини или Адольф Гитлер ещё могли сравниться в этом отношении с русским вождём. Но на сегодняшний день, как мне кажется, Сталин определённо обошёл конкурентов по количеству и качеству лести, которая наполняет каждый день их величественной жизни.
Я был в каждой из этих тоталитарных стран и могу оценить степень почитания правителя каждой из них. Русские, как мне кажется, явно преуспели в искусстве панегирика. Их мастерство елейных хвалебных речей однозначно имеет восточный оттенок, что-то в стиле Чингисхана и «Тысячи и одной ночи», со всеми этими громкими преувеличенными фразами, со всем их восторженным самоуничижением. Для ушей иностранца это может показаться чем-то из области фантастики.
...
Сталин вышел из относительной безвестности после смерти Ленина. Какое-то время он функционировал как один из членов триумвирата наряду с Григорием Зиновьевым и Львом Каменевым, которых он недавно отправил в тюрьму. Использовав их по максимуму в борьбе с Троцким, он отбросил их, и они плавно переместились в лагерь троцкистов.
Когда я покинул Россию год назад, после шести лет пребывания там в качестве корреспондента, я был убежден, что стал свидетелем максимального превозношения, доступного смертному существу. Я ошибался, да ещё как ошибался. Советская пресса изобилует доказательствами того, что способность человеческого существа к низкопоклонству буквально не имеет границ.
...
Иностранец, недавно приехавший в Россию, может невзначай подумать, что велеречивая похвальба и бесконечные комплименты говорят о глубоком народном восхищении и нежной привязанности к вождю. Внешние проявления благоговейной любви не вызывают сомнений. Разнообразие синонимов прилагательного «любимый», вызывает особенное восхищение.
Но со временем новичок поймёт, что огромная, многомиллионная народная масса, и даже рядовые члены Коммунистической партии не воспринимают Сталина как живое существо из плоти и крови. Сталин — это смутный образ, аморфная сила, ужасная и беспощадная, но действующая во благо.
Эта сила обитает где-то очень далеко, в самом центре мироздания. Она настолько абстрактна, что никакие словарные прилагательные и никакие литографии не способны её воплотить.
Хотя они и называют его товарищем, этот Сталин так же далёк и невообразимо загадочен для простого русского, каким был царь. Царей тоже называли «батюшкой» в той интимной ласковой манере, в какой смиренные люди разговаривают с Богом.
...
Моя единственная личная встреча со Сталиным (а один раз — это много, когда речь заходит о встрече иностранного репортёра с вождём) подтверждает эти впечатления о нём. Я глубоко проникся его искренней простотой, добротой и серьёзностью. В нём не было ничего, что могло бы выдать демагога или позёра — ни “напыщенности”, ни ярких жестов, ни громких слов для заголовков.
Превознесённый до небес официальной пропагандой, покрытый толстым слоем ярких красок, бутафории и плакатов, при личной встрече он оказывается обычным человеком. За те два часа, что я провел в его кабинете, я понял, что для окружающих его людей — охранников ГПУ, секретарей, переводчиков — он не всесильный властелин, а дружелюбный и приятный «босс».
Я не удивлюсь, если узнаю, что ему не по вкусу искусственная лесть, которой он окружён. Возможно, он чувствует разочарование от этих искусственных преувеличений, зная, что если бы он мог встретиться со своими подданными лицом к лицу, с каждым из них, они полюбили бы его по собственной воле, а не притворялись бы, что любят его по указке.
Возможно, сам он не просил петь ему осанны. Его вина, если она вообще есть, заключается в том, что он позволяет волнам лести накатывать на него, доставая до краёв его шинели. А ведь одного его слова достаточно, чтобы волна превратилась в лёд.
И даже этим, вполне возможно, он лишь демонстрирует свою преданность избранному делу. Быть может, он убежден, что для русского народа, веками жившего в условиях самодержавия и рабства, власть должна быть символизирована и персонифицирована в одном человеке. Сталин и его Дело едины и неразделимы. И, возможно, он ощущает себя простым слугой своего дела.
...
Юджин Лайонс, Esquire, декабрь 1935 года
Ссылка на первоисточник
Полный текст статьи читайте на страницах портала Ровесник Века
