День выдался на редкость: то сосулька с крыши, то рука в станке, то подснежник, то ножевое, - у эвакуатора на Центре халат мокрый. И тут диспетчерша над карточкой затрудняется: звонят из Мельничных Ручьев, из яслей - что-то детям плохо...
Что плохо?
Похоже на отравление...
Что похоже?
Тошнота, бледность, боли в животе. И вообще плохо. Скорей.
Едем, едем! А что - вообще?
Да дышат плохо. Синеют...
И у скольки это?
Да почти все...
Сколько!!!
Всего - тридцать семь...
Массовое тяжелое отравление в яслях! Гоним все свободные машины. И штурмовиков, и педиатрию, и реанимацию - всем, похоже, хватит. А на тяжелые случаи у детей мы едем быстро, чай не допиваем и в карты не доигрываем - рысью и под сиреной: это тебе не старушка-хроник представляется и не алкаш в дорожное вмазался.
Там все признаки интоксикации. Одни кричат, другие хрипят, рези в животе, цианоз. Тихий ужас! ясельники... Рвотное, промывание, сердце поддерживать, кислород искусственно. Трясем воспитательниц: как, когда, что пили? - Накормили манной кашей, уложили спать, тут и началось.
Санэпидстанцию сюда! - воду на анализ, молоко на анализ: что за эпидемия кошмарная, что за бацилла, что за яд такой?
Детей пачками везем в больницы, кто-то уже помер, лаборатория корпит в поту: в рвоте и поносе - ДДТ и мышьяк!
Милиция подваливает, роется и гремит: шуточки делов, террористический акт, диверсия, убийство детей!
А каши той самой, заметьте: нет: котел вымыт, тарелки вымыты, помойные ведра тоже вымыты: ну просто образцовый пищеблок. Милиция роется в помойке, откапывает остатки каши, везет на экспертизу: есть мышьяк и ДДТв каше!
Родители уже рыдают по больницам, местное население гудит и собирается сжечь эти ясли, заперев предварительно персонал.
Звонок на скорую: повешение. Жив? Какое там, остыла. Кто? А заведующая этими яслями повесилась.
Следственная бригада давит их всех так, что серьги из ушей выскакивают: давай все подробности! все мелочи! под какую статью идете - знаете?!
И находится деталь... Выяснилось, что они сварили крысу. Как эта крыса свалилась в бак, а может, сдохла там незаметно, что никто не увидел, - черт ее знает. Дом деревянный, одноэтажный, не упастись.
На раздаче повариха зачерпывает со дна - батюшки! из черпака хвост висит. Кричит заведующую. А младшая группа уже кушает... Пришла заведующая. Обматерила повариху. Подержалась за виски.
Подумала. Велела выкинуть крысу в помойное ведро и быстро убрать на помойку...
Что делать? Снова варить кашу уже некогда, и молока не осталось; да половина уже и поела... А!.. при кипячении микробы погибают, в блокаду вообще всех крыс поели, и не болели... "Если не хочешь увольнения по статье, - говорит поварихе, - то чтоб ни звука! смотри у меня!"
А поварихе зачем скандал? заведующей виднее, она и отвечает. И покормили кашкой.
А крыса-то - она ведь гений приспособляемости. Она жрет все, и за долгую свою крысиную жизнь в городе столько ДДТ и прочей дряни в себе нааккумулировала, не то что дети - тут бы и кошки подохли. Кошки, кстати, и дохнут иногда сдуру, отведав городских крыс либо голубей. Потому умная кошка крысу задавит, а есть не станет. Да. А эти отравы в кашке отнюдь не
разлагаются. Напротив, выварилась химия из крысиного организма и напитала
всю кастрюлю до той самой концентрации...
Ну что. Заведующую на кладбище, поварихе восемь лет. А из детей шестерых так и не откачали.

Михаил Веллер.

Уж кто кем родился, дело такое. Стыдиться тут нечего. У нас, так
сказать, все равны. Александра Филипповича - так того вообще угораздило
родиться кентавром. Кентаврам еще в античной Греции жилось хлопотно. А
теперь о них почти и вовсе ничего не слышно.
Сначала его не принимали в детский сад: намекали, что нужна
специальная обувь, кровать и прочее. Пришлось без боли вырвать заведующей
два зуба, устроив ее к знакомому частнику-стоматологу. Но и тогда не
велели ложиться в кровать с копытами, а на прогулках он должен был
плестись в конце и не размахивать хвостом.
В школе, куда его записали против желания - всеобщее обучение есть
всеобщее обучение, - он пользовался уважением, как личность
необыкновенная, обладающая к тому же смертельным ударом задней левой. На
физкультуре его ставили в пример, но когда на городских соревнованиях жюри
не засчитало ему побед в беге и прыжках, он затаил обиду и к спортивной
карьере охладел, несмотря на бешеные посулы заезжих тренеров.
Он стал задумываться о судьбах кентавров в истории. И выдержал
конкурс на исторический факультет (хотя предпочтение отдавалось имеющим
производственный стаж), где прославился как достопримечательность
костюмированных балов (первые призы) и душа пикников, на которых он катал
верхом всех желающих девушек. Он долго боялся, что не сможет понравиться
девушкам, но оказалось, что многие испытывают к нему сильнейший интерес. И
на последнем курсе он удачно женился на профессорской дочке. Правда, семья
прокляла ее, но потом опомнились, что других-то детей нет, и Александра
Филипповича оставили в аспирантуре.
Защита диссертации "Роль кентавров в современности" шла бурно: один
профессор проснулся и напал с обвинениями в антинаучной фальсификации
истории: утверждал, что у античных кентавров было шесть ног, две из
которых в результате прогресса и превратились в руки. К счастью,
выяснилось, что профессор спутал четвероногих кентавров с шестикрылыми
серафимами и шестируким Шивой.
Завотделом кадров воспротивился приему Александра Филипповича в НИИ
истории, заявив, что фактом своего существования он подрывает научные
основы и мешает атеистической пропаганде, так что тестю-профессору
пришлось закрутить все связи. Зато в отделе Древней Греции Александр
Филиппович стразу стал непререкаемым авторитетом и предметом зависти со
стороны других отделов: сектор средних веков даже попытался устроить к
себе настоящую ведьму, но встретил резкий отпор в лице директора,
заявившего, что хватит с него и тех ведьм, которые в институте уже
работают.
Недолюбливали Александра Филипповича лишь комендант здания,
ругавшийся, что приходится менять паркет, и вахтер, на лице которого
каждое утро, когда Александр Филиппович аккуратно предъявлял пропуск,
появлялось болезненное и беспомощное выражение.
Несчастья начались с разнарядки на сельхозработы. Кто возмущался, что
людей много, а кентавр один, а кто возражал, что именно поэтому его и надо
отправить. Жена со временем стала стесняться Александра Филипповича перед
окружающими (хотя наедине по-прежнему очень любила), и тесть-профессор не
заступился. Вдобавок замдиректора, заполняя бланк, в графе "число людей"
указал "1", и в мучительном затруднении пояснил в скобках "+ 1 конь".
- Это ж надо, - восхитился в колхозе бригадир Вася, - какую полезную
породу людей вывели! Давно пора! Вот что мы уже умеем, а?
И Александра Филипповича рационально приспособили к телеге с
картошкой: он сам насыпал ее в мешки, сам нагружал их, вез, разгружал,
складывал и считал; а Вася отмечал палочками в блокноте.
- Как работать - так лошадь, а как кормить - так человек? - пошутил
Александр Филиппович в столовой. Ответили об установленных нормах питания,
а кто недоволен - может хоть на лугу пастись.
А в дом приезжих его со скандалом не пустила уборщица.
Назавтра, голодный и невыспавшийся, он забастовал. Вася прибег к
кнуту. Возмущенный Александр Филиппович поскакал жаловаться председателю
колхоза. У того хватало проблем и без кентавров, он порылся в бумагах и
кратко разъяснил в руководящем стиле:
- Указано: "1 человек + 1 конь". Не хотите работать - накатим такую
жалобу, что вас вообще из ученых в лошади переведут.
Александр Филиппович стал худеть. Осунулся. Глаза его запали, зато
ребра выступили. На поле кони встречали его сочувственным ржаньем, и это
было особенно оскорбительно. Зоотехник при встрече с ним ужасался, а
завклубом норовил проехать на его телеге и сговориться о бесплатной лекции
"Разоблачение мифов".
После дня под дождем Александр Филиппович простудился, слег. Врач при
виде торчащих из-под одеяла копыт и хвоста в негодовании пообещал заявить
о пьяных шутках бригадира Васи кому следует, и ушел. Приглашенный Васей
ветеринар высказал опасение, что Александра Филипповича придется усыпить.
После такого прогноза больной лечиться у ветеринара отказался наотрез и
даже боялся принимать аспирин - черт их знает, что они могут подсунуть.
Добрый Вася принес водки, Александр Филиппович выпил и заснул. Вася
стал решать вопрос: хоронить ли Александра Филипповича по-людски или сдать
шкуру на заготпункт, а на вырученные деньги помянуть. А Александру
Филипповичу снилась античная Греция, где среди цветущих холмов гуляли люди
и кентавры, мирно беседуя о смысле истории и борьбе с общими
врагами-чудовищами, а самый мудрый кентавр, которого звали Хирон,
занимался воспитанием мальчика, которого звали Геракл, и никто не видел в
этом ничего странного.


Михаил Веллер. Кентавр

Михаил Веллер. Баллада о бомбере
Светлой памяти летчика Ивана Григорьевича Богданова


ГЛАВА ПЕРВАЯ


Был СССР.
Был город Ленинград.
Было в Ленинграде издательство "Лениздат".
И была в издательстве том редакция историко-партийной литературы.
А редактором в той редакции работал некогда мой друг, замечательный
писатель Олег Стрижак. Чтоб зарплату получать.
Он не только сам ее получал. Он и друзьям давал зарабатывать. Потому
что издавала редакция в основном военные мемуары. А писали их ветераны
войны. Когда-то они хорошо воевали и, малый процент, уцелели. Они много
помнили и мечтали сохранить это для потомства. Но писали они чудовищно
плохо.
Невыразимо. Не их это было дело.
И редактор нанимал на договор литературных обработчиков. Нищих и
безвестных профессиональных литераторов. Литобработчик брал толстенную
рукопись и, вздыхая, матерясь и проклиная свою горькую участь, переписывал
ее с начала до конца. Чтоб придать удобочитаемый вид.
За это ему платили деньги. От 30 до 70 процентов гонорара автора -- в
зависимости от того, насколько заново приходилось все писать.
Ветераны очень переживали. Литобработка их нервировала. Они дорожили
своим словом. И, как правило, настаивали на всемерном освещении их личной
роли и заслуги в Войне и Победе.
Итак, на дворе стояли семидесятые, расцвет брежневской эпохи; а мы были
молоды, еще далеко до тридцати,-- были нищи, веселы и самоуверенны.
Сентябрь стоял -- теплый и солнечный, с желтой листвой.
Сентябрь стоял, а я сидел. Не в тюрьме сидел, а у себя дома, на улице
Желябова, что сейчас называется взад обратно Большой Конюшенной. Пил чай,
курил беломор, писал рассказ и никого не трогал.
Звонит телефон. Зараза.
-- Здравствуйте, масса Майкл. Стрижак осмеливается беспокоить. Вы
работаете?
-- Привет. Ну в общем да...
Двести рублей хочешь заработать? Вопрос гадский. На шесть дюймов ниже
пояса. Заработать всегда хочется. А работать для этого -- никогда.
Халтура!.. Шедевры писать надо.
Если наука полагает, что человек произошел от обезьяны, то я полагаю,
что Стрижак произошел от Змея, который в райском саду наладил удачную
торговлю яблоками.
-- М-м-кхм!..-- мучительно отвечаю я.
-- Слушай, подгребай в издательство. Всей работы будет тебе на один
день.
-- Да ну на фиг! -- решаю я.
-- Ты не представляешь, как это интересно! -- говорит Стрижак.-- Тут
только ты можешь справиться!
-- льстит с матросской грубостью. -- Ты же не знаешь, что я тебе
предлагаю. Я предлагаю тебе написать на пятнадцати страницах историю
Советской Дальнебомбардировочной Авиации! А?
Лесть -- это агрессия на коленях. Всех льстецов я бы повесил. Но
поскольку это не в моей власти, то слушать их все равно приятно. Я пострадал
и пошел.
Что за люди заходили в ту редакцию! Что за судьбы, что за истории, что
за невероятные случаи!
Потрясающая, сногсшибательная информация, состругиваясь с памяти, чтобы
пропихнуть книгу сквозь игольное ушко военной и партийной цензуры, оседала в
редакционной комнате.
И сейчас я расскажу только одну, одну-единственную из всех этих
историй...
-- А вот и наш лучший, самый (черт знает какой самый из всех)
литобработчик Михаил Иосифович
Веллер! -- возвестил Стрижак, приветственно вставая из-за редакторского
стола и простирая руки в белейших манжетах. -- Мишенька, позволь представить
тебе заслуженного летчика Ивана Григорьевича
Богданова!
И я увидел на стуле между шкафом и окном некрупного, незаметного
человека. Очень такого во всем среднего. Типичный пенсионер из толпы.
Среднее сложение, средней плотности, среднее лицо, даже остатки волос
какого-то среднего цвета между каштановым, седым и русым. Средней
поношенности стандартный костюмчик неопределенно-темного цвета. Причем без
всяких орденских планок, что для ветерана в официальном присутствии
малотипично.
Он обернулся в профиль к свету, и стал заметен шрам через все лицо, от
лба через нос и рот к подбородку. Шрам был широкий, сгладившийся, он
придавал лицу некую старческую мятость, бугристость, и тоже был незаметным,
незапоминающимся.
Отставному шпиону полагается обладать такой внешностью, а не летчику.
Невозможно составить словесный портрет.
-- Прошу оценить! -- рассыпался Стрижак в изъявлениях любви, как если
бы мы были гомосексуалистами и он мечтал меня обольстить.
-- Иван Григорьевич написал книгу о боевом пути своего полка, где о
себе, командире полка, умудрился не сказать ни единого слова. Ты когданибудь
такое встречал?
Он отмел скромно-протестующий жест автора и продолжал петь, как
горнист, выводящий "захождение":
-- Я много объяснять тебе не буду, Иван Григорьевич сам все расскажет.
Твоя задача -- написать предисловие, где об Иване Григорьевиче тоже будет
достойно сказано. Да-да, тут не надо скромничать, читатель должен знать.
Иван Григорьевич, отставной стало быть летчик Богданов, выглядел
человеком, из которого слово лишнее вытянуть не смогло бы даже гестапо
раскаленными щипцами. Проклиная слабохарактерность, я дал себя уговорить на
эту работу.
После чего нас дружески проводили за дверь и пожелали счастливого
сотрудничества -- мол, давайте, освобождайте помещение, у меня другие дела.
Идти нам было некуда, кроме как в скромный номер Богданова в гостинице.
Жил он в Тульской области.
Дорогой я пытался его "разговорить". Разговорчив он был не более статуи
Суворова на Марсовом поле.
Ну что. Бутылку брать надо. Для разговора. Производственные расходы.
Захожу в магазин. Коньяк "Плиска" -- пять двенадцать. Денег у меня нет.
Симулирую доставание кошелька, обозначая позой, что согласен пить за счет
собеседника. Хамство, в общем. Хотя, с другой стороны: я о тебе пишу -- ты
меня поишь. Короче, взяли.
И вот сели мы у него в номере, и роняет он отдельные слова, и ни слова
о себе, и я сбегал еще за бутылкой -- уже водки, и с закуской. И к концу
только литра собеседник поплыл, отмяк. Дело такое, журналистское, опыт был.
Раскрутить клиента -- иногда не просто.
-- Ладно,-- говорю,-- Иван Григорьевич, давайте по-простому, конкретно.
Я вам задам несколько вопросов, а там видно будет. Не получится рассказывать
-- и бог с ним. Как вам больше хочется.
-- Пожалуйста,-- говорит. Очень добрый такой и вежливый. Просто замкнут
до чрезвычайности.
Положил я бумажку, раскрыл ручку, закурил папироску. Спрашиваю:
-- Иван Григорьевич, когда лично вы начали войну? Когда состоялся ваш
первый боевой вылет? Помните?
-- А как же. Двадцать второго июня сорок первого года. В шестнадцать
ноль-ноль мы поднялись.
-- Какая была задача?
-- Обнаружить и бомбардировать скопления техники и живой силы
противника на восточном берегу реки Буг непосредственно южнее города Брест.
-- Так. А последний ваш боевой вылет?
-- Тридцатого апреля сорок пятого года.
-- И какая была задача?
-- Бомбардировать укрепленные точки противника в районе рейхсканцелярии
в городе Берлин.
-- Ничего себе...-- говорю.-- Что называется -- от звонка до звонка.
Всю войну! Молчит.
-- Вы в каком звании и должности войну начали?
-- Лейтенант, командир экипажа дальнего бомбардировщика.
-- А закончили?
-- Майор, командир бомбардировочного полка Авиации Дальнего Действия.
-- Иван Григорьевич, награды у вас, конечно, есть?
-- Конечно.
-- Первую в войне когда и за что получили? Какую?
-- Орден Красной Звезды. В июле сорок первого года. За успешную
штурмовку колонны боевой техники противника восточнее реки Березина.
-- А последнюю?
-- А вот тридцатого апреля сорок пятого года. За успешную бомбардировку
огневых точек рейхсканцелярии.
Банку он держал исключительно. Старая гвардия. Сталинский сокол. Я взял
у него еще пятерку и сбегал за третьей бутылкой.
-- И какая это была награда?
-- Орден Кутузова второй степени.
-- Позвольте. Но ведь это полководческий орден. Давали от командиров
корпусов.
-- Командование сочло.
-- Командование -- это кто?
-- Маршал Гречко.
-- А прямо тридцатого же апреля -- это как возможно?
-- А еще в воздухе.
-- ?! Простите... не понимаю. Это как?
-- А он наблюдал. По рации: "Кто в воздухе?" Отвечаю: "Полк майора
Богданова".-- "Орден Кутузова второй степени, майор".
-- Иван Григорьевич,-- говорю,-- сколько же у вас всего боевых орденов
за войну?
-- Что, -- говорит, -- ордена. Давайте за ребят выпьем.
И встал. Заплакал.


ГЛАВА ВТОРАЯ



Гадская это работа -- бередить больное. Бойцы вспоминают минувшие дни
-- это праздник специфический...
Высморкался Богданов, извинился. Продолжает исполнительно докладывать:
-- Восемь орденов и семь медалей. Не считая того, что уже в мирное
время.
-- А какие ордена?
-- Ленина, два Боевых Красных Знамени, два Отечественной Войны, первой
и второй степени, и еще одна Звездочка. Кроме тех, что говорил уже.
-- Иван Григорьевич,-- говорю,-- это ведь большая редкость, чтобы
боевой летчик прошел всю войну от первого до последнего дня.
-- Да, -- говорит. -- Это редко бывало.
-- Сколько у вас боевых вылетов?
-- Сто пятьдесят шесть.
Вот тут профессионализм мой подослаб и сменился личным уже, живым
уважением. Да ни хрена себе, кто понимает!
-- Простите, -- говорю, -- так а... вы... получили Героя Советского
Союза?
-- Нет.
-- Но ведь, если не ошибаюсь... штурмовикам и бомберам давали Героя по
боевым вылетам -- сначала за пятьдесят, а с сорок третьего

Многие знают этого писателя, но немногие знакомы с его "ранним творчеством".
Ниже представлен его рассказ из книги "Забытая погремушка".
Почитайте, не пожалеете...
Так сказать немного литературы на пикабу.

Вовочка писал на всех сверху, а его сестра Машенька показывала всем свою вагину. Можете себе представить, что делала мать этих безобразников. Она просто из сил выбивалась, чтобы воспитывать их педагогично.
Поставит его в угол – а он выбежит на балкон и сверху замочит всех прохожих. Они задерут головы – а тут и Машенька! На улице столпотворение, машины останавливаются, пробка на мостовой, милиция свистит, пожарные едут – тихий ужас!…
Мама попробовала, по совету детского психолога, развивать детей эстетически. Повела их в театр. Нарядно одела.
И вдруг во время спектакля Вовочка как пописал с балкона в партер! Шум, гам, все ругаются, вытираются, спектакль прервали. А как только зажгли свет – Машенька тут как тут со своим номером.
Театральные критики решили, что это новое слово в режиссерском искусстве театров юных зрителей. Некоторые даже хвалили. Но остальные зрители сильно ругались.
А папы у них не было. Пока пала был жив, он их драл. Ремнем. По попкам. По маленьким, белым, круглым, мягоньким, хорошеньким попкам. Здоровенным кожаным офицерским ремнем! Со всего маху. Ну и орали же эти дети!… На эти вопли прохожие внизу задирали головы, машины останавливались, милиция свистела, происходили аварии, папе приходилось платить штраф за нарушение общественного движения. И он потом драл их еще сильнее.
Драл их пала, драл, перенапрягся и умер. Вот до чего могут довести плохие дети своего папу!
И больше пала не драл ни Вовочку, ни Машеньку, ни их маму. И никого не драл. На него сверху положили мраморную плиту. И так и написали: «Спи спокойно, дорогой товарищ. Мы отдерем всех за тебя».
Пописал Вовочка на папину могилку и остался сиротой. А кому драть сироту? Некому. Все своих дерут. Только ему, бедному, и оставалось, что писать с балкона. Еще со шкафа, с крыльца, со шведской стенки во дворе, с моста в реку и с парапета набережной.
И Машенька совсем от рук отбилась. Идет по улице и всем подряд показывает. А когда ее начинали стыдить, она отвечала своим тонким голоском:
– Я хочу стать кинозвездой!
А у самой получается «киножвеждой». Молочные зубы выпадают. От такого безобразия и волосы могут выпасть, и глаза выскочить! Но волосы выпадали у мамы, а глаза выскакивали у прохожих.
Тогда мама попробовала завязать Вовочке пенис узелком. Завязала, а сама ушла на работу.
До вечера Вовочка раздулся, как пузырь. Развязала ему мама пенис, а он как записает! И ее тоже описал. Пришлось его снова ставить в угол.
И прямо назавтра произошел вот какой случай. Машенька вышла на балкон и опять стала показывать вагину. А внизу ехала открытая машина, из которой все было видно. Водитель засмотрелся на Машеньку, и въехал в передний автомобиль, который затормозил на красный светофор. От удара в переднем автомобиле потек бензобак, который у всех легковых автомобилей находится сзади, сбоку от багажника.
Водитель въехавшего автомобиля огорчился своему поступку, и от огорчения закурил. А курить очень, очень вредно!
Потому что этот водитель бросил горящую спичку за окно, и она упала прямо в лужу бензина, которая натекла из бензобака. А бензин как вспыхнет, как загорится! И оба автомобиля загорелись.
Вот что получается, если играть со спичками. Особенно если при этом смотреть на вагину, которую показывает глупая и нехорошая девочка. Не надо на такие вещи смотреть, даже если показывают. Из таких показов никогда ничего хорошего выйти не может.
Загорелись автомобили, а тут Вовочка выходит на балкон, чтоб опять сверху на всех пописать. Увидел он горящие автомобили – обрадовался. И стал писать на них.
Приезжают пожарные – а пожара уже нет.
– Это кто огонь погасил? – спрашивают пожарные.
– Это вот тот мальчик с балкона пописал, – говорят прохожие.
– Вот бы нам такого мальчика в пожарную команду! – говорят пожарные. – Мы давно ищем, кто бы нам сверху на все пожары писал.
И взяли Вовочку в пожарную команду.
Выдали ему брезентовую форму и медную каску. И тут же взяли с собой на пожар.
Пока они раскатывали свои шланги и подключали их к пожарной магистрали, в которой все равно не было воды, Вовочка залез на крышу машины и весь пожар им погасил. Дали ему медаль «За отвагу на пожаре».
А на втором пожаре вода в магистрали была. И увидел глупый мальчик, что из брандспойта струя бьет гораздо сильнее и дальше, чем из пениса, хоть бы это был пенис самого брандмейстера. И попросил подержаться за брандспойт.
– Да, – сказал Вовочка, – это тебе не пенис. Раньше я был маленький и глупый, а теперь вижу – писать на всех не надо, а надо поливать всех сверху из брандспойта.
Записали его в отряд юных друзей пожарников, и стал он сам учить всех детей, как не писать на всех сверху. А деньги, которые им давали на мороженое, они копили и потом покупали на них брандспойты. И поливали из них сверху город. И город стал сверкать чистотой.
Ив этой чистоте отражалась в ясных и чистых голубых лужах на асфальте вагина, которую продолжала показывать всем Машенька, потому что ей дела пока не нашлось.
Стала Машенька тоже искать полезное дело своей вагине. А как глупой маленькой девочке такое дело найти? Но у нее оказался упорный характер, и она решила не сдаваться.
Она попробовала совать туда морковку, чтоб удобнее было ее чистить. Но когда мама узнала, откуда в супе морковка, она морковку есть не стала, а наоборот, поставила Машеньку в угол.
Попробовала Машенька точить там карандаши, но карандаши держались плохо и толком не точились.
Однажды Машенька вставила туда трубу от пылесоса и стала пылесосить квартиру. Но этот пылесос сосал слабо, и квартира осталась неубранной. А кроме того, туда влетела всосанная муха.
Муха стала бегать и щекотать. А Машенька стала прыгать и ругаться.
Так ее к доктору и привезли.
– Девочка, что у тебя болит? – спрашивает старенький седой доктор.
А девочка прыгает и ругается! Рассердился доктор и зашил вагину вообще. Муху, конечно, достал перед этим, а остальное зашил. Довольно толстой ниткой.
Попробовала Машенька дальше показывать, а над ней все смеются. И говорят:
– Вот вырастешь большая – никто тебя замуж с такой ниткой между ног не возьмет!
Вот, дети, до чего может довести показывание кому ни попадя тех мест, которые не надо.
Машенька долго плакала, а потом пообещала доктору, что никогда больше никому не будет показывать. И доктор выдернул ей нитку и дал на память.
Вот так плохие дети исправились и стали жить очень хорошо. Вовочка стал начальником пожарной команды и поливал пожары из брандспойта. А писал он только в унитаз, и никогда
не попадал мимо на пол. И всегда сливал за собой воду.
А Машенька вышла замуж и никому больше не показывала. Даже мужу не показывала. И соседям не показывала. Только врачам показывала, и то только если ее об этом очень просили, потому что это иногда необходимо для здоровья. Как покажешь врачу вагину – так сразу здоровье укрепляется. Нелегкий это труд – быть врачом, но почетный и нужный людям.
(Есть такие врачи, дружок, они называются гинекологи. Им если вагину не покажешь – они не дадут справку, а без этой справки не возьмут на работу. Мальчиков, которые всегда слушаются старших и хорошо учатся в школе, принимают в гинекологи. Им потом целыми днями все показывают, и за это им еще дают зарплату. Так что учись хорошо, дружок!)
Машенькина мама, которая за эти годы попала в сумасшедший дом, от радости за детей выздоровела. И теперь она живет опять дома, очень довольная жизнью. Но наследие тяжелых лет все же осталось. Как только она увидит где пожарного с брандспойтом, так сразу кричит:
– Немедленно спрячь пенис и перестань писать!
Но все пожарные в городе ее знают и не обижаются.
А Машеньке в конце концов удалось стать действительно кинозвездой. Но режиссер объяснил ей, что кинозвезда должна показывать вагину только режиссеру фильма, а больше никому. А на съемках это показывать не надо, особенно всей съемочной группе, даже если группа бестолковая.

Вы наверное задаете вопрос зачем я это вывесил? Да просто так